Теперь предстояло действовать группе командира отряда, расположенной у песчаного подъёма, к которому приближался автомобиль с немцами. Вот он достиг подножья холма, стал взбираться на подъем.
— Приготовиться, — распорядился командир. — И глядите, чтобы все как надо!..
Несколько лучших партизанских стрелков, специально отобранных для этой операции, тщательно прицелились. Сейчас они должны были выполнить не совсем обычную задачу и потому волновались.
— Огонь! — раздалась команда.
Гулко, неторопливо застучали винтовки.
Выстрел — и зашипел воздух из правого переднего колёса машины.
Выстрел — и заглох пробитый мотор.
Автомобиль накренился, стал.
Офицеры выпрыгнули из него, упали в кювет и начали отстреливаться.
Партизаны вели огонь, не торопясь. Пули их вздымали фонтанчики песка у кювета, за которым прятались гитлеровцы, ложились справа и слева, но — странное дело! — ни одна не достигала цели.
Фашистские офицеры лихорадочно выпускали пулю за пулей, с ужасом сознавая, что кончаются патроны, а с ними исчезают и шансы на спасение.
Командир отряда повернулся к лежавшему рядом партизану в немецкой шинели.
— Царапни-ка того, который слева. Только гляди, чтоб не очень!..
Партизан кивнул, улёгся поудобнее и выстрелил, затем — ещё раз. Одна из пуль достигла цели. Худой гауптман схватился за пробитое плечо и со стоном опустился на дно кювета.
Теперь за двоих отстреливался спутник гауптмана, пожилой оберст. Он держал в каждой руке по пистолету и выпускал последние патроны. Ещё несколько минут, и он погибнет. Помощи ждать неоткуда — сколько он ни оглядывал шоссе, оно пустынно, не видно ни одного автомобиля…
Оберегу показалось, что в кустах что-то мелькнуло. Он выстрелил. Ствол пистолета мягко качнулся вверх, затвор выбросил стреляную гильзу и остался открытым: патроны в обойме кончились. Офицер проверил второй пистолет. Там было два заряда.
«Вот и конец», — с тоской подумал оберст.
Взгляд его в последний раз скользнул по дороге. Немец чуть не вскрикнул от радости. На шоссе показался автомобиль. Он шёл на большой скорости. Видно было, что сидящий за рулём офицер ведёт машину одной рукой, а другой — держит наготове автомат.
Оберст узнал белый автомобиль. Он принадлежал оберштурмфюреру, который четверть часа назад просил свечу.
У начала подъёма «штеер» притормозил. Его владелец выскочил на дорогу, спрыгнул в кювет и кинулся на выручку, ведя огонь из автомата. Очередь, вторая, третья. В кустах, где засели те, что обстреливали гауптмана и оберста, послышались крики и стоны: видимо, обер-штурмфюрер стрелял метко.
А тот все усиливал огонь.
— Держитесь! — кричал он, приближаясь к оберсту.
Вот он уже рядом и, продолжая стрелять, протягивает офицеру пистолет. Теперь огонь ведут двое.
С каждой очередью автомата оберштурмфюрера огонь из кустов слабел. Но оберст не сомневался, что опасность все ещё велика и нельзя недооценивать противника. Поэтому обороняющиеся, наскоро перевязав гауптмана, продолжали обстреливать невидимого врага.
Так продолжалось ещё некоторое время. Из кустов отвечали одиночными выстрелами. Затем смолкли и они. Все было тихо. Тогда Аскер и оберст поползли вперёд и обследовали кусты. Там никого не оказалось — только стреляные гильзы…
— Удрали, — презрительно усмехнулся Аскер.
Его спутник, к которому успело вернуться самообладание, сказал:
— Эти бандиты никогда не выдерживают организованного сопротивления. Главное, когда встречаешься с ними, — не струсить и не растеряться.
Керимов кивнул. Они вернулись к кювету. Аскер поднял гауптмана и понёс к машине. За ним, озираясь и держа наготове автомат, следовал оберст.
…Была ночь, когда Аскер доставил раненого немецкого офицера в ближайшую комендатуру полевой жандармерии. Пока оберст объяснял обстоятельства происшествия, пока составляли протокол и ходили за врачом, советский разведчик возился с раненым, устраивая его на жёстком комендантском диване.
— Как вас зовут? — спросил слабым голосом гауптман.
— Краузе. Оберштурмфюрер СС Курт Краузе.
Раненый попросил, чтобы оберштурмфюрер записал для него свою фамилию, имя и город, где служит. Аскер с готовностью исполнил это и, в свою очередь, занёс в блокнот; гауптман Иоахим Динкершмидт, штаб сорокового армейского корпуса.
Обменялся советский разведчик адресом и с другим офицером. Запись об оберсте гласила: Юлиус Штюльпнагель, интендантское управление группы войск.
Оберст сказал:
— Оберштурмфюрер Краузе, я обязан вам жизнью. И я не теряю надежды, что мы ещё встретимся, хотя и служим далеко друг от Друга.
— Да, — кивнул Аскер. — Наше знакомство было гм… несколько необычно. И я хотел бы сохранить память о нем. Нет ли у вас фото?
— Я только собирался спросить вас об этом! Вы понимаете, что фрау Штюльпнагель была бы рада…
Фото не оказалось ни у немца, ни у разведчика. Но Аскер нашёл выход.
— Мы все равно пробудем здесь до утра. Так давайте сфотографируемся все трое.
— Черт возьми, это мысль!
Наутро лучший фотограф городка сделал снимок. За двойную плату он немедленно приготовил три отпечатка. Вскоре Аскер уже ехал н своём автомобиле. В кармане рядом со снимком с прочувствованной надписью оберста и гауптмана покоился аккуратно сложенный экземпляр акта о происшествии, составленный комендантом.
Последние двое суток он находился в пути. По двенадцати — тринадцати часов в день мчался на запад «штеер». Аскер позволял себе короткие остановки лишь для того, чтобы осмотреть и заправить машину, поесть, немного отдохнуть. Он запаздывал. Надо было опешить, скорее добраться до города, о котором говорилось в документах Краузе.
Путь автомобиля, начавшийся в лесах одного из восточных районов Львовщины, где был расположен партизанский отряд, проходил затем по крайним западным районам Украины, по югу Польши. И вот уже пошли небольшие городки восточной части Силезии.
