Норман Джон. Король

   Теперь рабыня по многим признакам умела распознавать свое влияние на мужчин, свою власть, с помощью которой она при различных обстоятельствах могла царить над ними.
   Неудивительно, думала она, что они раздевают нас, заковывают в цепи и сажают в клетки, нет ничего странного, что они покупают и продают нас.
   Мы слишком красивы и слишком опасны, чтобы оставаться на свободе. Что за чушь — обязательно быть свободными! Нелепо, когда женщина остается свободной. Мы предназначены для мужчин самой природой, они знают, что мы принадлежим им. Поэтому неудивительно, когда они делают с нами все, что пожелают.
   Мы принадлежим им, думала она, но в этом нет ничего странного. Мне они нравятся, только пусть будут строгими ко мне! Презираю слабых мужчин! О, господа, будьте только сильными!
   — Пойдем, рабыня, — позвал ее Туво Авзоний. Вместе с проводником он уже был в нескольких ярдах от нее.
   — Да, господин! — отозвалась девушка и поспешила за ним.
   Ее хозяином был Туво Авзоний. Но он обращал на нее мало внимания, казалось, сильнее его влечет к другой рабыне, Сеселле, оставшейся на планете Инез-IV. Разумеется, он мог иметь двух рабынь. У некоторых мужчин рабынь было несколько. Господин Юлиан, чьи привычки она постепенно узнавала, стоя перед ним нагой на коленях в знак покорности, тоже привык повелевать женщинами, но к ней самой даже не притронулся, только однажды связал ее и ударил плетью за неловкость. Ему нравилась рабыня из народа варваров. Но девушка была уверена, что после обучения она может поспорить с простой женщиной варваров. Пусть тогда выбирает, думала она, или возьмет нас обеих! Команде запрещалось прикасаться к ней. Рабыня была еще девственницей — вполне обычное явление, ведь ее продали в качестве горничной знатной женщины еще в четырнадцать лет.
   То, что она девственница, наверняка нравится мужчинам, но рабыня не знала, почему. Конечно, для нее это было важно. Ей бы не хотелось однажды проснуться в своей клетке и обнаружить, что ее лишили девственности.
   Она поспешила по тропе, чтобы догнать мужчин.
   Они ушли далеко вперед и не оглядывались.
   Один раз она упала, тяжело рухнув на левое плечо, и не смогла смягчить падение, потому что ее руки сдерживали цепи. Со стоном она поднялась на ноги, попробовала поправить цепи, которые двигались по меху, и вновь поспешила по тропе, догоняя мужчин.
   Теперь они ушли еще дальше.
   Рабыня крикнула:
   — Подождите, господин! Прошу вас, подождите! Они не стали ждать.
   Рабыня прибавила шаг.
   Она не осмелилась позвать еще раз — ей вовсе не хотелось терпеть наказание.
   — Брат Вениамин! — негромко позвал брат Грегори. Он стоял на влажных камнях у края широкого, темного бассейна с теплой водой, поднимая в руке крошечную лампу.
   В самой комнате по периметру было несколько тусклых лампочек на узких, круглых подставках. Комната была округлой, с небольшим куполом вверху.
   Лампы приносили с собой братья и брали их обратно, поднимаясь на верхние этажи.
   Темная вода в бассейне забурлила, на поверхности показалось несколько пар больших, круглых глаз.
   Глаза уставились на Юлиана.
   По ним было трудно догадаться о том, какие чувства испытывает их обладатель.
   — Надеюсь, я не нарушил его медитации, — проговорил Юлиан.
   — Приближается время седьмого удара, — объяснил брат Грегори. — Иначе я привел бы вас сюда попозже. Разумеется, наши братья принадлежат к различным видам существ.
   — Понятно, — кивнул Юлиан.
   Но брат Грегори на этом не остановился.
   — Наш искупитель, наш господь Флоон, да будет благословенно его имя, принадлежал к такому же виду, как и брат Вениамин.
   — К виду двуногих саламандр? — спросил Юлиан.
   — Да, ящеров, — кивнул брат Грегори.
   — Вам не кажется странным, что эманацией вашего Карша, насколько я понимаю, был ящер?
   — Почему? — удивился брат Грегори.
   — Вы правы, — пожал плечами Юлиан. — Почему бы и нет?
   — Вероятно, вы считаете, что его эманацией должен был быть человек?
   Юлиан промолчал.
   Брат Грегори выглядел немного обиженным. Сам он принадлежал к виду воритов с лазурной шерстью.
   — Его эманация может проходить в каком угодно виде, — добавил Юлиан.
   — Верно, — кивнул брат Грегори.
   — Я бы хотел поговорить с братом Вениамином, — произнес Юлиан, обращаясь к существу в бассейне.
   В это время где-то далеко раздался звук колокола, но он был хорошо слышен на лестнице, внизу, в комнатах, и, несомненно, во всех глубинных помещениях и запутанных коридорах и кельях фестанга. Вероятно, колокол слышали даже внизу, в долине.
   — Отвернитесь, — попросил брат Грегори, — братьям необходимо одеться.
   Юлиан отвернулся.
   Он слышал позади мягкий плеск воды, шлепанье тел по камням, звук капель, переступание мокрых ног.
   — Я брат Вениамин, — сказал голос позади него.
   — Я Юлиан из патрицианского рода Аврелиев, родственник императора Асилезия, — произнес Юлиан, не оборачиваясь. — Я могу представить рекомендательные письма.
   — Значит, вы телнарианец, — произнес голос.
   — Да, — подтвердил Юлиан.
   — Он пришел, чтобы спросить про Пса, — объяснил брат Грегори.
   — Уже много лет я жду, когда меня спросят о нем, — вздохнул голос позади, — но даже не подозревал, что это будет телнарианец.
   — А кто же? — полюбопытствовал Юлиан.
   — Я думал, ко мне придет вандал-отунг. Брат Грегори пожал плечами.
   — Так вам известно происхождение человека, которого вы называете Псом? — спросил Юлиан.
   — Да, — ответил голос.
   — Вы можете подтвердить его?
   — Конечно.
   — Мне можно повернуться? — спросил Юлиан.
   — Лучше не надо, — ответил брат Грегори. — Он наполовину одет, но раны от покаяний еще свежие. Это признак суетности — носить одежду.
   — Что это за покаяния? — спросил Юлиан.
   — Мы приносим их с помощью каменных зазубрин на стенках бассейна.
   — Так чем вы можете подтвердить свои слова? — обратился Юлиан к брату Вениамину.
   — Я покажу вам, — ответил голос. — Ступайте впереди меня по лестнице.
   Брат Грегори направился вперед, освещая ступени лампой, Юлиан последовал за ним. Позади шли братья, каждый со своей лампой, и приглушенно пели гимн Флоону.
   — Вы не откажетесь пообедать с нами в трапезной и остаться переночевать? — спросил брат Грегори.
   — К сожалению, мне пора уезжать, — ответил Юлиан.
   — В нашем фестанге бывает мало посетителей, — пояснил брат Грегори. — За последние два года вы — единственный гость.
   — Мне очень жаль, — повторил Юлиан.
   — Некоторые из более слабых братьев, боюсь, что и меня можно причислить к ним, — сказал брат Грегори, — жаждут услышать новости о внешнем мире. Путешествовать ночью очень опасно — автоматические устройства ставятся на определенное время, кое-где мы спускаем собак. Вряд ли вы доберетесь до деревни живым.
   — Тогда я буду рад принять ваше приглашение, — ответил Юлиан.
   — Отлично! — заметно обрадовался брат Грегори. Поднимаясь по лестнице, Юлиан заметил, как и при спуске, что ее ступени покрыты темными пятнами.
   Он обратил внимание в одной из ниш на изображение Флоона на электрическом стуле, или, скорее, растянутым на раскаленной дыбе. Выражение ужасной боли на его лице, мучительно изогнутое тело заставили Юлиана почувствовать тошноту. Как отличалось все это от яркого солнечного света и голубых небес пантеона Орака!
   Но именно здесь, в фестанге Сим-Гьядини, находилась тайна происхождения крестьянина, или гладиатора, или воина, или вождя, или капитана, известного под именем Отто, или Оттония.
   — Что это за доказательство? — спросил Юлиан.
   — Сейчас вы увидите, — пообещал голос позади него.

Глава 18

   Логово зверя рядом казалось не случайным совпадением, по крайней мере, в первые минуты.
   Зверь был невероятно встревожен, все его чувства были заострены, как иглы, напряжены от возбуждения.
   В его груди зажигалась холодная ярость, вызванная голодом.
   Такие звери не впадают в спячку даже в месяц Игона. Он пережил восемь зим на равнине Баррионуэво.
   Едва выставив из снега кончик носа — незаметный для тех, кто не знал, в какую сторону нужно смотреть — зверь затаился.
   Ветер завывал, поднимая вихри на вершинах снежных холмов.
   Чуткие, подрагивающие широкие ноздри зверя уловили запах лошадей, герулов и людей. Этот запах был определенным, его невозможно было спутать зверю, для которого обоняние являлось более важным чувством, чем зрение. Ветер дул в сторону зверя, поэтому лошади не могли учуять его запах.
   Зверь пополз в ту сторону, откуда доносился запах, низко прижимая тело к снегу, так, что оно казалось всего лишь снеговым гребнем, который гонит ветер.
   Зверь прополз немного и остановился, затем продолжал двигаться вперед короткими рывками.
   Останавливаясь, он делался как бы застывшим, только иногда подрагивали веки его огромных зеленых глаз с черными вертикальными зрачками, высотой не менее двух дюймов, да подергивался белый длинный хвост, выдавая возбуждение зверя.
   Впереди, на расстоянии двухсот ярдов от того места, где лежал, затаившись, зверь — шелковистый и белый, почти плоский в снегу, почти не видимый на белом фоне, различимый только по глазам и носу, — показались темные фигуры, ясно выделяющиеся на снегу, фигуры, от которых шел этот безумно возбуждающий, пьянящий зверя запах, именно тот запах, который мог свести с ума зверя в месяц Игона. Едва слышное ворчание вырвалось из его широкой глотки.
   Он подождал, заметил, что темные фигуры по-прежнему двигаются спокойно, и пополз к ним.

Глава 19

   — Теперь они связаны, как варды, — произнес один из герулов, отступая назад.
   — Как же мы сможем бежать у вашего стремени, — спросил Олар, — если мы так связаны, что будем увязать в снегу?
   — Это будет трудно, — согласился вожак герулов, который еще сидел верхом вместе со своими четырьмя людьми. Двое спешились, чтобы связать Олара и Варикса.
   — Не понимаю, — удивился Варикс.
   — Сломайте волокушу и разведите костер, — приказал вожак герулам.
   — Не понимаю… — повторил Варикс.
   — Ловушка была ни вашей, ни нашей, — объяснил вожак. — Зато волокуша сойдет на растопку.
   — Вы замерзли? — спросил Олар.
   — Ты думаешь, мы звери, чтобы есть сырое мясо? — усмехнулся вожак герулов.
   — У нас с собой нет котлов, — вспомнил один из спешившихся герулов.
   — Думаешь, мы отдадим таких, как вы, псам? — спросил другой.
   — Нет! — воскликнул Олар.
   — Почему? — спросил Варикс.
   — Вы не пытались драться, — ответил вожак герулов.
   — Мы помним, как дрались раньше вандалы, — добавил другой герул.
   — Вы на конях, а мы пешие, — напомнил Олар.
   — Мы голодны, — сказал спешившийся герул.
   — Из вас выйдет хорошее жаркое, — усмехнулся другой.
   Олар и Варикс, связанные спиной друг к другу и усаженные в снег, напряглись.
   — Сломайте волокушу, — повторил приказ вожак герулов. Он держал копье в правой руке или, вернее, правом придатке. Это была конечность со множеством суставов, покрытая шерстью, теперь спрятанная в пышном, расшитом меховом рукаве. У вожака было два таких органа, как и у остальных, поскольку род занятий способствовал естественному выживанию симметрично устроенных существ. На конце каждого придатка, в углублении под твердыми мозолистыми выпуклостями, имелась небольшая анатомическая особенность — выпуклый орган чувств. В его функции входили распознавание вкуса, зрение и даже обоняние, и этот дополнительный орган, имеющийся не только у герулов, но и у хагинов, давал им преимущества перед миллионами различных существ во всех галактиках. Разумеется, наличие одинаковых органов у двух видов не означало, что они испытывают одинаковые ощущения. Точно определить это было невозможно даже применительно к зрению, так как зрительные ощущения различных видов неидентичны в отношении одного и того же объекта. Подобно этому, зрительное восприятие у насекомых и у людей не может быть одинаковым. Зрение существа, глаза которого находятся по бокам головы, окажется совершенно иным, чем у индивида, глаза которого расположены на одной плоскости, создавая бинокулярный фокус. Зрительное восприятие существ с устройством глаз на ножке или даже с семью глазами, расположенными в различных местах тела — сверху, снизу, сбоку — окажется отличным от первых двух и так далее. Не будем пытаться понять специфическую природу сенсорного восприятия, связанную с маленьким, защищенным органом на конечностях герулов, тем более что у нас самих никогда не будет такого органа. Для тех же, у кого такой орган есть, словесное его описание будет излишним. Понять же строение незнакомого органа сложно и неразумно. Даже самые точные определения не внесут в этот вопрос ни какой ясности. По этому поводу могут возникнуть споры. К примеру, предположим, что у кого-либо нет отдельного вида восприятия. Будут ли полезными этому существу слова о том, что вкус апельсина ассоциируется с жаром полуденного солнца, что запах влажной травы подобен привкусу вина, что звук трубы сравним с полыханием костра? Функцией органа герулов или одной из его функций было точное восприятие. В некотором смысле оно давало им способность реагировать на биологическом уровне, а при выделении соответствующих химических веществ или с помощью наследственных особенностей эта способность трансформировалась на уровень сознания. Этот орган, не являющийся рудиментарным, казалось, в эволюции вида герулов предшествовал развитию других чувств, таких, как зрение и слух. Он или его предшественник самостоятельно функционировал, распознавая предметы, главным образом выделяя из них съедобные и несъедобные. С самого начала он имел сведения об известных химических макросоединениях, которые являются саморазрушающимися, определял, что способен поглотить организм с пользой для себя, а что нет. Разумеется, подобное восприятие требовало новых стадий своего развития. Неперевариваемые соединения постепенно исключались, а те из них, которые образовывали ядовитые, но приемлемые и даже притягательные вещества, требовалось исключить ради того, чтобы не повредить реплицирующие гены. Предположительно этот орган, с тех пор, как партеногенез заменился половым размножением, стал полезным для распознания особей собственного вида. Разумеется, процесс распознавания таких особей и определения их пригодности у герулов потребовал значительного периода времени. По мере того, как живые существа развивались, происходил естественный отбор, этот орган способствовал сплочению видовых групп, так же, например, как запах гнезда, метки на территории воздействуют на животных или насекомых, живущих большими сообществами. В некоторых случаях он способствовал закреплению связей между отдельными особями. В общем, такой орган был весьма любопытным и редким, особенно у разумных существ.
   Тупой конец копья, схваченного правым придатком герула, упирался в правое стремя.
   Один из двух спешившихся герулов в ответ на приказ вожака сломать волокушу, поднял топор Варикса, валяющийся в снегу и направился к ней.
   — Ота! — издал он громкое восклицание удивления.
   — В чем дело? — спросил вожак.
   — Здесь что-то есть!
   — Что? — нетерпеливо переспросил вожак.
   — Труп!
   — Это точно труп?
   — Думаю, да, — кивнул герул.
   Он осторожно потрогал тело, лежащее между ребер обезглавленной, полусъеденной конской туши.
   — Да, — сказал герул. — Он не двигается, значит, мертв.
   — На волокуше лежит шкура, — заметил вожак герулов, указывая на свернутую крапчатую шкуру.
   — Наверное, эту приманку оставил тот парень, — размышлял один из конников.
   — Кто он такой? — спросил герул.
   — Похоже, отунг.
   — Здесь? — изумился вожак.
   — Да, это отунг.
   Вожак герулов и ближние к нему товарищи обменялись встревоженными взглядами.
   Можно было ожидать, что поблизости затаились базунги, если уж они отважились перейти Л отар.
   — Работай, — приказал вожак.
   Герул у волокуши отложил в сторону топор, воткнув его лезвием в снег, и выломал несколько ребер туши.
   Разбив грудную клетку, он вытащил тело на снег.
   Вожак герулов нетерпеливо посматривал на волокушу.
   — Утинн! — позвал он.
   Герул, стоявший у волокуши по пояс в снегу, не шевелился.
   — Живее! — прикрикнул вожак.
   Но в позе герула было что-то странное и неестественное.
   — Голова, что с головой! — вдруг закричал ближайший к вожаку герул.
   — Атлар! — крикнул вожак.
   Второй спешившийся герул неохотно приближался к первому.
   — Атлар! — грозно повторил вожак.
   Тот пробрался к своему товарищу, стоящему по пояс в снегу, тронул его за голову и вернулся к вожаку.
   — Шея сломана, — сообщил он. — Он мертв.
   — Как это могло случиться? — удивился один из герулов.
   — Утинн — наш шаман, — объяснил ближайший герул вождю. — Он умер, чтобы уйти в землю духов и вернуться, принеся знания, тайны и лекарства.
   — Утинн не был шаманом, — беспокойно оглядываясь, возразил вожак.
   — Он еще вернется, — повторил герул.
   — Со сломанными шеями не возвращаются к живым, — ответил другой. — Это же не таинственная смерть во сне или трансе.
   — Духи унесли его в уплату за людей из Ифенга, — поежился третий герул. Веницию герулы называли Ифенгом. Несколько других народов звали город Шарнхорстом.
   — Это колдовство братьев из фестанга Сим-Гьядини, — пробормотал один из герулов.
   Братья не пытались разубедить в своих псевдоспособностях герулов.
   Разумеется, герулы почти не угрожали самому фестангу, но часто нападали на его деревни.
   — Утинн сам сделал это, — уверял один из герулов.
   — Значит, он шаман, — ответил другой.
   — Он не шаман! — протестовал вожак.
   — Но тогда как это могло случиться? — спросил первый.
   — Не знаю, — пожал плечами другой.
   — Мне страшно, — произнес тот, что стоял рядом с вожаком.
   Вожак герулов оглянулся. Равнина казалась пустынной, она была покрыта белым нетронутым снегом.
   Вожак повернулся.
   — Атлар, — спокойно позвал он, в то же время высвобождая из стремени тупой конец копья.
   — Да? — отозвался герул, к которому он обратился, отпуская голову Утинна, которая мягко, будто привязанная, свалилась на плечо трупа.
   — Отойди подальше.
   Герул отступил, барахтаясь в снегу.
   — Подними топор, — добавил вожак.
   Неуверенно, не спуская глаз с волокуши, Атлар протянул правую руку, или придаток, и схватился за топор.
   — Подними топор, — терпеливо повторил вожак герулов.
   Атлар поднял топор, обхватив его рукоятку обеими руками, положил себе на плечо и оглянулся на вожака, сидящего верхом в нескольких футах от него.
   — Убей! Убей его! — внезапно закричал вожак герулов, указывая в сторону волокуши и коня концом копья.
   Но в тот же самый момент с криком ярости и силы, криком, напоминающим военный клич, мощная фигура, почти вдвое превышающая размерами фигуру обычного мужчины, поднялась от конской туши — неожиданно, внезапно, подобно молнии или льву в прыжке; казалось, она поднялась прямо из туши коня, из его торчащих сухих, замерзших ребер, сокрушая застывшие кости, разлетающиеся вокруг. Ее появление было подобно удару змеи или льва, прыгнувшего на кучу хвороста или соломы, — хлопья снега полетели во все стороны, и Атлар побледнел и выронил топор в снег.
   Неизвестный человек метнулся в сторону, не пытаясь сдержать ярость, ворча и всем свои видом напоминая скорее животное, чем человека, — и через секунду тело Атлара, извивающееся и залитое кровью, было поднято высоко над его головой.
   За один краткий миг, как и следовало ожидать от ученика школы Палендия, этот человек охватил взглядом и запомнил расположение всех герулов.
   Из них пятеро были еще верхом, две лошади без всадников стояли рядом в снегу со спутанными передними ногами — их связали поводьями, свисающими с уздечек, — а пятеро других лошадей храпели, вставали на дыбы, причем одной из них удалось сбросить своего всадника. Из стреноженных лошадей одна попыталась бежать, но с тонким ржанием упала, видимо, сломав ногу, а другая повалилась на бок, катаясь по снегу.
   Боевой клич воодушевил человека, который его издал, но, что еще важнее, он на миг привел в оцепенение врагов. Рев льва играет такую же роль. Часто нападающему нужно выиграть всего один момент неподвижности противника, чтобы достичь своей цели, нанести удар, прыгнуть в нужное место и сократить дистанцию.
   Испустив еще один крик, мощная фигура рванулась вперед, взметая снег вокруг себя, схватила топор Атлара и бросилась на ближайших конных герулов. Первый удар острого лезвия снес голову коню, и фонтан крови, вырвавшийся из раны, окрасил снег на ярды вокруг. Всадник соскользнул со спины коня. Мощная фигура развернулась, и топор отсек ногу другого герула у бедра, перерубив даже подпругу седла и бок лошади, и на снег выплеснулась новая кровь, отмечающая работу топора. Нырнув в сторону третьего коня, человек вспорол лезвием его брюхо, но всадник успел соскочить и теперь барахтался в снегу. Конь пронзительно ржал, на его ногах путались внутренности, а судорожные движения еще сильнее рвали их из живота. Вожаку герулов удалось развернуть своего коня и отогнать его в сторону, где он остановился и взял копье наизготовку. Он осмотрел своих людей — их было пятеро. Утинн и Атлар мертвы. Еще один, Утак, уползал прочь, волоча окровавленный обрубок ноги и оставляя темную полосу на снегу. Он бился в десяти ярдах от волокуши. Всадник, которого сбросила лошадь при внезапном появлении врага, теперь вновь забрался в седло. Еще один, тот, чьей лошади распорол брюхо неизвестный, торопился к перепуганной, стреноженной лошади Атлара. Он рывком заставил ее подняться, перерезал путы и взобрался в седло. Всадник, выпавший из седла, был вновь сброшен, и теперь бежал подальше от волокуши, чтобы присоединиться к вожаку. Неизвестный с двойным топором в руке отступил подальше от лошади, которая, вращая глазами, билась среди своих дымящихся внутренностей, разбросанных на снегу, блестящих и склизких, превратившихся в отвратительную массу.
   В живых осталось четверо герулов, трое из них были на конях.
   Один поднял копье и прицелился.
   — Подожди! — крикнул вожак, но герул уже с яростным криком пришпорил лошадь, и та, заржав от боли, рванулась по снегу.
   Она тут же оказалась вблизи от неизвестного. Тот, пытаясь избежать удара, оступился в снегу и зашатался. Он старался сохранить равновесие. Копье скользнуло мимо, и герул взвыл от досады. Неизвестный, вертясь в снегу, ухитрился оказаться под тупой кромкой лезвия. Конь поднялся на дыбы. Человек чувствовал тепло его разгоряченного тела, видел блестящую шкуру и меховые сапоги всадника. От удара он упал в снег и потерял в нем топор. Он старался ускользнуть от копыт, проваливающихся в сугробе. Всадник развернул коня и вновь прицелился, намереваясь нанести еще один удар. Неизвестный устало поднялся на ноги. Подгоняемый шпорами конь с окровавленными боками ринулся вперед. Неизвестный избежал удара, отразив копье взмахом руки. При следующей атаке он вновь был сбит с ног, но ухватился за копье повыше наконечника. Изумленный всадник, неожиданно втянутый в борьбу за обладание оружием, тоже ухватился на него, но копье могло с таким же успехом быть в руках нескольких человек против неизвестного, и вскоре всадника потянуло влево, он выпустил оружие и схватился за луку седла, едва не соскользнув со спины коня. Когда конь развернулся, оступаясь в снегу, неожиданно рука герула попала в тиски пальцев неизвестного, стащившие его с седла и бросившие на спину. Ослепленный рыхлым, глубиной более фута снегом, герул не видел, что над ним заносят копье. Его наконечник прошил тело насквозь и остановился, только достигнув мерзлой земли. Перепуганного коня с боками, покрытыми ранами от шпор, поймал оставшийся пешим другой герул. В один миг он очутился в седле и выхватил копье из снега, куда воткнул его прежде. Неизвестный стоял над поверженным врагом. Оседлавший чужого коня герул вернулся к кучке своих товарищей. Теперь в ней было трое конных герулов. Из груди убитого копье торчало почти вертикально, напоминая вешку в снегу. Неизвестный поспешил прыгнуть в яму, разрытую копытами коня возле самой волокуши. Он ощутил под снегом свой оброненный во время бурана меч и уже через секунду держал его.
   Трое герулов настороженно переговаривались. Неизвестный видел, как их вожак жестами и быстрыми словами организует нападение. Вероятно, вот-вот он должен был начать действовать. Неизвестный не питал особых надежд успешно отразить нападение всадников, поскольку был пешим и недостаточно вооруженным. Тем более, что этими всадниками были герулы — многие из них учились ездить верхом, цепляясь за гриву коня, прежде, чем начинали ходить. Подобные герулам существа породили легенды о кентаврах — полулюдях, полулошадях, поскольку их постоянно видели верхом и они как будто становились одним целым со своими лошадьми. Имперская кавалерия, вооруженная подобным образом, не решалась встречаться в открытом бою с герулами.