Страница:
За несколько часов боя христианское войско очень устало, многочисленные раны буквально обескровили защитников, в то время как на место павших сарацин все время приходили новые ратники.
В момент, когда казалось, что чаша весов окончательно качнулась в сторону румийского воинства, за спинами норманнов послышались долгожданные трубы лотарингцев. Впереди, во главе пятидесяти рыцарей личной охраны, в бой летел сам граф Бульонский, за ним – бесчисленные ряды латной кавалерии, цвет его воинства. Шестидесятитысячная армия с ходу бросилась в атаку.
Теперь ширина сражения позволяла султану использовать все резервы, что он и поспешил сделать. В разворачивавшихся в боевой порядок лотарингцев врезались свежие отряды тюрок, арабов, хорасанцев. Место гулямов перед баррикадами норманнов заняли пешие дейлемиты, секироносцы и отряды городских ополчений. Сражение вспыхнуло с новой яростью.
Силы сторон сравнялись.
5
6
7
Глава 7
1
2
В момент, когда казалось, что чаша весов окончательно качнулась в сторону румийского воинства, за спинами норманнов послышались долгожданные трубы лотарингцев. Впереди, во главе пятидесяти рыцарей личной охраны, в бой летел сам граф Бульонский, за ним – бесчисленные ряды латной кавалерии, цвет его воинства. Шестидесятитысячная армия с ходу бросилась в атаку.
Теперь ширина сражения позволяла султану использовать все резервы, что он и поспешил сделать. В разворачивавшихся в боевой порядок лотарингцев врезались свежие отряды тюрок, арабов, хорасанцев. Место гулямов перед баррикадами норманнов заняли пешие дейлемиты, секироносцы и отряды городских ополчений. Сражение вспыхнуло с новой яростью.
Силы сторон сравнялись.
5
Люди Горового шли в бой в составе шеститысячного отряда епископа Адемара. Костя, вспомнивший подробности битвы, рассказанные Сомоховым, предложил казаку необычный план.
По словам Улугбека Карловича, судьба сражения была предрешена. Даже объединенные силы норманнов и лотарингцев не могли сравняться с мощью румийского султана. Положение могло бы выправиться, если бы до поля боя дошли отряды Раймунда Тулузского, самой многочисленной армии христиан. Но провансальцы умудрились заблудиться где-то среди холмов Фригийского плоскогорья. Сражение должно было длиться весь день и закончиться к ночи уничтожением норманнского лагеря вместе с его вождями и отходом Готфрида.
По мнению Малышева и Горового, знать это и не попробовать вмешаться было бы предательством.
После того как гонцы, прискакавшие от норманнов, подтвердили сведения о засаде, Горовой предложил епископу услуги своих людей в качестве проводников. Тансадис, оставшийся в Никее, на прощание прислал в распоряжение рыцаря двух местных жителей, армян, ходивших с купцами по землям румийского султаната и знавших здесь все дороги и колодцы. Один из них был послан к Готфриду, второй вел шеститысячный корпус воинственного прелата к полю боя.
Вся территория была покрыта высокими холмами и глубокими балками, по которым можно было провести незаметно целое войско. Именно эти особенности местности собирались использовать русичи. Горовой уговаривал епископа незаметно подойти как можно ближе к султанскому шатру и, пока лотарингцы и норманны сдерживают основные силы азиатов, стремительным рывком захватить самого Кылыч-Арслана. Как бы ни был высок дух воинов ислама, но гибель или пленение командира заставит их дрогнуть.
Этот план был авантюрен, поэтому неудивительно, что епископ предложение отклонил. Зато принял услуги местного проводника. Отряд шел за лотарингцами, и престарелый прелат боялся опоздать к сражению. Поэтому епископ потребовал, чтобы его воинов вели по другим дорогам, не занятым растянувшейся армией графа Бульонского.
Сражение было в самом разгаре. Эффект от удара рыцарской кавалерии лотарингцев понемногу сошел на нет, и уже знамена со стихами Корана начали понемногу отодвигать от поредевшей линии норманнов колонны немцев, а провансальцев все еще не было видно.
Боэмунд и Роберт Фландрский, собрав большинство боеспособных воинов, попробовали опрокинуть массу мусульманской пехоты, но высланные на помощь отряды тюрок непрерывным огнем с холмов сумели вернуть в пределы лагеря пошедших на прорыв викингов. От холма, на котором раскинулся в начале сражения шатер султана, в сторону прогибающейся под ударами хорасанской тяжелой кавалерии линии немцев двинулись гилман худжрийа личная охрана султана, старая гвардия этого властителя Малой Азии.
Проводник заблудился. Бой был где-то рядом, но корпус Адемара де Пюи только бесцельно кружил по узким балкам, каждый раз продираясь через густые кусты на чье-то брошенное поле или в плодовый сад. Лицо немолодого епископа налилось кровью от гнева, но вешать виновных он пока не спешил. Епископ сам настоял, чтобы они двигались не по привычным наезженным дорогам, и вина за то, что отряд сбился с пути, лежала и на нем. Возможно, большинству феодалов это не помешало бы зарубить не оправдавшего ожидания проводника, но епископ стремился воспитать в себе христианское смирение. Поэтому армянин был еще жив… Как и Горовой.
Наконец разведчики, высланные на шум битвы, сообщили, что, благодаря ошибке проводника, они почти добрались до султанского обоза. Выбор был невелик: постараться незаметно вернуться обратно и соединиться с основными силами христиан или атаковать немедленно. Адемар раздумывать не стал.
С криками «Пюи!» две тысячи кавалерии и четыре тысячи пехоты обрушились на обозников. Те, как и следовало ожидать, побежали сразу.
Костя скакал на своей лошадке рядом с Тимофеем Михайловичем в первых рядах. С другой стороны несся верхом горе-проводник. Искупать свою «провинность» они должны были кровью. Армянин смыл первым: еще до первых рядов мусульман оставалось без малого сотня шагов, когда бронебойная стрела тюрка пробила его навылет.
Малышев держал в правой руке длинное копье, владеть которым он так и не научился, и истово молился. Поле, раскинувшееся перед воинами епископа, было заполнено бесчисленными толпами, над которыми реяли знамена с непривычными письменами. Далекие штандарты и флаги христиан казались призрачными и недосягаемыми. Атака была обречена… И с тем большей яростью шли в бой соседние рыцари.
