– Перец наш, с грядки. Он ранний и зеленый, но вкус придает.
   – Так это твоих рук дело, парень?
   – Я малость поспособствовал, – признается Доррин.
   – Он хороший целитель, – говорит Петра. – Без него мы потеряли бы всех поросят. Да и коза...
   – Вот за козу я все еще беспокоюсь, – нахмурясь, говорит Доррин.
   – Неплохие результаты для парня, который по большей части стоит у горна, – по обыкновению ворчливо произносит Яррл. – Да еще невесть сколько времени тратит на свои игрушки.
   – Они славные, – говорит Петра. – Необычные и забавные.
   – На самом деле это модели, – поясняет Доррин, отправляя в рот кусочек персика. Он зеленоват, но кислинка позволяет смягчить вкус наперченного мяса. – Я надеюсь когда-нибудь выстроить машину побольше.
   – Для этого потребуется свет знает сколько железа, – замечает Яррл. – И как ты собираешься такие штуковины применять?
   – Не это главное... – отвечает Доррин.
   – А я все-таки никак не возьму в толк, зачем тебе нужно заниматься кузнечным делом, а не целительством, – замечает Рейса.
   – Меня привлекает и то и другое, – признается Доррин, – но сперва я хочу выучиться на хорошего кузнеца.
   Стук дождя по крыше тем временем стихает.
   – Похоже, скоро прояснится.
   – Но нам нужен был дождь.
   – Дожди размывают дороги, а не далее как завтра Бартов должен доставить мне железные болванки и уголь.
   Петра прикрывает рот и смотрит на мать, вокруг глаз которой собрались улыбчивые морщинки. Рейса качает головой.
   – Что это ты головой качаешь? – ворчит Яррл.
   – Да так, из-за дождя.
   – Из-за дождя... Ладно, передайте кто-нибудь мясо.
   Доррин ставит перед кузнецом тяжелую миску.
   – Слышь, малый, а сегодня вечером ты работать будешь?
   – Не думаю. Я засыпал уголь и укрепил отдушины...
   – Вот и хорошо, а то ты столько работаешь, что того и гляди мозги поджаришь. У нас, кузнецов, их и так всего-ничего.
   – Это вряд ли, – смеется Доррин. – Бугел, например, уверяет, что ты будешь посмекалистее префекта Галлоса.
   Яррл тяжело поднимается из-за стола.
   – Схожу-ка я к Гонсару. Надо потолковать.
   – Он хочет накачать тебя зеленым вином, чтобы поменьше платить за работу над повозкой, – едко замечает Рейса.
   – Если ни с кем не встречаться и не разговаривать, то придется сидеть без работы, – буркает кузнец, снимая с крюка и надевая куртку.
   Доррин собирает грязные тарелки.
   – Я сама помою, – говорит Петра. – А ты лучше взгляни, как там пряности, особенно шалфей.
   – Вишь ты, шалфей... – Яррл открывает заднюю дверь и выходит на крыльцо. – По крайней мере, вечерок ясный.
   – Ты, главное, голову ясной держи, – напутствует его жена.
   Следом за кузнецом Доррин спускается с крыльца. Обходя грядки и рассеянно удаляя сорную траву, замешавшуюся в посадку укропа, он с наслаждением впитывает аромат трав и ощущение растущей жизни. Рейса, надо отдать ей должное, немало потрудилась, создавая свои грядки на глинистой почве. А он лишь привнес сюда малую толику гармонии.
   Наконец юноша направляется в козий загон.
   – Ничего особенного, подружка, – он поглаживает козу, угощая ее вялой морковкой. – Чем богат...
   Доррин чувствует, что рожать ей скоро, но когда именно – определить не может.
   Придя к себе, он зажигает лампу. Теперь к обстановке его комнаты добавились сколоченный из досок платяной шкаф, деревянная полка и малость помятый умывальник.
   Усевшись на стул, Доррин достает из шкатулки листок бумаги и, окунув перо в чернила, делает набросок узла, замысел которого вертится в его голове. Чем лучше получится чертеж, тем меньше придется работать в кузнице и тем меньше дорогостоящих материалов придется израсходовать на пробные модели. Правда, перед Яррлом он предпочитает на сей счет не распространяться.
