Закрыв люк, Доррин возвращается к топке, поджигает угольную крошку и медленно подсыпает лопату тонкого угля. Когда огонь разгорается, он добавляет еще лопату, проверяет температуру воды и чувствами старается уловить, не разгерметизировались ли где-нибудь трубы. Кажется, пока все хорошо.
   – Что дальше? – интересуется Тирел.
   – Больше угля и больше пара.
   Немного выждав, Доррин добавляет угля и отступает к муфте, чтобы убедиться, что зубчатая передача не задействована.
   Машина – пока вхолостую – начинает работать.
   Юноша внимательно изучает поршни и проверяет клапан, стравливая в небо струйку пара. Когда черед доходит до конденсатора, он кажется чересчур горячим, но, по правде сказать, Доррину неизвестно, до какой степени должна разогреваться эта штуковина. Осмотрев трубопровод, он подкручивает клапан и, подойдя к переднему цилиндру, прислушивается, нет ли там бульканья, шипения или еще каких-нибудь подозрительных звуков.
   Маховик, набрав скорость, вращается плавно и равномерно. Машина работает с ритмичным стуком.
   – Тьма! – бормочет Тирел, глядя на движущиеся детали.
   – Тьма и есть! – невозмутимо отзывается Доррин. – Здесь все основано на гармонии.
   Открыв заслонку, он подбрасывает в топку еще угля, а после вторичной проверки конденсатора замечает сочащуюся со дна тонюсенькую струйку воды. Утечка все-таки есть.
   Однако, невзирая на эту мелкую неисправность, Доррин улыбается. Он поднимается на палубу, откуда обозревает гавань. У дальнего причала теперь пришвартовано еще одно судно – черный барк, наверняка тоже принадлежащий контрабандистам. У сходен стоят двое вооруженных стражей, вдоль пристани выстроилась вереница фургонов.
   Проверив стальные тросы, юноша возвращается в машинное отделение, где еще раз подбрасывает угля, закрывает заслонку и подсоединяет муфту.
   Вал начинает вращаться. Гул нарастает, палуба под ногами вибрирует.
   Доррин открывает люк, чтобы взглянуть на вал. Из сальников и спаек корпуса сочится смазка. По мере того как машина набирает обороты, дрожь усиливается. Юноша направляет чувства вдоль вала, выискивая малейшие неполадки. Таковых, во всяком случае явных, не обнаруживается, разве что не помешает подтянуть сальник.
   После этого Доррин взбегает по трапу и спешит на корму, чтобы бросить взгляд на взбивающий воду винт. Стальные тросы, удерживающие «Черный Алмаз» у причала, натягиваются как струны.
   – Мастер Доррин! Корабль сорвется с причала! Сделай что-нибудь!
   Доррин опрометью бросается назад, хотя по трапу заставляет себя спускаться осторожно – не хватало еще в такой момент свернуть шею. В машинном отделении стоит такой жар, что Доррин мгновенно покрывается потом. Юноша хватается за рычаг, разъединяющий привод, но вал продолжает вращаться. Он налегает изо всех сил – с тем же результатом. Похоже, механизм заклинило.
   – Мастер Доррин! Сделай что-нибудь!
   Доррин открывает клапан, сбрасывая давление. Мощная струя пара уходит по трубе в небо с таким оглушительным ревом, что хочется заткнуть уши. Доррин заворачивает кран, ограничивая приток воды в котел, и открывает его снова, почувствовав, как начинают перегреваться трубы.
   По всей видимости, на случай возникновения неполадок, придется продублировать некоторые узлы. Доррин снова тянет за рычаг, но опять безрезультатно. Правда, сброс пара заставил машину сбавить обороты, и тросы уже не порвутся, однако сам по себе остановится разве что к сумеркам.
   – Смотри-ка, а машина твоя все-таки работает, – говорит Тирел.
   – Надеюсь, – бормочет юноша, утирая лоб.
   – Ни за что бы в такое не поверил, хотя всем известно, что работать ты умеешь, – продолжает Тирел и, прокашлявшись, добавляет: – А парням своим я сказал, что ежели они проболтаются насчет того, что тут делается, я всыплю им горячих – ежели ты раньше не превратишь их в жаб.
   – Ты выставляешь меня чудовищем.
   – Лучше прослыть чудовищем, чем иметь дело со всеми торговцами Дью, как только Белые двинутся по Клетской дороге.
   – Думаешь, дойдет до этого?
   – А то нет? Судовладельцы увели отсюда свои корабли сразу после известия о падении Элпарты. Места на судах контрабандистов нынче на вес золота. Наши толстосумы локти себе кусают из-за того, что позволили тебе завладеть «Хартагеем». Но они не верили, что его удастся снять с мели.
   – Это было не так уж трудно. Я еще мальчишкой прочитал об этом в одной книге.
   – Прочитал!.. А многие ли читают книги? Ведь, как я понимаю, чтение основано на гармонии...
   Доррин никогда не задумывался на сей счет, но сейчас ему кажется, что использование упорядоченных символов, передающих смысловое значение, не может иметь другой природы, кроме гармонической. Правда Белые маги наверняка тоже читают, тут сомневаться не приходится. Вот и получается, что хаос не обходится без гармонии. А гармония без хаоса?
   У Доррина появляется новая идея.
   – Можешь достать парусины? Ежели двигатель откажет...
   – Я уже подумал об этом, мастер Доррин. Достанем и парусины, и все, что тебе понадобится. Но при условии, что я буду помогать тебе управлять этим суденышком.
   – Договорились, – сразу же соглашается Доррин, понимая, что без помощи Тирела ему не обойтись. – Пошли взглянем, что там с соединением.
   Теперь, когда машина заглушена, сцепляющее устройство снимается без труда.
   – Тьма! – бранится Доррин, рассматривая шестеренки.
   Угол наклона зубьев на шестеренках таков, что, как только давление начинает передаваться на вал, их зажимает. Винт приходит в движение, но остановить его можно, лишь заглушив машину. Так не годится: сцепление придется переделать, так же как и систему отвода пара.
   Под внимательным взглядом Тирела Доррин направляется к конденсатору, под которым уже изрядно натекло. Довольный тем, что у него достало ума сделать все болты с головками одного размера, он берет гаечный ключ и начинает отвинчивать крепления крышки. Выясняется, что здесь можно будет обойтись лишь некоторой подгонкой, вот только потребуется новый комплект труб. Крышка возвращается на место. У Доррина появляются кое-какие соображения насчет вторичного использования сконденсированной пресной воды.
   Выбравшись на палубу, уже затемно Доррин бросает взгляд на берег. На склоне холма осталась всего одна палатка. Нет худа без добра – не слишком удачное испытание двигателя поубавило интерес к «Черному Алмазу».

CXLIV

   Доррин пожимает плечами, глядя сначала на черный ящик, а потом на три ямы, вырытые на дороге примерно в трех родах одна от другой. Он надеется, что запалы разной длины загорятся именно так, как рассчитано, а деревянные подпорки выдержат вес каменного мощения. И что хотя бы один вражеский кавалерист или пехотинец, хоть копытом, хоть сапогом, наступит туда, куда надо.
   Двое бойцов наблюдают за тем, как мастер помещает в яму первый тонкостенный железный ящик, добавляя туда еще и гвоздей.
   – Зачем это? – интересуется один из них.
   – Разрывать в клочья людей и лошадей, – хладнокровно отвечает Доррин.
   Небо над головой безоблачно, слышны птичьи трели, однако на западе, за зелеными лугами, разрастаются дымные облака. Оттуда надвигаются полчища Белых.
   Установив деревянные штыри, подпирающие обычные с виду, но на деле пустотелые каменные плиты, юноша поворачивается к солдатам:
   – Упаси вас тьма наступить на один из этих камней! Мяса, которое от вас останется, не хватит и на похлебку.
   Как могло случиться что он, целитель, оказался создателем смертоносных устройств? И сейчас устанавливает их, понимая, что один неверный шаг – и он сам будет разорван в кровавые ошметки...
   – Дай-ка мне веник, – говорит он солдату, закончив с первой ямой, и осторожно заметает на только что уложенные каменюки пыль, чтобы они выглядели так, словно лежат тут с незапамятных времен.
   К тому времени, когда все закончено, голова Доррина раскалывается, а лоб, хотя с Закатных Отрогов и дует холодный ветер, покрывает пот.
   Воины Брида уже предупредили местных пастухов и немногочисленных хуторян о необходимости покинуть насиженные места. Особо уговаривать не приходится – люди наслышаны о том, что случилось в Элпарте.
   – Ты все сделал?
   Подняв глаза, Доррин видит Кадару.
   – Что мог, – отвечает он, утирая лоб. – Надеюсь, это сработает... Должно сработать, – вставляя посох в держатель, он добавляет: – Всякий раз, когда я создаю смертоносное устройство, Белые делают что-нибудь еще хуже.
