Милн Алан Александр. Двое

   – Мы ведь знакомы, правда? И вы не так уж скучаете, верно?
   – Да. Нет, – ответил Реджинальд.
   Они немного поболтали, а затем замолчали, наблюдая за Сильвией.
   – Да, – вздохнула Лина. – Это совершенная правда.
   – Что?
   – Что она самая красивая женщина в мире.
   Реджинальд повернулся к ней с застенчивой улыбкой.
   – Вы догадались, о чем я думал?
   – Конечно.
   – Это не совсем так. Не самая красивая. Это значило бы что-то потрясающее... как Клеопатра. Слово не подходит.
   – Да, вы правы. Не знаю, почему я сказала самая красивая, а не самая очаровательная.
   – Да.
   Они опять помолчали. Потом Лина произнесла:
   – Странная вещь любовь.
   – Необыкновенно, – отозвался Реджинальд, потому что думал именно об этом.
   – Может ли существовать брак, основанный на общности умов? Счастливый брак?
   – По большей части считается, что это единственно счастливый брак. Единственно прочный.
   – Разве? Ведь это неправда.
   – Да. Это невозможно.
   – Почему невозможно?
   – Я как раз думал об этом. Мне кажется, чтобы быть совершенно счастливым, надо стремиться к чему-то, что выше тебя. Разумеется, это общеизвестно.
   – Почему же тогда не к интеллекту, превосходящему наш?
   – Конечно. Но тогда другой партнер не стремится выше, а, наоборот, снисходит.
   – Вы хотите сказать, – Лина предпочитала рассуждать более конкретно, – что мужчина в подобном браке может быть счастлив только с женщиной умнее его, а женщина – с мужчиной умнее ее, значит, они никогда не будут счастливы вместе.
   – Да, дело именно в этом. Вероятно, я, как обычно, не прав. Но супружеская жизнь – страшно сложная штука, и не думаю, чтобы она могла существовать на чисто интеллектуальной основе.
   – Два разума, слитых в один, – прошептала Лина.
   – Ерунда. Разве это возможно?
   – Что тогда? Чисто физическая основа?
   Реджинальд рассмеялся.
   – Конечно, в такой формулировке это выглядит безнадежно.
   – Сформулируйте менее безнадежно.
   – Хорошо. – Он на минуту задумался. – Счастливый брак основан на умении оценить физические качества партнера.
   – Действительно, звучит гораздо лучше, – улыбнулась Лина.
   – Суть в том, что в физическом отношения мужчины и женщины не соперничают друг с другом. Они могут восхищаться друг другом.
   – Не у каждого из нас есть Сильвия, чтобы восхищаться.
   – У Вас есть Том.
   – В той же категории, но другого пола?
   Реджинальд не думал соглашаться с нею.
   – В том-то и прелесть, что в физической привлекательности нет категорий. Здесь все чисто субъективно. Любовь может быть вызвана какой-нибудь особенностью произношения (а всему остальному миру она будет казаться нарочитой), ямочкой на щеке, поворотом головы, жестом руки...
   Тут оба они посмотрели на руки Лины, лежавшие у нее на коленях; левая рука спокойным, свободным жестом обнимала пальцы правой.
   – И эта привлекательность не исчезает? – спросила она чуть порозовев.
   – Нет. В этом и кроется любовь. Не исчезает.
   Лина молча крутила на пальце обручальное кольцо.
   – Том очень красивый, правда? – спросила она, следуя собственным мыслям.
   – Конечно! Но меня привлекает и его ум.
   – Да? – Лина подняла брови. Она на минуту задумалась и сказала: – Я обычно так устаю к вечеру, что ничего не замечаю.
   Реджинальд рассмеялся:
   – Попробуйте заметить за завтраком.
   – Дорогой мой, да вы представляете себе, когда мы завтракаем?
   – Ох, простите! И не говорите мне когда. Я не вынесу.
   – Черт возьми! – изумленно воскликнула Лина. – С вами говорить – просто отдых.
   – Вам бы скоро надоело.