Кавалерия Адемара врезалась в строй брошенной под нового врага немногочисленной тюркской родовой кавалерии султана. Вид христиан в тылу подтверждал все опасения мусульман относительно «коварства» противника. Шесть тысяч христиан приняли за авангард провансальцев. Будь у султана еще незадействованные резервы, возможно, ситуацию молено было выправить.
…Копье Кости скользнуло по щиту противника, подставленному под удар, и врезалась в круп его коня. Раненое животное присело на задние ноги, отчего удар тюрка пришелся не по шее русича, а скользнул по его спине, защищенной кольчугой. Ответить на выпад Костя не успел, набравшая ход лошадь вынесла его на следующего врага, оставив первого тюрка на долю Трондта. Сицилиец, копье которого только что завязло в теле какого-то обозника, рекрутированного на защиту султана, с лету боевым молотом припечатал врага к луке седла, обратным ударом отбросил от себя еще одного противника и схлестнулся со следующим претендентом на льготную путевку в рай.
Малышеву было туго. Он отмахивался сразу от двух наседавших на него тюрок. Молодые кочевники с горящими глазами смело рубили щит русича, пока тот крутился, пытаясь достать кого-нибудь из нападавших. В первые же секунды Косте перерубили копье. Теперь он орудовал более привычным, но и менее длинным мечом. Выходцу из двадцатого века пришлось бы совсем несладко, если бы не помощь сражавшегося рядом Горового. Тимофей Михайлович, так же как товарищ, потерял копье в самом начале схватки, но не растерялся, выхватил из рук мертвого тюрка короткую пику и орудовал привычным оружием с легкостью швейной иглы, не давая врагам ни приблизиться, ни уйти от смертоносного противника.
Слева должен был быть Эйрик, второй из норманнских копейщиков, но по ходу боя он переместился по правую руку от Горового, прикрывая фланг своего господина, пока Трондт защищает тыл. Лучники и арбалетчик рыцаря из Полоцка шли в бой в рядах пехоты, посланной Адемаром на штурм укрепленного обоза султана.
Впрочем, все построения были достаточно условны. Линия атаки были смешана в самом начале, превратив бой в поединки один на один и схватки небольших групп.
Тимофей Михайлович неуловимым движением попал острием пики в открытую шею одного из противников Кости. Тюрок пожалел золота на ламилярные [62]доспехи. Второй, увидев гибель товарища, смешался и начал подавать назад. Малышев воспользовался смятением неприятеля и перешел в атаку. Его меч несколько раз чиркнул по чешуйчатой броне всадника и барду [63]коня, но не нанес серьезных ранений. Пока Костя, управляя приплясывавшей под ним лошадью, примеривался для очередного удара, на тюрка вдруг наскочил какой-то незнакомый рыцарь. Шутя отбив неловкий выпад мусульманина, он раскроил голову врага своим шестопером.
Малышев послал своего скакуна вперед, но оказалось, что врагов перед ним не осталось. Тюрки, ошеломленные яростью франков, бежали с поля боя, оставив путь к шатру султана без прикрытия.
Трубы мусульман жалостливо запели, созывая правоверных на защиту Кылыч-Арслана. Несколько отрядов гулямов, рубившихся с лангедокцами, бросились назад.
Это послужило сигналом.
Паника захлестнула армию румийского султаната. Один за другим сиятельные сельджукские эмиры, не знавшие поражений на протяжении десятилетий, начали покидать поле боя. Пока верные гулямы ценой собственной жизни прикрывали отход Кылыч-Арслана, большинство беков и эмиров начали отводить свои отряды. Увидев панику среди благородных, побежали пехотинцы и ополченцы. Дейлемиты и наемники-армяне, бравшие приступом лагерь норманнов, попробовали прикрыть обоз, но викинги, собранные неукротимым Боэмундом и Робертом Норманнским, бросились в яростную атаку и опрокинули врага, сея панику и хаос.
Через несколько минут пятилась уже вся армия султана. Отступление быстро переросло в бегство, где быстроногие лошади значат куда больше хороших доспехов.
Христиане, измученные боем, даже не смогли преследовать врага.
Войско Христово одержало первую решительную победу.
По словам Улугбека Карловича, судьба сражения была предрешена. Даже объединенные силы норманнов и лотарингцев не могли сравняться с мощью румийского султана. Положение могло бы выправиться, если бы до поля боя дошли отряды Раймунда Тулузского, самой многочисленной армии христиан. Но провансальцы умудрились заблудиться где-то среди холмов Фригийского плоскогорья. Сражение должно было длиться весь день и закончиться к ночи уничтожением норманнского лагеря вместе с его вождями и отходом Готфрида.
По мнению Малышева и Горового, знать это и не попробовать вмешаться было бы предательством.
После того как гонцы, прискакавшие от норманнов, подтвердили сведения о засаде, Горовой предложил епископу услуги своих людей в качестве проводников. Тансадис, оставшийся в Никее, на прощание прислал в распоряжение рыцаря двух местных жителей, армян, ходивших с купцами по землям румийского султаната и знавших здесь все дороги и колодцы. Один из них был послан к Готфриду, второй вел шеститысячный корпус воинственного прелата к полю боя.
Вся территория была покрыта высокими холмами и глубокими балками, по которым можно было провести незаметно целое войско. Именно эти особенности местности собирались использовать русичи. Горовой уговаривал епископа незаметно подойти как можно ближе к султанскому шатру и, пока лотарингцы и норманны сдерживают основные силы азиатов, стремительным рывком захватить самого Кылыч-Арслана. Как бы ни был высок дух воинов ислама, но гибель или пленение командира заставит их дрогнуть.
Этот план был авантюрен, поэтому неудивительно, что епископ предложение отклонил. Зато принял услуги местного проводника. Отряд шел за лотарингцами, и престарелый прелат боялся опоздать к сражению. Поэтому епископ потребовал, чтобы его воинов вели по другим дорогам, не занятым растянувшейся армией графа Бульонского.
Сражение было в самом разгаре. Эффект от удара рыцарской кавалерии лотарингцев понемногу сошел на нет, и уже знамена со стихами Корана начали понемногу отодвигать от поредевшей линии норманнов колонны немцев, а провансальцев все еще не было видно.
