– Черт меня побери, я еду с вами! – Полковник хлопнул себя по массивному бедру, вдохновленный энтузиазмом Себастьяна.
   – А ты, Дэмиан? Тебя не привлекает стычка с пиратами?
   Лицо Дэмиана засветилось. Он приехал в Новый Свет на поиски приключений, и они очень скоро начнутся.
   – Вы можете рассчитывать на меня. Перегрин сидел молча под властным взглядом Себастьяна. Он всегда терялся в его присутствии.
   Негодование тлело в нем. Он ненавидел француза с той затаенной враждебностью, которую может испытывать слабый человек к более сильному. Он винил его в дурном отношении к Беренис, в то же время презирал себя за недостаток смелости и неспособность защитить ее. Действительно, мотивы его приезда в Америку не были бескорыстны. В Лондоне у него начались неприятности, и он надеялся сделать карьеру в Джорджтауне. Он испытывал смешанные чувства к Беренис: хотел ее, но не решался осуществить свое желание. Но как бы там ни было, ему хотелось достойно выглядеть в ее глазах.
   – Вы, сэр? – потребовал ответа Себастьян, испытывающе глядя на него. – Имеете ли вы достаточно мужества для такой операции?
   На миг яркое видение вспыхнуло в воображении Перегрина. Он увидел себя возвращающимся в Чарльстон в ореоле славы, совершившим какой-нибудь доблестный поступок – быть может, несущим на блюде голову Модифорда, чтобы положить ее к ногам Беренис, в то время как прекрасные дочери местных аристократов вытирают слезы радости и осыпают его цветами.
   – Я не страдаю недостатком храбрости, граф, – ответил он, почти не осознавая, что говорит. – Почту за честь сопровождать вас.
   Беренис стояла, чувствуя себя потерянной, забытой и лишней на этой встрече единомышленников. Она оперлась рукой о шифоньер, когда, замерев от горя, слушала их. «Животные, – думала она со злостью. – Мужчины похожи на животных – или глупых детей!» Она вспомнила, как ее подруги в Лондоне заявляли со снисходительным превосходством, что мужчины – это те же мальчишки. Теперь она поняла точность этого давнего замечания. Они не кто иные, как маленькие мальчики, играющие в войну! Даже Перегрин вступает в эту игру…
   Себастьян попросил ее сыграть для гостей. Она хотела отказаться, но теперь, безразличная ко всему, направилась в музыкальную комнату. Музыка всегда успокаивала Беренис, а сегодня она особенно нуждалась в утешении. Она села за фортепьяно – прекрасный инструмент из орехового дерева с нарисованной на крышке пасторалью, изображающей нимф и пастухов, флиртующих на фоне идиллического пейзажа. Полистав нотный альбом, Беренис выбрала сарабанду и поставила ноты на подставку.
   Лакей принес еще один подсвечник, чтобы было лучше видно, и она начала играть. Пальцы ее сначала казались неумелыми, потому что она привыкла к более твердому нажиму при игре на клавесине. А этот недавно появившийся инструмент звучал странно для ее слуха. Молоточки стучали звонко, словно колокольчики. Мгновенно она забыла о своих заботах и ностальгии по прошлому, глубоко погрузившись в гармонию музыки.
   Себастьян вошел в комнату и сел в мягкое вертящееся кресло, выпуская кольца дыма и наблюдая за ней. Беренис не сознавала, какое совершенное зрелище она представляла – прекрасная женщина, освещенная мягким, золотистым пламенем свечей, образовывающим ореол вокруг ее вьющихся волос… Тени играли на изящном изгибе ее шеи, на округлости груди и тонких руках. Драгоценности, которые он подарил ей, мерцали, оттеняя прозрачность кожи.
