Страница:
— Спасибо, Джо… — Рокуэлл разогнулся и оперся на руку. — Полковник мне устроил действительно приятное свидание.
— Прости, Рок. Я солдат.
— Ты забыл, что ты солдат американской армии, — с горечью сказал Рокуэлл и, пошатываясь, встал.
— Ты еще не понял…
— Молчать! — прервал Кинга полковник и указал на Рокуэлла: — В яму щенка! Пусть проветрится.
Его повели в темноту, толкнули, и он полетел вниз, хватаясь за сухие мягкие комья земли.
Яма. Время — вечность. Начинает светать. Над головой небо, закрытое сгустками облаков. Падает первая капля дождя. Потом ливень. Глинистые края ямы набухают, сползают.
— Смит, наверх! — крикнул выросший наверху солдат.
Оставляя отпечатки рук и коленок на вязкой глине, Рокуэлл выполняет команду.
— Вперед! Кажется, для вас все кончилось.
«Все кончилось, — про себя повторяет Рокуэлл слова солдата. — Расстреляют!»
Его ведут к дому. Вводят в кабинет.
Полковник в свежевыглаженной русской форме встал из-за стола.
— Садись, лейтенант, и угощайся сигарами.
— Вы удивительно добры. Перед казнью приговоренному положено чистое белье, и, может быть, все-таки накормите, то-варищ-щ! — Рокуэлл особенно выделяет последнее слово и кривит рот.
Полковник с улыбкой смотрит на изможденное, заросшее лицо пленника, оглядывает заляпанную грязью одежду.
— Да, здорово за двое суток скрутило тебя… Курящий не отказался бы от таких сигар… Ты выдержал испытание и теперь далеко пойдешь, парень. Пророчу тебе ответственную работенку. Твой коллега Кинг оказался слабее. Впрочем, нам подходит и такой сорт. Настоящему бойцу нужна психологическая закалка. То, что с тобой произошло, забудь и держи язык за зубами. Правда, тайна моего лагеря раскрыта болтунами из «Старз энд страйпс». [22]Они оповестили весь мир, как мы готовим своих ребят оказывать сопротивление коммунистическому промыванию мозгов в случае, если они попадут в плен к красным…
Только теперь до Рокуэлла со всей ясностью дошел смысл происшедшего.
— Так вы… не русский!
— Полковник Уолтер к твоим услугам… Чтобы испытать своих ребят, мы устраиваем эту небольшую провокацию.
— Вы юморист, господин Уолтер.
— Ты, конечно, не в восторге! Но у тебя трезвая голова, и ты понимаешь необходимость почти для каждого пережить психическое состояние, вызываемое внезапным переходом от нашего образа жизни к жизни военнопленного.
— Теперь все отлично понял.
— Иди прими ванну, переоденься, закуси, а завтра махнешь через океан для службы на новой должности.
— Как вы чувствуете себя в русской форме, полковник?! Не тесно?
— Не надо острить! Слышал что-нибудь об условных рефлексах? Дельная наука! Ха, ха, русская форма! Если взять собаку и, сунув ей под нос красную тряпку, бить ее, то после нескольких сеансов она будет скулить при виде тряпки и без битья.
— Благодарю за комплимент, сэр! — поклонился Рокуэлл.
— Не принимайте близко к сердцу, лейтенант. Вас выдвигают, а за все надо чем-то платить.
Уолтер под руку проводил Рокуэлла до дверей, объясняя, куда ему пройти, и пожелал счастливого воздушного плавания. Но если бы он знал, какую проблему начал решать мозг лейтенанта и как он решит ее в будущем, он бы послал Рокуэлла ко всем чертям.
Черная жаба
Боевой заход
Владимир Казаков
В маленьком баре старые товарищи продюсер Джеймс Семистон и пилот Кен Тайлер допивали кофе. Час прошел в воспоминаниях, а о том, зачем Джеймс вызвал товарища из Бруклина, еще не было речи.
— Сколько воды утекло, Кен…
— Мне стукнуло пятьдесят один, Джеймс.
— Я знал, что тебе туго. Тебя видели в Бруклине и сказали…
— Ближе к делу! — Тайлер гордо поднял седую голову.
Семистон смотрел на товарища, и что-то вроде сострадания мелькнуло в его серых, облепленных морщинами глазах. Он потер гладко бритую голову повыше уха и положил пухлую руку на стол ладонью вверх.
— Дай лапу, Кен… Предлагаю тебе выход из застоя.