   Доррин погружается в расчеты, помечая отдельные точки на чертеже цифрами. Порой ему приходится пожалеть о том, что в Академии он недостаточно прилежно изучал способы сложных вычислений.
   Наконец юноша со вздохом откладывает перо в сторону, убирает бумаги в сундучок под койкой, где хранятся все материалы, касающиеся его моделей, и, раздевшись, забирается в постель. Мысли о черной стали, повозках, движущихся без лошадей, и кораблях, плывущих без парусов, кружат в его голове, покуда его не одолевает сон.
   – Доррин! – пробуждает его крик и стук в дверь. – Доррин!
   – Что случилось? – юноша соскакивает с койки.
   – Коза! Мне нужна помощь.
   – Сейчас буду... – торопливо одевшись, Доррин спешит к загону.
   Коза лежит на соломе, тело ее периодически сотрясают судороги. Рейса своей единственной рукой пытается придать ей правильное положение. Доррин садится рядом на корточки, готовый выполнять все указания женщины. Схватки следуют одна за другой; один козленок сразу пошел неправильно. Время тянется бесконечно... Но вот все позади. Доррин без сил приваливается к забору. Коза мертва. Больше он ничем не в состоянии помочь.
   На руках Рейсы слабо шевелится единственная новорожденная козочка.
   – Прости, – говорит Доррин. – Я старался.
   – Знаю. Я видела, что ты навещаешь ее чуть ли не каждую ночь.
   – Я старался, – беспомощно повторяет он.
   – Паренек, есть вещи, которых не избежать. Ни хаосу, ни гармонии не дано изменить судьбу, – она прижимает к себе еще мокрую, трясущуюся козочку и спрашивает: – Ну, а как эта? Жить будет?
   – Если ты раздобудешь молока или крепкого бульона, – говорит Доррин, – я, скорее всего, смогу поддерживать в ней жизнь до тех пор, пока она не сможет питаться сама.
   – Но ты же не сумел спасти козу.
   – Я еще недостаточно силен. А эта козочка совсем маленькая.
   – Я не стану называть ее «эта».
   – А какое ты ей дашь имя?
   – Зилда. Там, откуда я родом, это значит «потерявшаяся».
   – Разве не все мы такие?
   – Тебя, Доррин, потерявшимся никак не назовешь. На самом деле ты основательный, и уж где ты есть, там ты точно есть. Сбереги это в себе. Яррл посмеивается над твоими игрушками, но отдал бы правую руку, чтобы уметь делать такие же. А я готова отдать свою единственную за возможность исцелять и растить травы, как ты, – Рейса на миг умолкает. – Думаю, молоко, или козье или коровье, раздобыть удастся. Выменяю на перец. Да и бульон вечерком сварю.
   Доррин прикасается к Зилде, стараясь укрепить в ней гармоническое начало, потом переводит дух и выпрямляется.
   Лишние слова тут ни к чему.
   Кивнув, он поворачивается и бредет в комнатушку, где его ждет постель.

XLI

   Глядя на запад, на оледенелые остроконечные пики, Джеслек улыбается. Стоящая позади него рыжеволосая женщина в белом смотрит то на стражей, то на Закатные Отроги. Что же до стражей, то те уставились себе под ноги, на белый гранит дороги.
   Чародей прощупывает чувствами хаос глубоко под последним участком горных лугов Аналерии, ослабляя одни связи и оставляя нетронутыми другие. Земля начинает содрогаться. Пасущиеся на склонах овцы, различимые отсюда как темные точки, валятся в высокую траву, как игрушечные. Но землетрясение не затрагивает дорогу. Лишь глубоко под ней ощущается слабый намек на вибрацию.
   Земля по обе стороны дороги начинает дымиться, и небо затягивает туманная пелена. Создается впечатление, будто дорога медленно, очень медленно проседает.
   Губы Ании кривит нервная улыбка, а стражи – те и вовсе не отрывают глаз от мостовой.
   Взор Джеслека, следуя за его чувствами, тоже устремляется вниз, словно пронизывая толщу земли. Открывая каналы хаоса, маг дает им возможность выталкивать на поверхность не связываемые больше гармонией массы скальной породы.
   – Он воистину велик, – бормочет один из стражей. – Говорят, будто его пришествие было предречено в Старой Книге.
   Теперь сотрясается и сама дорога, да так, что Ания едва не падает на только что произнесшего эти слова стража. А тот отдергивается от нее, словно обжегшись.

XLII

   Утерев лоб, Доррин снова и снова бьет теслом по куче древесного угля, досадливо гадая, почему Туллар всегда доставляет уголь такими большущими кусками и почему кузнечный горн пожирает так много топлива? Впрочем, нет, с последним вопросом все более-менее ясно. Ударам тесла, дробящего уголь на мелкие кусочки, вторят звуки молота Яррла. Наконец юноша откладывает тесло в сторону и совком сгребает измельченный уголь в тачку.
   Теперь влажный летний воздух так тих, что слух улавливает доносящийся из дома совсем уж негромкий звук – там орудуют метлой. Наверное, Петра – вряд ли ее однорукая мать взялась за метлу. Впрочем, Рейса и одной рукой управится с чем угодно.
   Доррин отгоняет назойливую муху. Надоедливое насекомое все равно вернется, когда его руки снова будут заняты теслом. Почти незаметная проекция гармонии позволяет ему не подпускать к своей койке клопов и тараканов, так неужто нельзя проделать нечто подобное и с летающими насекомыми? Он пытается сосредоточиться, но его отвлекает стук копыт по влажной, плотной глине. На двор въезжают два всадника в темно-синих спидларских мундирах.
   Вздохнув – угля он надробил явно маловато! – юноша снова откладывает тесло.
   – Доррин! – окликает его Брид.
   Подмастерье кивает, Кадара кивает ему в ответ. Шарканье метлы в доме стихает. Доррин утирает лоб.
   – Вы опять куда-то собрались? Что так скоро? Ведь с вашего возвращения и восьмидневки-то не прошло!
   – Надо же, и как ты только догадался, что мы уезжаем? – говорит Кадара, отбрасывая со лба рыжую прядку. Стричься она стала еще короче, чем раньше.
   – Котомки, полевая форма, да и само то, что вы ко мне завернули... – простодушно перечисляет Доррин, в который уже раз попав впросак: и когда только он научится распознавать в вопросах Кадары иронию?
   – Да я не имела в виду... – Кадара качает головой. Что-либо объяснять Доррину бесполезно. – В общем, мы просто хотели, чтобы ты знал.
   – Спасибо. А я вот, – Доррин указывает на кучу угля, – все время занят.
   – Вижу, – говорит Кадара, подъезжая поближе, – и по-прежнему считаю, что ты утруждаешься попусту. Целительством можно заработать больше.
   – Дело не в заработке. Я хочу строить машины.
   – Ох, Доррин. Еще год – и мы сможем вернуться домой. Если бы ты только отказался от глупой...
   У Доррина каменеет подбородок.
   – Кадара, – звучит спокойный и рассудительный голос Брида, – мог бы он попросить тебя сделаться домохозяйкой?
   – Мы уезжаем утром, – невозмутимо говорит Кадара, словно она и не думала пенять Доррину по поводу его нелепой тяги к машинам.
   – А когда вернетесь?
   – Этого тебе никто не скажет, – смеется Брид. – На берегах Элпарты, вниз по течению, объявились разбойники. Как управимся, так и воротимся.
   – Удачи вам, – тихо произносит Доррин.
   После того как цокот копыт стихает, в доме возобновляется шарканье метлы. Доррин снова берется за тесло. Позади на крыльце слышатся легкие шаги, но он не обращает на них внимания. Нанеся еще пару ударов, он откладывает тесло, берет совок и, зачерпнув примерно треть того, что успел раздробить, высыпает в тачку.
   – Она не для тебя.
   Подскочив от неожиданности, Доррин оборачивается и видит стоящую за его плечом Рейсу.
   – Знаю. Она только Брида и видит, – качает головой юноша. – Конечно, Брид – парень видный, заботливый и толковый. А я – так... не то кузнец, не то целитель.
   – Перестань жалеть себя. Целитель ты отменный, мне ли этого не знать. Я не то имела в виду. Ты вроде рассказывал, что вырос вместе с этой рыжей девицей. И она по сей день тебя не понимает. Это тебе о чем-нибудь говорит?
   – Пожалуй... – Доррин смотрит на дорогу, но Брид с Кадарой уже скрылись из виду.
   – Мужчины! – фыркает Рейса.
   Доррин ждет дальнейших объяснений, однако женщина поворачивается и уходит. Юноша со вздохом берется за тесло – еще несколько ударов, и тачка будет полна.
   Потом на крыльце появляется белое пятнышко – козочка. Маленькая головка тянется к Доррину. Юноша поглаживает Зилду между ушками, а козочка лижет ему руку. Его пальцы оставили на мягкой кудрявой шерстке слабую черную отметинку.

XLIII

   Доррин орудует мехами как можно быстрее. Требуется сильный жар. Яррл, удерживая щипцами тяжеленную рессору, охаживает ее молотом. Потом кузнец перебрасывает рессору к горну и, проследив, чтобы металл раскалился до вишневого оттенка, возвращает на наковальню.
   – Ну вот, – Яррл выпрямляется. – Я опасался, что придется все переделывать, но жар удержался, – он помещает деталь на край горна для прокаливания и, отложив щипцы, утирает вспотевший лоб. – Знаешь парень, ты и вправду кое-что можешь... – он умолкает, глядя на затухающие после того, как меха перестали поддерживать в них жизнь, уголья, а потом добавляет: – Не уверен, что кто-то другой сумел бы что-то подобное. У вас на Отшельничьем все такие?
   – Нет. Меня выставили оттуда взашей потому, что я хотел делать машины – штуковины вроде моих моделей, только большие. Они говорили, что это несовместимо с гармонией.
   – Одержимые демоном идиоты! – сплевывает в сердцах кузнец. – Ты вкладываешь в металл столько гармонии, что никакой треклятый Белый не смог бы его коснуться. Теммил сказал, что твои подковы излечили его старую кобылу от хромоты! Подковы – от хромоты! Где это слыхано?
   А в самом деле, любопытно, может ли и вправду гармонизированное железо отталкивать хаос? В этом есть определенный смысл, хотя ни о чем подобном Доррин прежде не задумывался.
   Дверь хлопает. Вместе с Рейсой, неся с собой аромат скошенной травы, в кузницу врывается порыв влажного ветра. Оба оборачиваются.
   – Тут какой-то торговец. Говорит, что знает нашего Доррина.
   – На повозке? – спрашивает Доррин и тотчас заливается краской смущения: все торговцы разъезжают на повозках. – Я хотел спросить – в этакой широкополой шляпе?
   – Ага, вижу вы и вправду знакомы.
   – Не будь Лидрал, я бы, наверное, сюда не попал. Это она направила нас к Джардишу.
   – Ну что ж, сходи, поболтай со своей знакомой. Отдохни, а то ты днем и ночью при деле.
   – Спасибо.
   – Не за что, Доррин. Я сам... – кузнец умолкает, глядя на Рейсу.
   Аккуратно разложив по местам инструменты и повесив кожаный фартук, Доррин сглатывает, стараясь избавиться от металлического привкуса.
   Лидрал ждет возле своей повозки. Теплый и влажный ветерок ерошит ее короткие шелковистые волосы.
   – Э, да ты с виду заправский кузнец! – замечает она вместо приветствия.
   – Я и чувствую себя заправским кузнецом... – Доррин умолкает. – Вот уж не думал, что ты заедешь в Дью.
   – Да, обычно я сюда не заворачиваю.
   Лидрал поднимает глаза. Доррин прослеживает ее взгляд и видит, что к ним направляется Рейса.
   – Лидрал, позволь представить тебе Рейсу.
   – Друзья Доррина – наши друзья, – говорит Рейса с легким поклоном и улыбкой. – Если ты не возражаешь против скромного угощения, добро пожаловать к ужину.
   – Как-то неловко... – пытается возразить Лидрал.
   – Чепуха. А если ты не привыкла угощаться даром, то можешь расплатиться за ужин новостями о том, что творится в мире.
   – С удовольствием, – улыбается Лидрал. – По правде сказать, кормежка по тавернам порой изрядно надоедает.
   – Договорились, – кивает Рейса с решительным одобрением и уходит на кухню.
   Лидрал качает головой.
   – Что-то не так? – беспокойно спрашивает Доррин.
   – Все в порядке. Просто удивляет, что где б ты ни оказался, поблизости непременно появляются вояки.
   – Это ты о Рейсе? Думаю, да, она была бойцом в Южном Оплоте, – говорит он, подходя к колодцу и снимая крышку. – Если не возражаешь, я ополоснусь. Чтобы выглядеть – и особенно пахнуть – не таким уж заправским кузнецом. А ты можешь поставить свою лошадку рядом с Меривен. Думаю, хозяева возражать не будут.
   – Займусь этим, пока ты моешься.
   У крыльца позвякивает цепочкой Зилда. Когда она подает голос, юноша подходит к ней и ерошит мех, почесывая козочку между глаз.
   – Еще одна твоя подружка? – невозмутимым тоном спрашивает стоящая в дверях кухни Петра. Серые штаны, бесформенная рубаха и незавитые волосы придают ей некоторое сходство с Лидрал.
   – Зилда? Да, пожалуй, что и так.
   – Я о купчихе. Не так часто женщины занимаются разъездной торговлей.
   – Она одевается так, что многие принимают ее за мужчину. Приходится маскироваться, особенно вблизи Фэрхэвена.
   – Она приехала повидаться с тобой?
   – Я точно не знаю, почему она сюда приехала. Она мне не говорила.
   – Доррин, вы, мужчины, просто несносны! – восклицает Петра, а потом вздыхает: – Она тебе нравится?
   – Петра, оставь паренька в покое. Иди лучше помоги мне.
   – Минуточку, мам, – Петра гладит Зилду и, сказав Доррину с улыбкой: «думаю, она мне понравится», уходит на кухню.
   Вернувшись к колодцу, Доррин смывает сажу с лица и рук, гадая, с чего это, в самом деле, Лидрал отклонилась от своего обычного маршрута, сделав пятидневный крюк? Он переодевается в чистое, причесывается и, оглядев комнату, вдруг показавшуюся ему почти пустой, направляется к крыльцу.
   Лидрал в чистой темно-зеленой рубахе Петра и Рейса сидят на табуретах под навесом. Зилда, позвякивая цепочкой, тычется Рейсе в ногу. Эту цепочку Доррин выковывал несколько вечеров, ведь техника такой работы была для него внове.
   – Смотрит на нее, прямо как отец... – слышится смеющийся голос Рейсы.
   – Слишком молод для папаши, – от души веселится Петра.
   – О, теперь ты уже не так смахиваешь на заправского кузнеца, – приветствует Доррина Лидрал.
   – Надеюсь, – Доррин пытается попасть ей в тон.
   – Теперь он похож на невинного, простодушного целителя, – улыбается Рейса. Доррин тотчас заливается предательской краской. – Но это особая, ученая невинность, – добавляет хозяйка.
   Яррл, появившись на пороге кухни, покашливает.
   – Пора за стол, – приглашает Рейса, поднимаясь с табурета.
   – Давно пора, – ворчит кузнец.
   – Ой, папа, ты же не помылся.
   – Мойся да мойся... Что я вам, старый вонючий козел?
   – Ну, не то чтобы старый, – тихонько дерзит Петра. Когда все рассаживаются перед большими тарелками, Петра достает из печи, малость похожей на кузнечный горн, массивный глиняный горшок и помещает его посреди стола. Рейса выставляет хлебные корзинки. Рядом с чайником маленькая тарелка с сушеными фруктами.
   – Угощайся, почтеннейшая, – обращается Яррл к гостье.
   – Только после тебя, мастер, – отвечает та.
   – Ну, как угодно, – ворчит кузнец, хотя видно, что он доволен скромностью гостьи.
   – Что нового за пределами Спидлара? – любопытствует Рейса.
   – Не знаю, с чего и начать, – отзывается Лидрал. – Чародеи продолжают вздымать горы на равнинах Аналерии. Говорят, там по сию пору дрожит земля. Фэрхэвен повысил пошлины на товары с Отшельничьего на тридцать процентов.
   – Спидларский Совет, должно быть, доволен, – замечает Рейса, черпаком наливая похлебки сначала Лидрал, а потом и себе.
   Доррин морщит нос: даже перец, который ему, приложив немалые старания, удалось вырастить из чахлых побегов, не может перебить сильнейший бараний дух.
   – Им стоило бы побеспокоиться, но так далеко вперед они не заглядывают. Оживление их торговли сделает Спидларию привлекательной для Фэрхэвена. Ее черед настанет, как только Белые разберутся с Кифриеном. А сейчас они гонят аналерианских кочевников и их стада в Закатные Отроги.
   – Стада-то хоть уцелели? – спрашивает Рейса.
   – Сильно поредели. С травой в горах худо, зато волков и горных котов хоть отбавляй. Толкуют, будто в Хаморе – новый император, а норландцы и бристанцы берут корабли друг друга на абордаж. Как раз это и позволило Фэрхэвену поднять пошлину на товары с Отшельничьего. Сейчас мало кто отваживается пересекать Восточный Океан. Разве что хаморианцы, но их товары обойдутся еще дороже.
   Слушая эти новости, кузнец недовольно бурчит. А купчиха между тем продолжает:
   – Сарроннин вновь, как и встарь, размещает гарнизон в Западном Оплоте. Герцог Хайдолара умер от дизентерии, и регентом стал Белый маг по имени Горзак. Сыну герцога всего четыре, а стало быть, это регентство надолго.
   – Если не навсегда, – добавляет Рейса.
   – Фэрхэвен вдвое увеличил заказы на корабельный лес из Слиго, причем большая его часть должна быть доставлена на верфи Лидьяра... И ходят слухи, будто Отшельничий перестал посылать молодежь в Кандар. Во всяком случае, в восточный Кандар.
   Лидрал смотрит на Доррина, но тут же отводит взгляд.
   – А как попал сюда ты, малый? – спрашивает Яррл.
   – Отучился в Академии, и меня послали на материк набираться опыта, – отвечает юноша. Ответ явно неполный, и виски его сжимает боль.
   – А разве твои родители не могли что-либо предпринять?
   – Так ведь эта идея принадлежала как раз моему отцу! – смеется Доррин. – Его не устраивало мое желание создавать машины.
   – Машины?
   – Ну, ты ведь видел мои модели. Так вот, мне хотелось бы строить штуковины такого же рода, только большие. Вроде парового двигателя, про который я читал в книжке. Я уверен, что он может приводить в движение лесопильную пилу... или даже корабль.
   – Ты читал про двигатель, который использует пар? – уточняет Петра. – А где про него написано и что это вообще такое? Какой-то вид магии?
   – Никакой магии. Взгляни на свой чайник. Когда он кипит, из носика выходит пар. А что будет, если он кипит очень сильно, а ты возьмешь да заткнешь носик?
   Петра молчит.
   – Пар или поднимет крышку, или вытолкнет затычку, – говорит Рейса.
   – Вот именно. Пар содержит энергию, и магия тут не при чем. Я хочу заставить эту энергию работать.
   – Паровой двигатель... – размышляет вслух Лидрал. – А какое топливо для него подойдет?
   – Лучше всего каменный уголь, но сгодится и древесный или даже дрова.
   – Но почему эти машины до того не понравились твоему отцу, что он решил отправить тебя в изгнание? – недоумевает Рейса.
   – Боюсь, он просто меня не понимал. Опасался, как бы мои машины не породили хаос.
   – А это возможно?
   – Совершенно исключено. Негармонизированную машину построить невозможно – даже маленькую.
   – Мне непонятно, – медленно произносит Петра.
   – А мне кажется, все просто, – говорит Рейса, наполняя кружку. – Люди боятся перемен. Они не любят новизны или тех, кто на них не похож. Спидлар открыт для всех, как и весь Кандар. Мы приехали сюда больше десяти лет назад, а многие из местных и по сей день не покупают изделия твоего отца, хотя они вдвое лучше Генштаалевых.
   – Верно! – рявкает кузнец. – Берут всякую ерундовину, лишь бы была привычна, а качественный товар остается непроданным. Разве не так? – этот вопрос обращен к Лидрал.
   – Боюсь, именно так, – соглашается та. – Мне тоже приходится непросто из-за того, что для многих женщина, занимающаяся торговлей, – какая-то диковина.
   За столом повисает молчание.
   – Ну а как твои родители, – нарушает его Петра, – они хоть знают, где ты сейчас, что с тобой, как ты живешь... жив ли вообще?
   – Знают только, что я на материке. Ведь отсюда им весточку не отправишь.
   – Вообще-то это возможно, – заявляет Лидрал, продолжая энергично расправляться с похлебкой. – Нынешняя плата – около пяти медяков за конверт. Ты вручаешь письмо капитану спидларского торгового судна, он передает его торговому представителю в порту, а тот отсылает в нужный город с очередной партией товара. Иногда на это уходит месяца три, но рано или поздно письма попадают куда надо.
   – Неужто я могу написать родителям?
   – Если ты не особо спешишь, я тебе помогу, – говорит Лидрал, отпивая из кружки глоток светлого пива.
   – Ты едешь в Тирхэвен? Или в Спидлар? Сколько это займет времени?
   – Я еду в Спидлар и уже малость припоздала. Вообще-то мне не следовало сюда заезжать, но уж больно хотелось узнать, как у тебя дела. Два дня из Клета...
   – Ну надо же! Лидрал!..
   – Но на сей раз все обернулось к лучшему. Племянник Джардиша нашел на болотах каммабарк, и я предложу его Спидларскому Совету.
   – Каммабарк?
   – Огненный порошок – его используют в ракетах и пушках. Лучше действует в смеси с черным порохом. Обращаться с ним надо осторожно – пересушенный, он может взорваться сам по себе.
   – Полагаю, против Белых его не используешь, – замечает Доррин.
   – Да, они доки по части магического огня, – холодно произносит Рейса.
   Яррл несколько раз кашляет.
   – Мое прошлое для Доррина не секрет. Он весьма наблюдателен.
   – Хотя и не во всем, – добавляет Петра.
   Лидрал, неожиданно поперхнувшись, прикрывает лицо кружкой. Рейса смотрит на Доррина и качает головой.
   – С женщинами надо держать ухо востро, – ворчит Яррл с набитым ртом. – Языки у них как бритвы: нам с ними не тягаться.
   – Бедный папа, – ухмыляется Петра.
   Допив пиво, Яррл резко поднимается из-за стола.
   – Пойду, загляну к Гилерту.
   – Он сулит тебе работу?
   – Он глава совета местных торговцев.
   – Ну... может, что и закажет... – Рейса пожимает плечами и обращается к Лидрал: – Как ты думаешь?
   – По мне, так надежней было бы обратиться к кому попроще. Хорошая работа за не слишком высокую плату – в этом больше заинтересованы мелкие торговцы.
   – Возможно, одно другому не помеха, – размышляет вслух Доррин.
   – Что ты имеешь в виду? – с недовольным видом осведомляется кузнец.
   – Поблагодари господина Гилерта за честь и спроси, не подскажет ли он, кому из мелких торговцев может понадобиться хорошая кузнечная работа. Таким образом, ему не придется говорить «нет» и он не обидится, подумав, будто ты избегаешь его или пренебрегаешь им.