   Он закрыл глаза и отдался во власть чарующих звуков, хотя гнев все еще кипел в нем и требовал выхода. Что бы Беренис ни говорила, ему удалось построить для себя новую жизнь, черт возьми! Он боролся и работал. Да, он совершал поступки, которыми не мог гордиться, но в результате был реставрирован Оксвуд Холл. Ему нечего стыдиться. И эта девчонка не заставит его сожалеть ни об одном сделанном шаге.

Глава 7

   Как ни странно, Беренис была совершенно спокойна. Она не знала, как долго это продлится, и боялась, что чувства снова нахлынут и затопят ее. Она стояла одна в спальне, слушая, как за дверью Себастьян разговаривал с Дэмианом. Час был поздний, Далси уже удалилась, но платье Беренис так легко расстегивалось, что она вполне могла справиться сама.
   Войдя, Себастьян резко расстегнул воротник рубашки и сбросил фрак. Спутанные иссиня-черные волосы, прядь которых упала на лоб, закрыв нахмуренную бровь, делали его похожим на пирата. Он бросил на Беренис взгляд, полный раздражения, и сразу же самообладание покинуло ее.
   – Вы отвратительно вели себя сегодня! – начал он, направившись к столу и беря графин. – Какого дьявола вам нужно было устраивать эту сцену?
   Вспылив, Беренис бросила ему в лицо:
   – Для меня было ударом узнать, что мой муж – пират!
   – Был, – холодно поправил он, наливая бренди в стакан, поднимая его к свету и любуясь оттенком. – Это было давно, ma belle, [26]когда ты еще гуляла с гувернанткой.
   – Не имеет значения. Факт остается фактом: вы обманули меня!
   Она наблюдала за ним настороженно, готовая броситься бежать, если он сделает шаг в ее сторону. Но он оперся локтем о каминную полку, глядя на нее с тем насмешливым видом, который она просто не могла выносить.
   – Значит, мадам, вы будете рады узнать, что я очень скоро избавлю вас от своего несносного присутствия! Когда все приготовления закончатся, я отправлюсь в Мобби Коув, – сообщил он с кривой ухмылкой.
   Беренис почувствовала странную боль разочарования. Вереница пустых дней и одиноких ночей ожидала ее впереди. Он уезжает, и некому будет дразнить ее, будоражить ее чувства. Она знала, что в этой ситуации должна только радоваться. Быть может, Себастьяна даже убьют, и она, наконец, освободится от него. Вот только удивительно, почему же при этой мысли сердце ее не подскочило от счастья?
   – Как мило! – ответила она слащавым тоном, направляясь к туалетному столику, чтобы снять ленту с головы. В глазах Беренис застыл вопрос, когда она смотрела на него в зеркала трельяжа: каждая часть позволяла ей видеть его отражение – сразу три Себастьяна, один удивительнее другого… – У меня будет возможность нанести визиты и познакомиться с чарльстонским обществом!
   – Правильно! Дамы будут оставлять свои визитные карточки по утрам. Вновь прибывший из старушки Англии всегда вызывает к себе живой интерес. С тобой будут носиться, как со знаменитостью, cherie, и, зная тебя, могу предположить, что ты будешь упиваться этим вниманием. Не забывай, что наш род старинный и уважаемый, поэтому хочу предупредить: наше имя не должно быть опозорено. Моя мать была англичанка. Ее предки обосновались здесь в начале прошлого столетия. Предки отца немного позднее переселились из Луизианы. Поэтому у меня здесь как английские, так и французские родственники. – Он говорил с осторожностью, не зная, что она скажет или сделает в следующую минуту. Это выводило из равновесия.
   – О, какая прекрасная родословная для пирата! – дерзко сказала она, удивляясь, почему он утруждает себя рассказом об истории семьи Лажуниссе именно в этот момент.
   Себастьян сильнее сжал стакан. Она не имеет представления о том, что такое жизнь! Он же узнал ее с разных сторон, во всех проявлениях – и ужасных, и добрых. Ни для кого из подобных ему дворян-аристократов французская революция не прошла бесследно. Воздух казался раскаленным от избытка чувств, охвативших Себастьяна. Беренис понимала это, и ее пульс бешено забился, когда она встретила его тяжелый взгляд.