   – Хуже того, что они уже делают – предают все огню да истязают и губят ни в чем не повинных людей, – не придумать даже им, – сухо возражает Кадара. – Но хватит разговоров. Надо отсюда убираться. До вон того поворота поедем не по дороге, а по траве, чтобы не оставлять здесь следов.
   – Странно, почему не видно их передовых разъездов? – замечает один из бойцов.
   – Потому, – отвечает Кадара, – что мы их перехватили и всех перебили. А крестьян увели, так что им некого гнать перед собой по дороге. Им придется идти самим, плотной колонной, и это дает нам надежду на успех.
   – А что будем делать мы? – спрашивает Доррин.
   – Будем поджидать их на бугре за тем поворотом. Брид говорит, пусть лучше они нас заметят, чем увидят перед собой пустую дорогу. На виду у врага они не рискнут разделиться и выслать вперед авангард, а мы как раз заинтересованы в том, чтобы они держались кучно. Поэтому наши всадники изводят их постоянными налетами – примчатся, выпустят несколько стрел – и исчезнут, оставив их ждать нового нападения.
   – Ну Брид, вот уж голова так голова... – бормочет солдат. Доррин следит за приближающимися с запада всадниками, одетыми в синее. Они явно возвращаются после очередного налета.
   С вершины холма у поворота открывается вид на дорогу. Видна оттуда и приближающаяся со стороны Элпарты вражеская колонна: растянувшаяся на два кай вереница всадников и пехотинцев. Авангард составляют два кавалерийских отряда под пурпурным знаменем Галлоса, за ними вышагивает колонна новобранцев, а примерно в пятидесяти родах позади реют белые стяги Фэрхэвена. По мере своего продвижения чародеи осыпают дальние края лугов по обе стороны дороги огненными стрелами, выжигая траву. Позади них остается узкая, окаймленная зеленью полоса дороги, пролегающая через почерневшие, закопченные поля и луга.
   – Почему ветер не сносит огонь к дороге? – интересуется один из бойцов.
   – Снесет, – отвечает Доррин, – но попозже. Они забрасывают огненные стрелы так далеко именно для того, чтобы успеть провести войско прежде, чем пожар доберется до дороги.
   На холм поднимается еще одна группа спидларских всадников.
   – Они убили Эртел, – докладывает женщина-боец, держащая в поводу лошадь без седока. – Надеюсь, ваша затея удастся. А это, – спрашивает она у Кадары, покосившись на Доррина, – и есть твой Черный маг?
   – Вообще-то я кузнец, – ворчит юноша.
   – А когда рванет? – интересуется женщина, обращаясь по-прежнему к Кадаре.
   Та смотрит на Доррина, и отвечает он:
   – Я постарался установить заряды так, чтобы они сработали при прохождении чародеев.
   – Это не заправилы. Джеслек, их Высший Маг, далеко позади.
   – Я не мог сделать запальные шнуры длиннее.
   – Ну что ж... хоть одним чародеем меньше.
   – Тьма... вот именно!
   – Любой из проклятых колдунов...
   Колонна поднимается по пологому склону и вступает на прямой отрезок дороги перед поворотом. У Доррина перехватывает дух. Любая случайность, скажем, споткнувшаяся лошадь, может поставить под угрозу весь замысел. Но, к его облегчению, авангард минует заминированный участок без происшествий.
   – Ну... когда? – слышится чей-то нетерпеливый голос.
   – Еще чуть-чуть, – бормочет Доррин надеясь... Он сам не знает, на что надеется.
   Пурпурные знамена неуклонно приближаются. Возле поворота, заметив на возвышенности спидларских всадников, авангард замедляет движение. Задние ряды подтягиваются, и растянувшаяся по дороге колонна уплотняется.
   Первый взрыв с громовым ударом выбрасывает в небо фонтан земли и камней, смешанных с кровавыми ошметками плоти.
   За ним следует второй, за вторым – третий, но ослепленный болью Доррин уже ничего не видит. Он едва в состоянии держаться в седле.
   Белые знамена исчезли. Тела чародеев и солдат превратились в окровавленное месиво. Два десятка спидларских лучников, выскочив из укрытий, принимаются осыпать стрелами уцелевший авангард. Галлианцы мечутся под обстрелом, но передовые всадники бросаются на прорыв, на оседлавших холм врагов.
   Но к тому времени, когда Доррину удается восстановить дыхание и проморгаться, в живых из этих смельчаков остаются лишь двое. Они вместе с немногими уцелевшими под обстрелом новобранцами удирают назад, навстречу отставшему отряду под зеленым знаменем Кертиса.
