Несин Азиз. Избранное

   – Нас четверо… Жена, матушка и пятилетний ребенок.
   – В прошлом году вы получали восемьсот лир, вам прибавили еще четыреста.
   Халим-бей молчал. Заместитель продолжал:
   – За четырнадцать лет вы никогда не жаловались на недостаток в деньгах. Я интересуюсь вами и поэтому спрашиваю: что случилось? Может быть, в последнее время в вашей семье появилась новая статья расхода?
   – Да, в нашей семье появилась новая статья расходов, – ответил Халим-бей.
   – Какая?
   – Икра!
   Заместитель не понял.
   – Что?! – переспросил он.
   – Икра!
   – Икра?!.
   – Да! В прошлом месяце я купил шестнадцать килограммов икры.
   Заместитель застыл в изумлении. Халим-бей серьезный человек, он не осмелится дурачить начальство. Может быть, он сошел с ума?
   – Бог с вами, Халим-бей! Владелец самой большой бакалейной лавки или закусочной не сможет продать такое количество за месяц. На что вам столько икры?
   – Матушка съедает.
   – Простите, Халим-бей, сколько же весит ваша матушка?
   – Не спрашивайте, сударь, не спрашивайте… В бедняжке сорок четыре килограмма, она вот-вот растает совсем!
   – Сорок четыре килограмма! И съедает шестнадцать килограммов искры в месяц! Ничего не понимаю!
   – Я сейчас объясню, сударь. Матушке шестьдесят семь лет. Она не любит на ветер швырять деньги. Не ходит даже к докторам. Я привожу ей врача. Она устраивает скандал из-за денег, заплаченных ему. Чтобы ее успокоить, я говорю неправду, что врач – мой приятель и он ничего не взял с нас. Тогда она просит: «Раз он твой приятель, то пусть посмотрит больную женщину, что живет под нами. Хорошо делать благие дела», – добавляет она при этом. Я тут же веду врача к нашей больной соседке. Не повести нельзя: матушка может разнервничаться, а это ей вредно – так говорят врачи. Я заказываю лекарство, выписанное доктором. Когда оно попадает в дом, опять скандал. Я успокаиваю ее: «Матушка, не волнуйтесь, я заказал лекарство у знакомого аптекаря по дешевке». Лекарство, за которое я заплатил пятьдесят лир, для нее стоит пятьдесят курушей. Она все равно расстраивается, а ей никак нельзя волноваться: у нее больное сердце. Если она находит лекарство дешевым, то говорит: «Хорошо делать благие дела. Вот у нас живет сосед, отставной учитель, закажи и для него лекарство». И я заказываю лекарства для наших бедных соседей.
   Врачи советуют усиленно питать ее, но матушка не ест. Когда я приношу что-нибудь, она злится. Если она не будет есть, она умрет от истощения, а если будет сердиться, умрет от сердечного приступа. Я не знаю, что делать. Кроме вашего покорного слуги, у нее нет никого на свете. Врачи настаивают, чтобы она непременно включила в рацион икру. Как-то вечером, возвращаясь домой, я купил двести пятьдесят граммов икры. Когда она увидела икру, ей стало дурно. Она кричала: «Разве сейчас такое время, что можно покупать икру? Ты нас по миру пустишь».
   «Успокойтесь, матушка, у меня есть один знакомый торговец икрой, он мне продает ее по себестоимости, не волнуйтесь». «За сколько же ты у него покупаешь?» – спросила она.
   Кило стоит сто сорок лир, какую бы цену я ни назвал, ей все покажется дорого. Я сказал, что мой приятель оптом торгует икрой. Она ему обходится дешево, и мне он отдает ее по двадцать лир.
   В ту ночь матушка от ярости чуть не умерла. Срочно вызвали врачей. Сделали уколы, с трудом отошла.
   Вечером следующего дня, когда я вернулся домой, матушка говорит мне: «Сегодня были у меня соседи, я им рассказала о твоей расточительности. Они говорят: „Двадцать лир за кило икры – это дешево. Раз торговец – его знакомый, пусть и нам купит полкило». Хорошо делать благие дела».
   Покупаем полкило икры, которая стоит семьдесят лир, и отдаем соседям за десять. На следующий вечер опять просьба: «Нури-бей просит двести пятьдесят граммов». И ее исполнил.
   Потом все, кто узнавал, что я покупаю икру за двадцать лир, бегали к моей матушке. Как-то она вручила мне целый список: «Фатьме-ханым – полкило, Шахимент-ханым – полкило, Фа-тин-бею – семьсот пятьдесят граммов».
   Теперь я возвращаюсь домой всегда нагруженный пакетами. Какое жалованье нужно на покупку двух-трех килограммов икры каждый день?
   Цена на икру через каждые два-три дня поднималась. Сто сорок, сто восемьдесят, триста пятьдесят… Я нашел себе одного бакалейщика, к которому стал приходить постоянно. Он заранее заготовлял для меня пакеты разного веса. Однажды, закончив свою обычную вечернюю прогулку к бакалейщику, я сел на пароход. Пакеты положил рядом. И вдруг – о Аллах! – на двухсотграммовом пакете я увидел записанный вчера моей собственной рукой номер телефона одного приятеля. Что бы это значило? Ведь вчера я этот пакет вручил матушке. Почему он снова здесь оказался?
   Я тут же переметил карандашом все пакеты. Дома матушка вручает мне очередной список на следующий день.
   «Матушка, – говорю, – я уже не в состоянии таскать столько пакетов каждый вечер. К тому же знакомый бакалейщик повысил цену, его не устраивают двадцать две лиры».
   «Хорошо делать благие дела!.. У тебя же руки не отваливаются. А своему знакомому прибавь еще лиру».
   Отказаться нельзя: у матушки больное сердце.
   На следующий день, как только я вошел к бакалейщику со своим списком, он тут же отдал мне заранее приготовленные пакеты. Я осмотрел их и увидел на каждом свои вчерашние крестики. Вот так-то. Икра погубила вашего покорного слугу, сударь. Цена на икру подскочила: теперь килограмм стоит от четырехсот лир и выше. Жалованья перестало хватать. Я не видел выхода.
   Халим-бей замолчал и опустил голову.
   – Все очень просто, – мягко сказал заместитель управляющего. – Скажите вашей матушке, что знакомый разорился и бросил торговлю.
   – Она не поверит, сударь.
   – Скажите, умер.
   – Не поверит!.. Теперь уже ничего не поделаешь. Матушка, не разворачивая пакеты, утром относила их тем же самым бакалейщикам и продавала им за триста лир. А я потом покупал у них икру за четыреста и отдавал матушке за двадцать три лиры. Упаси бог сказать ей все это: она разволнуется, а ведь у нее больное сердце.

Финансовые боги

   Это событие запутано, настолько запутано, что даже трудно приступить к рассказу, пока сам не разберешься, в чем дело.
   В нем участвуют пять человек. Все они друзья. Все пятеро крупные финансисты и непревзойденные мастера по части всевозможных расчетов.
   Генеральный директор одного из крупнейших банков Талят-бей пригласил четырех друзей в свой дом в Суадие^[17], чтобы провести вместе воскресный день. Талят-бей – очень известный банковский воротила, за плечами его двадцать семь лет успешной деятельности на этом поприще. Говорят, что если он на пустом месте повесит вывеску «банк», то через два года это пустое место превратится в банк с капиталом в два миллиона лир. И действительно, несколько банков, которым угрожал крах, он сделал в короткий срок процветающими и самыми надежными в стране финансовыми учреждениями.
   Лютфи-бей, один из приглашенных, – человек очень известный в деловом мире, прекрасно разбирающийся во всех тонкостях банковских операций. Ему стоит только сжать в руке горсть навоза, как она превратится в золото. И то, что земля от его прикосновения стала золотом, это не результат удачи или везения, а точный расчет. Лютфи-бей не коснется той земли, которая не вознаградит его с лихвой.
   Второй из воскресных друзей Талят-бея – Зеки-бей – высокопоставленный чиновник министерства финансов. Говорят, что именно он заправляет делами министерства. Иностранцы, например, называют его финансовым богом Турции.
   Другие два участника этого квинтета – Рефик-бей и Зия-бей – школьные товарищи Талят-бея. Зия-бей – научный сотрудник обсерватории, а Рефик-бей – профессор математики технологического факультета.
   Друзья собрались в новом доме-особняке Талят-бея с семьями и до обеда купались в море. После обеда и кофе одни пожелали прогуляться, другие – отдохнуть.
   Талят-бей и Зеки-беи сели играть в нарды^[18]. Договорившись о ставке в двадцать пять курушей, Талят-бей через несколько партий выиграл триста семьдесят пять курушей. Зеки-беи, не имевший при себе мелких денег, протянул ему десять лир. Талят-бей достал из кармана всю мелочь: пять лир и еще две с половиной. Других мелких денег у него не было. Зеки-беи, взяв эти деньги, спросил:
   – Сколько я теперь должен тебе? Здесь счет запутался.
   – Ты мне… – дай подумать.
   Зеки-беи, порывшись в карманах, нашел еще серебряную лиру и, чтобы облегчить расчет, дал и ее Талят-бею:
   – Как теперь?
   – Я тебе дал семь с половиной лир?
   – Да, так, сколько ты должен мне вернуть?
   – Я тебе дал еще лиру.
   – Братец! Твой долг триста семьдесят пять курушей. Так?
   – Да!
   – Дай мне еще сто семьдесят курушей.
   – Хорошо. Но я тебе дал лиру, а до этого еще десять, значит, всего одиннадцать! Между тем, ты мне…
   – Постой, дружок! Ты совсем меня запутал.
   – Пятерка и еще две с половиной…
   Разбуженные этим спором Лютфи-бей и Рефик-бей подошли к ним:
   – Что случилось?
   – Видишь ли, дорогой Рефик, я выиграл у него триста семьдесят…
   – Постой! Дай мне сказать. Мы играли четыре партии по пятьдесят курушей…
   – К чему все это?.. Играем по двадцать пять или по пятьдесят… Ты мне должен триста семьдесят пять курушей?
   – Да. Но я тебе дал одиннадцать лир.
   – Правильно… А я тебе вернул семь с половиной. Значит, теперь ты мне должен…
   – Хорошо. Так я ведь дал тебе еще одну лиру… Тут вступил профессор математики Рефик-бей:
   – Подождите. Вы и меня запутали. Говорите поодиночке, чтобы я разобрался. Сколько ты дал?
   – Десять лир.
   – Сколько ты должен был дать?
   – Триста семьдесят пять, но…
   – Никаких «но»!
   – Я добавил еще лиру.
   – Ясно. Значит, ты, Талят, должен возвратить шестьсот двадцать пять курушей. Между тем ты отдал семь с половиной лир… Если это так, то… сейчас скажу… теперь ты ему… если от семи с половиной отнять десять, да еще одну… то останется…
   – Разве можно из семи с половиной лир отнять десять?
   – Нет. Из семи с половиной лир нужно отнять шестьсот семьдесят пять курушей… Если отнять, что останется? Сто двадцать пять?
   – Аллах, Аллах!.. Я же дал ему одиннадцать лир!..
   – Да. А я ведь тебе вернул семь с половиной… Тут вмешался в спор научный сотрудник обсерватории Зия-бей:
   – Вы все запутали. Давай все по порядку. Ты должен Таляту триста семьдесят курушей?
   – Дорогой! Я же ему дал одиннадцать лир. Он мне должен.
   – А он тебе отдал семь с половиной… Значит… Сколько составит семь с половиной плюс одиннадцать.
   – Не так, братец. Где-то повисли семьдесят пять курушей. Ты посмотри…
   – Я понял… Дай ему еще сто двадцать пять курушей…
   – Ох, Аллах, Аллах!.. Откуда же взялись сто двадцать пять курушей?.. Я все даю, даю, а он ничего…
   – Конечно, ты должен давать. Ты проиграл.
   – Сто двадцать пять…
   – Нет…
   – Сударь!.. Я дал десять лир, потом еще одну… Это составляет одиннадцать.
   – А сколько ты получил сдачи?
 
   – Вы совсем мне заморочили голову. У тебя есть двадцать пять курушей?
   Зеки-бей достал из кармана двадцать пять курушей.
   – Вот возьми эти двадцать пять курушей. Что еще надо?
   – Откуда я знаю, что надо… Десять лир, лира и еще двадцать пять курушей… Это составляет одиннадцать лир двадцать пять курушей… Дай ему сейчас одну лиру.
   – Черт возьми!.. Я же дал семь с половиной лир… Талят-бей вскочил и разбудил дремавшего в кресле Лютфи-бея, крупнейшего воротилу делового мира.
   – Иди, ради Аллаха, разберись в этих расчетах.
   – Господин Лютфи… Мы играли в нарды. Кон…
   – Да брось ты кон…
   – Нарды…
   – Какое это имеет отношение к нардам? Ты должен ему триста семьдесят пять курушей?.. Должен…
   – Я дал ему одиннадцать лир двадцать пять курушей.
   – Но ты получил от него семь с половиной…
   – Ясно, – сказал Лютфи-бей. – Ты дал ему семь с половиной лир. Зачем ты их дал?
   – Не было мелочи.
   – Зачем ты дал одиннадцать лир?..
   – Он потребовал. А у меня ведь не было мелочи.
   – Понятно… Все очень просто… Одиннадцать лир двадцать пять плюс триста семьдесят пять…
   – Нужно вычитать, а не складывать.
   – Ясно. Сперва сложим, а затем вычтем… В конце ты дал ему двадцать пять?..
   Счет так запутался, что Лютфи-бей развел обеими руками:
   – Подождите. Это легко. Сейчас разберемся. Пусть каждый возьмет свои деньги назад. В конце ты дал двадцать пять курушей? Возьми их обратно… Так. Ты возьми свои семь с половиной лир… А ты что еще дал?
   – Десять лир… и еще одну.
   – Одиннадцать лир? Возьми свои деньги назад… Каждый взял свои деньги.
   – Теперь давай еще десять лир, – сказал крупнейший представитель делового мира. – А ты дай ему с десяти лир сдачу.
   – У меня нет мелочи. Вот семь с половиной лир…
   – Возьми их…
   – Сколько ты ему еще должен?
   – У меня есть лира и двадцать пять курушей.
   – Отдай их…
   – Ну как? Опять все по-старому.
   – Та-а-ак!.. Теперь ты ему… Сударь…
   – Дай ему еще двадцать пять. Как? Ах так!
   – Тогда ты ему дай сто двадцать пять курушей. Что получится?
   – Ты дай… В таком случае ты…
   – Ну?.. Опять все запуталось.
   – Братец мой…
   – Ох, братец. Что ты мне дал?
   – Я? Что я дал тебе?
   – Ты мне…
   Профессор Рефик-бей:
   – Подождите. Пусть каждый возьмет свои деньги назад…
   Подобным образом деньги несколько раз путешествовали по этому кругу, а в счете все не могли разобраться. Чтобы облегчить положение, Зия-бей разменял десять лир. После этого наступила полная неразбериха. К вечеру Лютфи-бей сказал:
   – Пусть каждый снова возьмет свои деньги назад.
   Это было сделано. Затем Лютфи-бей сказал Зеки-бею, финансовому богу:
   – Ты должен Талят-бею триста семьдесят пять курушей. Когда у тебя будут мелкие, отдашь ему. Ясно?
   – Ясно.
   – Спасибо… Вот и все.
   Вот таким образом люди, оперирующие огромными цифрами, разрешили этот мелкий спор.

Своим счастьем я обязан тебе

   – Дорогой мой, я познакомился с одной женщиной. Это настоящее чудо!
   – Она очень красива?!
   – Ты еще спрашиваешь! Вот, посмотри, ее фотография.
   – В самом деле красивая!.. Смотри, не упусти.
   – Что ты!.. Знал бы ты, какой страстью я пылаю.
   – А она проявляет к тебе интерес?
   – Да, пожалуй…
   – Покоряй поскорей ее сердце!..
   – Стараюсь.

***

   – Какие новости, что хорошего?
   – Все прекрасно… Я же тебе на днях рассказывал, что есть одна, которая…
   – Ну-у-у?..
   – Я влюблен, влюблен без памяти.
   – А она тебя любит?
   – Не знаю.
   – Сделай все, чтобы она влюбилась в тебя!
   – Как?
   – Могу научить, поделиться опытом. Во-первых, подарки. Женщины любят, когда им делают подарки. Сначала можно цветы, особенно гвоздику… Затем что-нибудь подороже… И почаще говори ей, что она очень умная.
   – Что же, попробую поступать так, как ты советуешь.

***

   – Ах… Не знаю, как и благодарить тебя!
   – Дела твои продвигаются?
   – Дорогой мой, ты знаешь душу женщины. Я действовал по твоему рецепту. Она начала относиться ко мне вполне благосклонно. Скажи, ради Аллаха, что мне делать дальше?
   – Теперь пригласи ее в кино. Но только смотри, чтобы фильм не был серьезным. Пусть это будет какая-нибудь печальная история, или легкая веселая комедия, или же музыкальная картина. После кино обязательно зайдите в кондитерскую. Закажи ванильное мороженое. Обязательно ванильное. Запомни, у тебя в кармане всегда должно быть шоколадное драже. Не забывай почаще угощать.
   – Непременно буду делать так, как ты говоришь. Я с ума схожу по ней.

***

   – Вчера были в кино. В кино угощал шоколадным драже, ей очень понравилось. После сеанса зашли в кондитерскую, заказал ванильное мороженое. Она сказала, что я мужчина с большим вкусом. На этой неделе мы собираемся выехать куда-нибудь на прогулку. Скажи, ради Аллаха, куда мне ее повезти?
   – По-моему, вам следует съездить на острова Мраморного моря. Покатайтесь на осликах. Побывайте на пляже. Затем потанцуйте. Но приглашай ее только на вальсы.
   – О господи… Если бы я сумел покорить эту женщину!..
   – Делай, как я говорю, и все будет в порядке!
   – Право, не знаю, как тебя благодарить.
   – Не стоит… С тобой я делюсь своим опытом, и только.

***

   – Ну как, ездили на прогулку?
   – Да, а как же!.. Как было хорошо! Но мне не везет…
   – Почему?
   – Она, оказывается, замужем. Мы только так прогуливаемся, а впереди – ничего.
   – А она любит своего мужа?
   – Да нет. Говорит, что он грубый, неотесанный осел, ничего не понимает, женская душа для него потемки.
   – Бедная женщина! Почему же она не разводится?
   – Говорит, если бы я была в тебе, то есть во мне, уверена, то сегодня же подала бы на развод! Что мне делать, не знаю…
   – Не упускай ее.

***

   – Ну как продвинулись ваши дела?
   – Не спрашивай… Еще ни разу даже не поцеловались. Она очень робкая. Но чувствую, что любит меня.
   – Продолжай делать подарки. Преподнеси хорошие духи. Например, «Сандал». Затем… ну не знаю… купи красивый материал. Большинство женщин любит голубой, светло-голубой цвет.
   – А если муж догадается?
   – Откуда ему догадаться! Она же сама говорит, что он болван. Хочешь, я помогу тебе выбрать материю…
   – Хорошо… Пошли сейчас же!

***

   – Как дела?
   – Прекрасно! Про духи сказала, что это ее любимые. От материи пришла в восторг. Братец, я радуюсь, как школьник. Скажи, как окончательно мне покорить ее?
   – Читай стихи Яхьи Кемаля… Пообещай, что женишься, настаивай на разводе…
   – Давно тебя не было видно, где пропадаешь?
   – Не смог прийти. Замотался… Она развелась с мужем.
   – Вы поженитесь?
   – Конечно…
   – Не теряй времени. Во избежание…

***

   – Я не знаю, как тебя и благодарить. Вчера мы поженились. Своим счастьем я обязан тебе. Ты помог мне обрести семью, друга, любимую.
   – Это я тебя должен благодарить, братец мой. Своим счастьем я обязан тебе. Это ты помог мне развестись с моей женой-ведьмой!

Тогда я буду писать стихи

   – Вы, я полагаю, как писатель, верно, знаете…
   – Что? – спросил я.
   – Что?.. Вот говорят, будто в каждом человеке, ставшем писателем, таится жажда злодейства. Так ли это?
   – То есть как?
   – Люди, именуемые художниками, каждый божий день готовы пролить кровь – убить, задушить, отравить, зарезать человека…
   – Помилуйте, Мухиттин-бей, – пытался я вставить слово, но он не слушал меня и продолжал:
   – Перерезать горло, умертвить… Будучи людьми образованными, они очень трусливы – страх перед законом останавливает их, не позволяет совершать преступления, которые они вынашивают в своем сердце. Эти люди создают произведения, так сказать, искусства, и отводят в них душу. То есть, я хочу сказать, все знаменитые писатели, если бы они не были служителями искусства, то стали бы свирепыми преступниками. Ведь преступником сделаться не так легко, как художником.
   – Из ваших слов следует, что трусливые преступники – это художники.
   – Не принимайте слова на свой счет, прошу вас. Я с вами делюсь тем, что вычитал из книг.
   – Непонятно все-таки, почему художником быть легче, чем преступником?
   – Нет, скажите по совести, ведь совершить преступление труднее, чем написать какой-нибудь роман с убийством. Для этого не нужно рисковать собой. Литераторы избрали путь полегче. Как, по-вашему, правильно я говорю?
   – Не знаю, не думаю, чтобы это было так. Возьмем Шекспира. По-вашему, если бы этот великий человек не создал своих драм, то он стал бы величайшим преступником?
   – Точно! В книге, которую я прочитал, утверждается, что именно поэтому в пьесах Шекспира так много убийств. Действительно, перед закрытием занавеса сцена превращается в настоящую бойню. Шекспир в жизни не убивал, зато на бумаге крушил направо и налево. Чем больше в душе человека злодейского, тем более великие произведения он может создать. Прошу вас, скажите честно и откровенно: если бы вы не создали эти книги, – а вы их написали множество, – стали бы вы убийцей?
   – Помилуйте, Мухиттин-бей, что вы говорите?
   – Для меня это очень важно. Вы когда-нибудь чувствовали желание убить? Когда вы пишете рассказы, испытываете вы нервное возбуждение, возникает у вас потребность разорвать на куски, уничтожить кого-нибудь? Если вам нравится написанный вами рассказ, приходит ли к вам то чувство облегчения, которое испытывает преступник, проливший кровь?
   Я не мог раскрыть рта, меня словно поймали на месте преступления. Ведь часто, как справедливо сказал Мухиттин-бей, я писал свои рассказы в состоянии душевного кризиса, разрывая пером бумагу и в злости ломая перо, бил кулаком по столу, яростно стискивая зубы… И мне вдруг стало страшно. Вероятно, собеседник понял это по выражению моего лица.
   – Значит, и вы… – проговорил он, – я-то ценил вас… Если бы вы не написали свои книги, кто знает, сколько сотен людей рассталось бы с жизнью?
   – Помилуйте, Мухиттин-бей, я даже курицы не могу зарезать…
   – Да! Точь-в-точь как написано в книге… Они становятся писателями потому, что даже курицы не могут зарезать… Если бы могли, то резали людей, как кур. Из-за малодушия они становятся писателями или еще кем-нибудь…
   Я должен хоть немного познакомить вас с Мухиттин-беем, тогда вы поймете, как дико было мне слышать из его уст эти жестокие слова о преступлениях, о жажде крови. Я мог только в удивлении таращить на него глаза.
   На свете есть люди, которых называют ангелами, Мухиттин-бей – один из них…
   – Дорогой мой Мухиттин-бей, почему вы заговорили о таких вещах?
   – Это очень важно для меня. В зависимости от вашего ответа я решаю свою судьбу: или разведусь с Сабихой или нет…
   Я был сбит с толку. Эта пара была для всех примером счастливой семьи. Только недавно они отпраздновали двадцатилетие своей супружеской жизни. У них были взрослые дочери и сыновья. И он и она принадлежат к знатным семьям. Деды и прадеды Сабихи-ханым были пашами^[19]… И он и она – люди интеллигентные, долго жившие в Европе, знающие иностранные языки…
   – Да… Разведусь с Сабихой…
   – Помилуйте, Мухиттин-бей, как это возможно…
   – О, если бы вы знали… Интересно, заметили вы или нет, что за последние пять-десять лет женщины нашего круга почему-то вдруг стали повально увлекаться керамикой и резьбой по дереву…
   – Да, это верно. Некоторые мои знакомые дамы занимаются керамикой, резьбой, устраивают даже выставки своих работ. По правде говоря, они делают весьма любопытные вещицы…
   Мухиттин-бей – один из самых мягких людей в мире, сжав зубы, отрубил:
   – Делают, конечно, делают. А вы когда-нибудь поинтересовались, кто эти женщины?
   – Нет, признаться…
   Тут перед моим взором выстроились те, о ком говорил Мухиттин-бей, и я бодро ответил:
   – Все они имеют хорошее образование…
   – Хорошее, конечно, хорошее… Все они образованные шельмы. Хорошо, а что вы еще можете про них сказать? Подумайте-ка…
   – Лишений не испытывают, материально обеспечены.
   – Правильно… То есть, попросту говоря, с жиру бесятся… А еще?
   – Разбираются в искусстве, и в этой, как ее… эстетике.
   – Так, дальше.
   – Большинству из них за сорок…
   – А почему после сорока лет они начинают вдруг увлекаться керамикой, резьбой? С чего бы? Приказ свыше получают, что ли?
   В самом деле, все мои знакомые дамы, которым около сорока лет или больше, со страстью отдаются этим занятиям. Мне не приходило в голову раньше, почему именно после сорока?
   – Так вот, братец, живут себе наши жены и вдруг после сорока становятся на нашу голову художницами. То есть, как говорят, к ним приходит вдохновение. Столько лет сидит жена дома, и вдруг, глядь, в один прекрасный день, засучив рукава, начинает месить глину и становится у печи горшки обжигать. Или же берет в руки резец, нож и целыми днями что-то строгает и выжигает каленым железом…
   – Ну что в этом плохого, Мухиттин-бей?
   – Мы, мужчины, глупцы! – со злостью сказал Мухиттин-бей. – Конечно, есть на то причина, что в таком возрасте они начинают лепить или резать. Подумать только нам лень…
   – Но среди моих знакомых есть и молодые женщины, они тоже вырезают деревянные фигурки.
   – Есть, говорите? А эти женщины живут со своими мужьями?
   – Нет, они в разводе. Одна два раза обручалась, но замуж так и не вышла. А одна, правда, замужем…
   – Точно… Это как раз-то и подтверждает мою мысль… Дорогой мой, вы человек умный. Лет пять-десять тому назад у женщин такого не бывало. Почему вместо приличествующих им иголки, спиц, кисточки они схватились за ножи? Почему они не играют на скрипке, на пианино, а с остервенением комкают глину и кромсают дерево?
   – Так что же, Мухиттин-бей?
   – А-а-а, вот я и ждал, когда наконец вы спросите, в чем же дело. Многие из подруг Сабихи занимаются керамикой и резьбой. Как вы изволили правильно заметить, почти все они устраивают выставки. Я до вчерашнего дня думал: «Молодцы женщины, не сидят сложа руки, не сплетничают, занимаются делом…» Между тем совсем не в этом дело.
   – А в чем же?
   – Одна из подруг Сабихи уже давно приглашала меня в свою мастерскую посмотреть ее работы… Сабиха ходила, ей очень понравилось. И я решил пойти. Прихожу вчера, а служанка открывает мне дверь и говорит: «Хозяйка занята». Знали бы вы, во что она превратила дом! В одной комнате торчит печь для обжига, в другой – кучи глины, а все домочадцы в одной комнате ютятся. Потом служанка проводила меня в мастерскую. И что же я вижу… Сидит она над кучей глины и ничего вокруг не видит. Даже, что посторонний вошел, не заметила. А я, не проронив ни звука, потихоньку присел в сторонке. Вид у нее, прямо сказать, страшный: волосы растрепаны, глаза горят – настоящая ведьма. А она красивая женщина! Но тут… я даже не знаю, как вам передать то, что я увидел… Нужно мне было взять кинокамеру, на пленку снять… На мраморной плите – куча глины. Месит она эту глину и приговаривает: «Гнусный негодяй. Подлец!» Выругается, да как даст кулаком по куче. Я сначала подумал, что женщина спятила. Потом закричала: «Кемаль, Кемаль!» и бросилась на глину, ногами ее топчет! Кемаль – это ее муж, с которым она разошлась… Значит, женщина колотила не глину, а воображаемого мужа.