   – Успокойтесь, сударыня, – холодно сказал он. – Вы начинаете мне надоедать. – Он отвернулся так гордо и надменно, что ей захотелось броситься на него и колотить до тех пор, пока он не поймет, что она живой человек, а не игрушка, которую можно забросить, когда надоест.
   Она сдержала себя и язвительно улыбнулась:
   – Ты лжешь, Себастьян! Ты можешь злиться на меня, даже ненавидеть – но я не наскучила тебе…
   Это было правдой, и Себастьян знал это. Беренис, словно колдунья, преследовала его день и ночь, хотя он изо всех сил старался забыть о ней, мучила его и волновала. Она могла быть надменной, чужой, далекой, утаивая от него удивительную щедрость чувств, способность одаривать, и в то же время расточала свои мысли, свой золотистый, радостный смех на такого пустоголового фигляра, как Перегрин.
   Он вполне мог представить, какой переполох вызовет ее появление в Чарльстоне. Ее наперебой будут повсюду приглашать, и все молодые повесы станут соперничать между собой за право составить ей компанию в том или ином развлечении, пользуясь преимуществом ее положения замужней дамы, чтобы отбросить условности. Да ведь не так давно и он сам предпочитал общество замужних женщин, зная, что они более щедры в проявлении благосклонности, чем незамужние девушки.
   Он окинул ее уничтожающим взглядом и сказал резким голосом:
   – Ты льстишь себе, cherie! То, что я занял свое законное место в супружеской постели, вовсе не означает, что я хочу чего-то большего, чем отзывчивое тело в моих руках. С чего ты решила, что меня интересует содержимое твоей глупой, маленькой головки? Ты моя жена – мост между мной и моими детьми. Это все, что требуется от тебя. Думать при этом необязательно!
   Беренис онемела от злости. Как он смеет? Дети? Она предпочла бы быть бесплодной, чем вынашивать детей для такого мерзавца. Это несправедливо, что женщина может забеременеть независимо от того, любит или ненавидит мужчину, лежащего в ее объятиях. Ведь дети – это символ привязанности и уважения, плоды страсти двух любящих существ, которые хотят, чтобы они стали ее живым доказательством. Но к Себастьяну она чувствовала лишь ненависть.
   Когда Беренис обрела дар речи, он чуть не отшатнулся при виде неистовой ярости, вспыхнувшей в ее глазах.
   – Ты ублюдок! – прошипела она сквозь зубы. Себастьян громко расхохотался. Уперев руки в бока, он подстрекал ее:
   – Браво! Бис! Куда подевалась та сдержанная городская красавица? Эти ядовитые ругательства подходят тебе гораздо больше, чем тот слащаво-жеманный лепет, с которым ты обращаешься к Перегрину.
   Беренис дико озиралась по сторонам, ища, чем бы швырнуть в него. Взгляд упал на сапфиры, которые она сняла и положила на стол. Она схватила их и, развернувшись, бросила прямо в смеющееся лицо Себастьяна. Сверкающий каскад драгоценностей ударил его по щеке.
   – Бог мой, я скорее умру, чем рожу тебе ребенка! – бушевала она. – Забери свой проклятый подарок! Он мне не нужен! Ты не купишь меня своей пиратской добычей!
   Боль отразилась на его лице. Он тут же взял себя в руки, но миг его страдания доставил Беренис дикую радость. Себастьян даже не взглянул на ожерелье, сверкающее у его ног.
   – Вы ошибаетесь, мадам, – сказал он ровно. – Их когда-то носила одна из прекраснейших женщин, и я надеялся, что вы окажетесь достойными их. Теперь я вижу, что ошибался. Они не награбленное добро, как вы предположили. Они принадлежали моей матери. – Со спокойным достоинством он наклонился, чтобы поднять украшения, повернулся спиной и вышел из комнаты.
