Страница:
"Есть только одно средство спасения Европы, - говорил Саймон американскому дипломату X. Вильсону весной 1935 г., - вовлечение Германии в содружество. Не только он лично, но и правительство полагает, что нетерпима никакая попытка изолировать или окружить Германию".
Формула Саймона была рассчитана на борьбу против коллективной безопасности. Она означала упорное возвращение к проекту "содружества с Германией", то есть "Пакту четырех". Но открыто проводить такой политический курс было нельзя. Устроенный общественными организациями Англии "Плебисцит мира", в котором участвовало свыше 11,5 млн. человек (примерно столько же голосует на выборах в парламент), показал их единодушную волю противодействовать агрессивным поползновениям фашистских держав. Из них 75% высказались за принятие коллективных мер.
Учитывая обстановку в стране и настроения общественности, правительство Англии решило прикрыть свою политику фальшивым тезисом, будто именно во имя сохранения мира надо "умиротворить" фашистские державы, удовлетворив их "законные" требования.
Политика "умиротворения" находила сторонников и на французской почве. Экономический кризис, вспыхнувший там несколько позже, чем в других капиталистических странах, продолжал бушевать. К началу 88
1935 г. количество безработных, по официальным данным, достигало 500 тыс. человек (в действительности раза в 3 больше). Накал классовой борьбы вместе с рабочими в нее втягивались крестьяне и значительные слои мелкой буржуазии - быстро нарастал. Угроза фашизма, о чем свидетельствовал путч 6 февраля 1934 г.{36}, усилила стремление трудящихся к единству. По инициативе коммунистической партии на базе единого рабочего фронта начал складываться Народный фронт. В этих условиях самые реакционные круги французской буржуазии стали склоняться к мысли о том, чтобы договориться с Гитлером. Во главе внешней политики они поставили Лаваля, сменившего Барту на посту министра иностранных дел.
"Буржуазия может находить себе людей, только выискивая их в помойном ведре, куда социалисты выкидывают своих ренегатов". Эта фраза, сказанная Лавалем еще на заре его карьеры (в ту пору он примыкал к социалистам), оказалась пророческой и для него самого. Ренегат от социализма, он трижды выдвигался буржуазией на пост премьера, 14 раз был министром. Его состояние росло с головокружительной быстротой. Столь же быстро усиливалась к нему ненависть рабочих. Выборы 1936 г. в ряде избирательных округов проходили под Лозунгом "Лаваля - на фонарный столб!". После войны Лаваль бежал в Испанию, но был выдан французским властям. В октябре 1945 г. по приговору Верховного суда его расстреляли как изменника. Хотя приговор был приведен в исполнение, судебный процесс над Лавалем так и остался незавершенным. Невидимые силы искусно удерживали слушание дела в узком русле процессуального кодекса и не позволяли выплескиваться за границы морального осуждения. Бурная и трагическая эпоха, только что пережитая Францией, руинами и тысячами скорбных глаз как бы заглядывала в окна зала заседания. Но множество нитей, связывавших с ней Лаваля, были намеренно отсечены. Склонности и пороки Лаваля суд счел достаточным объяснением преступлений. Бывший премьер и неоднократный министр, проведший половину сознательной жизни в кулуарах парламента, мог бы рассказать многое. Не случайно из состава предъявленных Лавалю обвинений вырублена та часть, которая относилась к периоду до вступления Франции в войну в сентябре 1939 г. Копнув здесь, лопата правосудия немедленно обнаружила бы корни, ведущие к роскошным особнякам Парижа. Вместе с тем именно эти корни питали ненависть Лаваля к демократии, ненависть, которая явилась главной пружиной его преступлений. Таким был человек, которому вручили люртфель министра иностранных дел Франции, выпавший из рук смертельно раненного Барту осенью 1934 г. С появлением Лаваля во главе Кэ д'Орсе Франция вступила на путь "политики двусмысленностей". Объявив себя верным продолжателем дела Барту, новый министр в действительности круто повернул руль внешней политики страны.
"Человек, которому удалось бы обеспечить мир, будет великим человеком века, - рассуждал Лаваль. - Итак, если я договорюсь с Берлином и Римом, то мне больше некого будет бояться. Препятствия? Они могут встретиться со стороны малых и крупных союзников на Востоке и на Балканах, а также со стороны умных дипломатов и левых политических деятелей в самой Франции. Ну что ж, я похитрее их, я их проведу!"
Так излагает Ж. Табуи ход мыслей Лаваля. Его деятельность, полная интриг и фальшивых улыбок и прикрытая красивыми словами о Франции и мире, имела одну цель - договориться с фашистскими державами.
Поворот Франции на путь "умиротворения", подготовленный усилиями реакционных кругов страны, привел ее к заметному сближению с Лондоном в вопросах европейской политики. В начале 1935 г. по инициативе британского правительства состоялась новая англофранцузская встреча. На этот раз Макдональд и Саймон нашли в лице французского премьера Фландена и министра иностранных дел Лаваля близких единомышленников. Своей главной задачей участники переговоров провозгласили, как сообщало официальное коммюнике, осуществление непосредственного и эффективного сотрудничества с Германией.
Итогом встречи явилась обширная программа "умиротворения" Европы. Документ был составлен в выражениях, призванных успокоить общественное мнение, и включал ряд предложений, адресованных Германии. На их основе англо-французская дипломатия рассчитывала заключить сделку с третьим рейхом. В качестве приманки для гитлеровцев Англия и Франция обещали, что при определенных условиях готовы пойти на отмену военных ограничений Версаля и замену их общей конвенцией по "ограничению" вооружений на основе признания равенства прав Германии. Но Германия должна заплатить за это - подписать несколько соглашений, в частности так называемый "Западный воздушный пакт". Его участники - Англия, Франция, Германия, Италия, Бельгия - должны были взять обязательство немедленно помочь своими воздушными силами тому члену пакта, кто станет жертвой неспровоцированного воздушного нападения со стороны другого участника пакта.