Тайлер коснулся протянутой руки.
— Я снимаю фильм. Нужен каскадер. Ты можешь занять это место.
— Трюк? — безразлично спросил Тайлер.
— Пустячок. Сколько потрясающих сцен ты создал? Эта — пустячок!
— Я не летал два года.
— Постараюсь добиться нескольких тренировочных полетов.
— Видишь? — Тайлер глазами показал на свои руки. Они лежали на столе, большие, волосатые, с глубокими складками на сочленениях. Средние пальцы касались друг друга и дрожали.
— У пилота-акробата Кена — «Счастливчика» есть бесстрашное сердце.
— Не так говоришь… Многого нет, что было раньше. И нет денег… Я согласен. Спасибо, Джеймс!
На другой день Кен Тайлер осматривал железный макет буровой вышки, растянутый стальными тросами. Он должен пролететь на маленьком спортивном самолете под тросом. Опытным глазом рассчитал: чтобы не задеть вышку и трос, нужно пролететь с креном в сорок пять градусов и провести опущенное крыло не более как в трех метрах от земли.
Приехав к Семистону, он сказал:
— Трудно!.. Может быть, комбинированной съемкой?
— Тогда зачем нужен Тайлер? Любой желторотик посчитал бы за честь. Фильм на конкурс — только правда и чистота. Лента с эпизодом без склеек. Большая премия.
— Сколько тренировочных полетов?
— Десять.
Кен Тайлер подумал.
— Мало, — буркнул он. — И замените трос на капроновый.
— Я не узнаю тебя, Кен! Что это даст? — вскинул густые рыжие брови Семистон. — При неудаче и капрон разрежет, как нож.
— Замени… Над кабиной самолета смонтируйте тонкий стальной обод, в кадре его не будет видно… Вычтешь из гонорара, — предупредил возражение продюсера Тайлер.
— Когда начнешь?
— Через неделю. Познакомлюсь с авиэткой и отдохну.
…Наступил первый день съемок. Кен Тайлер взлетел и кружил над буровой вышкой, ожидая сигнала. Мысленно он уже сотни раз пролетал под тросом, пролетал точно, рассчитывая до сантиметра. За неделю он отдохнул, чувствовал себя так же, как два года назад, когда сам поджег самолет на высоте триста футов и посадил его, а вернее, его обугленные огрызки на плот в море. За этот трюк получил высшую награду Голливуда — премию Оскара. Львиная доля денег ушла на долги. И все равно жил неплохо, одевался в нью-йоркском «Брукс Бразерсе» — магазине Джона Моргана и многих президентов. Кен Тайлер! Имя раскрывало ему многие двери. Потом… Об этом не хочется вспоминать. Годы. Старость. Один неудачный полет, и…. и вот опять здесь, где начинал путь всемирно известного киноакробата…
— Прости, Рок. Я солдат.
— Ты забыл, что ты солдат американской армии, — с горечью сказал Рокуэлл и, пошатываясь, встал.
— Ты еще не понял…
— Молчать! — прервал Кинга полковник и указал на Рокуэлла: — В яму щенка! Пусть проветрится.
Его повели в темноту, толкнули, и он полетел вниз, хватаясь за сухие мягкие комья земли.
Яма. Время — вечность. Начинает светать. Над головой небо, закрытое сгустками облаков. Падает первая капля дождя. Потом ливень. Глинистые края ямы набухают, сползают.
— Смит, наверх! — крикнул выросший наверху солдат.
Оставляя отпечатки рук и коленок на вязкой глине, Рокуэлл выполняет команду.
— Вперед! Кажется, для вас все кончилось.
«Все кончилось, — про себя повторяет Рокуэлл слова солдата. — Расстреляют!»
Его ведут к дому. Вводят в кабинет.
Полковник в свежевыглаженной русской форме встал из-за стола.
— Садись, лейтенант, и угощайся сигарами.
— Вы удивительно добры. Перед казнью приговоренному положено чистое белье, и, может быть, все-таки накормите, то-варищ-щ! — Рокуэлл особенно выделяет последнее слово и кривит рот.
Полковник с улыбкой смотрит на изможденное, заросшее лицо пленника, оглядывает заляпанную грязью одежду.
— Да, здорово за двое суток скрутило тебя… Курящий не отказался бы от таких сигар… Ты выдержал испытание и теперь далеко пойдешь, парень. Пророчу тебе ответственную работенку. Твой коллега Кинг оказался слабее. Впрочем, нам подходит и такой сорт. Настоящему бойцу нужна психологическая закалка. То, что с тобой произошло, забудь и держи язык за зубами. Правда, тайна моего лагеря раскрыта болтунами из «Старз энд страйпс». [22]Они оповестили весь мир, как мы готовим своих ребят оказывать сопротивление коммунистическому промыванию мозгов в случае, если они попадут в плен к красным…
Только теперь до Рокуэлла со всей ясностью дошел смысл происшедшего.
— Так вы… не русский!
— Полковник Уолтер к твоим услугам… Чтобы испытать своих ребят, мы устраиваем эту небольшую провокацию.
— Вы юморист, господин Уолтер.
— Ты, конечно, не в восторге! Но у тебя трезвая голова, и ты понимаешь необходимость почти для каждого пережить психическое состояние, вызываемое внезапным переходом от нашего образа жизни к жизни военнопленного.
— Теперь все отлично понял.
— Иди прими ванну, переоденься, закуси, а завтра махнешь через океан для службы на новой должности.
— Как вы чувствуете себя в русской форме, полковник?! Не тесно?
— Не надо острить! Слышал что-нибудь об условных рефлексах? Дельная наука! Ха, ха, русская форма! Если взять собаку и, сунув ей под нос красную тряпку, бить ее, то после нескольких сеансов она будет скулить при виде тряпки и без битья.
— Благодарю за комплимент, сэр! — поклонился Рокуэлл.
— Не принимайте близко к сердцу, лейтенант. Вас выдвигают, а за все надо чем-то платить.
Уолтер под руку проводил Рокуэлла до дверей, объясняя, куда ему пройти, и пожелал счастливого воздушного плавания. Но если бы он знал, какую проблему начал решать мозг лейтенанта и как он решит ее в будущем, он бы послал Рокуэлла ко всем чертям.
Черная жаба
— Старший лейтенант Смит!
Голос командира отряда оторвал Рокуэлла от письма, но не тронул сознания. Будто издалека слышался голос сестры: «Она просила тебя приехать и прийти на могилу. «Я все равно его увижу, я все равно попрощаюсь с ним», — сказала она…»
— Старший лейтенант! Вы что, оглохли?
— Простите, шеф! — Рокуэлл вскочил из-за стола. — Я получил неприятное известие.
— Что такое?
— Умерла мать.
— Я думаю, это не повод для отказа от вылета?
— Нет, сэр… До взлета полчаса.
— Двадцать шесть минут! — застучал полированный ноготь по стеклу наручных часов. — Уточняю задачу… Над Северным морем передадите свои координаты. На Оркнейских островах дозаправка. Пройдете Ашфорд и через Па-де-Кале вернетесь.
— Ясно! — Рокуэлл затянул пояс высотного комбинезона и вышел из комнаты.
Бомбардировщик «особого отряда» стоял над транспортной ямой. Луч прожектора упирался в фюзеляж, вырисовывая на фоне ночи длинный, стремительный корпус самолета.
Где-то под землей загудел электромотор. Из черного зева подземного склада к самолету двинулась серая лента транспортера. Она скользила медленно и плавно, словно несла хрупкий, легко бьющийся предмет. Сначала на свету показалась тупая закругленная часть, а затем выползла вся бомба. С широкими перьями стабилизатора и белой полосой на лоснящемся туловище, лениво покоясь на матраце из пенопласта, она тащила за собой уродливую тень.
«Жаба! Раз квакнет — и мира нет!» — эта мысль возникала у Рокуэлла перед каждым вылетом.
Транспортер поднес бомбу к открытому люку самолета. Ловкие руки оруженцев подхватили ее, быстро закрепили на держателях.
— Готово, старлей!
— Что, готово? А рентгеноскопия подвесок? — раздраженно напомнил Рокуэлл.
— Подвески проверены и опломбированы!
— «Проверены»… — заворчал Рокуэлл. — Подать лестницу к кабине! «Проверены»… — бормотал он, залезая в кабину.
Пальцы автоматически потрогали рычаги, безошибочно находя их в темноте, затянули воротник гермошлема, опустили лицевой щиток и нажали стартер. Сопло двигателя выбросило факел, натужно засвистело.
— «Хаан-два», тринадцатому старт? — запросил Рокуэлл.
— Четвертая полоса. Взлет в два сорок шесть, — ответили с КП.