   – Не знаю. – Она посмотрела на него искоса, потом оглянулась на Сильвию и, поколебавшись, произнесла: – Я сейчас задам дурацкий вопрос: чувствуете ли вы когда-нибудь... – но она вовремя остановилась.
   – Что? – спокойным тоном спросил Реджинальд.
   – Дорогой мистер... Или я называю вас по имени?
   – Попробуйте – как выходит.
   – Ну так, дорогой Реджинальд, зачем это “что”, когда вы прекрасно знаете, о чем я хотела и не решилась спросить.
   – Люблю ли я разговаривать с вами? Да, конечно.
   – Нет, не об этом.
   – Провел ли я сегодня день интереснее, чем предполагал? Да. Гораздо интереснее.
   – Нет-нет, о другом.
   – Я знаю.
   – Конечно, знаете. Вот почему мне так нравится разговаривать с вами.
   Но он так и не ответил на ее вопрос. А затем сменил тему.
   – Вам нравится Вестауэйз? – спросил он, поднося другую спичку к трубке.
   – Еще бы. Он всем нравится. Я совершенно без ума от него.
   – Я тоже, – сказал Реджинальд. Он дунул на спичку и бросил ее на землю рядом с креслом. – Совершенно.
   Лина снова искоса посмотрела на него. Она знала, что он ощущает это, хотя смотрит на Сильвию. “Чувствуете ли вы, какое удовольствие может доставить разговор с кем-нибудь вроде меня”, – собиралась сказать ему Лина. А он должен был ответить: “Я обожаю Вестауэйз, хотя он не говорит вовсе”. Это не совсем ответ.
   – Я обожаю Тома, – сказала Лина с нажимом.
   – Это замечательно, – ответил Реджинальд.

III

   Вечер определенно удался. По дороге домой Сильвия спросила:
   – Лина говорила тебе, как ей понравилась твоя книга?
   – Нет, – ответил Реджинальд, дернув руль, а потом выправив “моррис”. – Я не знал, что она прочла книгу.
   – Да, прочла и просто влюбилась в нее, она мне рассказывала.
   Хм. Удивительно. Почему же она ничего не сказала ему? Он попробовал представить, как она читает книгу. Сколько она поняла, угадала, вообразила? Он начал мысленно проглядывать книгу, перевоплощаясь в Лину...
   – Устал, дорогой?
   Когда он молчал, Сильвии всегда казалось, что он устал.
   – О Господи, нет. Я же ничего не делал. Вот ты, наверное, устала.
   – Совсем чуть-чуть. Приму ванну, и все как рукой снимет.
   – Я люблю играть с тобой.
   – Правда? Я тоже.
   – Я не очень плохо играл? – спросил он не без робости.
   – Конечно, нет, дорогой. Ты всегда играешь хорошо.
   Он снова стал думать о книге. После обеда надо будет посмотреть ее еще разок. Ему не приходило в голову прочесть роман, воображая себя Линой...

Глава седьмая

I

   Снова пришло время стричься.
   – Что тебе привезти из Лондона? – спрашивает Реджинальд за завтраком.
   – Мне бы тоже неплохо подстричься, – отвечает Сильвия, глядя на него через стол. – Дорогая, не делай так. – Это Бабусе, которая лежит у нее на коленях и, забывшись, слишком сильно выпускает когти.
   – Поедем вместе, – радостно воскликнул Реджинальд, и тут же пожалел о своей радости... и тут же устыдился, что пожалел. Но сегодня в Лондоне его определенно ждут какие-то новости. По утверждению мистера Пампа, весь Лондон говорит о его книге; говорит на языке, чуждом Сильвии. Как раз сегодня ему хотелось быть в Лондоне одному.
   – Мне нужно записаться, – отвечает Сильвия, – и я обещала пойти на ленч с Маргарет, когда приеду в следующий раз. Я поеду одна на той неделе, а ты сможешь встретить меня.
   – Это будет чудесно, – сказал Реджинальд с облегчением. – А как мы решим с машиной? Она понадобится тебе? Скажи да, и тогда тебе придется отвезти меня к поезду.
   Она покачала головой и улыбнулась.