Боэмунд и Роберт Фландрский, собрав большинство боеспособных воинов, попробовали опрокинуть массу мусульманской пехоты, но высланные на помощь отряды тюрок непрерывным огнем с холмов сумели вернуть в пределы лагеря пошедших на прорыв викингов. От холма, на котором раскинулся в начале сражения шатер султана, в сторону прогибающейся под ударами хорасанской тяжелой кавалерии линии немцев двинулись гилман худжрийа личная охрана султана, старая гвардия этого властителя Малой Азии.
Проводник заблудился. Бой был где-то рядом, но корпус Адемара де Пюи только бесцельно кружил по узким балкам, каждый раз продираясь через густые кусты на чье-то брошенное поле или в плодовый сад. Лицо немолодого епископа налилось кровью от гнева, но вешать виновных он пока не спешил. Епископ сам настоял, чтобы они двигались не по привычным наезженным дорогам, и вина за то, что отряд сбился с пути, лежала и на нем. Возможно, большинству феодалов это не помешало бы зарубить не оправдавшего ожидания проводника, но епископ стремился воспитать в себе христианское смирение. Поэтому армянин был еще жив… Как и Горовой.
Наконец разведчики, высланные на шум битвы, сообщили, что, благодаря ошибке проводника, они почти добрались до султанского обоза. Выбор был невелик: постараться незаметно вернуться обратно и соединиться с основными силами христиан или атаковать немедленно. Адемар раздумывать не стал.
С криками «Пюи!» две тысячи кавалерии и четыре тысячи пехоты обрушились на обозников. Те, как и следовало ожидать, побежали сразу.
Костя скакал на своей лошадке рядом с Тимофеем Михайловичем в первых рядах. С другой стороны несся верхом горе-проводник. Искупать свою «провинность» они должны были кровью. Армянин смыл первым: еще до первых рядов мусульман оставалось без малого сотня шагов, когда бронебойная стрела тюрка пробила его навылет.
Малышев держал в правой руке длинное копье, владеть которым он так и не научился, и истово молился. Поле, раскинувшееся перед воинами епископа, было заполнено бесчисленными толпами, над которыми реяли знамена с непривычными письменами. Далекие штандарты и флаги христиан казались призрачными и недосягаемыми. Атака была обречена… И с тем большей яростью шли в бой соседние рыцари.
Кавалерия Адемара врезалась в строй брошенной под нового врага немногочисленной тюркской родовой кавалерии султана. Вид христиан в тылу подтверждал все опасения мусульман относительно «коварства» противника. Шесть тысяч христиан приняли за авангард провансальцев. Будь у султана еще незадействованные резервы, возможно, ситуацию молено было выправить.
…Копье Кости скользнуло по щиту противника, подставленному под удар, и врезалась в круп его коня. Раненое животное присело на задние ноги, отчего удар тюрка пришелся не по шее русича, а скользнул по его спине, защищенной кольчугой. Ответить на выпад Костя не успел, набравшая ход лошадь вынесла его на следующего врага, оставив первого тюрка на долю Трондта. Сицилиец, копье которого только что завязло в теле какого-то обозника, рекрутированного на защиту султана, с лету боевым молотом припечатал врага к луке седла, обратным ударом отбросил от себя еще одного противника и схлестнулся со следующим претендентом на льготную путевку в рай.
Малышеву было туго. Он отмахивался сразу от двух наседавших на него тюрок. Молодые кочевники с горящими глазами смело рубили щит русича, пока тот крутился, пытаясь достать кого-нибудь из нападавших. В первые же секунды Косте перерубили копье. Теперь он орудовал более привычным, но и менее длинным мечом. Выходцу из двадцатого века пришлось бы совсем несладко, если бы не помощь сражавшегося рядом Горового. Тимофей Михайлович, так же как товарищ, потерял копье в самом начале схватки, но не растерялся, выхватил из рук мертвого тюрка короткую пику и орудовал привычным оружием с легкостью швейной иглы, не давая врагам ни приблизиться, ни уйти от смертоносного противника.
Слева должен был быть Эйрик, второй из норманнских копейщиков, но по ходу боя он переместился по правую руку от Горового, прикрывая фланг своего господина, пока Трондт защищает тыл. Лучники и арбалетчик рыцаря из Полоцка шли в бой в рядах пехоты, посланной Адемаром на штурм укрепленного обоза султана.
Впрочем, все построения были достаточно условны. Линия атаки были смешана в самом начале, превратив бой в поединки один на один и схватки небольших групп.
Тимофей Михайлович неуловимым движением попал острием пики в открытую шею одного из противников Кости. Тюрок пожалел золота на ламилярные [62]доспехи. Второй, увидев гибель товарища, смешался и начал подавать назад. Малышев воспользовался смятением неприятеля и перешел в атаку. Его меч несколько раз чиркнул по чешуйчатой броне всадника и барду [63]коня, но не нанес серьезных ранений. Пока Костя, управляя приплясывавшей под ним лошадью, примеривался для очередного удара, на тюрка вдруг наскочил какой-то незнакомый рыцарь. Шутя отбив неловкий выпад мусульманина, он раскроил голову врага своим шестопером.
Малышев послал своего скакуна вперед, но оказалось, что врагов перед ним не осталось. Тюрки, ошеломленные яростью франков, бежали с поля боя, оставив путь к шатру султана без прикрытия.
Трубы мусульман жалостливо запели, созывая правоверных на защиту Кылыч-Арслана. Несколько отрядов гулямов, рубившихся с лангедокцами, бросились назад.
Это послужило сигналом.
Паника захлестнула армию румийского султаната. Один за другим сиятельные сельджукские эмиры, не знавшие поражений на протяжении десятилетий, начали покидать поле боя. Пока верные гулямы ценой собственной жизни прикрывали отход Кылыч-Арслана, большинство беков и эмиров начали отводить свои отряды. Увидев панику среди благородных, побежали пехотинцы и ополченцы. Дейлемиты и наемники-армяне, бравшие приступом лагерь норманнов, попробовали прикрыть обоз, но викинги, собранные неукротимым Боэмундом и Робертом Норманнским, бросились в яростную атаку и опрокинули врага, сея панику и хаос.