   Беренис стояла не шевелясь, закрыв лицо руками. Внезапно она осознала всю чудовищность своего поступка. В этот раз она зашла слишком далеко. «Но откуда я могла знать, – уверяла она себя. – Он не сказал, кому они принадлежали…»
   Она бросилась на кровать, и слезы потекли по ее лицу. Что же делать? Этот негодяй заставил ее приехать в чужую далекую страну помимо ее желания. Он вырвал ее из привычного мира, погубил в корыстных интересах, не оставил ничего, во что она могла бы верить или на что надеяться. Дэмиан изменился почти до неузнаваемости, сделав Себастьяна своим идолом, и Перегрин, кажется, оставил ее ради собственных фантазий, доказав тем самым, что недостоин ее любви.
   Куда же подевались Ланселоты и Тристаны, чьи образы наполняли ее девичье воображение? Они чтили и боготворили своих дам – блаженную Джиневру и обожаемую Изольду. [27]Это была истинная любовь, твердо решила Беренис, а не похоть, которую она испытала с Себастьяном. Она мучилась от стыда, посылая в его адрес проклятья, одно страшнее другого. Но даже проклиная его, она чувствовала, как ее кровь бурлила, как вот-вот вспыхнет желание снова ощутить его тепло, его запах, прикосновения его рук, творящих свое волшебство над ее телом.
   С глухим стоном она уткнулась лицом в подушку, колотя по ней кулаками, направляя свои упрямые мысли назад, в безопасную, хотя и достаточно беспокойную гавань по имени «Перегрин». Он поэт. Поэты, конечно же, никогда не причиняют боли своим дамам. В стихах они заклинают, умоляют быть удостоенными лишь одного невинного поцелуя. Но Себастьян? Ах, этот негодяй! Он был пиратом. Способен ли он понять сущность благородной любви, если сам пытал пленников и падал в объятия грубых проституток в грязных портах, куда должен был возвращаться, чтобы сбыть награбленную добычу?
   Она плакала до тех пор, пока, казалось, слез больше уже не осталось. Лицо ее отекло, кожа натянулась, покрасневшие глаза болели. Беренис знала, что слезами горю не поможешь. Если она решит сбежать, то придется призвать на помощь Перегрина, уговорить его, а для этого использовать свое сильнейшее оружие – красоту.
   Наконец ночь укрыла Беренис. Она больше не сердилась на Себастьяна и даже не сетовала на судьбу. Она смирилась со своим несчастьем, слишком уставшая и опустошенная, чтобы продолжать плакать, и грустно размышляла о жизни, которая обещала ей так много и в которой, в конечном счете, она нашла так мало радости.
 
   – Мадам, проснитесь! – Далси стояла у кровати, держа в руках серебряный поднос с чашкой дымящегося кофе и несколькими миниатюрными конвертами. – Их присылают с самого раннего утра. Кажется, это похоже на приглашения!
   Беренис сонно села и начала просматривать корреспонденцию. Она открывала конверты один за другим. В них находились визитные карточки дам с внушительными именами – все они сообщали, что могут заглянуть в удобное для нее время, чтобы познакомиться с ней и приветствовать ее в своем городе. Как бы там ни было, Себастьян оказался прав – весь Чарльстон жаждал познакомиться с графиней Лажуниссе.
   Так началась лихорадочная неделя развлечений, в течение которой Беренис обнаружила, что Чарльстон был отнюдь не колониальным захолустьем. Столица Южной Каролины оказалась городом, чутким и восприимчивым к богатствам культуры, живущим музыкой и театром, обладающим великолепными магазинами, живым интересом к современной моде и предлагающим блестящий образ жизни – легкий, изящный и чудовищно дорогой. Беренис быстро подружилась с замужними дамами и их дочерьми – элегантными женщинами с мягким выговором, которые вели себя как аристократы, гордящиеся принадлежностью к высшему обществу.
