Мильтон Джон. Потерянный рай

   В его состав; мы, с болью породнись,
   Её не будем вовсе ощущать.
   Итак, все доводы — за мир, за прочный
   Правопорядок. Должно обсудить,
   Как нам спастись от настоящих бед,
   Но сообразно с тем: кто мы теперь,
   И где находимся, оставив мысль
   О мести, о войне. Вот мой совет.
   По сборищу, едва Маммон умолк,
   Пронёсся ропот, словно из пещер
   В утёсах вырвался пленённый гул
   Порывов шторма, что вздымал всю ночь
   Морскую глубь и лишь к зачину дня
   Охриплым посвистом навеял сов
   Матросам истомлённым, чей баркас
   В скалистой бухте после бури стал
   На якорь. Так собранье зашумело,
   Рукоплеща Маммону. Всем пришлось
   По нраву предложенье мир хранить.
   Геенны горше демонов страшил
   Второй, подобный первому, поход.
   Меч Михаила и Небесный гром
   Внушали ужас. Духов привлекло
   Одно желанье: основать в Аду
   Империю, которая с веками,
   При мудром управленье и труде,
   Могла бы Небесам противостать.
   Постигнув эти мысли, Вельзевул,
   Главнейший рангом после Сатаны,
   Вознёсся властно, взором зад обвёл;
   Казалось, поднялся опорный столп
   Державы Адской: на его челе,
   О благе общем запечатлены
   Заботы; строгие черты лица
   Являли мудрость княжескую; он
   И падший — был велик. Его плеча
   Атланта бремена обширных царств
   Могли б снести. Он взглядом повелел
   Собранью замолчать и начал речь
   Средь полной тишины, ненарушимой,
   Как ночь, как воздух в знойный летний день.
   "— Престолы, Власти, воинство Небес,
   Сыны эфира! Или мы должны
   Лишиться наших званий и наречь
   Себя Князьями Ада? Видно, так.
   Вы все за то, чтобы в Аду осесть
   И государство мощное создать,-
   В мечтах, конечно, ибо Царь Небес
   Узилище нам уготовал в бездне,
   А не приют, куда не досягнет
   Его рука, где неподвластны мы
   Небесному Верховному суду,
   Где против Трона горнего ковать
   Крамолу сможем вновь; наоборот!
   Он в ссылку нас отправил, чтоб в ярме
   Томить неотвратимом, в кандалах,
   На каторге бессрочной, как рабов.
   Поверьте: наверху или внизу,
   Он — первый и последний Государь,
   Единый Самодержец; наш мятеж
   Его владений не приуменьшил,
   Напротив — Ад прибавил. Будет впредь
   Он здесь железным нас пасти жезлом,
   Как прежде пае на Небе — золотым.
   О мире и войне — к чему наш спор?
   Однажды мы, решившись на войну,
   Все потеряли. Мира не просил
   Никто, да и никто не предлагал.
   Какого мира вправе ждать рабы
   Пленённые? Оковы, да тюрьма,
   Да кары произвольные. А мы
   Что в силах предложить? Одну вражду,
   И ненависть, и яростный отпор,
   И месть, хоть медленную, но зато
   Неутомимо ищущую средств
   Убавить Триумфатору плоды
   Его побед и радость отравить
   От созерцанья наших мук. Найдём
   Возможностей немало для борьбы
   Помимо новой, гибельной войны
   И штурма неприятельских валов,
   Которым ни осада не страшна,
   Ни приступы, ни адовы набеги.
   Нельзя ли что полегче предпринять?
   Есть место некое (когда молва,
   Издревле сущая на; Небесах,
   Неложно прорицает), мир другой,
   Счастливое жилище существа,
   Прозваньем — Человек; он должен быть
   Примерно в это время сотворён
   И сходен с нами, хоть не столь могущ
   И совершенен; и превыше всех
   Созданий Тем, кто правит в Эмпирее,
   Возлюблен. Так Господь провозгласил
   В кругу богов, обетом подтвердив
   И клятвою, потрясшей Небеса.
