Инструкции по Проникновению».Краткая выдержка из последней:
Зараженные чумой крысы, которых осаждавшие напускали когда-то на осажденных. Современное биологическое оружие, смертоносная зараза, консервируемая в порошках и суспензиях и служащая начинкой для обычных боеприпасов Убивающий в человеке человеческое вирус жадности, стяжательства, накопительства, карьеризма, беспринципности, расчетливой холодной жестокости, равнодушия и, наконец, совместными усилиями этих кровных родственников произведенное на свет уродливое ублюдочное дитя Бездуховность… Какая, в принципе, разница?
Осада города длится уже многие годы. До его окончательного падения пока не близко, зато падение предрешено, неизбежно… Иногалактические захватчики не торопятся. Наверное, продолжительность их жизни значительно превышает человеческую. Очень может быть, что она измеряется не одной сотней лет. Не исключено, что десятками столетий.
В ту знаменательную субботу, читая, затем дважды перечитывая «Троянского коня пришельцев»,редактор обнаружил много совпадений между тем, что было в рассказе, и тем, что он на каждом шагу видел вокруг;
видел, искал и не мог найти оправдания, а часто и объяснения. Потому и не устоял — вопреки огромному жизненному опыту и предостерегающему голосу здравого смысла — перед искушением напечатать странный, вызывающе-едкий и одновременно исполненный трогательного простодушия «опус» юного возмутителя спокойствия. Подписывая рассказ к печати, ставя в номер, редактор не сомневался, что полностью отдает себе отчет в последствиях такого решения.
Он ошибся.
Наступило призрачное предутреннее безвременье — «мертвый час» мироздания, когда стерты границы, искривлены линии, обесцвечены краски, искажены восприятия — пора разгула всякой нечисти, сил распада и разрушения, незащищенности разума и добра… Но Индукторы Проникновения бездействовали.
Город спал, не зная, что впервые за долгое-долгое время не подвергается иссушающему души облучению.
Мерцающий шар Земли достиг в стремительном коловращении пределов солнечного светопада — ворвался в его вечное сияние меридианом, на котором сюит город, — и сам сделался яркой живой звездой
Пробудились цветы, встрепенулись и запели птицы, улыбнулись, не проснувшись, дети.
Сеанс Проникновения не состоялся, потому что накануне вечером вышел номер газеты с рассказом Радия Кварка на четвертой полосе.
С первых дней осады пришельцы зорко следили за каждым шагом каждого горожанина, фиксируя не только поступки, но и побуждения людей — даже во сне. Информация тщательно анализировалась на предмет оценки действенности «абсолютного оружия», надежности систем Индукторов Проникновения. Насущная важность контроля за ситуацией в подобных случаях понятна. Она становится необходимостью в свете выдвинутой агрессором сверхзадачи: если эксперимент удастся — быть глобальной экспансии!
Процесс Внедрения проходил нормально по всем параметрам.
По мере того, как истекали годы (позднее — месяцы, недели, дни и даже часы), среди осажденных появлялось все больше носителей страшного вируса. Сначала лишь немногие вдруг замечали, что они, оказывается, готовы ради повышения по службе, новой квартиры, похвалы начальства, ученой степени, теплого местечка, дорогой вещи — вообще благополучия ради — совершить прежде не свойственный им дурной, низкий, бесчестный, аморальный поступок. В дальнейшем такие люди стали исчисляться сотнями, тысячами, десятками тысяч. Настало время, когда подлость уже не возмущала, не рассматривалась общественным мнением как нечто из ряда вон выходящее, постыдное, недостойное. Напротив, с недоумением, потом с иронией, наконец — осуждением, в лучшем случае с презрительной жалостью говорили теперь о тех, кто не умел или не хотел лгать, ловчить, пресмыкаться перед сильными, давить слабых, обирать доверчивых — и хватать, хватать, хватать… Смешались понятия, и зло почиталось добром, и законы, изначально призванные оберегать правду от неправды, действовали в обратную сторону.