   – Если ты вернешься поездом три десять, я пойду на станцию пешком.
   – Ну что ты, не стоит. Далеко, да и жарко.
   – Я ведь не говорю, что пройду весь путь. Ты подберешь меня на полдороге. – Она добавила чуть смущенно: – Я так люблю встречаться с тобой.
   – А я! – воскликнул он. – Мне кажется, больше всего на свете.
   Таким образом, все устроилось; и таким образом в то же утро, попозже, он оказался на вокзале Виктория перед книжным киоском, на этот раз увешанным экземплярами “Вьюнка”.
   – Вы читали это, сэр? – спросил киоскер, протягивая Реджинальду книгу.
   – Да.
   Тут мог бы завязаться пространный диалог о “Вьюнке”, но не завязался. Похоже было, что киоскер не расположен к беседе.
   – А это? – спросил он, показывая только что появившуюся книгу только что ставшего известным автора.
   – Знаете ли, я ведь.. хм... – Он потихоньку попятился и, очутившись вне поля зрения киоскера, постоял еще немного, наблюдая, как тот преследует очередную жертву. Ею оказалась коренастая молодая женщина, которая довольно долго колебалась между “Вьюнком” и “Уэлдонской домашней портнихой” и в конце концов надумала заняться шитьем.
   Реджинальд решил начать со стрижки. Мистер Олдерсон, как всегда, был рад видеть его и, как всегда, удивлен, что Реджинальд собрался подстричься, и выражал сомнение, удастся ли это сделать. После такого традиционного вступления Реджинальд удобно устроился в кресле под усыпительное щелканье ножниц мистера Олдерсона.
   – Как там за городом, сэр? – спросил мистер Олдерсон на случай, если Реджинальд в разговорчивом настроении. Он обычно заводил именно такой разговор со своими клиентами, живущими в деревне, предоставляя им в зависимости от их желания прекрасную возможность поговорить и помолчать. По раздавшемуся в ответ мычанию нельзя было составить представления о сельской жизни, но можно – о настроении Реджинальда. Мистер Олдерсон продолжал потихоньку стричь...
   Вдруг Реджинальд подумал, не читал ли мистер Олдерсон его роман, усмехнулся при этой мысли и решил спросить парикмахера:
   – Вы что-нибудь слышали о книге под названием “Вьюнок”?
   – Нет, сэр, – отвечал мистер Олдерсон. – Но меня не назовешь большим любителем чтения. Вот миссис Олдерсон часто предается этому занятию и всегда рада услышать про хорошую книгу. Как вы назвали ее, сэр?
   – “Вьюнок”.
   – Ну да. И вы считаете, это подходящее чтение для миссис Олдерсон? Жена не охотница до рискованных сцен.
   – Нет, там нет ничего рискованного, – улыбнулся Реджинальд в свой надетый задом наперед стихарь.
   – Я посоветую ей прочесть. Могу ли я спросить, сэр, кто автор? Так легче бывает найти книгу.
   Реджинальд не ожидал такого оборота дела и почувствовал себя неловко. С деланно беспечным смехом он признался, что... по правде говоря... это он сам.
   – Правда, сэр? – Ножницы задумчиво пощелкали. – Мне будет приятно порекомендовать миссис Олдерсон вашу книгу. – (Чик, чик, чик.) – Вы слышали о писателе Уолтере Безанте? Он потом за свои сочинения был возведен в рыцари и сделался сэром Уолтером Безантом.
   – Да, конечно!
   – Он имел обыкновение ходить сюда стричься.
   – Неужели?
   – Да, сэр. Много раз нам доводилось приводить в порядок волосы сэра Уолтера. Он обычно писал книги вместе с мистером Райсом. И вот что кажется мне удивительным, сэр. Как это два человека пишут вместе. Невозможно себе представить, как это получается. Я однажды решился спросить его об этом. Он ответил, в шутку, разумеется, что он обычно пишет толстым пером, а мистер Райс – тоненьким. Мне как-то сказали, что сэр Уолтер повторил эту шутку в одной из своих книг, но я сам не видел.