Через несколько минут пятилась уже вся армия султана. Отступление быстро переросло в бегство, где быстроногие лошади значат куда больше хороших доспехов.
Христиане, измученные боем, даже не смогли преследовать врага.
Войско Христово одержало первую решительную победу.
6
После того как султан покинул поле боя, епископ бросил кавалерию на помощь собственной пехоте, завязшей среди повозок многочисленного вражеского обоза. Тысячи обозников и десятки тысяч воинов ислама могли просто раздавить четыре тысячи христиан, мешающих им уносить ноги.
Конные латники Адемара де Пюи пронеслись лавой по центру лагеря, опрокидывая организованные очаги сопротивления. Те немногие сарацины, кто не поддался панике, полегли под копытами закованных в железо лошадей. Победа была полной.
Дальше наступила самая приятная для воинов пора грабежа. Военная добыча, на которую каждый солдат имеет священное право, лежала перед христианским воинством. Лагерь Кылыч-Арслана, полный роскошных вещей, запасы мусульманского войска, казна – все это ждало триумфаторов.
Опьяненные азартом битвы, залитые кровью, с безумными глазами, оттого что выжили и победили, они врывались в оставленные палатки и под купола невиданных по красоте шатров, хватая все, до чего могли дотянуться, собирая по полю табуны лошадей, снимая с убитых врагов невиданной красоты доспехи, кольца, обручья, срывая искусно украшенные седла и упряжь с павших скакунов. Кроме золота и серебра, драгоценностей и дорогих одежд христианам достались бесчисленные стада овец, верблюдов, ослов и лошадей, горы припасов, тысячи тягловых быков.
Трондт и Эйрик раздобыли себе яркие плащи и кучу золотых перстней. Трое лучников обзавелись приличными доспехами и сапогами взамен стоптанных. Чуча щеголял в новом шлеме. Пояс каждого теперь украшал увесистый кошель, полный монет. По неписаным законам треть добычи воины презентовали своему командиру, а тот в свою очередь своему. Таким образом Горовой разжился целым сундуком, полным серебряных блюд, кубков, серебряных и медных монет. И заодно и кучей вещей, обладающих ценностью, но имевших определенные габариты, из-за чего рядовые воины старались сбыть их своему сюзерену.
Костю также захлестнула тяга наживы. Он снял с пояса убитого тюрка булатную саблю, усыпанную каменьями, нашел прекрасный лук в дорогом колчане, шлем тонкой работы и срезал три кошеля. Но, в отличие от большинства освободителей Святого Гроба, он не рубил пальцы мертвым и раненым врагам, срывая перстни, и не стал сдирать с трупов дорогие одежды. Брезговал.
Кроме того, неожиданно для себя Костя стал рабовладельцем. Когда запал боя прошел, полностью уступив место азарту грабежа, прямо под копыта его коня из какой-то палатки вдруг выскочили трое арабов: седовласый мужчина с закутанной в паранджу женщиной и паренек не старше пятнадцати лет. Они не были вооружены. Малышев проехал бы мимо, но арабы умоляли взять их под свое покровительство, хватаясь за стремена и протягивали к нему пустые руки.
Костя уже видел, как ведут себя с пленными норманны. Воины Боэмунда дорвались до обоза последними, но шуму от них было немало. Скандинавы резали мужчин, насиловали женщин, поднимали на копья детей и подростков. Многие сицилийцы потеряли в бою товарищей и кипели жаждой мщения.
Когда к умоляющим арабам двинулись озверевшие викинги, Косте пришлось вынуть меч и поднять его над склоненными мусульманами. Он объявлял их своей добычей. Лошадь русича загородила арабов от бежавших к ним залитых кровью сицилийцев. Норманны попробовали качать права, но вид громадного русича был достаточно красноречив, а несколько ругательств, заимствованных из лексикона дружины гостеприимного ярла Хобурга, приютившего выходцев из двадцатого века в первые их дни в новом времени, показали варягам, что «франк» не шутит. Добычи хватало на всех, и, попререкавшись немного для порядка, норманны отошли в сторону. Косте пришлось завязывать с грабежом и двигаться к знамени епископа, белеющему невдалеке. Троица пленников жалась к лошади своего свежеиспеченного хозяина, не скупясь на слова благодарности.
Конные латники Адемара де Пюи пронеслись лавой по центру лагеря, опрокидывая организованные очаги сопротивления. Те немногие сарацины, кто не поддался панике, полегли под копытами закованных в железо лошадей. Победа была полной.
Дальше наступила самая приятная для воинов пора грабежа. Военная добыча, на которую каждый солдат имеет священное право, лежала перед христианским воинством. Лагерь Кылыч-Арслана, полный роскошных вещей, запасы мусульманского войска, казна – все это ждало триумфаторов.
Опьяненные азартом битвы, залитые кровью, с безумными глазами, оттого что выжили и победили, они врывались в оставленные палатки и под купола невиданных по красоте шатров, хватая все, до чего могли дотянуться, собирая по полю табуны лошадей, снимая с убитых врагов невиданной красоты доспехи, кольца, обручья, срывая искусно украшенные седла и упряжь с павших скакунов. Кроме золота и серебра, драгоценностей и дорогих одежд христианам достались бесчисленные стада овец, верблюдов, ослов и лошадей, горы припасов, тысячи тягловых быков.
Трондт и Эйрик раздобыли себе яркие плащи и кучу золотых перстней. Трое лучников обзавелись приличными доспехами и сапогами взамен стоптанных. Чуча щеголял в новом шлеме. Пояс каждого теперь украшал увесистый кошель, полный монет. По неписаным законам треть добычи воины презентовали своему командиру, а тот в свою очередь своему. Таким образом Горовой разжился целым сундуком, полным серебряных блюд, кубков, серебряных и медных монет. И заодно и кучей вещей, обладающих ценностью, но имевших определенные габариты, из-за чего рядовые воины старались сбыть их своему сюзерену.
Костю также захлестнула тяга наживы. Он снял с пояса убитого тюрка булатную саблю, усыпанную каменьями, нашел прекрасный лук в дорогом колчане, шлем тонкой работы и срезал три кошеля. Но, в отличие от большинства освободителей Святого Гроба, он не рубил пальцы мертвым и раненым врагам, срывая перстни, и не стал сдирать с трупов дорогие одежды. Брезговал.
Кроме того, неожиданно для себя Костя стал рабовладельцем. Когда запал боя прошел, полностью уступив место азарту грабежа, прямо под копыта его коня из какой-то палатки вдруг выскочили трое арабов: седовласый мужчина с закутанной в паранджу женщиной и паренек не старше пятнадцати лет. Они не были вооружены. Малышев проехал бы мимо, но арабы умоляли взять их под свое покровительство, хватаясь за стремена и протягивали к нему пустые руки.
Костя уже видел, как ведут себя с пленными норманны. Воины Боэмунда дорвались до обоза последними, но шуму от них было немало. Скандинавы резали мужчин, насиловали женщин, поднимали на копья детей и подростков. Многие сицилийцы потеряли в бою товарищей и кипели жаждой мщения.
Когда к умоляющим арабам двинулись озверевшие викинги, Косте пришлось вынуть меч и поднять его над склоненными мусульманами. Он объявлял их своей добычей. Лошадь русича загородила арабов от бежавших к ним залитых кровью сицилийцев. Норманны попробовали качать права, но вид громадного русича был достаточно красноречив, а несколько ругательств, заимствованных из лексикона дружины гостеприимного ярла Хобурга, приютившего выходцев из двадцатого века в первые их дни в новом времени, показали варягам, что «франк» не шутит. Добычи хватало на всех, и, попререкавшись немного для порядка, норманны отошли в сторону. Косте пришлось завязывать с грабежом и двигаться к знамени епископа, белеющему невдалеке. Троица пленников жалась к лошади своего свежеиспеченного хозяина, не скупясь на слова благодарности.
7
Вечером был пир.
Поминали убитых, которым достались гигантские погребальные костры и тысячи могил. Праздновали великую победу и невиданную добычу.
Потерь среди христиан было множество. Погибла почти треть норманнов и четвертая часть лотарингцев, десятки тысяч людей получили раны, над которыми сейчас трудились монахи и лекари, некоторые просто сгинули в бесчисленных холмах, напоровшись на превосходящие силы врага.
Из отряда Горового вечером не смогли досчитаться двух человек. Лучник-валлиец Рис и Марко, второй пушкарь из расчета «Адама», сражались рядом и погибли почти одновременно, попав под стрелы идущих на прорыв телохранителей какого-то эмира. Кроме того, Ходри и Гарет были серьезно ранены, что с учетом все еще лежачего Захара увеличило лазарет отряда до трех человек. Все остальные щеголяли порезами и неглубокими ранами, за которыми также необходим был уход, но были боеспособны.
Это были те мелочи, на которые оставшиеся в живых не обращали внимания. Лагерь крестоносцев отмечал победу. Десятки тысяч костров жарили для победителей мясо. Сотни коров и овец пели под нож. Хорошим тоном считалось, если на вертеле крутилась цельная туша, даже если у костра сидело не более пяти воинов. Добыча жгла руки… Всю ночь внезапно разбогатевшие кнехты выменивали друг у друга понравившиеся вещи, продавали рабов и захваченный скот тут же появившимся византийским купцам, получая взамен бочки вина. К утру, когда до поля боя наконец добрались провансальцы, лагерь спал беспробудным сном. И если были в нем трезвые, то это были или монахи, или рабы, нашедшие себе новых хозяев.
К утру выяснилось, что за двух трофейных лошадей вместе с седлами Костя выменял себе шестерых верблюдов. Ситуация усугублялась тем, что, откуда у него появились лошади, сам Малышев помнил смутно: то ли выменял их перед этим на пару чьих-то блюд, то ли выиграл. В любом случае, что делать со стадом одногорбых «кораблей пустыни», никто не знал.
Когда Малышев уже окончательно решил, что необходимо идти искать скупщиков и вдувать им этих животных «за сколько дадут», из-под палатки выползли на свет божий свежеиспеченные рабы. Прибыв к лагерю епископа и отыскав в столпотворении знамя Горового, Костя поручил свои трофеи оставленному на хозяйстве толстяку Тони, выполнявшему при рыцаре роль слуги и повара. А тот не придумал ничего лучше, чем связать троицу и бросить их под полог хозяйского шатра. Во вчерашней вакханалии по поводу победы гулять в арабской одежде было опасно: множество норманнов и суровых немцев слишком рьяно отмечали смерть товарищей. После полуночи далее византийцы поспешили свернуть свои навесы и исчезнуть из лагеря, пока воинство не протрезвеет.
Теперь же армия мучилась.
Малышев почесал гудящую голову. Что же делать с такой прорвой верблюдов? Где найти покупателя на это счастье? С другой стороны, может, у них неплохое мясо?
В животе заурчало. На потухших углях костра валялась обгоревшая туша молодого бычка. За весь прошлый день в животах у них не было ни крошки, и после победы норманны быстро зарезали и освежевали одного из двух захваченных в лагере телят. На разделку туши терпения не хватило, поэтому бычка жарили целиком, отрубая куски по мере готовности.
Костя срезал наиболее прожаренный кусок. Мясо было жестким и безвкусным, но голод не тетка, и бывшему фотографу пришлось есть то, что было. Пожевывая эту несоленую резину, Малышев вернулся к вопросу, что же теперь делать с пленными… И куда пристроить верблюдов?
Решив, что иногда все-таки вечер бывает помудрее утра, русич двинулся на поиски товарищей. Горового и Захара, пошатывающегося, но уже стоящего на собственных ногах, Малышев нашел у повозки византийского скупщика. Ушлый предприниматель торговал у рыцаря целый ворох дорогих одежд. По тому, как светились глазки над крючковатым носом, видно было, что купец не остается внакладе в любом случае. Брать с собой кучу окровавленных тряпок и гору кувшинов и подносов казак не желал, но и уступать добычу за десятую часть стоимости считал неправильным. Костя послушал немного, как кубанец и грек торгуются. Тут взгляд его упал на связанных в цепочку мусульман, расположившихся в тени повозки. Видимо, купец кроме рухляди скупал и рабов. Малышев робко поинтересовался, не знает ли кто, за сколько здесь можно пленников вдуть.
Византиец, сносно говорящий, пожалуй, на всех диалектах Средиземноморья, остановился и заинтересованно придвинулся к Малышеву:
– Ваш раб, сеньор, из благородных? Или это девица?
Малышев задумался. Взяв тюрок в плен, он так и не поинтересовался, кто они такие и чем занимаются. Вместо ответа русич предложил купцу самому допросить свою добычу.
Грек от предложения не отказался, но сам не пошел, а позвал небольшого юркого паренька. У палатки кроме русичей уже толпилось шестеро желающих сплавить шальное богатство, и купец уйти не мог.
Пришлось плестись обратно к палатке.
Когда оруженосец и подручный купца допели до знакомого знамени, взгляду Кости предстала благостная картина. Молодой паренек-араб чистил верблюдов, старый седовласый пленник менял повязку на плече валлийца, а девушка под присмотром Тони разделывала второго теленка и засаливала впрок куски мяса. Заметив недоумевающий взгляд Малышева, Тони пояснил, что, по словам Хоссама, – он ткнул пальцем в старика – за долиной начинаются каменистые места, где почти нет травы, и теленок долго там не протянет. А так они сохранят мясо. В ответ на вопрос, где же они достали столько соли, повар молча показал пальцем на два объемистых тюка. Оказалось, что к бокам верблюдов были приторочены несколько мешков соли, незамеченных первыми владельцами животины.
В это время помощник купца завел разговор с седовласым пленником. Полученные ответы, видимо, удовлетворили паренька. Он немного подумал и назвал Косте сумму, которую считал возможным уплатить за рабов:
– Пятьдесят безантов.
– За каждого? – уточнил Малышев.
– За всех.
Костя задумался. Сумма была смешной, но выбирать было не из чего. Пока новоиспеченный рабовладелец прикидывал, нужны ли ему эти люди или лучше продать их за любую цену, старик-араб подошел поближе.
– Господин. – Старик заискивающе заглядывал в глаза пленившего их «франка». Говорил он на неплохом немецком. – Господин, те деньги, которые вам предлагают за нас, я верну вам в пятикратном размере, господин… Я – Хоссам Ашур из Дамаска, это мои дети – Ахмед и Фатима. Я – не бедный человек. – Он подбирал слова. – У меня были определенные интересы при дворе султана, но я прибыл сюда не воевать… Если вы позволите, я пошлю своего сына за выкупом, который вам доставят в любой порт, который вы укажите. Поверьте, это будет так скоро, как только возможно.
– Двести безантов, – перебил араба помощник купца.
– Я дам тысячу безантов, – сразу же предложил Хоссам. – И еще пятьсот, если вы с сыном отпустите дочь. Ей нельзя оставаться здесь. А для гарантий вам будет достаточно и одного меня.
Грек хмыкнул, но перебивать сумму не стал. Костя подумал и согласился. Полторы тысячи – это очень приличные деньги. Да и таскать с собой одного пленника куда легче, чем трех.
– Я отпущу тебя, когда твой сын привезет выкуп. Полторы тысячи.
Хоссам просиял:
– Где блистательный господин хочет произвести обмен?
Малышев думал недолго:
– Если деньги для вас не проблема, то пускай твой сын наймет христианина. Можно византийца, можно генуэзца или венецианца. И следует за армией паломников. Тут он найдет нас.
Хоссам поклонился:
– Да будет так, господин. Все будет исполнено в точности. – Он еще раз склонился до земли. – Позволит ли сиятельный господин мне проститься с детьми и напутствовать их в деле собирания средств?
Костя кивнул.
Совещались арабы недолго. Сын Хоссама после слов отца нахмурился, но все же послушно кивнул. Зато дочь разрыдалась, бросилась на землю, обхватила ноги старика и долго не хотела вставать. Брату пришлось силой оттаскивать безутешную девушку.
«За отца переживают, – подумал Малышев. – Молодец девка».
Дети Хоссама Ашура уехали на следующее утро. Малышев даже выделил им двух верблюдов. Весь вечер дочь проплакала у колен отца, но изменить ничего не смогла.
Костя с Трондтом и Эйриком проводили их за пределы лагеря.
Поминали убитых, которым достались гигантские погребальные костры и тысячи могил. Праздновали великую победу и невиданную добычу.
Потерь среди христиан было множество. Погибла почти треть норманнов и четвертая часть лотарингцев, десятки тысяч людей получили раны, над которыми сейчас трудились монахи и лекари, некоторые просто сгинули в бесчисленных холмах, напоровшись на превосходящие силы врага.
Из отряда Горового вечером не смогли досчитаться двух человек. Лучник-валлиец Рис и Марко, второй пушкарь из расчета «Адама», сражались рядом и погибли почти одновременно, попав под стрелы идущих на прорыв телохранителей какого-то эмира. Кроме того, Ходри и Гарет были серьезно ранены, что с учетом все еще лежачего Захара увеличило лазарет отряда до трех человек. Все остальные щеголяли порезами и неглубокими ранами, за которыми также необходим был уход, но были боеспособны.
Это были те мелочи, на которые оставшиеся в живых не обращали внимания. Лагерь крестоносцев отмечал победу. Десятки тысяч костров жарили для победителей мясо. Сотни коров и овец пели под нож. Хорошим тоном считалось, если на вертеле крутилась цельная туша, даже если у костра сидело не более пяти воинов. Добыча жгла руки… Всю ночь внезапно разбогатевшие кнехты выменивали друг у друга понравившиеся вещи, продавали рабов и захваченный скот тут же появившимся византийским купцам, получая взамен бочки вина. К утру, когда до поля боя наконец добрались провансальцы, лагерь спал беспробудным сном. И если были в нем трезвые, то это были или монахи, или рабы, нашедшие себе новых хозяев.
К утру выяснилось, что за двух трофейных лошадей вместе с седлами Костя выменял себе шестерых верблюдов. Ситуация усугублялась тем, что, откуда у него появились лошади, сам Малышев помнил смутно: то ли выменял их перед этим на пару чьих-то блюд, то ли выиграл. В любом случае, что делать со стадом одногорбых «кораблей пустыни», никто не знал.
Когда Малышев уже окончательно решил, что необходимо идти искать скупщиков и вдувать им этих животных «за сколько дадут», из-под палатки выползли на свет божий свежеиспеченные рабы. Прибыв к лагерю епископа и отыскав в столпотворении знамя Горового, Костя поручил свои трофеи оставленному на хозяйстве толстяку Тони, выполнявшему при рыцаре роль слуги и повара. А тот не придумал ничего лучше, чем связать троицу и бросить их под полог хозяйского шатра. Во вчерашней вакханалии по поводу победы гулять в арабской одежде было опасно: множество норманнов и суровых немцев слишком рьяно отмечали смерть товарищей. После полуночи далее византийцы поспешили свернуть свои навесы и исчезнуть из лагеря, пока воинство не протрезвеет.
Теперь же армия мучилась.
Малышев почесал гудящую голову. Что же делать с такой прорвой верблюдов? Где найти покупателя на это счастье? С другой стороны, может, у них неплохое мясо?
В животе заурчало. На потухших углях костра валялась обгоревшая туша молодого бычка. За весь прошлый день в животах у них не было ни крошки, и после победы норманны быстро зарезали и освежевали одного из двух захваченных в лагере телят. На разделку туши терпения не хватило, поэтому бычка жарили целиком, отрубая куски по мере готовности.
Костя срезал наиболее прожаренный кусок. Мясо было жестким и безвкусным, но голод не тетка, и бывшему фотографу пришлось есть то, что было. Пожевывая эту несоленую резину, Малышев вернулся к вопросу, что же теперь делать с пленными… И куда пристроить верблюдов?
Решив, что иногда все-таки вечер бывает помудрее утра, русич двинулся на поиски товарищей. Горового и Захара, пошатывающегося, но уже стоящего на собственных ногах, Малышев нашел у повозки византийского скупщика. Ушлый предприниматель торговал у рыцаря целый ворох дорогих одежд. По тому, как светились глазки над крючковатым носом, видно было, что купец не остается внакладе в любом случае. Брать с собой кучу окровавленных тряпок и гору кувшинов и подносов казак не желал, но и уступать добычу за десятую часть стоимости считал неправильным. Костя послушал немного, как кубанец и грек торгуются. Тут взгляд его упал на связанных в цепочку мусульман, расположившихся в тени повозки. Видимо, купец кроме рухляди скупал и рабов. Малышев робко поинтересовался, не знает ли кто, за сколько здесь можно пленников вдуть.
Византиец, сносно говорящий, пожалуй, на всех диалектах Средиземноморья, остановился и заинтересованно придвинулся к Малышеву:
– Ваш раб, сеньор, из благородных? Или это девица?
Малышев задумался. Взяв тюрок в плен, он так и не поинтересовался, кто они такие и чем занимаются. Вместо ответа русич предложил купцу самому допросить свою добычу.
Грек от предложения не отказался, но сам не пошел, а позвал небольшого юркого паренька. У палатки кроме русичей уже толпилось шестеро желающих сплавить шальное богатство, и купец уйти не мог.
Пришлось плестись обратно к палатке.
Когда оруженосец и подручный купца допели до знакомого знамени, взгляду Кости предстала благостная картина. Молодой паренек-араб чистил верблюдов, старый седовласый пленник менял повязку на плече валлийца, а девушка под присмотром Тони разделывала второго теленка и засаливала впрок куски мяса. Заметив недоумевающий взгляд Малышева, Тони пояснил, что, по словам Хоссама, – он ткнул пальцем в старика – за долиной начинаются каменистые места, где почти нет травы, и теленок долго там не протянет. А так они сохранят мясо. В ответ на вопрос, где же они достали столько соли, повар молча показал пальцем на два объемистых тюка. Оказалось, что к бокам верблюдов были приторочены несколько мешков соли, незамеченных первыми владельцами животины.
В это время помощник купца завел разговор с седовласым пленником. Полученные ответы, видимо, удовлетворили паренька. Он немного подумал и назвал Косте сумму, которую считал возможным уплатить за рабов:
– Пятьдесят безантов.
– За каждого? – уточнил Малышев.
– За всех.
Костя задумался. Сумма была смешной, но выбирать было не из чего. Пока новоиспеченный рабовладелец прикидывал, нужны ли ему эти люди или лучше продать их за любую цену, старик-араб подошел поближе.
– Господин. – Старик заискивающе заглядывал в глаза пленившего их «франка». Говорил он на неплохом немецком. – Господин, те деньги, которые вам предлагают за нас, я верну вам в пятикратном размере, господин… Я – Хоссам Ашур из Дамаска, это мои дети – Ахмед и Фатима. Я – не бедный человек. – Он подбирал слова. – У меня были определенные интересы при дворе султана, но я прибыл сюда не воевать… Если вы позволите, я пошлю своего сына за выкупом, который вам доставят в любой порт, который вы укажите. Поверьте, это будет так скоро, как только возможно.
– Двести безантов, – перебил араба помощник купца.
– Я дам тысячу безантов, – сразу же предложил Хоссам. – И еще пятьсот, если вы с сыном отпустите дочь. Ей нельзя оставаться здесь. А для гарантий вам будет достаточно и одного меня.
Грек хмыкнул, но перебивать сумму не стал. Костя подумал и согласился. Полторы тысячи – это очень приличные деньги. Да и таскать с собой одного пленника куда легче, чем трех.
– Я отпущу тебя, когда твой сын привезет выкуп. Полторы тысячи.
Хоссам просиял:
– Где блистательный господин хочет произвести обмен?
Малышев думал недолго:
– Если деньги для вас не проблема, то пускай твой сын наймет христианина. Можно византийца, можно генуэзца или венецианца. И следует за армией паломников. Тут он найдет нас.
Хоссам поклонился:
– Да будет так, господин. Все будет исполнено в точности. – Он еще раз склонился до земли. – Позволит ли сиятельный господин мне проститься с детьми и напутствовать их в деле собирания средств?
Костя кивнул.
Совещались арабы недолго. Сын Хоссама после слов отца нахмурился, но все же послушно кивнул. Зато дочь разрыдалась, бросилась на землю, обхватила ноги старика и долго не хотела вставать. Брату пришлось силой оттаскивать безутешную девушку.
«За отца переживают, – подумал Малышев. – Молодец девка».
