Осеева Валентина. Васек Трубачев и его товарищи (книга 2)

   - А зарево какое было! Мы сами видели! И эсэсовцы куда-то на мотоциклах ехали, бегали, кричали, машины гудели... Мы боялись, что они схватили кого-нибудь, - сказала Зорина.
   - Ну да, "схватили"! Сами попались! Там один на коне был... - начал с увлечением Одинцов.
   Васек строго прервал его:
   - Не наше дело, кто был! А только храбрецы они! Рраз, рраз! - и всех фашистов уложили!
   Лида Зорина блеснула черными глазами:
   - Фашисты! Мы их так ненавидим!
   Синицына сморщилась:
   - Они с людьми, как с подданными какими-то, обращаются!
   Валя сидела молча. Губы у нее были крепко сжаты, глаза холодные, как голубые льдинки. Она взяла в обе руки свои тяжелые светлые косы, скрестила их на груди и о чем-то думала; на тоненькой шее у нее билась синяя жилка.
   - Валечка! - прошептала Лида, осторожно обнимая подругу.
   - Ненавижу я их! Ненавижу! - крепко сжимая зубы, проговорила Валя.
   - Их выгонят! - твердо сказал Васек.
   Девочки встрепенулись.
   - Когда? - нетерпеливо спросила Нюра.
   Валя строго посмотрела Ваську в глаза:
   - Когда?
   - Когда же? Когда? - прошептала Лида.
   - Выгонят, и все! Не сразу, конечно. Потерпеть надо.
   Девочки вздохнули. Валя отвернулась и стала смотреть в темное окно.
   - А помните, как хорошо мы жили! Бегали в школу, - неожиданно улыбнулась она. - Леонид Тимофеевич всегда шутил с нами. Грозный на крыльце стоял... А в классе из окна видно было березку...
   - И липы там цвели и клен был, - вставила Нюра.
   - Все было! И сирень была! - заторопилась Лида Зорина.
   Валя покачала головой:
   - Нет. У окна одна березка... Белая-белая, тоненькая-тоненькая... Она всегда на нас глядела. А весной положит ветки на подоконник и стоит, как живая...
   - А еще, Валя, помнишь, как в учительской глобус со шкафа упал? засмеялась Синицына.
   - Помню.
   - А Белкин его за мячик принял и давай катать! - весело добавил Коля Одинцов. - Это еще в первом классе было!
   - А помните...
   Одно воспоминание сменяло другое. Говорили обо всех и обо всем, кроме родителей. О родителях не говорили, боясь расплакаться. Но воспоминания сами по себе были так полны школой и домом, так неразрывно были связаны между собой, что при одном из самых веселых воспоминаний - о том, как перед отъездом, на вокзале, Мазин посадил свою маму на чью-то корзинку с продуктами, - девочки заплакали. Мальчики, борясь с собой, недовольно сопели. Маленький Павлик, дремавший на скамейке, протер кулаками глаза.
   - Я хочу спать! - пожаловался он.
   Нюра вскочила.
   - Ой, я и забыла, как не стыдно! - упрекнула она сама себя, бросаясь к Павлику. - Одинцов, встань, я ему тут постелю. Подержи-ка его пока - видишь, он совсем спит.
   Она сунула Коле Павлика.
   - Ну, куда еще... - начал было протестовать Одинцов, но, вспомнив что-то, любезно предложил: - Давай, давай! Клади на меня одеяло! И подушку клади! Ничего - я подержу, мне не тяжело!
   Навьюченный как верблюд, он стоял посреди хаты, смущенно улыбаясь.
   Когда Павлика уложили, Васек вдруг вспомнил:
   - Да! А почему вы нас не искали, не пришли к нам, не дали о себе знать! Ведь Митя с горя заболел совсем, да и мы тоже.
   - Как - не искали? Мы всю станцию исходили, спрашивали... Нам сказали, что вы все уехали. Сели в поезд и уехали.
   - Да ведь это не мы! Это Сергей Николаевич с нашими ребятами. Ведь они еще при вас тогда на легковую садились. Еще там Белкин был, Надя Глушкова, все девочки!
   - Да, да! А мы думали, что вы их догнали и все вместе уехали... А о Сергее Николаевиче ничего не слышно?