   – Жаль, что нас слишком мало для преследования, – говорит Кадара. – Обученных бойцов у Брида осталось тысячи две, а их – вдвое больше. Во всяком случае... было вдвое больше.
   Доррин трет лоб. Вспышки боли то ослепляют его, то отступают, и тогда он с ужасом видит истерзанные тела на дороге.
   Женщина-боец, до сих пор нарочито игнорировавшая Доррина, теперь смотрит на него расширенными глазами.
   – Помоги, Тьма, если они доберутся до тебя, – шепчет она.
   – Тьма нам помогает, но этой помощи пока недостаточно, – говорит Кадара. – Поехали, – потом она поворачивается к Доррину: – Сможешь ты устроить что-то подобное еще раз? Как-нибудь иначе?
   – Разок смогу, – говорит Доррин, – но теперь они будут остерегаться мощеных дорог. Подумай, нельзя ли заманить их в лес или еще куда... У меня осталось всего три устройства, их очень непросто делать.
   Доррину трудно говорить. Вспышки боли больше не ослепляют, однако она по-прежнему пульсирует в висках, да и солнечный свет режет глаза.
   – А что, разве никто другой не может понаделать таких штуковин? – спрашивает суровая воительница.
   – Для этого нужен Черный кузнец, который был бы одновременно инженером и целителем, – устало отвечает Кадара. – Много у тебя таких на примете?

CXLV

   По просторному помещению пробегает ветерок. Сдвинутые в центр столы и лавки теряются в пустом пространстве. Сквозь щели в дощатом потолке торчат клочья соломы – наверху сеновал. Солдаты лежат вповалку, а Доррин, стараясь не обращать внимания на головную боль, жует принесенные ему Кадарой хлеб и сыр.
   Хотя вторая минная ловушка сработала не так впечатляюще, как первая, взрывы оказались достаточно сильными, чтобы Доррин потерял сознание. Совершенно очевидно, что военные действия не для него. Единственное, чего он хочет, – это вернуться в Дью.
   – Как только мне станет лучше, я уеду, – заявляет юноша.
   – Доррин, – сокрушенно качает головой Кадара. – Этой дорогой тебе не проехать. Белые будут охотиться за тобой, разошлют повсюду всадников. Три или четыре отряда.
   Медленно жуя хлеб и сыр, юноша размышляет над ее словами. Пожалуй, Кадара права. Просто так ему отсюда не выбраться.
   – А ваш оружейник не будет возражать, если я здесь поработаю?
   – Ты наша единственная надежда – еще спрашиваешь?
   – У меня с собой даже инструментов нет.
   – Нашел о чем беспокоиться. Велка даст тебе все, что нужно. Ты нужен Бриду здесь. К тому же Брид снимет с меня голову, если я отпущу тебя без охраны, а откуда мне ее взять, коли здесь каждый человек на счету?
   Доррин вздыхает, полагая, что если Клет надеется только на него, то город обречен. До подхода основных сил Белых он, поднапрягшись, сможет смастерить еще с дюжину мин, но ведь толк от них будет лишь в том случае, если их удастся установить в подходящих местах, и если Белые не обнаружат их раньше времени, и если они сработают как надо, и если... Слишком много всяких «если».
   Даже мысль о необходимости изготовлять орудия смерти усиливает головную боль. Ведь одной Тьме ведомо, сколько жизней унесут его изделия.
   Доррин отпивает жидкого пива. Кадара сказала, что здешнюю воду пить небезопасно, а искать свою флягу у него нет сил.
   – А ты почему не ешь? – спрашивает он Кадару.
   – Так, не хочется... – отвечает она, слегка поморщившись.
   Это его вдруг начинает беспокоить. Как это – у Кадары нет аппетита?
   – Как ты себя чувствуешь?
   – Хорошо... – она отдергивает руку, но он уже успел прикоснуться и понять, что ее тревожит.
   – Прости, Доррин. Нам приходится туго. Сила на стороне врага, но Совет не позволяет нам отступить.
   – Они по-прежнему требуют, чтобы вы удержали Клет?
   – Конечно. Думаешь, им охота рисковать своими шкурами? Умирают-то солдаты, за это нам и платят.
   – Неужто они не понимают, что происходит?
   – Нет. До сих пор надеются как-нибудь откупиться от Белых.