Дети Хоссама Ашура уехали на следующее утро. Малышев даже выделил им двух верблюдов. Весь вечер дочь проплакала у колен отца, но изменить ничего не смогла.
Костя с Трондтом и Эйриком проводили их за пределы лагеря.
Глава 7
ПРЕДАТЕЛЬ
1
Очнулся Улугбек не скоро. Солнце скрылось за горизонтом, когда связанного русича, после удара по голове пребывающего в бессознательном состоянии, растолкали. В первые мгновения ученый даже не понял, где он находится. Вокруг него толпились воины в толстых джуббах, заросшие черными бородами; на лицах причудливо играли блики двух небольших костров.
Он лежал на потрескавшейся, выжженной земле. Сухие побеги какого-то кустарника, сваленные кучей, закрывали большую часть обзора, но и того, что было видно, археологу хватало, чтобы понять, что вокруг него сейчас находится намного больше двадцати человек, встреченных отрядом уже мертвого Абу Шура.
В человеке, который растолкал его, ученый с удивлением узнал своего давешнего переводчика, грека Димитрия. Лицо лекаря украшал здоровенный синяк, а халат был порван в нескольких местах, но бывший слуга не выглядел забитым и запуганным. Несмотря на тугие путы на ногах и связанные руки, грек излучал жизнелюбие и уверенность.
– Очнулись? Замечательно! – Он подмигнул ученому, удивленно рассматривавшему окрестности.
– Кто они? – После удара голова разламывалась от боли. На руке не хватало странного перстня.
Лекарь удовлетворенно хмыкнул и, пододвинувшись поближе, зашептал в ухо:
– Я сказал этим варварам, что вы – видный пленник моего бывшего хозяина, за которого тот намеревался выручить большие деньги у неверных. – Он виновато пожал плечами. – Это было единственное, что пришло в голову, чтобы сохранить наши жизни.
Улугбек Карлович попробовал сосредоточиться. По-видимому, он получил сотрясение мозга, так как его слегка подташнивало.
– И что теперь?
Грек кивнул на головорезов, толпившихся у большого чана.
– Они обыскали всех и теперь ждут своего главного, чтобы решить, что делать дальше.
Мысли путались и разбегались, в голове, занятой тугими волнами боли, звенели колокола, хотелось пить.
– А потом?
Вид ученого был достаточно красноречив, так что грек удержался от ответа. Вместо этого он пошарил за спиной, достал кувшин с отбитыми ручками и протянул его русичу. Сомохов припал к горлышку. Теплая вода приятно потекла в пересохшее горло.
– Я же говорю, они ждут главного своего. Главу… Командира. Потом будут решать, что делать с нами и с теми, кто сдался в плен.
Сомохов только сейчас заметил, что чуть дальше валяются связанными несколько арабов из отряда.
Он лежал на потрескавшейся, выжженной земле. Сухие побеги какого-то кустарника, сваленные кучей, закрывали большую часть обзора, но и того, что было видно, археологу хватало, чтобы понять, что вокруг него сейчас находится намного больше двадцати человек, встреченных отрядом уже мертвого Абу Шура.
В человеке, который растолкал его, ученый с удивлением узнал своего давешнего переводчика, грека Димитрия. Лицо лекаря украшал здоровенный синяк, а халат был порван в нескольких местах, но бывший слуга не выглядел забитым и запуганным. Несмотря на тугие путы на ногах и связанные руки, грек излучал жизнелюбие и уверенность.
– Очнулись? Замечательно! – Он подмигнул ученому, удивленно рассматривавшему окрестности.
– Кто они? – После удара голова разламывалась от боли. На руке не хватало странного перстня.
Лекарь удовлетворенно хмыкнул и, пододвинувшись поближе, зашептал в ухо:
– Я сказал этим варварам, что вы – видный пленник моего бывшего хозяина, за которого тот намеревался выручить большие деньги у неверных. – Он виновато пожал плечами. – Это было единственное, что пришло в голову, чтобы сохранить наши жизни.
Улугбек Карлович попробовал сосредоточиться. По-видимому, он получил сотрясение мозга, так как его слегка подташнивало.
– И что теперь?
Грек кивнул на головорезов, толпившихся у большого чана.
– Они обыскали всех и теперь ждут своего главного, чтобы решить, что делать дальше.
Мысли путались и разбегались, в голове, занятой тугими волнами боли, звенели колокола, хотелось пить.
– А потом?
Вид ученого был достаточно красноречив, так что грек удержался от ответа. Вместо этого он пошарил за спиной, достал кувшин с отбитыми ручками и протянул его русичу. Сомохов припал к горлышку. Теплая вода приятно потекла в пересохшее горло.
– Я же говорю, они ждут главного своего. Главу… Командира. Потом будут решать, что делать с нами и с теми, кто сдался в плен.
Сомохов только сейчас заметил, что чуть дальше валяются связанными несколько арабов из отряда.
2
Предводитель нападавших появился только под утро. Когда гул в голове ученого наконец-то начал стихать и он уже надеялся на то, что сможет забыться в желанном сне, раздался топот копыт.
Три десятка хмурых всадников заполнили все свободное пространство. Вождем налетчиков оказался невысокий и уже немолодой воин в сером от пыли плаще. Обветренное породистое лицо с тонкими усиками и холеной бородой, расшитый золотом пояс и белый тюрбан, который носили только мусульмане, совершившие паломничество в Мекку, выделяли его среди остальных.
Проснувшиеся воины суетились, приводя себя в порядок, но этот человек не обращал на них никакого внимания. Он мельком осмотрел пленников, перевернул несколько тел убитых, что-то хмыкнул и повернулся к связанному Улугбеку.
Три десятка хмурых всадников заполнили все свободное пространство. Вождем налетчиков оказался невысокий и уже немолодой воин в сером от пыли плаще. Обветренное породистое лицо с тонкими усиками и холеной бородой, расшитый золотом пояс и белый тюрбан, который носили только мусульмане, совершившие паломничество в Мекку, выделяли его среди остальных.
Проснувшиеся воины суетились, приводя себя в порядок, но этот человек не обращал на них никакого внимания. Он мельком осмотрел пленников, перевернул несколько тел убитых, что-то хмыкнул и повернулся к связанному Улугбеку.