В последние два-три года чуть ли не в геометрической прогрессии множились люди, которые внутренне уже ничем не отличались от проникших в их души агентов иномирян. Сходство было настолько полным, что этих людей пришельцы называли, как и самих агентов, антихомо.
Наблюдения подтверждали безусловную правильность центрального тезиса « Инструкции по Проникновению»:
Город безмятежно спал, не подозревая, что нашествие прекратилось, как десятилетиями не подозревал о том, что он осажден. Начиналось мучительное время выздоровления. Оно обещало затянуться надолго: до утра успели народиться многие десятки новых антихомо — еще недавно нормальных, однако не устоявших перед агентами Проникновения людей… И все-таки исцеление началось.
Мой приятель-редактор ворчливо сказал:
— Ни за какие коврижки не напечатаю! Не из осторожности — слава богу, прошли времена, когда приходилось осторожничать. И не потому, что слишком велик для нашего еженедельника. Ты мой принцип знаешь: нет на свете текста, который было бы невозможно сократить, причем ничуть он от сокращения не пострадает — только выиграет. Любой! И не из-за того не стану печатать, что автор, как говорится, безвестный — точь-в-точь этот его Радий Кварк… — Он подозрительно спросил: — Надеюсь, веришь, что мне плевать на «имена» — была бы искра божья?
Я кивнул. Он и правда был свободен от гипноза авторитетов — как подлинных, так и дутых, отчего постоянно имел неприятности.
Редактор продолжал более миролюбиво:
— Честно говоря, что-то в этой дилетантской писанине есть… Может, наивность, мальчишеский радикализм, искренность? Заметил, как неподдельно, всеми печенками он ненавидит всякого рода вонючих прагматиков, дельцов, рвачей?.. — Видимо, мой приятель поймал себя на том, что пользуется терминологией Радия Кварка и придумавшего его автора. Он решительно заявил: — Однако это, в сущности, не рассказ, а черт знает что. Слишком много фантазии, чересчур смелое воображение! — Виновато заглянул мне в глаза, словно бы с некоторым недоумением сказал: — Но, с другой стороны, может ли воображение быть для писателя недостатком?.. — И опять взъярился: — А не напечатаю я его за нахальство! Обратил внимание, к чему сей Макиавелли клонит? Молодец, мол, редактор той «Вечерки», решился-таки, наперекор «позорному благоразумию», опубликовать подобный «опус» — и тем самым, ни много, ни мало, Землю спас… Поддержите же, товарищи редакторы, прекрасный почин, все как один следуйте благородному примеру! Кто знает, не в ваши ли руки попала ненароком судьба человечества… — Он язвительно фыркнул. — Не на того нарвался, милый! Я старый волк, стреляный воробей, меня на мякине не проведешь… Все эти авторы об одном мечтают — напечататься и ради этого на все способны! — Вызывающе на меня уставился: — Может, спорить станешь?
Опровергать его значило бы покривить душой. Я промолчал.
А через полторы недели рассказ был опубликован в его журнале. В рекордно короткий срок, без сокращений и правки! Почему?
Но не это важно — другое. Прошло совсем немного времени, и «слоеный пирог» заметно потолстел… или, если хотите, родилась еще одна «матрешка». Сенсация! Сразу несколько астрономов в разных регионах планеты приняли и расшифровали поступившие из дальнего космоса сигналы. Для серьезного ученого несолидно заявлять, будто радиоволны, к тому же неземного происхождения, могут иметь какую-либо эмоциональную окраску. А тут астрофизики утверждали: сигналы идентичны, и в перехваченном обрывке фразы отчетливо слышны разочарование, досада, горечь от вынужденной капитуляции, бессильная ярость перед лицом непреодолимого препятствия, прямо-таки нечеловеческий крик ненависти к тому, с чем не удалось совладать.
«ЗЕМЛЮ СПАСАЮТ ПРЕКРАСНОДУШНЫЕ…»
Даже младенцу было ясно, что именно надо понимать под многоточием. Однако ученые, в силу традиционной добросовестной осторожности, не допустили в экстренном бюллетене никакой отсебятины. Впрочем, не исключено также, что только щепетильность помешала им употребить слово, которое на всех языках звучит в общем невинным, но все же ругательством.
«Людям присуща страсть к обладанию. Круг вожделенного необъятен: от красивой безделушки до власти над миллионами себе подобных. Однако в различных особях рода хомо сапиенс отмеченное свойство развито в различной степени; подчас оно, как ни странно, остается в зачаточной стадии всю жизнь. Наша единственная цель — максимально задействовать эту потенцию, возвести ее в категорию мотива, силы, которая будет управлять чувствами, помыслами, поступками людей, человечества в целом. Остальное они сделают сами. ВНИМАНИЕ! Непременное условие успеха — абсолютная секретность стратегического плана. Если хотя бы ОДИН землянин проникнет в тайну, провал кампании неминуемо».Итак, вместо «дубликатора» упомянутые «агенты» — несравненно более могущественное, действительно абсолютное оружие. Если оперировать земными понятиями, «агенты» и в самом деле были болезнетворными бактериями, специфическими, инопланетного происхождения, патогенными микроорганизмами.
Зараженные чумой крысы, которых осаждавшие напускали когда-то на осажденных. Современное биологическое оружие, смертоносная зараза, консервируемая в порошках и суспензиях и служащая начинкой для обычных боеприпасов Убивающий в человеке человеческое вирус жадности, стяжательства, накопительства, карьеризма, беспринципности, расчетливой холодной жестокости, равнодушия и, наконец, совместными усилиями этих кровных родственников произведенное на свет уродливое ублюдочное дитя Бездуховность… Какая, в принципе, разница?
Осада города длится уже многие годы. До его окончательного падения пока не близко, зато падение предрешено, неизбежно… Иногалактические захватчики не торопятся. Наверное, продолжительность их жизни значительно превышает человеческую. Очень может быть, что она измеряется не одной сотней лет. Не исключено, что десятками столетий.
В ту знаменательную субботу, читая, затем дважды перечитывая «Троянского коня пришельцев»,редактор обнаружил много совпадений между тем, что было в рассказе, и тем, что он на каждом шагу видел вокруг;
видел, искал и не мог найти оправдания, а часто и объяснения. Потому и не устоял — вопреки огромному жизненному опыту и предостерегающему голосу здравого смысла — перед искушением напечатать странный, вызывающе-едкий и одновременно исполненный трогательного простодушия «опус» юного возмутителя спокойствия. Подписывая рассказ к печати, ставя в номер, редактор не сомневался, что полностью отдает себе отчет в последствиях такого решения.
Он ошибся.
Наступило призрачное предутреннее безвременье — «мертвый час» мироздания, когда стерты границы, искривлены линии, обесцвечены краски, искажены восприятия — пора разгула всякой нечисти, сил распада и разрушения, незащищенности разума и добра… Но Индукторы Проникновения бездействовали.
Город спал, не зная, что впервые за долгое-долгое время не подвергается иссушающему души облучению.
Мерцающий шар Земли достиг в стремительном коловращении пределов солнечного светопада — ворвался в его вечное сияние меридианом, на котором сюит город, — и сам сделался яркой живой звездой
Пробудились цветы, встрепенулись и запели птицы, улыбнулись, не проснувшись, дети.
Сеанс Проникновения не состоялся, потому что накануне вечером вышел номер газеты с рассказом Радия Кварка на четвертой полосе.
