Модезитт Лиланд Экстон. Инженер магии

   – А как насчет твоих приятелей, парень? – ворчит стряпуха. – Они что, весь день собрались дрыхнуть?
   – Не думаю, – отвечает Доррин, глядя на серую марь за окошком, – но ведь еще только-только как рассвело. Разве не так?
   – Если хочешь, чтобы из тебя вышел толк, не спи после вторых петухов.
   Лисса, перед тем как уйти с пустым подносом, с улыбкой бросает на Доррина взгляд.
   – Скажи старой миссус, что ежели она хочет горячего сидра, пусть дважды позвонит в колокольчик! – мелькающий нож застывает, и кухарка сметает овощи в бурлящую в глубокой кастрюле темную жидкость.
   Доррин наливает кружку горячего сидра, потом отрезает хлеба и сыра. Хлеб теплый, хорошо пропеченный, сыр холодный и острый.
   – Очень вкусный хлеб, – хвалит он.
   – А то как же! Я другого не пеку. Если за что-то берешься, то уж делай на совесть, а иначе будешь просто занимать место.
   – И сидр замечательный.
   – Ты что, не слышал меня, парнишка? Я хорошая повариха и плохой снеди не подаю. А вздумайся мне подавать, так я буду не повариха, а невесть кто.
   – Ага, вот где это место! – доносится с лестницы добродушный голос Брида.
   – Какое еще место? – фыркает кухарка, когда Брид ступает на широкие половицы. – Ты бы лучше пошевеливался, а то и к закату не растрясешься.
   – Твоя правда, матушка, – беззлобно отзывается Брид, выдвигая табурет напротив Доррина и наливая две кружки горячего сидра.
   – Конечно, моя, но я не нуждаюсь, в том, чтобы мне говорил об этом сопливый мальчишка.
   Кадара садится на табурет рядом с Бридом, берется обеими руками за горячую кружку. Пар клубится прямо в лицо.
   – А ты слишком хорошенькая, чтобы быть бойцом, – нож кухарки тычет в сторону Кадары. – Своими глазками ты сразишь больше мужчин, чем той железякой, с которой притащилась вчера.
   Кусок хлеба застревает у Доррина в горле.
   – Ни слова, – шепчет Кадара Бриду. – И ты тоже! – эти слова обращены уже к Доррину.
   Доррин смотрит на Брида и ухмыляется.
   – В том, чтобы девушка знала себе цену, нет ничего дурного, а вот излишняя скромность торит дорогу для демонов. Да-да, многие девицы оказывались брошенными с младенцами лишь из-за того, что не верили в свою красоту. Ха!
   Снова мелькает нож, и в кастрюлю падает очищенная от мяса кость.
   Дверь открывается, и на кухню заходит Джардиш.
   – Хорошо выспались? Чую, к обеду будет славная похлебка. Аромат, Джэдди, уже и сейчас дивный.
   Сняв тяжелую куртку, он вешает ее на один из крючков у двери.
   – Никогда не доверяй языку мужчины, – фыркает Джэдди, – ни когда дело касается еды, ни – особливо! – ежели речь идет о любви,
   – Она за словом в карман не полезет, – усмехается Джардиш, беря длинную глиняную трубку и доставая из жилетного кармана кисет. Набив и раскурив трубку, он подталкивает к столу единственное кресло, усаживается и, выпустив струйку дыма, спрашивает:
   – Значит, вы скоро отбудете?
   – Да, почтеннейший, – отвечает Брид. – Как только доберемся до Дью, мы с Кадарой попробуем наняться в дорожную охрану.
   – Вас наймут, тьма свидетель. Они наймут любого, кто мало-мальски способен махать клинком.
   – Ты, похоже, не слишком высокого мнения о спидларских охранниках.
   – Это точно, они способны лишь пугать мелких воришек, у которых кишка тонка податься в разбойники.
   – И забавлять своими россказнями шлюх по тавернам, – добавляет Джэдди.
   – Ну а ты, паренек? – спрашивает Джардиш, выпустив струйку дыма в направлении Доррина.
   – Я хотел бы поступить подмастерьем к кузнецу.