   – Это, наверное, было очень давно. Я хочу сказать, что и не предполагал...
   – Да, сэр, конечно... Обыкновенно мой отец обслуживал сэра Уолтера. Я был тогда совсем молодым.
   – Ну да, понятно.
   – У нас здесь бывают иногда удивительные люди, – продолжал парикмахер негромко. – Однажды пришел молодой человек, наш постоянный клиент, в этот раз он был очень нарядно одет, с розовой гвоздикой в петлице, и попросил побрить его, а потом ему захотелось подстричься и вымыть голову. Когда я высушил ему волосы и на минутку отошел, то заметил, что он разглядывает свои руки, и тоже посмотрел на них и спросил: “Может быть, вы хотите сделать маникюр, мистер Толлоу?” – так его звали, странная фамилия, – а он ответил: “Я как раз над этим раздумывал. – Руки у него были выхоленные. – Нет, пожалуй не стоит”. Когда я все с ним закончил, он встал и подошел к раковине, и мне было видно, как, думая о чем-то другом, он повернул кран и стоял, а вода текла у него по пальцам, и он держал свою гвоздику в левой руке и брызгал на нее, чтобы освежить. А после снова воткнул ее в петлицу, привел себя в порядок перед зеркалом и сказал: “Ну, прощайте, Олдерсон, молитесь за меня”, а я ответил: “Удачи вам, сэр”, не зная, конечно, о чем он, и он ушел. Это случилось утром, а в вечерней газете я прочел, что найдено его тело. Он выстрелил себе в висок.
   – Боже мой! – вырвалось у Реджинальда.
   – Да, сэр. И я так и не узнал, почему это случилось. Иногда мне кажется, что он готовился к встрече со своей дамой, а она отказала ему; а иногда – что он готовился предстать перед Господом. Бедный юноша.
   – И ничего не выяснилось при расследовании?
   – Нет, сэр. Если здесь и была замешана дама, она не объявилась. Мы с миссис Олдерсон долго горевали, вспоминая о нем; потом началась война, и сейчас я думаю, что, будь он жив, он, наверное, погиб бы на войне, и его участь не кажется мне ужасной. Готово, сэр, взгляните на себя.
   Недолгий путь до клуба Реджинальд прошел пешком. Наверное, размышлял он, можно найти тысячу лондонцев, каждый из которых мог бы рассказать тысячу подобных историй, трагических, прекрасных или забавных, когда-то случившихся с ними. Что за глупость – писать придуманные книги!

II

   Что за глупость не писать книг!
   – Приветствую вас, Уэллард. Примите мои поздравления.
   – О, благодарю.
   – Добрый день, Уэллард. Ведь это ваша книга вышла, правда? Я и не знал, что вы пишете.
   – Нужно же чем-то заниматься.
   – Ваши занятия увенчались успехом...
   – Привет, Уэллард. Поздравляю.
   – Спасибо.
   – Я ведь прочел книгу задолго до старины Раглана. И хотел написать вам, когда прочел.
   – Вы очень добры, – ответил Реджинальд. Но про себя усомнился, можно ли счесть это добротой. Люди часто собираются сделать что-то, а потом не делают. Вот если бы он действительно написав, это была бы доброта. Я бы никогда не забыл такого письма.
   – Здравствуйте, Уэллард. Как дела?
   – Спасибо, неплохо.
   – Прекрасно. Я так и думал, что все в порядке, раз сам Раглан взялся за вашу книгу. Я уже давно говорил ему о ней.
   – Правда? Очень любезно с вашей стороны.
   – Привет, миллионер, как жизнь?
   Реджинальд смеется. Что еще можно на это ответить?
   – Я еще не прочел вашу книгу, но уже купил.
   Кто-то хлопает Реджинальда по плечу и негромко говорит:
   – Прекрасно сработано. Чертовски хорошо.
   Он быстро оборачивается, но видит только спину. Кто это был? Неизвестно.
   – Добрый день, Уэллард. Вы написали замечательную книгу.
   – Вы прочли ее?
   – Еще бы, дорогой мой, наверное, я один из ваших первых читателей. Это ведь я отозвался о романе так, что Раглан обратил на него внимание.