Предлагавшийся пакт был типичным для политической архитектуры Запада эпохи "умиротворения". Бросалось в глаза, что в число его участников не был включен Советский Союз. Кроме того, пакт преследовал цель создать заградительную сеть вдоль западных границ Германии, а на востоке оставить небо чистым для нацистских бомбардировщиков. Нетрудно видеть, что создатели пакта использовали в качестве фундамента все тот же замысел сближения с Германией, добавив Бельгию с целью придания проекту "локарнского" оперения. Соорудив вначале крышу, полагали авторы, уже нетрудно будет возвести и стены.
Среди прочих пунктов программы "умиротворения" упоминался "Восточный пакт". Поскольку он пришелся не по вкусу гитлеровцам, английская сторона предложила отказаться от него. Но Франция была связана рядом формальных заявлений о своей позиции по данному вопросу, и резкий отказ от прежнего курса был бы опасен ей по соображениям внутренней политики. В итоге коммюнике содержало фразу о "Восточном пакте", в которую Саймон вписал оговорку: "свободно заключенном". Германия, таким образом, получала и "законное" основание для того, чтобы уклониться от участия в пакте. Английская дипломатия заботливо охраняла интересы гитлеровцев.
Лаваль не менее британского коллеги опасался вызвать гнев в Берлине даже, кратким упоминанием о "Восточном пакте". Как быть? И Лаваль принял беспрецедентное в дипломатической практике решение. 5 февраля в германское посольство в Лондоне явился сотрудник посольства Франции Маржери и выложил начистоту соображения французского министра.
"Что касается Восточного пакта, - записал советник германского посольства Бисмарк, - Маржери... дал понять, что все наследство Барту было менее всего приятно для Лаваля, но что он не мог отказаться от него по соображениям внутренней политики".
Раскрывая гитлеровцам значительно больше, чем рискнул бы сказать в парламенте, Лаваль через Маржери пояснил, что предложение о воздушной конвенции преследовало цель помочь французскому правительству отступить от занятой Барту позиции. Когда конвенция о воздушной безопасности будет заключена, сказал он, это обстоятельство, как только представится возможным, повлечет за собой уже без дальнейших затруднений также взаимопомощь на суше и море.
Таким образом, не безопасность народов Европы, а оформление военного блока с агрессором против СССР лежало в основе программы "укрепления мира", разработанной англо-французскими "умиротворителями".
Советское правительство разгадало тактику "умиротворителей". Полпред СССР в Лондоне И. М. Майский, встретившись с Саймоном 20 февраля 1935 г., без обиняков сказал ему, что упорное противодействие Германии "Восточному пакту" в значительной мере объяснялось "прохладным, если даже не враждебным" отношением к пакту Англии. Когда Саймон стал оправдываться, полпред предложил, чтобы британское правительство еще раз публично заявило о своей поддержке пакта.
"Саймон сразу стал ежиться, - сообщал советский полпред в НКИД. Видимо, мое предложение ему пришлось не совсем по вкусу. Тут вступился Иден и, поддерживая Саймона, стал доказывать, что у британского правительства несколько слабая позиция: оно само ведь не собирается участвовать в Восточном пакте, а Германию должно заставлять к нему присоединиться"{*15}.
Вермахт бьет в барабаны
Сопоставление документов показывает, какую двуличную игру вела англо-французская дипломатия в отношении Советского Союза.
Получив 3 февраля 1935 г. от английского посла Фиппса текст лондонского коммюнике, Гитлер уединился и десять дней никого не принимал. В узком кругу фашистской верхушки лихорадочно обсуждалась дальнейшая тактика. Разумеется, в Берлине "умиротворение" толковали по-своему. Во всей этой программе гитлеровцев интересовал лишь один вопрос - ликвидация "цепей Версаля". Поскольку его гаранты, Англия и Франция, попустительствовали ускоренному "секретному" перевооружению Германии, нацисты все чаще возвращались к мысли - не ликвидировать ли в одностороннем порядке ограничения? От такого шага их удерживала только нерешенность вопроса о Сааре. Это заставляло внешне соблюдать "приличия" в отношении Лиги наций. После возвращения Саара Германии данное препятствие отпало{37}. К тому же лондонская программа предусматривала заманчивые для Германии авансы. Не пришло ли время для создания армии явочным порядком?
Гитлеровцы хотели выяснить в первую очередь, насколько крепко согласие на отмену военных ограничений увязано с другими пунктами программы. После изучения документа и откровенных разъяснений, полученных за кулисами, они поняли, что главным было предложение западных держав заключить "воздушный пакт". Остальные пункты являлись "гарниром" и предназначались для общественного мнения. Ситуация подсказала нехитрый дипломатический ход.
14 февраля Нейрат вручил Фиппсу официальный ответ германского правительства. Оно заявляло о готовности заключить "воздушную конвенцию", а остальные предложения обошло молчанием. В качестве первого шага Берлин предложил Англии начать двусторонние переговоры. Это была грубо сработанная ловушка для Саймона. Заинтересовав перспективой соглашения по вызывавшему беспокойство Англии вопросу (оборона от нападения с воздуха), вбить клин в ее отношения с Францией.
Игра в полной мере удалась. Ответ гласил, что Форин оффис с радостью принимает предложение о германо-английском обмене мнениями в развитие уже имевших место двусторонних переговоров. Одновременно английское правительство сообщило о намерении послать в Берлин для переговоров министра иностранных дел Саймона (прибудет 8 марта). Чтобы скрыть истинную цель встречи, Лондон именовал переговоры "информационными беседами".
Успех превзошел все ожидания гитлеровцев. Впервые за 60 лет министр иностранных дел Англии посетит Берлин!
Ясно выраженное стремление Великобритании к сговору позволило гитлеровцам довести до конца задуманную дипломатическую комбинацию. Опубликование правительством Англии 4 марта "Белой книги", в связи с предстоявшими прениями по бюджету в палате общин{38}, дало повод нацистам "обидеться". На следующий же день Нейрат вызвал Фиппса и сообщил, что Гитлер простудился и вынужден отказать себе в удовольствии принять британского министра. "Дипломатический" характер простуды "фюрера" не вызывал сомнений. Правительству Англии пришлось сделать хорошую мину при плохой игре. Двусторонние переговоры откладывались на неопределенный срок. Лондон оставался "на привязи" у германского МИД.
10 марта гитлеровцы пустили пробный шар. Услужливый корреспондент английской газеты "Дейли мейл" У. Прайс был приглашен к Герингу. Тот заявил, что Германия приняла решение создать военную авиацию. Англия и Франция, пояснил он, предложили ей участвовать в "воздушном пакте" о взаимопомощи. Но как может то или иное государство оказать помощь воздушными силами, не имея их?
В Берлине с нетерпением ждали реакции Лондона. Она оказалась именно такой, на какую рассчитывали. В парламенте Саймон опять заявил о намерении отправиться в Берлин. Гитлеровцы решили, что могут действовать без риска.
16 марта 1935 г. специальные выпуски берлинских газет вышли с сенсационными заголовками: "Великий день в истории Германии", "Отныне смыт позор поражения". Тогда же был опубликован закон о введении всеобщей воинской повинности. В мирное время германская армия будет состоять из 12 корпусов (36 дивизий). По подсчетам английских военных специалистов, новый закон должен был обеспечить рейху 550 - 600 тыс. солдат. (Французская армия располагала 300 тыс.)
"Во второй половине дня в субботу [16 марта], - говорится в подписанном Нейратом меморандуме германского МИД, - рейхсканцлер принял в моем присутствии поочередно французского, английского, итальянского и польского послов, с тем, чтобы лично информировать сих господ о принятом в тот же день на заседании кабинета решении ввести всеобщую воинскую обязанность..."
Как и следовало ожидать, эта новость оказалась для всех послов "неожиданной".
Предположение гитлеровцев подтвердилось. Западные державы ограничились бумажными протестами. Об их тоне говорит, в частности, меморандум, который составил Нейрат после визита к нему Фиппса 18 марта.
"Сегодня меня посетил английский посол и вручил прилагаемую ноту, излагающую позицию британского правительства в связи с законом о расширении вермахта. Я отклонил содержащийся в первом пункте ноты протест по поводу одностороннего введения всеобщей воинской повинности и создания военно-воздушных сил и указал, что во всяком случае, поскольку Межсоюзническая контрольная комиссия установила, что положения Версальского договора, касающиеся разоружения, были выполнены Германией, а другие стороны, подписавшие договор, не выполнили своих обязательств о разоружении, договор был таким образом нарушен.
Я ответил утвердительно на вопрос, содержащийся в последнем пункте ноты, касательно того, намерены ли мы по-прежнему обсудить вопросы, поднятые во франко-английском коммюнике от 3 февраля, оговорив лишь, что должны быть исключены какие-либо предполагаемые дискуссии по вопросу - имели ли мы право ввести у нас всеобщую воинскую повинность. Английский посол тогда сказал, что, как он понимает, в этих обстоятельствах визит английских министров, который был уже согласован, состоится 24-го и в последующие дни".
Английский "протест" поверг в изумление даже гитлеровцев. После случившегося британские министры просили "фюрера" соблаговолить принять их в Берлине!
Закон от 16 марта 1935 г. означал односторонний разрыв Версальского договора и переход Германии к открытому вооружению. "Субботний сюрприз" Гитлера явился прямым результатом политики "умиротворения". Подчеркивая ответственность, которая ложилась на Англию, "Правда" писала:
"Если германское правительство демонстративно отвергло какие бы то ни было гарантии безопасности и бешено вооружается, чтобы навязать Европе новую войну, то оно осмелилось на этот шаг только благодаря позиции британского империализма... Английский империализм всеми силами мешает согласованным действиям тех, для кого вооружение фашистской Германии является непосредственной опасностью..."{*16}
Инцидент в Уал-Уал: волк и ягненок
Генерал Де Боно, министр колоний, прибыл во дворец "Палаццо Венеция" для беседы с глазу на глаз с Муссолини. Участник пресловутого "похода на Рим" в 1922 г., ознаменовавшего установление в стране фашистского режима, он был на "ты" с итальянским диктатором. "Слушай, - сказал генерал, - если там будет ;война и если ты считаешь меня достойным и способным, честь руководства кампанией ты должен предоставить мне".
Речь шла об Эфиопии. Зная о замыслах "дуче" и тех, кто вдохновлял его политику, Де Боно спешил использовать случай в своих честолюбивых целях. В прошлом глава фашистской милиции, один из организаторов убийства Матеотти{39}, он рассчитывал блеском военных побед прикрыть грязное пятно в своей биографии.
"Дуче пристально посмотрел на меня, - пишет Де Боно в своих мемуарах, и сразу ответил:
- Разумеется.
- Ты не считаешь меня слишком старым? - спросил я.
- Нет, - ответил он, - потому что мы не должны терять времени.
С того момента у дуче окончательно сложилось мнение, что дело должно быть урегулировано не позже 1936 г... Стояла осень 1933 г. Дуче никому не сообщал о будущих операциях в Восточной Африке; только он и я знали о том, что должно произойти".
Так было положено начало практической подготовке разбойничьего нападения на Эфиопию.
Трагедия Эфиопии, ставшей жертвой итало-фашистской агрессии, имеет свою полную драматизма предысторию. С конца XIX века Эфиопия оказалась окруженной стаей империалистических хищников, поделивших между собой африканский континент. Вскоре большая, хорошо вооруженная итальянская армия двинулась к сердцу страны. Но мужественный народ, поднявшийся на защиту своей независимости, нанес сокрушительное поражение агрессорам. В 1896 г. в битве при Адуа итальянская армия была наголову разбита. В один день она потеряла столько же солдат, сколько за все войны Рисорджименто{40}, вместе взятые. После этой победы Эфиопия "появилась" на политической карте мира.
В последующие десятилетия жизнь страны протекала в узком и полном опасностей русле, созданном борьбой и соперничеством империалистических держав. В 1919 г. Италия предложила Англии совместно разделить Эфиопию. В 1921 г. англичане попытались получить крупную концессию на строительство плотины у озера Тана. Франция парировала их попытки. В 1923 г. Италия добилась принятия Эфиопии в Лигу наций. Новое секретное соглашение О. Чемберлена и Муссолини в декабре 1925 г. о разделе страны было разоблачено французской печатью и потерпело провал. Италия стала изыскивать иные пути для реализации своих замыслов. В 1928 г. она заключила с Эфиопией договор о "дружбе".
