Селения по р. Чикою имели население двух типов, сильно отличавшихся один от другого. В одних селениях, называвшихся караулами, жили казаки Забайкальского войска со значительной примесью монгольской крови от скрещения с коренным населением — бурятами. Другие селения, представлявшие большинство, принадлежали старинным пришельцам из-за Урала, староверам, которых называли «семейскими»,
     

   потому что они жили большими семьями — женатые сыновья не отделялись от родителей, а оставались в том же доме и участвовали в общем хозяйстве. Они не курили, не пили спиртного, производили впечатление здорового и трудолюбивого народа; их дома и хозяйства сильно отличались от казачьих благоустройством, солидностью, чистотой, а поля - большей площадью и лучшей обработкой.
     

   От последнего села Шимбилик до Ямаровки оставалось еще 40 верст; на этом протяжении попалось еще несколько заимок, т. е. маленьких выселков в 1—2 дома с пашнями среди разреженного уже леса. Сам курорт был расположен в неширокой долине р. Ямаровки, впадающей справа, недалеко от ее устья. Он состоял из нескольких небольших домиков, в которых останавливались приезжавшие лечиться; сезон уже кончился, и домики стояли пустые. На правом склоне долины был солидно огорожен довольно большой участок, на котором была расположена небольшая церковь и дом для причта, также теперь пустовавший. На всем курорте оставался только сторож, живший при церкви; у него я и нашел приют. Ямщику, привезшему меня из Шимбилика, я заказал приехать за мной через три дня.
     

   Оба склона и частью дно долины Ямаровки вокруг курорта были покрыты лесом, конечно, разреженным порубками и легко проходимым. Но в полуверсте выше начинался уже переход к почти нетронутой человеком тайге. Минеральный источник вытекал у подножья правого склона выше церковного участка на самом дне долины и внутри поставленного для его защиты деревянного сруба с дверью и крышей. Вода выходила из деревянной бадьи без дна, вставленной в галечно-песчаную почву; из двух таких бадей состоял весь каптаж. Вода была очень холодная, чуть выше нуля, чистая, с обильным выделением пузырьков газа и на вкус почти совершенно пресная, вернее чуть кисловатая от этой содержавшейся в ней и выделявшейся углекислоты. Лечились на курорте только питьем этой воды в большем или меньшем количестве, зачерпывая воду кружкой или стаканом в бадье. Ванн не было, да и воды едва ли хватило бы на них, так как приток был небольшой. Курортом заведывал врач Козих из Кяхты, положивший много труда и забот на благоустройство курорта, бывший инициатором постройки домиков для приезжих, сруба над источником, его каптажа, дорожек в окрестностях. Он приезжал из Кяхты на все лето и руководил лечением (фиг. 17).
   Фиг. 17. Долина р. Ямаровки у курортного поселка в южных отрогах хребта Малханского. Вид с левого склона
   После осмотра источника я начал обход его окрестностей для выяснения геологического строения. По долине Ямаровки выше источника выступали уже древнейшие породы — кристаллические сланцы, гнейсы, граниты и галька русла речки доказывали, что других коренных пород до самого водораздела Малханского хребта нет, во всяком случае, что хребет существенно сложен из этих архейских образований. Но на его южном склоне, на отроге, отделявшем долину Ямаровки от соседней к западу долины параллельной ей речки, на широте источника и немного выше, где этот отрог сразу понижался, я обнаружил выходы других горных пород — юрских песчаников и кварцевого порфира. Этих данных было достаточно для предварительного заключения о происхождении минеральной воды и определения границ округа охраны. Можно было сделать вывод, что южный склон Малханского хребта оборван на линии источника разломом, по которому в юрское время прорвалась эффузия кварц-порфира, с которой связан выход минеральной воды, поднимающейся из глубин по трещине разлома. Для охраны источника было бы достаточно включить его в округ охраны, т. е. запретить рубку леса и всякие земляные работы вдоль по всему отрогу Малханского хребта между долиной р. Ямаровки и соседней к западу. Но для благополучия курорта не мешало сохранить лес и на левом склоне долины Ямаровки, чтобы при будущем заселении долины Чикоя вверх от с. Шимбилик и неминуемой хищнической порубки вокруг курорта уцелел большой участок леса. Так я и наметил границы округа охраны в отчете об осмотре Ямаровки.
     

   Трехдневное пребывание на курорте с прогулками п o окрестным высотам было последней и приятной моей работой этого первого периода жизни в Сибири. Стояла прекрасная осенняя погода с легким морозцем ночью, ясными и теплыми днями. В первый же день в тайге я подстрелил глухаря, которым и кормился при помощи церковного сторожа, готовившего пищу и имевшего самовар. Через три дня приехал ямщик, и я выехал обратно в Кяхту той же дорогой. В Кяхте я написал отчет об осмотре Ямаровского источника и приложил карту с нанесением границ округа охраны. В отчете я отметил, что источник требует основательного каптажа, который, конечно, должен увеличить его дебит. Отчет я отправил в Иркутское Горное управление, а в Отдел Географического общества — заметку о пути через Хамар-дабан в Кяхту и некролог Черского. О смерти этого крупного геолога, моего предшественника по работе в Сибири, я узнал из телеграммы, присланной мне Отделом во время моей отлучки на Ямаровку. Некролог пришлось писать по памяти, так как в Кяхте библиотеки не было и труды Черского негде было найти.
     

   Три дня спустя я простился с семьей Лушниковых и начал свое двухлетнее путешествие по Центральной Азии, уже описанное мною в книге «От Кяхты до Кульджи», изданной Академией Наук в 1940 г.
    Часть вторая. 1895—1898 гг. Изучение Западного Забайкалья, или Селенгинской Даурии XIII. Вдоль трассы будущей железной дороги
   В ноябре 1894 г. я вернулся из экспедиции в Китай и Центральную Азию и до весны 1895 г. занимался составлением общего краткого отчета о своем путешествии для Русского географического общества, как его организатора, и сделал доклад о нем на общем собрании общества. Другой доклад о процессах выветривания и развевания в Центральной Азии я сделал на заседании Минералогического общества, в котором подробнее остановился на происхождении сыпучих песков и отложений лёсса и внес существенный корректив в известную гипотезу Рихтгофена о генезисе лёсса. Оба доклада, судя по отзывам о них, произвели большое впечатление и создали мне известность как исследователя природы Азии.
   Фиг. 18. Самый красивый из каменных домов в г. Иркутске в 1895 г.— Музей Восточно-Сибирского отдела Русского Географического общества на углу Большой улицы и набережной р. Ангары
   За время моего путешествия дело с постройкой железной дороги через всю Сибирь стало уже осуществляться, как и связанные с ним геологические исследования южной полосы Сибири вдоль трассы этого огромного пути. Горное ведомство организовало особые горные партии для изучения геологии вообще, месторождений угля и строительных материалов, условий сооружения мостов через крупные реки Иртыш, Обь, Енисей, Ангару, Шилку, Амур, скальных выемок и тоннелей, водоснабжения и пр. Такие партии начали уже работать в 1892 г. в Уссурийском крае и в Западной Сибири, в 1893—1894 гг. в Средней Сибири. В 1895 г. нужно было начать изучение Забайкалья и Приамурья. Я был назначен начальником горной партии, в состав которой вошли молодой горный инженер А. П. Герасимов и пожилой геолог А. Э. Гедройц.
     

   Работу предполагалось выполнить в 3—4 года. Я взял на себя изучение западной половины области — от восточного берега оз. Байкал до г. Читы, уже немного знакомой мне по маршруту 1892 г. в Кяхту и на Ямаровку. Восточная половина, вообще лучше известная, чем западная, по работам горных инженеров в Нерчинском округе с его месторождениями золота и серебро-свинцовых руд, принадлежавших царскому кабинету, была разделена между двумя моими сотрудниками: А. П. Герасимов должен был обследовать ее западную часть от г. Читы до г. Нерчинска, а А. Э. Гедройц восточную, вмещавшую Нерчинский округ.
   Фиг. 19. Самый красивый из деревянных домов в г. Иркутске в 1895 г.- детский сад (фото А. П. Герасимова)
   В начале мая 1895 г. я с семьей и мои сотрудники выехали в Иркутск тем же путем, который описан в главе I. Но в связи с весенним многоводьем Волги, Камы, Иртыша и Оби, сухой погодой и длинными днями, облегчавшими условия передвижения, этот путь занял значительно меньше времени чем осенью 1888 г., и в конце мая мы были уже в Иркутске. Очень скоро удалось найти квартиру — арендовать дом англичанина Ли на набережной Ангары, чтобы занять его нижний этаж для рабочих комнат Забайкальской партии, а верхний для своей семьи, которая на лето, до освобождения дома поместилась во флигеле, рядом с небольшим садом, что давало детям возможность проводить все время на воздухе не выезжая из города. В начале июня я уже отправился на работы, переплыл опять Байкал на пароходе и от ст. Мысовой проехал в г. Верхнеудинск. На этом протяжении трасса железной дороги пролегала по восточному берегу озера до дельты р. Селенги и затем по долине этой реки, и больших скальных работ не предвиделось. Поэтому изучение этого участка можно было отложить, ограничившись на первый раз беглым осмотром, тем более, что строение было известно по наблюдениям Черского и его карт береговой полосы Байкала.
     

   В г. Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ) я купил лошадей и поехал по колесной дороге через хребет Цаган-дабан на юг до долины р. Тугнуй, чтобы сделать первое пересечение этого хребта, через который проходит восточнее по более низкому перевалу трасса железной дороги. В долине р. Тугнуй и соседней долине ее притока речки Сухары я нашел много выходов коренных пород и провел исследование на восток до Петровского железоделательного завода царского кабинета, расположенного в долине р. Балеги на южном склоне того же хребта Цаган-дабан и на трассе железной дороги. На этом заводе я познакомился с его управляющим горным инженером Лебединским и, по его просьбе, съездил на Балегинский железный рудник, где провел несколько дней для его осмотра. Нужно было выяснить, имеет ли этот рудник достаточные запасы руды, чтобы быстро увеличить производительность завода, который работал только для удовлетворения небольших потребностей в железе и стали приисков и рудников Нерчинского округа.
     

   Рудник был расположен в 20 верстах от завода в горах Цаган-дабана среди тайги, занимая вершину небольшой горы, поверхность которой была изрыта шурфами и небольшими разрезами для добычи руды. Две неглубокие разведочные шахты на дне разрезов были затоплены и недоступны. Осмотр разрезов и склонов горы, а также имевшиеся сведения о разведках вглубь показали, что месторождение это небольшое и обеспечить рудой крупный завод не может. Выяснилась необходимость посетить и изучить также все другие месторождения железа в Селенгинской Даурии, уже известные и частью даже разведанные управлением Петровского завода, сознававшим небольшое значение Балегинского рудника.
   Фиг. 20. Долина р. Хилка ниже станции Хилок Забайкальской ж. д. Вид вниз по реке с полотна во время постройки в 1898 г.
   Из Петровского завода я выехал вниз по долине р. Балеги в долину р. Хилка, ограничивающую с юга хребет Даган-дабан. В этой долине я узнал, что немного дальше бурятского улуса, выше села Тарбагатай, колесная дорога кончается, трасса железной дороги идет далеко вверх по долине р. Хилка и на этом участке еще никакие работы по прокладке полотна не начаты, нет никого из строителей и нет населения, кроме нескольких маленьких бурятских улусов. Поэтому приходилось сильно менять условия своей работы. В улусе я оставил тарантас и часть багажа, нанял у бурят вьючных лошадей с конюхом-проводником и направился дальше верхом, изучая горы правого берега р. Хилка, вдоль которого была намечена трасса. Таким образом здесь уже началась экспедиционная работа с ночлегом в палатке и походным питанием. Небольшие деревянные юрты бурят попадались в расширениях долины, где луговые площадки обеспечивали корм скота; в них можно было покупать молоко, баранину. Дорога между ними представляла тропу по тайге, конечно уже поредевшей. Широкую долину р. Хилка с севера ограничивал хребет Цаган- хунтей, отроги которого протягивались волнистыми гривами до самой реки, так что тропа пересекала и их оконечности; здесь, конечно, должны были работаться скальные выемки и полувыемки рельсового пути, что требовало особенно внимательного изучения естественных обнажений.
   Фиг. 21. Ночлег начальника геологической партии в долине р. Киченги во время работ 1898 г.
   В промежутках между этими отрогами тропа шла по лесу или по лужайкам расширений долины, и выходов коренных пород почти не было. По дну долины извивалось русло довольно большой реки среди зарослей тала, рощ тополей, берез, осин и елей и луговин, переходивших выше по долине в болота (фиг. 20). На юге за рекой тянулся Малханский хребет; его плосковолнистый гребень, нигде не поднимавшийся выше границы леса, т. е, не представлявший «гольцов» (сибирский термин безлесных вершин гор), и длинный пологий северный склон были покрыты сплошной тайгой. Мы делали от 20 до 30 верст в течение дня; я осматривал все выходы горных пород вдоль трассы, которая была отмечена колышками; отъезжал и в стороны, если там показывались обнажения. По вечерам я писал подробный дневник наблюдений. Это правило я усвоил себе с начала экспедиции в Центральную Азию, так как опыт работы в Прибайкалье и на Ленских приисках показал, что короткие заметки, набросанные наскоро днем в записной книжке, не обеспечивают восстановления всех наблюдений по памяти при обработке материалов, и очень многое пропадает навсегда. Ночевали в палатках (фиг. 21). Погода первой половины лета в Забайкалье обычно без дождей, мешающих работе.
     

   На всем протяжении в 250 верст до перехода трассы через долину р. Хилка у ст. Сокондо я встретил только одно более интересное место в устье речки Хилы, правого притока Хилка. Здесь у подножья скал молодой вулканической породы я обнаружил холодный углекислый минеральный источник, напомнивший мне Ямаровку. Бурятам он наверно был известен, но они им как будто не пользовались — возле него не было признаков даже временного жилья и лечения, и вода вытекала из ямки в наносах.
     

   Отсюда до ст. Сокондо (будущей) по дну долины Хилка уже начались болота, и улусов не было. У Сокондо Хилок представлял уже небольшую речку, которую легко перешли вброд и начали подниматься на западный склон Яблонового хребта. Последний, известный из географии, как одна из главных горных цепей Сибири наравне с Алтаем и Саянами, совершенно разочаровал меня. Над очень полого поднимавшимся и ровным склоном, даже не разрезанным долинами на отроги, на горизонте чуть поднимались очень плоские вершины, даже покрытые редким лесом, т. е. не представлявшие гольцов. По сравнению с обоими хребтами — Малханским и Цаган-хунтей, окаймлявшими долину р. Хилка и в учебниках географии не упоминаемыми,— Яблоновый хребет казался не горной цепью, а плоскогорием (фиг. 22).
   Фиг. 22. Главные высоты хребта Яблонового при взгляде из долины р. Хилка с холма у ст. Сокондо Забайкальской ж. д.
   Перевал через него был незаметный; но за ним начался восточный склон, гораздо более длинный и разрезанный глубокими долинами на отроги, покрытые сплошной тайгой. Здесь мы потеряли отмеченную только колышками трассу будущей железной дороги и спускались долго наугад по одной из долин, орошенной небольшой речкой, пока не выехали в широкую долину р. Ингоды, где тайга сразу поредела и распалась на отдельные участки, разделенные площадями пашен. Появились и русские селения. В одном из них мы остановились на ночлег на земской квартире, как называлась в то время меблированная комната, которая имелась в каждом селении, оплачивалась крестьянской общиной и назначалась для отдыха приезжавших представителей власти — исправника, врача, ветеринара и т. п. Хотя в Сибири, за отсутствием помещиков, настоящего земства, подобного существовавшему за Уралом, не было, но эти квартиры назывались земскими. Они были опрятные, обставленные мебелью, и хозяева должны были давать самовар и пищу, за которые приезжий платил.
     

   На следующий день мы поехали вниз по долине р. Ингоды в г. Читу. Дорога шла по высокой террасе, поверхность которой представляла степь с редкими пашнями; справа извивалось русло Ингоды, врезанное метров на сорок в дно долины, окаймленное лугами и рощами. Слева невдалеке тянулся Яблоновый хребет, который с этой стороны, с востока, имел вид довольно высокого, почти ровного вала, без выдающихся вершин, сплошь покрытого тайгой. Длинный склон его был разрезан поперечными долинами на отроги, также сплошь лесистые темнозеленые. Познакомившись впервые с этой частью Яблонового хребта, я вспомнил указание геолота Кропоткина, который в своем очерке орографии Восточной Сибири указал, что этот хребет представляет обрыв высокого плоскогория (на котором расположена Селенгинская Даурия) к находящемуся восточнее более низкому, принадлежащему уже к бассейну р. Амура, т. е. Тихого океана. Это вполне соответствовало тому, что я видел: с запада пологий небольшой подъем, к востоку — длинный расчлененный спуск к местности, расположенной на 300—400 м ниже.
     

   Между подножием хребта и дорогой слева в стороне виднелось большое озеро Кенон, затем справа осталась уединенная скалистая гора, закрывшая нам вид на р. Ингоду, так как она расположена на ее левом берегу. Немного далее начался город Чита, похожий на довольно большую деревню. За исключением нескольких двухэтажных каменных домов в центре, все остальные дома были деревянные, большею частью одноэтажные, а улицы немощеные и покрытые песком, довольно глубоким.
     

   В Чите пришлось прожить несколько дней, чтобы представиться вице-губернатору и заручиться его содействием горной партии в отношении найма лошадей и проводников и ночлега на земских квартирах, в случае надобности. Я побывал также в начавшем уже функционировать отделении Приамурского отдела Географического общества и познакомился с его главным деятелем Кузнецовым, бывшим политическим ссыльным, оставшимся работать в Забайкалье.
     

   Закончив дела в Чите, я направился по почтовому тракту, чтобы пересечь второй раз Яблоновый хребет; дорога пересекает его не поперек, а наискось и долго поднимается по восточному склону на маловыраженный перевал, с которого короткий и некрутой спуск приводит в широкую долину с болотами, лугами, редким лесом и несколькими большими озерами; южные озера принадлежат к бассейну р. Хилка, а северные — к бассейну р. Конды, впадающей в р. Витим. В этой долине расположена станция Беклемишево; при взгляде из нее на восток Яблоновый хребет казался невысоким и ровным валом, сплошь покрытым лесом.
     

   Из Беклемишева я повернул назад и поехал вверх по долине речки Рушмалеи, чтобы пересечь Яблоновый хребет в третий раз по новому направлению между перевалами почтового тракта и трассы железной дороги. В Чите я узнал, что вблизи деревни Жипкошино имеется минеральный источник Кислый ключ, и посетил его. Он находится в устье боковой пади долины речки Зун-Куки, где среди болота в ямке вытекает холодная вода кисло-вяжущего вкуса с температурой + 6° Ц. Возле ключа стояло несколько изб и балаганов, в которых жили лечащиеся от глазных и желудочных болезнен. Вторая экскурсия была на восток к р. Ингоде, где в высоком обрыве левого берега, в горизонтально залегающей толще отложений, видны были в двух местах по вертикали нетолстые пласты угля. Это место, расположенное недалеко от трассы железной дороги, было отмечено для постановки в следующем году разведки на уголь.
     

   Из Жипкошиной я поехал дальше вверх по долине р. Ингоды, чтобы видеть южную часть Яблонового хребта, которую географы издавна протягивали в глубь Монголии. В долине Ингоды, выше поворота трассы железной дороги через хребет, чередовались небольшие села, пашни, выгоны и поредевший лес. Мы ночевали на земских квартирах, где можно было получать провизию и корм для лошадей. На востоке эту. долину окаймлял еще один хребет, покрытый тайгой и не имевший особого названия. А. П. Герасимов наименовал его хребтом Черского в честь исследователя, нашего предшественника по изучению Восточной Сибири. Подобно другим хребтам, упомянутым выше, он не был живописен, формы были мягкие, сглаженные, без выдающихся вершин, глубоких седловин, красивых скал; сплошной темнозеленый кудрявый покров тайги еще более смягчал формы. На западе тянулся Яблоновый хребет, но с дороги видны были только ближайшие его отроги, заслонявшие вид на гребень, также сплошь лесистые.
     

   Путь по долине р. Ингоды дал немного геологических наблюдений; отроги Яблонового хребта редко доходили до самой дороги, а обрывы террасы к руслу р. Ингоды также оставались в стороне. Здесь нужно было бы ездить зигзагами от отрогов к руслу и обратно, чтобы видеть больше обнажений коренных пород. Но изучение самой долины реки не входило в мою задачу, и на четвертый день этого маршрута из Читы я повернул от ст. Ходакты на запад в глубь хребта по долине речки Улятуй восточного склона, поднялся вверх по ней на довольно высокий перевал и спустился на следующий по долине западного склона к р. Хилку у оз. Могзон. Это пересечение дало не много наблюдений; склоны обеих долин и перевал были пологие, покрытые лесом и бедные выходами коренных пород. Контраст между восточным и западным склонами Яблонового хребта был здесь не такой резкий, как на трассе железной дороги, так как долина р. Хилка у устья речки Хилы была врезана немного глубже, чем у Сокондо, и хребет при взгляде с запада не казался таким низким и плоским.
     

   От оз. Могзона у устья речки Хилы я прошел еще два перехода знакомым уже путем вниз по долине р. Хилка и затем повернул на север вверх по долине речки Хуртей, чтобы сделать пересечение хребта Цаган-хуртей по вьючной тропе, проложенной по долинам речек, текущих в обе стороны с перевала и носящих то же название Хуртей. Такое тождество названий речек, текущих в противоположные стороны, нередко встречается в Монголии, но там обычно добавляют к названию одной речки приставку «ара», а к другой «убур», что значит «передний» и «задний». Обе долины речек Хуртей были достаточно широки, с болотистыми лужайками по дну среди леса и почти безлюдны. Северная речка вывела нас в широкую долину р. Худун, впадающей в р. Уду, но текущей довольно долго параллельно р. Хилку вдоль северного подножия хребта Цаган-хуртей; перевал через хребет был довольно высокий, но не дал хорошего вида окрестности, закрытой соседними лесистыми вершинами.
     

   Миновав р. Худун, мы перевалили через невысокий и плоский хребет без названия, отделяющий долину р. Худуна от долины параллельной ей речки Чесана, впадающей в первую дальше к западу. Это пересечение обнаружило только четвертичные отложения, покрывающие, по видимому, весь этот кряж. В долине речки Чесана расположен буддийский монастырь, у которого мы повернули вниз по долине и вскоре выехали опять в долину р. Худуна и следовали по ней дальше. Эта долина, очень широкая, богатая лугами и, естественно, бурятскими улусами, продолжается на запад (вернее на ЗЮЗ) и после того, как р. Худун уходит из нее на север и прорывает хребет Худунский, чтобы впасть в р. Уду, но орошена уже речкой Киченгой, впадающей слева в р. Худун. В долине Киченги я обнаружил большое развитие молодых вулканических излияний базальта и признаки железной руды.
     

   В этой долине нам пришлось из-за дождя остановиться на ночлег в бурятской юрте. Она была деревянная, квадратной площади, с дверью, но без окна, которое заменяло отверстие в крыше для выхода дыма от костра, разводимого на земляном полу. На ночь в юрте нас оказалось восемь человек, включая хозяев, которые спали на нарах вдоль стен. Кроме этих нар мебель состояла из низенького столика, вокруг которого садились на пол; под нарами стояли сундуки. На этом столике и мне пришлось, сидя на полу, писать вечером свой дневник, так как мой походный столик имел только две ножки и прицеплялся к переднему столбику палатки. Моя стеариновая свеча возбудила большое внимание хозяев юрты, которые в этой уединенной долине не видели ничего подобного; они очень удивились, когда я сказал им, что из курдюков своих баранов они могли бы получать материал для освещения юрты.
     

   Из долины р. Киченги мы повернули на юг вверх по долине ее правого притока, пересекли еще раз хребет Цаган-хуртей по высокому перевалу и вышли в долину р. Хилка недалеко от улуса, где был оставлен мой тарантас. Здесь кончился сплошной маршрут на вьючных лошадях, и далее я поехал опять в тарантасе вдоль трассы железной дороги через Петровский завод и по долинам речек Кижи и Ильки; в этих долинах также обнаружились молодые базальты, а в долине р. Ильки уже строился завод для изготовления цемента, необходимого при постройке железной дороги, из белого архейского кристаллического известняка, выступавшего поблизости.