Страница:
Вот в такой-то обстановке он начал незаметно просовывать газету ей под мышку, а она проделывала ту же процедуру с ним. Обмен вполне уложился в две минуты, в течение которых поезд следовал от станции до станции. Теперь оба агента стояли, будто ничего не произошло. Она продолжала разглядывать рекламу, радуясь, что все прошло гладко, и с нетерпением ожидая, когда же состав, наконец, прибудет на «Лубянку». Почувствовав, что поезд начинает тормозить, Елена напряглась, готовясь к напору толпы и так и не взглянув на своего связника. В другом конце переполненного вагона Елены стояли Юсуфов и агент ФСБ Грызлов, блондин плотного телосложения с невыразительными чертами лица. Они следовали за ней всю дорогу от ее квартиры. Опытный взгляд Юсуфова проследил за точно выполненной передачей, после чего он кивнул Грызлову, а тот наклонил голову в ответ. С этого момента процедура была стандартной.
К этому времени Грызлов служил во Втором управлении уже пять лет и постоянно искал возможности получить повышение – стать вторым заместителем Юсуфова. В карьере наступил двухлетний застой, а ему страшно хотелось завоевать уважение жены, да и прибавка к жалованью не помешала бы. Он пытался откладывать на новый телевизор с широким экраном, который, в общем-то, был им не по карману. Несмотря на то что супруга преподавала в Инженерном институте, зарплата у нее была тоже небольшая. Грызлов верил, что если он успешно справится с этим заданием, то заслужит похвалы начальства, а то и вожделенное повышение. Он знал, что толпе с ним не справиться, поэтому, когда поезд подходил к платформе, по-прежнему не спускал с Елены глаз.
Юсуфов с любопытством разглядывал агента ЦРУ, поскольку никогда его раньше не видел. Он знал в лицо практически всех шпионов в американском посольстве, работающих под дипломатическим прикрытием, этот же был какой-то новенький. Человек, одетый в самую обычную черную кожаную куртку, как и практически половина мужчин в вагоне, поскольку такие куртки сейчас были в моде, все время вертелся, выделяясь среди окружающих, а это было глупо. Да и вообще он был как-то не очень похож на типичного агента, поскольку имел рыжеватую шевелюру и носил остроконечную бородку. «Странно», – подумал Юсуфов, готовясь арестовать шпиона и заполучить переданную ему газету.
Когда поезд с грохотом ворвался на станцию «Лубянка» и начал тормозить, Джо Брентано знал, что ему следует делать. Но он испытывал страшное неудобство, поскольку у него сильно чесались голова и лицо, но почесаться было никак нельзя, поскольку могли съехать парик и бородка. А все этот проклятый косметический клей! Джо должен вести себя спокойно, делать вид, будто он иностранец, занимающий солидную должность в американской компании, выполняющей важные заказы российского правительства. Он сам все это придумал, не сообразив, что в вагоне жара и он вспотеет, а соответственно появится зуд. Впрочем, вытерпеть можно, скоро ему выходить.
Поезд, наконец, остановился, и началась толкучка. Одни выходили, другие пытались войти. Немилосердно толкая друг друга, пассажиры в душе проклинали соседей, наступающих им на ноги. Брентано даже не взглянул на свою связную, когда их буквально вынесло на платформу. Он вместе с другими пассажирами тут же направился к выходу, крепко зажимая под мышкой сложенную газету и чувствуя, что она чем-то неуловимо отличается от той, которую отдал он. Сзади его постоянно толкали, он не имел возможности определить, есть ли за ним слежка. Слишком много народу вокруг. Но ничего, он об этом позаботится, как только окажется на улице и пойдет заранее продуманным путем – по тихой улочке, где сразу можно будет заметить даже самого неприметного человека. Поднимаясь на эскалаторе, он снова и снова продумывал дальнейший путь. Юсуфов, отделенный от преследуемого шпиона с бородкой всего тремя пассажирами, не спускал с него взгляда и тогда, когда они, наконец, оказались на улице. «Да этот парень просто дурак, – подумал Илья Васильевич. – Легкая добыча». Елена направилась к выходу на другом конце платформы, запруженной людьми, и встала в очередь на эскалатор. Наконец, ее буквально вытолкнули на движущиеся ступеньки. Теперь ей оставалось лишь выбраться на улицу и смешаться с прохожими. Газету и сумочку она по-прежнему крепко прижимала к себе. «Связной оказался довольно неплох, – думала она. – Даже я ничего не заподозрила бы». Это было отрадно. Она попыталась расслабиться и слиться с окружающими.
Но почему до сих пор молчит Алексей? Они занялись любовью, и это было просто восхитительно, а потом он отправился в Ленинскую библиотеку. Однако вечером домой он не вернулся и не позвонил. Его мобильный был отключен, она пыталась связаться с ним четырежды, но все напрасно. Конечно, его работа частенько требовала долгих отлучек, но звонил он обязательно. Елена была уверена, что вечером муж обязательно позвонит. Перед его отлетом в Нью-Йорк на встречу с этим… как его?… ах да, Форсайтом, они могли бы устроить романтический ужин и провели бы вместе, по крайней мере, одну ночь. Но сейчас она постаралась отогнать эти мысли и решила зайти в ЦУМ на Красной площади. Знакомая продавщица Ольга накануне рассказала, что сегодня они должны получить новую партию платьев от Оскара де ла Рента. Разумеется, это возможно только в том случае, если она ухитрится поймать такси, что в это время дня и в этом месте сделать очень трудно.
Слава богу, дождь кончился и снова выглянуло солнце. Надо же, Брентано забыл свой зонтик. Казалось бы, такая простая вещь, а он взял да и лопухнулся. Впрочем, теперь это не имело значения. Зонтик оказался не нужен, и Брентано, смешавшись с толпой, пошел по Лубянской площади по направлению к Театральному проспекту, где постоянно полным-полно туристов, затем свернул в Большой Черкасский переулок, где, как он знал, всегда бывало малолюдно. Его так и подмывало взглянуть, что же такое он несет в газете, но Джо сдержал себя.
Человек, похожий на солидного бизнесмена, дошел до улицы Ильинка и свернул направо, в Никольский переулок, как раз там, где находилась небольшая синагога. Как он и предполагал, здесь было практически безлюдно и тихо, даже шум автобусов сюда не доносился. Брентано был просто одним из прохожих, оказавшихся в этот час в этом месте.
Юсуфов, стараясь не бросаться в глаза, следовал по другой стороне улицы в полуквартале от Брентано. В своем плаще он совершенно не отличался от окружающих и постепенно начал сокращать разделяющее их расстояние, на случай, если придется догнать и задержать шпиона. Рыжий был в контакте с Еленой Ванеевой, и уже одно это делало его возможным агентом ЦРУ, но наверняка сказать было невозможно. Больше всего на свете Илье Васильевичу хотелось выяснить, что же такое вложено в эту самую газету. Ничего, придется потерпеть. Сейчас он следит за шпионом – это ясно как день – и в Лубянской тюрьме, не больно-то приятном местечке для любого подозреваемого, все равно так или иначе вытянет из него информацию. Ну, Христенко, ну, предатель. Давно следовало приглядывать за ним поплотнее.
«Ладно, об этом потом», – подумал Илья Васильевич, ощущая тяжесть «дерринджера» на бедре. Он был одним из немногих, кто пользовался этим оружием, именно оно было у него самым любимым. Юсуфов вообще любил быть не таким, как все остальные. Именно это делало его особенным и отличало от стада. Может быть, перед тем как президент Лавров улетит в Женеву, он успеет попасть к нему на прием и рассказать о заговоре, обеспечив тем самым назначение на пост начальника Второго главного управления.
Заметив идущего за ним по противоположной стороне улицы Юсуфова, Брентано похвалил себя за внимательность. Нет, в метро он его не просчитал, но разве в такой толпе кого-нибудь выделишь взглядом? Все шло, как он и планировал, – тихая улочка, где каждый прохожий на виду, а уж человека из ФСБ он чуял за милю, как переодетого копа в балтиморском гетто. Но откуда же они узнали? Происходило что-то такое, что ему страшно не нравилось, но сейчас было не время раздумывать об этом. Впереди показалось здание, также являющееся частью заранее продуманного плана. Войдя в подъезд, через обширный холл можно было выйти через черный ход. Джо через плечо бросил мимолетный взгляд на русского агента, как раз пересекающего Ипатьевский переулок возле церкви, и понял, что расстояние между ними сокращается.
Брентано как ни в чем не бывало вошел в подъезд. Стоило ему оказаться вне поля зрения преследователя, как он пулей метнулся к черному ходу, выводящему в переулок. Сейчас ему позавидовал бы любой бегун-олимпиец. Он знал, что русский агент найдет вестибюль пустым и растерянно замечется, потом, возможно, заметит черный ход и выскочит следом за Джо, не зная, куда бежать дальше – направо или налево, поскольку, пока он оглядывался, Брентано уже успел воспользоваться черным ходом другого здания.
Оказавшись в вестибюле, Юсуфов чертыхнулся. Он метнулся направо и инстинктивно сделал правильный выбор. Там оказался черный ход, ведущий в здание. Шпион наверняка им воспользовался. В вестибюле несколько жильцов дожидались лифта, но черный ход казался более логичным путем отхода для человека, пытающего скрыться. Юсуфов бросился туда и оказался на соседней улице, среди людей, спешащих домой. Он мгновенно обшарил улицу взглядом, но преследуемого нигде не было видно.
Слава тебе, Господи, наконец-то можно спокойно почесаться, подумал Брентано, поспешно преодолев несколько кварталов. Он стащил с головы парик, отклеил бородку и рассовал их по карманам. После этого снял куртку, вывернул ее наизнанку и теперь оказался в красном вязаном жакете. Больше Джо ничем не был похож на того человека, за которым следил агент ФСБ. Этот русский, который считал себя таким крутым, на самом деле никуда не годился, и Брентано, не теряя времени, приступил к осуществлению финальной части плана. В двух улицах отсюда, на площади Революции, помещался офис агентства, занимающегося передачей бандеролей и посылок по всему миру. Он уселся в кресло, развернул газету и увидел вложенную в нее коробочку с диском. Затем Джо подошел к клерку и решил воспользоваться возможностью попрактиковаться в русском:
– Я хотеть отправить пакет в Нью-Йорк, – начал Брентано. – Поможете упаковать?
Клерк улыбнулся:
– Вы, должно быть, американец, да?
– Ладно, ребята, настанет день, и вы меня от своего не отличите, – огорчился уже по-английски Брентано.
Елене все же повезло с такси – это оказался новенький «мерседес». Она вышла из машины возле ЦУМа, где всегда было многолюдно. Особенно на площади перед универмагом – самым популярным местом у состоятельных русских дам, которые могли щеголять там друг перед другом в дорогих шубах и высоких сапогах. Она шла к входу в магазин, предвкушая, как сейчас подберет себе что-нибудь из новой коллекции Оскара де ла Рента, о чем давно мечтала, но не могла найти ничего подходящего. Интересно, правду ли говорила продавщица Ольга насчет новых поступлений? Может, хоть сегодня повезет.
– Госпожа Иванова? – окликнули ее сзади. Она остановилась, обернулась, удивляясь тому, что окликнувший ее человек не воспользовался фамилией, которую она носила всю жизнь.
– Да?
Грызлов с застенчивым видом, теребя в руке шляпу, сказал:
– Я – Сергей Борисович Грызлов из Второго главного управления. Вы работаете на четвертом этаже, а я – на втором, в Управлении военной контрразведки. Так что мы с вами, можно сказать, коллеги.
Она улыбнулась:
– Что, собственно, вам угодно?
– Прошу прощения за беспокойство. У нас есть основания полагать, что вы узнаете человека, которого задержал полковник Юсуфов, и поможете допросить его. Не исключено, что вы могли видеть его где-то раньше. Поверьте, это займет буквально несколько минут.
Она увидела, как к тротуару подрулила машина, за рулем которой сидел мужчина в кожаной кепке.
– Ну, разумеется. Всегда рада помочь.
– Мы будем вам крайне признательны.