   – К кузнецу? А не хиловат ли ты для этого?
   – Я крепче, чем кажусь с виду.
   – А навык хоть какой-то имеешь?
   – Да, я уже работал в кузнице.
   Джардиш вынимает трубку изо рта и выдувает дым в сторону Доррина. Тот изо всех сил старается не закашляться. На Отшельничьем никто не курит, но юноша читал об этом занятии, особенно распространенном в Хаморе.
   – Но ведь кузнец кузнецу рознь, парень. В Дью, должно быть, с дюжину кузниц – не то чтобы я их всех знал, – и у каждого кузнеца свой конек. Кто подковы ладит, кто гвозди, кто что.
   – Мне бы в такую, где куют инструменты да детали для фургонов или там лесопилок.
   – Таких кузниц в Дью две. Одна, за южной стеной, как раз у заставы, принадлежит Генштаалю. Хорошее заведение, солидное. Ну а кузница Яррла на северной стороне, близ сторожевой дороги.
   Доррин молча жует кусочек ябруша.
   – У Генштааля три взрослых сына, все старше тебя. А вот у Яррла только дочка и никаких подмастерьев, во всяком случае не было, когда я последний раз о нем слышал. Поговаривали, будто дочка-то ему и помогает.
   Эта фраза завершается еще одним облаком дыма.
   – А что не так с Яррлом?
   – Хм... не сказать, чтобы не так просто... Ну, говорят, будто у его жены дурной глаз, а у дочки язык... К тому же они приезжие. Яррл устроил там мастерскую, когда я был самую малость постарше тебя, и никто по сей день не знает, откуда он родом. Мастер он хороший, но у него что на уме, то и на языке. Короче, ученики в этой кузне не задерживаются. Последний проработал три дня.
   – Единственное, что я могу сделать, это попробовать.
   – И то сказать, – Джардиш поднимается. – Молотком не стукнешь – гвоздя не вобьешь, не подоишь корову – молока не попьешь.
   Поняв намек, поднимается и Доррин.
   – Мы отправимся в путь, как только уложим свои котомки.
   – Стоит ли так торопиться? Пусть красотка-боец допьет свой сидр.
   – Большое спасибо за гостеприимство, – говорит, встав из-за стола, Брид.
   – Не стоит благодарности. Я кое-чем обязан молодой Лидрал, а это зачтется мне в счет долга.
   Сделав извилистый жест трубкой, Джардиш кладет ее на блюдо и обращается к Джэдди.
   – Я пошел на пристань, к баржам. Может быть, на рынке будет зимняя форель.
   – Если будет, бери только серебристую. Тусклая горчит.
   Пожав плечами, Джардиш натягивает куртку.
   Как только он покидает кухню, Доррин поднимается по лестнице, чтобы собрать свои вещи, пока Кадара и Брид заканчивают завтрак. Плотно скатав постельные принадлежности, он укладывает их в седельную суму, надевает куртку и с сумками через правое плечо, посохом в правой руке и спальным мешком в левой снова спускается на кухню.
   Брид уже доел темный хлеб и поставил на стол кружку. У Доррина свербит в носу, и он сопит, изо всех сил стараясь не расчихаться.
   – С тобой все в порядке? – спрашивает Брид.
   – Да, – Доррин огибает стол и подходит к задней двери, которую открывает перед ним улыбающаяся Лисса.
   Джэдди, не переставая колдовать над мукой, качает головой.
   На свежем, прохладном воздухе зуд в носу Доррина унимается. Когда он открывает стойло, Меривен тихо ржет, поднимая голову над пустой кормушкой.
   – Знаю, проголодалась, – бормочет юноша. – Ты у меня все время голодная.
   Заглянув в закрома с кормом, он находит овес и совок. Хотя вопрос о корме они с Джардишем не обсуждали, несколько совков овса торговца не разорят. Но от одной этой мысли у Доррина начинает болеть голова. Видимо, придется оставить за этот корм монету – другую.
   – Вечно ты мне хлопоты доставляешь, – укоряет он лошадь, наполняя кормушку.
   Меривен принимается за еду, а он достает щетку и начинает ее чистить. Головная боль все не отпускает. Убрав щетку в седельную суму, Доррин направляется на кухню.
   Кадара и Брид попадаются ему навстречу.
   – Ты куда?
   – Кое-что забыл, – поясняет Доррин.
   – Что? – настороженно спрашивает Кадара. – У тебя вид какой-то... виноватый.
   – Я тут лошадке корму добавил... Нужно заплатить.
   – Нашел о чем волноваться. Горсть овса торговца не разорит.
   – Нет, я должен, – обогнув девушку, Доррин шагает к лестнице.
   – Думаю, Кадара, у него нет особого выбора, – говорит Брид. – Он ведь целитель.
   – Что тебе, парень? – спрашивает Джэдди, руки которой по локоть в муке, когда юноша вновь появляется на кухне.
   – Да вот, хотел бы оставить деньги за добавочный корм.
   – Да Джардиш и не заметит, что ты там отсыпал.
   – Он, может, и не заметит, но я-то знаю.
   – Выходит, малый, ты повязан гармонией.
   Доррин кивает.
   – Жаль, что таких, как ты, мало. Будь вас побольше, глядишь, и мир был бы получше.
   Стряпуха зовет служанку, а когда та появляется, велит ей завернуть юноше в дорогу кулечек фруктов.
   – Оставь свой медяк на столе, – говорит она, – а насчет фруктов не беспокойся, я Джардишу скажу. Он возражать не будет.
   – И все-таки тебе не стоило бы...
   – Тебе тоже, парень. А теперь забирай кулек и ступай.
   – Спасибо.
   – Чепуха. Будет время – заглядывай. Может, сработаешь для меня в кузнице какую-нибудь безделушку.
   – Обязательно.
   Джэдди отворачивается к своей плите, а Доррин, прихватив кулек, спускается по лестнице и спешит к конюшне.
   – Что это?
   – Ябруши, персики...
   Юноша укладывает фрукты в суму, а Кадара качает головой. Потом он возится с попоной, седлом, подпругами, вьюками...
   – Ты готов? – спрашивает Брид, держа под уздцы мерина. Кадара уже сидит верхом.
   Доррин взбирается в седло и следует за ними наружу, на промерзшую, в рытвинах и колдобинах дорогу. Однако день обещает быть солнечным, на зелено-голубом небе виднеется лишь несколько высоких белых облаков.
   – Эта тропа ведет к горной дороге, – Брид указывает на запад. – Я слышал от Джардиша.
   Кони ровным шагом несут всех троих на запад, к первому пологому подъему.
   Когда позади остается уже не один холм, юноша опять начинает елозить в седле, ухитрившись снова натереть ноги и ягодицы. Похоже, ему никогда не научиться ездить верхом – хотя бы как Кадара.
   Глубоко вздохнув, Доррин вынимает из держателя свой посох и медленно распрямляет плечи.
   – Доррин! – произносит Брид, наклоняясь к конской гриве. – Я не против того, чтобы ты поупражнялся, но прошу порой озираться по сторонам. Дерево, оно твердое.
   – Прости, я не подумал, что ты можешь оказаться так близко.
   – А помнишь, Лортрен говорила, что когда имеешь дело с оружием, раздумывать некогда?
   Доррин краснеет.
   – Это ничего, ты ведь не собираешься становиться бойцом, – утешает его Брид.
   Доррин смотрит на тропу, тянущуюся по грязному склону к маленькому каменному домишке. Из трубы в ясное послеполуденное небо поднимается, расплываясь над овином и деревянным нужником, дымок.
   – Понимаешь, – говорит он, – посох какое-никакое, а все же оружие. Оружие предназначено для разрушения, а это, как ни крути, хаос.
   Брид сочувственно кивает:
   – Да... Хорошо, что я не связан гармонией.
   – И я тоже, – добавляет Кадара.
   – Сколько еще до Дью?
   Брид вздыхает.
   – Не считая сегодняшнего, еще день, а то и полтора. Это если мы получили точные указания.
   – До сих пор Лидрал не ошибалась, – говорит Доррин и спиной чувствует, как ухмыляется позади него Кадара. – Перестань!
   – Чего перестань, я и слова не сказала.
   Кадара достает короткий меч и приступает к упражнениям.
   Доррин смотрит на свой посох, озирается по сторонам и следует ее примеру.
   Через некоторое время они поднимаются на вершину холма – еще одного в длинной, бесконечной гряде. Оттуда видны огороженные луга и загоны.
   – Скоро должна быть перевалочная станция, – бодро заявляет Брид. – Можно будет передохнуть.
   – Надеюсь, ты не собираешься ехать всю ночь? – спрашивает Доррин.
   Ни Брид, ни Кадара не отвечают. Брид на своем мерине обгоняет Меривен, и ком земли из-под конского копыта едва не попадает Доррину по колену.
   С вершины следующего холма никаких признаков чего-либо похожего на перевалочную станцию не обнаруживается.
   Все, что остается Доррину, – это вздыхать и ерзать в седле.

Часть вторая
КУЗНЕЦ И ЦЕЛИТЕЛЬ

XXXIV

   Брид с Кадарой ждут на гребне холма. Доррин подъезжает к ним и смотрит на неглубокую долину, отделяющую их от места назначения.
   На плоском плато над невысоким водопадом лежит разделенный надвое рекой Вайль городок Дью. Он не разбросан по равнине, как скотоводческий Вивет, не стиснут каменными стенами, как Джеллико, не чахнет под белым хлыстом Фэрхэвена, как Вергрен. Нижняя часть города, расположенная в дельте, представляет собой заштатный порт. Порт настолько бедный, что даже вездесущая Лидрал посещает его лишь от случая к случаю.
   Другая, не портовая часть Дью, к которой примыкают фермы и разбросанные по ближним холмам арендуемые участки, представляет собой непритязательное поселение на дороге, ведущей из Клета к неприветливому северному побережью Кандара. Этот захолустный тракт превращается чуть ли не в тропу, заканчивающуюся тупиком в нескольких кай за Дью, городком, где Закатные Отроги встречаются с Северным Океаном. За теснящимися на плато постройками и вьющимися над ними струйками дыма высятся чудовищные, покрытые вечными снегами и льдами каменные громады, в сравнении с которыми все притулившиеся у подножий людские строения кажутся жалкими и ничтожными.
   – Вид не вдохновляющий, – высказывается Брид.
   – По крайней мере, все соответствует условиям, – указывает Кадара. – Мы побывали в Фэрхэвене, перебрались через Рассветные отроги и теперь попытаемся прожить у подножия Закатных по крайней мере более одного года.
   – Вот это «по крайней мере, более» мне с самого начала не нравилось, – ворчит Брид. – Что значит «более» – на день или на полгода?
   Доррин хмурится: перед ним Лортрен таких условий не ставила и сроков, даже столь нечетких, не определяла. Просто сказала, что он должен найти себя.
   – Ну что ж, сидя здесь, на ветру, в Дью не попадешь, – говорит Кадара и щелкает поводьями гнедой, направляя ее по дороге к городу. Брид следует за девушкой. Доррин мешкает, глядя, как непринужденно держатся в седле его спутники, а потом наклоняется, гладит Меривен по шее, и говорит:
   – Ну что, красавица, поедем и мы. Поедем, куда бы ни вел нас путь.

XXXV

   Доррин присматривается к деревянному, увенчанному трубой зданию кузницы и покрытому навесом дворику, отделяющему его от маленького сарая, кораля с парой лошадей и загона для свиней. За сараем высятся три могучих дуба, еще не покрывшихся листвой.
   Стоило ли являться сюда одному? С другой стороны, решает Доррин, это только его дело. У Брида с Кадарой свой путь – они бойцы и должны искать соответствующую службу.
   – Можно войти? – громко спрашивает он, но никто не отзывается. Спешившись, Доррин привязывает Меривен к железному кольцу на квадратном столбе и заходит в помещение, наполненное покалывающим глаза туманом и металлическим запахом. Протискиваясь бочком мимо нагроможденных у одной стены сломанных орудий и каких-то непонятных металлических заготовок, юноша отмечает, что в сравнении с кузницей Хегла в этой мастерской царит полнейший кавардак и даже инструменты на полках набросаны кое-как, вперемешку. Зато их разнообразие производит впечатление. Многие из них – обычные молоты и молотки, штамповочные молот и прессы, приспособления для чеканки и прочее – Доррину хорошо знакомы, но он видит и чудные приспособления. Например, щипцы, напоминающие по форме змей, или два больших конических пробойника на тяжеленных основах. Из двух резервуаров с угольной пылью один разделен на две части.
   Мускулы на спине кузнеца бугрятся, когда вздымается и падает его молот и когда он берет щипцами горячее железо. Потом железо остывает и возвращается в горн. Мастер внимательно следит за накалом и в нужный момент вновь перемещает заготовку на наковальню.
   Наконец, когда деталь – сложной формы изогнутая скоба – устанавливается на краю горна для прокаливания, мастер откладывает молот и поворачивается к вошедшему.
   – Ты кто, парень? Что тебе нужно?
   – Меня зовут Доррин. Джардиш сказал, что тебе нужен помощник. Вот я и хотел бы поступить в подмастерья.
   – Джардиш? С каких это пор торговцы стали разбираться в кузнечном деле?
   Доррин отмалчивается, вежливо улыбаясь.
   – Ты малый тощий, а стало быть, прожорливый. Всех молодых парней надобно кормить на убой, ровно свиней, – мастер обходит Доррина вокруг, внимательно его разглядывая. – И с чего ты вообще решил, будто можешь работать в кузне?
   – Я уже работал. Был подмастерьем.
   – Так почему там и не остался?
   – Я... с Отшельничьего.
   – А, из этих... И за что же они тебя поперли?
   – Я хотел делать игрушки, маленькие машины. Ну а они там не видят в этом никакого проку.
   – Хм... я, признаться, тоже.
   – Но я могу делать все, что требуется.
   – Рассчитываешь поработать у меня годик-другой, а, малый?
   – Нет, почтеннейший. Я не рассчитываю занять это место надолго.
   – Ха! Оно для тебя недостаточно хорошее?
   Доррин прикусывает язык.
   – Если я стану хорошим кузнецом, то мне придется уйти раньше, чем ты будешь готов от меня отказаться. Ну а не стану – так ты сам меня выставишь.
   – Ну, парень, на язык ты, я вижу, востер. А что знаешь о нашем ремесле?
   – Немного... Во всяком случае, недостаточно.
   – Умеешь орудовать вон теми большими мехами? Гвозди ковать можешь? Хороший подмастерье способен выковать за утро не одну сотню. Пазы сращивать умеешь? Так, чтобы схватило намертво? Чушки у тебя ровные, не колются?
   – Обычно нет, – Доррин ухитряется-таки вставить слово в эту тираду. Спиной он чувствует, что в кузнице появился кто-то еще, однако не оборачивается.
   – Работа у нас трудная. Будешь меня слушаться? Делать что я скажу, и чтобы без дерзостей?
   – А вопросы задавать можно?
   Кузнец хмурится.
   – Если ты прогонишь этого парня, Яррл, то будешь распоследним Белым болваном, – звучит позади твердый голос.
   – Это наши, кузнечные дела, Рейса, – говорит Яррл, оборачиваясь на вошедшую женщину. Доррин отмечает ее седые волосы, широкие плечи и культю – правая рука ниже локтя у нее отсутствует. Кузнец тем временем вновь переводит взгляд на Доррина и пожимает плечами:
   – Плачу я немного. Еда, койка в угловой каморке при кузнице и медяк за восьмидневку, пока не научишься толком работать самостоятельно. Но коли спустя первую восьмидневку ты не сможешь как следует орудовать молотом и ковать хорошие гвозди, можешь проваливать. Неумехи и бездельники мне не нужны.
   – Справедливо. А найдется в конюшне свободное стойло, которое я мог бы почистить и занять?
   – Стойло? – Яррл в недоумении. – Ты что, хочешь спать в стойле?
   – Не я, почтеннейший. У меня есть лошадка.
   – А чем ты собираешься ее кормить? Я на нее тратиться не собираюсь.
   – Это само собой. Но ежели от меня будет толк, то я заработаю и на прокорм лошадке, а нет – так ты все одно меня выставишь. Ну а на первое время осталась у меня еще пара монет.
   – Ну... я не знаю.
   – Яррл... – Женский голос тих, но настойчив.
   – Ладно. Но конюшню чистить и все такое будешь в свободное время. А сейчас отведи лошадь и возвращайся сюда. Хочу не откладывая посмотреть, способен ли ты отработать хотя бы харч.
   – Да, почтеннейший.
   – Этот по крайней мере не грубиян, – ворчит кузнец, отворачиваясь и берясь за молот.
   Рейса, слегка покачав головой, улыбается Доррину и обращается к мужу:
   – Я провожу его на конюшню.
   Следом за однорукой женщиной юноша направляется к сараю и трем стойлам. В первом мул, второе и третье свободны.
   – У Петры есть гнедая и повозка, но они сейчас на рынке.
   – Петра – это твоя дочка?
   – Да, и славная дочка, – в голосе Рейсы почему-то слышится нотка раздражения.
   – Значит, тебе повезло, – улыбается Доррин.
   – А ты что, вправду подмастерье кузнеца?
   – Во всяком случае, был им. А еще я целитель.
   – Целитель? И хочешь работать в кузне?
   – Ну... в общем, меня тянет к металлу.
   – Понятно. Но ты и впрямь целитель, один из Черных?
   Доррин кивает, невольно глядя на ее культю. Женщина качает головой:
   – Ну, это никакому целителю не под силу. А вот животных ты лечишь?
   – Если не слишком тяжелый случай.
   – Как насчет коз?
   – Ими не занимался, но могу попробовать.
   – Тогда пристраивай тут лошадку, да собери свои вещички – отнесешь в каморку. Место не ахти, но всяко лучше сарая, а со временем, думаю, Яррл устроит тебя поудобнее. Как освободишься, взглянешь на мою козу.
   Взяв грабли, Доррин разравнивает глину, потом разбрасывает поверх нее солому и, расседлав Меривен, чистит ее. Затем, перекинув через плечо сумы и прихватив спальный мешок, он следует за Рейсой. Она указывает ему дверь в заднем углу, за которой находится комнатушка с единственным окном, закрытым ставнями, но незастекленным. Грубые половицы пропитались пылью, а всю обстановку составляют приделанная к стене койка с соломенным тюфяком, табурет да колченогий стол, на котором стоит покореженная медная масляная лампа.
   – Скромно, зато уютно.
   Положив свои вещи, Доррин поворачивается к Рейсе:
   – Пойдем к твоей козе?
   В маленьком загоне возле сарая он видит козу со вздутым животом и проводит рукой по козьей спине, потом по бокам.
   – Она носит.
   – Я знаю.
   – Я не великий мастер по части животных, но, по-моему, она вынашивает нескольких.
   – Скольких?
   – Кажется, трех.
   – Можешь ты что-нибудь сделать?
   – Попробую, – Доррин старается привнести добавочную гармонию в организм козы и неродившихся козлят. Хочется верить, что это поможет. Наконец он выходит из загона, утирая лоб и стараясь не чихать от влажного запаха соломы.
   – Ну как?
   – Пока не знаю. Может потребоваться некоторое время...
   – А вроде на ногах бедняжка стоит потверже, – говорит Рейса, глядя на козу.
   Доррин, привалясь к изгороди, с трудом переводит дух.
   – Э, паренек, да прежде чем идти в кузницу, тебе нужно подкрепиться. Садись на крыльцо, а я принесу что-нибудь перекусить. Я и забыла, что исцеление – это работа.
   Доррин присаживается на верхушке крыльца, поставив ноги на нижнюю ступеньку. Прислушиваясь к доносящимся из кузни ударам молота, он подставляет лицо по-зимнему скупому на тепло солнцу. Весна еще не добралась до Дью.
   – Вот.
   – Спасибо, госпожа Рейса.
   Женщина краснеет:
   – Какая я тебе госпожа, паренек. Ты угощайся.