С первых дней осады пришельцы зорко следили за каждым шагом каждого горожанина, фиксируя не только поступки, но и побуждения людей — даже во сне. Информация тщательно анализировалась на предмет оценки действенности «абсолютного оружия», надежности систем Индукторов Проникновения. Насущная важность контроля за ситуацией в подобных случаях понятна. Она становится необходимостью в свете выдвинутой агрессором сверхзадачи: если эксперимент удастся — быть глобальной экспансии!
Процесс Внедрения проходил нормально по всем параметрам.
По мере того, как истекали годы (позднее — месяцы, недели, дни и даже часы), среди осажденных появлялось все больше носителей страшного вируса. Сначала лишь немногие вдруг замечали, что они, оказывается, готовы ради повышения по службе, новой квартиры, похвалы начальства, ученой степени, теплого местечка, дорогой вещи — вообще благополучия ради — совершить прежде не свойственный им дурной, низкий, бесчестный, аморальный поступок. В дальнейшем такие люди стали исчисляться сотнями, тысячами, десятками тысяч. Настало время, когда подлость уже не возмущала, не рассматривалась общественным мнением как нечто из ряда вон выходящее, постыдное, недостойное. Напротив, с недоумением, потом с иронией, наконец — осуждением, в лучшем случае с презрительной жалостью говорили теперь о тех, кто не умел или не хотел лгать, ловчить, пресмыкаться перед сильными, давить слабых, обирать доверчивых — и хватать, хватать, хватать… Смешались понятия, и зло почиталось добром, и законы, изначально призванные оберегать правду от неправды, действовали в обратную сторону.
В последние два-три года чуть ли не в геометрической прогрессии множились люди, которые внутренне уже ничем не отличались от проникших в их души агентов иномирян. Сходство было настолько полным, что этих людей пришельцы называли, как и самих агентов, антихомо.
Наблюдения подтверждали безусловную правильность центрального тезиса « Инструкции по Проникновению»:
«Остальное они сделают сами…»Разумеется, в условиях тотального контроля за населением мимо заинтересованного внимания пришельцев не могла пройти бессонная ночь Радия Кварка, когда в порыве вдохновения (теперь его, пожалуй, вернее назвать озарением) он создавал свой фантасмагорический рассказ. Оперативно поступившая по этому поводу информация вызвала в милитаристской верхушке иномирян замешательство, переходящее в смятение. Неужели крах? Неужели десятилетия тяжкого ратного труда пропали даром?! Неужели нашелся ренегат, раскрывший противнику стратегический замысел?! Но довольно скоро, опираясь на глубокие и обширные знания ведущих закономерностей общественного бытия горожан, представители неземной цивилизации пришли к успокоительному выводу: такой рассказ никогда не будет напечатан!…Что ж, тем сильнее была растерянность перед свершившимся фактом. Ошеломленные, совершенно деморализованные больше внезапностью и непостижимостью происшедшего, чем его грозным смыслом и роковыми последствиями, они поспешно сняли осаду. Полночь не успела наступить, а на Земле уже не было ни одного пришельца. Наша планета вновь — кто знает, в который раз? — избежала гибели… нет, худшего — опасности перестать быть Землей.
Город безмятежно спал, не подозревая, что нашествие прекратилось, как десятилетиями не подозревал о том, что он осажден. Начиналось мучительное время выздоровления. Оно обещало затянуться надолго: до утра успели народиться многие десятки новых антихомо — еще недавно нормальных, однако не устоявших перед агентами Проникновения людей… И все-таки исцеление началось.
От автора
Таково содержание рукописи, с которой меня познакомил приятель, тоже редактор, только журнала, и вполне реальный сосед по лестничной площадке. Но возьмусь оценивать ее идейно- художественные достоинства и недостатки. Скажу лишь, что рукопись заинтересовала меня принадлежностью к весьма скупо представленному в нашей литературе жанру «матрешек», или «слоеных пирогов», как я его для себя определяю. Думаю, классическим образцом здесь может служить — роман О. Генри «Короли и капуста»— этот искусно сплетенный, мастерски прочно сбитый венок новелл, вместе создающих нечто новое и радостно- неожиданное — эпическое полотно-новеллу. В данном случае налицо та же архитектоника фабулы: один сюжет включает в себя другой, в конце же вдруг открытие — оба помещены в рамки третьего сюжета… Чем не «матрешки»?Мой приятель-редактор ворчливо сказал:
— Ни за какие коврижки не напечатаю! Не из осторожности — слава богу, прошли времена, когда приходилось осторожничать. И не потому, что слишком велик для нашего еженедельника. Ты мой принцип знаешь: нет на свете текста, который было бы невозможно сократить, причем ничуть он от сокращения не пострадает — только выиграет. Любой! И не из-за того не стану печатать, что автор, как говорится, безвестный — точь-в-точь этот его Радий Кварк… — Он подозрительно спросил: — Надеюсь, веришь, что мне плевать на «имена» — была бы искра божья?
Я кивнул. Он и правда был свободен от гипноза авторитетов — как подлинных, так и дутых, отчего постоянно имел неприятности.
Редактор продолжал более миролюбиво:
— Честно говоря, что-то в этой дилетантской писанине есть… Может, наивность, мальчишеский радикализм, искренность? Заметил, как неподдельно, всеми печенками он ненавидит всякого рода вонючих прагматиков, дельцов, рвачей?.. — Видимо, мой приятель поймал себя на том, что пользуется терминологией Радия Кварка и придумавшего его автора. Он решительно заявил: — Однако это, в сущности, не рассказ, а черт знает что. Слишком много фантазии, чересчур смелое воображение! — Виновато заглянул мне в глаза, словно бы с некоторым недоумением сказал: — Но, с другой стороны, может ли воображение быть для писателя недостатком?.. — И опять взъярился: — А не напечатаю я его за нахальство! Обратил внимание, к чему сей Макиавелли клонит? Молодец, мол, редактор той «Вечерки», решился-таки, наперекор «позорному благоразумию», опубликовать подобный «опус» — и тем самым, ни много, ни мало, Землю спас… Поддержите же, товарищи редакторы, прекрасный почин, все как один следуйте благородному примеру! Кто знает, не в ваши ли руки попала ненароком судьба человечества… — Он язвительно фыркнул. — Не на того нарвался, милый! Я старый волк, стреляный воробей, меня на мякине не проведешь… Все эти авторы об одном мечтают — напечататься и ради этого на все способны! — Вызывающе на меня уставился: — Может, спорить станешь?
Опровергать его значило бы покривить душой. Я промолчал.
А через полторы недели рассказ был опубликован в его журнале. В рекордно короткий срок, без сокращений и правки! Почему?
Но не это важно — другое. Прошло совсем немного времени, и «слоеный пирог» заметно потолстел… или, если хотите, родилась еще одна «матрешка». Сенсация! Сразу несколько астрономов в разных регионах планеты приняли и расшифровали поступившие из дальнего космоса сигналы. Для серьезного ученого несолидно заявлять, будто радиоволны, к тому же неземного происхождения, могут иметь какую-либо эмоциональную окраску. А тут астрофизики утверждали: сигналы идентичны, и в перехваченном обрывке фразы отчетливо слышны разочарование, досада, горечь от вынужденной капитуляции, бессильная ярость перед лицом непреодолимого препятствия, прямо-таки нечеловеческий крик ненависти к тому, с чем не удалось совладать.
«ЗЕМЛЮ СПАСАЮТ ПРЕКРАСНОДУШНЫЕ…»
Даже младенцу было ясно, что именно надо понимать под многоточием. Однако ученые, в силу традиционной добросовестной осторожности, не допустили в экстренном бюллетене никакой отсебятины. Впрочем, не исключено также, что только щепетильность помешала им употребить слово, которое на всех языках звучит в общем невинным, но все же ругательством.