Тем временем в Эфиопию "мирно" проникали французские, итальянские, английские, американские и прочие фирмы. В 1930 г. в Аддис-Абебу для "упорядочения" ее финансов прибыл американский советник Колсон. "Цезарь в Абиссинии" - так назвал его один из биографов.
Казалось бы, мало связанное с Эфиопией событие - крушение биржи в Нью-Йорке осенью 1929 г. - открыло еще одну черную страницу в судьбе далекого от США африканского государства. Борьба за рынки и сферы влияния в Эфиопии резко усилилась в годы мирового экономического кризиса. Каждая из империалистических держав стремилась вытеснить конкурентов и обеспечить себе преимущественные права. Необычайную активность развила Япония. Ее товары составляли 60% импорта страны, а ввоз текстиля - 80%.
Первые удары кризиса начали сотрясать экономику Италии еще в 1926 1927 гг. Обнищание трудящихся, миллионная армия безработных, массовое разорение мелких и средних предпринимателей, даже крупнейшие банки и тресты находились на грани банкротства, - таковы внешние рамки катастрофы, постигшей страну. Внутри этих рамок - страдания, отчаяние и гнев миллионов людей, широкое распространение антифашистских настроений. Итальянская компартия направляла борьбу рабочих против антинародного режима.
Спасая власть буржуазии, фашистское правительство прибегло к жестоким репрессиям против коммунистов. Рабочие были насильственно объединены в "корпорации"{41}. Огромные средства расходовались на приобретение акций и облигаций кредитных и промышленных предприятий, избавляя их от петли банкротства, Фашистское государство становилось акционером или собственником многих предприятий в ряде отраслей, занимавших ведущее положение. Кучка крупных монополистов, действуя за его спиной, фактически сосредоточивала в своих руках управление всей экономикой страны.
Большой мастер спектаклей "для толпы", Муссолини для укрепления личного престижа разыграл очередной фарс с "плебисцитом". В конце 1933 г. парламент был распущен. Новые выборы были назначены на март 1934 г. Техника проведения "тайного голосования" обеспечивала фашистам успех. Избиратели получали два бюллетеня: один - с зеленой, белой и красной полосами (цвета государственного флага) и словом "да", другой - чистый лист бумаги означал "нет". Избиратель мог зайти в кабину и там опустить в урну тот или иной листок. На этом "тайна" голосования кончалась. Неиспользованный бюллетень надлежало сдать офицеру фашистской милиции, стоявшему у выхода. Но даже в таких условиях рабочие Милана - столицы промышленного севера - бросили "дуче" свыше 5 тыс. бюллетеней с безмолвным, но решительным "нет!"
В годы кризиса все явственнее проступали агрессивные устремления итальянского империализма, "обиженного" в Версале и требовавшего нового передела мира.
"Италия является больше островом, чем полуостровом... она вытянута в направлении к берегам и сердцу Африки... Исторические цели Италии имеют два имени: Азия и Африка... - говорил Муссолини в одной из речей. - Италия скорее, чем какая-либо иная страна, способна более полно ввести Африку в круг цивилизованного мира. Позиция Италии в Средиземном море, которое снова приобрело свою историческую функцию соединения Запада и Востока, делает выполнение этой задачи ее правом и долгом. Мы не добиваемся привилегий или монопольного положения, но мы желаем и требуем, чтобы те, кто "успел", кто насытился и настроен консервативно, воздержались от попыток преградить эту культурную, политическую и экономическую экспансию фашистской Италии".
Относительная слабость экономики и необеспеченность некоторыми важными видами стратегического сырья удерживали фашистскую Италию от единоборства со своими соперниками. Приход гитлеровцев к власти был воспринят Муссолини с радостью. Муссолини видел в этом укрепление "престижа" фашистского режима, родоначальником которого он считал себя. Правда, возникала угроза столкновения интересов в Центральной Европе и на Балканах. Но, с другой стороны, появление реваншистской Германии связывало руки Франции, главному конкуренту Италии на Средиземном море. Острые экономические и внутриполитические трудности толкали Италию искать выход на путях военных авантюр. Новая расстановка сил в Европе, отказ западных держав от коллективной безопасности и заигрывание с фашистскими государствами открывали благоприятные возможности для их осуществления. "Дуче" решил, что приближается время для претворения в жизнь давнего плана захватить Эфиопию.
Осенью 1933 г. Италия стала готовиться к агрессии. В начале 1934 г. командующего итальянским королевским корпусом в Эритрее и одновременно военного атташе в Аддис-Абебе (весьма любопытное сочетание должностей!) полковника Витторио Руджеро вызвали в Рим для "консультаций". Содержание этих бесед стало известно намного позже. Ему поручили приступить к проведению программы политических подрывных действий в Эфиопии. Он должен был по сигналу из Рима обеспечить повод для открытия военных действий.
Примерно в то же время генерал Байстрокки, заместитель военного министра, получил указание Муссолини разработать план быстрого захвата Эфиопии. Генерал высказывал опасения: подобная операция вдали от Италии, когда войска и вооружение надо перебрасывать через Суэцкий канал, ключи от которого находились у Англии, создаст слишком рискованную ситуацию. "Дуче" возразил: приказ о наступлении будет дан лишь тогда, когда в результате предпринятых политических акций "ни демократии с зависимыми от них странами - Малой Антантой, ни Германия не смогут создать ни малейшей помехи".
Это заявление свидетельствует не только о намерении итальянского диктатора совершить "боевые подвиги", лишь убедившись в их полной безопасности. Оно говорит также о том, что исходным моментом являлась вера в безнаказанность агрессии.