   Туда направим помыслы; узнаем,
   Что это за творенья, из какой
   Субстанции и чем одарены,
   В чем сила их и слабость, как верней
   Их совратить, употребив обман
   Иль принужденье. Путь на Небеса
   Нам преграждён; Властитель там царит,
   Уверенный в могуществе своём
   Незыблемом. Быть может, новый мир
   Находится на крайнем рубеже
   Владений царских и его охрана
   Поручена насельникам самим.
   Здесь, может быть, удастся учинить
   Нам кое-что: огнём пекельным сжечь
   Мир новозданный или завладеть
   Им нераздельно, жителей изгнав
   Бессильных, как с Небес изгнали нас.
   А если не изгоним, — привлечём
   На нашу сторону; тогда их Бог
   Врагом их станет; гневною рукой,
   В раскаянье, свои же истребит
   Созданья. Мы простое превзойдём
   Отмщение, блаженство умалив,
   Которое испытывает Он
   От бедствий ваших и к тому ещё
   Возрадуемся от Его смущенья,
   Когда увидит Он любимых чад,
   Стремглав летящих в Ад, чтоб разделить
   Мученья наши, и клянущих день
   Рожденья своего, в слезах, в тоске
   О кратком счастье, сгинувшим навек"
   Подумайте: не стоит ли дерзнуть
   Попыткой, нежели коснеть во тьме
   И призрачные царства учреждать!"
   Так Вельзевул свой дьявольский совет
   Отстаивал, предложенный вчерне
   В начале совещанья Сатаной.
   Но кто ж иной, как зачинатель Зла,
   Столь тёмные дела измыслить мог:
   В зачатке погубить весь род людской,
   Смешать— и Ад и Землю воедино
   И славу Вседержителя попрать?
   Но прославленью вящему Творца
   Их заговор коварный послужил.
   Собор Гееннский воодушевлён
   Отважным предложением; в глазах
   Блеснула радость. Голосуют все
   За дерзкий этот план, и Вельзевул,
   При общем одобренье, продолжал:
   "— Синод богов! Судили мудро вы
   И мудро завершили долгий спор,
   Под стать величью вашему, приняв
   Решение великое; оно,
   Судьбе наперекор, подымет нас
   Из бездны адской ближе в вышине
   Былой, и нам удастся, может быть,
   К пределам лучезарным вознесясь,
   Ворваться в Небо, с помощью оружья
   Союзного, не то — сыскать приют
   В благоприятной области иной,
   Где свет небес прекрасный озарять
   Нас ежедневно станет, где восток
   Сияющий рассеет мрачность эту,
   И благовонный воздух, как бальзам
   Живительный, ожоги исцелит
   От едкого огня. Кого же мы
   Пошлём разведать новозданный мир?
   Кто с этим справится? Какой смельчак
   Стопой скитальческой измерит бездну
   Неизмеримую, отыщет путь
   В пространстве, без начала и конца,
   В тьме осязаемой? Кого из нас
   Над пропастью вселенской удержать
   Возмогут неустанные крыла
   И взмах за взмахом, продолжая лет,
   В счастливый край гонца перенесут?
   Какая опытность, какая мощь
   Ему потребны? Как минует он
   Густую сеть отрядов и застав
   Охраны Ангельской вокруг Небес?
   Здесь надо осторожность проявить
   Особую; не меньшую — и нам
   При выборе посланца; ведь ему
   Вверяем нашу общую судьбу
   С последнею надеждой заодно".
   Он, кончив, сел; пытливый взгляд вперил
   В собрание: оспорят смелый план,
   Одобрят ли? Отважится ли кто
   На дерзкую попытку? Все молчат,
   Обдумывая, взвешивают риск,
   И с удивленьем каждый на лице
   Другого тот же видит страх, что сам
   Испытывает. Не нашлось героя,
   Средь первых удальцов Небесных битв,
   Который вызвался бы этот путь
   Ужасный в одиночку одолеть.
   Тут Сатана, венчанный в этот миг
   Неоспоримой славой выше всех,
   В сознанье превосходства своего
   И с царственным величьем произнёс:
   "— Престолы эмпирейские. Сыны
   Небес! По праву приутихли мы;
   Не страх, но спасенье нас гнетёт
   По праву. Долог путь, безмерно тяжек,
   От Преисподней к свету. Нерушим
   Застенок наш; огнепалящий свод,
   Готовый жадно каждого пожрать,
   Девятикратно окружает нас.
   Врата из адаманта наверху
   Надёжно замкнуты, раскалены,
   И всякий выход ими преграждён.
   Тому, кто миновал бы их, грозит
   Ночь невещественная, пустота
   Зияющая; бездна, где смельчак,
   Решившийся пучину пересечь,
   Исчезнуть вовсе может, без следа.
   А если в некий мир он прилетит
   Сохранно, в чуждый край, — что ждёт его?
   Опасности, которые нельзя
   Предвидеть, коих трудно избежать.
   Но этого престола, о Князья,
   Достоин бы я не был, царский сан,
   Что с властью и величьем сопряжён,
   Не по заслугам бы стяжал, когда
   Преграды и опасности меня
   Могли бы от попытки удержать
   Исполнить нечто, признанное здесь,
   Для блага общего, необходимым.
   Приняв престол монарший и права,
   Неужто я, от сопричастных им
   Опасностей и славы откажусь?
   И то и это надлежит равно
   Властителю; чем выше он стоит,
   Тем больший воздают ему почёт,
   Тем чаще испытанья, тем сложней
   Задачи, предстоящие Вождю.
   Вы, Силы мощные, гроза Небес,
   Хоть вы низвергнуты, займитесь домом,
   Ведь здесь — ваш дом на время. Вы должны
   Умерить злополучье, сделать Ад
   Отчасти выносимым, если есть
   Такое средство или волшебство,
   Способное ослабить, облегчить
   Невзгоды Преисподней; за Врагом
   Бессонным надо зорко наблюдать.
   А я пущусь в полет, за берега
   Бесформенного мрака, чтобы всех
   Освободить. Попытку предприму
   Один; опасный этот шаг никто
   Со мною не разделит!" Кончив речь,
   Монарх поднялся, наложив запрет
   На возраженья. Мудро он судил,
   Что, ободрённые его примером,
   Другие полководцы захотят
   Участвовать (предусмотрев отказ)
   В том, что недавно так страшило их,
   И с помощью отваги показной,
   Возвысившись в глазах собранья, стать
   Его соперниками; без труда
   Честь раздобыть, которую ценой
   Геройских дел он должен обрести.
   Но голос повелительный Вождя
   Не меньше предприятья самого
   Внушает ужас. Шумно все встают,
   Последуя Владыке; словно гром
   Раскатисто вдали пророкотал.
   Почтительно склонясь пред Сатаной,
   В нем Бога величают, приравняв
   Царю Небес; благодарят за то,
   Что он собою жертвовать готов
   Для блага общего. Не до конца
   Заглохли добродетели у Духов
   Отверженных, к стыду людей дурных,
   Кичащихся прекрасными на вид
   Поступками, внушёнными гордыней,
   И под личиной рвения к добру,-
   Тщеславной суетностью. После всех
   Сомнений, совещаться перестав,
   Провозглашают славу Духи тьмы
   Властителю единственному. Так,
   Лишь только ветер северный уснёт,
   Клубясь, густые тучи с гребней гор
   Ползут, замглив приветный небосклон.
   Угрюмая стихия сыплет снег
   На землю смутную, дожди струит,
   Но солнце, ввечеру, лучом прощальным
   Сквозь тучи улыбнётся, и поля
   Внезапно воскресают; стаи птах
   Щебечут; блеют весело гурты,
   Холмы и долы оглашая вновь.
   О, срам людской! Согласие царит
   Меж бесов проклятых, но человек,-
   Сознаньем обладающая тварь,-
   Чинит раздор с подобными себе;
   Хотя на милосердие Небес
   Надеяться он вправе и завет
   Господний знает: вечный мир хранить,-
   Живёт он в ненависти и вражде,
   Опустошают Землю племена
   Безжалостными войнами, неся
   Друг другу истребленье, будто нет
   (Что, собственно, сплотить бы всех должно)
   У них врагов Гееннских, день и ночь
   Готовящих погибель для людей.
   Собор Стигийский завершён. В порядке
   Расходится блистательная знать
   Бесовская; меж ними — Властелин
   Их наивысший, излучая мощь,
   Надменно шествует; казалось, он
   Способен сам противостать Творцу,
   Один, как самодержца грозный сан
   В Аду ни с кем не делит, окружив,
   Из подражанья Богу, выход свой
   Великолепьем царским и кольцом
   Горящих Серафимов, при оружье
   И с множеством хоругвей. Дан приказ
   Немедля объявить, под гром фанфар,
   О принятом решенье и конце
   Совета. Приложив металл к устам,
   На все четыре стороны трубят
   Четыре Херувима; вторят им
   Герольдов голоса, и далеко,
   По всем провалам бездны, эта весть
   Разносится; несметные войска
   Восторженно приветствуют её.
   Затем, уже спокойней, ободрясь
   Надеждой ложной, Адские полки
   Неспешно расстаются; их пути
   Различны: каждый следует, куда
   Наклонности влекут и грустный выбор,
   Где мнит найти покой от хмурых дум
   И тягостное время скоротать
   До возвращенья Сатаны. Одни
   Среди равнин, другие в вышине,
   Летают, соревнуясь меж собой,
   И в беге спорят, как во времена
   Пифийских игр и Олимпийских. Здесь
   Увлечены ристаньем колесниц,
   Там укрощают огненных коней,
   А тут — в шеренги строятся опять.
   На небосклоне так порой встают
   Видения: две рати в облаках,
   Вещая войны гордым городам,
   Сражаются. В побоище сперва
   Вступают, с копьями наперевес,
   Наездники воздушные; потом,
   Перемешавшись в рукопашной схватке,
   Когорты рубятся; вся твердь в огне
   От ярого сверкания клинков.
   Иные Духи, как Тифон, взъярясь,
   Раскалывают горы, скалы в прах
   Крушат и мчатся, вихри оседлав;
   И Аду тяжко дикую гоньбу
   Снести. Так, победительный Алкид
   Эхалию покинул и покров
   Отравленный на тело возложил;
   Несносную испытывая боль,
   Он сосны Фессалийские, в пылу
   Неистовства, с корнями вырывал
   И в море, в глубину Эвбейских вод,
   С вершины Эты, Лихаса швырнул.
   Иные, кротче нравом, обрели
   Приют в затишном доле; там поют
   Распевом Ангельским, под звуки арф,
   О подвигах былых, о той беде,
   Что их постигла, и клянут судьбу,
   Поработившую свободный дух
   Случайностью и силою. Хотя
   Пристрастны песни эти, но такой
   Гармонией пленительной полны
   (Но разве может по-другому хор
   Бессмертных петь?), что даже Ад умолк
   И слушателям не мешал внимать
   Восторженным. Другие, в стороне,
   Облюбовали для беседы холм
   (Умам — витийство, музыка — сердцам
   Отрадны), там раздумьям предались,
   Высоким помыслам: о Провиденье,
   Провиденье, о воле и судьбе -
   Судьбе предустановленной и воле
   Свободной, наконец, — о безусловном
   Провиденье, плутая на путях
   К разгадке; обсуждению они
   Подвергли всестороннему: добро,
   И зло, блаженство счастья и страданье
   Конечное, бесстрастие и страсть,
   Позор и славу, — праздных дум тщета
   И мудрость ложная! — но так могли
   Тоску и страх заклясть на краткий час
   Волшебным красноречьем, пробудить
   Напрасные надежды и сердца
   Тройной броней терпения облечь.
   Ещё другие, крупными сойдясь
   Отрядами, отважились разведать
   Зловещий этот мир, дабы найти
   Убежище помягче, и летят
   Вдоль русел четырех Аидских рек,
   Что в озеро пекучее несут
   Погибельные струи: Стикс — река
   Вражды смертельной; скорбный Ахерон,
   Глубокий, чёрный; далее — Коцит,
   Наименованный за горький плач,
   Не молкнущий у покаянных вод
   Его унылых; наконец, поток
   Неистово кипящего огня,-
   Свирепый Флегетон. Вдали от них
   Беззвучно и медлительно скользит
   Река забвенья Лета, развернув
   Свой влажный лабиринт. Кто изопьёт
   Её воды — забудет, кем он был
   И кто он есть; забудет скорби все,
   Страданья, радости и наслажденья.
   За Летой простирается страна
   Морозов лютых, — дикий, мглистый край,
   Терзаемый бичами вечных 6yjpb
   И вихрей градоносных; этот град,
   Не тая, собирается в холмы
   Огромные, — подобия руин
   Каких-то древних зданий. Толща льда
   И снега здесь бездонна, словно топь
   Сербонская, меж Касием-горой
   И Дамиатой, где уже не раз
   Тонули армии, а воздух здесь
   Пронизывает стужей до костей
   И словно пламя жжёт. В урочный срок
   Когтями гарпий Фурии влекут
   Приговорённых грешников сюда.
   Виновные испытывают боль
   Стократ сильней от резких перемен:
   Из пламени бросают их на льды,
   Чтоб выстудить эфирное тепло;
   И долго так лежат они, застыв,
   Мучительно-недвижные, пока
   Окоченеют; и в огонь опять
   Несчастных возвращают. Взад-вперёд
   Над Летой перебрасывают их,
   Удвоив пытку тщетной маетой,
   Стремлением — хоть каплю зачерпнуть
   Желанной влаги, что могла бы дать
   Забвенье Адских мук. Они к воде
   Припасть готовы, но преградой — Рок;
   Ужасная Медуза, из Горгон -
   Опаснейшая, охраняет брод;
   Сама струя от смертных уст бежит,
   Как некогда из жадных губ Тантала.
   Отважные отряды смущены,
   Растерянны; от страха побледнев,
   С глазами остеклелыми, бредут
   Напропалую, осознав теперь
   Впервые безнадёжный свой удел;
   Им не нашлось убежища нигде.
   Не мало мрачных, вымерших долин
   Они прошли, не мало скорбных стран
   Угрюмых миновать им довелось,
   И огненных и ледовитых гор,
   Теснин, утёсов, топей и болот,
   Озёр, пещер, ущелий, — и на всем
   Тень смерти; целый мир, где только смерть
   Владычествует, созданный Творцом
   В проклятие, пригодный лишь для Зла;
   Где живо мёртвое, мертво живое,
   Где чудищ отвратительных родит
   Природа искажённая, — одних
   Уродов мерзких; даже страх людской
   Таких не мог измыслить; в сказках нет
   Подобной жуткой нежити: Химер
   Убийственных, Горгон и гнусных Гидр.
   Тем часом быстрокрылый Сатана,
   Враг Бога и людей, отважный план
   Осуществляя, направлял к вратам
   Геенны одинокий свой полет.
   Порою влево он летел, порой -
   Направо; то крылами мерил глубь
   Провала, то взмывал под самый свод
   Палящий. Так, сдаётся, что вдали,
   Над морем, в тучах, корабли парят,
   Когда их равноденственный муссон
   Уносит от Бенгальских берегов
   Иль островов Терната и Тидора,
   Откуда пряности везут купцы
   И, море Эфиопское пройдя,
   На Кап кормила держат; Южный Крест
   Им правильный указывает путь.
   Так выглядел парящий Архивраг
   Издалека. Он, под конец, достиг
   Предела свода страшного; пред ним
   Граница Ада; накрепко её
   Хранят девятистворные Врата:
   Три ртвора из железа, три из меди,
   И три — из адаманта. Впереди,
   По обе стороны, — два существа,
   Два чудища огромные; одно -
   До пояса — прекрасная жена,
   От пояса же книзу — как змея,
   Чьё жало точит смертоносный яд;
   Извивы омерзительных колец,
   Громадных, грузных, — в скользкой чешуе.
   Вкруг чресел скачет свора адских псов;
   Их пасти Церберские широко
   Разинуты; невыносимый лай
   Терзает слух. Но если псов спугнуть,
   Они в утробу чудища ползут
   И, в чреве скрывшись, продолжают выть,
   И лаять, и пронзительно визжать.
   Не столь ужасные терзали Сциллу,
   Купающуюся в морских волнах,
   Меж Калабрийских берегов и скал
   Тринакрии рычащих, и не столь
   Свирепа свита, мчащаяся вслед
   Ночной колдунье, что, почуя зов
   Таинственный, по воздуху летит
   На запах крови детской, в хоровод
   Лапландских ведьм, принудивших Луну
   Усталую померкнуть силой чар.
   Второе существо, — когда назвать
   Возможно так бесформенное нечто,
   Тенеподобный призрак; ни лица,
   Ни членов у него не различить;
   Он глубочайшей ночи был черней,
   Как десять фурий злобен, словно Ад,
   Неумолим и мощно потрясал
   Огромным, устрашающим копьём;
   То, что ему служило головой,
   Украшено подобием венца
   Монаршего. Навстречу Сатане,
   Что той порою ближе подошёл,
   Вскочив мгновенно, грозные шаги
   Направил призрак с той же быстротой;
   Ад содрогается под гнётом стоп
   Тяжёлых; но, виденье разгадать
   Желая, изумлённый Архивраг
   Чудовище бесстрашно созерцал;
   Пред Богом он и Сыном лишь склонялся,
   Созданий сотворённых не боясь.
   На яростного демона взглянув
   Презрительно, он первым начал речь:
   "— Кто ты, проклятый призрак, и откуда?
   Зловещий, тёмный, — как ты смеешь мне
   Обличием уродским преграждать
   К вратам дорогу? Я сквозь них пройду,
   Не спрашивая дозволенья. Прочь!
   Иначе ты заплатишь за твоё
   Безумие, на опыте узнав,
   Исчадье Ада, — как вступать в борьбу
   С Небесным Духом!" Демон закричал
   В ответ: "— Предатель — Ангел! Это ты
   На Небе мир и верность преступил,
   Досель ненарушимые; увлёк
   Своей гордыней Сил Небесных треть
   К восстанью против Бога, и за то
   И ты и совиновники навек
   Осуждены в Геенне прозябать
   В невыносимых муках и тоске.
   И, обречённый Аду, ты дерзнул, .
   Себя причислив к Ангелам, хулы
   В моих владеньях нагло изрыгать
   И мне грозить? Узнай, что здесь — я царь,
   Твой царь и господин. Ступай туда,
   Где ты обязан кару отбывать,
   Презренный, беглый лжец, и трепещи,
   Чтоб я не приускорил твой полет
   Возвратный скорпионовым бичом,
   Не причинил неведомую боль
   Одним ударом этого копья
   И в небывалый ужас не поверг!"
   Так молвил жуткий призрак, становясь
   Гнусней десятикратно и страшней
   По мере возглашения угроз.
   Не дрогнув, Сатана пред ним стоял,
   Пылая возмущеньем; он был схож
   С кометой, озарившей небосвод
   Арктический, в созвездье Змееносца,
   На землю стряхивающей чуму
   И войны со своих зловещих косм.
   Соперники стремятся поразить
   Друг друга в голову, закончив бой
   Одним ударом, и глядят в упор,
   Кипя от ярости, подобно двум,
   Тяжёлой артиллерией небесной
   Вооружённым, тучам, что висят,
   Недвижные, над Каспием, пока
   К воздушной стычке их не подстрекнет
   Сигналом трубным ветер. Таковы
   Гиганты мощные. Ад помрачнел
   От их бровей нахмуренных. Враги
   По силе и неистовству равны.
   В единой схватке сходятся бойцы
   Подобные, но каждому из них
   Ещё однажды схватка предстоит
   С таким же всемогущим, но иным
   Противником. Вот-вот произойдёт
   Событие неслыханное! Ад
   Поколебался бы из края в край;
   Но полуженщина, полузмея,
   Что ключ от врат хранила роковой,
   Рванулась между ними, возопив:
   " — Зачем, отец, десницу ты занёс
   На собственного сына? Что за гнев
   Тебя, о сын, безумно побудил
   Избрать мишенью голову отца
   Для дрота смертоносного? Кому
   Покорствуешь? Тому, кто с вышины
   Смеётся над готовностью раба,
   Под видом правосудья исполнять
   Веления свирепости Его,
   Которая погубит вас двоих!"
   Чума Геенны — Призрак, воплю вняв,
   Застыл, а Сатана в ответ сказал:
   "— Так странен возглас твой, значенье слов
   Столь непонятно, что моя рука,
   Не любящая медлить, замерла;
   Тебе я мог бы делом доказать
   Её могущество, но я хочу
   Узнать сначала: что за существо
   Ты, двойственное диво? Почему,
   Впервые повстречавшаяся мне
   В долине Адской, ты меня зовёшь
   Отцом, а эту демонскую тень
   Мне в сыновья навязываешь? Я
   Тебя не знаю. Не видал досель
   Уродов, мерзостней обоих вас!"
   Привратница Геенны возразила:
   "— Ты разве позабыл меня? Кажусь
   Я нынче отвратительной тебе?
   А ведь прекрасной ты меня считал,
   Когда в кругу сообщников твоих,-
   Мятежных Серафимов, — взор померк
   Внезапно твой, мучительная боль
   Тебя пронзила, ты лишился чувств,
   И пламенем объятое чело,
   Свет излучая, слева широко
   Разверзлось, и подобная отцу
   Обличьем и сияньем, из главы
   Твоей, блистая дивной красотой
   Небесною, во всем вооруженье,
   Возникла я богиней. Изумясь,
   В испуге отвернулась от меня
   Спервоначалу Ангельская рать
   И нарекла мне имя: Грех, сочтя
   Зловещим знаменьем; потом привыкли:
   Я им пришлась по нраву и смогла
   Прельстить враждебнейших; ты чаще всех
   Заглядывался на меня, признав
   Своим подобьём верным, и, горя
   Желаньем страстным, втайне разделил
   Со мною наслаждения любви.
   Я зачала и ощутила плод
   Растущий в чреве. Между тем война
   На Небе вспыхнула, преобразив
   Долины благодатные в поля
   Побоищ. Победил Всесильный наш
   Противник (разве мыслим был исход
   Иной?); мы пораженье понесли
   Во всем пространстве Эмпирея. Вниз,
   В пучину тьмы, с Небесной вышины
   Низвергли вас; я пала заодно.
   Мне этот ключ вручили, приказав
   Хранить сии Врата, дабы никто
   Не мог отсюда выйти до поры,
   Пока я их сама не отомкну.
   Но, сидя на пороге, размышлять
   Недолго одинокой мне пришлось:
   В моей утробе оплодотворённой,
   Разросшейся, почувствовала я
   Мучительные корчи, боль потуг
   Родильных; мерзкий плод, потомок твой,
   Стремительно из чрева проложил
   Кровавый путь наружу, сквозь нутро,
   Меня палящей пыткой исказив
   И ужасом — от пояса до пят.
   А он, моё отродье, лютый враг,
   Едва покинув лоно, вмиг занёс
   Убийственный, неотвратимый дрот.
   Я прочь бежала, восклицая: Смерть!
   При этом слове страшном вздрогнул Ад,
   И тяжким вздохом отозвался гул
   По всем пещерам и ущельям: Смерть!
   Я мчалась; он — вослед (сдаётся мне:
   Сильнее любострастьем распалён,
   Чем яростью); испуганную мать
   Настиг, в объятья мощно заключив,
   Познал насильно. Эти псы — плоды
   Преступного соития. Гляди!
   Страшилища вокруг меня рычат
   И лают непрестанно; каждый час
   Должна их зачинать я и рождать
   Себе на муку вечную; они,
   Голодные, в мою утробу вновь
   Вползают, завывая, и грызут
   Моё нутро, что пищей служит им;
   Нажравшись, вырываются из чрева,
   Наводят на меня безмерный страх,
   Умышленно тревожа каждый миг,
   И нет мне отдыха, покоя нет!
   Но сын — мой враг, проклятый призрак Смерть -
   Сидит напротив, подстрекая псов,
   Готовый, за отсутствием другой
   Добычи, мать свою — меня пожрать,
   Когда б не ведал, что с моим концом
   И он погибнет; горькой покажусь
   На вкус; ведь стать могу я в срок любой
   Убийственной отравой для него: