Страница:
— Ясное дело! — Дэйв пил уже третью кружку. — Почему бы не попробовать?
— Прошу меня извинить: я не играю на деньги, — быстро сказала Анни.
— Да что там! — Дэйв отломил шестую часть монеты и швырнул на стол. — Я плачу за нее — этого хватит? Кружка поднял бровь:
— Очень щедро с вашей стороны. — Он подал сигнал, и желающие играть стали отодвигать столы.
Дэйв и человек-олень оказались лицом к лицу, смущенно глядя друг на друга.
— Извини, — сказал Дэйв, — я не хотел быть грубым.
— Ладно, — ответил человек-олень, — с кем не случается. Тебя как зовут?
— Дэйв. А тебя?
Человек-олень издал тихий трубный звук, потом поправился:
— В Сан-Франциско меня называли Руда. Дэйв протянул ему руку. Руди пожал ее, сделав одновременно как бы кивок назад. Бидж вспомнила, что обычай пожимать руку возник из готовности показать, что у тебя в руке нет оружия; Руди же явно показывал, что не ударит рогами.
Игроки выстроились друг против друга. Девушка-лань уступила свое место другому человеку-оленю; Бидж не могла решить, сама она этого захотела или нет. Кружка обошел всех с миской, куда игроки клали свои ставки, и связкой чего-то похожего на растопку.
— Ловилки. Каждый берет по одной.
Бидж повертела в руках свою ловилку. Это был прут из какого-то твердого дерева, отполированный от долгого употребления, сантиметров тридцати длиной, загнутый на конце.
Кружка поднял ловилку:
— Ваша задача — зацепить прут противника и при этом хлопнуть его по боку, пока тот не успел освободиться. — Кружка без всякого усилия зацепил ловилку Руди, легким поворотом руки выбил ее и шлепнул человека-оленя своим прутом; одновременно другой рукой он поймал в воздухе прут Руди и вернул ему. — Теперь вы попробуйте.
— А не легче ли было бы делать это двумя прутами? — предложил Дэйв. — Ясное дело, — устало ответил Кружка. — А еще легче было бы, будь у тебя ружье против его прута, но ведь тогда это уже была бы не игра, верно? — Он шутливо отсалютовал ловилкой, как шпагой. — Начинайте.
Дэйв уставился на свою ловилку. Руди сделал выпад, и Дэйв еле успел отбить его прут. Они оба повернули руки одновременно и обнаружили, что сцепились ловилками. Бидж засмотрелась на них и едва не прозевала нападение другого человека-оленя. Она повернула свою ловилку так, как нужно, но прут отклонился в сторону и выпал у нее из руки, и, пока она в ужасе смотрела на свои непослушные пальцы, ловилка противника хлопнула ее по боку.
Студенты быстро проиграли. Люди-олени, даже не запыхавшиеся во время игры, смеясь, стали ударять друг друга рогами в шутливой потасовке. Руди обернулся к Дэйву и предложил:
— Давай еще сыграем.
— Ну теперь я тебе покажу, — сказал Дэйв хвастливо и бросил в миску еще одну часть монеты. Бидж заметила, как Анни стиснула зубы.
Игра длилась весь вечер. Когда часа через два люди начали выигрывать, даже Анни повеселела. Только Бидж, потная, высунув кончик языка от напряжения, все никак не могла заставить свою руку поворачиваться как надо. Еще два раза она роняла ловилку.
Один раз Ли Энн, быстро обернувшись, зацепила прут противника Бидж и держала его, пока та не подняла свое оружие; другой раз Анни, которая занималась фехтованием, быстро парировала удар, чтобы спасти Бидж.
— Что с тобой, детка? — окликнул ее Дэйв через плечо. — Не научилась ходить, пить и жевать жвачку одновременно?
— Заткнись! — рявкнула Бидж, к большому удивлению Дэйва.
К концу вечера студенты проигрывали уже всего только две шестых монеты. К этому времени люди-олени уже угощали их пивом, а смуглые человечки и дриада вовсю подбадривали криками. Веселье кончилось, только когда Кружка заколотил половником по почти пустому котлу с похлебкой и крикнул:
— Пора спать!
Постояльцы вернулись на свои места, вытащили матрацы и расстелили их на полу под столами. Местные жители потянулись за дверь, помахав на прощание руками. Девушка Руди, испытывая дружеские чувства после совместной выпивки, повергла Дэйва в изумление, лизнув его в нос огромным и шершавым, как у всех жвачных, языком. Дэйв, спотыкаясь, вышел из гостиницы; студентки пошли следом.
Они вытащили из грузовика и разложили спальные мешки. Анни пришлось помочь Дэйву справиться с этим. В нескольких метрах от верхнего пруда рос мох, окруженный низкими цветущими кустами. Это похоже, подумала Бидж, на миниатюрную хорошо защищенную крепость. Студенты разложили все четыре мешка рядочком.
Дэйв, не раздеваясь, залез в свой спальник и немедленно захрапел.
Ли Энн влезла в мешок и стала, извиваясь, снимать джинсы. Анни, от которой Бидж такого не ожидала, спокойно разделась совсем рядом с Дэйвом и тоже нырнула в спальник. Бидж последовала ее примеру. Ночь была удивительно теплая, можно было бы обойтись и без спальных мешков. Бидж лежала, глядя на облака, думая о Кружке и его рассказе и о себе. Почему одни люди остаются в живых, а другие умирают? Почему ее мать заболела хореей Хантингтона, почему болезнь угрожает ее брату и ей самой? Ли Энн повернулась, устраиваясь поудобнее, и замерла неподвижно.
— Посмотри на звезды.
Облака рассеялись, и на небе сверкала широкая звездная спираль. Пока девушки смотрели на звезды, одна из них упала — не промелькнула, как метеорит из потока Персеид или Леонид там, в их мире, а медленно, лениво скользнула по небосводу.
— Загадай желание, — пробормотала Анни себе под нос.
Бидж, подвигав рукой, которая так подвела ее этим вечером, молча и с надеждой пожелала себе не заболеть; скоро все они спали.
Глава 7
— Прошу меня извинить: я не играю на деньги, — быстро сказала Анни.
— Да что там! — Дэйв отломил шестую часть монеты и швырнул на стол. — Я плачу за нее — этого хватит? Кружка поднял бровь:
— Очень щедро с вашей стороны. — Он подал сигнал, и желающие играть стали отодвигать столы.
Дэйв и человек-олень оказались лицом к лицу, смущенно глядя друг на друга.
— Извини, — сказал Дэйв, — я не хотел быть грубым.
— Ладно, — ответил человек-олень, — с кем не случается. Тебя как зовут?
— Дэйв. А тебя?
Человек-олень издал тихий трубный звук, потом поправился:
— В Сан-Франциско меня называли Руда. Дэйв протянул ему руку. Руди пожал ее, сделав одновременно как бы кивок назад. Бидж вспомнила, что обычай пожимать руку возник из готовности показать, что у тебя в руке нет оружия; Руди же явно показывал, что не ударит рогами.
Игроки выстроились друг против друга. Девушка-лань уступила свое место другому человеку-оленю; Бидж не могла решить, сама она этого захотела или нет. Кружка обошел всех с миской, куда игроки клали свои ставки, и связкой чего-то похожего на растопку.
— Ловилки. Каждый берет по одной.
Бидж повертела в руках свою ловилку. Это был прут из какого-то твердого дерева, отполированный от долгого употребления, сантиметров тридцати длиной, загнутый на конце.
Кружка поднял ловилку:
— Ваша задача — зацепить прут противника и при этом хлопнуть его по боку, пока тот не успел освободиться. — Кружка без всякого усилия зацепил ловилку Руди, легким поворотом руки выбил ее и шлепнул человека-оленя своим прутом; одновременно другой рукой он поймал в воздухе прут Руди и вернул ему. — Теперь вы попробуйте.
— А не легче ли было бы делать это двумя прутами? — предложил Дэйв. — Ясное дело, — устало ответил Кружка. — А еще легче было бы, будь у тебя ружье против его прута, но ведь тогда это уже была бы не игра, верно? — Он шутливо отсалютовал ловилкой, как шпагой. — Начинайте.
Дэйв уставился на свою ловилку. Руди сделал выпад, и Дэйв еле успел отбить его прут. Они оба повернули руки одновременно и обнаружили, что сцепились ловилками. Бидж засмотрелась на них и едва не прозевала нападение другого человека-оленя. Она повернула свою ловилку так, как нужно, но прут отклонился в сторону и выпал у нее из руки, и, пока она в ужасе смотрела на свои непослушные пальцы, ловилка противника хлопнула ее по боку.
Студенты быстро проиграли. Люди-олени, даже не запыхавшиеся во время игры, смеясь, стали ударять друг друга рогами в шутливой потасовке. Руди обернулся к Дэйву и предложил:
— Давай еще сыграем.
— Ну теперь я тебе покажу, — сказал Дэйв хвастливо и бросил в миску еще одну часть монеты. Бидж заметила, как Анни стиснула зубы.
Игра длилась весь вечер. Когда часа через два люди начали выигрывать, даже Анни повеселела. Только Бидж, потная, высунув кончик языка от напряжения, все никак не могла заставить свою руку поворачиваться как надо. Еще два раза она роняла ловилку.
Один раз Ли Энн, быстро обернувшись, зацепила прут противника Бидж и держала его, пока та не подняла свое оружие; другой раз Анни, которая занималась фехтованием, быстро парировала удар, чтобы спасти Бидж.
— Что с тобой, детка? — окликнул ее Дэйв через плечо. — Не научилась ходить, пить и жевать жвачку одновременно?
— Заткнись! — рявкнула Бидж, к большому удивлению Дэйва.
К концу вечера студенты проигрывали уже всего только две шестых монеты. К этому времени люди-олени уже угощали их пивом, а смуглые человечки и дриада вовсю подбадривали криками. Веселье кончилось, только когда Кружка заколотил половником по почти пустому котлу с похлебкой и крикнул:
— Пора спать!
Постояльцы вернулись на свои места, вытащили матрацы и расстелили их на полу под столами. Местные жители потянулись за дверь, помахав на прощание руками. Девушка Руди, испытывая дружеские чувства после совместной выпивки, повергла Дэйва в изумление, лизнув его в нос огромным и шершавым, как у всех жвачных, языком. Дэйв, спотыкаясь, вышел из гостиницы; студентки пошли следом.
Они вытащили из грузовика и разложили спальные мешки. Анни пришлось помочь Дэйву справиться с этим. В нескольких метрах от верхнего пруда рос мох, окруженный низкими цветущими кустами. Это похоже, подумала Бидж, на миниатюрную хорошо защищенную крепость. Студенты разложили все четыре мешка рядочком.
Дэйв, не раздеваясь, залез в свой спальник и немедленно захрапел.
Ли Энн влезла в мешок и стала, извиваясь, снимать джинсы. Анни, от которой Бидж такого не ожидала, спокойно разделась совсем рядом с Дэйвом и тоже нырнула в спальник. Бидж последовала ее примеру. Ночь была удивительно теплая, можно было бы обойтись и без спальных мешков. Бидж лежала, глядя на облака, думая о Кружке и его рассказе и о себе. Почему одни люди остаются в живых, а другие умирают? Почему ее мать заболела хореей Хантингтона, почему болезнь угрожает ее брату и ей самой? Ли Энн повернулась, устраиваясь поудобнее, и замерла неподвижно.
— Посмотри на звезды.
Облака рассеялись, и на небе сверкала широкая звездная спираль. Пока девушки смотрели на звезды, одна из них упала — не промелькнула, как метеорит из потока Персеид или Леонид там, в их мире, а медленно, лениво скользнула по небосводу.
— Загадай желание, — пробормотала Анни себе под нос.
Бидж, подвигав рукой, которая так подвела ее этим вечером, молча и с надеждой пожелала себе не заболеть; скоро все они спали.
Глава 7
Если смотреть со стороны, могло показаться, что Брандал просто завернул за угол и оказался на главной улице Анавалона. Улица, однако, не имела ни поворотов, ни углов. Брандал, не скрываясь, вышел из города и направился в сторону лагеря. По обе стороны от дороги земля казалась серой в предрассветном сумраке.
Скоро встало солнце, но холмы Анавалона остались серыми. На деревьях в садах висели сморщенные высохшие плоды, вялая зелень травы и кустов казалась припорошенной пылью. В стороне от дороги лежало солоноватое озеро. Осока на его берегах пожухла, и не было слышно птичьего пения.
Когда-то Анавалоном правил король; согласно легенде, раненный, он разослал своих храбрейших, вернейших, благороднейших рыцарей искать для него исцеление. Никто из рыцарей не вернулся. Король умер, а его земли стали бесплодны.
Брандал шел по дороге, глядя по сторонам со смутным чувством вины, как будто он сам был тем королем, и думая, как всегда, о судьбе Перекрестка.
Почти дойдя до лагеря, он свернул в заросли колючих кустов с темными листьями; на анавалонском это растение называлось теарфихт. Брандал плотнее завернулся в плащ, защищаясь от колючек размером с палец. В этой чаще не было тропинок.
Поросль теарфихта покрывала крутой склон, и Брандал, спускаясь, старался держаться правой его стороны. Идти было трудно, особенно потому, что приходилось сохранять равновесие, не выпуская из руки меча. Брандал закашлялся: в Анавалоне даже после дождя стояла сушь.
Наконец кустарник остался позади. Теперь Брандал оказался на обрывистом холме, нависающем над долиной; в лощине перед ним раскинулся лагерь из грубо сколоченных лачуг и палаток.
При взгляде на него сердце Брандала упало: за время его отсутствия шалашей из натянутых на жерди шкур стало гораздо больше. Лагерь вырос почти вдвое. В Анавалоне хорошо набирать армию, подумал король, — здешние жители готовы на все, лишь бы покинуть эти края.
Лачуги оказались передвинуты так, что стали образовывать ровные ряды. Брандал сам не знал, почему это так его смутило.
Могучие руки обхватили Брандала, прижав его собственную руку с мечом к боку и развернув его лицом к нападающему.
— Ну вот, — пророкотал грубый голос. Как ни высок был король, сейчас он мог видеть только плечо человека. Пряжки куртки впились ему в бок, он скривился, но сказать ничего не мог — его стиснули слишком крепко. Брандал почувствовал, как борода противника щекочет ему лоб.
Продолжая держать его одной рукой, человек другой повернул голову Брандала так, что теперь они могли видеть друг друга, и тут же расплылся в улыбке.
— Кудрявый! — радостно завопил он. — Я уж думал, что тебя и след простыл. Или помер, как все добрые люди, или, что более вероятно, угодил в кутузку. — Человек сжал Брандала в медвежьих объятиях, чуть не сломав ему плечо.
— Приятно встретиться, Рейц. — Брандал почти задохнулся, хотя и не удивился, почувствовав сильный запах вина. Оганнон Рейц был не из тех, кто позволит предрассветному холоду пробрать себя до костей, даже в лагере, где раздобыть спиртное нелегко. — Полупьян, как всегда?
— Я слишком большой, Кудрявый. Напиться зараз может только половина меня. Мне не по карману стать пьяным целиком. — Рейц с надеждой спросил: — А как твоя прогулка?
— Не очень, — пожал плечами Брандал. — Вот твоя часть, как было договорено. — Он передал Рейцу две шестиугольные монеты. Тот улыбнулся, показав черные дырки вместо половины зубов: в лагере едва ли нашелся бы человек с полным комплектом.
— Моя доля — по справедливости? А что я найду, если возьму тебя за ноги и встряхну?
— Свои потроха на земле, — ровным голосом ответил Брандал. — Если бы тебе и удалось меня встряхнуть, больше шести штук все равно не найдешь. — Рука Брандала скользнула к сапогу, где у него был кинжал.
Рейц расхохотался и ударил короля по плечу:
— Да верю, верю. — Он шумно вздохнул, и маленькая ящерка на соседнем валуне подняла головку и укоризненно посмотрела на человека. — Надо было договариваться, чтобы пополам.
— Пополам? А что, позволь спросить, ты такого делал, кроме как отзывался вместо меня на перекличке?
— Ах, но это-то и есть самая трудная часть. — Он приставил палец к носу. — Не прими за обиду, но мы с тобой не очень-то похожи.
— Да чего там. Все думают, что я никуда не отлучался?
— А как же. Я мял твою постель, съедал твою еду, выпил все твое вино…
— Все?
— Нужно же было, чтобы никто ничего не заподозрил, верно? Они и не заподозрили. Кстати, это тебе. — Рейц вручил Брандалу обрывок пергамента.
Брандал с любопытством повертел его в руках и наконец спросил:
— Это плата?
Рейц снова расхохотался:
— А ты смышленый, не в пример остальным. Все думали, что только на подтирку оно и годится. Начальство зовет это «оккупационными деньгами». — Рейц старательно выговорил незнакомые слова, и Брандал почувствовал, как неуместно они прозвучали на анавалонском.
— И это все, что мне причиталось?
Рейц виновато отвел глаза и поспешил сменить тему:
— Теперь, когда ребята разобрались, оно не хуже золота. Даже лучше — не звенит в кармане. Годится для всего — поставить на кон, заплатить за выпивку, приманить девку… — Он потянулся к проходившей мимо маркитантке — коротенькой толстенькой бабенке с увесистыми кулаками и решительным взглядом. Она оттолкнула его руку, не замедляя шага.
Рейц ухмыльнулся:
— Ну, если эта не хочет, в лагере найдутся потаскухи.
— Не может быть!
— Точно, — закивал Рейц. — Потаскухи, шулера, петушиные бои, мастера татуировки — все, как в лучших домах.
— Это не по моей части. — Брандал с неприязнью взглянул на лагерь.
Рейц поймал его взгляд.
— Я давно говорю: почему бы нам не открыть собственное дельце? — Он положил волосатую руку на плечо Брандала. — Только подумай: воля, ночуй себе под звездами — если, конечно, погода хорошая — ни перекличек, ни беготни, разве что придется удирать от властей. Грабежи, попойки, можно даже и не убивать никого, если не в настроении. Делаешь что хочешь, сам себе хозяин. — Он убрал руку и сказал печально: — Один я не справлюсь, но с партнером…
Брандал похлопал верзилу по руке:
— Лучше останемся с армией. Это более надежно.
— Надежно… — Рейц громко вздохнул. — Ребята вроде нас с тобой, Кудрявый, никогда не ухватят куш. Мы вроде как мечтатели и недотепы. Вот возьми меня, — он выразительно протянул руки к Брандалу, как будто действительно предлагая взять себя, — я сообразительный, но неученый, храбрый, но вечно с дрянным оружием, с душой чистой, как у святого, но развращенный плохим воспитанием.
— Очень плохим.
— Чертовски плохим. — Глаза Рейца наполнились слезами. — И все эти прекрасные задатки пропадают даром. Выпади мне везение, я был бы велик — как толстая задница на маленьком стульчике. — Он похлопал себя по заду. — Короли оплакивали бы мою смерть. А вместо этого, — Рейц испустил трагический вздох, наслаждаясь своим красноречием, — я остаюсь неизвестен миру, хотя и очень хорошо известен тем, кто меня знает. — Он рыгнул. — Оганнон Рейц, какашка фортуны.
Брандал собрался было пожалеть Рейца, но понял, что не сможет конкурировать: верзила жалел себя более основательно и извлекал из процесса гораздо больше удовольствия, чем это было бы доступно кому-нибудь еще.
— Что это за нашивка? — спросил он, показывая на треугольник на плече Рейца.
— Батюшки! — Рейц тихо, но замысловато выругался, помянув чертополох и маленьких мальчиков. — Хорошо, что ты заметил. Для тебя есть тоже.
Рейц приложил треугольник к плечу Брандала, вытащил медную булавку и нетвердой рукой прицелился в нашивку. Брандал поспешно выхватил у него булавку и приколол треугольник сам.
— Они теперь есть у всех?
— Треугольники только у таких невезучих, как мы с тобой. У начальства — квадраты, пятиугольники, восьмиугольники… Есть даже несколько кругов. Так что смотри, кому наступаешь на ногу. Кудрявый. Нашивка скажет тебе, кому можно дать в морду, а кого надо улещивать и подмазывать…
— Знаки различия.
— Точно. Не по заслугам, конечно. — Рейц сокрушенно покачал головой. — Вот, скажем, я…
Брандал его больше не слушал. Они были уже на краю лагеря, и король озирался по сторонам, разглядывая новые шалаши и их размещение — оно теперь соответствовало рангу обитателей. Человек с изрытым оспой лицом, украшенным сабельным шрамом, покосился на Брандала.
— Где пропадал?
— Я все время здесь, — отрезал тот.
— Ну мне без разницы. — Человек, пожав плечами, зашагал к центру лагеря.
Рейц громогласно, как будто скала рухнула, рыгнул.
— Ты не доверяй ему. Кудрявый. Джекен заботится только о себе, ему безразлично, кого продать.
— А тебе небезразлично.
— У меня четкие критерии, — гордо ответил Рейц. — Главное — не продешевить.
— Правильно, если уж продавать, то за хорошую цену, — согласился Брандал, но перестал озираться и решил вообще вести себя более осторожно.
Они остановились у бочки с водой; под неплотно закрытым краном образовалась лужа. Рядом с краном висела кружка. Рейц протянул ее Брандалу.
— Выпьем за покойников, — сказал он вежливо, — и за твое здоровье.
Брандал осторожно отхлебнул. Вода на вкус стала лучше, чем раньше, хотя все еще отдавала тиной. Брандал бросил взгляд на мелкую канаву, которая отводила воду от ручья; теперь она была выложена камнем, а бочка оказалась наполовину заполненной смесью известняка и древесного угля.
— Кстати, о здоровье, — сказал он, возвращая кружку, — как тут теперь обстоят дела?
— Лучше, — ответил Рейц, почесываясь. — Никто больше не страдает поносом. Ну, по крайней мере никто больше от него не умирает. И меньше мух. — Эта мысль явно посетила его впервые. — Это естественно — мы стали чище.
— А кто теперь убирает помои?
— Все. Да нет, я не шучу: скоро твоя очередь. — Он швырнул ком грязи в длинную яму, выкопанную на краю лагеря. — Как наполнишь ведро, так и туда, как наполнишь — так и туда. Можно подумать, мы живем в городе.
— Так оно и есть, — откликнулся Брандал, оглядываясь.
Рейц фыркнул. Он был тут все время, и быстрый рост лагеря не бросался ему в глаза.
— Когда-нибудь, Кудрявый, я покажу тебе настоящий город. Сколько там огней! А женщины! И всякие чудные звери! — Его глаза загорелись. — Пылкие красотки и чудные зверюги!
Мимо них прошел стройный юноша с сердитыми глазами; на лице его было написано страдание, как у человека, впервые убедившегося, что преступление — единственный путь к успеху. Брандал проводил его взглядом.
— А, этот! — Рейц пренебрежительно махнул рукой. — Похоже, дал кому-то попользоваться собой вчера ночью. Не он первый. Ему требуются деньги, чтобы послать домой, а получает он только расписки. Так что теперь ему жутко нужна победа.
Брандал задумался: расписки — «оккупационные деньги» — обеспечивали стремление солдат к победе. Что за изобретательный метод, чтобы купить верность! Вслух он произнес:
— По крайней мере это лучше, чем изнасилование. Рейц поднял брови:
— Не говори этого слова так громко. Теперь за такое дело наказывают. — Он сделал рубящее движение рукой на уровне паха.
Брандал заморгал:
— Такая мера должна припугнуть насильников. — И еще как, — ответил Рейц рассудительно. — Никаких тебе рецидивистов. Ладно, Кудрявый, вот-вот начнется учение. Пошли за оружием.
Короткий меч Брандала был скрыт его плащом.
— Разве ребята не всегда при оружии?
— Ни-ни. И ты не вздумай. — Рейц задумчиво прищурился. — Двадцать плетей, если тебя поймают с мечом, — на первый раз. О втором разе лучше не спрашивай — сегодня утром я не настолько вынослив, чтобы такое описывать. — Он попытался изобразить дурноту, но только икнул.
Подставка для оружия, когда они к ней подошли, была уже наполовину пуста: лагерь проснулся и готовился к дневной активности. Рейц перебрал несколько мечей, пока не выбрал себе клинок с тупым лезвием, знавший лучшие дни. Брандал сделал вид, что свой собственный меч он тоже взял с подставки. Они оба нашли себе помятые, но вполне пригодные для дела щиты.
— Как ночные развлечения? — небрежно спросил Брандал. — Сплошные потасовки, как всегда?
Рейц нахмурился, его лохматые брови сошлись в одну линию.
— Раз уж ты об этом заговорил, то нет, не так уж много. Какой толк? Разве что тебе удастся придушить противника. За то, что ты обнажил кинжал без приказа, — порка. Так что потасовки случаются, но теперь это уже не то. Ну, лягнут кого-то в пах, сломают нос — нет, совсем не то. — Он протяжно вздохнул. — Зряшная потеря времени.
— Стройся! — заорала Феларис, высокая костлявая женщина со следами ожогов на лице. Ее главной гордостью — помимо теперешнего капитанства — был большой горшок, который она всюду таскала с собой и который, по ее словам, был наполовину заполнен ушами ее противников, откушенными ею в драках. Феларис надеялась заполнить горшок доверху.
Солдаты собрались быстро, некоторые бежали бегом. Брандал был поражен: эта толпа доходяг и головорезов всегда раньше шевелилась еле-еле. Он тоже подбежал и встал рядом с Рейцем в строй.
Лишь один из солдат, задремавший на солнышке, не поторопился. Феларис подошла к нему, мрачно улыбнулась остальным солдатам и покашляла, толкая лежебоку носком высокого шнурованного ботинка. Брандал ясно видел круглую нашивку у нее на плече и ножны с кинжалом под мышкой.
Новобранец поднял на нее глаза, внезапно побледнел и вскочил на ноги.
Феларис покачала головой, изображая огорчение:
— Слишком медленно, Барлиен. Солдаты, успевшие встать в строй, засмеялись. Феларис вручила провинившемуся два булыжника и, приставив кончик меча ему к горлу, внезапно заорала:
— Двадцать!
Барлиен поднимал и опускал булыжники, а она считала. К пятнадцатому разу его лицо побагровело, подбородок задрожал и он чуть не выронил камень.
Феларис изобразила сочувствие:
— Тебе помочь? — В ее руке блеснул кинжал, направленный в пах Барлиена.
Тот, обливаясь потом, удвоил усилия. Досчитав до двадцати, Феларис проворчала:
— Ладно, хватит, — и убрала меч и кинжал в ножны. Барлиен шатался, но поковылял на свое место в строю.
— Сомкнись! — рявкнула Феларис. Оборванные солдаты, сорок или пятьдесят человек, сбились в кучу — как-то не по-человечески тесно, чтобы это было удобно. Но, казалось, им все равно.
У всех мечи были в ножнах.
— Налево! — Они повернулись. — Направо! — Снова поворот. — Марш! — Солдаты двинулись вперед широким, странно нечеловеческим полубегом-полушагом. — Вокруг лагеря! — Они выбежали из лагеря, неловко размахивая руками.
Брандал с опасливым недоумением смотрел на бегущих солдат. Обежав вокруг лагеря десять раз, все они тяжело дышали, но не казались уставшими.
— Они так и будут бежать без остановки? — тихо спросил он Рейца.
— А что им еще делать? — пропыхтел тот. — Ни фехтования, ни преодоления препятствий — разве это солдаты?
— И ты так можешь? — вежливо поинтересовался Брандал.
— Ну, если потренироваться, — с сомнением ответил тот, невольно бросая взгляд на свое брюхо. — Впрочем, скоро смогу. Чего только с человеком не бывает.
— А в бою ты их побьешь?
Рейц с изумлением взглянул на Брандала и ничего не ответил.
Феларис повернулась к строю:
— Направо! Отработка нападения. Мечи! Брандал заметил, что женщина была напряжена, как будто готовая в любой момент отступить. Все солдаты взялись за рукояти мечей, но не обнажили их. Брандал сделал то же самое, хотя не видел в этом смысла: зачем говорить человеку, чтобы он взялся за оружие, но не вытащил его?
— Наголо!
Солдаты вытащили мечи из ножен, отводя руку так, что она коснулась груди.
— Выпад!
Все сделали выпад вперед — совершенно одинаково.
— Щит!
Теперь солдаты все как один подняли обеими руками щиты и, крякнув, выставили их перед собой.
— Десять шагов. Вперед!
Подняв мечи, солдаты с громкими криками сделали ровно десять шагов, сохранив строй.
— Десять шагов. Вперед! Десять шагов. Вперед! Десять шагов. Вперед!
Это походило на какой-то странный танец и было даже красиво: сотни бойцов одновременно двигались в одном направлении. Брандалу показалось, что он участвует в параде.
— Стой! Равняйсь!
Строй замер, такой же ровный, как в начале учения. Брандал осторожно огляделся: они были уже довольно далеко от лагеря. Позади них другой эскадрон — с оружием в ножнах — трусил вокруг палаток. Люди тяжело дышали, но не замедляли бега.
Рейц, споткнувшись, оперся на Брандала.
— Я слишком стар для такого, — пропыхтел он. — Пожалуй, стоит смыться. Раздобыть деньжат да и завести славненькую придорожную гостиницу. Вкусно кормить и всласть поить страждущих путешественников, драть три шкуры за кормежку и недоливать кружки… Ну, иногда придушить без шума беззащитную, но богатую сиротку… Все очень благопристойно, прекрасная жизнь для такого человека, как я…
Брандал терпеливо слушал. Рейц снова грезил наяву, и Брандал знал по опыту, что остановить его невозможно. Однажды он домечтался до трона из винных бутылок и золотых кружек; возвращение к грубой реальности дорого ему далось.
К тому времени, когда их отпустили на завтрак, Брандал был совсем вымотан. Он рухнул на землю на берегу сухого русла ручья, глядя, как садится поднятая солдатскими ногами пыль.
Рейц протянул ему кусок хлеба.
— Запас всегда пригодится. — Он глотнул вина из мехов и удовлетворенно вздохнул. — Что бы я делал без него?
— Ну, этого мы никогда не узнаем, — улыбнулся Брандал. — Неужели такое теперь каждый день?
— Каждый день. — Рейц откинулся на спину и закрыл глаза. — Сегодня учение кажется более долгим, чем вчера, но так кажется каждый день. — Он потер лицо и почесал покрасневший нос. — Человеку моего возраста здесь не место. Вот для вас, молодых…
— Но зато у тебя гораздо больше опыта, — искренне ответил Брандал. — Ты должен бы заканчивать учение, даже не запыхавшись.
Рейц слабо махнул рукой:
— Ах, так говорить может только человек, который не знает, как клюется жареный петух.
Брандал попытался поудобнее устроить на редкой траве ноющее тело.
— Какой смысл во всей этой беготне?
— Тренировка, парень, — ответил Рейц, приоткрывая один глаз и поднимая кустистую бровь с таким видом, словно это далось ему тяжелее, чем Брандалу все утреннее учение. — Тренировка. Делает тебя сильным и быстрым. Укрепляет твой дух. — Последнее он громко продемонстрировал на практике и ухмыльнулся.
Брандал задумчиво смотрел на повалившихся где попало по всему полю солдат. Даже сейчас, на отдыхе, они выглядели иначе, чем раньше: более походили на армию, чем на банду разбойников. Кто-то пел, кто-то кидал кости, но все, казалось, держали ушки на макушке в ожидании следующего приказа. Брандалу очень не нравилось, что они теперь были в состоянии постоянной готовности.
«Самое страшное оружие, которым может располагать армия, — однажды за стаканом эля сказал ему Кружка, — это умение подчиняться. Такая армия не думает, она не побежит и не наделает глупостей, если только не получит дурацкий приказ. Это как с роем пчел. Стоит одной тебя ужалить, и они все тут как тут».
Как и большинство обитателей Перекрестка, Брандал никогда не видел за раз больше четырех сражающихся людей, никогда не видел организованных военных действий. До сегодняшнего дня он и вообразить себе такого не мог. Он не представлял, что возможно подобное взаимодействие между людьми.
— Сбор! — заорала Феларис, и все солдаты устало поднялись.
День тянулся бесконечно — утомительное и однообразное повторение воинских приемов. Сначала они, разбившись на пары, отрабатывали бой на мечах, потом учились отражать удары щитом и, наконец, сражались, вооруженные тем и другим.
Скоро встало солнце, но холмы Анавалона остались серыми. На деревьях в садах висели сморщенные высохшие плоды, вялая зелень травы и кустов казалась припорошенной пылью. В стороне от дороги лежало солоноватое озеро. Осока на его берегах пожухла, и не было слышно птичьего пения.
Когда-то Анавалоном правил король; согласно легенде, раненный, он разослал своих храбрейших, вернейших, благороднейших рыцарей искать для него исцеление. Никто из рыцарей не вернулся. Король умер, а его земли стали бесплодны.
Брандал шел по дороге, глядя по сторонам со смутным чувством вины, как будто он сам был тем королем, и думая, как всегда, о судьбе Перекрестка.
Почти дойдя до лагеря, он свернул в заросли колючих кустов с темными листьями; на анавалонском это растение называлось теарфихт. Брандал плотнее завернулся в плащ, защищаясь от колючек размером с палец. В этой чаще не было тропинок.
Поросль теарфихта покрывала крутой склон, и Брандал, спускаясь, старался держаться правой его стороны. Идти было трудно, особенно потому, что приходилось сохранять равновесие, не выпуская из руки меча. Брандал закашлялся: в Анавалоне даже после дождя стояла сушь.
Наконец кустарник остался позади. Теперь Брандал оказался на обрывистом холме, нависающем над долиной; в лощине перед ним раскинулся лагерь из грубо сколоченных лачуг и палаток.
При взгляде на него сердце Брандала упало: за время его отсутствия шалашей из натянутых на жерди шкур стало гораздо больше. Лагерь вырос почти вдвое. В Анавалоне хорошо набирать армию, подумал король, — здешние жители готовы на все, лишь бы покинуть эти края.
Лачуги оказались передвинуты так, что стали образовывать ровные ряды. Брандал сам не знал, почему это так его смутило.
Могучие руки обхватили Брандала, прижав его собственную руку с мечом к боку и развернув его лицом к нападающему.
— Ну вот, — пророкотал грубый голос. Как ни высок был король, сейчас он мог видеть только плечо человека. Пряжки куртки впились ему в бок, он скривился, но сказать ничего не мог — его стиснули слишком крепко. Брандал почувствовал, как борода противника щекочет ему лоб.
Продолжая держать его одной рукой, человек другой повернул голову Брандала так, что теперь они могли видеть друг друга, и тут же расплылся в улыбке.
— Кудрявый! — радостно завопил он. — Я уж думал, что тебя и след простыл. Или помер, как все добрые люди, или, что более вероятно, угодил в кутузку. — Человек сжал Брандала в медвежьих объятиях, чуть не сломав ему плечо.
— Приятно встретиться, Рейц. — Брандал почти задохнулся, хотя и не удивился, почувствовав сильный запах вина. Оганнон Рейц был не из тех, кто позволит предрассветному холоду пробрать себя до костей, даже в лагере, где раздобыть спиртное нелегко. — Полупьян, как всегда?
— Я слишком большой, Кудрявый. Напиться зараз может только половина меня. Мне не по карману стать пьяным целиком. — Рейц с надеждой спросил: — А как твоя прогулка?
— Не очень, — пожал плечами Брандал. — Вот твоя часть, как было договорено. — Он передал Рейцу две шестиугольные монеты. Тот улыбнулся, показав черные дырки вместо половины зубов: в лагере едва ли нашелся бы человек с полным комплектом.
— Моя доля — по справедливости? А что я найду, если возьму тебя за ноги и встряхну?
— Свои потроха на земле, — ровным голосом ответил Брандал. — Если бы тебе и удалось меня встряхнуть, больше шести штук все равно не найдешь. — Рука Брандала скользнула к сапогу, где у него был кинжал.
Рейц расхохотался и ударил короля по плечу:
— Да верю, верю. — Он шумно вздохнул, и маленькая ящерка на соседнем валуне подняла головку и укоризненно посмотрела на человека. — Надо было договариваться, чтобы пополам.
— Пополам? А что, позволь спросить, ты такого делал, кроме как отзывался вместо меня на перекличке?
— Ах, но это-то и есть самая трудная часть. — Он приставил палец к носу. — Не прими за обиду, но мы с тобой не очень-то похожи.
— Да чего там. Все думают, что я никуда не отлучался?
— А как же. Я мял твою постель, съедал твою еду, выпил все твое вино…
— Все?
— Нужно же было, чтобы никто ничего не заподозрил, верно? Они и не заподозрили. Кстати, это тебе. — Рейц вручил Брандалу обрывок пергамента.
Брандал с любопытством повертел его в руках и наконец спросил:
— Это плата?
Рейц снова расхохотался:
— А ты смышленый, не в пример остальным. Все думали, что только на подтирку оно и годится. Начальство зовет это «оккупационными деньгами». — Рейц старательно выговорил незнакомые слова, и Брандал почувствовал, как неуместно они прозвучали на анавалонском.
— И это все, что мне причиталось?
Рейц виновато отвел глаза и поспешил сменить тему:
— Теперь, когда ребята разобрались, оно не хуже золота. Даже лучше — не звенит в кармане. Годится для всего — поставить на кон, заплатить за выпивку, приманить девку… — Он потянулся к проходившей мимо маркитантке — коротенькой толстенькой бабенке с увесистыми кулаками и решительным взглядом. Она оттолкнула его руку, не замедляя шага.
Рейц ухмыльнулся:
— Ну, если эта не хочет, в лагере найдутся потаскухи.
— Не может быть!
— Точно, — закивал Рейц. — Потаскухи, шулера, петушиные бои, мастера татуировки — все, как в лучших домах.
— Это не по моей части. — Брандал с неприязнью взглянул на лагерь.
Рейц поймал его взгляд.
— Я давно говорю: почему бы нам не открыть собственное дельце? — Он положил волосатую руку на плечо Брандала. — Только подумай: воля, ночуй себе под звездами — если, конечно, погода хорошая — ни перекличек, ни беготни, разве что придется удирать от властей. Грабежи, попойки, можно даже и не убивать никого, если не в настроении. Делаешь что хочешь, сам себе хозяин. — Он убрал руку и сказал печально: — Один я не справлюсь, но с партнером…
Брандал похлопал верзилу по руке:
— Лучше останемся с армией. Это более надежно.
— Надежно… — Рейц громко вздохнул. — Ребята вроде нас с тобой, Кудрявый, никогда не ухватят куш. Мы вроде как мечтатели и недотепы. Вот возьми меня, — он выразительно протянул руки к Брандалу, как будто действительно предлагая взять себя, — я сообразительный, но неученый, храбрый, но вечно с дрянным оружием, с душой чистой, как у святого, но развращенный плохим воспитанием.
— Очень плохим.
— Чертовски плохим. — Глаза Рейца наполнились слезами. — И все эти прекрасные задатки пропадают даром. Выпади мне везение, я был бы велик — как толстая задница на маленьком стульчике. — Он похлопал себя по заду. — Короли оплакивали бы мою смерть. А вместо этого, — Рейц испустил трагический вздох, наслаждаясь своим красноречием, — я остаюсь неизвестен миру, хотя и очень хорошо известен тем, кто меня знает. — Он рыгнул. — Оганнон Рейц, какашка фортуны.
Брандал собрался было пожалеть Рейца, но понял, что не сможет конкурировать: верзила жалел себя более основательно и извлекал из процесса гораздо больше удовольствия, чем это было бы доступно кому-нибудь еще.
— Что это за нашивка? — спросил он, показывая на треугольник на плече Рейца.
— Батюшки! — Рейц тихо, но замысловато выругался, помянув чертополох и маленьких мальчиков. — Хорошо, что ты заметил. Для тебя есть тоже.
Рейц приложил треугольник к плечу Брандала, вытащил медную булавку и нетвердой рукой прицелился в нашивку. Брандал поспешно выхватил у него булавку и приколол треугольник сам.
— Они теперь есть у всех?
— Треугольники только у таких невезучих, как мы с тобой. У начальства — квадраты, пятиугольники, восьмиугольники… Есть даже несколько кругов. Так что смотри, кому наступаешь на ногу. Кудрявый. Нашивка скажет тебе, кому можно дать в морду, а кого надо улещивать и подмазывать…
— Знаки различия.
— Точно. Не по заслугам, конечно. — Рейц сокрушенно покачал головой. — Вот, скажем, я…
Брандал его больше не слушал. Они были уже на краю лагеря, и король озирался по сторонам, разглядывая новые шалаши и их размещение — оно теперь соответствовало рангу обитателей. Человек с изрытым оспой лицом, украшенным сабельным шрамом, покосился на Брандала.
— Где пропадал?
— Я все время здесь, — отрезал тот.
— Ну мне без разницы. — Человек, пожав плечами, зашагал к центру лагеря.
Рейц громогласно, как будто скала рухнула, рыгнул.
— Ты не доверяй ему. Кудрявый. Джекен заботится только о себе, ему безразлично, кого продать.
— А тебе небезразлично.
— У меня четкие критерии, — гордо ответил Рейц. — Главное — не продешевить.
— Правильно, если уж продавать, то за хорошую цену, — согласился Брандал, но перестал озираться и решил вообще вести себя более осторожно.
Они остановились у бочки с водой; под неплотно закрытым краном образовалась лужа. Рядом с краном висела кружка. Рейц протянул ее Брандалу.
— Выпьем за покойников, — сказал он вежливо, — и за твое здоровье.
Брандал осторожно отхлебнул. Вода на вкус стала лучше, чем раньше, хотя все еще отдавала тиной. Брандал бросил взгляд на мелкую канаву, которая отводила воду от ручья; теперь она была выложена камнем, а бочка оказалась наполовину заполненной смесью известняка и древесного угля.
— Кстати, о здоровье, — сказал он, возвращая кружку, — как тут теперь обстоят дела?
— Лучше, — ответил Рейц, почесываясь. — Никто больше не страдает поносом. Ну, по крайней мере никто больше от него не умирает. И меньше мух. — Эта мысль явно посетила его впервые. — Это естественно — мы стали чище.
— А кто теперь убирает помои?
— Все. Да нет, я не шучу: скоро твоя очередь. — Он швырнул ком грязи в длинную яму, выкопанную на краю лагеря. — Как наполнишь ведро, так и туда, как наполнишь — так и туда. Можно подумать, мы живем в городе.
— Так оно и есть, — откликнулся Брандал, оглядываясь.
Рейц фыркнул. Он был тут все время, и быстрый рост лагеря не бросался ему в глаза.
— Когда-нибудь, Кудрявый, я покажу тебе настоящий город. Сколько там огней! А женщины! И всякие чудные звери! — Его глаза загорелись. — Пылкие красотки и чудные зверюги!
Мимо них прошел стройный юноша с сердитыми глазами; на лице его было написано страдание, как у человека, впервые убедившегося, что преступление — единственный путь к успеху. Брандал проводил его взглядом.
— А, этот! — Рейц пренебрежительно махнул рукой. — Похоже, дал кому-то попользоваться собой вчера ночью. Не он первый. Ему требуются деньги, чтобы послать домой, а получает он только расписки. Так что теперь ему жутко нужна победа.
Брандал задумался: расписки — «оккупационные деньги» — обеспечивали стремление солдат к победе. Что за изобретательный метод, чтобы купить верность! Вслух он произнес:
— По крайней мере это лучше, чем изнасилование. Рейц поднял брови:
— Не говори этого слова так громко. Теперь за такое дело наказывают. — Он сделал рубящее движение рукой на уровне паха.
Брандал заморгал:
— Такая мера должна припугнуть насильников. — И еще как, — ответил Рейц рассудительно. — Никаких тебе рецидивистов. Ладно, Кудрявый, вот-вот начнется учение. Пошли за оружием.
Короткий меч Брандала был скрыт его плащом.
— Разве ребята не всегда при оружии?
— Ни-ни. И ты не вздумай. — Рейц задумчиво прищурился. — Двадцать плетей, если тебя поймают с мечом, — на первый раз. О втором разе лучше не спрашивай — сегодня утром я не настолько вынослив, чтобы такое описывать. — Он попытался изобразить дурноту, но только икнул.
Подставка для оружия, когда они к ней подошли, была уже наполовину пуста: лагерь проснулся и готовился к дневной активности. Рейц перебрал несколько мечей, пока не выбрал себе клинок с тупым лезвием, знавший лучшие дни. Брандал сделал вид, что свой собственный меч он тоже взял с подставки. Они оба нашли себе помятые, но вполне пригодные для дела щиты.
— Как ночные развлечения? — небрежно спросил Брандал. — Сплошные потасовки, как всегда?
Рейц нахмурился, его лохматые брови сошлись в одну линию.
— Раз уж ты об этом заговорил, то нет, не так уж много. Какой толк? Разве что тебе удастся придушить противника. За то, что ты обнажил кинжал без приказа, — порка. Так что потасовки случаются, но теперь это уже не то. Ну, лягнут кого-то в пах, сломают нос — нет, совсем не то. — Он протяжно вздохнул. — Зряшная потеря времени.
— Стройся! — заорала Феларис, высокая костлявая женщина со следами ожогов на лице. Ее главной гордостью — помимо теперешнего капитанства — был большой горшок, который она всюду таскала с собой и который, по ее словам, был наполовину заполнен ушами ее противников, откушенными ею в драках. Феларис надеялась заполнить горшок доверху.
Солдаты собрались быстро, некоторые бежали бегом. Брандал был поражен: эта толпа доходяг и головорезов всегда раньше шевелилась еле-еле. Он тоже подбежал и встал рядом с Рейцем в строй.
Лишь один из солдат, задремавший на солнышке, не поторопился. Феларис подошла к нему, мрачно улыбнулась остальным солдатам и покашляла, толкая лежебоку носком высокого шнурованного ботинка. Брандал ясно видел круглую нашивку у нее на плече и ножны с кинжалом под мышкой.
Новобранец поднял на нее глаза, внезапно побледнел и вскочил на ноги.
Феларис покачала головой, изображая огорчение:
— Слишком медленно, Барлиен. Солдаты, успевшие встать в строй, засмеялись. Феларис вручила провинившемуся два булыжника и, приставив кончик меча ему к горлу, внезапно заорала:
— Двадцать!
Барлиен поднимал и опускал булыжники, а она считала. К пятнадцатому разу его лицо побагровело, подбородок задрожал и он чуть не выронил камень.
Феларис изобразила сочувствие:
— Тебе помочь? — В ее руке блеснул кинжал, направленный в пах Барлиена.
Тот, обливаясь потом, удвоил усилия. Досчитав до двадцати, Феларис проворчала:
— Ладно, хватит, — и убрала меч и кинжал в ножны. Барлиен шатался, но поковылял на свое место в строю.
— Сомкнись! — рявкнула Феларис. Оборванные солдаты, сорок или пятьдесят человек, сбились в кучу — как-то не по-человечески тесно, чтобы это было удобно. Но, казалось, им все равно.
У всех мечи были в ножнах.
— Налево! — Они повернулись. — Направо! — Снова поворот. — Марш! — Солдаты двинулись вперед широким, странно нечеловеческим полубегом-полушагом. — Вокруг лагеря! — Они выбежали из лагеря, неловко размахивая руками.
Брандал с опасливым недоумением смотрел на бегущих солдат. Обежав вокруг лагеря десять раз, все они тяжело дышали, но не казались уставшими.
— Они так и будут бежать без остановки? — тихо спросил он Рейца.
— А что им еще делать? — пропыхтел тот. — Ни фехтования, ни преодоления препятствий — разве это солдаты?
— И ты так можешь? — вежливо поинтересовался Брандал.
— Ну, если потренироваться, — с сомнением ответил тот, невольно бросая взгляд на свое брюхо. — Впрочем, скоро смогу. Чего только с человеком не бывает.
— А в бою ты их побьешь?
Рейц с изумлением взглянул на Брандала и ничего не ответил.
Феларис повернулась к строю:
— Направо! Отработка нападения. Мечи! Брандал заметил, что женщина была напряжена, как будто готовая в любой момент отступить. Все солдаты взялись за рукояти мечей, но не обнажили их. Брандал сделал то же самое, хотя не видел в этом смысла: зачем говорить человеку, чтобы он взялся за оружие, но не вытащил его?
— Наголо!
Солдаты вытащили мечи из ножен, отводя руку так, что она коснулась груди.
— Выпад!
Все сделали выпад вперед — совершенно одинаково.
— Щит!
Теперь солдаты все как один подняли обеими руками щиты и, крякнув, выставили их перед собой.
— Десять шагов. Вперед!
Подняв мечи, солдаты с громкими криками сделали ровно десять шагов, сохранив строй.
— Десять шагов. Вперед! Десять шагов. Вперед! Десять шагов. Вперед!
Это походило на какой-то странный танец и было даже красиво: сотни бойцов одновременно двигались в одном направлении. Брандалу показалось, что он участвует в параде.
— Стой! Равняйсь!
Строй замер, такой же ровный, как в начале учения. Брандал осторожно огляделся: они были уже довольно далеко от лагеря. Позади них другой эскадрон — с оружием в ножнах — трусил вокруг палаток. Люди тяжело дышали, но не замедляли бега.
Рейц, споткнувшись, оперся на Брандала.
— Я слишком стар для такого, — пропыхтел он. — Пожалуй, стоит смыться. Раздобыть деньжат да и завести славненькую придорожную гостиницу. Вкусно кормить и всласть поить страждущих путешественников, драть три шкуры за кормежку и недоливать кружки… Ну, иногда придушить без шума беззащитную, но богатую сиротку… Все очень благопристойно, прекрасная жизнь для такого человека, как я…
Брандал терпеливо слушал. Рейц снова грезил наяву, и Брандал знал по опыту, что остановить его невозможно. Однажды он домечтался до трона из винных бутылок и золотых кружек; возвращение к грубой реальности дорого ему далось.
К тому времени, когда их отпустили на завтрак, Брандал был совсем вымотан. Он рухнул на землю на берегу сухого русла ручья, глядя, как садится поднятая солдатскими ногами пыль.
Рейц протянул ему кусок хлеба.
— Запас всегда пригодится. — Он глотнул вина из мехов и удовлетворенно вздохнул. — Что бы я делал без него?
— Ну, этого мы никогда не узнаем, — улыбнулся Брандал. — Неужели такое теперь каждый день?
— Каждый день. — Рейц откинулся на спину и закрыл глаза. — Сегодня учение кажется более долгим, чем вчера, но так кажется каждый день. — Он потер лицо и почесал покрасневший нос. — Человеку моего возраста здесь не место. Вот для вас, молодых…
— Но зато у тебя гораздо больше опыта, — искренне ответил Брандал. — Ты должен бы заканчивать учение, даже не запыхавшись.
Рейц слабо махнул рукой:
— Ах, так говорить может только человек, который не знает, как клюется жареный петух.
Брандал попытался поудобнее устроить на редкой траве ноющее тело.
— Какой смысл во всей этой беготне?
— Тренировка, парень, — ответил Рейц, приоткрывая один глаз и поднимая кустистую бровь с таким видом, словно это далось ему тяжелее, чем Брандалу все утреннее учение. — Тренировка. Делает тебя сильным и быстрым. Укрепляет твой дух. — Последнее он громко продемонстрировал на практике и ухмыльнулся.
Брандал задумчиво смотрел на повалившихся где попало по всему полю солдат. Даже сейчас, на отдыхе, они выглядели иначе, чем раньше: более походили на армию, чем на банду разбойников. Кто-то пел, кто-то кидал кости, но все, казалось, держали ушки на макушке в ожидании следующего приказа. Брандалу очень не нравилось, что они теперь были в состоянии постоянной готовности.
«Самое страшное оружие, которым может располагать армия, — однажды за стаканом эля сказал ему Кружка, — это умение подчиняться. Такая армия не думает, она не побежит и не наделает глупостей, если только не получит дурацкий приказ. Это как с роем пчел. Стоит одной тебя ужалить, и они все тут как тут».
Как и большинство обитателей Перекрестка, Брандал никогда не видел за раз больше четырех сражающихся людей, никогда не видел организованных военных действий. До сегодняшнего дня он и вообразить себе такого не мог. Он не представлял, что возможно подобное взаимодействие между людьми.
— Сбор! — заорала Феларис, и все солдаты устало поднялись.
День тянулся бесконечно — утомительное и однообразное повторение воинских приемов. Сначала они, разбившись на пары, отрабатывали бой на мечах, потом учились отражать удары щитом и, наконец, сражались, вооруженные тем и другим.