   Дверь открывается, и в помещении, вместе со слабым запахом конского навоза, появляется Брид. Его лицо, обычно гладко выбритое, заросло русой щетиной, а синяя туника выглядит так, будто он не снимал ее целую восьмидневку.
   – Привет великому полководцу, – машет ему рукой Кадара.
   – Привет наигрознейшему из отрядных командиров, – так же шутливо отвечает Брид, но улыбка тут же покидает его усталое лицо. – Могут твои люди проверить, нет ли разъездов Белых на дороге к Дью?
   – Сейчас?
   – Тебе не обязательно ехать самой. Пошли кого-нибудь, кто посмышленее.
   – В отряде не может быть никого смышленее командира, – фыркает Кадара, вставая из-за стола. – Ехать-то далеко?
   – Если не найдешь никаких следов на расстоянии в десять кай, значит, дорога свободна. На Кайленские холмы они не полезут.
   – А жаль, – говорит Кадара, обернувшись к Доррину.
   – Удачи тебе, – тихо произносит Брид.
   – Седлайте коней! – приказывает она своим бойцам, отдыхающим в дальнем конце помещения. – Выезжаем в дозор. Я жду во дворе.
   Брид, сев за стол рядом с Доррином, провожает Кадару взглядом, а потом некоторое время смотрит на закрывшуюся за ней дверь.
   Некоторые из солдат кряхтят и вздыхают, но никто не ропщет. Доррин пододвигает к Бриду кувшин и щербатую кружку:
   – Тебе не повредит сейчас выпить.
   Наполнив кружку, Брид опустошает ее одним глотком.
   – Кадара стала раздражительной, – произносит Доррин.
   – Можно подумать, она бывает другой, – хмыкает Брид, но его смешок сразу обрывается.
   – Да ладно тебе, – говорит Доррин. – Думаешь, мне непонятно, в чем дело? Она носит твоего ребенка. Правда, я узнал об этом за минуту до твоего прихода.
   – Она тебе сказала?
   – Скажет она, как же... – Доррин невесело усмехается. – Ей, небось, и невдомек, что я догадался. Просто коснулся ее руки, а она отдернулась.
   – Не самое удачное время обзаводиться потомством, – вздыхает Брид.
   – Это она сама захотела?
   – Она заявила, – Брид обводит взглядом помещение и, хотя оно почти пустое, понижает голос, – что ежели мне охота корчить из себя героя, так пусть ей от меня хоть что-то останется.
   Доррин медленно кивает, хотя, по его разумению, шансов остаться в живых у Кадары и еще не родившегося ребенка немногим больше, чем у Брида. Впереди битва за Клет.
   – Я люблю ее, – говорит Брид, – очень люблю, пусть со стороны это не всегда видно. Однако и бросить на верную погибель этих людей – не толстосумов из Совета, а солдат, крестьян, ремесленников вроде твоих Яррла, Рейсы или Петры – я не могу... – Брид снова наполняет кружку, потирает шею и с запинкой продолжает: – Если меня... если что-нибудь случится, ты...
   – Я думаю, скорее уцелеешь ты, чем я.
   – Вздор! Ты позаботишься о ней? – Брид впивается в Доррина взглядом.
   – Само собой, – бормочет Доррин, уставясь в стол. Он чувствует себя виноватым из-за того, что по-прежнему мечтает вывести в море «Черный Алмаз». Но стоит ли ему участвовать в битве? Ведь успех может обернуться для него слепотой, как некогда для Креслина. А поражение – гибелью.
   – Каково соотношение сил?
   – Совсем не в нашу пользу. Они набрали в Хидлене еще пять тысяч солдат. Мы, конечно, сделаем, что сможем, но даже в лучшем случае я могу рассчитывать только на три с половиной тысячи. И на тебя.
   – Лестно это слышать, – суховато отзывается Доррин. – Но ты лучше скажи, сколько времени у меня на подготовку?
   – Судя по тому, как они наступают, – дней десять.
   – Есть ли какая-нибудь возможность сообщить Лидрал, где я нахожусь?
   – Не думаю, что в этом есть надобность, – качает головой Брид, – Тилкар отправился в Дью за новобранцами, и я велел ему доставить ее сюда. Они должны прибыть завтра.
   – А не много ты на себя берешь?
   – Тьма, конечно же, много! Но я готов на все, лишь бы удержать тебя здесь. Пойми, Доррин, это не игра. Речь идет о множестве человеческих жизней.
   Теперь Доррину отсюда не выбраться. Вздумай он уехать, удерживать его никто бы не стал, но когда здесь окажется Лидрал...
   – Ну не подлец ли ты, Брид?
   – Что поделаешь, нужда заставила, – военачальник кашляет. – Велка тебя ждет. Комната тебе отведена в штабе, рядом с моей. Это все, что я могу сейчас для тебя сделать.
   Он встает и размашистым шагом выходит из приспособленного под казарму сарая. Встает и Доррин. Пора найти Велку и браться за работу над орудиями уничтожения.

CXLVI

   Спидларские силы закрепились на склоне холма, обращенного к юго-западу. Именно по этому склону поднимается к стенам Клета дорога из Элпарты. Восточный фланг оберегают нависающие над рекой крутые утесы, западный – непролазные топи. Дальше, за болотом, – скалы, валуны, расщелины да крошащиеся уступы.
   Высокие серые облака делают утро тусклым и хмурым. Легкий ветерок, колышущий знамена Белых сил, несет с сожженных полей запах гари. В стане хаоса переливчато поют рога.
   После второго сигнала под белыми знаменами вспыхивает пламя. Огненный ручей, стремительно разрастаясь в реку, несется вверх по склону и расплескивается, ударившись о земляную стену. Вверх поднимается лишь несколько струек сального дыма. Голая земля не питает огонь, и он сходит на нет. Вторая огненная атака тоже заканчивается безрезультатно.
   И тогда земля содрогается.
   Кони спидларских воинов бьются и ржут. Доррин усмехается: Брид сумел предугадать тактику чародеев. Земляные валы – не каменные стены, их сотрясением не раскрошишь.
   Вновь трубят рога, и рать под пурпурными знаменами движется вверх по склону. Несколько мгновений – и вражеская волна обрушивается на первую, обшитую досками траншею, где засел отряд спидларской пехоты, вооруженной копьями и алебардами. Враг полагает, что атакует передовое заграждение, однако в действительности бойцы должны лишь сделать вид, будто принимают бой, а потом спешно отступить по коммуникационным окопам выше по склону, к основным укреплениям.
   Доррин надеется, что они успеют покинуть опасную зону прежде, чем он начнет действовать.
   Обрушившиеся на первую линию траншей галлосские силы легко отбрасывают немногочисленных защитников, захватывают передовые укрепления и растекаются по окопам. Доррин дергает за шнур, который заключен в длинный деревянный короб, засыпанный землей. Рывок привел в действие огниво, и запалы, протянутые к рассредоточенным по склону зарядам, занялись.
   – Бежим! – кричит он двум находящимся рядом с ним солдатам, и они срываются с места, словно за ними устремились в погоню демоны света.
   Пурпурные знамена уже поднялись до середины склона. Немногочисленный спидларский заслон осыпает наступающих стрелами – не столько чтобы остановить их, сколько чтобы раззадорить.
   Доррин нервно покусывает нижнюю губу: ему хочется верить, что Брид отдал необходимые распоряжения и все его люди отойдут вовремя. Пусть враги идут в атаку на чучела, снабженные деревянным оружием. Потом он обхватывает голову руками и садится на дно траншеи, страшась того, что должно случиться сейчас.
   И тут оглушительно грохочет взрыв. Вся нижняя половина склона холма взлетает на воздух. Глиняный пол убежища Доррина подскакивает, деревянная обшивка стен лопается, разлетаясь острыми щепками.
   – Свет! – в ужасе кричит один из солдат.
   Второй лишь хрипит – два острых обломка дерева вонзились ему в живот и в горло. Боль в глазах Доррина такова, что юноша едва удерживается от того, чтобы вцепиться в них ногтями. Вдобавок ему в плечо впилась большая острая щепка. Задета, к счастью, только мякоть. Юноша осторожно вытаскивает деревяшку, находит в маленькой торбе пластырь и аккуратно накладывает на рану. Лишь после этого Доррин позволяет себе высунуться из полуобвалившегося окопа и взглянуть, во что превратился склон холма – на массу развороченной, обожженной, смешанной с кровавыми ошметками земли. Белая волна ужаса накатывает на него, и он сползает на дно укрытия, проваливаясь в беспамятство.
   – Где он?
   Слова доносятся словно бы издалека. Должно быть, спидларцы осматривают наблюдательный пункт Доррина – точнее то, что от этого пункта осталось. Голова его раскалывается, и он не имеет ни малейшего представления о том, сколько времени здесь провалялся.
   – Свет! Ты только глянь, эка ему досталось!
   – Да, бедняга похож на подушечку для булавок, – второй голос холоден.
   – Где Доррин?