Глава 8
Номер Алекса в отеле «Националь» был не менее роскошен, чем прежний, в «Метрополе». Он стоил около тысячи пятисот долларов в сутки, сумму совершенно умопомрачительную, по понятиям Алекса, но он, следуя совету Шометта, сегодня снял этот номер и заплатил вперед наличными. В апартаментах были расписные потолки и французская антикварная мебель. Наверняка это по достоинству оценили бы по-настоящему богатые люди, пожелай счастливчик, снявший номер, устроить прием и блеснуть своим богатством и властью. Рене считал, что выкинуть такой финт имеет смысл, поскольку Алекс выдавал себя за одного из будущих участников предстоящего голосования по «Глоба-Линк», и с этим нельзя было не согласиться.
Алекс схватился за мобильник и бросил взгляд на часы. Было десять вечера.
– Да, совершенно верно, один до Архангельска. Только вы не смогли бы придержать его, а то я еще не знаю, когда точно смогу выехать?
– Михаил Михайлович Филиппов?
– Совершенно верно. Я заплачу наличными прямо в кассу перед отправлением.
– Отлично. Спасибо.
Он отключил телефон, отложил его, открыл атташе-кейс, отодвинул пояс с деньгами и «глок-26». На дне кейса лежал желтый конверт с досье. Алекс уселся в кресло у торшера и начал читать справку о Владимире Юрьевиче Румянцеве, сопредседателе правления фирмы «Спейс-Диск».
Владимир Юрьевич Румянцев, родившийся 12 октября 1938 года, был единственным сыном Надежды Павловны и Юрия Яковлевича Румянцевых. Его деды и бабки находились в дальнем родстве с Николаем II и во время Октябрьской революции 1917 года вынуждены были бежать в Париж. Однако их сын, отец Владимира Юрьевича Румянцева, вернулся в коммунистическую Россию вскоре после разгрома белого движения. Он отрекся от эмиграции и после смерти Ленина во всем помогал Сталину. В конце концов он стал членом Политбюро.
Тем временем его сын Владимир Юрьевич учился в Московском государственном университете, самом престижном вузе страны, на факультете журналистики, и после смерти Сталина в 1953 году стал одним из ведущих советских пропагандистов. Он писал речи для Леонида Брежнева, которого сменил Андрей Черненко. После недолгого пребывания этого старикана посту генсека Владимир продолжал работать с Юрием Андроповым и Михаилом Горбачевым.
Ко времени смерти своего отца в 1972 году и матери в 1980-м Румянцев уже занимал пост начальника отдела пропаганды Гостелерадио. Он женился на Марине Клебановой и в 1974 году, через два года после смерти отца, был избран членом Политбюро, в то время возглавляемого Брежневым. Помимо роскошной квартиры в Москве на Кутузовском проспекте, Румянцеву была выделена большая дача в Сестрорецке, к северу от Санкт-Петербурга, где он и проживает с женой в настоящее время.
Его брак с Мариной Клебановой оказался неудачным с самого начала, и Владимир начал пить. Он частенько бил супругу, знакомые не раз видели ее в ссадинах и синяках. Но она никогда не жаловалась на мужа. Мария проживает в собственной части дома, состоящей из восемнадцати комнат. Кроме того, на участке имеется отдельно стоящий дом для гостей из восьми комнат, яхта в собственном доке на Неве и охотничьи угодья, круглосуточно охраняемые группой из шести охранников с питбулями.
Румянцев давно дружит с Андре Робеспьерром, они часто бывают друг у друга в гостях и по этому поводу всегда устраивают торжественные приемы. У них много общих интересов, от охоты до совместной деятельности по обеспечению финансового доминирования «Глоба-Линк» при содействии крупнейших корпораций и мировых политических лидеров. Его личный секретарь, Светлана Нармонова, проработала с ним последние десять лет и пользуется его полным доверием. Как она попала на эту должность, неизвестно, но эта женщина родом из небогатой семьи. Светлана проживает там же, на даче, и при необходимости сопровождает шефа в деловых поездках. Нармонова никогда не была замужем, считается, что она иногда оказывает шефу услуги сексуального характера. Впрочем, такого рода информация никогда подтверждена не была.
Внезапно послышался какой-то шум, потом он повторился – как будто в тишине номера металлом скребли по металлу. Замок провернулся, опустилась ручка двери. Алекс вскочил с кресла и едва не бросился вперед, но остановился и взглянул на часы Алексея. Как раз наступило время, когда горничная должна стелить постель. Он вернулся в кресло и принял как можно более беспечный вид, как будто ожидал этого визита.
– Прошу прощения, – послышался мужской голос, сопровождаемый негромким стуком по дверному косяку.
– Да? – отозвался Алекс, не поднимая головы. А когда поднял, то был просто потрясен, поскольку видел в материалах Христенко фотографию Андре Робеспьерра.
Робеспьерр по-прежнему стоял в дверях. Во взгляде его явственно читалось и одобрение, и снисходительность. Тот же странный коктейль чувств присутствовал и в его тоне, когда он продолжил говорить:
– Я как раз собирался поужинать и тут вспомнил, что мы с вами живем в одном отеле. Мой номер на седьмом этаже. Простите, я вас не отвлекаю?
– Ну что вы, разумеется, нет.
– Вы ожидали, что я вступлю с вами в контакт?
– Да, но не таким образом.
– Но все же вы ожидали нашей встречи?
Алекс разглядывал высокого худощавого человека. Этот могущественный финансовый воротила в свои шестьдесят четыре года выглядел страшно изможденным, одежда висела на нем, как на вешалке. С виду он казался очень хрупким, особенно учитывая легкую проседь, выпирающие скулы и узловатые, длинные, тонкие пальцы человека, страдающего артритом. Тем не менее Алекс знал о нем, одном из богатейших людей в мире, достаточно, чтобы тот произвел на него впечатление.
– Да, – ответил Алекс.
Робеспьерр с легкой улыбкой заметил:
– У вас голос типичного банкира, в отличие от меня, хотя у нас общие финансовые интересы.
– «Евро-Свисс»? Да, этот банк мне знаком.
– Равно как и ваш – мне, господин Филиппов.
Посетитель прикрыл за собой дверь.
– Позволите присесть?
– Разумеется. Гость сел, скрестил ноги и обвел взглядом номер.
– Партнеры по бизнесу сообщили мне, что на предстоящей встрече вы намерены голосовать против. Это правда?
– Да, правда, – отозвался Алекс, в упор глядя на финансиста.
– Со мной сопровождающий. Он ждет в коридоре за дверью. Но я подумал, что нам с вами лучше побеседовать приватно, как банкиру с банкиром.
Елена не имела ни малейшего представления о том, что ее пытают. В сущности, она вообще ни о чем не имела представления, поскольку ничего не чувствовала. По словам врача, объяснившего все Юсуфову, суть процедуры состояла в том, чтобы лишить человека всех природных чувств: зрения, осязания, слуха, обоняния и вкуса. Сейчас женщина пребывала в бездонной пустоте. Подобная техника в прежние времена иногда использовалась в психиатрии, при этом пациенты подвергались шоковой терапии в емкости с водой. Но это было слишком грубо, и с тех пор наука ушла далеко вперед. Елена понятия не имела, что она, обнаженная, лежит в контейнере с тепловатой грязью, по температуре точно соответствующей температуре ее тела. Ее руки и ноги были широко разведены в стороны и зафиксированы ремнями в неподвижном положении, тело почти полностью погружено в грязь за исключением лица, чтобы она могла дышать. В помещении царила абсолютная темнота, даже тоненький лучик света не пробивался снаружи.
Елена, напичканная лекарствами, не могла.произнести ни слова, хотя, придя в себя после глубокого забытья, и пыталась заговорить. Правда, она не была уверена, удалось ли ей это сделать… Впрочем, как и ни в чем другом. Однако никакая наука не могла заставить ее перестать думать, чем она и занялась, как только вернулось сознание. Жива она или нет? С уверенностью этого сказать было невозможно. «Может быть, смерть выглядит именно так?» – спросила она себя. Может быть, на Лубянке ее отравили, когда она попросила чашку чаю, ожидая, когда Юсуфов попросит ее помочь опознать человека, за которым он якобы следил. Впрочем, чай на вкус был самым обычным, а потом она ничего не помнила вплоть до настоящего момента.
«Так, может, я и в самом деле мертва? – снова задала себе вопрос Елена. – Может, именно так и выглядит потусторонний мир – абсолютное ничто, где ты полностью лишен всех ощущений и чувств, не чувствуешь ни боли, ни удовольствия, словом, ничего, кроме подвешенного состояния. Может, Господь уже переговорил со мной и наградил этим ощущением абсолютного покоя?»
Но почему же тогда она сохранила способность мыслить? Ведь Елена помнила связного в метро, платье от Оскара де ла Рента, которое хотела купить, как и то, что Алексей до сих пор так и не позвонил. Но ведь если она спокойно думает о подобных вещах, то как же она может быть мертвой?
«Погоди-ка, – одернула она себя. – Но ты ведь дышишь!» В этом она была уверена. А если так, то тело сохранило и другие функции. Придя к такому выводу, она попыталась пошевелить руками, но ничего не почувствовала. То же самое оказалось и с ногами. Хотя Елена и пыталась изо всех сил пошевелиться, ничего не выходило. Да, похоже, действует лишь ее разум, да и это может ей только казаться. Ощущение окружающего «ничто» не проходило, но все же она вроде бы была жива. Или считала, что жива.
Елена вынуждена была признаться себе в том, что, возможно, бредит. В голове у нее хороводом проносились картинки из далекого детства. Вот мама рвет цветы на лесной поляне, а кругом высятся огромные деревья. Да, себя она тоже видела, тогда ей было восемь лет. Мама позвала ее и спросила, что она хочет на завтрак. А еще перед мысленным взором всплыла Яна, их домработница, которая всегда так хорошо к ней относилась.
Елена всегда удивлялась, почему это у них есть домработница, в то время как большинство остальных людей живут очень скромно. У нее даже был репетитор, Валера, который занимался с ней историей, чтением и арифметикой. Вот почему она знала больше других девочек, вместе с которыми ходила в школу. А бабушка и дедушка, который давным-давно умер, – почему они так часто смеялись, гладили ее по головке и дарили разные подарки? Может, так и должно быть перед смертью? Начинаешь вспоминать прожитую жизнь, заново просматриваешь собственное прошлое и видишь, что в нем было чудесно, а что – ужасно. Какие ты совершала ошибки, о которых стоит пожалеть. Вспомнились вдруг дедушкины похороны и то, как она все время плакала, не понимая, почему он больше не движется.
Елена чуть было не заплакала, но и это у нее не получилось. Она могла только думать. И чем больше она думала, тем сильнее впадала в панику, поскольку теперь была по-настоящему испугана. «Кричи, – приказала она себе. – Кричи!» И она изо всех сил пыталась закричать, но ничего не выходило. От потрясения у нее по спине пробежал холодок, а из глаз неожиданно потекли слезы, которые тут же смешались с неподвижной грязью. «Попробуй еще! Кричи!» И Елена пробовала и пробовала закричать, но все было напрасно.
Алекс достал из холодильника-бара виски, содовую и налил порцию Робеспьерру, который по-прежнему наблюдал за ним, развалившись в кресле и скрестив ноги. Воцарилось молчание. Робеспьерр изучал Алекса, который буквально чувствовал на себе взгляд тощего миллиардера и размышлял о намерениях «Глоба-Линк». Да, в мире все меняется, изменения будут наслаиваться одно на другое, и так до тех пор, пока не произойдет окончательное слияние всех мировых корпораций в единое целое.
Но тогда уже будет поздно пытаться препятствовать этому процессу, происходящему сначала на национальном уровне, а потом и на международном. Любой мало-мальски разумный человек без труда понял бы, к чему все это приведет, и тем не менее никто так и не высказался негативно по этому поводу. Поэтому Алекс был уверен в том, что, узнав о его намерении голосовать против, остальные участники сговора будут просто в шоке, получив удар ниже пояса. Именно поэтому Робеспьерр, генеральный директор банка «Евро-Свисс», явился сюда, чтобы переубедить господина Филиппова.
Алекс передал гостю стакан.
– Благодарю вас, – кивнул банкир, не сводя взгляда с лица Алекса. – Я все никак не могу понять, то ли вы подпали под влияние какого-то религиозного культа, то ли попросту недопонимаете смысла происходящего. Возможно, из-за какого-то изъяна в воспитании.
– То есть вы ведете к тому, что меня можно по суду признать невменяемым, после чего мой голос утратит значение. Да, конечно, можете попробовать, но вряд ли из этого что-нибудь получится, несмотря даже на то, что вас поддержит часть так называемой прогрессивной мировой общественности.
К этому времени Грызлов служил во Втором управлении уже пять лет и постоянно искал возможности получить повышение – стать вторым заместителем Юсуфова. В карьере наступил двухлетний застой, а ему страшно хотелось завоевать уважение жены, да и прибавка к жалованью не помешала бы. Он пытался откладывать на новый телевизор с широким экраном, который, в общем-то, был им не по карману. Несмотря на то что супруга преподавала в Инженерном институте, зарплата у нее была тоже небольшая. Грызлов верил, что если он успешно справится с этим заданием, то заслужит похвалы начальства, а то и вожделенное повышение. Он знал, что толпе с ним не справиться, поэтому, когда поезд подходил к платформе, по-прежнему не спускал с Елены глаз.
Юсуфов с любопытством разглядывал агента ЦРУ, поскольку никогда его раньше не видел. Он знал в лицо практически всех шпионов в американском посольстве, работающих под дипломатическим прикрытием, этот же был какой-то новенький. Человек, одетый в самую обычную черную кожаную куртку, как и практически половина мужчин в вагоне, поскольку такие куртки сейчас были в моде, все время вертелся, выделяясь среди окружающих, а это было глупо. Да и вообще он был как-то не очень похож на типичного агента, поскольку имел рыжеватую шевелюру и носил остроконечную бородку. «Странно», – подумал Юсуфов, готовясь арестовать шпиона и заполучить переданную ему газету.
Когда поезд с грохотом ворвался на станцию «Лубянка» и начал тормозить, Джо Брентано знал, что ему следует делать. Но он испытывал страшное неудобство, поскольку у него сильно чесались голова и лицо, но почесаться было никак нельзя, поскольку могли съехать парик и бородка. А все этот проклятый косметический клей! Джо должен вести себя спокойно, делать вид, будто он иностранец, занимающий солидную должность в американской компании, выполняющей важные заказы российского правительства. Он сам все это придумал, не сообразив, что в вагоне жара и он вспотеет, а соответственно появится зуд. Впрочем, вытерпеть можно, скоро ему выходить.
Поезд, наконец, остановился, и началась толкучка. Одни выходили, другие пытались войти. Немилосердно толкая друг друга, пассажиры в душе проклинали соседей, наступающих им на ноги. Брентано даже не взглянул на свою связную, когда их буквально вынесло на платформу. Он вместе с другими пассажирами тут же направился к выходу, крепко зажимая под мышкой сложенную газету и чувствуя, что она чем-то неуловимо отличается от той, которую отдал он. Сзади его постоянно толкали, он не имел возможности определить, есть ли за ним слежка. Слишком много народу вокруг. Но ничего, он об этом позаботится, как только окажется на улице и пойдет заранее продуманным путем – по тихой улочке, где сразу можно будет заметить даже самого неприметного человека. Поднимаясь на эскалаторе, он снова и снова продумывал дальнейший путь. Юсуфов, отделенный от преследуемого шпиона с бородкой всего тремя пассажирами, не спускал с него взгляда и тогда, когда они, наконец, оказались на улице. «Да этот парень просто дурак, – подумал Илья Васильевич. – Легкая добыча». Елена направилась к выходу на другом конце платформы, запруженной людьми, и встала в очередь на эскалатор. Наконец, ее буквально вытолкнули на движущиеся ступеньки. Теперь ей оставалось лишь выбраться на улицу и смешаться с прохожими. Газету и сумочку она по-прежнему крепко прижимала к себе. «Связной оказался довольно неплох, – думала она. – Даже я ничего не заподозрила бы». Это было отрадно. Она попыталась расслабиться и слиться с окружающими.
Но почему до сих пор молчит Алексей? Они занялись любовью, и это было просто восхитительно, а потом он отправился в Ленинскую библиотеку. Однако вечером домой он не вернулся и не позвонил. Его мобильный был отключен, она пыталась связаться с ним четырежды, но все напрасно. Конечно, его работа частенько требовала долгих отлучек, но звонил он обязательно. Елена была уверена, что вечером муж обязательно позвонит. Перед его отлетом в Нью-Йорк на встречу с этим… как его?… ах да, Форсайтом, они могли бы устроить романтический ужин и провели бы вместе, по крайней мере, одну ночь. Но сейчас она постаралась отогнать эти мысли и решила зайти в ЦУМ на Красной площади. Знакомая продавщица Ольга накануне рассказала, что сегодня они должны получить новую партию платьев от Оскара де ла Рента. Разумеется, это возможно только в том случае, если она ухитрится поймать такси, что в это время дня и в этом месте сделать очень трудно.
Слава богу, дождь кончился и снова выглянуло солнце. Надо же, Брентано забыл свой зонтик. Казалось бы, такая простая вещь, а он взял да и лопухнулся. Впрочем, теперь это не имело значения. Зонтик оказался не нужен, и Брентано, смешавшись с толпой, пошел по Лубянской площади по направлению к Театральному проспекту, где постоянно полным-полно туристов, затем свернул в Большой Черкасский переулок, где, как он знал, всегда бывало малолюдно. Его так и подмывало взглянуть, что же такое он несет в газете, но Джо сдержал себя.
Человек, похожий на солидного бизнесмена, дошел до улицы Ильинка и свернул направо, в Никольский переулок, как раз там, где находилась небольшая синагога. Как он и предполагал, здесь было практически безлюдно и тихо, даже шум автобусов сюда не доносился. Брентано был просто одним из прохожих, оказавшихся в этот час в этом месте.
Юсуфов, стараясь не бросаться в глаза, следовал по другой стороне улицы в полуквартале от Брентано. В своем плаще он совершенно не отличался от окружающих и постепенно начал сокращать разделяющее их расстояние, на случай, если придется догнать и задержать шпиона. Рыжий был в контакте с Еленой Ванеевой, и уже одно это делало его возможным агентом ЦРУ, но наверняка сказать было невозможно. Больше всего на свете Илье Васильевичу хотелось выяснить, что же такое вложено в эту самую газету. Ничего, придется потерпеть. Сейчас он следит за шпионом – это ясно как день – и в Лубянской тюрьме, не больно-то приятном местечке для любого подозреваемого, все равно так или иначе вытянет из него информацию. Ну, Христенко, ну, предатель. Давно следовало приглядывать за ним поплотнее.
«Ладно, об этом потом», – подумал Илья Васильевич, ощущая тяжесть «дерринджера» на бедре. Он был одним из немногих, кто пользовался этим оружием, именно оно было у него самым любимым. Юсуфов вообще любил быть не таким, как все остальные. Именно это делало его особенным и отличало от стада. Может быть, перед тем как президент Лавров улетит в Женеву, он успеет попасть к нему на прием и рассказать о заговоре, обеспечив тем самым назначение на пост начальника Второго главного управления.
Заметив идущего за ним по противоположной стороне улицы Юсуфова, Брентано похвалил себя за внимательность. Нет, в метро он его не просчитал, но разве в такой толпе кого-нибудь выделишь взглядом? Все шло, как он и планировал, – тихая улочка, где каждый прохожий на виду, а уж человека из ФСБ он чуял за милю, как переодетого копа в балтиморском гетто. Но откуда же они узнали? Происходило что-то такое, что ему страшно не нравилось, но сейчас было не время раздумывать об этом. Впереди показалось здание, также являющееся частью заранее продуманного плана. Войдя в подъезд, через обширный холл можно было выйти через черный ход. Джо через плечо бросил мимолетный взгляд на русского агента, как раз пересекающего Ипатьевский переулок возле церкви, и понял, что расстояние между ними сокращается.
Брентано как ни в чем не бывало вошел в подъезд. Стоило ему оказаться вне поля зрения преследователя, как он пулей метнулся к черному ходу, выводящему в переулок. Сейчас ему позавидовал бы любой бегун-олимпиец. Он знал, что русский агент найдет вестибюль пустым и растерянно замечется, потом, возможно, заметит черный ход и выскочит следом за Джо, не зная, куда бежать дальше – направо или налево, поскольку, пока он оглядывался, Брентано уже успел воспользоваться черным ходом другого здания.
Оказавшись в вестибюле, Юсуфов чертыхнулся. Он метнулся направо и инстинктивно сделал правильный выбор. Там оказался черный ход, ведущий в здание. Шпион наверняка им воспользовался. В вестибюле несколько жильцов дожидались лифта, но черный ход казался более логичным путем отхода для человека, пытающего скрыться. Юсуфов бросился туда и оказался на соседней улице, среди людей, спешащих домой. Он мгновенно обшарил улицу взглядом, но преследуемого нигде не было видно.
Слава тебе, Господи, наконец-то можно спокойно почесаться, подумал Брентано, поспешно преодолев несколько кварталов. Он стащил с головы парик, отклеил бородку и рассовал их по карманам. После этого снял куртку, вывернул ее наизнанку и теперь оказался в красном вязаном жакете. Больше Джо ничем не был похож на того человека, за которым следил агент ФСБ. Этот русский, который считал себя таким крутым, на самом деле никуда не годился, и Брентано, не теряя времени, приступил к осуществлению финальной части плана. В двух улицах отсюда, на площади Революции, помещался офис агентства, занимающегося передачей бандеролей и посылок по всему миру. Он уселся в кресло, развернул газету и увидел вложенную в нее коробочку с диском. Затем Джо подошел к клерку и решил воспользоваться возможностью попрактиковаться в русском:
– Я хотеть отправить пакет в Нью-Йорк, – начал Брентано. – Поможете упаковать?
Клерк улыбнулся:
– Вы, должно быть, американец, да?
– Ладно, ребята, настанет день, и вы меня от своего не отличите, – огорчился уже по-английски Брентано.
Елене все же повезло с такси – это оказался новенький «мерседес». Она вышла из машины возле ЦУМа, где всегда было многолюдно. Особенно на площади перед универмагом – самым популярным местом у состоятельных русских дам, которые могли щеголять там друг перед другом в дорогих шубах и высоких сапогах. Она шла к входу в магазин, предвкушая, как сейчас подберет себе что-нибудь из новой коллекции Оскара де ла Рента, о чем давно мечтала, но не могла найти ничего подходящего. Интересно, правду ли говорила продавщица Ольга насчет новых поступлений? Может, хоть сегодня повезет.
– Госпожа Иванова? – окликнули ее сзади. Она остановилась, обернулась, удивляясь тому, что окликнувший ее человек не воспользовался фамилией, которую она носила всю жизнь.
– Да?
Грызлов с застенчивым видом, теребя в руке шляпу, сказал:
– Я – Сергей Борисович Грызлов из Второго главного управления. Вы работаете на четвертом этаже, а я – на втором, в Управлении военной контрразведки. Так что мы с вами, можно сказать, коллеги.
Она улыбнулась:
– Что, собственно, вам угодно?
– Прошу прощения за беспокойство. У нас есть основания полагать, что вы узнаете человека, которого задержал полковник Юсуфов, и поможете допросить его. Не исключено, что вы могли видеть его где-то раньше. Поверьте, это займет буквально несколько минут.
Она увидела, как к тротуару подрулила машина, за рулем которой сидел мужчина в кожаной кепке.
– Ну, разумеется. Всегда рада помочь.
– Мы будем вам крайне признательны.
Глава 8
ПОПАЛАСЬ
День 4. 22.00
Номер Алекса в отеле «Националь» был не менее роскошен, чем прежний, в «Метрополе». Он стоил около тысячи пятисот долларов в сутки, сумму совершенно умопомрачительную, по понятиям Алекса, но он, следуя совету Шометта, сегодня снял этот номер и заплатил вперед наличными. В апартаментах были расписные потолки и французская антикварная мебель. Наверняка это по достоинству оценили бы по-настоящему богатые люди, пожелай счастливчик, снявший номер, устроить прием и блеснуть своим богатством и властью. Рене считал, что выкинуть такой финт имеет смысл, поскольку Алекс выдавал себя за одного из будущих участников предстоящего голосования по «Глоба-Линк», и с этим нельзя было не согласиться.
Алекс схватился за мобильник и бросил взгляд на часы. Было десять вечера.
– Да, совершенно верно, один до Архангельска. Только вы не смогли бы придержать его, а то я еще не знаю, когда точно смогу выехать?
– Михаил Михайлович Филиппов?
– Совершенно верно. Я заплачу наличными прямо в кассу перед отправлением.
– Отлично. Спасибо.
Он отключил телефон, отложил его, открыл атташе-кейс, отодвинул пояс с деньгами и «глок-26». На дне кейса лежал желтый конверт с досье. Алекс уселся в кресло у торшера и начал читать справку о Владимире Юрьевиче Румянцеве, сопредседателе правления фирмы «Спейс-Диск».
Владимир Юрьевич Румянцев, родившийся 12 октября 1938 года, был единственным сыном Надежды Павловны и Юрия Яковлевича Румянцевых. Его деды и бабки находились в дальнем родстве с Николаем II и во время Октябрьской революции 1917 года вынуждены были бежать в Париж. Однако их сын, отец Владимира Юрьевича Румянцева, вернулся в коммунистическую Россию вскоре после разгрома белого движения. Он отрекся от эмиграции и после смерти Ленина во всем помогал Сталину. В конце концов он стал членом Политбюро.
Тем временем его сын Владимир Юрьевич учился в Московском государственном университете, самом престижном вузе страны, на факультете журналистики, и после смерти Сталина в 1953 году стал одним из ведущих советских пропагандистов. Он писал речи для Леонида Брежнева, которого сменил Андрей Черненко. После недолгого пребывания этого старикана посту генсека Владимир продолжал работать с Юрием Андроповым и Михаилом Горбачевым.
Ко времени смерти своего отца в 1972 году и матери в 1980-м Румянцев уже занимал пост начальника отдела пропаганды Гостелерадио. Он женился на Марине Клебановой и в 1974 году, через два года после смерти отца, был избран членом Политбюро, в то время возглавляемого Брежневым. Помимо роскошной квартиры в Москве на Кутузовском проспекте, Румянцеву была выделена большая дача в Сестрорецке, к северу от Санкт-Петербурга, где он и проживает с женой в настоящее время.
Его брак с Мариной Клебановой оказался неудачным с самого начала, и Владимир начал пить. Он частенько бил супругу, знакомые не раз видели ее в ссадинах и синяках. Но она никогда не жаловалась на мужа. Мария проживает в собственной части дома, состоящей из восемнадцати комнат. Кроме того, на участке имеется отдельно стоящий дом для гостей из восьми комнат, яхта в собственном доке на Неве и охотничьи угодья, круглосуточно охраняемые группой из шести охранников с питбулями.
Румянцев давно дружит с Андре Робеспьерром, они часто бывают друг у друга в гостях и по этому поводу всегда устраивают торжественные приемы. У них много общих интересов, от охоты до совместной деятельности по обеспечению финансового доминирования «Глоба-Линк» при содействии крупнейших корпораций и мировых политических лидеров. Его личный секретарь, Светлана Нармонова, проработала с ним последние десять лет и пользуется его полным доверием. Как она попала на эту должность, неизвестно, но эта женщина родом из небогатой семьи. Светлана проживает там же, на даче, и при необходимости сопровождает шефа в деловых поездках. Нармонова никогда не была замужем, считается, что она иногда оказывает шефу услуги сексуального характера. Впрочем, такого рода информация никогда подтверждена не была.
Внезапно послышался какой-то шум, потом он повторился – как будто в тишине номера металлом скребли по металлу. Замок провернулся, опустилась ручка двери. Алекс вскочил с кресла и едва не бросился вперед, но остановился и взглянул на часы Алексея. Как раз наступило время, когда горничная должна стелить постель. Он вернулся в кресло и принял как можно более беспечный вид, как будто ожидал этого визита.
– Прошу прощения, – послышался мужской голос, сопровождаемый негромким стуком по дверному косяку.
– Да? – отозвался Алекс, не поднимая головы. А когда поднял, то был просто потрясен, поскольку видел в материалах Христенко фотографию Андре Робеспьерра.
Робеспьерр по-прежнему стоял в дверях. Во взгляде его явственно читалось и одобрение, и снисходительность. Тот же странный коктейль чувств присутствовал и в его тоне, когда он продолжил говорить:
– Я как раз собирался поужинать и тут вспомнил, что мы с вами живем в одном отеле. Мой номер на седьмом этаже. Простите, я вас не отвлекаю?
– Ну что вы, разумеется, нет.
– Вы ожидали, что я вступлю с вами в контакт?
– Да, но не таким образом.
– Но все же вы ожидали нашей встречи?
Алекс разглядывал высокого худощавого человека. Этот могущественный финансовый воротила в свои шестьдесят четыре года выглядел страшно изможденным, одежда висела на нем, как на вешалке. С виду он казался очень хрупким, особенно учитывая легкую проседь, выпирающие скулы и узловатые, длинные, тонкие пальцы человека, страдающего артритом. Тем не менее Алекс знал о нем, одном из богатейших людей в мире, достаточно, чтобы тот произвел на него впечатление.
– Да, – ответил Алекс.
Робеспьерр с легкой улыбкой заметил:
– У вас голос типичного банкира, в отличие от меня, хотя у нас общие финансовые интересы.
– «Евро-Свисс»? Да, этот банк мне знаком.
– Равно как и ваш – мне, господин Филиппов.
Посетитель прикрыл за собой дверь.
– Позволите присесть?
– Разумеется. Гость сел, скрестил ноги и обвел взглядом номер.
– Партнеры по бизнесу сообщили мне, что на предстоящей встрече вы намерены голосовать против. Это правда?
– Да, правда, – отозвался Алекс, в упор глядя на финансиста.
– Со мной сопровождающий. Он ждет в коридоре за дверью. Но я подумал, что нам с вами лучше побеседовать приватно, как банкиру с банкиром.
* * *
Елена не имела ни малейшего представления о том, что ее пытают. В сущности, она вообще ни о чем не имела представления, поскольку ничего не чувствовала. По словам врача, объяснившего все Юсуфову, суть процедуры состояла в том, чтобы лишить человека всех природных чувств: зрения, осязания, слуха, обоняния и вкуса. Сейчас женщина пребывала в бездонной пустоте. Подобная техника в прежние времена иногда использовалась в психиатрии, при этом пациенты подвергались шоковой терапии в емкости с водой. Но это было слишком грубо, и с тех пор наука ушла далеко вперед. Елена понятия не имела, что она, обнаженная, лежит в контейнере с тепловатой грязью, по температуре точно соответствующей температуре ее тела. Ее руки и ноги были широко разведены в стороны и зафиксированы ремнями в неподвижном положении, тело почти полностью погружено в грязь за исключением лица, чтобы она могла дышать. В помещении царила абсолютная темнота, даже тоненький лучик света не пробивался снаружи.
Елена, напичканная лекарствами, не могла.произнести ни слова, хотя, придя в себя после глубокого забытья, и пыталась заговорить. Правда, она не была уверена, удалось ли ей это сделать… Впрочем, как и ни в чем другом. Однако никакая наука не могла заставить ее перестать думать, чем она и занялась, как только вернулось сознание. Жива она или нет? С уверенностью этого сказать было невозможно. «Может быть, смерть выглядит именно так?» – спросила она себя. Может быть, на Лубянке ее отравили, когда она попросила чашку чаю, ожидая, когда Юсуфов попросит ее помочь опознать человека, за которым он якобы следил. Впрочем, чай на вкус был самым обычным, а потом она ничего не помнила вплоть до настоящего момента.
«Так, может, я и в самом деле мертва? – снова задала себе вопрос Елена. – Может, именно так и выглядит потусторонний мир – абсолютное ничто, где ты полностью лишен всех ощущений и чувств, не чувствуешь ни боли, ни удовольствия, словом, ничего, кроме подвешенного состояния. Может, Господь уже переговорил со мной и наградил этим ощущением абсолютного покоя?»
Но почему же тогда она сохранила способность мыслить? Ведь Елена помнила связного в метро, платье от Оскара де ла Рента, которое хотела купить, как и то, что Алексей до сих пор так и не позвонил. Но ведь если она спокойно думает о подобных вещах, то как же она может быть мертвой?
«Погоди-ка, – одернула она себя. – Но ты ведь дышишь!» В этом она была уверена. А если так, то тело сохранило и другие функции. Придя к такому выводу, она попыталась пошевелить руками, но ничего не почувствовала. То же самое оказалось и с ногами. Хотя Елена и пыталась изо всех сил пошевелиться, ничего не выходило. Да, похоже, действует лишь ее разум, да и это может ей только казаться. Ощущение окружающего «ничто» не проходило, но все же она вроде бы была жива. Или считала, что жива.
Елена вынуждена была признаться себе в том, что, возможно, бредит. В голове у нее хороводом проносились картинки из далекого детства. Вот мама рвет цветы на лесной поляне, а кругом высятся огромные деревья. Да, себя она тоже видела, тогда ей было восемь лет. Мама позвала ее и спросила, что она хочет на завтрак. А еще перед мысленным взором всплыла Яна, их домработница, которая всегда так хорошо к ней относилась.
Елена всегда удивлялась, почему это у них есть домработница, в то время как большинство остальных людей живут очень скромно. У нее даже был репетитор, Валера, который занимался с ней историей, чтением и арифметикой. Вот почему она знала больше других девочек, вместе с которыми ходила в школу. А бабушка и дедушка, который давным-давно умер, – почему они так часто смеялись, гладили ее по головке и дарили разные подарки? Может, так и должно быть перед смертью? Начинаешь вспоминать прожитую жизнь, заново просматриваешь собственное прошлое и видишь, что в нем было чудесно, а что – ужасно. Какие ты совершала ошибки, о которых стоит пожалеть. Вспомнились вдруг дедушкины похороны и то, как она все время плакала, не понимая, почему он больше не движется.
Елена чуть было не заплакала, но и это у нее не получилось. Она могла только думать. И чем больше она думала, тем сильнее впадала в панику, поскольку теперь была по-настоящему испугана. «Кричи, – приказала она себе. – Кричи!» И она изо всех сил пыталась закричать, но ничего не выходило. От потрясения у нее по спине пробежал холодок, а из глаз неожиданно потекли слезы, которые тут же смешались с неподвижной грязью. «Попробуй еще! Кричи!» И Елена пробовала и пробовала закричать, но все было напрасно.
* * *
Алекс достал из холодильника-бара виски, содовую и налил порцию Робеспьерру, который по-прежнему наблюдал за ним, развалившись в кресле и скрестив ноги. Воцарилось молчание. Робеспьерр изучал Алекса, который буквально чувствовал на себе взгляд тощего миллиардера и размышлял о намерениях «Глоба-Линк». Да, в мире все меняется, изменения будут наслаиваться одно на другое, и так до тех пор, пока не произойдет окончательное слияние всех мировых корпораций в единое целое.
Но тогда уже будет поздно пытаться препятствовать этому процессу, происходящему сначала на национальном уровне, а потом и на международном. Любой мало-мальски разумный человек без труда понял бы, к чему все это приведет, и тем не менее никто так и не высказался негативно по этому поводу. Поэтому Алекс был уверен в том, что, узнав о его намерении голосовать против, остальные участники сговора будут просто в шоке, получив удар ниже пояса. Именно поэтому Робеспьерр, генеральный директор банка «Евро-Свисс», явился сюда, чтобы переубедить господина Филиппова.
Алекс передал гостю стакан.
– Благодарю вас, – кивнул банкир, не сводя взгляда с лица Алекса. – Я все никак не могу понять, то ли вы подпали под влияние какого-то религиозного культа, то ли попросту недопонимаете смысла происходящего. Возможно, из-за какого-то изъяна в воспитании.
– То есть вы ведете к тому, что меня можно по суду признать невменяемым, после чего мой голос утратит значение. Да, конечно, можете попробовать, но вряд ли из этого что-нибудь получится, несмотря даже на то, что вас поддержит часть так называемой прогрессивной мировой общественности.