Страница:
Алекс был настолько потрясен, что на мгновение потерял дар речи.
– Так что сказать Елене, если она позвонит? – спросил Чет.
– Что мы встретимся с ней на петербургской квартире завтра в шестнадцать ноль-ноль.
– Понял. Короче, ты занимайся своими делами, а мы тут поможем, чем можем. И ради бога, амиго, будь поосторожнее.
Христенко уже должен был бы появиться у себя в офисе, но заранее позвонил и сообщил, что его сегодня не будет. У него, мол, простуда и он плохо себя чувствует. Сидя за кухонным столом, генерал налил себе водки и бросил взгляд на здание напротив, освещенное послеполуденным солнцем. Сегодня для разнообразия дождя не было, хотя, впрочем, Геннадию Игоревичу на это было наплевать. Проклятый кашель, вот что действительно доставало его. Даже два часа, проведенные сегодня утром в парилке, не помогли. Снова зазвонил телефон, уже не в первый раз, но он не стал брать трубку.
Генерал снял крышку с тарелки с колбасой и солеными огурцами, выпил, закусил, потом опрокинул еще рюмку «Столичной», припомнив, как ему не давали пить в госпитале, когда он в прошлый раз лечился от туберкулеза. Но болезнь вроде бы отступила.
Господи, как же ему чудесно жилось в прежние времена, когда он был молодым и здоровым. Тогда он чувствовал себя таким живым, таким полезным Родине, а теперь стал стариком, время которого неумолимо истекает… Как истекло оно и для всего Советского Союза.
Христенко был свидетелем перемен, видел глубокие политические перемены, инициатором которых стал Горбачев. Да, начать-то он начал, но попросту не представлял, что делать дальше. Своим бездействием и невмешательством во внутреннюю политическую жизнь других соцстран он развалил Варшавский договор. Это и явилось окончательным падением мировой социалистической системы. Ирония заключалась в том, что сам Горбачев ничего такого не предполагал.
Советский народ десятилетиями удерживали вместе исключительно угрозой силы. Лишь оружие гарантировало, что молдаване, латыши, таджики и прочие народы будут послушно следовать в кильватере Москвы. Они любили коммунистов еще меньше, чем их предки любили царей.
И поэтому, когда Горбачев сломал хребет партии, он тем самым лишил себя возможности контролировать народ, не будучи в состоянии предложить ему ничего взамен. Люди, которые на протяжении семидесяти лет осуществляли план построения светлого завтра, внезапно лишились перспектив. Поэтому все последующие политические маневры Горбачева в конечном итоге оказались неэффективными.
Американцы, не менее глупые, чем советское партийное руководство, были застигнуты врасплох событиями в Грузии и Прибалтике и практически игнорировали войну, уже начавшуюся в южных республиках. При выводе войск из Афганистана пропало более полумиллиона единиц оружия, и Советская армия ничего не могла с этим поделать. Неужели американцы не понимали, что в один прекрасный день Шалтай-Болтай все-таки грохнется со стены? Любому было ясно, что последствия этого будут ужасны. Горбачеву не хватало дара политического предвидения, он так ничего и не смог придумать.
Союз был обречен развалиться. Конец его был предрешен.
Беря руками колбасу, Христенко вспоминал позднейшую историю. Он отломил кусочек черного хлеба, положил в рот и с удовольствием разжевал. Довольно, напомнил он себе, и отправился в туалет мыть руки. В девяноста девяти процентах российскиx домов туалет и ванная комната представляли собой отдельные помещения, но его квартира была построена во времена Хрущева. Никита посетил Америку и оценил там, насколько удобно сходить по-большому, а потом тут же помыть руки без необходимости идти в соседнее помещение.
Христенко отвернул кран и вымыл руки, потом вытер их грязным полотенцем. Потом у него снова начался приступ кашля, и только после этого генерал взглянул на себя в зеркало и подмигнул стоящему там старому приятелю.
Геннадий Игоревич вышел из туалета, уселся за маленький стол и посмотрел на фотографию своего покойного внука, получившего пулю в Афганистане, и его жены Сони с трехлетним правнуком Сергеем. Выцветшей фотографии, спрятанной за стеклом, было много лет, уголки ее истрепались. Все, что было у него в жизни, осталось позади, впереди уже не было ничего.
На войне, по крайней мере, всегда знаешь, кто твой враг. Сегодня корпорации сулят озолотить страну, хотя на самом деле лишь набивают карманы. Христенко знал, что это так, поскольку входил в одну из них и ненавидел все это – взятки, коррупцию, подкуп, необходимый для получения права на ведение бизнеса. Душа Родины давно исчезла, осталось лишь гниющее тело.
Генерал с трудом облачился в форму и собрался уходить. Но сначала он вытащил из почтового ящика газету «Москоу Таймс» и отнес ее на кухню. Потом вышел и запер за собой дверь. Водитель сидел за рулем служебного автомобиля, но Христенко махнул ему, давая понять, что хочет пройтись.
Стоял чудесный день, дождь вымыл московские улицы. Так что сегодня люди могли дышать чистым воздухом, в котором не было сажи, летящей из высоких заводских труб.
Генерал зашел в почтовое отделение, находящееся в квартале от его дома, и подошел к телефонам-автоматам. Он достал карточку и набрал междугородный номер. Послышался голос оператора:
– Гранд-отель «Европа». Чем могу помочь?
– Мне нужен один из ваших гостей, Михаил Филиппов.
– Один момент, – последовала короткая пауза. – Прошу прощения, но у нас нет никого, зарегистрировавшегося под этим именем.
– Извините. Попробуйте разыскать Алексея Иванова.
В номере Алекса зазвонил телефон.
– Алло?
– Это Геннадий Игоревич.
– Куда вы пропали? Я уже два дня не могу с вами связаться.
– Алексей, слушай внимательно. За мной следят. Не знаю почему. Мой телефон прослушивается, а в квартире установлены камеры.
– Что случилось?
– Елену арестовала ФСБ. Я не видел ее с самого кремлевского приема, но слухи такие ходят. Вполне возможно, что меня подозревают, но она ничего не может им рассказать, кроме того, что я передал ей диск. Поскольку они не знают, что именно записано на диске – ведь у них его нет, – у них нет и доказательств того, что я в чем-то замешан. Им ничего не известно о «Глоба-Линк», поэтому не к чему меня привязать. А то, что Елена помогала французам, тоже никоим образом не вовлекает меня в эту историю. Они установят за ней хвост, чтобы выйти на тебя. Отдан приказ не брать тебя живым, хотя это может быть и подстава.
– Диск был отправлен в мою нью-йоркскую квартиру.
– Отлично. Что удалось узнать в Архангельске?
Алекс рассказал генералу об огромных пластиковых отливках неизвестного назначения и о том, что он только что вернулся из города Ижоры, расположенного километрах в двадцати к юго-востоку от Санкт-Петербурга, где происходила сборка элементов, поступающих из Архангельска, из которых монтировались огромные поверхности совершенно непонятного назначения.
– Алексей, все ответы в Калвер-сити. Очень важно, чтобы ты все выяснил до встречи в Женеве. В противном случае у нас не будет достаточных доказательств, которые можно было бы предъявить средствам массовой информации.
– Понимаю, и сейчас как раз занимаюсь людьми, связанными с проектом. Меня ждет Владимир Румянцев. Собираюсь подыграть ему, поскольку он хочет переубедить меня по поводу голосования или убить, поскольку Робеспьерр его уже предупредил.
– Слушай, а как по-твоему, почему убили посла Фармера?
– Потому же, почему и Анатоля Боннарда. Должно быть, они что-то узнали. Кстати, когда я следил за Робеспьерром от «Шереметьево-1», то видел, как его машина сворачивает к американскому посольству. Значит, там кто-то работает на них, – теперь уже в основном говорил Алексей, а не Алекс. – Возможно, Холлингсуорт, поверенный в делах. Во всяком случае, так предполагает Форсайт, который занимается этим делом со своего конца.
– В общем, делай все, что считаешь нужным, но старайся не высовываться. Интерпол тоже получил приказ насчет тебя.
– Ничего, я справлюсь.
Христенко бросил взгляд в окно почтового отделения и увидел то, чего и следовало ожидать.
– Наружка на другой стороне улицы. Я сейчас куплю почтовых марок и пойду.
– Когда мы сможем встретиться?
– Сам не знаю, – генерал снова закашлялся, буквально сгибаясь пополам. Даже сотрудницы отделения обратили на него внимание. – Мне пора.
– Геннадий Игоревич, кажется, вы серьезно больны.
– Это все острая колбаса. Когда-нибудь она убьет меня. Ладно, пока.
Повесив трубку, Христенко достал платок и сплюнул в него мокроту, перемешанную с кровью. Крови было много.
Алекс только что вернулся в номер после поездки в Ижору, пригород Санкт-Петербурга. Там помещался второй завод фирмы «Макроникс», похожий на архангельский, как родные братья. Он отложил атташе-кейс и попросил телефонистку отеля соединить его с Вашингтоном по вроде бы обычному номеру, который сразу выводил на защищенную линию. Трубку взял Карл Ротштейн, и Алексу сразу стало ясно, что тот буквально брызжет слюной от нетерпения.
– Господи, да что же такое творится? – сразу выпалил он в трубку. – Я знаю, что ты непричастен к этим убийствам, но почему подставляют именно тебя?
Алекс чувствовал, что лучше не посвящать Ротштейна в детали. Во всяком случае, пока.
– Просто им нужен козел отпущения, которыми стал ваш покорный слуга. – «Удивительно, – подумал Алекс, – насколько легко в мою речь вплетается жаргон Алексея». – Я не имею никакого отношения к троим убитым, один из которых, кстати, живехонек.
– Где ты?
Алекс объяснил.
– И тебя, значит, окрестили Филипповым. А кто он такой?
– Никто. Это просто псевдоним, которым я пользуюсь.
– Но ведь во всех газетах это имя значится под твоим фото!
– Я собираюсь выяснить, чьих рук это дело, но пока ничего определенного сказать не могу – нет доказательств. Дай мне пару дней, пока я доберусь до Штатов. Придется пробираться нелегально, поскольку пограничные службы настороже.
– Ладно, Алексей, но мне потребуются исчерпывающие объяснения. Звонил Юсуфов – он тоже ничего не понимает. Не знаю уж, почему он так интересуется тобой, ведь ты работаешь на СВР, а не на ФСБ. А Христенко из СВР тоже отмалчивается. Так что мне сказать начальству?
– Постарайся ничего не говорить, пока я не разузнаю побольше. На это уйдет еще пару дней.
– А больше я тебе и не даю. Моя страна не станет укрывать человека, подозреваемого в убийстве, даже если ты и не виновен. Я за это головой отвечаю.
– Понятно.
– Тебе хочет помочь московский поверенный в делах Лоуренс Холлингсуорт. Ему известно, что ты не причастен к убийствам.
– Ладно, приму к сведению.
Ротштейну реакция Алексея явно пришлась не по душе.
– Надеюсь, ты сам-то ясно представляешь себе масштабы происходящего? – доносящийся из-за океана голос неожиданно стал резким. – И еще звонила Елена. Она искала тебя и не имеет ни малейшего понятия, во что ты ввязался. Думала, мне что-нибудь известно.
– Встречусь с ней потом.
– Да, она сказала, что встречается с тобой завтра на петербургской квартире. Она, как и все, читала газеты и до смерти перепугана.
Значит, она разговаривала с Четом, удовлетворенно заключил Алекс.
– Я говорил с Форсайтом, – сказал он, меняя тему разговора, чтобы проверить Ротштейна. – Он говорит, что из-за политкорректности у него связаны руки.
– Да, в этой стране есть законы, защищающие любого ее гражданина, включая и мусульман вроде Юсефа, которого мы подозреваем в терроризме.
– Да к черту закон, – огрызнулся Алекс. – Идет настоящая война, неужели это непонятно?
– Ты, конечно, понимаешь, что нужен нам здесь. Таков приказ.
– Ты когда-нибудь слышал о «Глоба-Линк»?
– А что это такое?
– Сейчас рассказывать не могу.
– Значит, по-твоему, я должен пропустить мимо ушей все, что от тебя услышал? Да за кого ты меня принимаешь?
– За человека, который мне доверяет.
– Ты сам себе противоречишь. И что прикажешь с тобой делать?
– Во-первых, я тебе не звонил. Ты не разговаривал со мной с тех пор, как я передал этот диск Лаврову, и не имеешь ни малейшего понятия о том, что происходит.
Алексу было слышно тяжелое дыхание Ротштейна. Тот явно колебался.
– Ладно, Алексей, два дня… Если, конечно, ты столько проживешь.
Алекс тупо уставился в пространство, он никак не мог поверить, что Ротштейну неизвестно об аресте Елены, которая подозревается в шпионаже. Или он знает? Может, и это какая-то ловушка? Ротштейн знал, что президенты Лавров и Макферсон готовятся к визиту в Женеву и оба получили информацию о сбежавшем Алексее Иванове. Но внешне впечатление такое, будто ничего и не происходит. Почему Лавров до сих пор не переговорил с кем надо и не отдал соответствующих приказов? И почему он ничего не говорит СВР по поводу Христенко? Хотя, с другой стороны, вдруг сообразил Алекс, еще неизвестно, знает ли что-нибудь Лавров. У Ротштейна не было ни малейшего представления о том, что должно случиться, а теперь «Глоба-Линк» вплотную занялась еще и Христенко. Словом, голосование будет проведено в отсутствие Филиппова, да и дело с концом. Жизнь пойдет своим чередом – только это будет уже совсем другая жизнь.
Зазвонил телефон. Это оказался Рене.
– Я заезжал в отель, только записки не оставил, – сказал он. – Думал, ты уже на месте. Пакет для тебя спроси у портье.
Алекс рассказал ему о своем визите на завод «Макроникс» в Архангельске, о возвращении с пересадками в Санкт-Петербург и о том, как он в конце концов добрался до города на грузовике. Потом упомянул о поездке в Ижору, где у «Макроникс» был второй завод.
– Кстати, ты договорился о встрече со Светланой Нармоновой? – поинтересовался он.
– Да, в кафе через десять минут. Выясню интересующие нас имена.
– Подготовь пути отхода, чтобы у нас был запасной вариант, после того как мы созовем эту пресс-конференцию. Мне здесь сейчас небезопасно.
– Почему?
– Я недавно говорил с Ротштейном – здесь что-то не так. Возможно, он тоже в этом замешан.
– Подробнее.
Алекс рассказал Рене об аресте Елены и о том, что Ротштейн об этом даже не обмолвился.
– Христенко сказал, что ее отпустили, – с недоумением заметил он. – Но почему?
– Не знаю. Кто стоит за всем этим?
– Юсуфов. Он считает, что жар-птица практически у него в руках.
– Они могут использовать ее, чтобы устроить для тебя ловушку. Смотри не попадись.
– Мы с ней встречаемся завтра на квартире.
– По-моему, Алексей, это не слишком умно.
Он поколебался.
– Мне нужно убедиться.
– Ты можешь поставить под угрозу всю операцию, – осторожно заметил Рене.
– Так ведь и моя жизнь висит на волоске. Придется рискнуть и сунуться в возможную ловушку.
– А что ты собираешься делать теперь?
– Отдохну, а в двадцать три ноль-ноль у меня встреча с Румянцевым, которая тоже наверняка будет ловушкой. Если я уйду живым, то буду точно знать, что делать дальше. Потом мне нужно будет попасть в Штаты, и тут потребуется твоя помощь. Все обычные виды транспорта под наблюдением.
– Но за пределами России, наверное, смотрят не так уж тщательно.
В этом Рене был прав.
– Предлагай. Слушаю тебя.
– Постарайся всеми правдами и неправдами пробраться в Финляндию. Там, в Хельсинки, живет мой коллега Лейф Крононсонн, который говорит по-английски. Я предупрежу его. Встретишься с ним на станции Вантаа послезавтра в двадцать три ноль-ноль. Он отвезет тебя в аэропорт Хельсинки, – Рене описал, как выглядит Крононсонн. – Скажешь ему пароль «Анастасия». Я попрошу, чтобы он тебя там ждал. У него для тебя уже будет билет на рейс «KLM» до Лос-Анджелеса.
Алекс лихорадочно думал.
– Я изменю внешность и попробую выбраться из России под именем отца Филиппова, православного священника.
– Хороший выбор. Я узнаю у Лейфа номер рейса и встречу тебя в Лос-Анджелесе, в баре терминала Брэдли. Это даст нам запас по крайней мере в четырнадцать часов до начала совещания в Женеве. А о том, когда я там буду точно, сообщу тебе чуть позже.
– Значит, Лейф Крононсонн на станции Вантаа в двадцать три ноль-ноль, – повторил Алекс.
– Кстати, в этом отеле ты тоже не в безопасности, ведь Ротштейн знает, что ты здесь. Лучше скройся куда-нибудь и побыстрее! – велел Рене. – Немедленно!
Через пару минут Алекс с атташе-кейсом пробежал мимо лифта и бросился вниз по лестнице, крепко держась за перила и перепрыгивая через две ступеньки за раз. Очутившись в вестибюле, он пошел помедленнее, не желая привлекать к себе внимание, и подошел к стойке портье.
– У вас должен быть пакет для Алексея Иванова, – сказал он человеку в униформе.
– Ваш паспорт, пожалуйста.
Алекс предъявил паспорт Алексея, получил пакет, оставленный Рене, поблагодарил портье и направился к выходу. Он дошел до площади Искусств, где на скамейках вокруг памятника Пушкину было полно туристов. Потом Алекс отправился в немецкий ресторан «Чайка» на канале Грибоедова, где можно было поесть, а то он буквально умирал от голода. Там, в туалете, Алекс вскрыл пакет Рене и надел на себя пояс с деньгами, потом наплечную кобуру и сунул «глок» на место.
Теперь он был вооружен.
Глава 13
Двухмоторный самолет прогревал двигатели, готовясь перебросить Сайяфа сперва через Северную Африку, а потом и через Атлантический океан. Это был следующий этап его путешествия. Сам он сидел в палатке с двумя шиитскими муллами и вместе с ними по афганскому обычаю ел прямо руками из общего блюда. Он знал, что в конце путешествия окажется где-то в Южной Америке, но где именно, понятия не имел. Сейчас он находился на юге Ливана, на какой-то тайной базе, где имелось даже несколько самолетов, предназначенных для нанесения ударов по Израилю. Конечно, это его не касалось, но теперь средства, выделяемые Ираном и Саудовской Аравией, пойдут на наказание не только евреев, но и настоящих неверных, американцев. Пути Аллаха неисповедимы.
– Большая честь для меня разделить с вами трапезу, почтеннейшие, – с уважением сказал Сайяф муллам.
– Это ты оказываешь нам честь, – сказал тот, что постарше, человек лет семидесяти с задубевшим от многолетнего пребывания на палящем солнце лицом. – Твои верность и храбрость, проявленные в борьбе с неверными, нам хорошо известны. С твоей помощью и с поддержкой «Хезболлы» мы обязательно отвоюем то, что принадлежит нам по праву. Скоро этот темный период в нашей истории закончится, и мы станем благодарить Аллаха за его милость.
– Мне еще никто не рассказывал о деталях путешествия.
– Их ты узнаешь, когда прилетишь в следующий пункт назначения. Повсюду рыщут шпионы ЦРУ, и доверять нельзя никому.
– Это понятно.
– Ты пробудешь там совсем недолго, а потом тебя ждет долгий утомительный путь на грузовике. Тогда и получишь дальнейшие приказы. Когда доберешься до места, снова отдохнешь и подкормишься в обществе наших братьев, – сказал старик.
– Я еще ни разу не был по ту сторону Атлантического океана.
– Это континент грешников, не признающих ислама. Но и среди них есть истинно верующие. Я сам был там и видел, как они стараются ради победы нашего дела.
– Для меня это будет совершенно новый мир. Большой самолет, стоящий невдалеке от палатки, взревел моторами, готовясь к вылету.
– Настало время молитвы, а потом ты начнешь свою миссию во имя Аллаха, – улыбнулся старик. – Твой героизм останется в памяти людской на тысячи лет.
Юсуфов сидел у себя в кабинете, весьма недовольный тем, что Иванов все еще жив. Конечно, ясно, что он изворотлив, но ведь не настолько же, чтобы тягаться с могущественной ФСБ. И еще этот псевдоним Филиппов – к чему он? Как бы то ни было, Алексей где-то должен скрываться, а бесконечно прятаться он не может. Было бы настоящей удачей доказать, что он работает на Запад. Это ничуть не умалило бы всей важности борьбы с терроризмом, зато еще раз продемонстрировало бы существование взаимного недоверия между Востоком и Западом. Дружба, возникшая было между сверхдержавами, лишь доказывает, что Россию используют в качестве подставы в американской империалистической игре за обладание мировыми запасами нефти. Юсуфов никогда не допустит этого, пока он занимает пост заместителя начальника Второго главного управления. Скоро все выяснится. В любом случае, именно он раскроет заговор, американский план отбросить Родину назад в темные века, сделать ее отсталой и неспособной идти в ногу с остальным миром.
Зазвонил телефон.
– Да?
– Сейчас с вами будет говорить президент, – послышалось в трубке.
– Спасибо, – Юсуфов нажал другую кнопку. – Слушаю вас, господин президент.
– Мне требуются доказательства вины генерала Христенко или его признание. Таким образом мы сможем обвинить ЦРУ в причастности к сговору, а заодно и явить миру наше истинное лицо, показать себя как последовательных противников холодной войны. – Но тут российский президент вспомнил, что и ЦРУ и СВР в новом мире станут не нужны. Впрочем, Юсуфову об этом знать необязательно. Во всяком случае, пока.
– Мои люди занимаются этим, господин президент.
– Докладывайте каждые восемь часов.
Чувствуя себя совершенно разбитым, Христенко вернулся из почтового отделения домой и после очередного приступа кашля с кровью и двух рюмок водки снова улегся в постель. Через некоторое время он кое-как ухитрился задремать, но в его возбужденном мозгу продолжали мелькать зловещие сны.
Чуткие микрофоны ловили каждый звук и передавали на магнитофоны, установленные в квартире дома напротив. В конце концов аппаратура уловила шорох откидываемого одеяла и новый приступ кашля. В медицинской карточке было написано, что у генерала слабые легкие, он особенно подвержен гриппу и заболеваниям дыхательных путей. Команда Юсуфова заключила, что Христенко очень тяжело болен. Генерал громко высморкался, и агенты с улыбками переглянулись. Этот звук был чем-то похож на корабельный гудок в тумане.
Они следили за небольшими экранами, на которые транслировалось изображение с видеокамер. На них пожилой человек отправился в ванную. В общем-то, все члены группы в какой-то степени испытывали жалость к старому генералу, ведь они так давно и плотно наблюдали за ним, что его жизнь в какой-то степени стала частью их жизни.
– Конечно, он такой же человек, как и все мы, – бросил один из агентов другому, – однако все равно предатель. Для человека с такими военными заслугами это просто невероятно.
Наступило молчание, оба агента задумались над тем, как дело генерала может быть представлено в суде. Открытый процесс? Вряд ли Родина-мать позволит публично судить своего Героя.
На экранах было видно, как Христенко вышел из ванной и взял «Москоу Таймс», которую утром достал из ящика. Он уселся за кухонный стол, налил себе чашку чаю и развернул газету, чтобы ознакомиться с последними мировыми новостями. В особенности с тем, что пишут по поводу предстоящего в Женеве совещания по СОИ. Христенко намазал ломтик черного хлеба маслом, откусил кусочек и отхлебнул из чашки.
– Жрет, как мужик деревенский, – заметил один из агентов. – Хотя, чего еще ожидать от старого казака!
– И все-таки он был крупным военачальником. Да ты сам посмотри, это же боевой конь, которому по старости пора на живодерню. И знаешь что – думаю, он и сам это понимает.
Они снова уставились на экраны. Теперь Христенко отправился в туалет по-большому. Магнитофоны записывали даже малейшее бурчание его желудка. Потом они следили за тем, как он, закончив, подошел к висящей на плечиках форме и одел ее, сверкнув звездами на погонах. Потом Геннадий Игоревич вышел из квартиры, по-прежнему кашляя и тяжело дыша. Агенты слышали, как поворачивается в замке ключ.
Один из агентов бросился к телефону и доложил:
– Он выходит из дому.
Потом они следили за тем, как Христенко садится в служебную машину, которая тут же выехала на улицу и вскоре исчезла из виду. Члены группы расслабились и переглянулись. Сегодня в поведении генерала ничего подозрительного замечено не было, заключили они, выключили магнитофон и стали звонить Юсуфову с докладом.
Алекс предпочел бы, чтобы стемнело пораньше, когда он не будет так бросаться в глаза, но в это время года в Санкт-Петербурге на ранний приход ночи рассчитывать не приходилось. После мая придет июнь, а с ним и белые ночи, когда почти три недели круглые сутки будет светло как днем. Сейчас же темнота наступит лишь около одиннадцати вечера и продлится до четырех часов утра. В общем, срок довольно небольшой, особенно если за тобой охотятся убийцы. Кроме того, было только 16.21, то есть едва ли не середина дня. Алекс с неизменным атташе-кейсом вышел из немецкого ресторана. Под одеждой, которая ему даже не принадлежала, скрывался пояс для денег.
Он очень устал от постоянного напряжения и необходимости все время быть начеку. Оказавшись на набережной канала Грибоедова, Алекс принялся разглядывать кишащих тут туристов. Канал с его набережными был весьма живописен и очень напоминал Венецию. Прохожие в основном были хорошо одеты и искали, где бы перекусить, а потом отправиться в театр или в филармонию. Но Алексу сейчас было не до классического искусства. Он огляделся, проверяя, не следит ли кто за ним. До визита на дачу Румянцева оставалось еще почти семь часов. Мимо курсировали милицейские машины, много было и обычных постов. Но они, похоже, никого специально не искали.
– Так что сказать Елене, если она позвонит? – спросил Чет.
– Что мы встретимся с ней на петербургской квартире завтра в шестнадцать ноль-ноль.
– Понял. Короче, ты занимайся своими делами, а мы тут поможем, чем можем. И ради бога, амиго, будь поосторожнее.
* * *
День 7. 15.30
Христенко уже должен был бы появиться у себя в офисе, но заранее позвонил и сообщил, что его сегодня не будет. У него, мол, простуда и он плохо себя чувствует. Сидя за кухонным столом, генерал налил себе водки и бросил взгляд на здание напротив, освещенное послеполуденным солнцем. Сегодня для разнообразия дождя не было, хотя, впрочем, Геннадию Игоревичу на это было наплевать. Проклятый кашель, вот что действительно доставало его. Даже два часа, проведенные сегодня утром в парилке, не помогли. Снова зазвонил телефон, уже не в первый раз, но он не стал брать трубку.
Генерал снял крышку с тарелки с колбасой и солеными огурцами, выпил, закусил, потом опрокинул еще рюмку «Столичной», припомнив, как ему не давали пить в госпитале, когда он в прошлый раз лечился от туберкулеза. Но болезнь вроде бы отступила.
Господи, как же ему чудесно жилось в прежние времена, когда он был молодым и здоровым. Тогда он чувствовал себя таким живым, таким полезным Родине, а теперь стал стариком, время которого неумолимо истекает… Как истекло оно и для всего Советского Союза.
Христенко был свидетелем перемен, видел глубокие политические перемены, инициатором которых стал Горбачев. Да, начать-то он начал, но попросту не представлял, что делать дальше. Своим бездействием и невмешательством во внутреннюю политическую жизнь других соцстран он развалил Варшавский договор. Это и явилось окончательным падением мировой социалистической системы. Ирония заключалась в том, что сам Горбачев ничего такого не предполагал.
Советский народ десятилетиями удерживали вместе исключительно угрозой силы. Лишь оружие гарантировало, что молдаване, латыши, таджики и прочие народы будут послушно следовать в кильватере Москвы. Они любили коммунистов еще меньше, чем их предки любили царей.
И поэтому, когда Горбачев сломал хребет партии, он тем самым лишил себя возможности контролировать народ, не будучи в состоянии предложить ему ничего взамен. Люди, которые на протяжении семидесяти лет осуществляли план построения светлого завтра, внезапно лишились перспектив. Поэтому все последующие политические маневры Горбачева в конечном итоге оказались неэффективными.
Американцы, не менее глупые, чем советское партийное руководство, были застигнуты врасплох событиями в Грузии и Прибалтике и практически игнорировали войну, уже начавшуюся в южных республиках. При выводе войск из Афганистана пропало более полумиллиона единиц оружия, и Советская армия ничего не могла с этим поделать. Неужели американцы не понимали, что в один прекрасный день Шалтай-Болтай все-таки грохнется со стены? Любому было ясно, что последствия этого будут ужасны. Горбачеву не хватало дара политического предвидения, он так ничего и не смог придумать.
Союз был обречен развалиться. Конец его был предрешен.
Беря руками колбасу, Христенко вспоминал позднейшую историю. Он отломил кусочек черного хлеба, положил в рот и с удовольствием разжевал. Довольно, напомнил он себе, и отправился в туалет мыть руки. В девяноста девяти процентах российскиx домов туалет и ванная комната представляли собой отдельные помещения, но его квартира была построена во времена Хрущева. Никита посетил Америку и оценил там, насколько удобно сходить по-большому, а потом тут же помыть руки без необходимости идти в соседнее помещение.
Христенко отвернул кран и вымыл руки, потом вытер их грязным полотенцем. Потом у него снова начался приступ кашля, и только после этого генерал взглянул на себя в зеркало и подмигнул стоящему там старому приятелю.
Геннадий Игоревич вышел из туалета, уселся за маленький стол и посмотрел на фотографию своего покойного внука, получившего пулю в Афганистане, и его жены Сони с трехлетним правнуком Сергеем. Выцветшей фотографии, спрятанной за стеклом, было много лет, уголки ее истрепались. Все, что было у него в жизни, осталось позади, впереди уже не было ничего.
На войне, по крайней мере, всегда знаешь, кто твой враг. Сегодня корпорации сулят озолотить страну, хотя на самом деле лишь набивают карманы. Христенко знал, что это так, поскольку входил в одну из них и ненавидел все это – взятки, коррупцию, подкуп, необходимый для получения права на ведение бизнеса. Душа Родины давно исчезла, осталось лишь гниющее тело.
Генерал с трудом облачился в форму и собрался уходить. Но сначала он вытащил из почтового ящика газету «Москоу Таймс» и отнес ее на кухню. Потом вышел и запер за собой дверь. Водитель сидел за рулем служебного автомобиля, но Христенко махнул ему, давая понять, что хочет пройтись.
Стоял чудесный день, дождь вымыл московские улицы. Так что сегодня люди могли дышать чистым воздухом, в котором не было сажи, летящей из высоких заводских труб.
Генерал зашел в почтовое отделение, находящееся в квартале от его дома, и подошел к телефонам-автоматам. Он достал карточку и набрал междугородный номер. Послышался голос оператора:
– Гранд-отель «Европа». Чем могу помочь?
– Мне нужен один из ваших гостей, Михаил Филиппов.
– Один момент, – последовала короткая пауза. – Прошу прощения, но у нас нет никого, зарегистрировавшегося под этим именем.
– Извините. Попробуйте разыскать Алексея Иванова.
В номере Алекса зазвонил телефон.
– Алло?
– Это Геннадий Игоревич.
– Куда вы пропали? Я уже два дня не могу с вами связаться.
– Алексей, слушай внимательно. За мной следят. Не знаю почему. Мой телефон прослушивается, а в квартире установлены камеры.
– Что случилось?
– Елену арестовала ФСБ. Я не видел ее с самого кремлевского приема, но слухи такие ходят. Вполне возможно, что меня подозревают, но она ничего не может им рассказать, кроме того, что я передал ей диск. Поскольку они не знают, что именно записано на диске – ведь у них его нет, – у них нет и доказательств того, что я в чем-то замешан. Им ничего не известно о «Глоба-Линк», поэтому не к чему меня привязать. А то, что Елена помогала французам, тоже никоим образом не вовлекает меня в эту историю. Они установят за ней хвост, чтобы выйти на тебя. Отдан приказ не брать тебя живым, хотя это может быть и подстава.
– Диск был отправлен в мою нью-йоркскую квартиру.
– Отлично. Что удалось узнать в Архангельске?
Алекс рассказал генералу об огромных пластиковых отливках неизвестного назначения и о том, что он только что вернулся из города Ижоры, расположенного километрах в двадцати к юго-востоку от Санкт-Петербурга, где происходила сборка элементов, поступающих из Архангельска, из которых монтировались огромные поверхности совершенно непонятного назначения.
– Алексей, все ответы в Калвер-сити. Очень важно, чтобы ты все выяснил до встречи в Женеве. В противном случае у нас не будет достаточных доказательств, которые можно было бы предъявить средствам массовой информации.
– Понимаю, и сейчас как раз занимаюсь людьми, связанными с проектом. Меня ждет Владимир Румянцев. Собираюсь подыграть ему, поскольку он хочет переубедить меня по поводу голосования или убить, поскольку Робеспьерр его уже предупредил.
– Слушай, а как по-твоему, почему убили посла Фармера?
– Потому же, почему и Анатоля Боннарда. Должно быть, они что-то узнали. Кстати, когда я следил за Робеспьерром от «Шереметьево-1», то видел, как его машина сворачивает к американскому посольству. Значит, там кто-то работает на них, – теперь уже в основном говорил Алексей, а не Алекс. – Возможно, Холлингсуорт, поверенный в делах. Во всяком случае, так предполагает Форсайт, который занимается этим делом со своего конца.
– В общем, делай все, что считаешь нужным, но старайся не высовываться. Интерпол тоже получил приказ насчет тебя.
– Ничего, я справлюсь.
Христенко бросил взгляд в окно почтового отделения и увидел то, чего и следовало ожидать.
– Наружка на другой стороне улицы. Я сейчас куплю почтовых марок и пойду.
– Когда мы сможем встретиться?
– Сам не знаю, – генерал снова закашлялся, буквально сгибаясь пополам. Даже сотрудницы отделения обратили на него внимание. – Мне пора.
– Геннадий Игоревич, кажется, вы серьезно больны.
– Это все острая колбаса. Когда-нибудь она убьет меня. Ладно, пока.
Повесив трубку, Христенко достал платок и сплюнул в него мокроту, перемешанную с кровью. Крови было много.
* * *
День 7. 15.50
Алекс только что вернулся в номер после поездки в Ижору, пригород Санкт-Петербурга. Там помещался второй завод фирмы «Макроникс», похожий на архангельский, как родные братья. Он отложил атташе-кейс и попросил телефонистку отеля соединить его с Вашингтоном по вроде бы обычному номеру, который сразу выводил на защищенную линию. Трубку взял Карл Ротштейн, и Алексу сразу стало ясно, что тот буквально брызжет слюной от нетерпения.
– Господи, да что же такое творится? – сразу выпалил он в трубку. – Я знаю, что ты непричастен к этим убийствам, но почему подставляют именно тебя?
Алекс чувствовал, что лучше не посвящать Ротштейна в детали. Во всяком случае, пока.
– Просто им нужен козел отпущения, которыми стал ваш покорный слуга. – «Удивительно, – подумал Алекс, – насколько легко в мою речь вплетается жаргон Алексея». – Я не имею никакого отношения к троим убитым, один из которых, кстати, живехонек.
– Где ты?
Алекс объяснил.
– И тебя, значит, окрестили Филипповым. А кто он такой?
– Никто. Это просто псевдоним, которым я пользуюсь.
– Но ведь во всех газетах это имя значится под твоим фото!
– Я собираюсь выяснить, чьих рук это дело, но пока ничего определенного сказать не могу – нет доказательств. Дай мне пару дней, пока я доберусь до Штатов. Придется пробираться нелегально, поскольку пограничные службы настороже.
– Ладно, Алексей, но мне потребуются исчерпывающие объяснения. Звонил Юсуфов – он тоже ничего не понимает. Не знаю уж, почему он так интересуется тобой, ведь ты работаешь на СВР, а не на ФСБ. А Христенко из СВР тоже отмалчивается. Так что мне сказать начальству?
– Постарайся ничего не говорить, пока я не разузнаю побольше. На это уйдет еще пару дней.
– А больше я тебе и не даю. Моя страна не станет укрывать человека, подозреваемого в убийстве, даже если ты и не виновен. Я за это головой отвечаю.
– Понятно.
– Тебе хочет помочь московский поверенный в делах Лоуренс Холлингсуорт. Ему известно, что ты не причастен к убийствам.
– Ладно, приму к сведению.
Ротштейну реакция Алексея явно пришлась не по душе.
– Надеюсь, ты сам-то ясно представляешь себе масштабы происходящего? – доносящийся из-за океана голос неожиданно стал резким. – И еще звонила Елена. Она искала тебя и не имеет ни малейшего понятия, во что ты ввязался. Думала, мне что-нибудь известно.
– Встречусь с ней потом.
– Да, она сказала, что встречается с тобой завтра на петербургской квартире. Она, как и все, читала газеты и до смерти перепугана.
Значит, она разговаривала с Четом, удовлетворенно заключил Алекс.
– Я говорил с Форсайтом, – сказал он, меняя тему разговора, чтобы проверить Ротштейна. – Он говорит, что из-за политкорректности у него связаны руки.
– Да, в этой стране есть законы, защищающие любого ее гражданина, включая и мусульман вроде Юсефа, которого мы подозреваем в терроризме.
– Да к черту закон, – огрызнулся Алекс. – Идет настоящая война, неужели это непонятно?
– Ты, конечно, понимаешь, что нужен нам здесь. Таков приказ.
– Ты когда-нибудь слышал о «Глоба-Линк»?
– А что это такое?
– Сейчас рассказывать не могу.
– Значит, по-твоему, я должен пропустить мимо ушей все, что от тебя услышал? Да за кого ты меня принимаешь?
– За человека, который мне доверяет.
– Ты сам себе противоречишь. И что прикажешь с тобой делать?
– Во-первых, я тебе не звонил. Ты не разговаривал со мной с тех пор, как я передал этот диск Лаврову, и не имеешь ни малейшего понятия о том, что происходит.
Алексу было слышно тяжелое дыхание Ротштейна. Тот явно колебался.
– Ладно, Алексей, два дня… Если, конечно, ты столько проживешь.
Алекс тупо уставился в пространство, он никак не мог поверить, что Ротштейну неизвестно об аресте Елены, которая подозревается в шпионаже. Или он знает? Может, и это какая-то ловушка? Ротштейн знал, что президенты Лавров и Макферсон готовятся к визиту в Женеву и оба получили информацию о сбежавшем Алексее Иванове. Но внешне впечатление такое, будто ничего и не происходит. Почему Лавров до сих пор не переговорил с кем надо и не отдал соответствующих приказов? И почему он ничего не говорит СВР по поводу Христенко? Хотя, с другой стороны, вдруг сообразил Алекс, еще неизвестно, знает ли что-нибудь Лавров. У Ротштейна не было ни малейшего представления о том, что должно случиться, а теперь «Глоба-Линк» вплотную занялась еще и Христенко. Словом, голосование будет проведено в отсутствие Филиппова, да и дело с концом. Жизнь пойдет своим чередом – только это будет уже совсем другая жизнь.
Зазвонил телефон. Это оказался Рене.
– Я заезжал в отель, только записки не оставил, – сказал он. – Думал, ты уже на месте. Пакет для тебя спроси у портье.
Алекс рассказал ему о своем визите на завод «Макроникс» в Архангельске, о возвращении с пересадками в Санкт-Петербург и о том, как он в конце концов добрался до города на грузовике. Потом упомянул о поездке в Ижору, где у «Макроникс» был второй завод.
– Кстати, ты договорился о встрече со Светланой Нармоновой? – поинтересовался он.
– Да, в кафе через десять минут. Выясню интересующие нас имена.
– Подготовь пути отхода, чтобы у нас был запасной вариант, после того как мы созовем эту пресс-конференцию. Мне здесь сейчас небезопасно.
– Почему?
– Я недавно говорил с Ротштейном – здесь что-то не так. Возможно, он тоже в этом замешан.
– Подробнее.
Алекс рассказал Рене об аресте Елены и о том, что Ротштейн об этом даже не обмолвился.
– Христенко сказал, что ее отпустили, – с недоумением заметил он. – Но почему?
– Не знаю. Кто стоит за всем этим?
– Юсуфов. Он считает, что жар-птица практически у него в руках.
– Они могут использовать ее, чтобы устроить для тебя ловушку. Смотри не попадись.
– Мы с ней встречаемся завтра на квартире.
– По-моему, Алексей, это не слишком умно.
Он поколебался.
– Мне нужно убедиться.
– Ты можешь поставить под угрозу всю операцию, – осторожно заметил Рене.
– Так ведь и моя жизнь висит на волоске. Придется рискнуть и сунуться в возможную ловушку.
– А что ты собираешься делать теперь?
– Отдохну, а в двадцать три ноль-ноль у меня встреча с Румянцевым, которая тоже наверняка будет ловушкой. Если я уйду живым, то буду точно знать, что делать дальше. Потом мне нужно будет попасть в Штаты, и тут потребуется твоя помощь. Все обычные виды транспорта под наблюдением.
– Но за пределами России, наверное, смотрят не так уж тщательно.
В этом Рене был прав.
– Предлагай. Слушаю тебя.
– Постарайся всеми правдами и неправдами пробраться в Финляндию. Там, в Хельсинки, живет мой коллега Лейф Крононсонн, который говорит по-английски. Я предупрежу его. Встретишься с ним на станции Вантаа послезавтра в двадцать три ноль-ноль. Он отвезет тебя в аэропорт Хельсинки, – Рене описал, как выглядит Крононсонн. – Скажешь ему пароль «Анастасия». Я попрошу, чтобы он тебя там ждал. У него для тебя уже будет билет на рейс «KLM» до Лос-Анджелеса.
Алекс лихорадочно думал.
– Я изменю внешность и попробую выбраться из России под именем отца Филиппова, православного священника.
– Хороший выбор. Я узнаю у Лейфа номер рейса и встречу тебя в Лос-Анджелесе, в баре терминала Брэдли. Это даст нам запас по крайней мере в четырнадцать часов до начала совещания в Женеве. А о том, когда я там буду точно, сообщу тебе чуть позже.
– Значит, Лейф Крононсонн на станции Вантаа в двадцать три ноль-ноль, – повторил Алекс.
– Кстати, в этом отеле ты тоже не в безопасности, ведь Ротштейн знает, что ты здесь. Лучше скройся куда-нибудь и побыстрее! – велел Рене. – Немедленно!
Через пару минут Алекс с атташе-кейсом пробежал мимо лифта и бросился вниз по лестнице, крепко держась за перила и перепрыгивая через две ступеньки за раз. Очутившись в вестибюле, он пошел помедленнее, не желая привлекать к себе внимание, и подошел к стойке портье.
– У вас должен быть пакет для Алексея Иванова, – сказал он человеку в униформе.
– Ваш паспорт, пожалуйста.
Алекс предъявил паспорт Алексея, получил пакет, оставленный Рене, поблагодарил портье и направился к выходу. Он дошел до площади Искусств, где на скамейках вокруг памятника Пушкину было полно туристов. Потом Алекс отправился в немецкий ресторан «Чайка» на канале Грибоедова, где можно было поесть, а то он буквально умирал от голода. Там, в туалете, Алекс вскрыл пакет Рене и надел на себя пояс с деньгами, потом наплечную кобуру и сунул «глок» на место.
Теперь он был вооружен.
Глава 13
ОХОТА
День 7. 15.58
Двухмоторный самолет прогревал двигатели, готовясь перебросить Сайяфа сперва через Северную Африку, а потом и через Атлантический океан. Это был следующий этап его путешествия. Сам он сидел в палатке с двумя шиитскими муллами и вместе с ними по афганскому обычаю ел прямо руками из общего блюда. Он знал, что в конце путешествия окажется где-то в Южной Америке, но где именно, понятия не имел. Сейчас он находился на юге Ливана, на какой-то тайной базе, где имелось даже несколько самолетов, предназначенных для нанесения ударов по Израилю. Конечно, это его не касалось, но теперь средства, выделяемые Ираном и Саудовской Аравией, пойдут на наказание не только евреев, но и настоящих неверных, американцев. Пути Аллаха неисповедимы.
– Большая честь для меня разделить с вами трапезу, почтеннейшие, – с уважением сказал Сайяф муллам.
– Это ты оказываешь нам честь, – сказал тот, что постарше, человек лет семидесяти с задубевшим от многолетнего пребывания на палящем солнце лицом. – Твои верность и храбрость, проявленные в борьбе с неверными, нам хорошо известны. С твоей помощью и с поддержкой «Хезболлы» мы обязательно отвоюем то, что принадлежит нам по праву. Скоро этот темный период в нашей истории закончится, и мы станем благодарить Аллаха за его милость.
– Мне еще никто не рассказывал о деталях путешествия.
– Их ты узнаешь, когда прилетишь в следующий пункт назначения. Повсюду рыщут шпионы ЦРУ, и доверять нельзя никому.
– Это понятно.
– Ты пробудешь там совсем недолго, а потом тебя ждет долгий утомительный путь на грузовике. Тогда и получишь дальнейшие приказы. Когда доберешься до места, снова отдохнешь и подкормишься в обществе наших братьев, – сказал старик.
– Я еще ни разу не был по ту сторону Атлантического океана.
– Это континент грешников, не признающих ислама. Но и среди них есть истинно верующие. Я сам был там и видел, как они стараются ради победы нашего дела.
– Для меня это будет совершенно новый мир. Большой самолет, стоящий невдалеке от палатки, взревел моторами, готовясь к вылету.
– Настало время молитвы, а потом ты начнешь свою миссию во имя Аллаха, – улыбнулся старик. – Твой героизм останется в памяти людской на тысячи лет.
* * *
День 7. 16.03
Юсуфов сидел у себя в кабинете, весьма недовольный тем, что Иванов все еще жив. Конечно, ясно, что он изворотлив, но ведь не настолько же, чтобы тягаться с могущественной ФСБ. И еще этот псевдоним Филиппов – к чему он? Как бы то ни было, Алексей где-то должен скрываться, а бесконечно прятаться он не может. Было бы настоящей удачей доказать, что он работает на Запад. Это ничуть не умалило бы всей важности борьбы с терроризмом, зато еще раз продемонстрировало бы существование взаимного недоверия между Востоком и Западом. Дружба, возникшая было между сверхдержавами, лишь доказывает, что Россию используют в качестве подставы в американской империалистической игре за обладание мировыми запасами нефти. Юсуфов никогда не допустит этого, пока он занимает пост заместителя начальника Второго главного управления. Скоро все выяснится. В любом случае, именно он раскроет заговор, американский план отбросить Родину назад в темные века, сделать ее отсталой и неспособной идти в ногу с остальным миром.
Зазвонил телефон.
– Да?
– Сейчас с вами будет говорить президент, – послышалось в трубке.
– Спасибо, – Юсуфов нажал другую кнопку. – Слушаю вас, господин президент.
– Мне требуются доказательства вины генерала Христенко или его признание. Таким образом мы сможем обвинить ЦРУ в причастности к сговору, а заодно и явить миру наше истинное лицо, показать себя как последовательных противников холодной войны. – Но тут российский президент вспомнил, что и ЦРУ и СВР в новом мире станут не нужны. Впрочем, Юсуфову об этом знать необязательно. Во всяком случае, пока.
– Мои люди занимаются этим, господин президент.
– Докладывайте каждые восемь часов.
День 7. 16.08
Чувствуя себя совершенно разбитым, Христенко вернулся из почтового отделения домой и после очередного приступа кашля с кровью и двух рюмок водки снова улегся в постель. Через некоторое время он кое-как ухитрился задремать, но в его возбужденном мозгу продолжали мелькать зловещие сны.
Чуткие микрофоны ловили каждый звук и передавали на магнитофоны, установленные в квартире дома напротив. В конце концов аппаратура уловила шорох откидываемого одеяла и новый приступ кашля. В медицинской карточке было написано, что у генерала слабые легкие, он особенно подвержен гриппу и заболеваниям дыхательных путей. Команда Юсуфова заключила, что Христенко очень тяжело болен. Генерал громко высморкался, и агенты с улыбками переглянулись. Этот звук был чем-то похож на корабельный гудок в тумане.
Они следили за небольшими экранами, на которые транслировалось изображение с видеокамер. На них пожилой человек отправился в ванную. В общем-то, все члены группы в какой-то степени испытывали жалость к старому генералу, ведь они так давно и плотно наблюдали за ним, что его жизнь в какой-то степени стала частью их жизни.
– Конечно, он такой же человек, как и все мы, – бросил один из агентов другому, – однако все равно предатель. Для человека с такими военными заслугами это просто невероятно.
Наступило молчание, оба агента задумались над тем, как дело генерала может быть представлено в суде. Открытый процесс? Вряд ли Родина-мать позволит публично судить своего Героя.
На экранах было видно, как Христенко вышел из ванной и взял «Москоу Таймс», которую утром достал из ящика. Он уселся за кухонный стол, налил себе чашку чаю и развернул газету, чтобы ознакомиться с последними мировыми новостями. В особенности с тем, что пишут по поводу предстоящего в Женеве совещания по СОИ. Христенко намазал ломтик черного хлеба маслом, откусил кусочек и отхлебнул из чашки.
– Жрет, как мужик деревенский, – заметил один из агентов. – Хотя, чего еще ожидать от старого казака!
– И все-таки он был крупным военачальником. Да ты сам посмотри, это же боевой конь, которому по старости пора на живодерню. И знаешь что – думаю, он и сам это понимает.
Они снова уставились на экраны. Теперь Христенко отправился в туалет по-большому. Магнитофоны записывали даже малейшее бурчание его желудка. Потом они следили за тем, как он, закончив, подошел к висящей на плечиках форме и одел ее, сверкнув звездами на погонах. Потом Геннадий Игоревич вышел из квартиры, по-прежнему кашляя и тяжело дыша. Агенты слышали, как поворачивается в замке ключ.
Один из агентов бросился к телефону и доложил:
– Он выходит из дому.
Потом они следили за тем, как Христенко садится в служебную машину, которая тут же выехала на улицу и вскоре исчезла из виду. Члены группы расслабились и переглянулись. Сегодня в поведении генерала ничего подозрительного замечено не было, заключили они, выключили магнитофон и стали звонить Юсуфову с докладом.
* * *
День 7. 16.21
Алекс предпочел бы, чтобы стемнело пораньше, когда он не будет так бросаться в глаза, но в это время года в Санкт-Петербурге на ранний приход ночи рассчитывать не приходилось. После мая придет июнь, а с ним и белые ночи, когда почти три недели круглые сутки будет светло как днем. Сейчас же темнота наступит лишь около одиннадцати вечера и продлится до четырех часов утра. В общем, срок довольно небольшой, особенно если за тобой охотятся убийцы. Кроме того, было только 16.21, то есть едва ли не середина дня. Алекс с неизменным атташе-кейсом вышел из немецкого ресторана. Под одеждой, которая ему даже не принадлежала, скрывался пояс для денег.
Он очень устал от постоянного напряжения и необходимости все время быть начеку. Оказавшись на набережной канала Грибоедова, Алекс принялся разглядывать кишащих тут туристов. Канал с его набережными был весьма живописен и очень напоминал Венецию. Прохожие в основном были хорошо одеты и искали, где бы перекусить, а потом отправиться в театр или в филармонию. Но Алексу сейчас было не до классического искусства. Он огляделся, проверяя, не следит ли кто за ним. До визита на дачу Румянцева оставалось еще почти семь часов. Мимо курсировали милицейские машины, много было и обычных постов. Но они, похоже, никого специально не искали.