Городки в этих местах выглядели в точности, как в рассказах вдовы инженера. В каждом — двухэтажные островерхие домики, крытые железом или красной черепицей, с аккуратным садиком, выстроившиеся вдоль прямых улиц, в каждом — красная с бельм бензиновая колонка, пивной бар на главной улице, несколько магазинов со шторами из гофрированного металла, тёмная, устремлённая ввысь кирха. Но не было в окнах с чисто промытыми стёклами розовощёких девичьих лиц в белоснежных косынках или капорах, не толпились у пивных добродушные бюргеры с короткими трубками в зубах… Мужчин в штатском Аскер вообще почти не видел, — разве только стариков да подростков. Зато часто попадались люди на костылях или в бинтах — раненые и калеки. Женщин было много — они собирались у магазинов, печальными группами стояли возле церквей.
При въезде в каждый населённый пункт был опущен шлагбаум. «Штеер» останавливался. Начиналась длительная проверка документов.
К контрольно-пропускным пунктам Аскер старался подъезжать, пристроившись к какой-нибудь колонне или группе автомашин — в этих случаях проверка шла быстрее…
Раза три его останавливали на дороге передвижные посты на мотоциклах.
До сих пор все сходило благополучно. Но по мере того как он приближался к конечному пункту, все больше усиливалось чувство неясной, гнетущей тревоги. Самое трудное было, конечно, впереди…
Широкая, бетонная автострада взлетела на пригорок. Взору Аскера открылся город. Разведчик был у цели.
В партизанском лагере, после подробного и обстоятельного разговора с подполковником, во время которого были тщательно разработаны все детали и характер действий Керимова, они долго допрашивали Курта Краузе. Убедившись, что расстреливать его не собираются, эсэсовец рассказал о своей прежней службе, о работавших с ним офицерах, сообщил кое-что об абвере, в который получил назначение, обрисовал автора письма, своего приятеля Морица Келлера. О нем подполковник и Аскер выспрашивали особенно подробно: Келлера они считали главной опасностью, хотя и надеялись, что столкнуться с ним Аскеру не придётся.
Разведчик взглянул на часы. Было около трех часов дня. Он правильно рассчитал время. В этот час, если бы Келлер по каким-либо причинам задержался с отъездом, он находился бы на работе. И Аскер, отправившись к фрейлен Амелии, почти не рисковал встретить там её квартиранта. А побывать у неё и убедиться, что Келлер уехал, надо было сейчас же, немедленно. Только потом он мог явиться в абвер.
Таковы были расчёты. Но все получилось иначе.
Когда Аскер подъехал к последнему контрольно-пропускному пункту, документы стал проверять не унтер-офицер, как это было на двух предыдущих постах, а сам начальник пункта. Узкоплечий гауптман с жёлтым вытянутым лицом долго рассматривал командировочное предписание Краузе, запрятал его в карман, поднял на Аскера глаза и сказал, что ему, гауптману, как раз надо в управление абвера; они поедут вместе.
«Вот и началось», — тревожно подумал разведчик, с любезным видом распахивая дверку автомобиля. Гауптман сел и резким отрывистым голосом сказал фельдфебелю у шлагбаума что вернётся через час.
Машина шла по улицам города. Аскер подчёркнуто небрежно достал из бортового портфеля сигарету, ловко зажёг спичку, на секунду выпустив руль. Когда какой-то прохожий перебежал дорогу под самым носом автомобиля — рассмеялся и пустил вслед крепкое словечко. Все это должно было означать, что он беззаботен и в отличном расположении духа. На деле же разведчик был напряжён до предела. Он поймал себя на том, что все слабее прижимает педаль акселератора, как бы оттягивая время…
Изредка Аскер бросал взгляд в зеркальце на ветровом стекле — в него хорошо была видна лошадиная физиономия гауптмана. Но на ней ничего нельзя было прочитать. Спутник жевал сигарету и изредка командовал, куда ехать.
Вот в управление абвера — большое, массивное здание в дымчато-серой штукатурке, с несколькими подъездами, возле которых прохаживались эсэсовцы с автоматами.
Вслед за спутникам Аскер вылез из машины.
Кабинет адъютанта представлял собой просторную комнату, обставленную строго: диван полированного дуба, два кресла у письменного стола, столик с графином н фарфоровыми стаканами, стулья вдоль стены.
Адъютант, человек средних лет, с короткими жёсткими волосами, сидел за столом и разглядывал посетителя маленькими глазками, глубоко запрятанными под тяжёлыми надбровными дугами.
Аскер остановился у стола и коротко выбросил вперёд руку в фашистском приветствии.
— Хайль! — адъютант небрежно приподнял руку. — Ваши документы.
Разведчик неторопливо извлёк из сумки пакет, протянул адъютанту, затем вынул из кармана книжечку с тиснением.
— Это моё личное дело, герр штурмфюрер. А вот удостоверение. Что касается предписания, — он повернул голову к стоявшему сбоку начальнику контрольно-пропускного пункта, — то герр гауптман забыл мне его вернуть… Ага, оно, я вижу, у вас!..
Командировочное предписание лежало перед адъютантом. Он оглядел его, затем внимательно осмотрел удостоверение и пакет.
— Вас ждали вчера. — Адъютант сжал губы. — Вы были в дороге лишние сутки. Почему?
— А… — Аскер изобразил улыбку. — Вот, оказывается, в чем дело!
Он неторопливо полез в карман, вытащил акт, составленный комендантом полевой жандармерии, развернул и положил перед адъютантом.
— Небольшое происшествие.
Адъютант и гауптман прочитали акт, обменялись взглядами. Штурмфюрер взял акт, прошёл в кабинет своего начальника. Прежде чем дверь затворилась, Аскер успел заметить, что кабинет пуст. Он понял, что адъютант решил проверить акт, очевидно, по телефону.
Гауптман уселся за стол. Аскер постоял минуту, потам круто повернулся, прошёл к дивану, сел, заложив ногу за ногу, зажёг, ломая спички, сигарету. Немецкий офицер, наблюдавший за ним, отметил про себя: раздосадован, оскорблён, едва сдерживается. Он усмехнулся: юнец, чванливый и самонадеянный!
Аскер в эти минуты размышлял. Но сосредоточиться он никак не мог. Раньше даже в самые трудные минуты его никогда не покидала уверенность, ясность мысли. Сейчас — не было этого. В сердце закрадывалось сомнение в том, что он действует правильно. И червячок этот точил, точил… Внезапно с острой щемящей тоской вспомнил Аскер родную дивизию, товарищей по оружию. С ними не был страшен никакой враг. Здесь же он был один. И все сразу же пошло не так. Не покидала мысль: вот сейчас отворится дверь и войдёт Мориц Келлер!..
Трудные были минуты. И все, что он мог делать сейчас, — это ждать. А ждать было мучительно тяжело. Угнетала не только нависшая опасность, но и другое — сознание собственного бессилия, невозможность действовать, что-либо предпринять… Нет, он нисколько не жалел о том, что прибыл сюда. Конечно, он многим рискует. Но разве те, что бросаются с гранатами под фашистские танки или закрывают собой амбразуры вражеских лотов, — разве они не думают о жизни?.. Именно во имя жизни, но не своей, а жизни и счастья народа, идут они на это!..
Вернулся адъютант. Что-то подсказало Аскеру, что проверка прошла благополучно. Да он, в сущности, и не сомневался в её результатах.
Адъютант оказал:
— Где вы остановились?
Аскер встал.
— Герр гауптман был настолько любезен, что доставил меня прямо сюда.
Адъютант вновь сжал губы, посмотрел на гауптмана и тот вышел.
— Знаете вы кого-нибудь из управления, кто бы устроил вас на первое время?
Аскер не мог назвать штурмфюрера Морица Келлера, не убедившись прежде, что тот уехал.
— Нет, — сказал он.
— Хорошо. — Адъютант взял лист бумаги, сверился с, каким-то списком, написал несколько слов и протянул бумагу. — Это ордер в офицерскую гостиницу. Жить придётся вдвоём — в номере уже квартирует один офицер.
— Вдвоём? — Аскер поморщился. — Это худшее, что я мог предположить. Прошу устроить меня отдельно. Разумеется, это может быть самый дорогой номер. Деньги не имеют значения. Я с фронта и, следовательно, богат.
— Только вдвоём. — Адъютант пожал плечами. — Город часто бомбят: кругом заводы, много зданий разрушено… Гостиница перенаселена. Кстати, питаться придётся там же, в офицерском ресторане. Кормят неважно — все лучшее идёт на фронт.
— Но к кому и куда я должен явиться?
— Вас вызовут. Группенфюрер Вейс отсутствует. Он будет вечером или завтра утром. Все решит он.
Через полчаса Аскер был в гостинице. Поднявшись вслед за служителем по лестнице, он оказался в просторном коридоре. Служитель двинулся влево, прошёл несколько комнат, остановился перед дверью с табличкой 217, поставил чемодан на тол и осторожно постучал. Дверь отворилась. На пороге стоял офицер — с ним отныне предстояло жить Аскеру.
Но он не был ни немцем, ни тем более эсэсовцем. И звали его не Гуго фон Герхард, как он значился по документам.
Это был чех, чешский патриот, разведчик.
История того, как он проник в гитлеровскую контрразведку, началась полгода тому назад в Праге, столице протектората Богемия и Моравия, как переименовали Чехословакию оккупировавшие страну фашисты, в одной из подпольных боевых групп, которые были созданы компартией Чехословакии и действовали по всей стране.
Группа, о которой идёт речь, была на особом положении. Ни антифашистской пропагандой, ни диверсиями или какими-либо другими обычными делами местных партизан она не занималась. Задача её состояла в том, чтобы вести глубокую и тщательную разведку в самых труднодоступных организациях гитлеровской Германии.
Члены группы «обслуживали» отели и места увеселений офицеров вермахта, держали под наблюдением транспорт, военную промышленность. Особое внимание было уделено решению задачи — ввести своих людей в штабы и в первую очередь — в органы гестапо и абверштелле. Пока это удавалось плохо: оккупантами был введён жёсткий режим контроля. Почти все попытки партизан проникнуть в систему германской тайной полиции и контрразведки кончались неудачей.
Правда, в этих организациях действовало несколько разведчиков, но они находились на грани провала и должны были уходить.
Таково было положение дел, когда однажды утром к начальнику группы позвонил его помощник — врач военного госпиталя. Им надо было встретиться.
Свидание произошло вечером, на конспиративной квартире. Помощник вошёл, поздоровался и положил на стол фотографию. На снимке был один из членов группы в мундире и головном уборе гитлеровского офицера.
— Что за маскарад, — недовольно сказал начальник. — Зачем это ему понадобилось? Он же знает, что без разрешения…
— Это не маскарад, начальник. И Громек здесь ни при чем. — Помощник подвинулся ближе. — Это чужое фото!..
Начальник вновь осмотрел фотографию, удивлённо сложил губы трубочкой, присвистнул: с карточки на него глядел двойник Иржи Громека.
— И вы хотите?.. — медленно протянул он.
— А почему бы и нет? — Помощник заговорил взволнованно, торопливо. — Почему не попытаться, начальник? Громек — подходит. Да, да — именно он! Решителен, смел, знает немцев не хуже, чем мы с вами.
— А кто этот? — Начальник кивнул на фото.
— В том-то и дело, что не простой армейский чин!.. Это гауптштурмфюрер СС. Его, как я узнал, где-то здорово тряхнуло взрывной волной. Он получил месяц на лечение, лежит у меня. А потом должен ехать к месту новой работы, как я понял, в какое-то управление контрразведки.
Начальник группы был опытен, нетороплив. Помощник ушёл, так и не узнав, какое решение принято.
Несколько дней начальник обдумывал предложение своего помощника. Нашёл повод дважды повидаться с Громеком, чтобы теперь уже по-новому приглядеться к нему. Побывал под каким-то благовидным предлогом в палате госпиталя, где лежал контуженный взрывом гауптштурмфюрер. Только после этого он счёл возможным доложить обо всем руководителю пражского подполья, которому был непосредственно подчинён.
Решение подменить гауптштурмфюрера фон Герхарда Иржи Громеком было принято.
С этого дня Громек больше нигде не появлялся. Надёжно скрытый от посторонних глаз, он проходил специальную подготовку, подробно изучал данные, которыми располагала группа в отношении структуры и работы абверштелле и гестапо, осваивал радиоаппаратуру, заучивал коды, тренировался в кодировании и расшифровке сообщений. В прошлом Громок был письмоводителем и туристском отёле, хорошо знал немецкий язык, как, впрочем, многие чехи я словаки. Теперь для ещё большего совершенствования в языке он разговаривал только по-немецки. Работу в отёле Громек сочетал со спортом — он был гонщиком-автомобилистом. Сейчас Громек вновь тренировался — это могло пригодиться. Конечно, он ежедневно на несколько часов облачался в мундир гауптштурмфюрера, чтобы привыкнуть к новой одежде.
В это же время помощник начальника группы вёл тщательное наблюдение за тем, кого Громек должен был заменить в фашистской контрразведке. Он все больше узнавал о жизни, прошлом, привычках, связях гауптштурмфюрера фон Герхарда. Разумеется, эти данные поступали в группу и оттуда — Громеку.
Через месяц с небольшим офицер был здоров. Однако выписка его была умышленно затянута — так распорядился начальник группы, чтобы дать возможность своему разведчику лучше подготовиться.
Наконец, гауптштурмфюрер фон Герхард покинул госпиталь. Его ждали, перехватили и изолировали.
…Машина миновала центр и выехала на окраину городка. Здесь в два ряда тянулись небольшие особняки. У одного из таких домов Громек притормозил и коротко просигналил. Почти тотчас же отворилось одно из окон второго этажа, из него выглянула девушка. Громек улыбнулся и помахал рукой. Ему ответили таким же жестом. Окно затворилось, и вскоре из дома вышла девушка — тоненькая, светловолосая, миловидная. В руках её была большая красная сумка.
Девушка уселась рядом с Громеком. Тот обнял её, что-то прошептал, отчего она засмеялась и шутливо ему погрозила. Машина тронулась.
Соседи знали хорошенькую Хильду Бауэр — модистку одного из лучших ателье города. Фрейлен Бауэр снимала угол у старой Гертруды Бурц, платила аккуратно, не совала нос в чужие дела. А то, что Бауер частенько где-то пропадает по ночам, возвращается в сопровождении офицеров и, невидимому, навеселе, — это никого не касалось. На то она и модистка — девицы этой категории известны!.. К тому же сейчас, в войну, на подобные вещи смотрели сквозь пальцы. Тем более, что модисткам, не имеющим ни мужей, ни капиталов, тоже надо было как-нибудь жить!
Так рассуждали соседи. Но один из жильцов думал иначе. Он внимательно наблюдал за сценой встречи офицера с девушкой, затем снял трубку телефона и набрал номер.
— Объекты уехали, — сказал он в телефон. — Машина двинулась вдоль Фридрихаллее, на запад.
Через несколько минут отворились ворота небольшого особняка на другом конце городка, и на улицу выкатил длинномордый спортивный «хорх» с белым капотом и чёрными крыльями. В нем сидели четверо в штатском. Выплюнув клуб дыма, автомобиль резко набрал скорость.
Дорога петлями взбиралась на холм. Поднявшись на его вершину, автомобиль сделал поворот. Тут Иржи заметил черно-белый «хорх». Шоссе было магистральным, по нему шли и другие автомобили, но «хорх» сразу же приковал к себе внимание Громека: где-то уже видел он эту машину!
Между тем, черно-белый автомобиль достиг места, где начиналось ответвление дороги на холм, притормозил — нос его на мгновенье прижался к земле, будто «хорх» принюхивался к следу, — и решительно свернул на просёлок.
Иржи Громек вспомнил: неделю назад, когда эсэсовцы громили коммунистическую организацию, раскрытую в одном из лагерей военнопленных, на таком «хорхе» в лагерь приехали чины абвера.
Громеку стало не по себе. Минуту он размышлял. Конечно, можно сделать попытку скрыться — здесь столько закоулков, что это не представит особого труда. Но следует ли так поступать? Он подумал и решил: нет, не следует. Если их подозревают, бегство только укрепит подозрения. Если же «хорх» свернул сюда случайно — а это не исключено, — то что ж, никто ведь не может запретить немецкому офицеру проводить свои свободные после дежурства часы так, как ему заблагорассудится.
Громек сделал спутнице знак кончать работу. Марта Славичка кивнула, торопливо отстучала последнюю группу цифр и свернула передатчик.
— Что случилось? — спросила она.
— Кажется, нас преследуют.
Марта круто обернулась и увидела быстро двигающийся за ними автомобиль.
— Этот?
— Да. Машина абвера.
— То есть, ваша?..
— Другая служба. Я ещё не уверен, что она идёт за нами, но очень похоже на то…
— Так я выскочу и спрячу рацию!
— Нельзя.
— Почему?
— Раз видим их мы, значит, и они видят нас. Найдут передатчик, тогда нам конец.
— Что же делать?
— Сейчас левый поворот. Я прижму машину правым бортом к кювету, чтобы им виден был только наш левый борт. Вы приоткроете дверку и, не вылезая, спустите рацию в кювет. Понятно?
— Да.
— И запомните хорошенько место.
— Да.
— Так приготовьтесь!
Иржи мастерски подвёл машину к кювету, густо заросшему травой. Девушка ловко вытолкнула передатчик и тот мягко шлёпнулся на дно канавы.
Оба облегчённо вздохнули.
— Шифровка! — вдруг испуганно вскрикнула Марта.
Громек схватил бумагу с колонками цифр, разорвал надвое и одну из частей взял в рот. Другую часть листа стала торопливо жевать Марта.
Вскоре бумага была проглочена.
— Фляжку! — Громек кивнул на портфель в правом борту машины.
Девушка вытащила оттуда флягу. Отвинтив пробку, она поморщилась.
— Коньяк!..
— Вот и хорошо. Пейте. Надо, чтобы от вас пахло…
Марта храбро сделала большой глоток, с трудом удержалась, чтобы не закашляться, и передала флягу Громеку. Тот тоже отпил, затем пролил немного коньяку на сиденье, на пол автомобиля и небрежно бросил флягу на диван машины.
— Приготовиться, — распорядился командир. — И глядите, чтобы все как надо!..
Несколько лучших партизанских стрелков, специально отобранных для этой операции, тщательно прицелились. Сейчас они должны были выполнить не совсем обычную задачу и потому волновались.
— Огонь! — раздалась команда.
Гулко, неторопливо застучали винтовки.
Выстрел — и зашипел воздух из правого переднего колёса машины.
Выстрел — и заглох пробитый мотор.
Автомобиль накренился, стал.
Офицеры выпрыгнули из него, упали в кювет и начали отстреливаться.
Партизаны вели огонь, не торопясь. Пули их вздымали фонтанчики песка у кювета, за которым прятались гитлеровцы, ложились справа и слева, но — странное дело! — ни одна не достигала цели.
Фашистские офицеры лихорадочно выпускали пулю за пулей, с ужасом сознавая, что кончаются патроны, а с ними исчезают и шансы на спасение.
Командир отряда повернулся к лежавшему рядом партизану в немецкой шинели.
— Царапни-ка того, который слева. Только гляди, чтоб не очень!..
Партизан кивнул, улёгся поудобнее и выстрелил, затем — ещё раз. Одна из пуль достигла цели. Худой гауптман схватился за пробитое плечо и со стоном опустился на дно кювета.
Теперь за двоих отстреливался спутник гауптмана, пожилой оберст. Он держал в каждой руке по пистолету и выпускал последние патроны. Ещё несколько минут, и он погибнет. Помощи ждать неоткуда — сколько он ни оглядывал шоссе, оно пустынно, не видно ни одного автомобиля…
Оберегу показалось, что в кустах что-то мелькнуло. Он выстрелил. Ствол пистолета мягко качнулся вверх, затвор выбросил стреляную гильзу и остался открытым: патроны в обойме кончились. Офицер проверил второй пистолет. Там было два заряда.
«Вот и конец», — с тоской подумал оберст.
Взгляд его в последний раз скользнул по дороге. Немец чуть не вскрикнул от радости. На шоссе показался автомобиль. Он шёл на большой скорости. Видно было, что сидящий за рулём офицер ведёт машину одной рукой, а другой — держит наготове автомат.
Оберст узнал белый автомобиль. Он принадлежал оберштурмфюреру, который четверть часа назад просил свечу.
У начала подъёма «штеер» притормозил. Его владелец выскочил на дорогу, спрыгнул в кювет и кинулся на выручку, ведя огонь из автомата. Очередь, вторая, третья. В кустах, где засели те, что обстреливали гауптмана и оберста, послышались крики и стоны: видимо, обер-штурмфюрер стрелял метко.
А тот все усиливал огонь.
— Держитесь! — кричал он, приближаясь к оберсту.
Вот он уже рядом и, продолжая стрелять, протягивает офицеру пистолет. Теперь огонь ведут двое.
С каждой очередью автомата оберштурмфюрера огонь из кустов слабел. Но оберст не сомневался, что опасность все ещё велика и нельзя недооценивать противника. Поэтому обороняющиеся, наскоро перевязав гауптмана, продолжали обстреливать невидимого врага.
Так продолжалось ещё некоторое время. Из кустов отвечали одиночными выстрелами. Затем смолкли и они. Все было тихо. Тогда Аскер и оберст поползли вперёд и обследовали кусты. Там никого не оказалось — только стреляные гильзы…
— Удрали, — презрительно усмехнулся Аскер.
Его спутник, к которому успело вернуться самообладание, сказал:
— Эти бандиты никогда не выдерживают организованного сопротивления. Главное, когда встречаешься с ними, — не струсить и не растеряться.
Керимов кивнул. Они вернулись к кювету. Аскер поднял гауптмана и понёс к машине. За ним, озираясь и держа наготове автомат, следовал оберст.
…Была ночь, когда Аскер доставил раненого немецкого офицера в ближайшую комендатуру полевой жандармерии. Пока оберст объяснял обстоятельства происшествия, пока составляли протокол и ходили за врачом, советский разведчик возился с раненым, устраивая его на жёстком комендантском диване.
— Как вас зовут? — спросил слабым голосом гауптман.
— Краузе. Оберштурмфюрер СС Курт Краузе.
Раненый попросил, чтобы оберштурмфюрер записал для него свою фамилию, имя и город, где служит. Аскер с готовностью исполнил это и, в свою очередь, занёс в блокнот; гауптман Иоахим Динкершмидт, штаб сорокового армейского корпуса.
Обменялся советский разведчик адресом и с другим офицером. Запись об оберсте гласила: Юлиус Штюльпнагель, интендантское управление группы войск.
Оберст сказал:
— Оберштурмфюрер Краузе, я обязан вам жизнью. И я не теряю надежды, что мы ещё встретимся, хотя и служим далеко друг от Друга.
— Да, — кивнул Аскер. — Наше знакомство было гм… несколько необычно. И я хотел бы сохранить память о нем. Нет ли у вас фото?
— Я только собирался спросить вас об этом! Вы понимаете, что фрау Штюльпнагель была бы рада…
Фото не оказалось ни у немца, ни у разведчика. Но Аскер нашёл выход.
— Мы все равно пробудем здесь до утра. Так давайте сфотографируемся все трое.
— Черт возьми, это мысль!
Наутро лучший фотограф городка сделал снимок. За двойную плату он немедленно приготовил три отпечатка. Вскоре Аскер уже ехал н своём автомобиле. В кармане рядом со снимком с прочувствованной надписью оберста и гауптмана покоился аккуратно сложенный экземпляр акта о происшествии, составленный комендантом.
Глава пятая
1
Истекали пятые сутки с того дня, как Керимов оказался в партизанском отряде и завладел там документами обер-штурмфюрера Курта Краузе.Последние двое суток он находился в пути. По двенадцати — тринадцати часов в день мчался на запад «штеер». Аскер позволял себе короткие остановки лишь для того, чтобы осмотреть и заправить машину, поесть, немного отдохнуть. Он запаздывал. Надо было опешить, скорее добраться до города, о котором говорилось в документах Краузе.
Путь автомобиля, начавшийся в лесах одного из восточных районов Львовщины, где был расположен партизанский отряд, проходил затем по крайним западным районам Украины, по югу Польши. И вот уже пошли небольшие городки восточной части Силезии.
Городки в этих местах выглядели в точности, как в рассказах вдовы инженера. В каждом — двухэтажные островерхие домики, крытые железом или красной черепицей, с аккуратным садиком, выстроившиеся вдоль прямых улиц, в каждом — красная с бельм бензиновая колонка, пивной бар на главной улице, несколько магазинов со шторами из гофрированного металла, тёмная, устремлённая ввысь кирха. Но не было в окнах с чисто промытыми стёклами розовощёких девичьих лиц в белоснежных косынках или капорах, не толпились у пивных добродушные бюргеры с короткими трубками в зубах… Мужчин в штатском Аскер вообще почти не видел, — разве только стариков да подростков. Зато часто попадались люди на костылях или в бинтах — раненые и калеки. Женщин было много — они собирались у магазинов, печальными группами стояли возле церквей.
При въезде в каждый населённый пункт был опущен шлагбаум. «Штеер» останавливался. Начиналась длительная проверка документов.
К контрольно-пропускным пунктам Аскер старался подъезжать, пристроившись к какой-нибудь колонне или группе автомашин — в этих случаях проверка шла быстрее…
Раза три его останавливали на дороге передвижные посты на мотоциклах.
До сих пор все сходило благополучно. Но по мере того как он приближался к конечному пункту, все больше усиливалось чувство неясной, гнетущей тревоги. Самое трудное было, конечно, впереди…
Широкая, бетонная автострада взлетела на пригорок. Взору Аскера открылся город. Разведчик был у цели.
В партизанском лагере, после подробного и обстоятельного разговора с подполковником, во время которого были тщательно разработаны все детали и характер действий Керимова, они долго допрашивали Курта Краузе. Убедившись, что расстреливать его не собираются, эсэсовец рассказал о своей прежней службе, о работавших с ним офицерах, сообщил кое-что об абвере, в который получил назначение, обрисовал автора письма, своего приятеля Морица Келлера. О нем подполковник и Аскер выспрашивали особенно подробно: Келлера они считали главной опасностью, хотя и надеялись, что столкнуться с ним Аскеру не придётся.
Разведчик взглянул на часы. Было около трех часов дня. Он правильно рассчитал время. В этот час, если бы Келлер по каким-либо причинам задержался с отъездом, он находился бы на работе. И Аскер, отправившись к фрейлен Амелии, почти не рисковал встретить там её квартиранта. А побывать у неё и убедиться, что Келлер уехал, надо было сейчас же, немедленно. Только потом он мог явиться в абвер.
Таковы были расчёты. Но все получилось иначе.
Когда Аскер подъехал к последнему контрольно-пропускному пункту, документы стал проверять не унтер-офицер, как это было на двух предыдущих постах, а сам начальник пункта. Узкоплечий гауптман с жёлтым вытянутым лицом долго рассматривал командировочное предписание Краузе, запрятал его в карман, поднял на Аскера глаза и сказал, что ему, гауптману, как раз надо в управление абвера; они поедут вместе.
«Вот и началось», — тревожно подумал разведчик, с любезным видом распахивая дверку автомобиля. Гауптман сел и резким отрывистым голосом сказал фельдфебелю у шлагбаума что вернётся через час.
Машина шла по улицам города. Аскер подчёркнуто небрежно достал из бортового портфеля сигарету, ловко зажёг спичку, на секунду выпустив руль. Когда какой-то прохожий перебежал дорогу под самым носом автомобиля — рассмеялся и пустил вслед крепкое словечко. Все это должно было означать, что он беззаботен и в отличном расположении духа. На деле же разведчик был напряжён до предела. Он поймал себя на том, что все слабее прижимает педаль акселератора, как бы оттягивая время…
Изредка Аскер бросал взгляд в зеркальце на ветровом стекле — в него хорошо была видна лошадиная физиономия гауптмана. Но на ней ничего нельзя было прочитать. Спутник жевал сигарету и изредка командовал, куда ехать.
Вот в управление абвера — большое, массивное здание в дымчато-серой штукатурке, с несколькими подъездами, возле которых прохаживались эсэсовцы с автоматами.
Вслед за спутникам Аскер вылез из машины.
2
Начальник контрольно-пропускного пункта оставил офицера в приёмной, а сам прошёл в комнату адъютанта начальника абвера. Он находился там минут десять, затем отворил дверь и пригласил Аскера.Кабинет адъютанта представлял собой просторную комнату, обставленную строго: диван полированного дуба, два кресла у письменного стола, столик с графином н фарфоровыми стаканами, стулья вдоль стены.
Адъютант, человек средних лет, с короткими жёсткими волосами, сидел за столом и разглядывал посетителя маленькими глазками, глубоко запрятанными под тяжёлыми надбровными дугами.
Аскер остановился у стола и коротко выбросил вперёд руку в фашистском приветствии.
— Хайль! — адъютант небрежно приподнял руку. — Ваши документы.
Разведчик неторопливо извлёк из сумки пакет, протянул адъютанту, затем вынул из кармана книжечку с тиснением.
— Это моё личное дело, герр штурмфюрер. А вот удостоверение. Что касается предписания, — он повернул голову к стоявшему сбоку начальнику контрольно-пропускного пункта, — то герр гауптман забыл мне его вернуть… Ага, оно, я вижу, у вас!..
Командировочное предписание лежало перед адъютантом. Он оглядел его, затем внимательно осмотрел удостоверение и пакет.
— Вас ждали вчера. — Адъютант сжал губы. — Вы были в дороге лишние сутки. Почему?
— А… — Аскер изобразил улыбку. — Вот, оказывается, в чем дело!
Он неторопливо полез в карман, вытащил акт, составленный комендантом полевой жандармерии, развернул и положил перед адъютантом.
— Небольшое происшествие.
Адъютант и гауптман прочитали акт, обменялись взглядами. Штурмфюрер взял акт, прошёл в кабинет своего начальника. Прежде чем дверь затворилась, Аскер успел заметить, что кабинет пуст. Он понял, что адъютант решил проверить акт, очевидно, по телефону.
Гауптман уселся за стол. Аскер постоял минуту, потам круто повернулся, прошёл к дивану, сел, заложив ногу за ногу, зажёг, ломая спички, сигарету. Немецкий офицер, наблюдавший за ним, отметил про себя: раздосадован, оскорблён, едва сдерживается. Он усмехнулся: юнец, чванливый и самонадеянный!
Аскер в эти минуты размышлял. Но сосредоточиться он никак не мог. Раньше даже в самые трудные минуты его никогда не покидала уверенность, ясность мысли. Сейчас — не было этого. В сердце закрадывалось сомнение в том, что он действует правильно. И червячок этот точил, точил… Внезапно с острой щемящей тоской вспомнил Аскер родную дивизию, товарищей по оружию. С ними не был страшен никакой враг. Здесь же он был один. И все сразу же пошло не так. Не покидала мысль: вот сейчас отворится дверь и войдёт Мориц Келлер!..
Трудные были минуты. И все, что он мог делать сейчас, — это ждать. А ждать было мучительно тяжело. Угнетала не только нависшая опасность, но и другое — сознание собственного бессилия, невозможность действовать, что-либо предпринять… Нет, он нисколько не жалел о том, что прибыл сюда. Конечно, он многим рискует. Но разве те, что бросаются с гранатами под фашистские танки или закрывают собой амбразуры вражеских лотов, — разве они не думают о жизни?.. Именно во имя жизни, но не своей, а жизни и счастья народа, идут они на это!..
Вернулся адъютант. Что-то подсказало Аскеру, что проверка прошла благополучно. Да он, в сущности, и не сомневался в её результатах.
Адъютант оказал:
— Где вы остановились?
Аскер встал.
— Герр гауптман был настолько любезен, что доставил меня прямо сюда.
Адъютант вновь сжал губы, посмотрел на гауптмана и тот вышел.
— Знаете вы кого-нибудь из управления, кто бы устроил вас на первое время?
Аскер не мог назвать штурмфюрера Морица Келлера, не убедившись прежде, что тот уехал.
— Нет, — сказал он.
— Хорошо. — Адъютант взял лист бумаги, сверился с, каким-то списком, написал несколько слов и протянул бумагу. — Это ордер в офицерскую гостиницу. Жить придётся вдвоём — в номере уже квартирует один офицер.
— Вдвоём? — Аскер поморщился. — Это худшее, что я мог предположить. Прошу устроить меня отдельно. Разумеется, это может быть самый дорогой номер. Деньги не имеют значения. Я с фронта и, следовательно, богат.
— Только вдвоём. — Адъютант пожал плечами. — Город часто бомбят: кругом заводы, много зданий разрушено… Гостиница перенаселена. Кстати, питаться придётся там же, в офицерском ресторане. Кормят неважно — все лучшее идёт на фронт.
— Но к кому и куда я должен явиться?
— Вас вызовут. Группенфюрер Вейс отсутствует. Он будет вечером или завтра утром. Все решит он.
Через полчаса Аскер был в гостинице. Поднявшись вслед за служителем по лестнице, он оказался в просторном коридоре. Служитель двинулся влево, прошёл несколько комнат, остановился перед дверью с табличкой 217, поставил чемодан на тол и осторожно постучал. Дверь отворилась. На пороге стоял офицер — с ним отныне предстояло жить Аскеру.
Глава шестая
1
В те минуты, когда Керимов в сопровождении портье входил в свой номер, мимо гостиницы, едва не задев приткнувшийся у тротуара белый автомобиль, пронёсся новенький «мерседес». За рулём сидел военный со знаками гауптштурмфюрера. Это был хорошо сложенный человек лет тридцати или немного моложе, со спокойными светлосерыми глазами на широком круглом лице. Сильные руки в перчатках уверенно лежали на руле — офицер отлично вёл машину.Но он не был ни немцем, ни тем более эсэсовцем. И звали его не Гуго фон Герхард, как он значился по документам.
Это был чех, чешский патриот, разведчик.
История того, как он проник в гитлеровскую контрразведку, началась полгода тому назад в Праге, столице протектората Богемия и Моравия, как переименовали Чехословакию оккупировавшие страну фашисты, в одной из подпольных боевых групп, которые были созданы компартией Чехословакии и действовали по всей стране.
Группа, о которой идёт речь, была на особом положении. Ни антифашистской пропагандой, ни диверсиями или какими-либо другими обычными делами местных партизан она не занималась. Задача её состояла в том, чтобы вести глубокую и тщательную разведку в самых труднодоступных организациях гитлеровской Германии.
Члены группы «обслуживали» отели и места увеселений офицеров вермахта, держали под наблюдением транспорт, военную промышленность. Особое внимание было уделено решению задачи — ввести своих людей в штабы и в первую очередь — в органы гестапо и абверштелле. Пока это удавалось плохо: оккупантами был введён жёсткий режим контроля. Почти все попытки партизан проникнуть в систему германской тайной полиции и контрразведки кончались неудачей.
Правда, в этих организациях действовало несколько разведчиков, но они находились на грани провала и должны были уходить.
Таково было положение дел, когда однажды утром к начальнику группы позвонил его помощник — врач военного госпиталя. Им надо было встретиться.
Свидание произошло вечером, на конспиративной квартире. Помощник вошёл, поздоровался и положил на стол фотографию. На снимке был один из членов группы в мундире и головном уборе гитлеровского офицера.
— Что за маскарад, — недовольно сказал начальник. — Зачем это ему понадобилось? Он же знает, что без разрешения…
— Это не маскарад, начальник. И Громек здесь ни при чем. — Помощник подвинулся ближе. — Это чужое фото!..
Начальник вновь осмотрел фотографию, удивлённо сложил губы трубочкой, присвистнул: с карточки на него глядел двойник Иржи Громека.
— И вы хотите?.. — медленно протянул он.
— А почему бы и нет? — Помощник заговорил взволнованно, торопливо. — Почему не попытаться, начальник? Громек — подходит. Да, да — именно он! Решителен, смел, знает немцев не хуже, чем мы с вами.
— А кто этот? — Начальник кивнул на фото.
— В том-то и дело, что не простой армейский чин!.. Это гауптштурмфюрер СС. Его, как я узнал, где-то здорово тряхнуло взрывной волной. Он получил месяц на лечение, лежит у меня. А потом должен ехать к месту новой работы, как я понял, в какое-то управление контрразведки.
Несколько дней начальник обдумывал предложение своего помощника. Нашёл повод дважды повидаться с Громеком, чтобы теперь уже по-новому приглядеться к нему. Побывал под каким-то благовидным предлогом в палате госпиталя, где лежал контуженный взрывом гауптштурмфюрер. Только после этого он счёл возможным доложить обо всем руководителю пражского подполья, которому был непосредственно подчинён.
Решение подменить гауптштурмфюрера фон Герхарда Иржи Громеком было принято.
С этого дня Громек больше нигде не появлялся. Надёжно скрытый от посторонних глаз, он проходил специальную подготовку, подробно изучал данные, которыми располагала группа в отношении структуры и работы абверштелле и гестапо, осваивал радиоаппаратуру, заучивал коды, тренировался в кодировании и расшифровке сообщений. В прошлом Громок был письмоводителем и туристском отёле, хорошо знал немецкий язык, как, впрочем, многие чехи я словаки. Теперь для ещё большего совершенствования в языке он разговаривал только по-немецки. Работу в отёле Громек сочетал со спортом — он был гонщиком-автомобилистом. Сейчас Громек вновь тренировался — это могло пригодиться. Конечно, он ежедневно на несколько часов облачался в мундир гауптштурмфюрера, чтобы привыкнуть к новой одежде.
В это же время помощник начальника группы вёл тщательное наблюдение за тем, кого Громек должен был заменить в фашистской контрразведке. Он все больше узнавал о жизни, прошлом, привычках, связях гауптштурмфюрера фон Герхарда. Разумеется, эти данные поступали в группу и оттуда — Громеку.
Через месяц с небольшим офицер был здоров. Однако выписка его была умышленно затянута — так распорядился начальник группы, чтобы дать возможность своему разведчику лучше подготовиться.
Наконец, гауптштурмфюрер фон Герхард покинул госпиталь. Его ждали, перехватили и изолировали.
…Машина миновала центр и выехала на окраину городка. Здесь в два ряда тянулись небольшие особняки. У одного из таких домов Громек притормозил и коротко просигналил. Почти тотчас же отворилось одно из окон второго этажа, из него выглянула девушка. Громек улыбнулся и помахал рукой. Ему ответили таким же жестом. Окно затворилось, и вскоре из дома вышла девушка — тоненькая, светловолосая, миловидная. В руках её была большая красная сумка.
Девушка уселась рядом с Громеком. Тот обнял её, что-то прошептал, отчего она засмеялась и шутливо ему погрозила. Машина тронулась.
Соседи знали хорошенькую Хильду Бауэр — модистку одного из лучших ателье города. Фрейлен Бауэр снимала угол у старой Гертруды Бурц, платила аккуратно, не совала нос в чужие дела. А то, что Бауер частенько где-то пропадает по ночам, возвращается в сопровождении офицеров и, невидимому, навеселе, — это никого не касалось. На то она и модистка — девицы этой категории известны!.. К тому же сейчас, в войну, на подобные вещи смотрели сквозь пальцы. Тем более, что модисткам, не имеющим ни мужей, ни капиталов, тоже надо было как-нибудь жить!
Так рассуждали соседи. Но один из жильцов думал иначе. Он внимательно наблюдал за сценой встречи офицера с девушкой, затем снял трубку телефона и набрал номер.
— Объекты уехали, — сказал он в телефон. — Машина двинулась вдоль Фридрихаллее, на запад.
Через несколько минут отворились ворота небольшого особняка на другом конце городка, и на улицу выкатил длинномордый спортивный «хорх» с белым капотом и чёрными крыльями. В нем сидели четверо в штатском. Выплюнув клуб дыма, автомобиль резко набрал скорость.
2
Иржи Громек вывел машину за город. Его «мерседес» мчался по широкому бетонированному шоссе, которое вело к подножью заросшего лесом холма. Вскоре машина свернула на просёлок и направилась к вершине холма. Громек сосредоточенно правил. Девушка (под именем Хильды Бауэр действовала чешская патриотка Марта Славичка) деловито раскрыла красную сумку, в которой находился портативный передатчик, взяла у спутника длинный лист с колонками цифр и стала торопливо выстукивать ключом.Между тем, черно-белый автомобиль достиг места, где начиналось ответвление дороги на холм, притормозил — нос его на мгновенье прижался к земле, будто «хорх» принюхивался к следу, — и решительно свернул на просёлок.
Иржи Громек вспомнил: неделю назад, когда эсэсовцы громили коммунистическую организацию, раскрытую в одном из лагерей военнопленных, на таком «хорхе» в лагерь приехали чины абвера.
Громеку стало не по себе. Минуту он размышлял. Конечно, можно сделать попытку скрыться — здесь столько закоулков, что это не представит особого труда. Но следует ли так поступать? Он подумал и решил: нет, не следует. Если их подозревают, бегство только укрепит подозрения. Если же «хорх» свернул сюда случайно — а это не исключено, — то что ж, никто ведь не может запретить немецкому офицеру проводить свои свободные после дежурства часы так, как ему заблагорассудится.
Громек сделал спутнице знак кончать работу. Марта Славичка кивнула, торопливо отстучала последнюю группу цифр и свернула передатчик.
— Что случилось? — спросила она.
— Кажется, нас преследуют.
Марта круто обернулась и увидела быстро двигающийся за ними автомобиль.
— Этот?
— Да. Машина абвера.
— То есть, ваша?..
— Другая служба. Я ещё не уверен, что она идёт за нами, но очень похоже на то…
— Так я выскочу и спрячу рацию!
— Нельзя.
— Почему?
— Раз видим их мы, значит, и они видят нас. Найдут передатчик, тогда нам конец.
— Что же делать?
— Сейчас левый поворот. Я прижму машину правым бортом к кювету, чтобы им виден был только наш левый борт. Вы приоткроете дверку и, не вылезая, спустите рацию в кювет. Понятно?
— Да.
— И запомните хорошенько место.
— Да.
— Так приготовьтесь!
Иржи мастерски подвёл машину к кювету, густо заросшему травой. Девушка ловко вытолкнула передатчик и тот мягко шлёпнулся на дно канавы.
Оба облегчённо вздохнули.
— Шифровка! — вдруг испуганно вскрикнула Марта.
Громек схватил бумагу с колонками цифр, разорвал надвое и одну из частей взял в рот. Другую часть листа стала торопливо жевать Марта.
Вскоре бумага была проглочена.
— Фляжку! — Громек кивнул на портфель в правом борту машины.
Девушка вытащила оттуда флягу. Отвинтив пробку, она поморщилась.
— Коньяк!..
— Вот и хорошо. Пейте. Надо, чтобы от вас пахло…
Марта храбро сделала большой глоток, с трудом удержалась, чтобы не закашляться, и передала флягу Громеку. Тот тоже отпил, затем пролил немного коньяку на сиденье, на пол автомобиля и небрежно бросил флягу на диван машины.