   - Нет, как же услышать... Да он, верно, на фронте теперь.
   За окном послышался шум. Залаяла собака, загудели машины; из темноты блеснули фары, по улице забегали огоньки, послышались голоса. Нюра схватила со стола лампу и поставила ее на печь. Из-за перегородки вышла босая девочка лет десяти. За ней волочилось серое байковое одеяло. Не обращая внимания на мальчиков, она закуталась в него и села на скамейку, подобрав под себя ноги.
   Валя села с ней рядом, обняла ее за плечи:
   - Мама придет - не бойся.
   Девочка молча, с беспокойством в глазах, глядела на дверь.
   По селу мчались мотоциклисты, под окнами пробегали солдаты.
   - Лида, я за тетю Ульяну боюсь... Может, выйти поглядеть? - сказала Нюра Синицына.
   - Не надо. Подождем еще.
   Валя тихо говорила что-то девочке в байковом одеяле. Та слушала ее, не отвечая и не сводя глаз с двери.
   - Маруся, дочка тети Ульяны... За маму свою боится, - шепнула Ваську Лида.
   - А куда она пошла?
   Лида прижалась губами к его уху:
   - В лес...
   Спустя полчаса, когда шум в селе затих, девочка на скамейке вдруг подняла голову и радостно улыбнулась:
   - Мама!
   В хату поспешно вошла Ульяна. Она неровно дышала; стеганка на ее груди расстегнулась, платок, повязанный двумя концами под розовым подбородком, съехал на затылок.
   - Що, попугались, диты?
   Она накинула на двери крючок, сунула Нюре какую-то сумку, сбросила с себя стеганку и, увидев ребят, строго спросила:
   - А то чьи хлопцы?
   - Это свои... наши! - поспешили объяснить девочки.
   - Нас Матвеич послал, - сказал Васек.
   - Матвеич? - Мирониха всплеснула руками; красивое лицо ее, румяное от ночного ветра, побелело, губы мелко-мелко задрожали. - Боже ж ты мий! Боже ж мий! - Она медленно подошла к Ваську, со страхом оглянулась на свою дочку: Доню моя... Может, про батька своего сейчас прослышим?
   Девочка посмотрела на Васька:
   - Живой он?
   Васек отошел в угол, расстегнул ворот, вытащил толстый пакет. Мирониха с трепетом взяла его, осторожно надорвала края, не переставая шептать:
   - Боже мий, боже мий...
   В конверте была пачка бумаг и письмо. Мирониха спрятала бумаги на грудь, поднесла к лампе письмо и громко прочитала:
   - "Милая жена моя Ульяна! Дорогие мои дети..."
   Мирониха заплакала, прислонясь лбом к печке и прижимая к груди письмо.
   - Живой! - радостно сказала девочка, оглядываясь на встревоженные лица ребят. - Это она от радости плачет! Папка живой? - Она вдруг разговорилась. - Наш папка не помрет! У него сила большая! Он здоровый - он может сразу десять фашистов уложить!
   - Та молчи! - прикрикнула на нее Ульяна.
   Она уже не плакала, а дочитывала письмо, разглядывая его при свете лампы со всех сторон. Потом, вытерев кончиком платка мокрые щеки, облегченно вздохнула, положила в пакет письмо и вышла за перегородку.
   - Собирайте на стол, девчата, - послышался ее голос.
   Нюра и Лида вытащили из печи кулеш, поставили миски, нарезали хлеб. Мирониха вышла, подсела к столу:
   - Угощайтесь, гости дорогие, чем есть! Небогато теперь у нас. Живем по пословице: "Казала Настя, як удастся".
   Мальчики вдруг почувствовали отчаянный голод и набросились на еду. Девочки угощали их и расспрашивали про Мазина, Русакова, Сашу, Севу... Передавали поклоны.
   Ульяна тоже спрашивала - про Матвеича, про то, что делается в колхозе, как живут там при фашистах люди. Спрашивая, она часто смотрела в угол на ходики и морщила лоб - видно, думала свое, другое...
   Одинцов вдруг что-то вспомнил, вытащил из кармана Нюрины стихи и с чувством прочел:
   Зелененький поезд сюда нас привез...
   Девочки удивились:
   - Откуда это у вас?
   - Хлопцы принесли.
   Нюра покраснела:
   - Ой, это, наверно, кто-нибудь мою тетрадку по дороге нашел! Она из корзинки выпала... Я и видела, но не до нее тогда было...
   - А мы так обрадовались! - с жаром сказал Одинцов, пряча бумажку. И как будто невзначай добавил: - Хорошо ты стала писать! Мысли хорошие!
   После ужина Валя убрала посуду. Мирониха вздохнула, поглядела в окно:
   - Ну, хлопцы, накормила я вас чем могла, а оставаться вам тут нельзя того гляди, эсэсовцы по хатам забегают. Прицепятся: кто такие, - беда будет! Хоть и жалко мне вас, а надо вам потемну из села выйти. Матвеичу скажете: живы, здоровы, а что надо - пускай присылает. - Она встала, накинула стеганку, повязала платок. - Пойдемте, голубчики мои, провожу... Опасно вам одним идти, еще на патруль наскочите.
   Девочки умоляюще взглянули на Мирониху. У Лиды блестели в глазах слезы.
   - Мы и не повидались совсем, - тихо шепнула она Ваську. - Когда теперь придете?
   Валя и Нюра тоже загрустили. Одинцов вдруг с жаром стал доказывать Миронихе, что ей не к чему их провожать, что они дорогу заметили и найдут сами.
   - Вам нельзя, вы еще скорей нас попадетесь. Мы где ползком проползем, где за кустом спрячемся, а вы уже старая все-таки! - горячо сказал он.
   - Старая? - Мирониха засмеялась, на красивом лице ее блеснули ровные белые зубы.
   Коля покраснел, спрятался за Васька. Девочки засмеялись.
   - Ну, добре! Что я старая, так я с этим не согласна. А что опасно мне сейчас выходить, это ты правду сказал... Только и одних вас пускать нельзя: вы нездешние, наших тропок не знаете... - Она глубоко вздохнула, посмотрела на Маруську: - Снаряжайся-ка, доню...
   - Тетя Ульяна, я пойду! Я с Лидой! Мы огородами пойдем, - вскочила Валя. - Я там каждый кустик знаю.
   - Тетя Ульяна, мы пойдем! - запросилась Лида. - Пусть Маруся останется!
   - Ну, добре! Идите, девчатки, только промеж гряд осторожненько... Покажите дорогу, да и назад!
   - И я пойду! - сказала Нюра, бросаясь обуваться.
   - Куда все? - рассердилась Мирониха. - У меня за двух-то сердце изболит! Сиди, а то никого не пущу!
   Лида и Валя, уже одетые, стояли у двери. Прощаясь с мальчиками, Нюра отвернулась, заплакала.
   - Не плачь. Мы все равно все вместе будем, - тихонько утешал ее Одинцов.
   Васек вынул из кармана дудочку:
   - Вот возьми для Павлика, пусть играет.
   Мирониха на прощанье дала ребятам по куску хлеба, насыпала в торбу вареной картошки.
   - Дорогие вы гости, а оставить вас не могу - не хозяйка я теперь в своей хате! - с горечью сказала она.
   Рассвет уже боролся с темнотой; смутно вырисовывались очертания кустов и деревьев, белые стены мазанок. Ребята поодиночке перебежали к плетню и, прячась за ним, пошли вдоль улицы. Где-то слышались шаги ночного патруля.
   Девочки повели ребят по огородам, через гряды; путаный горох цеплялся за ноги, мокрая трава хлестала по коленкам.
   Темнота ночи быстро редела... Захлопал крыльями сонный петух...
   Прощались молча.
   Расставаться было грустно и страшно. Долго держали друг друга за руки.
   Лида дрожала не то от холода, не то от страха.
   Васек заметил, что лицо у Лиды было маленькое и серое. Валя была спокойна, только грустно смотрела то на Васька, то на Колю своими большими близорукими глазами. Когда девочки, взявшись за руки, побежали назад, мальчики поглядели им вслед. Две фигурки то ныряли в густую траву, то снова возникали за огородными грядами.
   Выйдя на шоссе, ребята еще раз оглянулись. Над Макаровкой вставало солнце...
   Глава 41. ВАЖНЫЕ НОВОСТИ
   Только на третий день, усталые и голодные, мальчики добрели до своего села. По дороге им все время встречались гитлеровцы. Боясь попасться им на глаза, ребята шли лесом. Ночью около Жуковки фашисты начали простреливать лес.
   Лежа на сырой земле, мальчики продрогли, но идти не решались.
   Добравшись наконец до своего села, они сразу заметили в нем какую-то перемену - на улице появились эсэсовцы. Люди совсем притихли, забились в хаты. На широкой площади, около сельпо, на виселице качались два трупа. Мальчики еще издали увидели их, ускорили шаг и прошли мимо, не поднимая глаз. У хаты Макитрючки они остановились; им не терпелось поскорей увидеть кого-нибудь из товарищей.
   Радостная весть о девочках, которую они несли ребятам, всю дорогу волновала их; они представляли себе, как примут ее товарищи, как будут расспрашивать, удивляться, ликовать.
   Но виселица стояла у них в глазах, - тревога и ужас овладели обоими.
   Макитрючка была одна. Она сидела на скамье и зашивала старый, стираный мешок, растягивая его на коленях.
   - Носит вас по селу! Нет чтобы за печкой сидеть, пока голова цела! заворчала она на мальчиков. - Людей, как собак, вешают, а вы друг за дружкой бегаете. С самого утра я своих хлопцев не бачила. Где их искать! Вчера иду, а они около школы торчат, в самое пекло лезут!
   - А кого повесили? - с испугом спросил Коля.
   - Не знаю... Из другого села взяли... Вчера утром на перегоне гитлеровский эшелон взорвался... Там и схватили первых попавшихся, - нехотя рассказывала Макитрючка.
   - А в нашем селе никого не взяли?
   - Я по селу не бегаю. Может, кого и взяли. Все между жизнью и смертью ходим!
   Макитрючка замолчала. Тугие складки на ее лице стянулись к упрямому, злому рту, глаза стали зелеными, нос заострился.
   - А мы девочек наших видели! - сообщил Одинцов.
   Но Макитрючка, погруженная в свои мысли, не ответила. Мальчики вышли... Баба Ивга встретила их ласково. Она стояла на крыльце и качала головой, глядя, как они перелезают через плетень и, шатаясь от усталос- ти, идут по двору.
   - Ах вы, голубятки мои, горе мое! Я ж все очи проглядела на дорогу! Як же вы добрались до дому!
   Одинцов и Васек бросились к ней и, забыв про усталость, перебивая друг друга, стали рассказывать про девочек.
   Радостная весть поразила бабу Ивгу. В уголках глаз блеснули крупные слезы.
   - Господи Иисусе, хоть на этом сердце отдохнет! Радость-то какая! А вы уж и цветы на могилку положили... А тут счастье такое! Да как же это они живы остались? - Она вспомнила Митю. - Хлопец сам не свой ходил... Белый, без кровинки пришел, всю ночь глаз не закрыл!
   Мальчики заволновались.
   - А еще, баба Ивга, что было!.. - Они начали рассказывать про ночное происшествие на шоссе. - Просто мы опомниться не успели, как все случилось! Вот здорово! Ни один гитлеровец в живых не остался! И пулеметы партизаны с грузовиков взяли, и оружие, и всякое продовольствие! - захлебываясь, рассказывали мальчики.
   Баба Ивга улыбалась, кивала головой, спрашивала, потом снова возвращалась к девочкам:
   - Бывает же счастье такое! Они же, бедненькие, напугались до смерти!
   Поговорив с бабой Ивгой, ребята решили сбегать в Слепой овражек. Саши нет в хате - может быть, он там.
   - Вот бы всех увидеть сейчас!
   - Да поешьте хоть, ноги вымойте - ишь как пятки-то растрескались у вас, - уговаривала их баба Ивга.
   Но ребята, не слушая ее, убежали. Товарищи действительно были в овражке; они сидели на коряге, тесно окружив Малютина. Сева что-то рассказывал таинственным шепотом. Генка первый увидел Васька и Колю:
   - Наши идут!
   Мальчики вскочили, бросились навстречу.
   Васек с легкостью белки прыгнул на корягу. Румянец заливал его темные щеки, глаза ярко синели.
   - Мы, ребята, такое сейчас вам скажем! Такое хорошее, какого вы за всю жизнь еще не слыхали!
   Ребята затаили дыхание.
   - Война кончилась? - прижимая к груди руки, прошептал Саша.
   - Ну, "война кончилась"! Ты уж чересчур хочешь! - недовольно проворчал Коля.
   На них зацыкали со всех сторон.
   - Говори сразу! - рявкнул Мазин.
   - Ну, слушайте! Три, четыре! - скомандовал себе Васек, предвкушая общее ликование. - Девочки наши живы, вот что!
   - Девочки? Нюра, Валя, Лида?
   - Те, что были убиты, теперь живы! - торжественно пояснил Васек.
   - И мы их сами видели, своими глазами, вот вам! - крикнул Коля.
   Все смешалось. Васька чуть не стащили с коряги. Мазин схватился за сук и изо всей силы раскачивался. Колю кто-то шлепал по спине. Саша стучал себя кулаком в грудь, повторяя одно слово:
   - Живы, живы, живы!
   Осторожный Сева еще никак не мог поверить в одно хорошее; он боялся, что рядом с этим хорошим есть где-то и плохое.
   - Может, ранены? Больны? Без рук, без ног?
   - Не ранены, не больны, с руками, с ногами, да еще двух малышей спасли! Вот какие наши девочки! - кричал Коля.
   Васек посмотрел на него и вдруг расхохотался.
   - У Кольки... виденье было, - вспомнил он вдруг. Картина встречи с Нюрой Синицыной предстала перед ним в смешном виде. Одинцов, отшатнувшийся в испуге от окна, он сам с приплюснутым к стеклу носом, Нюра с вытаращенными глазами и какой-то малыш, который лез то к нему, то к Коле целоваться. Виденье! Виденье! Ха-ха-ха! - захлебывался Васек.
   Ребята дергали его, требовали объяснения. Коля Одинцов стал рассказывать все по порядку. Ночное сражение он нарочно пропустил, чтобы рассказать о нем особо.
   Мальчики перебивали, спрашивали. Васек и Коля терпеливо отвечали на все вопросы, подробно описывали девочек, Мирониху, передавали поклоны и только потом приступили к рассказу о ночном происшествии. Услышав, что боец на коне, по всем приметам, был похож на Митю, ребята пришли в окончательное неистовство. Забыв про фашистов, они боролись, падали и даже невзначай подбили Мазину глаз.
   Потом решили обязательно навестить девочек и как-нибудь повидать Митю, чтобы сообщить ему радостную весть.
   Наконец, когда все немного успокоились, Малютин сказал:
   - У нас тоже важные новости. Нам обязательно надо посоветоваться.
   Все стали серьезны.
   Новости действительно были важные.
   В отсутствие Трубачева Степан Ильич запретил ребятам бегать на пасеку. Мазин не поверил Степану Ильичу и все-таки сбегал к Матвеичу. Матвеич рассердился на него и сказал, что на пасеку уже два раза заходили гитлеровцы. Кого-то искали. Один раз ночью лаял Бобик. Матвеич взял его в хату, чтобы собаку не подстрелили.
   И еще новости - в селе появились эсэсовские части и везде расклеены приказы: за помощь партизанам - расстрел, за укрывательство - расстрел. Так и пестрят все объявления крупными черными буквами: "расстрел", "виселица".
   Двоих колхозников из какого-то другого села повесили на глазах жителей около сельпо.
   А партизаны теперь уже действуют всюду; слышно, что где-то на перегоне взорвали целый эшелон и вчера около бывшей МТС на дороге убили несколько гитлеровцев; а в селах стали понемножку расправляться с полицаями - одного в овраге нашли зарубленного топором, с надписью на груди: "Предатель".
   Гитлеровцы и полицаи струхнули: в лес ходить боятся, и около самой школы теперь стоят пулеметы.
   И еще самую главную новость рассказали Сева и Генка. Степан Ильич, видимо, совсем продался фашистам. Петро рассказывал на селе, будто Степан Ильич согласился ездить по селам и всех бывших кулаков вербовать в полицаи. А вчера Степан Ильич привел какого-то старика. И Сева слышал, как он сказал переводчику, что это старик, пострадавший от Советской власти, бывший кулак, и теперь хочет послужить гитлеровцам. Старика позвали к генералу; он, видно, боялся, потому что шел и даже денщику низко кланялся. А сегодня осмелел и взялся какие-то замки в штабе чи- нить; на деда Михайла кричит и такие штуки выделывает - денщики над ним хохочут.
   - Дед мой с ним было подрался вчера. Тот какой-то несгораемый шкаф чинил, а деду дал ящик с инструментами держать. Ну, и чего-то заспорили они там, - хмуро сказал Генка и тут же улыбнулся. - Только не зря дед простачком прикидывается. Хитер он... Вчера вдруг Севку спрашивает:
   "Разберешь ты немецкие слова так, чтобы переписать, в случае чего?" Севка говорит: "Разберу. А где не разберу, просто скопирую". Дед мой даже языком причмокнул.
   - Неспроста тут что-то, - покачал головой Васек.
   Ребята крепко задумались.
   На прощанье Сева грустно сказал:
   - Теперь уж, наверно, не скоро увидимся... Сегодня и то еле вырвались... За водой только ходим.
   Глава 42. СТЕПАН ИЛЬИЧ
   Степан Ильич еще не видел мальчиков после их возвращения. Он шумно обрадовался, когда Васек с товарищами вошел в хату.
   - Дорогой ты хлопец! - притягивая к себе Васька, сказал Степан Ильич.
   Ваську захотелось обнять его крепко-накрепко, как, бывало, он обнимал своего отца, но он поборол в себе это желание, осторожно высвободился из объятий Степана Ильича и сел на скамью, избегая его взгляда. Степан Ильич понял, глубоко вздохнул, отвернулся. Молча слушал то, что рассказывали мальчики, без улыбки кивал головой. Потом перестал слушать, ушел в себя и, ссутулившись, сидел, глядя в окно.
   Баба Ивга понимала, что именно мешает Ваську быть приветливым со Степаном Ильичом. Она смотрела то на одного, то на другого с глубокой грустью. Потом подошла к Ваську, нагнулась, поцеловала его в волосы:
   - Ну что ж, так тому и быть! Тяжкое время!.. У каждого сейчас свой крест. Один потяжеле несет, другой полегче.
   Васек не понял ее слов, но горячо откликнулся на ласку, прижался головой к ее плечу.
   Одинцов и Мазин с завистью глядели на него:
   - Как маленький...
   Баба Ивга подошла и к ним. Одинцов смутился, когда она погладила его по голове, а у Мазина отросшие светлые волосы взъерошились; он напряженно вытянул шею и держал ее так, пока баба Ивга не сняла руки с его головы. Тогда, довольный неожиданной лаской, Мазин размешал пятерней свои волосы и сказал:
   - Спасибо.
   x x x
   Ночью кто-то тронул Васька за плечо. Васек встревожился, заморгал глазами, проснулся.
   "Не случилось ли чего с Севой?" - почему-то подумал он.
   Но над ним склонилось темное лицо Степана Ильича.
   - Встань, хлопчик...
   В окошко глядела полная луна.
   Одинцов и Саша крепко спали. Васек с испугом смотрел в лицо Степану Ильичу и, протянув за спиной руку, дергал за рубаху Одинцова. Но Одинцов, утомленный дорогой, не просыпался.
   - Встань, хлопчик, - еще раз сказал Степан Ильич и потянул Васька за собой в сени.
   Васек шел за ним, не доверяя ему и не смея ослушаться.
   Сердце у него билось.
   "Что ему надо?" - с тревогой думал он.
   В сенях Степан Ильич наклонился к нему и зашептал:
   - Беги, сынок, до конюха... огородами беги... осторожненько... Мне нельзя... люди донесут... Скажи конюху, чтобы зараз в лес подавался. Чуешь, сынок?
   Васек кивнул головой, поднял на Степана Ильича глаза и вдруг жарко, порывисто обнял его за шею, прижался головой к его груди.
   Степан Ильич обхватил его обеими руками любовно и крепко:
   - Боишься?
   - Нет, нет!
   Васек выскользнул во двор, пролез под плетнем на огород и, прячась в кукурузе, пополз к хате конюха. Село, облитое лунным светом, казалось пустым; безглазые, слепые окошки с запертыми ставнями не мигали теплыми огоньками; издалека была видна площадь с черной виселицей...
   Конюх, его жена Катерина и Грицько спали. Васек тихонько стукнул в оконце. Подождал, оглянулся. На второй стук чуть-чуть приоткрылась дверь, показалась взлохмаченная голова конюха. Васек проскользнул в камору. Шепотом передал поручение Степана Ильича. Конюх заторопился; старая бабка засуетилась; жена в темноте стала собирать вещи.
   - Это он, это Петро проклятый! Не миновать ему, дьяволу! - натягивая сапоги, шептал конюх. - Спасибо Степану... Скольких людей спас!..
   Васек бросился к Грицько, крепко обнял его за шею.
   - Дядя Степан не предатель! Это он меня послал к вам, Грицько! Он не предатель! - горячо зашептал Васек товарищу.
   Грицько смотрел на Васька сонными, ничего не понимающими глазами.
   - Одевайся, сынку, одевайся! - торопила его мать.
   Степан Ильич дожидался Васька в сенях. Видимо, он и не уходил оттуда. Он сам уложил мальчика, укрыл его рядном, снова повторив свои слова:
   - Дорогой ты хлопчик... цены тебе нет...
   Васек долго держал его руку, прижимая ее к горячей щеке.
   На рассвете эсэсовцы стучали прикладами в пустую камору конюха, разбивали двери. Старая бабка пряталась у соседей; конюх с женой и сыном ушли в лес.
   Глава 43. СТРАШНАЯ НОЧЬ
   Утром ребята не отходили от Степана Ильича. За столом Одинцов старался сесть с ним рядом. Саша подолгу стоял возле дяди Степана, притулившись к нему боком.
   Васек торжествовал:
   - Я ему всегда верил! И Матвеич верил... Дядя Степан нарочно старостой стал, чтобы людей спасать... Только об этом никому нельзя говорить, ни одному человеку!
   Одинцов и Саша поклялись молчать.
   Мазин и Русаков были заняты другим. С утра Генка передал им, что дед Михайло строго-настрого запретил шататься около школы и ждать у колодца Севу. Это запрещение вызвало особый интерес мальчиков, и они только и делали, что шатались около школы, наблюдая за гитлеровцами. После обеда они принесли Ваську сведения, что из штаба выехал куда-то целый отряд эсэсовцев на мотоциклах. Ребята встревожились, зашептались.
   Степан Ильич нахмурился, постучал по столу:
   - Чтобы ни один из хаты не вышел! Мало ли куда эсэсовцы поехали! Вас не касается!
   Ребята притихли. Степан Ильич большими шагами ходил по хате, хрустел сложенными пальцами, часто поглядывая в окно. Васек смотрел на его сосредоточенное лицо и старался угадать, чем он взволнован.
   "Хорошо бы повидать Севу или Генку, - думал Васек. - Может, они выйдут к колодцу хоть на минутку..."
   Он шепнул Мазину, чтобы тот тихонько вышел во двор, и сам стал пробираться к двери. Но Степан Ильич заметил и вернул обоих.
   - Куда? На место! И вы тут оставайтесь, нечего по селу бегать зря! сказал он Петьке и Мазину.
   Солнце садилось. Откуда-то издали вдруг донеслись выстрелы, глухо застучал пулемет. Степан Ильич поднял брови, насторожился. Баба Ивга вопросительно посмотрела на него:
   - На Жуковке, что ли? Или в другой стороне?
   Степан Ильич вышел на крыльцо. Ребята тесной кучкой двинулись за ним. Выстрелы были частые, глухие, далекие.
   - За лесом где-то, - определил Степан Ильич.
   Из гороха вдруг вынырнула голова Генки; он перепрыгнул через плетень. За ним, задыхаясь от быстрой ходьбы, перелез Сева.
   Лицо Степана Ильича побагровело от волнения.
   - Пойдем в хату, - тихо сказал он, пропуская вперед Севу и Генку.
   В хате Сева торопливо вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги и сунул его Степану Ильичу. Пальцы у Севы были в чернилах, руки дрожали.
   - Вот... все... дед Михайло велел скорей нести!.. - сказал он, с трудом переводя дух.
   Генка, возбужденно блестя глазами, начал сбивчиво рассказывать: