Началу К.. М. Я. Геллер

      Официальные источники отмечают 45 выступлений против коллективизации, в которых участвовало 17400 человек в начале марта 1930 года в Средней Азии, «мятежи и волнения в других местах».48
      Это смехотворное преуменьшение сопротивления крестьянства колхозам, против коллективизации выступали крестьяне Украины. Сибири, Средней Азии, Кавказа, Кубани, Дона. Документы остаются в архивах КГБ. Редкие свидетельства позволяют все же представить размах сопротивления. На северном Кавказе и в ряде районов Украины против крестьян были брошены регулярные части Красной армии, использовавшие даже авиацию. Командующий пограничными
      [250/251]
      войсками НКВД Фриновский, руководивший подавлением крестьянских восстаний, докладывал на заседании Политбюро, что реки северного Кавказа сносят в море тысячи трупов. В некоторых районах красноармейцы отказывались стрелять в крестьян и немедленно расстреливались, в других - мелкие воинские части переходили на сторону восставших.
      Объявив войну крестьянству, советская пропаганда с возмущением отмечает факты сопротивления, случаи убийства «двадцатипятитысячников» - «активистов», загонявших крестьян в колхозы.
      С подобной же яростью преследуется и пассивное сопротивление. Летом 1930 года в Воронеже был проведен «показательный процесс» 16 руководителей секты «федоровцев». Секта, возглавляемая крестьянином Федоровым, возникает на территории бывшей Воронежской губернии в первые годы НЭПа. Основой веры «федоровцев» было «непротивление злу», сочетавшееся со стремлением всячески, но пассивно, избегать соблазна «зла» и участия в «злом деле». В годы НЭПа «федоровцы», как и другие секты - духоборы, молокане, баптисты - не преследовались советскими властями, надеявшимися использовать сектантов в борьбе с канонической церковью. «Федоровцы» отказались пойти в колхозы и немедленно превратились во «врагов», «заговорщиков», «кулаков». По приговору суда 15 руководителей секты были присуждены к расстрелу и немедленно казнены, один - присужден к пожизненному заключению в психиатрическую больницу. Около двух тысяч рядовых «федоровцев» были высланы в тайгу и тундру на медленную верную смерть. Три месяца «прочесывались» районы, зараженные идеей «непротивления злу». Крестьяне, не сопротивляясь, с молитвами-призывами давали себя арестовать.
      Пассивное сопротивление становится всеобщей формой сопротивления: крестьяне не идут в колхозы, пока хватает сил не поддаваться угрозам и насилию, а затем уничтожают - в виде протеста - скот. Гибнет и скот, переданный колхозам, из-за отсутствия подготовленных помещений, кормов, ухода. О размерах животноводческой катастрофы свидетельствуют цифры: в 1928 году в стране было 33,5 млн. голов лошадей, в 1932 - 19, 6; коров - 70,5 и 40,7; свиней - 26 и 11,6; овец и коз - 146 млн. голов и 52,1.49 В Казахстане от 19,2 млн. голов овец и коз осталось в 1935 году 2,6 млн.50
      1929-1934 гг. в общей сложности погибло 149, 4 млн. голов скота. Ценность погибшего скота и погибшей продукции животноводства (шерсть, молоко, масло и т. д.) намного превышает ценность выстроенных заводов-гигантов. Гибель лошадей привела к потере 8800 тысяч лошадиных сил. В 1935 году, когда имелось уже 379,500 тракторов,
      [251/252]
      еще не хватало 2,200 тыс. лошадиных сил по сравнению с 1928 годом с его 26,7 тыс. тракторов.
      Пассивное сопротивление крестьян, истребление скота, полная дезорганизация работы в колхозах, разорение деревни непрекращавшимся раскулачиванием и выселением, привели в 1932-33 годах к голоду, который по своим размерам и количеству жертв оставил за собой даже голод 1921-22 года. Особенностью нового голода было то, что государство не только не боролось с ним, но способствовало его распространению. Использовало голод как оружие в «гражданской войне» с крестьянством.
      Отличие голода начала 30-х годов от голода начала 20-х не только в том, что голод, вызванный коллективизацией, был значительно больше по размерам, но и в том, что власти отрицали его: упоминание о голоде считалось государственным преступлением. В 1921 году советское правительство разрешило общественным деятелям обратиться за помощью к Западу; Ленин обратился к мировому пролетариату. В 30-е годы хлеб вывозится за границу: в 1928 году экспорт зерна составлял 1 млн. центнеров, в 1929 - 13 миллионов, в 1930 - 48, 3 млн., в 1931 - 51, 8 млн., в 1932 - 18, 1 миллиона. Когда секретарь ЦК компартии Украины Терехов на совещании в Москве просил помочь зерном умиравшим от голода колхозникам Харьковской области, Сталин резко его оборвал: «… Оказывается, вы хороший рассказчик - сочинили такую сказку о голоде, думали нас запугать, но не выйдет!»51 Сталина нельзя было запугать «сказками о голоде»: он не хотел спасать голодающих от смерти не потому, что не было хлеба (экспорт зерна свидетельствует об имевшихся возможностях), а потому, что голод, смерть крестьян ослабляли крестьянство как политическую силу, ломали остатки его сопротивления. Речь шла о крестьянстве вообще, не только о «кулаках», о единоличниках, но и о тех, кто вошел в колхозы. Необходимо было им также показать, на чьей стороне сила, в чьих руках власть. «В глазах Сталина, - рассказывает в своих Мемуарах Хрущев, - крестьяне были вроде отбросов. У него не было никакого уважения к крестьянству и его труду. Он считал, что крестьян можно заставить работать только путем нажима. Жми, дави и силой забирай, чтобы кормить города».
      В городах не умирали с голоду, рабочие жили впроголодь, но руководство ни в чем себе не отказывало. Советский дипломат С. Дмитриевский, рассказывает, как он питался в санатории «для начальства» в Крыму. Крестьяне умирают с голоду, но в санатории «нормальный стол, обильный и вкусный - из всего, чем только богата Россия. В 8 утра завтрак: яйца, ветчина, сыр, чай, какао, молоко. В 11 часов простокваша. Затем обед из четырех блюд: суп,
      [252/253]
      рыбное, мясное, сладкое и фрукты. В промежутке чай с пирожным. Вечером ужин - из двух блюд».53 Вальтер Кривицкий, отдыхавший в подобных условиях - в годы голода - в бывшем имении князей Барятинских под Курском, передает взгляды отдыхающих - советской элиты: «Мы идем трудным путем к социализму. Многие падут на этом пути. Мы должны хорошо питаться и отдыхать после работы, пользуясь в течение нескольких недель в году комфортом, еще недоступным другим, ибо мы строим Радостную Жизнь в будущем».54
      Завершение первой пятилетки дает Сталину случай выступить в роли Благодетеля. С первых дней Октябрьской революции партия обманывает рабочих и беднейшее крестьянство, тех, от чьего имени она совершила революцию. Обманывает надеждой на мир, на землю, на управление государством, на Социализм - земной рай за углом. В конце 20-х годов обман - бессознательный и сознательный - превращается в ложь, которая в годы первой пятилетки становится Большой Ложью. Большому террору предшествует, неизменно сопровождает его - Большая ложь. Некий английский остроумец говорил, что есть три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика. Он не знал четвертого вида - сталинской статистики, и пятого вида - Сталинской Лжи. Подводя итоги первой пятилетки, Сталин, не стесняясь, заявляет, что зарплата рабочих выросла с 1928 года на 67%, что материальное положение рабочих и крестьян улучшается из года в год. В популярном московском анекдоте этого времени экскурсовод в зоопарке, показывая недавно привезенного в столицу крокодила, объясняет: от хвоста до головы в нем пять метров, а от головы до хвоста - шесть. Почему такая разница? - спрашивает один из посетителей. - Пойди, проверь, - отвечает экскурсовод. - Он тебе проверит. Примерно так же предупреждает Сталин тех, кто мог бы пожелать проверить его цифры: «только заклятые враги советской власти могут иметь сомнения относительно улучшения положения рабочих и крестьян в СССР», - заявляет он.55 На 15-м году после революции Правда провозглашает: пора усвоить, что «нет для коммуниста задачи более почетной, чем улучшение положения рабочих».56 Осень 1932 года, когда орган ЦК ВКП (б) пишет это, - разгар голода, разгар коллективизации. На 17-м году после революции Сталин заявляет: «Незачем было свергать капитализм в ноябре 1917 г. и строить социализм на протяжении ряда лет, если мы не добьемся того, чтобы люди жили у нас в довольстве. Социализм означает не нищету и лишения…»57
      В конце февраля 1930 года даже Сталину становится очевидным, что безумная гонка в колхоз, начатая по его приказу в конце 1929 г., грозит катастрофой. Недовольство начинает проникать в армию, состоявшую
      [253/254]
      из крестьянских детей. И Сталин делает шаг назад, делает вид, что отступает. 2 марта 1930 года Правда публикует его статью «Головокружение от успехов». Всю вину за создавшееся положение он возлагает на исполнителей, на местных работников. Сотни статей восхвалявших Сталина, не сделали столько для превращения его - в глазах советских граждан - в Вождя, Хозяина, сколько сделала статья «Головокружение от успехов». Колхозники, крестьяне, загнанные в колхозы, прочли ее как конец коллективизации. Разве не писал Сталин: «Нельзя насаждать колхозы силой. Это было бы глупо и реакционно». Разве не писал он: «Кому нужны эти искривления, это чиновничье декретирование колхозного движения, эти недостойные угрозы по отношению к крестьянам? Никому, кроме наших врагов». Колхозы разваливаются после статьи, как карточные домики. В ЦЧО, где к марту было коллективизировано 82% хозяйств, к маю осталось в колхозах 18%. Сталин становится в представлении крестьян Верховной Доброй Справедливой Властью. Вся же беда - от исполнителей.
      Шаг назад был сделан лишь для того, чтобы сделать десяток шагов вперед. В сентябре 1931 года коллективизировано было снова около 60% хозяйств. В 1934 году - 75%. Однако, вступление в колхоз, создание колхозов не означало еще прекращения антикрестьянских репрессий. Коллективизация имела целью «решение зерновой проблемы», колхозы были организованы для удобства государства. Не сразу была найдена форма контроля. Вводится система обязательных поставок («первая заповедь колхозника»), обязательство колхозов отдавать государству по «твердой цене», установленной государством, 25-33% продукции. Колхозы лишаются сельскохозяйственных машин, лишаются тех самых тракторов, обладание которыми должно было побудить крестьян сказать: «Я за коммунию». Колхозы располагали землей и рабочей силой. Машины давали государственные машинно-тракторые станции (МТС) созданные декретом от 5 июня 1929 года. За свою работу МТС брали натурой - еще 20% урожая. От МТС, которые обрабатывали поля, нельзя было укрыть урожай. Они контролировали производственную часть колхозов. В январе 1933 года при МТС были созданы Политотделы для контроля колхозников. При каждом начальнике Политотдела имелся представитель ГПУ, который немедленно превращал «слово» в «дело» - в арест. Когда Сталин в январе 1933 года, иронизируя над теми, кто считает, будто после ликвидации кулаков нет врагов, указал, что врагами являются кладовщики, счетоводы, завхозы. Были немедленно арестованы по обвинению во вредительстве 34, 4% всех кладовщиков, 25% всех бухгалтеров и так далее.58
      [254/255]
      В числе наиболее красноречивых документов периода коллективизации - «Инструкция всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, Суда и Прокуратуры». Эта «секретная, не для печати» Инструкция, хранящаяся в Смоленском архиве, 59 подводит итоги коллективизации и дает представление о формах и методах ее проведения. Инструкция, подписанная 8 мая 1933 года предсовнаркома Молотовым и секретарем ЦК Сталиным, состоит из двух пунктов: «Упорядочение производства арестов» и «О разгрузке мест заключения». В пункте первом говорится: «Воспретить производство арестов лицами на то не уполномоченными по закону - председателями РИК, районными и краевыми уполномоченными, председателями сельсоветов, председателями колхозов и колхозных объединений, секретарями и пр.» Особенно выразительно в этом документе: «пр.» Оно означает, что крестьян могли арестовывать все. Инструкция отменяет этот порядок, но «для ДВК, Средней Азии и Казахстана» оставляет его еще на 6 месяцев. К чему привели массовые аресты, показывает второй пункт. Инструкция устанавливает, что содержать под стражей в местах заключения - «кроме лагерей и колоний» - следует не более 400 тысяч человек. На 8 мая 1933 года их было вдвое больше, ибо Инструкция предлагает ОГПУ, наркомюстам республик и прокуратуре СССР «немедленно приступить к разгрузке мест заключения и в двухмесячный срок сократить общее число заключенных с 800 тыс. до 400 тысяч».
      «Разгрузка» не означала освобождения, она означала быстрейшее направление в лагеря: освобождалось место в тюрьмах, увеличивалось число рабочих рук в лагерях. Американский журналист В. Чемберлин, бывший в 30-е годы корреспондентом в Москве, писал в книге Железный век России: «Я был осведомлен из надежного источника, что в одной только Сибири в концентрационных лагерях было около 300 тысяч заключенных. Число советских граждан, которые в течение железного периода пятилетки были лишены свободы без всякого намека на суд, едва ли может быть исчислено менее, чем в 2 миллиона человек».60 Официальная цифра в 800 тысяч заключенных, содержавшихся в тюрьмах на 8 мая 1933 года, свидетельствует о том, что общее число заключенных далеко превосходило 2 миллиона человек.
      Экономические итоги коллективизации были плачевными: за четыре года первой пятилетки валовые сборы зерна снизились - по официальным подсчетам - с 733,3 млн. ц. в 1928 г. до 696,7 млн. ц. в 1931-32. Урожайность зерна в 1932 году составляла 5,7 ц/га против 8,2 ц/га в 1913.61 Валовая сельскохозяйственная продукция составляла в 1928 году 124% по сравнению с 1913 годом, в 1929 -
      [255/256]
      121%, в 1930 - 117%, в 1931 - 114%, в 1932 - 107%, в 1933 - 101% Животноводческая продукция составляла в 1933 году 65% уровня 1913 года.62 Но Сталин, подводя 7 января 1933 года итоги коллективизации, был доволен: «Партия добилась того, что вместо 500-600 миллионов пудов хлеба, заготовлявшегося в период преобладания индивидуального крестьянского хозяйства, она имеет теперь возможность заготовлять 1200-1400 миллионов пудов зерна ежегодно».
      Этот успех был оплачен, прежде всего, миллионами человеческих жертв. Демографические итоги коллективизации были трагическими. Число жертв коллективизации никогда не было - и теперь уже не будет - точно подсчитано. (Зато, как мы отметили выше, до последней овцы подсчитаны потери поголовья скота.) Данные о рождаемости, смертности, численности населения после 1932 года перестали публиковаться. Статистикой стал ведать лично товарищ Сталин. В январе 1934 года на Семнадцатом съезде, съезде победителей, он отметил «рост населения со 160 млн. чел. в конце 1930 г. до 168 млн. в конце 1933 г.» Десять лет спустя Сталин скажет Черчиллю, что
      в годы коллективизации «бедняки» расправились с «десятью миллионами» «кулаков», причем «громадное большинство» было «уничтожено», остальные отправлены в Сибирь. 63 Молотов в 1935 г. сообщил, что в 1928 насчитывалось «кулаков, зажиточных и старательных» крестьян 5,618,000 душ. На 1 января осталось - после «раскулачивания» - 149,000. 64 Другой официальный источник насчитывает в стране накануне коллективизации 6, 8 млн. человек - представителей класса, который нужно было уничтожить.65 Александр Орлов сообщает, что иностранные журналисты, даже те, кто похвально отзывались о политике Сталина, оценивали число жертв голода в 5-7 млн. человек. ОГПУ, в информации передаваемой Сталину, называло цифру - 3300 - 3500 тысяч.66 Советский демограф Б. Урланис отмечает сокращение населения на 7, 5 млн. человек с конца 1932 до конца 1933 года.67 Сопоставляя все возможные подсчеты, Роберт Конквест приходит к осторожной цифре жертв голода и болезней в 1929-1933 годах. 5-6 миллионов.68 Н. Валентинов, писавший для Современных записок экономические обзоры под псевдонимом Е. Юрьевский, подсчитал, что за годы «сталинской аграрной реформы» страна «потеряла по меньшей мере 14, 8 млн. человек по сравнению с нормальным движением населения в дореволюционное время», включая понижение рождаемости. И. Г. Дядькин в «самиздатовской» статье, написанной в 1976-78 гг., оценил потери населения в 1929-1936 гг. в 15, 2 млн. человек. Точность цифры была оценена властями, арестовавшими ученого.69
      [256/257]
      Размеры этого чудовищного кровопускания, которое следовало после очень короткого перерыва вслед за кровопусканием периода войны и революции, становятся очевиднее, если мы вспомним гневное обвинение, брошенное Бакуниным самодержавию: «Система Царская истребила в продолжении каких-нибудь двухсот лет далеко более миллиона человеческих жертв, вследствие какого-то скотского пренебрежения к человеческому праву и к человеческой жизни».70 Сравнение двух эпох: двухсотлетнего правления царской власти и четырехлетнего - сталинской, сравнение числа жертв убедительно демонстрирует разницу между самодержавием и тоталитаризмом, между неспешным существованием в истории и безумным бегством вперед к прогрессу. К тому же Бакунин относил на счет «царской системы» жертвы войн, эпидемий и других стихийных бедствий, случившихся на протяжении двух сотен лет.