   – Понятно. Ну что ж, очень вам обязан.
   И так далее. Все это и нравилось ему, и было противно. Если бы Реджинальд Узллард был собственным сыном, как бы он гордился, стоя невидимо рядом и слушая эти разговоры. Для отца или матери не бывает преувеличенных или неискренних похвал, расточаемых любимому ребенку. Наверное, размышлял Реджинальд, я так жажду похвал, потому что “Вьюнок” мое детище, а чувствую себя неловко, потому что похвалы относятся, в сущности, ко мне. Настоящий отец знает, как мало он отвечает за ребенка, который появился у него.
   Войдя в обеденный зал, Реджинальд уловил призывный щелчок пальцами из-за столика у окна. Он взглянул в ту сторону.
   – Сюда! – поманили его пальцем.
   Ненавижу Ормсби, думал Реджинальд. Он воплощение скверны. Дураки ученые толкуют о стерилизации и евгенике и Бог знает о чем и оставляют Ормсби в живых. Человек, питающий к Ормсби такие чувства, как я, должен был бы подойти к его столу, вытряхнуть ему на голову салатницу, а затем, не говоря ни слова, уйти в самый дальний угол зала. А вот я буду вилять хвостом и униженно благодарить за то, что он соизволил заметить меня.
   – Садитесь сюда, Уэллард. Вы ведь знакомы с Амброзом Рагланом?
   Реджинальд и Раглан вежливо пробормотали что-то друг другу.
   – Ну что, приятель, испытываете к нам благодарность? Не стоит. Долг каждого, кто может влиять на общественное мнение, обратить внимание публики на стоящую вещь. На бегах бываете? Можете вполне положиться на нашего специалиста. Если ему нравится лошадь, он сообщает об этом нашим читателям. А если Раглану нравится книга, он тоже сообщает нам о ней. Верно, старина?
   – Вы раньше пробовали писать? – поинтересовался Раглан.
   – Нет. Это моя первая и последняя книга.
   Ормсби, шумно уничтожая салат, на минуту прервал это занятие, чтобы сказать: “Ерунда”.
   – Почему последняя? – спросил Раглан.
   Похож на благовоспитанного лиса, подумал Реджинальд. Хороша парочка.
   – Объем моих знаний невелик, – объяснил он, – и, наверное, я использовал его весь. Вряд ли мне в голову придет другая идея. Эта появилась случайно.
   – Вы читали Диккенса? – задал вопрос Ормсби, покачивая вилкой со стожком зелени.
   – Конечно.
   Ормсби отправил вилку в рот и, жуя салат, продолжал:
   – Вы его любите?
   – Ну разумеется. Наряду с Шекспиром он...
   – Вы так думаете? – спросил Ормсби заинтересованно, откладывая нож и вилку.
   – Да.
   – Вы ставите его рядом с Шекспиром?
   – Да.
   – Что я вам говорил? – обратился он к Раглану. Затем повернулся к Реджинальду: – Ваша книга напомнила мне Диккенса.
   – Ну нет, Боб, – мягко возразил Раглан.
   – Напомнила, – настаивал Ормсби, – я знаю, о чем говорю. Я разбираюсь в двух вещах: в том, как делаются газеты, и в Диккенсе. Я прочел все книжки Диккенса, когда мне было тринадцать, Уэллард. Я тратил на них свои собственные три шиллинга в неделю.
   – Они вам нравились? – спросил Реджинальд.
   – Конечно, иначе какого черта я бы их покупал?
   – Я хотел сказать...
   – У меня есть жеребенок от Прекрасной Дамы, который покорит весь мир. Увидите. Как, вы думаете, я собираюсь его назвать?
   Прекрасная Дама! Это Сильвия.
   – Мистер Уифферс. Теперь вам понятно, что для меня Диккенс.
   Подтверждающий смешок Реджинальда прозвучал не слишком убедительно.
   – Вы помните мистера Уифферса в “Пиквике”? – требовательно спросил Ормсби.
   – Что-то не припомню, – сознался Реджинальд.
   – Думаю, вас не стоит и спрашивать, Амброз.
   – Нет, не стоит. Так кто же был мистер Уифферс?
   – Его обязанности заключались в том, чтобы он глядел из окна вестибюля в компании с другим джентльменом. Это что-нибудь говорит вам?
   – Пирушка в Бате? – рискнул Реджинальд и получил в ответ кивок и дружескую улыбку.
   – Конечно. Мы с вами люди образованные, не то что этот Раглан.
   – Когда вы в последний раз читали “Пиквика”? – осведомился Раглан.
   – Я же сказал вам, в тринадцать лет.
   – Боже, я-то думал, вы ложитесь с ним в постель каждую ночь.
   – Я ложусь в постель не с книгами, – хохотнул Ормсби.
   Грубая скотина. Отвратительная скотина. Но чем-то очень симпатичная скотина, подумал Реджинальд.
   – И вы с тех пор помните мистера... Как вы его назвали?
   – Уифферс. Ему однажды пришлось есть соленое масло. Вспоминаете, Уэллард? Забавно, я люблю соленое масло.
   – И вы помните этого мистера Уифферса спустя сорок лет?
   Ормсби еще раз хохотнул над своим салатом и доверительно склонился к Реджинальду.
   – Не понимает. Бедняга Амброз не может понять. Он Величайший из Ныне Живущих Литературных Критиков, но он не знает, почему Диккенс великий писатель. – Он повернулся к Раглану: – Именно потому, старина. Потому что я помню мистера Уифферса. Спустя сорок лет.
   – Ерунда. Вы запомнили его, потому что он не любил соленого масла, а вы любите. Если бы в книге Уэлларда какой-то персонаж не любил салата, вы бы вспоминали об этом до девяноста трех лет.
   – Черт побери, я же об этом и говорю. Он похож на Диккенса.
   Глупо краснеть в сорок один год, и тем не менее, думал Реджинальд. Я краснею от похвал Ормсби!
   – Ну ладно, перейдем к делу. Сколько продано ваших книг?
   Реджинальд рассмеялся и сказал, что не имеет ни малейшего понятия.
   – Вам следует присматривать за Пампом, – посоветовал Раглан.
   – Каким образом я могу присматривать за ним? Я живу в деревне, а в Лондоне появляюсь раз в три недели.
   – Памп – церковник, – сообщил Ормсби, – и значит, если он найдет законный способ обобрать вас, он обойдется без благословения Богоматери.
   – Разве это относится только к церковникам?
   – Нет, это с успехом можно отнести к любому, но церковники привносят в дела некое святое рвение, и в результате на подносе ничего не остается. Левая рука не ведает, что творит правая, – вот их девиз.
   – Не падайте духом, Уэллард, – улыбнулся ему Раглан. – Вы ведь, я думаю, получаете проценты?
   – Да. Десять процентов.
   – И все? Независимо от тиража?
   – Я думаю, да.
   – Ну, столько вы получите. Памп не захочет попасть в тюрьму из-за десяти процентов.
   – Мы присмотрим за ним, – пообещал Ормсби, пуская в ход зубочистку. – Люди будут покупать вашу книжку. Мы с Рагланом позаботимся об этом. А вы сможете грести деньги не хуже этого грязнули Пампа. Вы не против?
   Раглан слегка скривился. Несмотря на полтора года тесной дружбы с Ормсби. Реджинальд улыбнулся и заметил, что, как ему кажется, все любят деньги – в большей или меньшей степени.
   – Конечно, приятель. Деньги и женщин. Одно значит другое. Дайте человеку и то и другое и возможность заехать в глаз кому-нибудь время от времени, и он будет совершенно счастлив.
   Раглан, наблюдавший за Реджинальдом, заметил, что тот застыл.
   – Кому мистер Уэллард собирается – как вы выразились? – заехать в глаз? – спросил он мягко. – Нашему другу Пампу?
   – Нет, – медленно выговорил Реджинальд. – Не нашему другу Пампу. Во всяком случае, не сейчас.
   – Я так и подумал, – пробормотал Раглан, улыбнувшись себе под нос.
   Ормсби не слушал, поглощенный манипуляциями с зубочисткой.

III

   Мистер Памп на месте. Мистер Памп готов принять мистера Уэлларда. А-а, добрый день, мистер Уэллард. Не хотите ли присесть? Чем могу быть вам полезен?
   Действительно, чем?
   Теперь, оказавшись здесь, Реджинальд не понимал, зачем ему это. Очевидно, на самом деле, чтобы выслушать поздравления Пампа. Чтобы его осыпали похвалами, чтобы ему льстили. Трудно, однако, требовать этого от человека, если он сам не чувствует такой потребности. Или чтобы присмотреть за Пампом по совету Раглана. Прекрасно, он присмотрит за мистером Пампом. К сожалению, в данный момент мистер Памп не подчищал счетов, не подделывал чеков и не тащил денег из кассы. Он даже, насколько мог заметить Реджинальд, не собирался обсчитывать Реджинальда. Каким же образом можно было присматривать за мистером Пампом? “Дело в том, что я пришел присмотреть за вами”. Ну нет, так сказать нельзя.
   Но что-то все-таки сказать нужно.
   – Мне случилось сегодня быть в Лондоне... я нечасто приезжаю... и вот решил зайти. – Он неловко засмеялся и добавил: – Посмотреть, как идет книга.
   – Ах да, книга. Поглядим. Это у нас... э-э... – Он стал рыться в бумагах на столе, как бы пытаясь припомнить.
   – “Вьюнок”, – подсказал Реджинальд.
   – Да, разумеется, “Вьюнок”.
   Кто может сравниться по наивности с деловым человеком? Он никогда не утратит веры в свое краснобайство и трюки, которыми не обманешь даже ребенка. Наверное, думает Реджинальд, деловые люди настолько глупы, что, добившись успеха, не знают, что именно принесло им этот успех, и не решаются расстаться ни с одной из своих старых штучек, боясь утратить магический талисман. Сколько же лет мистер Памп вот так выжидает, пока автор подскажет ему название своего произведения? Да, разумеется, “Вьюнок”!
   – Ну, мистер Уэллард, вам будет приятно услышать, что “Вьюнок” идет хорошо, в самом деле хорошо. – Он погладил свою внушающую доверие бороду. – Сейчас неудачное время, разумеется для издателей, но нам повезло. Не совсем незаслуженно повезло, мистер Уэллард, позвольте заметить. Мы создавались в течение многих лет, а теперь пожинаем плоды. – Он заглянул или сделал вид, что заглянул, в бумажку, лежавшую у его локтя. – “Вьюнок”, “Замужняя девица” и “Удивительный медовый месяц” – это наш несомненный успех, почти не отстает от них “Школа жизни”. Ожидания обманула только “Невеста-островитянка”. Неплохо идет, ничего не скажешь, но не совсем так, как я ждал.
   – Ну да. – Уйти неприлично. – А... сколько же экземпляров “Вьюнка” продано?
   – “Вьюнка”? У меня нет при себе текущих цифр. Вы получите полный отчет, когда придет время, и, я надеюсь, будете приятно удивлены тем, сколько мы продали. Это не так легко – представить публике новую книгу. Я мог бы назвать вам цифры, разумеется, если вы подождете, но...
   Реджинальд, во всяком случае его голос, поторопился заверить, что это не так уж важно.
   – Хорошо, увидите, когда получите наш чек. Мне думается, цифры на чеке будут более впечатляющи, чем те, которые я могу назвать вам сейчас. – Он рассмеялся, и Реджинальд машинально начал вторить ему.
   – Я рад, что дела идут хорошо, – сказал Реджинальд. – Конечно, заметка Раглана необыкновенно помогла. Это большая удача.
   – Можно назвать это удачей, если хотите, – сказал мистер Памп, крепко зажав бороду левой рукой. – Ведь это я привлек внимание Раглана, послав ему экземпляр. Мне пришло в голову, что такого рода книга может понравиться Раглану. Издатель должен уметь оценить уровень привлекательности книги.
   – Ах, вот как это произошло. Интересно было узнать.