Паркер К.. Натянутый лук

   — Ты имеешь в виду Бардаса Лордана? — тихо спросил Геннадий.
   — Именно, — откликнулся Олибрас. — А потом я слышал историю о том, как Бардас Лордан забрал мальчика с собой после падения Города. Я пытался раскопать еще, но ничего у меня не вышло, я слишком занят.
   — Подмастерье Лордана — твой сын? — перебил Геннадий.
   — Да. И твой племянник. Или двоюродный племянник? Бог знает. В общем, как только я вытряс из этого дурака всю нужную информацию, сразу начал искать место на каком-нибудь судне, идущем на Скону. И тут судьба сыграла со мной злую шутку: из-за войны никто не хочет плыть на Скону ни при каких обстоятельствах. Я чуть не расплакался, честно, это было просто невероятно. Но взял себя в руки и продолжил расспросы, пока кто-то не сказал мне, что полковника выслали с Острова и никто его больше не видел. — Геннадий кивнул:
   — Почти так оно и есть. Если тебе интересно, почему я утверждаю это с такой уверенностью, Бардас Лордан — друг моего друга патриарха Алексия. Очевидно, они встретились во время войны.
   — Именно так мне сказали. Больше никто ничего не знает, ни куда он уехал, ни о мальчике. И, как я уже говорил, добраться до Сконы было невозможно, поэтому я пришел к тебе. И теперь я спрашиваю, не знаешь ли ты, где Бардас Лордан? Если нет, то как насчет твоей магии, ты ведь умеешь находить людей? Я слышал, такое возможно. — Олибрас поставил кружку на стол и наклонился вперед. — Прежде чем ты возразишь: да, я знаю, что нет никакой магии, есть только прикладная философия. Поэтому я хочу, чтобы ты использовал свою прикладную философию и нашел моего сына. Твоего племянника. Или я прошу слишком многого?
   — Как ты… — начал было Геннадий, потом откинулся в кресле, почувствовав приступ тошноты. — Черт тебя побери, кузен. Ты же не один из?..
   Олибрас рассмеялся.
   — Наверное, это у нас в крови. — Он покачал головой. — У меня есть какие-то способности. Раньше я считал, что это просто удача, только чересчур все было странно. По крайней мере я ничего не мог понять. Обычно удача поворачивалась ко мне спиной. Я могу предсказать с точностью до девяноста девяти процентов, когда в моей жизни наступит переломный момент и дела могут измениться в лучшую или худшую сторону — почти наверняка в худшую. Только иногда, если я действовал быстро, то успевал схватить удачу за хвост, так же как можно согнуть железо, пока оно горячо. Я пытался согнуть его, но что-то шло не так, и ситуация ухудшалась. Однако эти сны-видения посещали меня совершенно неожиданно, как, например, перед ужасным штормом, или атакой пиратов, или такой ерундой, как потеря якоря. Я не придавал им особого значения, пока однажды не поговорил со своим поваром на «Белой розе». Он был из Города и прожил удивительную жизнь, я тебе расскажу когда-нибудь о нем, и учился в Академии, пока не попал в беду и его не отчислили. Он объяснил мне основы Принципа, а до всего остального я додумался сам. Он научил меня слушать голоса, которые иногда посещают меня. — Геннадий мигнул.
   — Ты слышишь голоса во сне?
   — Ну да, — равнодушно ответил Олибрас. — Это как порой слышишь голоса людей в другой комнате, но ничего не можешь разобрать, пока не прислушаешься. Насколько я понял, я слышу людей, которые умеют колдовать, однако сам я ничего не умею, это происходит случайно. Поэтому я знаю, что волшебники в Шастеле используют тебя для войны с волшебниками на Сконе: Ньессой, Алексием, Аузейл…
   — О чем, черт побери, ты говоришь? — спросил Геннадий. — Я не…
   — Ну конечно, — усмехнулся Олибрас. — Чаще всего ты ни о чем не подозреваешь. Полагаю, обычно ты просто засыпаешь посреди разговора, а потом просыпаешься с головной болью. Ну, к твоему сведению, в твоей голове идет первоклассная война между Шастелом и Сконой, я слышу отголоски. Настоящие бои: солдаты с луками и алебардами, корабли, осада, даже пехота, хотя, насколько мне известно, ее нет ни у той, ни у другой стороны. Может, это… ну… метафора.
   — О, ради Бога, — с отвращением проговорил Геннадий. — Неужели я здесь единственный, кто не понимает, что происходит в моей голове?..