Весной 1934 г., как раз в те дни, когда Муссолини распространялся о "долге" Италии ввести Африку "в круг цивилизованного мира", в "Палаццо Венеция" состоялось секретное заседание. К "дуче" были вызваны начальник штаба генерал Бадольо, министр колоний Де Боно и заместитель министра по иностранным делам Сувич (портфель министра иностранных дел принадлежал самому Муссолини). На повестке стоял вопрос об "оборонительных мероприятиях" на границе Эритреи (тогда итальянской колонии) с Эфиопией. О характере "оборонительных мероприятий" можно судить по сформулированному Муссолини резюме:
Формула Саймона была рассчитана на борьбу против коллективной безопасности. Она означала упорное возвращение к проекту "содружества с Германией", то есть "Пакту четырех". Но открыто проводить такой политический курс было нельзя. Устроенный общественными организациями Англии "Плебисцит мира", в котором участвовало свыше 11,5 млн. человек (примерно столько же голосует на выборах в парламент), показал их единодушную волю противодействовать агрессивным поползновениям фашистских держав. Из них 75% высказались за принятие коллективных мер.
Учитывая обстановку в стране и настроения общественности, правительство Англии решило прикрыть свою политику фальшивым тезисом, будто именно во имя сохранения мира надо "умиротворить" фашистские державы, удовлетворив их "законные" требования.
Политика "умиротворения" находила сторонников и на французской почве. Экономический кризис, вспыхнувший там несколько позже, чем в других капиталистических странах, продолжал бушевать. К началу 88
1935 г. количество безработных, по официальным данным, достигало 500 тыс. человек (в действительности раза в 3 больше). Накал классовой борьбы вместе с рабочими в нее втягивались крестьяне и значительные слои мелкой буржуазии - быстро нарастал. Угроза фашизма, о чем свидетельствовал путч 6 февраля 1934 г.{36}, усилила стремление трудящихся к единству. По инициативе коммунистической партии на базе единого рабочего фронта начал складываться Народный фронт. В этих условиях самые реакционные круги французской буржуазии стали склоняться к мысли о том, чтобы договориться с Гитлером. Во главе внешней политики они поставили Лаваля, сменившего Барту на посту министра иностранных дел.
"Буржуазия может находить себе людей, только выискивая их в помойном ведре, куда социалисты выкидывают своих ренегатов". Эта фраза, сказанная Лавалем еще на заре его карьеры (в ту пору он примыкал к социалистам), оказалась пророческой и для него самого. Ренегат от социализма, он трижды выдвигался буржуазией на пост премьера, 14 раз был министром. Его состояние росло с головокружительной быстротой. Столь же быстро усиливалась к нему ненависть рабочих. Выборы 1936 г. в ряде избирательных округов проходили под Лозунгом "Лаваля - на фонарный столб!". После войны Лаваль бежал в Испанию, но был выдан французским властям. В октябре 1945 г. по приговору Верховного суда его расстреляли как изменника. Хотя приговор был приведен в исполнение, судебный процесс над Лавалем так и остался незавершенным. Невидимые силы искусно удерживали слушание дела в узком русле процессуального кодекса и не позволяли выплескиваться за границы морального осуждения. Бурная и трагическая эпоха, только что пережитая Францией, руинами и тысячами скорбных глаз как бы заглядывала в окна зала заседания. Но множество нитей, связывавших с ней Лаваля, были намеренно отсечены. Склонности и пороки Лаваля суд счел достаточным объяснением преступлений. Бывший премьер и неоднократный министр, проведший половину сознательной жизни в кулуарах парламента, мог бы рассказать многое. Не случайно из состава предъявленных Лавалю обвинений вырублена та часть, которая относилась к периоду до вступления Франции в войну в сентябре 1939 г. Копнув здесь, лопата правосудия немедленно обнаружила бы корни, ведущие к роскошным особнякам Парижа. Вместе с тем именно эти корни питали ненависть Лаваля к демократии, ненависть, которая явилась главной пружиной его преступлений. Таким был человек, которому вручили люртфель министра иностранных дел Франции, выпавший из рук смертельно раненного Барту осенью 1934 г. С появлением Лаваля во главе Кэ д'Орсе Франция вступила на путь "политики двусмысленностей". Объявив себя верным продолжателем дела Барту, новый министр в действительности круто повернул руль внешней политики страны.
"Человек, которому удалось бы обеспечить мир, будет великим человеком века, - рассуждал Лаваль. - Итак, если я договорюсь с Берлином и Римом, то мне больше некого будет бояться. Препятствия? Они могут встретиться со стороны малых и крупных союзников на Востоке и на Балканах, а также со стороны умных дипломатов и левых политических деятелей в самой Франции. Ну что ж, я похитрее их, я их проведу!"
Так излагает Ж. Табуи ход мыслей Лаваля. Его деятельность, полная интриг и фальшивых улыбок и прикрытая красивыми словами о Франции и мире, имела одну цель - договориться с фашистскими державами.
Поворот Франции на путь "умиротворения", подготовленный усилиями реакционных кругов страны, привел ее к заметному сближению с Лондоном в вопросах европейской политики. В начале 1935 г. по инициативе британского правительства состоялась новая англофранцузская встреча. На этот раз Макдональд и Саймон нашли в лице французского премьера Фландена и министра иностранных дел Лаваля близких единомышленников. Своей главной задачей участники переговоров провозгласили, как сообщало официальное коммюнике, осуществление непосредственного и эффективного сотрудничества с Германией.
Итогом встречи явилась обширная программа "умиротворения" Европы. Документ был составлен в выражениях, призванных успокоить общественное мнение, и включал ряд предложений, адресованных Германии. На их основе англо-французская дипломатия рассчитывала заключить сделку с третьим рейхом. В качестве приманки для гитлеровцев Англия и Франция обещали, что при определенных условиях готовы пойти на отмену военных ограничений Версаля и замену их общей конвенцией по "ограничению" вооружений на основе признания равенства прав Германии. Но Германия должна заплатить за это - подписать несколько соглашений, в частности так называемый "Западный воздушный пакт". Его участники - Англия, Франция, Германия, Италия, Бельгия - должны были взять обязательство немедленно помочь своими воздушными силами тому члену пакта, кто станет жертвой неспровоцированного воздушного нападения со стороны другого участника пакта.
Предлагавшийся пакт был типичным для политической архитектуры Запада эпохи "умиротворения". Бросалось в глаза, что в число его участников не был включен Советский Союз. Кроме того, пакт преследовал цель создать заградительную сеть вдоль западных границ Германии, а на востоке оставить небо чистым для нацистских бомбардировщиков. Нетрудно видеть, что создатели пакта использовали в качестве фундамента все тот же замысел сближения с Германией, добавив Бельгию с целью придания проекту "локарнского" оперения. Соорудив вначале крышу, полагали авторы, уже нетрудно будет возвести и стены.
Среди прочих пунктов программы "умиротворения" упоминался "Восточный пакт". Поскольку он пришелся не по вкусу гитлеровцам, английская сторона предложила отказаться от него. Но Франция была связана рядом формальных заявлений о своей позиции по данному вопросу, и резкий отказ от прежнего курса был бы опасен ей по соображениям внутренней политики. В итоге коммюнике содержало фразу о "Восточном пакте", в которую Саймон вписал оговорку: "свободно заключенном". Германия, таким образом, получала и "законное" основание для того, чтобы уклониться от участия в пакте. Английская дипломатия заботливо охраняла интересы гитлеровцев.
Лаваль не менее британского коллеги опасался вызвать гнев в Берлине даже, кратким упоминанием о "Восточном пакте". Как быть? И Лаваль принял беспрецедентное в дипломатической практике решение. 5 февраля в германское посольство в Лондоне явился сотрудник посольства Франции Маржери и выложил начистоту соображения французского министра.
"Что касается Восточного пакта, - записал советник германского посольства Бисмарк, - Маржери... дал понять, что все наследство Барту было менее всего приятно для Лаваля, но что он не мог отказаться от него по соображениям внутренней политики".
Раскрывая гитлеровцам значительно больше, чем рискнул бы сказать в парламенте, Лаваль через Маржери пояснил, что предложение о воздушной конвенции преследовало цель помочь французскому правительству отступить от занятой Барту позиции. Когда конвенция о воздушной безопасности будет заключена, сказал он, это обстоятельство, как только представится возможным, повлечет за собой уже без дальнейших затруднений также взаимопомощь на суше и море.
Таким образом, не безопасность народов Европы, а оформление военного блока с агрессором против СССР лежало в основе программы "укрепления мира", разработанной англо-французскими "умиротворителями".
Советское правительство разгадало тактику "умиротворителей". Полпред СССР в Лондоне И. М. Майский, встретившись с Саймоном 20 февраля 1935 г., без обиняков сказал ему, что упорное противодействие Германии "Восточному пакту" в значительной мере объяснялось "прохладным, если даже не враждебным" отношением к пакту Англии. Когда Саймон стал оправдываться, полпред предложил, чтобы британское правительство еще раз публично заявило о своей поддержке пакта.
"Саймон сразу стал ежиться, - сообщал советский полпред в НКИД. Видимо, мое предложение ему пришлось не совсем по вкусу. Тут вступился Иден и, поддерживая Саймона, стал доказывать, что у британского правительства несколько слабая позиция: оно само ведь не собирается участвовать в Восточном пакте, а Германию должно заставлять к нему присоединиться"{*15}.
Вермахт бьет в барабаны
Сопоставление документов показывает, какую двуличную игру вела англо-французская дипломатия в отношении Советского Союза.
Получив 3 февраля 1935 г. от английского посла Фиппса текст лондонского коммюнике, Гитлер уединился и десять дней никого не принимал. В узком кругу фашистской верхушки лихорадочно обсуждалась дальнейшая тактика. Разумеется, в Берлине "умиротворение" толковали по-своему. Во всей этой программе гитлеровцев интересовал лишь один вопрос - ликвидация "цепей Версаля". Поскольку его гаранты, Англия и Франция, попустительствовали ускоренному "секретному" перевооружению Германии, нацисты все чаще возвращались к мысли - не ликвидировать ли в одностороннем порядке ограничения? От такого шага их удерживала только нерешенность вопроса о Сааре. Это заставляло внешне соблюдать "приличия" в отношении Лиги наций. После возвращения Саара Германии данное препятствие отпало{37}. К тому же лондонская программа предусматривала заманчивые для Германии авансы. Не пришло ли время для создания армии явочным порядком?
Гитлеровцы хотели выяснить в первую очередь, насколько крепко согласие на отмену военных ограничений увязано с другими пунктами программы. После изучения документа и откровенных разъяснений, полученных за кулисами, они поняли, что главным было предложение западных держав заключить "воздушный пакт". Остальные пункты являлись "гарниром" и предназначались для общественного мнения. Ситуация подсказала нехитрый дипломатический ход.
14 февраля Нейрат вручил Фиппсу официальный ответ германского правительства. Оно заявляло о готовности заключить "воздушную конвенцию", а остальные предложения обошло молчанием. В качестве первого шага Берлин предложил Англии начать двусторонние переговоры. Это была грубо сработанная ловушка для Саймона. Заинтересовав перспективой соглашения по вызывавшему беспокойство Англии вопросу (оборона от нападения с воздуха), вбить клин в ее отношения с Францией.
Игра в полной мере удалась. Ответ гласил, что Форин оффис с радостью принимает предложение о германо-английском обмене мнениями в развитие уже имевших место двусторонних переговоров. Одновременно английское правительство сообщило о намерении послать в Берлин для переговоров министра иностранных дел Саймона (прибудет 8 марта). Чтобы скрыть истинную цель встречи, Лондон именовал переговоры "информационными беседами".
Успех превзошел все ожидания гитлеровцев. Впервые за 60 лет министр иностранных дел Англии посетит Берлин!
Ясно выраженное стремление Великобритании к сговору позволило гитлеровцам довести до конца задуманную дипломатическую комбинацию. Опубликование правительством Англии 4 марта "Белой книги", в связи с предстоявшими прениями по бюджету в палате общин{38}, дало повод нацистам "обидеться". На следующий же день Нейрат вызвал Фиппса и сообщил, что Гитлер простудился и вынужден отказать себе в удовольствии принять британского министра. "Дипломатический" характер простуды "фюрера" не вызывал сомнений. Правительству Англии пришлось сделать хорошую мину при плохой игре. Двусторонние переговоры откладывались на неопределенный срок. Лондон оставался "на привязи" у германского МИД.
10 марта гитлеровцы пустили пробный шар. Услужливый корреспондент английской газеты "Дейли мейл" У. Прайс был приглашен к Герингу. Тот заявил, что Германия приняла решение создать военную авиацию. Англия и Франция, пояснил он, предложили ей участвовать в "воздушном пакте" о взаимопомощи. Но как может то или иное государство оказать помощь воздушными силами, не имея их?
В Берлине с нетерпением ждали реакции Лондона. Она оказалась именно такой, на какую рассчитывали. В парламенте Саймон опять заявил о намерении отправиться в Берлин. Гитлеровцы решили, что могут действовать без риска.
16 марта 1935 г. специальные выпуски берлинских газет вышли с сенсационными заголовками: "Великий день в истории Германии", "Отныне смыт позор поражения". Тогда же был опубликован закон о введении всеобщей воинской повинности. В мирное время германская армия будет состоять из 12 корпусов (36 дивизий). По подсчетам английских военных специалистов, новый закон должен был обеспечить рейху 550 - 600 тыс. солдат. (Французская армия располагала 300 тыс.)
"Во второй половине дня в субботу [16 марта], - говорится в подписанном Нейратом меморандуме германского МИД, - рейхсканцлер принял в моем присутствии поочередно французского, английского, итальянского и польского послов, с тем, чтобы лично информировать сих господ о принятом в тот же день на заседании кабинета решении ввести всеобщую воинскую обязанность..."
Как и следовало ожидать, эта новость оказалась для всех послов "неожиданной".
Предположение гитлеровцев подтвердилось. Западные державы ограничились бумажными протестами. Об их тоне говорит, в частности, меморандум, который составил Нейрат после визита к нему Фиппса 18 марта.
"Сегодня меня посетил английский посол и вручил прилагаемую ноту, излагающую позицию британского правительства в связи с законом о расширении вермахта. Я отклонил содержащийся в первом пункте ноты протест по поводу одностороннего введения всеобщей воинской повинности и создания военно-воздушных сил и указал, что во всяком случае, поскольку Межсоюзническая контрольная комиссия установила, что положения Версальского договора, касающиеся разоружения, были выполнены Германией, а другие стороны, подписавшие договор, не выполнили своих обязательств о разоружении, договор был таким образом нарушен.
Я ответил утвердительно на вопрос, содержащийся в последнем пункте ноты, касательно того, намерены ли мы по-прежнему обсудить вопросы, поднятые во франко-английском коммюнике от 3 февраля, оговорив лишь, что должны быть исключены какие-либо предполагаемые дискуссии по вопросу - имели ли мы право ввести у нас всеобщую воинскую повинность. Английский посол тогда сказал, что, как он понимает, в этих обстоятельствах визит английских министров, который был уже согласован, состоится 24-го и в последующие дни".
Английский "протест" поверг в изумление даже гитлеровцев. После случившегося британские министры просили "фюрера" соблаговолить принять их в Берлине!
Закон от 16 марта 1935 г. означал односторонний разрыв Версальского договора и переход Германии к открытому вооружению. "Субботний сюрприз" Гитлера явился прямым результатом политики "умиротворения". Подчеркивая ответственность, которая ложилась на Англию, "Правда" писала:
"Если германское правительство демонстративно отвергло какие бы то ни было гарантии безопасности и бешено вооружается, чтобы навязать Европе новую войну, то оно осмелилось на этот шаг только благодаря позиции британского империализма... Английский империализм всеми силами мешает согласованным действиям тех, для кого вооружение фашистской Германии является непосредственной опасностью..."{*16}
Инцидент в Уал-Уал: волк и ягненок
Генерал Де Боно, министр колоний, прибыл во дворец "Палаццо Венеция" для беседы с глазу на глаз с Муссолини. Участник пресловутого "похода на Рим" в 1922 г., ознаменовавшего установление в стране фашистского режима, он был на "ты" с итальянским диктатором. "Слушай, - сказал генерал, - если там будет ;война и если ты считаешь меня достойным и способным, честь руководства кампанией ты должен предоставить мне".
Речь шла об Эфиопии. Зная о замыслах "дуче" и тех, кто вдохновлял его политику, Де Боно спешил использовать случай в своих честолюбивых целях. В прошлом глава фашистской милиции, один из организаторов убийства Матеотти{39}, он рассчитывал блеском военных побед прикрыть грязное пятно в своей биографии.
"Дуче пристально посмотрел на меня, - пишет Де Боно в своих мемуарах, и сразу ответил:
- Разумеется.
- Ты не считаешь меня слишком старым? - спросил я.
- Нет, - ответил он, - потому что мы не должны терять времени.
С того момента у дуче окончательно сложилось мнение, что дело должно быть урегулировано не позже 1936 г... Стояла осень 1933 г. Дуче никому не сообщал о будущих операциях в Восточной Африке; только он и я знали о том, что должно произойти".
Так было положено начало практической подготовке разбойничьего нападения на Эфиопию.
Трагедия Эфиопии, ставшей жертвой итало-фашистской агрессии, имеет свою полную драматизма предысторию. С конца XIX века Эфиопия оказалась окруженной стаей империалистических хищников, поделивших между собой африканский континент. Вскоре большая, хорошо вооруженная итальянская армия двинулась к сердцу страны. Но мужественный народ, поднявшийся на защиту своей независимости, нанес сокрушительное поражение агрессорам. В 1896 г. в битве при Адуа итальянская армия была наголову разбита. В один день она потеряла столько же солдат, сколько за все войны Рисорджименто{40}, вместе взятые. После этой победы Эфиопия "появилась" на политической карте мира.
В последующие десятилетия жизнь страны протекала в узком и полном опасностей русле, созданном борьбой и соперничеством империалистических держав. В 1919 г. Италия предложила Англии совместно разделить Эфиопию. В 1921 г. англичане попытались получить крупную концессию на строительство плотины у озера Тана. Франция парировала их попытки. В 1923 г. Италия добилась принятия Эфиопии в Лигу наций. Новое секретное соглашение О. Чемберлена и Муссолини в декабре 1925 г. о разделе страны было разоблачено французской печатью и потерпело провал. Италия стала изыскивать иные пути для реализации своих замыслов. В 1928 г. она заключила с Эфиопией договор о "дружбе".
Тем временем в Эфиопию "мирно" проникали французские, итальянские, английские, американские и прочие фирмы. В 1930 г. в Аддис-Абебу для "упорядочения" ее финансов прибыл американский советник Колсон. "Цезарь в Абиссинии" - так назвал его один из биографов.
Казалось бы, мало связанное с Эфиопией событие - крушение биржи в Нью-Йорке осенью 1929 г. - открыло еще одну черную страницу в судьбе далекого от США африканского государства. Борьба за рынки и сферы влияния в Эфиопии резко усилилась в годы мирового экономического кризиса. Каждая из империалистических держав стремилась вытеснить конкурентов и обеспечить себе преимущественные права. Необычайную активность развила Япония. Ее товары составляли 60% импорта страны, а ввоз текстиля - 80%.
Первые удары кризиса начали сотрясать экономику Италии еще в 1926 1927 гг. Обнищание трудящихся, миллионная армия безработных, массовое разорение мелких и средних предпринимателей, даже крупнейшие банки и тресты находились на грани банкротства, - таковы внешние рамки катастрофы, постигшей страну. Внутри этих рамок - страдания, отчаяние и гнев миллионов людей, широкое распространение антифашистских настроений. Итальянская компартия направляла борьбу рабочих против антинародного режима.
Спасая власть буржуазии, фашистское правительство прибегло к жестоким репрессиям против коммунистов. Рабочие были насильственно объединены в "корпорации"{41}. Огромные средства расходовались на приобретение акций и облигаций кредитных и промышленных предприятий, избавляя их от петли банкротства, Фашистское государство становилось акционером или собственником многих предприятий в ряде отраслей, занимавших ведущее положение. Кучка крупных монополистов, действуя за его спиной, фактически сосредоточивала в своих руках управление всей экономикой страны.
Большой мастер спектаклей "для толпы", Муссолини для укрепления личного престижа разыграл очередной фарс с "плебисцитом". В конце 1933 г. парламент был распущен. Новые выборы были назначены на март 1934 г. Техника проведения "тайного голосования" обеспечивала фашистам успех. Избиратели получали два бюллетеня: один - с зеленой, белой и красной полосами (цвета государственного флага) и словом "да", другой - чистый лист бумаги означал "нет". Избиратель мог зайти в кабину и там опустить в урну тот или иной листок. На этом "тайна" голосования кончалась. Неиспользованный бюллетень надлежало сдать офицеру фашистской милиции, стоявшему у выхода. Но даже в таких условиях рабочие Милана - столицы промышленного севера - бросили "дуче" свыше 5 тыс. бюллетеней с безмолвным, но решительным "нет!"
В годы кризиса все явственнее проступали агрессивные устремления итальянского империализма, "обиженного" в Версале и требовавшего нового передела мира.
"Италия является больше островом, чем полуостровом... она вытянута в направлении к берегам и сердцу Африки... Исторические цели Италии имеют два имени: Азия и Африка... - говорил Муссолини в одной из речей. - Италия скорее, чем какая-либо иная страна, способна более полно ввести Африку в круг цивилизованного мира. Позиция Италии в Средиземном море, которое снова приобрело свою историческую функцию соединения Запада и Востока, делает выполнение этой задачи ее правом и долгом. Мы не добиваемся привилегий или монопольного положения, но мы желаем и требуем, чтобы те, кто "успел", кто насытился и настроен консервативно, воздержались от попыток преградить эту культурную, политическую и экономическую экспансию фашистской Италии".
Относительная слабость экономики и необеспеченность некоторыми важными видами стратегического сырья удерживали фашистскую Италию от единоборства со своими соперниками. Приход гитлеровцев к власти был воспринят Муссолини с радостью. Муссолини видел в этом укрепление "престижа" фашистского режима, родоначальником которого он считал себя. Правда, возникала угроза столкновения интересов в Центральной Европе и на Балканах. Но, с другой стороны, появление реваншистской Германии связывало руки Франции, главному конкуренту Италии на Средиземном море. Острые экономические и внутриполитические трудности толкали Италию искать выход на путях военных авантюр. Новая расстановка сил в Европе, отказ западных держав от коллективной безопасности и заигрывание с фашистскими государствами открывали благоприятные возможности для их осуществления. "Дуче" решил, что приближается время для претворения в жизнь давнего плана захватить Эфиопию.
Осенью 1933 г. Италия стала готовиться к агрессии. В начале 1934 г. командующего итальянским королевским корпусом в Эритрее и одновременно военного атташе в Аддис-Абебе (весьма любопытное сочетание должностей!) полковника Витторио Руджеро вызвали в Рим для "консультаций". Содержание этих бесед стало известно намного позже. Ему поручили приступить к проведению программы политических подрывных действий в Эфиопии. Он должен был по сигналу из Рима обеспечить повод для открытия военных действий.
Примерно в то же время генерал Байстрокки, заместитель военного министра, получил указание Муссолини разработать план быстрого захвата Эфиопии. Генерал высказывал опасения: подобная операция вдали от Италии, когда войска и вооружение надо перебрасывать через Суэцкий канал, ключи от которого находились у Англии, создаст слишком рискованную ситуацию. "Дуче" возразил: приказ о наступлении будет дан лишь тогда, когда в результате предпринятых политических акций "ни демократии с зависимыми от них странами - Малой Антантой, ни Германия не смогут создать ни малейшей помехи".
Это заявление свидетельствует не только о намерении итальянского диктатора совершить "боевые подвиги", лишь убедившись в их полной безопасности. Оно говорит также о том, что исходным моментом являлась вера в безнаказанность агрессии.
Весной 1934 г., как раз в те дни, когда Муссолини распространялся о "долге" Италии ввести Африку "в круг цивилизованного мира", в "Палаццо Венеция" состоялось секретное заседание. К "дуче" были вызваны начальник штаба генерал Бадольо, министр колоний Де Боно и заместитель министра по иностранным делам Сувич (портфель министра иностранных дел принадлежал самому Муссолини). На повестке стоял вопрос об "оборонительных мероприятиях" на границе Эритреи (тогда итальянской колонии) с Эфиопией. О характере "оборонительных мероприятий" можно судить по сформулированному Муссолини резюме: