Страница:
– Слушаюсь…
– Да поможет тебе Аллах… Покажи себя, Ихсан, все надежды на тебя. Если сможешь обчистить главу делегации, честь тебе и хвала! Ступай. Всего наилучшего!
Я пошел к гостинице и стал ждать.
К вечеру, вижу, идут иностранцы. Я еще раз взглянул на фотографии. Все ясно, вот и глава шагает со своей мадам… Я протиснулся к нему, определил, где у него может быть бумажник. Легонько толкнул его в грудь и выхватил бумажник… Все, порядок! Значит, не забыл ремесла.
Раскрыл бумажник, а в нем толстая пачка иностранной валюты… Аллах свидетель, не поддался я искушению, не взял ни гроша… Все целиком отнес в управление…
– Где ты пропадаешь? – налетел на меня Хайдар, не успел я появиться в дверях.
Он чмокнул меня в лоб, когда я протянул ему бумажник.
– Молодец, ты хорошо исполнил свой долг, – сказал он. – Глава иностранной делегации пять минут назад заявил нам о краже, сокрушался очень. «Не извольте беспокоиться, не позже, чем завтра, найдем ваш бумажник. Наша полиция умеет работать», – ответили ему.
– Я выполнил свой долг перед родиной, а теперь до свидания, всего вам хорошего, – сказал я.
– Постой, – говорит Хайдар, – один раз мало, ты обчисть всех этих иностранцев одного за другим.
И начал я обкрадывать их одного за другим. У француза вытряхнул все карманы, стащил не только бумажник, но и ключи от дома, носовой платок, зажигалку, сигареты, мелкие деньги из брюк, значок с лацкана пиджака, а он, чудак, ничего не заметил. Если бы я с него стащил штаны, он и тогда не почувствовал бы… Я сказал самому себе: попробуй-ка срезать у него все пуговицы… Ни одной пуговицы не оставил человеку. И прямо в управление… Высыпал все перед Добряком Хайдаром.
– Молодец, Ихсан, ты стоишь на правильном пути…
– Дорогой, – отвечаю, – я хотел раздеть догола этого типа перед гостиницей, будто он в бане, но сжалился над беднягой.
Короче говоря, пятнадцать дней я обрабатывал карманы. Мне кажется, что я, как хирург, смог бы вырезать у несчастных легкие. И они не узнали бы о пропаже, пока рентгеновский снимок не раскрыл бы все.
Хайдар смеется…
– Как-то я открыл сумочку у одной дамочки и очистил ее. Принес Добряку. Но женщина не пришла в полицию. Тогда один полицейский, который мог изъясняться по-иностранному, позвонил в гостиницу и говорит:
– У вас ничего не украли?
– Ничего… – ответили ему.
– Хорошенько проверьте свои сумки и карманы… Через некоторое время звонок:
– Да, у одной дамы исчезли из сумочки кое-какие вещи.
– Был ли в сумочке розовый платочек?
– Да, был… Но откуда вы знаете?
Вот какая у нас полиция: потерпевшему сообщают, что вор его обокрал и уже задержан!..
Перед отъездом делегации один журналист спросил делегатов:
– Что вам больше всего понравилось в нашей стране?
Глава делегации был человеком воспитанным и промолчал. Тогда другой журналист вставил:
– У нас очень сильная полиция…
На это он ответил:
– Нас девять человек, мы провели в Стамбуле пятнадцать дней, и каждого из нас обворовали девяносто раз… Возможно, полиция у вас сильная, но воры сильнее…
Эти слова не замедлили появиться в газете: глава иностранной делегации заявил, что воровство в Турции процветает.
Ну, а я при чем? Но вот полицейские обиделись… вай… и схватили меня…
– Да ведь вы же сами сказали: выполняй свой долг – воруй и грабь. Я же отказывался, а вы принудили меня. А теперь запрятали… Я всю эту историю расскажу судье, – пригрозил я Добряку Хайдару…
– Если ты это сделаешь, я свалю на тебя все нераскрытые кражи, у меня таких сотни. Уж поверь мне, я заставлю тебя признаться и подписать протокол. На тысячу лет засажу за решетку.
На суде я сидел, как в рот воды набрав… Осудили, понятно,
на два года.
– Два года пролетят – оглянуться не успеешь, – утешил один из слушателей.
Ихсан Вазелин ответил:
– Так-то так, но разве в моем возрасте к лицу мне сидеть за решеткой?.. Хорошо еще, что только за это судили и отделался двумя годами. Вот каково исполнять долг перед родиной… Да здравствует родина!..
Сто лир за сумасшедшего
Муж Айтен
– Да поможет тебе Аллах… Покажи себя, Ихсан, все надежды на тебя. Если сможешь обчистить главу делегации, честь тебе и хвала! Ступай. Всего наилучшего!
Я пошел к гостинице и стал ждать.
К вечеру, вижу, идут иностранцы. Я еще раз взглянул на фотографии. Все ясно, вот и глава шагает со своей мадам… Я протиснулся к нему, определил, где у него может быть бумажник. Легонько толкнул его в грудь и выхватил бумажник… Все, порядок! Значит, не забыл ремесла.
Раскрыл бумажник, а в нем толстая пачка иностранной валюты… Аллах свидетель, не поддался я искушению, не взял ни гроша… Все целиком отнес в управление…
– Где ты пропадаешь? – налетел на меня Хайдар, не успел я появиться в дверях.
Он чмокнул меня в лоб, когда я протянул ему бумажник.
– Молодец, ты хорошо исполнил свой долг, – сказал он. – Глава иностранной делегации пять минут назад заявил нам о краже, сокрушался очень. «Не извольте беспокоиться, не позже, чем завтра, найдем ваш бумажник. Наша полиция умеет работать», – ответили ему.
– Я выполнил свой долг перед родиной, а теперь до свидания, всего вам хорошего, – сказал я.
– Постой, – говорит Хайдар, – один раз мало, ты обчисть всех этих иностранцев одного за другим.
И начал я обкрадывать их одного за другим. У француза вытряхнул все карманы, стащил не только бумажник, но и ключи от дома, носовой платок, зажигалку, сигареты, мелкие деньги из брюк, значок с лацкана пиджака, а он, чудак, ничего не заметил. Если бы я с него стащил штаны, он и тогда не почувствовал бы… Я сказал самому себе: попробуй-ка срезать у него все пуговицы… Ни одной пуговицы не оставил человеку. И прямо в управление… Высыпал все перед Добряком Хайдаром.
– Молодец, Ихсан, ты стоишь на правильном пути…
– Дорогой, – отвечаю, – я хотел раздеть догола этого типа перед гостиницей, будто он в бане, но сжалился над беднягой.
Короче говоря, пятнадцать дней я обрабатывал карманы. Мне кажется, что я, как хирург, смог бы вырезать у несчастных легкие. И они не узнали бы о пропаже, пока рентгеновский снимок не раскрыл бы все.
Хайдар смеется…
– Как-то я открыл сумочку у одной дамочки и очистил ее. Принес Добряку. Но женщина не пришла в полицию. Тогда один полицейский, который мог изъясняться по-иностранному, позвонил в гостиницу и говорит:
– У вас ничего не украли?
– Ничего… – ответили ему.
– Хорошенько проверьте свои сумки и карманы… Через некоторое время звонок:
– Да, у одной дамы исчезли из сумочки кое-какие вещи.
– Был ли в сумочке розовый платочек?
– Да, был… Но откуда вы знаете?
Вот какая у нас полиция: потерпевшему сообщают, что вор его обокрал и уже задержан!..
Перед отъездом делегации один журналист спросил делегатов:
– Что вам больше всего понравилось в нашей стране?
Глава делегации был человеком воспитанным и промолчал. Тогда другой журналист вставил:
– У нас очень сильная полиция…
На это он ответил:
– Нас девять человек, мы провели в Стамбуле пятнадцать дней, и каждого из нас обворовали девяносто раз… Возможно, полиция у вас сильная, но воры сильнее…
Эти слова не замедлили появиться в газете: глава иностранной делегации заявил, что воровство в Турции процветает.
Ну, а я при чем? Но вот полицейские обиделись… вай… и схватили меня…
– Да ведь вы же сами сказали: выполняй свой долг – воруй и грабь. Я же отказывался, а вы принудили меня. А теперь запрятали… Я всю эту историю расскажу судье, – пригрозил я Добряку Хайдару…
– Если ты это сделаешь, я свалю на тебя все нераскрытые кражи, у меня таких сотни. Уж поверь мне, я заставлю тебя признаться и подписать протокол. На тысячу лет засажу за решетку.
На суде я сидел, как в рот воды набрав… Осудили, понятно,
на два года.
– Два года пролетят – оглянуться не успеешь, – утешил один из слушателей.
Ихсан Вазелин ответил:
– Так-то так, но разве в моем возрасте к лицу мне сидеть за решеткой?.. Хорошо еще, что только за это судили и отделался двумя годами. Вот каково исполнять долг перед родиной… Да здравствует родина!..
Сто лир за сумасшедшего
О том, что из психиатрической лечебницы убежали пять больных – одна женщина и четверо мужчин, – узнали только на следующий день. Врачи и служащие больницы очень взволновались, так как все пятеро были буйными. Один из них страдал манией поджога.
Тут же было доложено о происшествии губернатору и начальнику полиции. Начальник полиции просил дать ему некоторые сведения о беглецах. Но кроме того, что их было пятеро, никто ничего не мог сказать. Было известно, правда, что трое, сбросив с себя полосатые больничные пижамы, исчезли в одежде обслуживающего персонала, один бежал в пижаме, а еще один, по-видимому, голым. Вот и все.
Если бы по радио сообщили о случившемся, в городе началась бы паника.
Тогда начальник полиции потребовал сообщить особые приметы.
Главный врач подтвердил:
– Все беглецы – шизофреники, болезнь проявляется у них временами. Поэтому полиции следует задерживать всякого, кто ведет себя не совсем обычно, и направлять в больницу.
Вскоре полицейским всех отделений по телефону был отдан следующий приказ:
«Согласно сообщению главного врача психиатрической больницы, вчера ночью бежали пять душевнобольных; в их числе одна женщина. Трое переоделись в одежду обслуживающего персонала, один бежал голым, один – в полосатой пижаме. Ввиду того, что беглецы могут вызвать в городе беспорядки, полиция должна принять экстренные меры по их поимке. Всех лиц, вызывающих подозрение, направлять в психиатрическую больницу. За каждого задержанного сумасшедшего будет выдано сто лир наградных».
Самоотверженные полицейские, на плечи которых неожиданно свалилось такое трудное задание, с завидным рвением принялись его выполнять, с таким рвением, что никто не захотел оставаться дежурить на участках. Вся полиция высыпала на улицы для сохранения порядка в городе.
Через полчаса из самого отдаленного полицейского участка была получена телефонограмма:
«Полицейскому с номерным знаком 2876 показалось подозрительным поведение трех граждан, и он начал их преследовать. В результате его активных действий указанные лица были загнаны в подвал, после чего на помощь прибыли полицейские с номерными знаками 1014 и 98 502. Лишив задержанных возможности причинить какой-либо ущерб, они, то есть граждане душевнобольные, были препровождены в больницу, о чем и составлен настоящий протокол. Что касается двух других больных, то с удовлетворением сообщаю: полиция напала на их след. Приняты меры для их быстрейшего задержания и направления в психиатрическую больницу».
Передавая это сообщение, комиссар участка во избежание недоразумений при выдаче наградных указал свой номер и все необходимые о себе данные. Положив трубку на рычаг, он обратился к подчиненным:
– Друзья, помолимся Аллаху, чтобы именно нам выпала удача поймать и остальных сумасшедших. Живей за дело, да поможет нам Аллах!
Вскоре после того, как в больницу были доставлены те трое, полицейские задержали в центре города еще четверых подозрительных.
Блюстители порядка были несколько озадачены тем, что число задержанных уже превысило число бежавших.
Вторично запросили главного врача:
«Убедительно просим еще раз срочно сообщить точное число бежавших, поскольку к настоящему времени благодаря самоотверженным действиям полиции задержано семь подозрительных граждан, действия которых зафиксированы в протоколах».
Повторная проверка показала, что если не считать свободных от работы врачей, то всего в больнице недостает пяти человек, а количество задержанных на улицах уже достигло двадцати шести.
В связи с этим у должностных лиц зародилось сомнение: находятся ли пятеро сбежавших среди задержанных?
Некоторое успокоение внесло следующее сообщение из больницы:
«Энергичными действиями нашей полиции задержано двадцать шесть граждан, подозрительные действия которых подтверждаются протоколами допросов. Однако во избежание ошибок и недоразумений все задержанные будут подвергнуты медицинскому осмотру специалистов, что даст возможность выявить и оставить на излечение действительно душевнобольных. Следует, однако, обратить внимание на то, что больные, бежавшие один в полосатой пижаме, другой – без одежды, пока, к сожалению, не обнаружены».
К этому времени в полицейских участках было уже более ста человек. Основанием для задержания послужили как их собственные признания, так и показания свидетелей, а также жалобы родственников, соседей и близких… Были случаи, когда жены указывали на своих мужей, а мужья доносили на своих жен.
Окончательную неразбериху внесли заявления отдельных лиц, которые сами объявили себя сумасшедшими:
«Я сбежал из психиатрической больницы. Слыхал, что меня разыскивают. Я сожалею о содеянном. Осознав случившееся и раскаявшись, убедительно прошу водворить меня вновь в больницу».
Дело принимало неожиданный оборот. Встал вопрос: как быть с обещанными наградными в тех случаях, когда граждане сами заявляли о своей психической неполноценности? Ведь их нельзя считать задержанными полицией?..
Полицейские решили не доверять подобным заявлениям. Отогнав такого субъекта от участка подальше, тут же задерживали его, составляли протокол и направляли в больницу, не забывая сообщить при этом свой номерной знак.
Совершенно запутало дело такое сообщение из больницы:
«В результате тщательного медицинского обследования установлено, что все задержанные лица являются душевно– и нервнобольными и оставлены на лечение. Установить, однако, пойманы ли в результате оперативных действий нашей доблестной полиции пятеро бежавших, не представляется возможным».
Тем временем покинувшего больницу без одежды задержали на пляже. Полицейские облавы на пляжах дали немалый улов. Протесты схваченных в момент переодевания в расчет не принимались. Этих людей доставляли в больницу.
При налетах на гостиницы – наблюдение за постояльцами велось через замочные скважины – было извлечено, нередко прямо из постелей, немало лиц в полосатых пижамах, вызвавших подозрение своим поведением. Их буйство переходило дозволенные границы.
Полицейские, занятые этой охотой, только успевали подавать прошения о выдаче наградных. Но в связи с тем, что так и не удалось установить, пойманы ли те пятеро, было принято решение выплату наградных прекратить. Именно по этой причине интерес к вылавливанию сумасшедших начал падать. Если в первый день было задержано сто человек, а на второй и третий еще больше, то в последующие дни в городе перестали попадаться лица, вызывающие подозрение. Большой город очистился от сумасшедших. О пятерых беглецах не было ничего известно. Да они теперь уже никого не интересовали.
Полицейские одного окраинного участка вели между собой разговор:
– Нашему начальству никак не угодишь, братец… Как ни старайся, все равно не оценят. К примеру, приказали нам задержать пятерых сумасшедших. Только я один задержал девять. И что же? Думаешь, спасибо сказали? Ничего подобного! Так и остался с носом…
– И еще обещали за каждого сто лир, помнишь? Я схватил одиннадцать. По сто – это тысяча сто лир. Дали бы хоть по десятке! За квартиру я задолжал! Ох, прижимают нашего брата!
– А я жизнью рисковал… Если бы заплатили, знаешь, сколько еще наловил бы…
– Ей-богу! Ни одного не оставил бы на свободе…
– Я сам свою тещу привел бы… Жена ничего против не имеет. Старуха могла бы и в сумасшедшем доме пожить, а мы вздохнули бы немного. Но как я увидел, что денег не дают, решил не трогать ее. Теща есть теща, а зачем без пользы упекать человека в сумасшедший дом? Грех ведь!
– Эх, если бы заплатили!
– А ведь раньше давали наградные. Не помню сейчас, где-то был поджог. Сказали, что за поимку поджигателя двухмесячное жалованье выдадут… Я привел ровным счетом четверых. Заплатили мне только за одного, остальных не засчитали…
– Четыре года назад я задержал убийцу. По портрету… Так сказали, что он нисколько не походит на портрет. Да и не мудрено… Ведь рисовали-то его по приметам…
– Мы так для всех стараемся, а для нас никто не хочет постараться. Стану я теперь ловить сумасшедших, как бы не так! Жаль страну! Сколько сумасшедших на свободе!
Тут же было доложено о происшествии губернатору и начальнику полиции. Начальник полиции просил дать ему некоторые сведения о беглецах. Но кроме того, что их было пятеро, никто ничего не мог сказать. Было известно, правда, что трое, сбросив с себя полосатые больничные пижамы, исчезли в одежде обслуживающего персонала, один бежал в пижаме, а еще один, по-видимому, голым. Вот и все.
Если бы по радио сообщили о случившемся, в городе началась бы паника.
Тогда начальник полиции потребовал сообщить особые приметы.
Главный врач подтвердил:
– Все беглецы – шизофреники, болезнь проявляется у них временами. Поэтому полиции следует задерживать всякого, кто ведет себя не совсем обычно, и направлять в больницу.
Вскоре полицейским всех отделений по телефону был отдан следующий приказ:
«Согласно сообщению главного врача психиатрической больницы, вчера ночью бежали пять душевнобольных; в их числе одна женщина. Трое переоделись в одежду обслуживающего персонала, один бежал голым, один – в полосатой пижаме. Ввиду того, что беглецы могут вызвать в городе беспорядки, полиция должна принять экстренные меры по их поимке. Всех лиц, вызывающих подозрение, направлять в психиатрическую больницу. За каждого задержанного сумасшедшего будет выдано сто лир наградных».
Самоотверженные полицейские, на плечи которых неожиданно свалилось такое трудное задание, с завидным рвением принялись его выполнять, с таким рвением, что никто не захотел оставаться дежурить на участках. Вся полиция высыпала на улицы для сохранения порядка в городе.
Через полчаса из самого отдаленного полицейского участка была получена телефонограмма:
«Полицейскому с номерным знаком 2876 показалось подозрительным поведение трех граждан, и он начал их преследовать. В результате его активных действий указанные лица были загнаны в подвал, после чего на помощь прибыли полицейские с номерными знаками 1014 и 98 502. Лишив задержанных возможности причинить какой-либо ущерб, они, то есть граждане душевнобольные, были препровождены в больницу, о чем и составлен настоящий протокол. Что касается двух других больных, то с удовлетворением сообщаю: полиция напала на их след. Приняты меры для их быстрейшего задержания и направления в психиатрическую больницу».
Передавая это сообщение, комиссар участка во избежание недоразумений при выдаче наградных указал свой номер и все необходимые о себе данные. Положив трубку на рычаг, он обратился к подчиненным:
– Друзья, помолимся Аллаху, чтобы именно нам выпала удача поймать и остальных сумасшедших. Живей за дело, да поможет нам Аллах!
Вскоре после того, как в больницу были доставлены те трое, полицейские задержали в центре города еще четверых подозрительных.
Блюстители порядка были несколько озадачены тем, что число задержанных уже превысило число бежавших.
Вторично запросили главного врача:
«Убедительно просим еще раз срочно сообщить точное число бежавших, поскольку к настоящему времени благодаря самоотверженным действиям полиции задержано семь подозрительных граждан, действия которых зафиксированы в протоколах».
Повторная проверка показала, что если не считать свободных от работы врачей, то всего в больнице недостает пяти человек, а количество задержанных на улицах уже достигло двадцати шести.
В связи с этим у должностных лиц зародилось сомнение: находятся ли пятеро сбежавших среди задержанных?
Некоторое успокоение внесло следующее сообщение из больницы:
«Энергичными действиями нашей полиции задержано двадцать шесть граждан, подозрительные действия которых подтверждаются протоколами допросов. Однако во избежание ошибок и недоразумений все задержанные будут подвергнуты медицинскому осмотру специалистов, что даст возможность выявить и оставить на излечение действительно душевнобольных. Следует, однако, обратить внимание на то, что больные, бежавшие один в полосатой пижаме, другой – без одежды, пока, к сожалению, не обнаружены».
К этому времени в полицейских участках было уже более ста человек. Основанием для задержания послужили как их собственные признания, так и показания свидетелей, а также жалобы родственников, соседей и близких… Были случаи, когда жены указывали на своих мужей, а мужья доносили на своих жен.
Окончательную неразбериху внесли заявления отдельных лиц, которые сами объявили себя сумасшедшими:
«Я сбежал из психиатрической больницы. Слыхал, что меня разыскивают. Я сожалею о содеянном. Осознав случившееся и раскаявшись, убедительно прошу водворить меня вновь в больницу».
Дело принимало неожиданный оборот. Встал вопрос: как быть с обещанными наградными в тех случаях, когда граждане сами заявляли о своей психической неполноценности? Ведь их нельзя считать задержанными полицией?..
Полицейские решили не доверять подобным заявлениям. Отогнав такого субъекта от участка подальше, тут же задерживали его, составляли протокол и направляли в больницу, не забывая сообщить при этом свой номерной знак.
Совершенно запутало дело такое сообщение из больницы:
«В результате тщательного медицинского обследования установлено, что все задержанные лица являются душевно– и нервнобольными и оставлены на лечение. Установить, однако, пойманы ли в результате оперативных действий нашей доблестной полиции пятеро бежавших, не представляется возможным».
Тем временем покинувшего больницу без одежды задержали на пляже. Полицейские облавы на пляжах дали немалый улов. Протесты схваченных в момент переодевания в расчет не принимались. Этих людей доставляли в больницу.
При налетах на гостиницы – наблюдение за постояльцами велось через замочные скважины – было извлечено, нередко прямо из постелей, немало лиц в полосатых пижамах, вызвавших подозрение своим поведением. Их буйство переходило дозволенные границы.
Полицейские, занятые этой охотой, только успевали подавать прошения о выдаче наградных. Но в связи с тем, что так и не удалось установить, пойманы ли те пятеро, было принято решение выплату наградных прекратить. Именно по этой причине интерес к вылавливанию сумасшедших начал падать. Если в первый день было задержано сто человек, а на второй и третий еще больше, то в последующие дни в городе перестали попадаться лица, вызывающие подозрение. Большой город очистился от сумасшедших. О пятерых беглецах не было ничего известно. Да они теперь уже никого не интересовали.
Полицейские одного окраинного участка вели между собой разговор:
– Нашему начальству никак не угодишь, братец… Как ни старайся, все равно не оценят. К примеру, приказали нам задержать пятерых сумасшедших. Только я один задержал девять. И что же? Думаешь, спасибо сказали? Ничего подобного! Так и остался с носом…
– И еще обещали за каждого сто лир, помнишь? Я схватил одиннадцать. По сто – это тысяча сто лир. Дали бы хоть по десятке! За квартиру я задолжал! Ох, прижимают нашего брата!
– А я жизнью рисковал… Если бы заплатили, знаешь, сколько еще наловил бы…
– Ей-богу! Ни одного не оставил бы на свободе…
– Я сам свою тещу привел бы… Жена ничего против не имеет. Старуха могла бы и в сумасшедшем доме пожить, а мы вздохнули бы немного. Но как я увидел, что денег не дают, решил не трогать ее. Теща есть теща, а зачем без пользы упекать человека в сумасшедший дом? Грех ведь!
– Эх, если бы заплатили!
– А ведь раньше давали наградные. Не помню сейчас, где-то был поджог. Сказали, что за поимку поджигателя двухмесячное жалованье выдадут… Я привел ровным счетом четверых. Заплатили мне только за одного, остальных не засчитали…
– Четыре года назад я задержал убийцу. По портрету… Так сказали, что он нисколько не походит на портрет. Да и не мудрено… Ведь рисовали-то его по приметам…
– Мы так для всех стараемся, а для нас никто не хочет постараться. Стану я теперь ловить сумасшедших, как бы не так! Жаль страну! Сколько сумасшедших на свободе!
Муж Айтен
Через несколько недель после окончания медицинского факультета на вечеринке в доме приятеля я познакомился с Айтен. Я сразу же обратил на нее внимание. Да и она не осталась безразлична ко мне. Наше знакомство началось, как легкая интрижка. Но затем мы продолжали встречаться и оба не могли определить свое отношение друг к другу. Трудно сказать, что это было: просто флирт или любовь.
Как-то снова собралась компания в доме этого приятеля. У меня слегка кружилась голова от выпитого вина. Айтен была в веселом настроении. Мы танцевали.
– Айтен, пойдешь за меня замуж? – спросил я вдруг. В тот же миг Айтен перестала смеяться, покраснела, пристально глядя мне в глаза.
– Но я ничего обидного тебе не сказал, – промямлил я. – Ты можешь отвергнуть мое предложение…
Мы вышли на террасу, облокотились на перила.
– Чем я тебя обидел? – допытывался я.
– Ты знаешь мою семью? – спросила она.
– Нет…
– Ты знаешь, кто мой отец?
– Нет…
Казалось, она мне не верила.
– Ты правду говоришь? – спросила она с недоверием.
– Конечно, правду…
Я и сам удивился, как это я до сих пор не узнал, из какой она семьи.
На следующий день я стал наводить справки о ее семье. Когда мне назвали имя ее отца, я от изумления растерялся и почувствовал страх. Оказывается, Айтен была дочерью человека, который уже при жизни вошел в историю, человека, очень уважаемого и влиятельного, можно сказать, всемирно известного. Если бы я узнал раньше, что она дочь этого великого и богатого человека, то скорее бы умер, чем осмелился сделать ей предложение. Молодые люди из родовитых семей, как мотыльки, вились вокруг нее. Но она отклоняла все предложения, так как была уверена, что искатели руки хотят воспользоваться положением ее семьи, эксплуатировать славу ее отца.
Когда я все это узнал, меня охватило отчаяние. Я понял, что люблю Айтен, но должен выбросить из головы даже мысль о женитьбе на ней. Если бы ее родные и согласились на наш брак, то все бы решили, что я женился на Айтен, дабы влезть в эту богатую и влиятельную семью.
Я стал избегать Айтен, не бывал там, где мог ее встретить. Она несколько раз просила меня увидеться, но я находил предлог, чтобы не прийти. Как я ни старался, забыть Айтен не мог. Я решил уехать подальше от Стамбула, от этих мест, где встретил ее, решил отказаться от ординатуры и пойти в армию. Когда я складывал вещи, собираясь в дальний путь, в комнату вошла мать и сказала:
– Тебя просит какая-то девушка…
Передо мной стояла Айтен… Я не верил своим глазам.
Айтен уже не сдерживала своих слез…
– Если ты меня действительно любишь, то давай поженимся, – заявила она. – Я поеду за тобой куда угодно. Когда ты уезжаешь в армию? Возьми меня с собой. Устроимся в каком-нибудь неприметном городке, подальше от моих родственников, от громкого имени отца. Построим сами свою жизнь…
Я знал, что все это лишь слова романтически настроенной, избалованной девушки. Я не смогу ей обеспечить жизнь, к которой она привыкла, и поэтому наше счастье будет недолговечным. Но я так любил ее… Взяв ее руки в свои, я прошептал:
– Люблю…
Никому ничего не сказав, мы сочетались законным браком… Айтен делила со мной все невзгоды нашей семейной жизни. Мои опасения не оправдались… Но…
Мои несчастья начались со дня регистрации брака. На церемонию, как и полагается, мы пригласили в качестве свидетелей двух друзей, только двух. Больше не сообщили никому. Мой тесть проявил значительно больше понимания, чем я предполагал. Узнав, что мы не хотим никакой помощи, он принял это как само собой разумеющееся, а мать Айтен немного обиделась.
Когда мы расписывались в книге, мелькнули вспышки блицев. Это газетчики фотографировали нас, они, оказывается, пронюхали о нашей свадьбе. Не успели мы выйти на улицу, как нас окружила толпа поздравляющих. Какой-то человек в фуражке спрашивал, обращаясь к толпе:
– А кто супруг госпожи Айтен?
Мы быстро прошли к ожидавшему нас такси. Я слышал, как несколько человек из любопытствующих спрашивали что-то, указывая на меня. Ко мне пробился человек в фуражке:
– Мюмтаз-бей прислал свой автомобиль, я шофер. Я и машина в вашем полном распоряжении…
– Благодарю, нам не нужно… – резко оборвал я его и пошел к такси.
Я слышал, как за моей спиной полз шепоток: «Муж Айтен», «Вот муж Айтен». Ударение делалось на последнем слове.
– Этот Мюмтаз-бей – жалкий подхалим, – сказала жена, усаживаясь в такси. Взглянув на мое расстроенное лицо, она продолжала:
– Не обращай внимания, скоро мы уедем далеко отсюда, туда, где нас никто не знает.
На следующий день в газетах появились сообщения о нашей свадьбе и наши фотографии – разделы светских сплетен не обошли это событие молчанием. Но ни одна газетенка не назвала меня по имени, которым меня нарекли мои родители. Для них я был «мужем госпожи Айтен». «Муж госпожи Айтен действительно красивый молодой врач», «Муж госпожи Айтен своей элегантностью и изяществом доказал, что он достоин семьи, в которую вошел», «Желаем госпоже Айтен и мужу госпожи Айтен счастья в их совместной жизни».
Как-то утром, через несколько дней после того, как мы переехали в наш дом, моя мать сказала:
– Сын мой, по правде говоря, я никогда не думала, что твоя жена такая славная. Она сразу же приспособилась к нашей бедной жизни. Только…
– Что только…
– Наша семья испокон веков живет в этом квартале, и все называли нас нашим именем, а после твоей женитьбы соседи стали называть меня свекровью Айтен.
– Все это обойдется со временем, мама, – сказал я, чтобы кончить неприятный разговор.
Службу в армии я считал избавлением. В один из пограничных городков нужно было откомандировать военного врача. Я уже собирался отправиться в путь, как вдруг пришло распоряжение оставить меня в крупном военном госпитале. И все из-за того, что я—«муж госпожи Айтен». В одном из писем тестю я писал, что служба в госпитале совсем не то, о чем я мечтал, но просил его не пытаться помочь нам, просил оставить все, как есть. Мой тесть прислал очень душевный ответ: что одобряет мои поступки, гордится мною, что никого не просил, чтобы меня оставили в госпитале, но, если я хочу, он скажет кому нужно, и меня переведут в отдаленную войсковую часть. Разумеется, я этого не хотел. В госпитале, где я проходил военную службу, я, конечно, был известен только как «муж Айтен». Все искали со мной знакомства. Сестры, больные вслед мне шептали: «Вот муж Айтен!..» – и, полагая, что мне это льстит, старались, чтобы эти слова долетали до меня.
После того как я ушел из армии, Айтен сказала, чтобы я ехал специализироваться в Европу. Я вообще-то тоже этого хотел, но сказал ей так: «Если я поеду в Европу, все решат, что этому способствовал твой отец. Я никуда не поеду, мы отправимся с тобой в отдаленный район».
Так я стал государственным служащим – врачом в маленьком городке на востоке страны. Мы отправились туда поездом.
Во время остановки в ближайшем от нашей станции губернском городе мы увидели несколько человек с цветами и пакетами в руках – они бегали по платформе и кого-то искали, заглядывая в окна вагонов. Человек, шедший впереди, спросил у бригадира поезда: «Муж Айтен должен ехать этим поездом, вы его не знаете?» Бригадир показал на меня – мы стояли у окна. Нам протянули подарки и цветы. Сам губернатор приехал нас поздравить и встретить! Это он заглядывал в вагоны… «Добро пожаловать. Страна очень нуждается в таких самоотверженных врачах, как вы…» «Всех врачей, прибывших сюда по назначению, вы встречаете так?» – спросил я. Губернатор и сопровождающие его люди смутились. Я тоже смутился, потому что, если бы я не был «мужем Айтен», я бы не посмел так разговаривать с губернатором. «Дано указание сделать все для обеспечения вашего покоя и отдыха. Мы подготовили… Если у вас будет нужда в чем-нибудь, прошу, звоните мне лично по телефону. С вашего позволения я буду вас навещать», – сказал губернатор. А когда поезд тронулся, он махнул нам рукой и сказал: «Возможности наши скромные, не взыщите». Толпа, пришедшая на станцию, чтобы увидеть «мужа Айтен», махала нам руками.
В уезде, еще до нашего прибытия, стало известно, что едет врач, «муж Айтен». Я ничего не мог поделать, чтобы вновь стать доктором Метин-беем. Жена моя была удручена больше, чем я, и со своей стороны пыталась защитить мое достоинство. Бывая в обществе, она очень часто называла мое имя и говорила: «Метин-бей мне сказал, что…», «Метин сделал так», «Метин сделал этак», она хотела, чтобы и другие называли меня моим именем. Я понимал, что мы становились смешными.
Жена моя постоянно была в подавленном состоянии. Как-то ночью она проснулась в слезах и говорит: «Метин, давай уедем в Америку, убежим отсюда…» Недолго думая, упаковали мы вещи и отправились на другой материк. Я решил добиваться славы, чтобы молва заговорила обо мне, о Метин-бее, забыв, что я «муж Айтен». Эта мысль овладела мной. И когда однажды Айтен заговорила со мной об этом, я сказал:
– Айтен, я не создан для великих дел. Я желал бы жить спокойной жизнью. Я не готовил себя для роскоши, но сделаю все, чтобы мы были счастливы. Я хочу, чтобы ты была «супругой Метина». Вот увидишь, я добьюсь, я буду очень много работать…
Никто лучше меня не знал, каково это добиться славы человеку, не обладающему достаточным честолюбием и особыми талантами. Но я превратил ночь в день, работал, не жалея сил. Как трудно мне было получить в Америке звание профессора медицины и кафедру в университете. Мои исследования, научные труды печатались в медицинских журналах, но под ними после моего имени не забывали добавить в скобках «муж Айтен»; меня все равно звали «профессор Айтен». Сообщение о присуждении мне за работу медали научного общества появилось в газете под заголовком: «Успехи мужа Айтен». У меня начался нервный припадок.
В то время правительство Конго приглашало на работу врачей из других стран. Жена сказала: «Дорогой мой, если хочешь, поедем в Конго. Ты устал. Может быть, в Африке ты отдохнешь…» Моя жена, человек в высшей степени чуткий и любящий, полагала, что в Конго нам удастся спокойно пожить среди людей, не знающих, кто мы. Я был согласен отправиться хоть на полюс к эскимосам, к пингвинам, туда, где мы с женой и сыном могли бы жить счастливо.
Когда наш самолет опустился на землю Конго и сам министр здравоохранения приветствовал нас словами «Добро пожаловать, мадам Айтен», а затем «Добро пожаловать, профессор Айтен» и пожал нам руки, мне сделалось дурно. Жена с трудом довела меня до автомобиля. Первым же самолетом мы вылетели из Конго.
Мы вернулись в Турцию. Через несколько недель на балу какой-то господин спросил у своего соседа, указывая на меня:
«Кто это?» Я чуть не рехнулся, когда сосед ответил громко, чтобы все слышали: «Муж Айтен, разве ты его не знаешь?» Не забыли…
– Айтен, – сказал я, – у меня больше нет сил, мы должны расстаться.
Айтен – самая лучшая женщина на свете!.. Она бросилась мне на шею и заплакала, но не сказала: не надо разводиться.
– Как ты хочешь, пусть так и будет, мой любимый. Я всегда буду твоей женой, только твоей, – сказала она.
Обливаясь слезами, мы развелись по решению суда. Газеты даже об этом в разделе светской хроники сообщили так: «Муж Айтен развелся со своей женой».
Шесть лет я жил холостяком. Теперь меня стали называть «бывший муж Айтен». Даже такой ценой я не смог обрести своего имени. А что если я снова женюсь? Это могло бы избавить меня от титула «бывший муж Айтен». Кто бы знал, сколько я выстрадал. Я любил только Айтен, но женился еще раз. Я отклонил любовь двух девушек, потому что одну звали Айпери, а другую Гюльтен – боялся, что их начнут путать с Айтен. Женился я на бедной девушке по имени Фатма. Теперь уже никто не мог меня называть «мужем Фатмы». Зато звали «бывший муж Айтен».
Скажите, что мне делать? Я ничего не могу изменить: «Муж Айтен», и все тут! Я пошел к Айтен и стал ее умолять выйти замуж. Тогда бы ее новый муж стал «мужем Айтен». Бедная Айтен залилась слезами:
– Выйти замуж для меня страшнее смерти. Но я знаю, почему ты хочешь, чтобы я вышла замуж. Ради твоего спокойствия я готова перенести и эту пытку.
Вскоре она вышла замуж. Ее новый муж сразу же получил, что ему причиталось: «муж Айтен», но меня не забыли: я теперь стал «первый муж Айтен».
Смерть Айтен была самым тяжелым для меня ударом. Бедная моя, возлюбленная моя жена! Я знаю, что она умерла не своей смертью, она убила себя, чтобы освободить меня. Сейчас я могу признаться, что где-то в глубине души я даже почувствовал облегчение. Прости меня, дорогая Айтен! Ах, беда, но даже ее смерть не освободила меня. Минуло три года после ее кончины, а меня все окликали «бедный первый муж Айтен»… Я бы сказал даже, что смерть еще больше способствовала популярности «бедного бывшего первого мужа Айтен».
Теперь вам понятно, почему я должен покончить жизнь самоубийством? Вы не будете меня об… об… об… обви… нять. Дорогие мои ма-ма… отец, прощайте!.. Простите меня… Прощай, любимый с…с…сынок мой! Прощай, пре-пре-прекрасный м…м…ми…мир…
Как-то снова собралась компания в доме этого приятеля. У меня слегка кружилась голова от выпитого вина. Айтен была в веселом настроении. Мы танцевали.
– Айтен, пойдешь за меня замуж? – спросил я вдруг. В тот же миг Айтен перестала смеяться, покраснела, пристально глядя мне в глаза.
– Но я ничего обидного тебе не сказал, – промямлил я. – Ты можешь отвергнуть мое предложение…
Мы вышли на террасу, облокотились на перила.
– Чем я тебя обидел? – допытывался я.
– Ты знаешь мою семью? – спросила она.
– Нет…
– Ты знаешь, кто мой отец?
– Нет…
Казалось, она мне не верила.
– Ты правду говоришь? – спросила она с недоверием.
– Конечно, правду…
Я и сам удивился, как это я до сих пор не узнал, из какой она семьи.
На следующий день я стал наводить справки о ее семье. Когда мне назвали имя ее отца, я от изумления растерялся и почувствовал страх. Оказывается, Айтен была дочерью человека, который уже при жизни вошел в историю, человека, очень уважаемого и влиятельного, можно сказать, всемирно известного. Если бы я узнал раньше, что она дочь этого великого и богатого человека, то скорее бы умер, чем осмелился сделать ей предложение. Молодые люди из родовитых семей, как мотыльки, вились вокруг нее. Но она отклоняла все предложения, так как была уверена, что искатели руки хотят воспользоваться положением ее семьи, эксплуатировать славу ее отца.
Когда я все это узнал, меня охватило отчаяние. Я понял, что люблю Айтен, но должен выбросить из головы даже мысль о женитьбе на ней. Если бы ее родные и согласились на наш брак, то все бы решили, что я женился на Айтен, дабы влезть в эту богатую и влиятельную семью.
Я стал избегать Айтен, не бывал там, где мог ее встретить. Она несколько раз просила меня увидеться, но я находил предлог, чтобы не прийти. Как я ни старался, забыть Айтен не мог. Я решил уехать подальше от Стамбула, от этих мест, где встретил ее, решил отказаться от ординатуры и пойти в армию. Когда я складывал вещи, собираясь в дальний путь, в комнату вошла мать и сказала:
– Тебя просит какая-то девушка…
Передо мной стояла Айтен… Я не верил своим глазам.
Айтен уже не сдерживала своих слез…
– Если ты меня действительно любишь, то давай поженимся, – заявила она. – Я поеду за тобой куда угодно. Когда ты уезжаешь в армию? Возьми меня с собой. Устроимся в каком-нибудь неприметном городке, подальше от моих родственников, от громкого имени отца. Построим сами свою жизнь…
Я знал, что все это лишь слова романтически настроенной, избалованной девушки. Я не смогу ей обеспечить жизнь, к которой она привыкла, и поэтому наше счастье будет недолговечным. Но я так любил ее… Взяв ее руки в свои, я прошептал:
– Люблю…
Никому ничего не сказав, мы сочетались законным браком… Айтен делила со мной все невзгоды нашей семейной жизни. Мои опасения не оправдались… Но…
Мои несчастья начались со дня регистрации брака. На церемонию, как и полагается, мы пригласили в качестве свидетелей двух друзей, только двух. Больше не сообщили никому. Мой тесть проявил значительно больше понимания, чем я предполагал. Узнав, что мы не хотим никакой помощи, он принял это как само собой разумеющееся, а мать Айтен немного обиделась.
Когда мы расписывались в книге, мелькнули вспышки блицев. Это газетчики фотографировали нас, они, оказывается, пронюхали о нашей свадьбе. Не успели мы выйти на улицу, как нас окружила толпа поздравляющих. Какой-то человек в фуражке спрашивал, обращаясь к толпе:
– А кто супруг госпожи Айтен?
Мы быстро прошли к ожидавшему нас такси. Я слышал, как несколько человек из любопытствующих спрашивали что-то, указывая на меня. Ко мне пробился человек в фуражке:
– Мюмтаз-бей прислал свой автомобиль, я шофер. Я и машина в вашем полном распоряжении…
– Благодарю, нам не нужно… – резко оборвал я его и пошел к такси.
Я слышал, как за моей спиной полз шепоток: «Муж Айтен», «Вот муж Айтен». Ударение делалось на последнем слове.
– Этот Мюмтаз-бей – жалкий подхалим, – сказала жена, усаживаясь в такси. Взглянув на мое расстроенное лицо, она продолжала:
– Не обращай внимания, скоро мы уедем далеко отсюда, туда, где нас никто не знает.
На следующий день в газетах появились сообщения о нашей свадьбе и наши фотографии – разделы светских сплетен не обошли это событие молчанием. Но ни одна газетенка не назвала меня по имени, которым меня нарекли мои родители. Для них я был «мужем госпожи Айтен». «Муж госпожи Айтен действительно красивый молодой врач», «Муж госпожи Айтен своей элегантностью и изяществом доказал, что он достоин семьи, в которую вошел», «Желаем госпоже Айтен и мужу госпожи Айтен счастья в их совместной жизни».
Как-то утром, через несколько дней после того, как мы переехали в наш дом, моя мать сказала:
– Сын мой, по правде говоря, я никогда не думала, что твоя жена такая славная. Она сразу же приспособилась к нашей бедной жизни. Только…
– Что только…
– Наша семья испокон веков живет в этом квартале, и все называли нас нашим именем, а после твоей женитьбы соседи стали называть меня свекровью Айтен.
– Все это обойдется со временем, мама, – сказал я, чтобы кончить неприятный разговор.
Службу в армии я считал избавлением. В один из пограничных городков нужно было откомандировать военного врача. Я уже собирался отправиться в путь, как вдруг пришло распоряжение оставить меня в крупном военном госпитале. И все из-за того, что я—«муж госпожи Айтен». В одном из писем тестю я писал, что служба в госпитале совсем не то, о чем я мечтал, но просил его не пытаться помочь нам, просил оставить все, как есть. Мой тесть прислал очень душевный ответ: что одобряет мои поступки, гордится мною, что никого не просил, чтобы меня оставили в госпитале, но, если я хочу, он скажет кому нужно, и меня переведут в отдаленную войсковую часть. Разумеется, я этого не хотел. В госпитале, где я проходил военную службу, я, конечно, был известен только как «муж Айтен». Все искали со мной знакомства. Сестры, больные вслед мне шептали: «Вот муж Айтен!..» – и, полагая, что мне это льстит, старались, чтобы эти слова долетали до меня.
После того как я ушел из армии, Айтен сказала, чтобы я ехал специализироваться в Европу. Я вообще-то тоже этого хотел, но сказал ей так: «Если я поеду в Европу, все решат, что этому способствовал твой отец. Я никуда не поеду, мы отправимся с тобой в отдаленный район».
Так я стал государственным служащим – врачом в маленьком городке на востоке страны. Мы отправились туда поездом.
Во время остановки в ближайшем от нашей станции губернском городе мы увидели несколько человек с цветами и пакетами в руках – они бегали по платформе и кого-то искали, заглядывая в окна вагонов. Человек, шедший впереди, спросил у бригадира поезда: «Муж Айтен должен ехать этим поездом, вы его не знаете?» Бригадир показал на меня – мы стояли у окна. Нам протянули подарки и цветы. Сам губернатор приехал нас поздравить и встретить! Это он заглядывал в вагоны… «Добро пожаловать. Страна очень нуждается в таких самоотверженных врачах, как вы…» «Всех врачей, прибывших сюда по назначению, вы встречаете так?» – спросил я. Губернатор и сопровождающие его люди смутились. Я тоже смутился, потому что, если бы я не был «мужем Айтен», я бы не посмел так разговаривать с губернатором. «Дано указание сделать все для обеспечения вашего покоя и отдыха. Мы подготовили… Если у вас будет нужда в чем-нибудь, прошу, звоните мне лично по телефону. С вашего позволения я буду вас навещать», – сказал губернатор. А когда поезд тронулся, он махнул нам рукой и сказал: «Возможности наши скромные, не взыщите». Толпа, пришедшая на станцию, чтобы увидеть «мужа Айтен», махала нам руками.
В уезде, еще до нашего прибытия, стало известно, что едет врач, «муж Айтен». Я ничего не мог поделать, чтобы вновь стать доктором Метин-беем. Жена моя была удручена больше, чем я, и со своей стороны пыталась защитить мое достоинство. Бывая в обществе, она очень часто называла мое имя и говорила: «Метин-бей мне сказал, что…», «Метин сделал так», «Метин сделал этак», она хотела, чтобы и другие называли меня моим именем. Я понимал, что мы становились смешными.
Жена моя постоянно была в подавленном состоянии. Как-то ночью она проснулась в слезах и говорит: «Метин, давай уедем в Америку, убежим отсюда…» Недолго думая, упаковали мы вещи и отправились на другой материк. Я решил добиваться славы, чтобы молва заговорила обо мне, о Метин-бее, забыв, что я «муж Айтен». Эта мысль овладела мной. И когда однажды Айтен заговорила со мной об этом, я сказал:
– Айтен, я не создан для великих дел. Я желал бы жить спокойной жизнью. Я не готовил себя для роскоши, но сделаю все, чтобы мы были счастливы. Я хочу, чтобы ты была «супругой Метина». Вот увидишь, я добьюсь, я буду очень много работать…
Никто лучше меня не знал, каково это добиться славы человеку, не обладающему достаточным честолюбием и особыми талантами. Но я превратил ночь в день, работал, не жалея сил. Как трудно мне было получить в Америке звание профессора медицины и кафедру в университете. Мои исследования, научные труды печатались в медицинских журналах, но под ними после моего имени не забывали добавить в скобках «муж Айтен»; меня все равно звали «профессор Айтен». Сообщение о присуждении мне за работу медали научного общества появилось в газете под заголовком: «Успехи мужа Айтен». У меня начался нервный припадок.
В то время правительство Конго приглашало на работу врачей из других стран. Жена сказала: «Дорогой мой, если хочешь, поедем в Конго. Ты устал. Может быть, в Африке ты отдохнешь…» Моя жена, человек в высшей степени чуткий и любящий, полагала, что в Конго нам удастся спокойно пожить среди людей, не знающих, кто мы. Я был согласен отправиться хоть на полюс к эскимосам, к пингвинам, туда, где мы с женой и сыном могли бы жить счастливо.
Когда наш самолет опустился на землю Конго и сам министр здравоохранения приветствовал нас словами «Добро пожаловать, мадам Айтен», а затем «Добро пожаловать, профессор Айтен» и пожал нам руки, мне сделалось дурно. Жена с трудом довела меня до автомобиля. Первым же самолетом мы вылетели из Конго.
Мы вернулись в Турцию. Через несколько недель на балу какой-то господин спросил у своего соседа, указывая на меня:
«Кто это?» Я чуть не рехнулся, когда сосед ответил громко, чтобы все слышали: «Муж Айтен, разве ты его не знаешь?» Не забыли…
– Айтен, – сказал я, – у меня больше нет сил, мы должны расстаться.
Айтен – самая лучшая женщина на свете!.. Она бросилась мне на шею и заплакала, но не сказала: не надо разводиться.
– Как ты хочешь, пусть так и будет, мой любимый. Я всегда буду твоей женой, только твоей, – сказала она.
Обливаясь слезами, мы развелись по решению суда. Газеты даже об этом в разделе светской хроники сообщили так: «Муж Айтен развелся со своей женой».
Шесть лет я жил холостяком. Теперь меня стали называть «бывший муж Айтен». Даже такой ценой я не смог обрести своего имени. А что если я снова женюсь? Это могло бы избавить меня от титула «бывший муж Айтен». Кто бы знал, сколько я выстрадал. Я любил только Айтен, но женился еще раз. Я отклонил любовь двух девушек, потому что одну звали Айпери, а другую Гюльтен – боялся, что их начнут путать с Айтен. Женился я на бедной девушке по имени Фатма. Теперь уже никто не мог меня называть «мужем Фатмы». Зато звали «бывший муж Айтен».
Скажите, что мне делать? Я ничего не могу изменить: «Муж Айтен», и все тут! Я пошел к Айтен и стал ее умолять выйти замуж. Тогда бы ее новый муж стал «мужем Айтен». Бедная Айтен залилась слезами:
– Выйти замуж для меня страшнее смерти. Но я знаю, почему ты хочешь, чтобы я вышла замуж. Ради твоего спокойствия я готова перенести и эту пытку.
Вскоре она вышла замуж. Ее новый муж сразу же получил, что ему причиталось: «муж Айтен», но меня не забыли: я теперь стал «первый муж Айтен».
Смерть Айтен была самым тяжелым для меня ударом. Бедная моя, возлюбленная моя жена! Я знаю, что она умерла не своей смертью, она убила себя, чтобы освободить меня. Сейчас я могу признаться, что где-то в глубине души я даже почувствовал облегчение. Прости меня, дорогая Айтен! Ах, беда, но даже ее смерть не освободила меня. Минуло три года после ее кончины, а меня все окликали «бедный первый муж Айтен»… Я бы сказал даже, что смерть еще больше способствовала популярности «бедного бывшего первого мужа Айтен».
Теперь вам понятно, почему я должен покончить жизнь самоубийством? Вы не будете меня об… об… об… обви… нять. Дорогие мои ма-ма… отец, прощайте!.. Простите меня… Прощай, любимый с…с…сынок мой! Прощай, пре-пре-прекрасный м…м…ми…мир…