   …упал лицом в грязь, отвратительную, жидкую грязь под тонким слоем листвы. Он увяз по колени и, хотя знал, что ему не выбраться, все равно попытался. Единственное, что Геннадию удалось, это снять один сапог. Ощущать грязь голой ногой было ужасно неприятно.
   — Подождите, — сказал кто-то сзади (он слишком сильно застрял, чтобы оборачиваться). — Не дергайтесь, вы только погрузитесь глубже.
   Кто-то подхватил его и поднял. Кто-то очень сильный, намного сильнее Геннадия. Он согнул ногу, чтобы не потерять и второй сапог.
   — Вот и все.
   Теперь Геннадий смог обернуться. Перед ним стоял молодой человек, не старше восемнадцати, очень высокий и широкоплечий, с ужасно глупым лицом, пшеничными белыми волосами, которые уже начинали редеть, плоским носом и бледно-голубыми глазами.
   — Нужно смотреть, куда идете, — сказал он. Геннадий открыл рот, чтобы потребовать объяснений, однако голос его не слушался. Гигант начал пробиваться сквозь густые заросли, Геннадий не сразу заметил, что они в лесу. Следуя за громилой по вытоптанной им тропинке, он мог пробираться сквозь заросли.
   — Не нравится мне тут, — сказал гигант, и в следующую секунду Геннадий увидел, как из кустов вышли несколько мужчин, их плащи и штаны цеплялись за колючки.
   Было бы очень забавно наблюдать за ними, не знай Геннадий, что они пришли убить его и гиганта.
   — Черт! — пробормотал парень, уклоняясь от алебарды. Он выпрямился, выхватил оружие из рук противника и ударил его в лицо тупым концом алебарды. К нему направлялся еще один солдат, но на его сапоги налипло так много грязи, что тот еле шел. В руках у него был только топор, но, когда он взмахнул им, топор запутался в ветвях, и гигант ударил врага в живот новоприобретенной алебардой; тот согнулся, уронил топор и замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, потом упал на спину, его ноги застряли в грязи, как у Геннадия несколько минут назад.
   — Пойдемте, — сказал гигант, хватая Геннадия за руку, одновременно уклоняясь от удара алебардой. — Черт побери, если бы вы не были моим…
   …Геннадий выпрямился в кресле, голова раскалывалась.
   — Ну, — сказал Олибрас, — это было интересно. Не говоря о том, что приятно. Он, очевидно, смелый и добрый парень и умеет позаботиться о себе, хотя я, конечно, предпочел бы, чтобы он держался подальше от таких мест. В следующий раз попробуй вызвать что-нибудь не столь отдаленное. Хотя бы лет шесть спустя?
   Геннадий посмотрел на него. От света из окна болели глаза, но он не обращал на это внимания.
   — Ты знаешь, кто это?
   — Конечно, — ответил Олибрас, — хотя не понимаю, каким образом. Это мой сын.

Глава восемнадцатая

   — Я буду осторожен, обещаю, — сказал он, махнув рукой на прощание.
   Но теперь, задумавшись об этом, Горгас почему-то не мог вспомнить, чтобы кто-нибудь из них говорил: «Пожалуйста, будь осторожен», или «Позаботься о себе, дядя», или «Папочка, пожалуйста, вернись поскорее домой». Малышка Ньесса помахала… ну, по крайней мере дернула рукой вверх и вниз. Однако Луха просто стоял, не шелохнувшись, как будто наблюдал за какой-то ужасной церемонией на площади. Херис неуверенно улыбнулась, а племянница… приходила ли она вообще? Так не должно быть. Все это расстроило Горгаса.
   — Там, — сказал сержант и показал рукой.
   Конечно, здесь они были шесть часов назад. А где он сейчас, совсем другое дело.
   Бардас тоже не пришел; впрочем, Горгас его и не ждал. Его приводило в ярость то, что Бардас тихо и мирно жил в штабе Банка, но каждый раз, когда он предлагал Ньессе встретиться с братом, она переводила разговор на другую тему. А теперь он во главе национальной армии, готовой вступить в бой, который может коренным образом изменить ход войны, а им все равно, увидят ли они его снова. Словно обычное утреннее прощание с домашними, когда Херис, не отрываясь от шитья, желала приятного дня на работе, а дети готовились к школе. Умереть в бою, защищая дом и семью… это казалось Горгасу самой благородной и героической смертью, но равнодушие близких делало ее бессмысленной.
   — Мы найдем их, — спокойно сказал он. — Не волнуйтесь. Хотя я предпочел бы, чтобы они не нашли нас. Понимаешь, о чем я?
   Сержант пожал плечами.
   — Не совсем. Я не понимаю, как мы можем воевать, если противник не знает, где мы?
   — А, — произнес Горгас, улыбнувшись. — У меня идея.
   Бол Аффем, младший декан факультета военной логистики, знал значение слова «страх», но лишь потому, что посмотрел его в словаре. Когда ему было шесть, его отец, Лука Аффем, умер, воюя с корсарами в дельте Флив. Дед погиб при штурме форта Жон семьдесят лет назад. Смерть в бою стала практически традицией в семье Аффемов, и Бол не представлял себе другой кончины. Если он чего-нибудь и боялся, так это умереть в своей постели в окружении докторов.
   Тем не менее зрелище, открывшееся его взору, внушало некоторое опасение. Не глупый, бесполезный страх, а понимание, обострение инстинктов, как у зверя, встретившегося с опасностью. Здоровая и вполне естественная реакция на угрозу жизни.
   Бол дал приказ остановиться и, пока его солдаты снимали алебарды и рюкзаки, подошел к краю утеса. Дальнейшее движение вперед представлялось проблематичным. Двинувшись по краю утеса, армия окажется на виду, пожертвовав элементом неожиданности. До сих пор Бол не видел ни разведчиков, ни вражеских пикетов, позволявших предположить, что врагу известно о его приближении. Если же он пойдет через горы, то запросто может попасть в засаду лучников. Поэтому Бол решил, что немного саморекламы не повредит; пусть повстанцы знают, что он идет, его армия обладает значительным численным преимуществом, что породит в рядах противника ужас и отчаяние.
   Он снял рюкзак и уселся на него, расстегнув передний клапан и достав фляжку. Уже третью. При такой расточительности могут возникнуть проблемы с водой. Порывшись в кармане, Бол извлек карту. Волнистая голубая линия около гор обозначала какой-то водоем. Впрочем, это могло быть чем угодно от ручья до полноводной реки. Он отложил карту и посмотрел на голубое безоблачное небо. Марш в жару? Впрочем, не так уж и плохо. Маршировка — отличное упражнение для слабого тела и ленивого духа. Форсированный марш сравним с недельной тренировкой, разве только проведенной без казарменных удобств.
   Бол вызвал сержанта.
   — Мы пойдем по краю, — сказал он. — Потом спустимся с гор и пойдем по равнине. Пересечем реку или какой-то другой водоем. Там запасемся водой.
   Сержант уважительно кивнул и отошел. Аффем дал своим людям еще пять минут отдыха и приказал двигаться дальше.
   Почти час спустя, пока Бол Аффем продолжал строить хитроумные планы по поводу того, что делать, если не найдется вода, появился враг. Зрелище было не из приятных. Они просто появились на краю, поднимаясь с северной стороны утеса прямо перед ним. Лучников было не больше пятидесяти, и только около дюжины из них в шлемах и кольчугах. Они больше походили на банду неуправляемых детей, чем на боевое подразделение. Бол Аффем отдал приказ остановиться и подождал, опасаясь подвоха. Неужели они верят, что профессиональные солдаты клюнут на такое? Где же тогда остальная часть ловушки? Поджидает на склоне, чтобы атаковать с флангов? Конечно, нет. Им пришлось бы подниматься вверх, что равноценно самоубийству. Если же таково представление повстанцев о засаде, то он с огромным удовольствием попадет в нее.
   Пока он стоял и пытался разобраться, лучники сняли с плеч луки, оскорбительно медленно прицелились и начали стрелять. Семь человек в первом и два человека во втором ряду упали. Каждый лучник достал по новой стреле, прицелился и выстрелил. Аффем видел, как они поздравляют друг друга с удачными попаданиями и подтрунивают над промахнувшимся.
   Ни при каких обстоятельствах на войне, писал старший Аффем в абзаце, который каждый мальчик на Шастеле должен знать наизусть, профессиональный солдат не должен терять голову. Бол Аффем потер лицо ладонью, признавшись себе, что впервые с детства не знает, что делать. Здесь наверняка ловушка, но, черт побери, он ума не мог приложить, в чем она состоит.
   Стрела попала в солдата слева от него, пройдя через правую руку между бицепсом и костью. Аффем увидел, как тот поморщился, не вскрикнув и не шелохнувшись. Аффем почувствовал гордость, но вместе с тем и удивление. Какое оправдание тому, чтобы стоять здесь, не шелохнувшись, как соломенное пугало-мишень на ярмарке, пока повстанцы хвалят или ругают технику стрельбы друг друга? Это просто нелепо.
   — Сержант, — сказал он, — избавьтесь от них.
   Солдаты хорошо выполнили приказание. Они так слаженно маршировали, что острия их алебард создавали идеально ровную металлическую линию. Сделав еще пару выстрелов, повстанцы как будто растаяли. Лучники просто скатились по обеим сторонам утеса. Естественно, сержант не погнался за ними. Он приказал остановиться, развернулся и вернул отделение к главной колонне.
   — Хорошая работа, сержант, — похвалил Аффем. — Как можно быстрее соберите раненых, мы попросту теряем здесь время.
   Спустя полчаса произошло то же самое.
   На этот раз у повстанцев хватило времени лишь на один залп, прежде чем алебардщики атаковали их. Но еще четыре солдата упали. Трое умерли, один был ранен в колено и не смог продолжать движение. Бол Аффем вполголоса выругался и представил, что он сделает с трусами, как только ему представится такая возможность.
   Полчаса спустя — снова. А потом, через сорок минут, — еще раз. И снова. На этот раз, едва преследователи развернулись, чтобы вернуться назад, около дюжины лучников выскочили из-за утеса и дали залп, ранив двух солдат в спины. Остальные снова бросились в погоню, но как только сержант приказал возвращаться, в нескольких ярдах от него материализовался лучник и выстрелил прямо в пах. Сержант умер от потери крови еще до следующей атаки, которая произошла пятнадцать минут спустя. На сей раз лучники даже не прятались за утесами. Они, пританцовывая, удалились, дразня алебардщиков, и пока отряд преследователей спорил о том, стоит ли продолжать погоню, несколько лучников совершенно неожиданно появились позади колонны, убили шестерых солдат и растворились в воздухе.
   — Пропорция! — прорычал Бол Аффем. Потери видимы и оскорбительны, но в сравнении с размером армии незначительны. Чем быстрее мы будем двигаться, тем раньше достигнем деревни. И либо им придется воевать с нами там, где мы разорвем их на части, либо стоять в стороне, наблюдая, как мы убиваем каждое живое существо в деревне. А к тому времени, как мы закончим, они пожалеют, что вообще ввязались.
   Около полудня им все же удалось поймать одного лучника, который поскользнулся, упал и не успел достаточно быстро подняться. Спустя пять минут мяса на его костях осталось не больше, чем хватило бы, чтобы полакомиться паре собак. Однако Аффем не мог не заметить, что количество повстанцев увеличивалось. Если сначала лучников было около пятидесяти, то сейчас их число возросло до семидесяти пяти. Идея ускорить шаг оказалась не очень удачной: если Аффем отдавал приказ шагать быстрее, повстанцы учащали свои атаки. Он самоуверенно рассчитывал спуститься с утеса к ночи, но его надеждам не суждено было оправдаться, поэтому пришлось маршировать в темноте. Выбора не было: лучники не могли атаковать без света. Кроме того, если не добраться до реки, отсутствие воды превратится в серьезную проблему. Поэтому Бол приказал алебардщикам пить только на остановках.
   Наступил рассвет, а утес все никак не кончался. При первых лучах солнца лучники вернулись, по-прежнему стреляя, словно пьяницы на свадьбе, и убегая, как только Бол посылал вперед свой отряд. Наконец он подсчитал, что потерял восемьдесят два человека убитыми и двадцать шесть слишком серьезно раненными, чтобы продолжать путь. Среди них тридцать один сержант. Армия становилась неуправляемой: некому было отдавать приказы.
   К полудню, пройдя не более двух миль с восхода, они обнаружили узкий каменистый проход, и Аффем приказал армии двигаться по нему. Передвижение было возможным только при условии, если солдаты согнутся и не будут делать лишних движений. Стоял жаркий день, но никто не решался снять шлем или нагрудники. Вода закончилась еще утром. Лучники убили еще шестнадцать и ранили двадцать одного солдата. Большая часть попаданий приходилась в руки и ноги. Это было душераздирающее зрелище, в то время как лучники веселились и спорили, кто первым поразит ту или иную мишень. Два алебардщика наконец потеряли над собой контроль и кинулись бежать, побросав алебарды и вопя что есть мочи. Второму удалось пробежать ярдов десять.
   Этой ночью лучники принесли фонари, однако света было недостаточно, так что они отказались от своей затеи и ушли. Почти в полночь дорога пошла резко вверх, и перед самым рассветом алебардщики достигли равнины и реки. При первых лучах солнца они все еще наполняли фляги, а лучники поджидали их, спрятавшись за камнями и деревьями. Почему-то Бол Аффем был уверен, что проблемы кончатся, как только они достигнут равнины. Конечно же, этого не произошло. Единственная разница заключалась в том, что теперь лучники не выпрыгивали из-за камней, а открыто преследовали противника, словно бездомные собаки, гонящие прохожего по деревенской улице. Они не подходили ближе чем на девяносто ярдов, и теперь их было почти двести человек.
   Солдаты обессилели, прошагав две ночи, а потом еще полдня под палящим солнцем. Благодаря строгой экономии воды хватало, но Аффем планировал достигнуть деревни на день раньше, и теперь заканчивалась еда. Вечером его ранили в левую лодыжку. Стрела прошла, не задев вену, и сперва он передвигался, используя в качестве костыля алебарду. К полуночи Бол уже не мог идти без посторонней помощи. Тем не менее он заставлял себя продолжать путь в уверенности, что на рассвете они увидят деревню.
   Так и произошло. Найти ее оказалось нетрудно. Последний час перед рассветом они шли на сияющий оранжевый свет. К рассвету, когда лучники снова атаковали, пожар почти закончился. А когда Аффем, покачиваясь между двумя солдатами и волоча за собой раненую ногу, наконец приковылял к тому, что раньше было деревенской улицей, то не нашел ничего, кроме пепла и обугленного дерева. Колодец был забит телами алебардщиков, погибших в первый день. Ни еды, ни укрытия обнаружить не удалось. Ничего не оставалось, кроме как двинуться к следующей деревне, расположенной всего лишь в четырех милях.
 
   — Не знаю, как ты, — сказал Горгас с набитым ртом, — а я проголодался.
   За его спиной в воздух поднялся столб дыма. Горела деревня Ламбая, и именно он отдал приказ поджечь ее. Мысль о том, что он послал своих людей поджечь одну из деревень, приводила его в ярость. Хотя Горгас знал, что только так сможет выиграть войну, поступок внушал ему отвращение. О том, как отреагирует Ньесса, когда узнает, он просто боялся думать.
   — Далеко еще до реки? — спросил сержант.
   Горгас опустил глаза на карту и смахнул с нее несколько крошек.
   — Если продолжим двигаться с прежней скоростью, то четыре часа, — ответил он. — Плюс-минус час. Должен признать, они оказались намного выносливее, чем я ожидал.
   — Тренировка, — сказал сержант. — Дисциплина. Вот что отличает профессиональных солдат от бандитов и хулиганов.
   — Думаю, ты прав, — согласился Горгас, отрезая еще кусочек сыра. — Но пока это только ведет их к смерти.
   Они увидели дымок, поднимающийся над второй деревней, почти сразу после того, как покинули первую.
   — Вот и все, — сказал сержант, останавливаясь и закрывая глаза. — Так все время и будет. Ни еды, ни укрытия. У нас нет шансов.
   — Тогда почему бы не схватить их? — прорычал молодой солдат слева. — Пойдем туда и поймаем ублюдков. Нам же нечего терять, верно? Если мы все вместе…
   Никто не слушал, и солдат замолчал. Последние восемнадцать часов ему становилось сложнее и сложнее не думать о воде. До настоящего момента другие проблемы отвлекали его внимание: голод, истощение, вездесущие лучники. Это же хорошо, пытался он переубедить себя. Ничто так не отвлекает от проблем, как жажда. Он подвигал плечами под тяжелыми лямками рюкзака, врезавшимися в кожу сквозь форму. На каждой пятке в том месте, где сапоги терлись о сухожилия, появилось по мозоли. Он попытался не думать о воде.
   — Мы еще кое-что не пробовали, — пробормотал кто-то сзади.
   — Что?
   — Можно сдаться.
   Несколько человек восприняли это как шутку и рассмеялись.
   — Он дело говорит, — вмешался молодой солдат. — Почему бы и нет?
   — Эй, иди к черту! — рявкнул кто-то. — Только таких разговоров нам и не хватало.
   Молодой солдат нахмурился.
   — В чем проблема? — спросил он. — Посмотри правде в глаза: либо мы сдаемся, либо умираем.
   — Сержант, заставь его заткнуться. — Тот покачал головой:
   — Мы не сдадимся. Ни за что, пока нас больше. Мы не можем сдаться, не можем приблизиться, чтобы воевать, мы идем все медленнее и медленнее, через несколько часов мы начнем падать, а проклятым ублюдкам не придется для этого и пальцем шевельнуть. Просто безумие, но они прикончили нас. Самая удивительная победа в истории. Ее будут изучать на наших идиотских факультетах. Жаль только, что мы оказались не на той стороне баррикад.
   Бол Аффем, пошатываясь между двумя солдатами, думал приблизительно о том же.
   Придется переписать каждый учебник и трактат в библиотеке.
   Теперь он чувствовал, как его глаза закрываются. Держать их открытыми, не засыпать, продолжать волноваться было так сложно! Теперь, когда Бола несли два солдата, у него возникло ощущение, будто происходящее его не касается. Он вновь оказался ребенком, сидящим на отцовских плечах, слишком маленьким, чтобы доставлять неприятности. Он не чувствовал ни голода, ни жажды; боль в ноге осталась, но он больше не замечал ее, более того, Аффем теперь не мог заставить себя бояться смерти. Глупо, бессмысленно и напоминало страх, который он испытал, когда был маленьким мальчиком, как раз перед тем, как пошел на детский праздник. «Все будет в порядке, — говорила мать, — тебе понравится, как только ты придешь туда».
   — Снова идут, — апатично заметил кто-то.
   Казалось, всем уже было наплевать. Аффем поднял голову и увидел приближающихся лучников. Они шли не спеша, словно компания путешествующих купцов. Его солдаты устало смыкали ряды подобно тому, как старые монахи выполняют ритуал, в который давно потеряли веру. Голова Аффема снова упала на грудь.
   Наверное, был какой-то момент, когда они перестали верить в победу. Бол не мог вспомнить, когда именно это произошло. Уверенность в победе таяла незаметно. Они медленно осознавали происходящее и мирились с мыслью о неизбежности поражения. Вода, укрытие, пища… ради всего этого они готовы остановиться и не двигаться. Будущее после воды, пищи или укрытия не имело значения. Стало очевидным, что переход никогда не кончится, каким-то непостижимым образом скалистая болотистая дорога протянулась в вечность. Со временем можно даже дойти по ступенькам до Луны, но не до края этой неприветливой земли.
   Мы могли бы сдаться.
   Бол Аффем рассмеялся.
   Почему бы и нет? В другой жизни, в следующий раз. Но пока нас все еще тысяча против пары сотен лучников. Если будет бой, они победят. Либо могут сдаться прямо сейчас. Теоретически.
   Что-то происходило.
   Аффем снова поднял голову и увидел, что солдаты во главе колонны ускорили шаг и бросились бежать. Он пытался понять, из-за чего вся суматоха.
   — В чем дело?
   — Не знаю, — ответил один из солдат. — Эй, — крикнул он, — что происходит?
   — Вода! — откликнулся кто-то. — Там река!
 
   Во-первых, Горгас был обеспокоен. В жизни так всегда, рассуждал он. В самый последний момент, после всех трудов, когда все, казалось, идет по плану, можно превратить победу в позорное поражение. Достаточно лишь невнимательности, чтобы позволить врагу подобраться достаточно близко, и армию Горгаса сметут в несколько минут. А потом он перестал волноваться, когда увидел, как враг, спотыкаясь и падая, на ходу бросая рюкзаки и оружие, скатывается к воде. Вместо этого Горгас присоединился к лучникам, методично отстреливавшим алебардщиков, пока те пили и плескались.
   Да они ничего не замечают. Кажется, они и не осознают, что мы здесь.
   Он достал стрелу, прицелился и пустил ее. Стрела попала в цель. У него всегда хорошо получалось стрелять на расстоянии. Основная часть солдат ссыпалась со склона, как неорганизованное стадо, как брызги воды, разлетающиеся из переполненного ведра. Они спотыкались друг о друга, толкались, падали, увлекая за собой соседей, скользили по сухому склону на рюкзаках, как дети с горки. Единственным, что они видели, была вода. Горгас подстрелил человека и наблюдал, как тот, умирая, продолжал жадно пить.