   Сопровождаемая братом и Перегрином, который имел огромный успех (при виде такого роскошного кавалера дамы откровенно завидовали Беренис – так, что она даже испытывала уколы ревности), она развлекалась в доме на Митинг Стрит и ездила с визитами. Ее поражали окруженные чудесными садами величественные особняки; некоторые из них были обращены в сторону гавани. Климат здесь был теплый и влажный, и колонисты строили свои дома с высокими потолками и комнатами, выходящими на широкие веранды, чтобы улавливать освежающие морские бризы.
   Хотя растительность явно напоминала тропическую, в самом городе Беренис чувствовала себя как дома. Архитектура Чарльстона относилась, в основном, к восемнадцатому столетию и приятно напоминала большинство избранных кварталов Бата, Брайтона и Лондона с многочисленными церковными шпилями, прокалывающими небосклон. Во время осмотра достопримечательностей из окна великолепной кареты, принадлежащей миссис Ровене Уилкинс, самой популярной чарльстонской светской даме, она даже обнаружила церковь, выстроенную по образцу лондонской церкви Святого Мартина. Беренис начала пересматривать свое отношение к Каролине. Возможно, она, в конце концов, и сможет обосноваться здесь. Она выкроила время, чтобы отметить это в своем дневнике, а также в письмах к отцу, леди Оливии и Люсинде.
   Себастьян почти не появлялся – ни вечером к обеду, ни ночью в ее спальне: она могла только предполагать, что он слишком занят организацией экспедиции в Мобби Коув. На сердце у нее стало легче от перспективы побыть «соломенной вдовой» во время его длительного отсутствия.
   – Я буду свободна! – весело распевала она однажды утром, собираясь выходить и роясь в ящике комода в поисках перчаток.
   В этот момент вошла Далси, неся их в руках:
   – Вот они, миледи! Чистые и свежие, как новенькие.
   – Свободна! Свободна! Свободна! – сияла Беренис, втискивая пальцы в тесную кожу. – Только представь, Далси – недели, быть может, даже месяцы без него!
   – Когда он вернется, вы уже будете королевой Чарльстона, – согласилась Далси. Она и сейчас была поражена тем количеством молодых людей, чьим вниманием удалось завладеть ее хозяйке. Они толпами увивались вокруг нее, утирая нос Перегрину.
   – Поторопись, Далси! Нам пора идти, моя дорогая! – приказала Беренис и выплыла из комнаты.
   Далси задумчиво последовала за ней, вовсе не уверенная, что бурная радость ее хозяйки была искренней – уж слишком веселой и возбужденной она казалась. По мнению Далси, под этой напускной веселостью Беренис пыталась скрыть свое смущение и вихрь чувств, который вызывал в ней Себастьян.
   Хотя Далси была ровесницей Беренис, но она выросла среди грубых обитателей лондонских трущоб и имела больше жизненного опыта. Она признавала, что люди жадны, слабы, эгоистичны и похотливы. И в этом нет ничьей вины, просто такова жизнь. Но те же люди могут быть добрыми, любящими, великодушными и самоотверженными, и нужно уметь находить равновесие между этими двумя сторонами человеческой натуры. Простая и необразованная, Далси, подобно кухонному философу, любила поразмышлять о превратностях судьбы и была благодарна за то, что ей представилась возможность выбраться из грязи и начать новую жизнь. Всегда оптимистичная, она по-сестрински относилась к Беренис и, хотя они пробыли вместе совсем короткое время, понимала ее, быть может, как никто другой. Далси нравился Чарльстон – так же, как и ее хозяйке, – и сейчас они отправлялись на пикник.