      В 1919 г. Иван Бунин с удивительной проницательностью открыл «адский секрет большевиков» - убить восприимчивость. «Люди живут мерой, - записывал писатель себе в дневник, - отмерена им и восприимчивость, воображение, - перешагни же меру. Это - как цены на хлеб, на говядину. «Что? Три целковых фунт!?» А назначь тысячу - и конец изумлению, крику, столбняк, бесчувственность. «Как? Семь?!» - «Нет, милый, не семь, а семьсот!» И уж тут непременно столбняк - семерых-то висящих еще можно представить себе, а попробуй-ка семьсот, даже семьдесят».71
      Ивану Бунину, мерившему восприимчивость категориями 19-го века, не могло, конечно, прийти в голову, что число повешенных, расстрелянных, замученных будет измеряться миллионами.
      Среди важнейших итогов коллективизации - социологический шок. Всколыхнувший страну послеоктябрьский шок не задел глубинные слои общества. Шок коллективизации разрушил деревню до самых корней, ликвидировал крестьянство, породил новый социальный слой - колхозников, людей очень быстро потерявших любовь к земле, интерес к труду на земле. Во второй половине 20-х годов писатели - К. Федин, Вс. Иванов, Л. Леонов - пишут книги о русской пореволюционной деревне, утверждая, что революция никак на ней не отразилась, что она продолжает жить в 16-м веке, в лучшем случае - в 17-м. Они рисуют страну, напоминающую допотопного зверя - бронтозавра или ихтиозавра с огромным неподвижным телом - деревней, и маленьким мозгом - городом. Коллективизация убила бронтозавра. Андрей Платонов, оставивший
      лучшие книги о коллективизации - никогда не напечатанны в Советском Союзе Котлован и опубликованную в 1931 году повесть Впрок, немедленно вызвавшую гнев критики и Сталина самим названием - задает вопрос:
      [257/258]
      нужна ли была стране эта безумная попытка «достать социализм бумажкой»? Сергей Залыгин, опубликовавший в 1964 году лучшую после Платонова повесть о коллективизации, как войне против крестьян, заканчивает ее повторением вопроса Платонова: кому такая цена нужна, кому она впрок?72 Вся дальнейшая история Советского Союза показала, что коллективизация нанесла экономике страны глубокую, незаживающую рану. Борис Пастернак писал в Докторе Живаго: «Я думаю, коллективизация была ложной неудавшейся мерой, и в ошибке нельзя было признаться. Чтобы скрыть неудачу, надо было всеми средствами устрашения отучить людей судить и думать, и принудить их видеть несуществующее и доказывать обратное очевидности». Пастернак очень точно говорит о последствиях коллективизации: устрашая, людей отучают думать, создают иллюзорный мир, который требуют считать реальным. Но писатель не прав, полагая, что «боялись признаться» в ошибке. Для Сталина коллективизация не была ошибкой. Она была его великой победой.
      В политическом отношении коллективизация была замечательным успехом. С точки зрения Сталина, она была необходимостью. Советский дипломат С. Дмитриевский, отказавшийся вернуться в Москву из Стокгольма в 1930 году, опубликовал в 1931 первую биографию Сталина, которую можно считать первой апологией Вождя, вышедшей на Западе, и выражением идей, которые вождь открыто на родине не выражал. «Здание сталинской диктатуры, - пишет С. Дмитриевским, - может держаться и осуществлять свои планы, только полностью монополизировав в своих руках и политическую и экономическую власть в стране. Политическая власть давно уже в руках Сталина. Но полной экономической власти в его руках до сих пор еще нет. Она возможна только на базе охватывающего всю без исключения экономическую жизнь страны монополистического государственного капитализма».73 С. Дмитриевский отмечает угрозу зданию сталинской диктатуры со стороны крестьянства: «Победа крестьянства внутри страны была бы победой Запада: его основной идеи - индивидуализма и либерализма в политической жизни». Первый биограф Сталина писал свою книгу в разгар коллективизации. После завершения коллективизации вся экономическая жизнь страны оказалась полностью в руках Сталина, все граждане были целиком зависимы от государства и в политическом, и в экономическом отношении. Одновременно была завершена и монополизация духовной жизни.
      [258/259]
      3. Неудержимое восхождение Иосифа Сталина
      С. Дмитриевский описывает заседание Политбюро в 1930 году: Председательствует обычно Рудзутак - твердо, бесстрастно. Но центром, решающим даже своим обычным безмолвием, является Сталин. Все глаза направлены на него Его многие в этом собрании не любят, даже ненавидят, - но пока что он - никто иной самодержец российского государства».75 Американский журналист Луи Фишер закончил свою корреспонденцию о ходе Шестнадцатого съезда партии (июнь-июль 1930) словами: «Добрый товарищ мог бы посоветовать Сталину прекратить оргию личного восхваления Сталина, которой позволено залить страну… Ежедневно сотни тысяч телеграмм, переполненных супер-восточными комплиментами: «Ты величайший Вождь», «вернейший ученик Ленина» и т. п., направляются на его адрес. Его именем названы три города, бесчисленное количество деревень, колхозов, школ, заводов и учреждений… Если Сталин и не ответственен за это, он, во всяком случае, это терпит. Он мог бы это прекратить одним нажатием кнопки».76 Когда Сталину перевели эту корреспонденцию, как узнал впоследствии Луи Фишер, вождь ответил коротко и ясно: «Сволочь». Американский биограф Сталина Роберт С. Таккер полагает, что «культ Сталина», его обожествление, начинается только в конце 1931 года, после того, как он объявляет себя единственным интерпретатором Маркса в статье, опубликованной в журнале Пролетарская революция. Нет, однако, сомнения, что хотя в 1929 году Сталин еще не присвоил себе все атрибуты Вождя и Учителя, каждое слово которого становилось законом для всего прогрессивного человечества, он не только обладал громадной властью, но и - как, впрочем, подтверждает Луи Фишер - был объектом культа. Тем не менее, верно и то, что культ этот еще не был обожествлением, которое придет очень скоро. Об этом свидетельствуют две попытки - в годы первой пятилетки - посягнуть на авторитет Сталина. Обе эти попытки были совершены не старыми оппозиционерами, но представителями молодого поколения большевиков.
      В ноябре 1930 года был раскрыт «заговор» Сырцова, по выражению С. Дмитриевского, или «право-левацкий блок», по официальной номенклатуре, полагающей возможным такое сочетание двух взаимоисключающихся слов. Всего несколько месяцев назад С. Сырцов сделал молниеносную карьеру, став председателем Совнаркома РСФСР, кандидатом в члены Политбюро. Падение его было таким же внезапным, как и возвышение. С. Дмитриевский, приводящий наиболее подробные сведения о «заговоре», говорит о том, что Сырцов,
      [259/260]
      «фаворит Сталина», и «группа ответственнейших работников партии и государства пришли к сознанию необходимости самых решительных мер для изменения политики власти, к которой сами они принадлежали».77 С. Дмитриевский подчеркивает, что в своих статьях, во всех своих выступлениях Сырцов «остается тем, чем был - преданнейшим сторонником системы идей Сталина». Недоволен он был системой управления, невероятным бюрократизмом советской государственной машины. К этой «не идеологической, но чисто практической платформе»18 присоединились Бессо Ломинадзе, в свое время отправленный Сталиным в Кантон делать революцию, и комсомольский вождь Шацкин. Более того, как утверждает автор Советских портретов, были слухи, что Сталин сам был как-то замешан в этот «заговор», желая воспользоваться им для ряда коренных реформ».79 Зная Сталина, нельзя отвергать даже этого фантастического слуха: почему бы и не выступить ему лично в роли провокатора? «Заговорщики» были арестованы, сняты с должностей, но подвергнуты лишь мягким санкциям. В последний раз критика линии партии рассматривается в качестве политической оппозиции.