Парнов Еремей Иудович. Мальтийский жезл [Александрийская гемма]

   Далее путь пролегал через совхозное поле. Судя по дружной ботве, урожай свеклы и картофеля ожидался богатый. Да и ядреные капустные кочаны уродились на славу. Но хотя местность просматривалась до зубчатой каймы горизонта, на поле не было видно ни единой живой души. Только вороны, переваливаясь с боку на бок, бродили возле сенного стога, чей пьянящий, ни с чем не сравнимый аромат будил сладостные воспоминания.
   Само собой, что в сплошной завесе ливня вся эта сельская благодать выглядела несколько иначе. Но поле — не лес. Оно постоянно открыто для глаза. Тем более совхозное поле, чьи заботливо ухоженные, удобренные и защищенные от вредителей гектары набирали перед уборкой последние центнеры.
   Пошли огороженные жердями выгоны, длинные бетонированные коровники, сельскохозяйственная техника под навесом, выкрашенная ярко-оранжевой краской, а затем и двухэтажные домики персонала. Чем дальше, тем чаще попадались навстречу люди. Прогромыхал колесный трактор с прицепом, заваленным комбикормом. Девушка в белом халате весело окликнула Люсина с грузовика, но слова потерялись в дребезжании высоких бидонов. Только промелькнули налитые красные щеки и донесся озорной смех.
   Владимир Константинович помахал рукой, лишний раз порадовавшись, что не надел форму. Казалось бы, случайная улыбка, которую тут же. унес разболтанный кузов, а как согрела беззаботным счастливым весельем! Нормальным людям, занятым повседневным трудом, с их горестями и радостями, не прочувствовать этого с такой благодарной болью. Но работа, которую приходилось — причем увлеченно, а подчас даже азартно — выполнять Люсину, едва ли могла считаться обычной.
   И в самом деле, разве не противоестественно видеть невольных пособников преступления в деревах, сочащихся тягучей смолой, в пахнущих грибами и прелью овражках, даже в этих слежавшихся кипах сена, разметанного на всем пути от стога до ферм? Можно сбрендить, подозрительно вглядываясь в непроглядную муть, где лишь круги разбегаются от нырнувшей лягушки. Поди угадай, что там на дне. Без полного сосредоточения, когда мобилизованы все чувства и разум, трудно рассчитывать на успех. Это азбука дела. Но даже в таком предельно собранном состоянии, когда механически проверяешь не то что незнакомого человека, но и саму природу, не должна остыть память о добром нормальном мире людей. К счастью, он тут, рядом, хоть и унесло твою память о нем в черные дыры вселенной. Догадываясь, как трудно и одиноко тебе, он посылает и эту улыбку, словно напоминая о том, что неизбежно настанет минута, когда в кустах при дороге ты снова увидишь всего лишь кусты — пропыленные листья и ветки — и даже не обернешься, заслышав вороний переполох. Какое дело нормальному человеку до карканья птиц? Ему и в голову не придет проверить, над чем это они так суматошно мечутся.
   Поймав себя на том, что поминутно отвлекается на всякие мелочи вроде бархатных бабочек-траурниц — он так любил их в детстве! — Люсин вновь сверился с местностью и отметил на плане котлован с незаконченным фундаментом. Несмотря на погожий денек, строительная площадка по-прежнему пустовала. Уложенные бетонные блоки и перекрытия были завалены грудами изрядно побитого красного кирпича. Над зачарованным царством заросших бурьяном асбестовых труб, ржавых рельсов и арматуры простирал ажурную длань мощный, но, к сожалению, недвижимый кран, которого напрасно ждали где-нибудь по соседству.
   За стройкой, где приходили в негодность фондируемые материалы, пошли частные огороды, на которых мелькали хозяйки в платочках и беззаботно играющие ребятишки. Вкусный дымок сжигаемой ботвы курился медленной винтообразной струйкой. Покоем и умиротворением дышали тронутые осенней пестротой дали.
   Бетонка под прямым углом примыкала к асфальтированному шоссе, где ходил рейсовый автобус. Возле остановки, защищенной от непогоды стенами из толстых стеклянных блоков, стояла слегка покосившаяся телефонная будка, а на другой стороне был пустырь, на котором какие-то вполне взрослые «дяди» в рабочих спецовках гоняли по песку мяч. Напротив остановки, окруженная ивами и тополями, виднелась длинная одноэтажная постройка из светлого кирпича, объединившая под своей оцинкованной крышей уже знакомую сберкассу, почту и продовольственный магазин без вывески. Злачное место тем не менее легко распознавалось по груде разбитых ящиков. Судя по кошелкам с бутылками, которые тащили туда и обратно, ящики были из-под заветной стеклотары.
   Короче говоря, за эту часть маршрута можно было не беспокоиться. В любую погоду народу тут бывало предостаточно.
   Отсюда путь на станцию пролегал по шоссе: двенадцать минут обычного хода по обочине или две остановки автобусом. В дождь предпочтительнее воспользоваться услугами общественного транспорта. Тем более, если для этого созданы все условия. Постояв под навесом и дождавшись, наконец, автобуса, Люсин засек время по секундомеру. Автобус опоздал против расписания на семнадцать минут. В ливень, когда в нем была особая нужда, он мог, как это порой водится, вообще не прийти. Опрос водителей ничего определенного на сей— счет не выявил, хотя в автопарке уверяли, что в тот день машины ходили точно по расписанию. Возможно, это и соответствовало действительности. Но коль скоро никто из шоферов не проявил интереса к своим пассажирам и по фотографии Георгия Мартыновича не опознал, существенного значения это не имело. Оставалось лишь гадать, как поступил Солитов в то утро между одиннадцатым с половиной и двенадцатым часом: поехал на станцию, пошел ли пешком или же повернул к дому.
   Люсин, естественно, отправился пешком, послав вперед поджидавшую его «Волгу». Как и было договорено, она ждала его у треугольного дорожного знака, изображавшего самую понятную в мире эмблему: скрещенные вилку и ложку. Ресторан «Рыболов» хоть и не пользовался особой известностью, но можно было надеяться, что Коля Самуся не станет терять времени даром. Сам Владимир Константинович успел порядком проголодаться, и ему стоило заметных усилий продолжить свой пеший рейд, длившийся уже без малого три часа. Съеденные по дороге жгучие стручки сурепки лишь разожгли аппетит. Но не хотелось нарушить целостность впечатления. Тем паче, что приближался наиболее ответственный участок.
   Пока ничто не внушало тревоги. Сельские домики стояли по обе стороны, и шоссе поэтому находилось под перекрестным обстрелом окон, а следовательно — и глаз. Движение тоже выглядело достаточно оживленным. Но в том месте, где стрелка указывала на Гидроузел и дорога раздваивалась, пешеходная тропа уклонялась в сторону. И не мудрено, потому что на неогражденной дамбе оставалось место лишь для полосатых низеньких столбиков. Идти навстречу грохочущим самосвалам, ощущая за спиной гудки обгоняющих машин, было просто-напросто страшно.
   Люсин, ничтоже сумняшеся, последовал за большинством, кстати сказать, абсолютным, хоть по шоссе и было короче на каких-нибудь двести метров. И сразу в голове вспыхнул предостерегающий красный сигнал. Молодые сосенки, посаженные плотными гнездами на песчаных буграх, полностью закрывали обзор. Тут могло произойти все что угодно.
   Стежка — по крайней мере та, извивом которой следовал Владимир Константинович, потому что под сенью колючих сосенок петляли десятки других, — вывела на высокий обрыв, откуда во всей красе открывалась стальная гладь озера. Узкую полоску песка внизу лизала медленная волна, качая осоку, в которой запутался всяческий лесной мусор. Из-за постоянных дождей вода заметно прибыла.
   Включив шагомер, Люсин двинулся вдоль обрыва, и чем далее он шел, тем менее нравилось ему это место. Попытка найти не столь рискованный вариант кончилась ничем. Углубившись в сосны и проблуждав там, как в лабиринте, он вновь оказался на берегу.
   Определенно подтверждался первоначальный вывод: эти триста сорок шагов по-над берегом, безусловно, были самыми опасными на всем пути. Здесь даже в сухую светлую пору можно было невзначай оступиться. Судя по карте, затребованной у местных гидрологов, дно опускалось достаточно круто. Теперь, когда уровень повысился чуть ли не на метр, глубина была довольно приличная почти на всем протяжении. Особенно подозрительно выглядели участки оползней, где озеро словно вгрызалось в берег.
   Простой здравый смысл подсказывал, что таким путем мог пойти в тот день лишь заведомый самоубийца. Значит, Георгий Мартынович выбрал другую дорогу, более дальнюю.
   Полюбовавшись бледными облаками, растянувшимися низкой прерывистой цепью, Люсин вернулся в сосны. Пришлось порядком побродить, прежде чем обнаружилась неприметная аллейка, выводящая к мостику. Люсин вернулся по ней к исходному пункту, где шоссе сворачивало на дамбу, и, совершив поворот на сто восемьдесят градусов, вышел к протоке. Так идти оказалось не в пример проще, хоть и несколько дольше. Проблемы оставались прежние: густые лесопосадки и близость озера, правда далеко не столь угрожающая.
   Владимир Константинович постоял в одиночестве на мосту, пока не появился гражданин с удочками в защитного цвета чехле, и, поплутав среди крупноблочных башен, снова выбрался на берег. Сравнительно низкий, сплошняком заросший клевером, он мирно спускался к затопившей нижнюю кромку волне. Отсюда уже виднелись ажурные подвески проводок электротяги и край высокой платформы. Туда вела черная лента асфальта, отмеченная штангами уходящих вдаль фонарей.
   Записав, где следует прочесать местность, а где хорошенько обшарить дно, Владимир Константинович побрел на станцию. Голода он уже не ощущал, но зато пробудилась тупая пульсирующая боль в темени.
   На привокзальной площадке, где автобус делает круг, Люсин заметил Аглаю Степановну. Вернее, она сама его углядела и, выдвинувшись из очереди, поманила рукой.
   — Сам на себя не похож, а все бегаешь, — проворчала, не выпуская из вида стоявшую у ее ног укутанную марлей корзину.
   — Голова разболелась, Степановна, — с трудом ворочая языком, пробормотал Люсин. Перед глазами прыгали световые зигзаги, прошивая пространство косой сморщенной строчкой. — Тут аптеки нигде нет поблизости?
   — Как не быть? Есть аптека, — она махнула рукой в сторону переезда. — А то к нам завернешь, голубь? Авось помогу.
   — Ага, бабуся, спасибо. — Владимир Константинович поворотился, как манекен, и покорно побрел обратно, с трудом переставляя непослушные ноги.
   — Да куда ж ты? — окликнула его Аглая Степановна. — Автобуса хоть дождись, а то, не ровен час, свалишься.
   — Ладно, — Люсин покачнулся, но устоял и, наклонясь вперед, словно преодолевая тугой порыв ветра, сделал следующий шаг. — У меня тут тачка…
   Как добрались до места, он едва ли запомнил. Но из машины, собравшись в упрямый комок, выбрался самостоятельно и деревянным шагом дотащился до какого-то дивана в углу. И тут свет окончательно померк для него, если, конечно, Аглая Степановна просто-напросто не занавесила окна.
   — Давление подскочило, — пробормотал Владимир Константинович, заплетаясь. — Ничего страшного. — И позволил себе отключиться.
   Освобождение пришло откуда-то извне, хотя он дал себе внутреннюю свободу. Пахнуло бальзамическим холодком и словно бы тиной болотной, и он почувствовал легкое скользящее прикосновение мази к вискам. И это было последнее, что успела ухватить память.
   Проснувшись в темноте на незнакомом скрипучем ложе, Владимир Константинович долго не мог сообразить, где он и что с ним. Тело сладко поламывало, как после хорошей лыжной пробежки, гортань горела сухим огнем, но в голове ощущалась полная ясность. Лишь память отшибло на каких-то этапах, и понадобилось известное напряжение, прежде чем удалось восстановить последовательность событий. И какой же немыслимо удаленной во времени показалась ему эта прогулка по берегу среди упругих подрастающих сосен!
   Люсин оперся на локоть и прислушался. Откуда-то долетали неразличимые шепчущие отрывки речи. Он заставил себя встать и, нащупав в потемках дверь, побрел на путеводную черточку света, теплившуюся в конце коридора.
   Аглая Степановна и Коля безмятежно гоняли в кухне чаи. Уютно бормотало радио. На ручках самовара висели бублики.
   — Проснулся, голубь? — Старуха подняла взгляд. Подув на блюдце, из которого, вкусно причмокивая, тянула крутую заварку, она насмешливо прищурила пронзительное, ястребиной зоркости око. — Головочка не трещит, чай?
   — Спасибо, бабушка. Все прошло, — поблагодарил Люсин и вдруг спросил, испуганно встрепенувшись: — Сколько времени? На дворе уже ночь? — и тут только сообразил, что у него есть часы. — Неужели всего-навсего девять?
   — Так точно, — улыбнулся Коля. — Без трех минут. Хорошо поспали, Владимир Константинович?
   — Черт! — помянул нечистого Люсин, хлопнув себя по лбу. — Ведь я обещал вернуться!
   — Не беспокойтесь, Владимир Константинович. Я звонил… Сказали, чтоб отдыхали себе спокойно.
   — Воображаю, чего ты наговорил! — Люсин даже покраснел от бессильной досады.
   — Ничего особенного. Что есть, то и сказал: гипертонический криз. С кем не бывает? У меня братан моложе вас, а его в прошлом месяце по первое число прихватило.
   — Мне ничего не передавали?
   — Передавали. — Коля Самуся протянул записанный на обрывке газеты номер. — Просили позвонить, как проснетесь.
   Люсин бросился к телефону, едва не столкнувшись в дверях с Аглаей Степановной, которая чуть не выронила тяжелую трехлитровую банку, до краев наполненную алым напитком.
   — Рехнутый! — осерчала старуха.
   Промучившись минут двадцать — город упорно был занят, — Люсин наконец соединился с дежурным.
   — Поступил сигнал из Волжанска, — доложил тот, когда Владимир Константинович назвал себя. — Гражданин Горбунов Валерий Аркадьевич, весовщик мясокомбината, опознал по фотографии Солитова. Говорит, что видел, как его увозили на «скорой помощи». Товарищ Гуров уже выехал на место.
   — Гуров? — Люсин все еще соображал в замедленном темпе, не постигая в полном объеме значения столь неожиданного (впрочем, почему неожиданного?) поворота событий. — А из наших?
   — Капитан Целиков. Просил согласовать с вами.
   — Считайте, что согласовано, — повеселел Люсин. — Больше ничего?
   — Еще был звонок от гражданина Бариновича Гордея Леоновича, — дежурный интонацией выделил рифмованное созвучие. — Хотел встретиться с вами по тому же вопросу. Оставил свой адрес.
   — Благодарю. Буду завтра е утра. — Люсин задумался, не отрываясь от трубки, и подавил соблазн рвануть на ночь глядя в этот самый Волжанск. «Неужели все-таки сработал калининский вариант?» — спросил себя, медленно опуская палец на рычажок.

Глава тринадцатая
СЛУЧАЙ В ВОЛЖАНСКЕ

   Перед въездом в город Волжанск Гурова с Целиковым поджидала машина ГАИ с включенной мигалкой. Расплескивая синие молнии и завывая сиреной, она повела за собой в непроглядную ночь. Это оказалось совсем не лишним, потому что ехать пришлось через городской центр с его кривыми узкими улочками, как попало застроенными в конце прошлого века.
   Станция «Скорой помощи» размещалась в старом кирпичном доме, окруженном ветхим забором, через который перевешивалась буйно разросшаяся акация. В резком свете фар листва казалась непроницаемо мрачной. Свернув в проем между столбами, на которых топорщились крюки от снятых ворот, и ловко лавируя среди новеньких фургончиков с крупно нарисованными цифрами «03», обе милицейские машины подрулили к главному входу.
   — Чего маринуют автопарк под открытым небом? — уронил мимоходом Гуров, взбегая по ступенькам широкой лестницы.
   Унылый с виду главный врач, обо всем предупрежденный заранее, не теряя времени вызвал врачей и санитаров, дежуривших в указанный свидетелем Горбуновым день. Но ни один из них не опознал человека на предъявленной фотографии.
   —. Значит, мы его не возили, — категорически заявил главврач, втайне довольный скорым разрешением дела, ничего не сулившего, кроме лишних беспокойств. — Не наш больной.
   — Но свидетели утверждают, что видели, как на Пролетарской площади именно его укладывали в карету, — возразил Гуров.
   — А они не врут, ваши свидетели?
   — Помилуйте, зачем? — Гуров сохранял завидное терпение.
   — Мало ли… Встречаются, знаете ли, субчики с чрезмерно развитой фантазией. Мы это во как знаем, — главврач неуклюже согнулся и стукнул ребром ладони себя по затылку. — Вы даже не представляете, сколько бывает напрасных вызовов!
   — Сочувствую, — осторожно вмешался Целиков. — Но данный случай, надеюсь, сюда не относится?
   — Нет его, вашего случая, — почему-то обиделся главврач. — Я привык доверять своим сотрудникам.
   — И мы не сомневаемся в их добросовестности, — заверил Гуров. — Но не верить показаниям свидетелей тоже нет оснований. Надеюсь, у вас ведется регистрация?
   — А как же! — Главврач поспешно вызвал по селектору дежурную медсестру. — Принесите книгу вызовов! — распорядился властно и забарабанил в ожидании пальцами.
   Минут через пять в кабинет вошла неприветливая, излишне полная женщина.
   — Так! — Шеф волжанской «Скорой помощи» принялся» водить пальцем по строчкам. — Ну, что я говорил? — Дойдя до конца, он захлебнулся торжествующим смешком. — Нет такого!
   — А если у человека вдруг нет документов? — спросил Целиков.
   — Регистрируем как безыменного.
   — Тогда поищите среди безыменных.
   — Я могу уйти? — угрюмо спросила сестра.
   — Нет, подождите!
   — Трубку за меня Фантомас сымать будет?
   — Посмотрите среди безыменных, — он перебросил книгу на соседний стол. — Если был человек, значит, найдется и запись.
   — Не записано, — изрекла приговор медсестра, закончив просмотр, и неприязненно отвернулась.
   — Вы свободны, Анфиса. — Главврач удовлетворенно отряхнул руки. — Будут вопросы?
   — Какие документы еще заполняются на больных, кроме записи в книгу? — спросил Гуров.
   — Ну, есть сопроводительные листы. Один экземпляр сдается в больницу, другой остается у нас.
   — Проверьте, пожалуйста, — проявил настойчивость Гуров.
   Главврач вначале раздраженно поиграл лицевыми мускулами, потом все же смилостивился и позвонил в регистратуру. Но результат вновь оказался отрицательным. Вопреки утверждению Горбунова, узнавшего в размноженном для всесоюзного розыска портрете человека, которого видел три дня назад лежащим без сознания на Пролетарской площади, Солитов в матрикулах волжанской «Скорой помощи» не значился.
   — Может, его еще какая машина взяла? — высказал напоследок предположение главврач. — Не наша?.. Вы поспрошайте в больницах.
   — Поспрошаем, — почти в один голос пообещали Гуров и Целиков. Они знали, что местный угрозыск уже и без того ищет Солитова по всем лечебным учреждениям.
   Первый намек на след обнаружился в пункте травматологии, где вконец задерганный дежурный врач опознал, хоть и с известной долей сомнения, лицо на предъявленной ему фотографии.
   — По-моему, он у нас был. Травма черепа, если память не изменяет. Я, правда, не смог им заняться, потому что в тот день, как назло, было много несчастных случаев. Сами понимаете, что это для нас значит. Мы буквально разрывались на части… Полной гарантии дать не могу, но лицо определенно знакомое.
   — Кто его доставил, не помните? — спросил Целиков.
   — «Скорая помощь», надо думать. Помнится, он был без сознания. Вся голова в крови, над левой бровью ссадина. Я первым делом велел обработать раны. А потом привезли девочку со сложным переломом голени, и я его больше не видел.
   Подняли документы, хотя было уже далеко за полночь. Куря сигарету за сигаретой, Гуров сам перелистал журнал, не слишком полагаясь на клевавшую носом сестру. Таинственный пациент с ранением черепа не значился, однако, и в этих списках.
   — Чертовщина какая-то! — Борис Платонович снял очки и устало зажмурился. — Девочка с голенью есть, а его нету.
   — Кроме вас, кто-нибудь еще дежурил в тот день? — сохраняя полнейшую невозмутимость, включился в разговор Целиков.
   — Галина Марковна. Мы с ней постоянно в одной смене работаем.
   — Ее можно сюда пригласить?
   — Почему же нет? Только вам придется немного подождать.
   — Сложный случай? — Целиков сочувственно улыбнулся.
   — Алкоголик из окна вывалился, — дал соответствующее пояснение врач. — С третьего этажа… Вы извините, но мне тоже пора бежать. Трехлетнего мальчика привезли на милицейском мотоцикле. Папин свисток проглотил, понимаете… И смех и грех.
   — Работка, — заметил Целиков, оставшись вдвоем с Гуровым.
   — Не позавидуешь, — согласно кивнул следователь, ощущая, как мозг заволакивает расслабляющая дымка. — Выйду покурить на чуток, — он привычно хлопнул себя ло карманам.
   Целиков молча смежил отяжелевшие веки.
   Галина Марковна явилась не скоро, когда ночь пребывала в самой глухой поре. Гуров и Целиков встрепенулись, как по команде, когда раздался уверенный стук каблуков, гулко отозвавшийся в пустоте коридора.
   — Это вы меня ждете? — В ореоле воспаленного света возникла высокая женщина с нездоровым румянцем. Она была явно взвинчена и не расположена к долгим разговорам.
   — Видно, тот еще фрукт вам достался! — Целиков шагнул ей навстречу.
   — Не то слово!.. Вы из милиции?
   — Из милиции.
   — Тогда можете забрать свое сокровище. Ничего серьезного. Таким почему-то всегда везет. Счастливо отделался.
   — Простите, Галина Марковна, но мы совсем по другому вопросу. — Гуров поспешно достал фотографии. — Вам знаком этот человек?
   — Где-то я его как будто видела, — она неуверенно пожевала губами. — Нет, не припоминаю.
   — Травма черепа, — подсказал Целиков. — Ссадина над левой бровью…
   — Ах, этот! — вспомнила Галина Марковна. — Ну конечно, ко мне его доставили после перевязки, когда он был уже весь в бинтах… Однако у того было немножко другое лицо. — Она еще раз внимательно взглянула на снимок. — По-моему, это не он.
   — Вы уверены? — Целиков вновь переглянулся со следователем.
   — Определенно, — она щелкнула ногтем по фотографии. — Здесь круче излом бровей и форма носа иная. Это даже анфас заметно: горбинка и более широкий разворот крыльев.
   — Очень может быть, Галина Марковна! — вспыхнул Гуров, то ли в приливе восторга, то ли, наоборот, негодующе. — Вы исключительно наблюдательная женщина!
   — Я специалист по черепным травмам. — Она охладила его высокомерным взглядом.
   — Тогда тем более мы должны положиться на ваше авторитетное заключение. — Гуров привычно потянулся за сигаретой, но опомнился и лишь огорченно махнул рукой. — Если бы не одна досадная мелочь. Почему больной, о котором идет речь, нигде не значится?
   — Понятия не имею. В мои обязанности не входит вести запись.
   — Кто же должен это делать в таком случае?
   — Поинтересуйтесь у сестры. Я вам ее подошлю. — Галина Марковна возвратила снимок, обнаружив намерение удалиться.
   — Одну минуточку! — деликатно остановил ее Целиков. — Извините… Нас вовсе не интересуют регистрационные процедуры. Нам человек нужен, Галина Марковна.
   — Какой? — мгновенно и точно отреагировала она. — Этот, что на карточке, или тот, кого мы обследовали?
   — Безусловно, этот, — Целиков машинально взглянул на фотографию. — Вашего мы ищем, чтобы исключить всякую возможность ошибки. Где он может находиться в данный момент, как по-вашему?
   — Узнайте в психоневрологическом. Скорее всего, мы переправили его туда. Правильно, так оно и было.
   — На чем переправили? — спросил Гуров.
   — Да на той же машине!
   — Понятно, — кивнул Целиков. — Но почему именно в психоневрологический? Для этого, очевидно, были какие-то основания?
   — Без оснований, товарищи, ничего не делается. Во-первых, больной, придя ненадолго в сознание, был очень возбужден. Судя по всему, его мучили нестерпимые боли. Установить с ним контакт не удалось, хотя какихлибо внешних нарушений я не обнаружила. При рентгеноскопии костей черепа тоже повреждений не выявилось.
   — Значит, у вас должен остаться рентгеновский снимок?! — обрадованно воскликнул Гуров.
   — Не думаю. В подобных случаях мы все отправляем вместе с больным. Порой от какой-то минуты зависит человеческая жизнь.
   — М-да, у вас времени зря не теряют, — саркастически процедил Гуров. — Наверное, сестра даже не успела оформить!
   — Не знаю, спросите у сестры. Мы сделали все, что полагается: обработали раны, наложили повязку, ввели обезболивающее. Специалистов по нейрохирургии у нас нет, психиатров — тоже.
   На том и расстались к обоюдному облегчению.
   — А ночь хороша! — Выйдя наружу, Гуров полной грудью вдохнул теплый, насыщенный сыростью увядания воздух. — Тихо-то как, господи! И звезды! — Он достал сигареты и присел на ступеньку возле дряхлого, облупившегося льва. — В гостиницу поедем?