   Беренис сбежала по ступенькам витой лестницы с железными перилами. Ее белое платье развевалось, ленты и перья роскошной шляпы раскачивались в такт движениям. Дэмиан взглянул на нее, когда она спускалась по лестнице, и порадовался происшедшей перемене: сейчас она гораздо больше походила на ту веселую девушку, которую он знал раньше. Но в то же время он с грустью сознавал, что главной причиной ее счастья было отсутствие Себастьяна. Сопровождаемые Далси и Чоли, одетыми в одинаковые муслиновые платья и чепцы, отличающие слуг семьи Лажуниссе, Беренис, Дэмиан и Перегрин сели в фаэтон, кучер стегнул лошадей и экипаж быстро покатил по городу к месту пикника.
   Когда они прибыли, все уже были в сборе. Нарядно одетые дамы и элегантные джентльмены сидели, облокотясь на подушки, на ковриках, расстеленных в тени. Это была молодежная компания, так как Беренис старалась избегать общества пожилых дам. Тут было с полдюжины хорошеньких девушек со своими дуэньями, которые обмахивались веерами и сплетничали под деревьями немного поодаль, и примерно такое же число приятных молодых людей, таких же щеголеватых, как и английские джентльмены.
   Фаэтон остановился рядом с шеренгой других экипажей, и Беренис прошла небольшое расстояние к месту общего сбора. Лакеи сновали взад и вперед, распаковывая корзины и подавая еду. Какая это была еда! Беренис уже боялась растолстеть, потому что местная кухня была бесподобна. Молодые люди, заметив ее, подскочили, соперничая друг с другом за право первым предложить ей руку, но Грег опередил всех.
   – Доброе утро, Беренис! – сказал он, улыбаясь своими голубыми глазами. Он определил себя в ее гиды в течение этой недели, и, кроме того, решил не спускать глаз с ветреной жены Себастьяна, делая это так незаметно, что она даже и не подозревала о его намерении.
   Они были не единственными, кто наслаждался чудесным днем. Еще несколько компаний гуляли или сидели, любуясь и восхищаясь природой. Там был даже художник с блокнотом и карандашом, делающий наброски. Семьи отдыхали под деревьями; влюбленные бродили рука об руку; небольшая компания джентльменов играла в карты. Если бы не море, кусты магнолии и экзотические цветы, можно было бы подумать, что они в Сент-Джеймском парке в Мейфере.
   Беренис грациозно устроилась среди подушек, и Грег принес ей несколько блюд на выбор и поставил перед ней. Беренис была еще плохо знакома с местной кухней, и он предложил попробовать блюдо из креветок, перепела, фаршированного маисовым хлебом, и моллюсков, поданных в персиковом соусе, фруктовые пирожные и устриц с гарниром из обжаренных грецких орехов. На десерт он принес земляничный мусс.
   – Ммм… – она издала протяжный, удовлетворенный вздох, вытирая пальцы 6 накрахмаленную белую салфетку. – О, это было восхитительно! Мне очень нравится здешняя пища.
   – Надеюсь, не только пища, графиня, – сказал один из молодых аристократов, красивый юноша по имени Брэдли Бейнис, темноволосый, сероглазый, стройный и очень элегантно одетый. Отпрыск известной в городе семьи, он был самым настойчивым поклонником Беренис с тех пор, как она появилась в чарльстонском обществе.
   Беренис взглянула на него из-под длинных ресниц. Она не собиралась поощрять его ухаживания, страшась гнева Себастьяна, но было так приятно снова пококетничать, увидеть, как загораются глаза мужчины, когда он смотрит на нее, принимать комплименты, давать туманные обещания…
   – О, конечно же нет, сэр, – ответила она мягко. – Мне многое здесь нравится.
   – Смею я надеяться, что в этот перечень включили и меня? – прошептал он ей на ухо, прижавшись к ее плечу своим.
   – Я замужем. Кажется, вы забыли! – В первый раз Беренис оценила преимущества обручального кольца: какая полезная вещь, чтобы удерживать на расстоянии слишком пылкого обожателя!
   – О нет, мэм! Я этого не забыл. Как я могу, когда ваш муж – один из самых метких стрелков в этих краях? Никто, находясь в здравом рассудке, не захочет получить от него вызов на дуэль. Но я считаю, что он постыдно пренебрегает вами. Будь я вашим мужем, я бы не оставлял вас одну! – Заметив, что Грег наблюдает за ним, возвращаясь с двумя бокалами вина, Брэдли отодвинулся от Беренис.
   Она приняла бокал из рук Грега и, подстрекаемая духом чистейшего озорства, сказала:
   – Брэдли считает, что Себастьян пренебрегает мною…
   Грег слегка нахмурился, вытягивая ноги на траве рядом с ней:
   – Сейчас он очень занят.
   Она откинулась на гору подушек, томно обмахиваясь веером из страусовых перьев:
   – А вам известно, где он сейчас?
   – Само собой. Он в фехтовальном зале монсеньора Этьена.
   Она не ожидала такого ответа:
   – Зачем?
   – Любит поддерживать себя в хорошей форме, и, кроме того, там, куда мы направляемся, понадобятся боевые навыки. – Грег многозначительно посмотрел на Брэдли.
   – Мы можем поехать и посмотреть? – спросила она и удивленно подумала: «Почему я говорю это?»
   – Если хотите…
   – Вы оставляете нас так скоро, графиня? – Брэдли подскочил, когда она встала. О, этот юноша с безупречными манерами! Казалось, американцы всегда помнят, что порядочный джентльмен никогда не останется сидеть, когда женщина стоит, если это не служанка, конечно.
   – Мне пришла в голову идея поехать в фехтовальный зал, – сказала она безразличным тоном, подзывая Далси и Чоли. Девушки подошли неохотно, так как у них тоже успел появиться свой круг обожателей среди лакеев.
   – Вы будете вечером в театре? – спросил Брэдли, сдерживая пыл, потому что Грег слышал их разговор.
   – Разумеется, – и Беренис одарила его ослепительной улыбкой, раскрыла зонтик и направилась к экипажу, опираясь на руку Грега.
   Дом монсеньора Этьена, расположенный в районе Оулд Маркет, когда-то был жилым, но теперь большая гостиная на первом этаже была очищена от мебели и ковров. На стенах располагались стеллажи для рапир и полки, заполненные защитной одеждой и фехтовальными масками. Зал был популярен среди чарльстонских франтов, которые хотели знать приемы сражения на рапирах и шпагах. Хотя дуэли были запрещены, у каждого джентльмена Каролины мог появиться повод защитить свою честь.
   Более популярны были пистолеты, но иногда использовалось холодное оружие.
   Перегрин предпочел остаться на пикнике, а Дэмиан поехал с Беренис и Грегом. Войдя, они увидели двух участников поединка, которые вели упорный бой, не уступая друг другу. Лязг стали и топот ног эхом отдавались в стенах комнаты. Оба фехтовальщика были в масках, белых стеганых куртках, нанковых бриджах, чулках и туфлях. Монсеньор Этьен, француз, обладатель плотного телосложения и весьма вспыльчивого нрава, стоял в стороне, внимательно наблюдая за ними, критикуя их действия и время от времени выкрикивая указания.
   Некоторое время он не замечал вновь прибывших, и Беренис взяла один из стульев, стоящих в ряд вдоль стены. Грег прислонился плечом к двери, наблюдая приемы, изредка роняя слова поощрения или презрения. Более высокий фехтовальщик, в котором невозможно было не узнать Себастьяна, хотя он и был в маске, казался более опытным. Создавалось впечатление, что он действует вяло и выглядит расслабленным, но в то же время он парировал каждый выпад с молниеносной скоростью, не давая шанса противнику пробить свою оборону. У другого участника не было недостатка в мастерстве или смелости. Это был горячий боец, иногда довольно стремительный, но все равно ему не удавалось сломить сверкающий клинок противника.