   На поцарапанной деревянной тарелке лежат два ломтя овсяного хлеба, намазанных маслом, а поверх масла еще и густым, темным вареньем, и тонкий ломтик сыра. Помимо того, Рейса вручает юноше большую глиняную кружку с холодным сидром. Еда приходится кстати – слабость и дрожь в руках быстро проходят.
   – Ну, теперь тебе лучше пойти в кузницу.
   – Спасибо, – говорит Доррин, вставая.
   Войдя в кузню, он снимает куртку и рубаху, вешает их на крюк в углу и остается в одной майке без рукавов.
   Яррл кивает в сторону разложенного на боковой скамье толстого кожаного фартука.
   – Раздувай меха. Противовес у них обычный, а для облегчения служит вон тот верхний рычаг. Будем калить, но хотелось бы не совсем добела...
   Доррин надевает фартук, надеясь, что заработает не слишком много волдырей, прежде чем его руки успеют задубеть снова.

XXXVI

   – Надо ли нам вообще заниматься Отшельничьим? Единственное, что делают Черные, – это культивируют свою разлюбезную гармонию на своем острове. А всякого несогласного с ними или просто непохожего на них изгоняют – как правило, к нашей пользе.
   – Но мы сейчас говорим не о войне, – мягко произносит Джеслек. – Неужто тебе не претит то, что наше золото уходит на Отшельничий, а потом Черные закупают на него товары из Хамора и Бристы?
   – Их пряности и вина лучше и дешевле прочих, – грохочет голос с заднего ряда.
   – И их шерсть...
   – Если ты сможешь носить ее, Майрал!
   – Что ты предлагаешь, Джеслек?
   – Ничего особенного. Всего лишь повысить ввозную пошлину на товары с Отшельничьего. На тридцать процентов.
   – Тридцать процентов! Тогда я лучше буду пить ту бурду из Кифриена!
   – Точно так я и думаю.
   – Это увеличит число контрабандистов.
   – А мы потратим часть дополнительных доходов на постройку сторожевого флота. Контрабандистам не поздоровится.
   – А куда пойдут остальные деньги? В твой карман, Джеслек?
   – Это вряд ли. Решать будет Совет, но я предложил бы разделить сумму на три части. Одну потратить на увеличение довольствия членов Совета, другую – на перестройку площади и третью – на строительство дороги. Кто хочет высказаться?
   – А не будет ли это способствовать оттоку золота в Спидлар?
   – Как насчет Сарроннина?
   – В Южном Оплоте будут довольны...
   Вышедший под шумок из зала Стирол смотрит на Анию и задумчиво произносит:
   – Совершенно прозрачно. Прозрачно, но умно.
   – Они одобрят это?
   – Конечно. А стало быть, и флот увеличится, и его популярность вырастет.
   – А что предпримет Отшельничий?
   – Ничего. Будут ворчать да наращивать торговлю с землями за Океаном. Но первым последствием этого, – тут Стирол улыбается, – станет отток судов и товаров из Лидьяра в Спидларию. А стало быть, если мы не хотим оставить наших купцов не у дел, нам придется прибрать Спидлар к рукам не позже чем через год.
   – Ты думаешь? – начинает собеседница.
   Стирол, однако, продолжает говорить, не выслушав вопроса, и на лице Ании появляется намек на раздражение.
   – К тому времени Джеслек уже станет Высшим Магом и сочтет нужным запретить торговлю с Отшельничьим. То есть он, конечно, не станет ничего запрещать напрямую, а просто повысит пошлины еще процентов на сто. В результате Черным придется тратить все свое золото на покупку хлеба в Хидлене, потому как из Хамора ни зерно, ни муку без потерь не доставить. Они, конечно, начнут скулить, но вмешаться в погоду, как это делал Креслин, не рискнут. Отчасти – из боязни поставить под удар свое драгоценное население, но главным образом – потому, что у них сейчас нет мага с такими способностями... Ухудшение положения на острове повлечет за собой недовольство и беспорядки. Число изгнанников с Отшельничьего увеличится, а о каких-либо действиях не придется и говорить... до поры.