Припав на переднее колесо, самолет тронулся с места. Лучи крыльевых фар заскользили по шестигранным плитам бетонированной дорожки, высвечивая жухлые пучки травы в стыках, масляные пятна, черные линии горелой резины от заторможенных колес. В ярком свете играли ночные мотыльки, глупо тычась в стекла.
Четвертая взлетная полоса.
— Включаем радиофон, — предупредили с командного пункта, и сразу в уши ворвался металлический голос, записанный на пленку: — До взлета осталась минута. Пятьдесят секунд… Сорок… Десять… Одна. Старт!
Рокуэлл, отжав рычаг газа, послал самолет вперед. Невидимый бугорок подбросил самолет. Надо дать ему снова коснуться, чтобы он набрал достаточную скорость для отрыва, но Рокуэлл до хруста в пальцах сжал штурвал и остановил интуитивное движение. Самолет поколыхался над землей, потом все же набрал скорость и полез вверх.
«Неужели трусишь, старина?» — легко вздохнул Рокуэлл.
Ему приятно, что самолет ушел от земли. Радуют веселые огни ночного города внизу. Он даже чувствует в герметичной кабине свежесть и запах облаков. Они пахнут, как полевые цветы. Мирно, чисто работает турбина.
Стрелка радиокомпаса услужливо показывает курс на Оркнейские острова.
Внизу море. Оно похоже на серое огромное плато с множеством могильных холмиков, которые скрывают останки самолетов и кораблей. Ну, черт с ней, с бездонной чашей воды, мрачной, как нутро черной жабы под фюзеляжем… В конце концов, сколько можно думать об атомной игрушке? Она прочно схвачена бомбодержателями, и никакая сила не заставит его нажать вот эту маленькую красную кнопку. Вот эту…
Рокуэлл дотрагивается пальцем до холодной скользкой поверхности предохранительного колпачка и отдергивает руку.
— «Хаан-два», я тринадцатый. Даю координаты…
Ему ответили быстро:
— Принято!
Усилился в наушниках цыплячий писк приводной радиостанции острова. Рокуэлл переключил тумблер на радиомаяк, и самолет пошел на приятный женский голос, певший о любви и счастье быть любимой. Он чем-то напоминал голос его сестры, наверное потому, что больше не о ком было вспомнить. До сих пор у него не было семьи, не было тихого, мирного счастья. Всю недолгую жизнь он впряжен в сбрую из туго натянутых нервов. Ему не с кем поделиться затаенными мыслями, а они одолевают, озлобляют, по капле отнимают сон…
Рокуэлл тряхнул головой. Снова зазвучала песня. Самолет плавно терял высоту.
Как и в прошлый раз, его наверняка встретит охрана. Они боятся рабочих пикетов. Но для чего рабочие блокируют аэродром? Неужели трудно понять, что это просто тренировочные полеты и ни одна штуковина с начинкой не упадет на их головы?
Светомаяк аэродрома пишет в небе восьмерки. Посадочная полоса высвечена рядами неоновых ламп. Они стоят ровно, как солдаты в строю, изредка подмигивая разноцветными глазами.
Рокуэлл убавил подачу горючего, выпустил закрылки и тормозной парашют. Шасси почти неслышно коснулись земли, и аэродром мгновенно погрузился во тьму, только впереди зеленая моргалка указывала направление пробега.
К машине Рокуэлла подкатил бензозаправщик, и электрокар с группой одетых в штатское людей.
— Живей, ты! — закричал толстомордый парень в ковбойке шоферу. — Глаза не продрал!
Шофер, торопливо размотав шланг, зацарапал отверткой горловину топливного бака.
— Привет! — Толстомордый протянул руку пилоту. — Вам нужно побыстрее убираться, а то вряд ли полиция сдержит этих горлопанов. Они пронюхали о времени прилета, порвали колючки на границе летного поля и рвутся сюда.
Издалека доносились крики. Громыхнул выстрел. Рокуэлл повернулся на звук. В темноте метались светлячки факелов.
— Пока холостыми бьют, — усмехнулся парень и повернулся к шоферу: — Чего тянешь? Чего тянешь, спрашиваю? Мигом кончай заправку!
Рокуэлл сплюнул и полез в кабину.
Бомбардировщик взлетел. Земля не слышала мерного гула турбины, но при подлете самолета к городам в них гасли огни.
Самолет набирал высоту. Как по команде, канул в темноту Лондон.
Шесть тысяч метров. Облака рассыпались мелкими перьями, между ними весело плавает побледневшая луна. Восток дразнит отблеском далекой зари.
Пора снижаться. Военная база сыплет «морзянкой», приглашает подойти к ней. Видны подслеповатые огни аэродрома.
Рокуэлл опускает нос самолета, и вдруг огромной силы рывок бросил бомбардировщик вниз. Лямки привязных ремней впились в плечи. Потом неведомая сила опрокидывает его назад, и ему кажется, что он расплющивается о спинку сиденья. Рвутся наплечные лямки, и его вырывает из кресла, гермошлем скрежещет о тумблеры на потолке. Ударившись грудью о штурвал, он поймал рукоятку. Она отбросила его руку на приборы, посыпалось стекло. Все же он поймал рукоятки штурвала и уперся ногами в педали. Перед глазами дико крутились стрелки. «Попал в струйный поток. Сильное рему… Держись!» — подбодрил себя Рокуэлл, но свет большой красной лампочки пламенем заплясал в расширенных зрачках. Откуда-то снизу, с ног, холодной волной поднялся ужас. Он будто крючьями рвал грудную клетку, затыкал горло, расплющивал мозг. «Не ве-е-рю!» Но лампочка горела, дьявольски освещая табло, на котором пучились черные буквы:
Наушники дребезжат голосами: «Тринадцатый, где вы? Дайте место! Курс? Высота? Где вы?»
Рокуэлл не может открыть рта. Через двадцать секунд все будет кончено. Некому задавать вопросы, некому отвечать. Все съест ядовитый гриб. Глаза застилает туман, он мокрый и щиплет лицо, но и сквозь него виден кровавый нарыв на контрольном табло:
Табло потухло. Время падения бомбы истекло. Рокуэлл медленно, с усилием накренил самолет. В блеклом утреннем свете без вспышек и взрывов серела земля. Не в силах оторвать от нее взгляда, он начал снижаться. Руки уже в состоянии нажать кнопку радиостанции.
— Я тринадцатый, — разорвал он запекшиеся губы. — Попал в сильную болтанку… Оторвалась бомба. — Старался говорить спокойно, но не хватило дыхания, и дальше с хрипом: — Все в порядке… Она не взорвалась. Иду на посадку.
— Шеф спрашивает, будете ли после отдыха продолжать полет? — спросила земля.
— Я буду… боюсь, что в желтом доме!
После посадки Рокуэлл открыл колпак кабины, откинулся на бронеспинку, смежил веки.
Английский офицер помог ему выбраться из кабины и подсадил в закрытый автомобиль.
— В профилакторий! — приказал офицер.
Рокуэлл сидел не двигаясь. Потом медленно отвернул угол занавески окна. Около машины неслись мотоциклисты с пулеметами на колясках. К обочинам дороги жались пешеходы, спешащие на работу. И в каждом лице Рокуэллу чудилась бледная маска ненависти и отвращения.
Он глубоко вздохнул, снял гермошлем и провел ладонью по мокрой голове. Удивленно взглянул на руку. Между пальцами остались большие пучки волос.
Голос командира отряда оторвал Рокуэлла от письма, но не тронул сознания. Будто издалека слышался голос сестры: «Она просила тебя приехать и прийти на могилу. «Я все равно его увижу, я все равно попрощаюсь с ним», — сказала она…»
— Старший лейтенант! Вы что, оглохли?
— Простите, шеф! — Рокуэлл вскочил из-за стола. — Я получил неприятное известие.
— Что такое?
— Умерла мать.
— Я думаю, это не повод для отказа от вылета?
— Нет, сэр… До взлета полчаса.
— Двадцать шесть минут! — застучал полированный ноготь по стеклу наручных часов. — Уточняю задачу… Над Северным морем передадите свои координаты. На Оркнейских островах дозаправка. Пройдете Ашфорд и через Па-де-Кале вернетесь.
— Ясно! — Рокуэлл затянул пояс высотного комбинезона и вышел из комнаты.
Бомбардировщик «особого отряда» стоял над транспортной ямой. Луч прожектора упирался в фюзеляж, вырисовывая на фоне ночи длинный, стремительный корпус самолета.
Где-то под землей загудел электромотор. Из черного зева подземного склада к самолету двинулась серая лента транспортера. Она скользила медленно и плавно, словно несла хрупкий, легко бьющийся предмет. Сначала на свету показалась тупая закругленная часть, а затем выползла вся бомба. С широкими перьями стабилизатора и белой полосой на лоснящемся туловище, лениво покоясь на матраце из пенопласта, она тащила за собой уродливую тень.
«Жаба! Раз квакнет — и мира нет!» — эта мысль возникала у Рокуэлла перед каждым вылетом.
Транспортер поднес бомбу к открытому люку самолета. Ловкие руки оруженцев подхватили ее, быстро закрепили на держателях.
— Готово, старлей!
— Что, готово? А рентгеноскопия подвесок? — раздраженно напомнил Рокуэлл.
— Подвески проверены и опломбированы!
— «Проверены»… — заворчал Рокуэлл. — Подать лестницу к кабине! «Проверены»… — бормотал он, залезая в кабину.
Пальцы автоматически потрогали рычаги, безошибочно находя их в темноте, затянули воротник гермошлема, опустили лицевой щиток и нажали стартер. Сопло двигателя выбросило факел, натужно засвистело.
— «Хаан-два», тринадцатому старт? — запросил Рокуэлл.
— Четвертая полоса. Взлет в два сорок шесть, — ответили с КП.
Припав на переднее колесо, самолет тронулся с места. Лучи крыльевых фар заскользили по шестигранным плитам бетонированной дорожки, высвечивая жухлые пучки травы в стыках, масляные пятна, черные линии горелой резины от заторможенных колес. В ярком свете играли ночные мотыльки, глупо тычась в стекла.
Четвертая взлетная полоса.
— Включаем радиофон, — предупредили с командного пункта, и сразу в уши ворвался металлический голос, записанный на пленку: — До взлета осталась минута. Пятьдесят секунд… Сорок… Десять… Одна. Старт!
Рокуэлл, отжав рычаг газа, послал самолет вперед. Невидимый бугорок подбросил самолет. Надо дать ему снова коснуться, чтобы он набрал достаточную скорость для отрыва, но Рокуэлл до хруста в пальцах сжал штурвал и остановил интуитивное движение. Самолет поколыхался над землей, потом все же набрал скорость и полез вверх.
«Неужели трусишь, старина?» — легко вздохнул Рокуэлл.
Ему приятно, что самолет ушел от земли. Радуют веселые огни ночного города внизу. Он даже чувствует в герметичной кабине свежесть и запах облаков. Они пахнут, как полевые цветы. Мирно, чисто работает турбина.
Стрелка радиокомпаса услужливо показывает курс на Оркнейские острова.
Внизу море. Оно похоже на серое огромное плато с множеством могильных холмиков, которые скрывают останки самолетов и кораблей. Ну, черт с ней, с бездонной чашей воды, мрачной, как нутро черной жабы под фюзеляжем… В конце концов, сколько можно думать об атомной игрушке? Она прочно схвачена бомбодержателями, и никакая сила не заставит его нажать вот эту маленькую красную кнопку. Вот эту…
Рокуэлл дотрагивается пальцем до холодной скользкой поверхности предохранительного колпачка и отдергивает руку.
— «Хаан-два», я тринадцатый. Даю координаты…
Ему ответили быстро:
— Принято!
Усилился в наушниках цыплячий писк приводной радиостанции острова. Рокуэлл переключил тумблер на радиомаяк, и самолет пошел на приятный женский голос, певший о любви и счастье быть любимой. Он чем-то напоминал голос его сестры, наверное потому, что больше не о ком было вспомнить. До сих пор у него не было семьи, не было тихого, мирного счастья. Всю недолгую жизнь он впряжен в сбрую из туго натянутых нервов. Ему не с кем поделиться затаенными мыслями, а они одолевают, озлобляют, по капле отнимают сон…
Рокуэлл тряхнул головой. Снова зазвучала песня. Самолет плавно терял высоту.
Как и в прошлый раз, его наверняка встретит охрана. Они боятся рабочих пикетов. Но для чего рабочие блокируют аэродром? Неужели трудно понять, что это просто тренировочные полеты и ни одна штуковина с начинкой не упадет на их головы?
Светомаяк аэродрома пишет в небе восьмерки. Посадочная полоса высвечена рядами неоновых ламп. Они стоят ровно, как солдаты в строю, изредка подмигивая разноцветными глазами.
Рокуэлл убавил подачу горючего, выпустил закрылки и тормозной парашют. Шасси почти неслышно коснулись земли, и аэродром мгновенно погрузился во тьму, только впереди зеленая моргалка указывала направление пробега.
К машине Рокуэлла подкатил бензозаправщик, и электрокар с группой одетых в штатское людей.
— Живей, ты! — закричал толстомордый парень в ковбойке шоферу. — Глаза не продрал!
Шофер, торопливо размотав шланг, зацарапал отверткой горловину топливного бака.
— Привет! — Толстомордый протянул руку пилоту. — Вам нужно побыстрее убираться, а то вряд ли полиция сдержит этих горлопанов. Они пронюхали о времени прилета, порвали колючки на границе летного поля и рвутся сюда.
Издалека доносились крики. Громыхнул выстрел. Рокуэлл повернулся на звук. В темноте метались светлячки факелов.
— Пока холостыми бьют, — усмехнулся парень и повернулся к шоферу: — Чего тянешь? Чего тянешь, спрашиваю? Мигом кончай заправку!
Рокуэлл сплюнул и полез в кабину.
Бомбардировщик взлетел. Земля не слышала мерного гула турбины, но при подлете самолета к городам в них гасли огни.
Самолет набирал высоту. Как по команде, канул в темноту Лондон.
Шесть тысяч метров. Облака рассыпались мелкими перьями, между ними весело плавает побледневшая луна. Восток дразнит отблеском далекой зари.
Пора снижаться. Военная база сыплет «морзянкой», приглашает подойти к ней. Видны подслеповатые огни аэродрома.
Рокуэлл опускает нос самолета, и вдруг огромной силы рывок бросил бомбардировщик вниз. Лямки привязных ремней впились в плечи. Потом неведомая сила опрокидывает его назад, и ему кажется, что он расплющивается о спинку сиденья. Рвутся наплечные лямки, и его вырывает из кресла, гермошлем скрежещет о тумблеры на потолке. Ударившись грудью о штурвал, он поймал рукоятку. Она отбросила его руку на приборы, посыпалось стекло. Все же он поймал рукоятки штурвала и уперся ногами в педали. Перед глазами дико крутились стрелки. «Попал в струйный поток. Сильное рему… Держись!» — подбодрил себя Рокуэлл, но свет большой красной лампочки пламенем заплясал в расширенных зрачках. Откуда-то снизу, с ног, холодной волной поднялся ужас. Он будто крючьями рвал грудную клетку, затыкал горло, расплющивал мозг. «Не ве-е-рю!» Но лампочка горела, дьявольски освещая табло, на котором пучились черные буквы:
«БОМБА СБРОШЕНА!»«Сорвалась! Лопнули держатели… Вверх! Только вверх, подальше от проклятого места!»
Наушники дребезжат голосами: «Тринадцатый, где вы? Дайте место! Курс? Высота? Где вы?»
Рокуэлл не может открыть рта. Через двадцать секунд все будет кончено. Некому задавать вопросы, некому отвечать. Все съест ядовитый гриб. Глаза застилает туман, он мокрый и щиплет лицо, но и сквозь него виден кровавый нарыв на контрольном табло:
«БОМБА СБРОШЕНА!»Все поры раскрыты, все нервы напряжены. Это даже не нервы, а тонкие горячие крючочки. Мысль работает с пугающей ясностью. Расплавленный шар испепелит все живое на многие мили. Плазменная буря. Нет, не зря рабочие рвались к самолету… А он? Близость смерти неумолимо завладела им. Шея нервически подергивалась, мышцы онемели, руки казались деревянными болванками. Он закрыл глаза…
Табло потухло. Время падения бомбы истекло. Рокуэлл медленно, с усилием накренил самолет. В блеклом утреннем свете без вспышек и взрывов серела земля. Не в силах оторвать от нее взгляда, он начал снижаться. Руки уже в состоянии нажать кнопку радиостанции.
— Я тринадцатый, — разорвал он запекшиеся губы. — Попал в сильную болтанку… Оторвалась бомба. — Старался говорить спокойно, но не хватило дыхания, и дальше с хрипом: — Все в порядке… Она не взорвалась. Иду на посадку.
— Шеф спрашивает, будете ли после отдыха продолжать полет? — спросила земля.
— Я буду… боюсь, что в желтом доме!
После посадки Рокуэлл открыл колпак кабины, откинулся на бронеспинку, смежил веки.
Английский офицер помог ему выбраться из кабины и подсадил в закрытый автомобиль.
— В профилакторий! — приказал офицер.
Рокуэлл сидел не двигаясь. Потом медленно отвернул угол занавески окна. Около машины неслись мотоциклисты с пулеметами на колясках. К обочинам дороги жались пешеходы, спешащие на работу. И в каждом лице Рокуэллу чудилась бледная маска ненависти и отвращения.
Он глубоко вздохнул, снял гермошлем и провел ладонью по мокрой голове. Удивленно взглянул на руку. Между пальцами остались большие пучки волос.
Боевой заход
После болезни и отпуска Рокуэлл добился перевода в патрульное соединение, где служил Джо Кинг.
Жизнь текла спокойно и однообразно. По утрам в офицерском баре они лениво потягивали кофе и перелистывали газеты. Глаза Кинга с интересом останавливались на колонке происшествий. Рокуэлл предпочитал политические статьи.
Сегодня у них был свободный от полетов день.
— Какие планы на вечер? — спросил Рокуэлл, отбросив газету.
— Организуем поккер. Хочу отыграться. — Прикрывая рот, Кинг зевнул.
— Вон дежурный принес какую-то новость. Смотри, Джо, у него преторжественное лицо.
— Прошу внимания! — громко сказал вошедший офицер. — Капитана Смита и старшего лейтенанта Кинга вызывает начальник штаба. Слышали?
— Слышали. Пошли, Джо.
Они вошли в просторную комнату, где на большом дубовом столе красовалась подставка с надписью: «С. И. Уолтер, полковник ВВС США — начальник штаба». Полковник оставил должность «главного промывателя мозгов» и купил новую.
Раньше, входя в кабинет, Рокуэлл внутренне напрягался. Память цепко держала пережитое в Южной Корее. И хотя обстановка была другая — над столом скрестились флаги США и НАТО, а из золоченой рамы улыбался Кеннеди, — какое-то неприятное чувство заполняло грудь. Теперь это прошло.
— Садитесь! — предложил Уолтер, а сам, отложив в сторону недописанную бумагу, встал и зашагал по комнате. — Получено сообщение. Три дня назад кучка пиратов захватила португальский лайнер. Во главе их мятежник, бежавший из тюрьмы. На борту пассажиры, в том числе американцы. Наши корабли преследуют судно, но оно скрылось в районе Малых Антильских островов. Прошу к карте… Капитану Смиту произвести поиск в этом районе. — Толстый палец обвел квадрат. — Вам, Кинг, вот здесь!.. В случае удачного поиска сообщите координаты судна, а капитану предложите вернуться в Пуэрто-Рико.
— А если он не выполнит указания? — с усмешкой спросил Кинг.
— Наведете эсминцы и вернетесь на базу. Все! Вы, Кинг, можете идти, а Смита попрошу остаться.
Когда за Кингом закрылась дверь, Уолтер протянул Рокуэллу информационный листок.
— Читайте подчеркнутое. Остальное объясню.
— «Соединенные Штаты согласны помочь Португалии в захвате судна «Санта-Мария», [23]— прочитал Рокуэлл.
— Все намного сложнее и неприятнее, чем кажется. — Уолтер взял у Рокуэлла листок. — На судне восстали коммунисты. Очаг маленький, но его надо немедленно потушить. Их главарь заявил, что, если наши корабли попытаются захватить судно, он потопит «Санта-Марию».
Уолтер остановился перед Рокуэллом.
— Если мне не изменяет память, у вас при полете над Англией оторвалась атомная бомба?
— Был случай.
— Так вот, парень… если экипаж откажется вернуться в порт и у тебя при пролете над судном… оторвется торпеда, это тоже будет случайным.
Рокуэлл медленно встал.
— Там пассажиры. Мирный народ. Да и американцы.
— Давай рассуждать логично, Смит… Мы не можем допустить это корыто плавать в наших водах. Мятежники не дадут себя спеленать и потопят корабль. В этом случае они окажутся несгибаемыми борцами за так называемую свободу. Понимаешь?.. А если они совершенно случайно станут пищей акул, резонанс будет другим!
— А пассажиры?
— В том или другом случае их участь одинакова. Да и сейчас в лапах мятежников их жизнь не сладка.
Рокуэлл хотел возразить, но подумал немного и спросил:
— Это приказ?
— Если бы существовал такой приказ, я бы не стал болтать с тобой. Это не приказ, но если сделаешь, как я тебе сказал, будешь обеспечен до конца своих дней… Надеюсь, ты понимаешь, кто в этом заинтересован?
— Да, полковник!
— Можно надеяться?
— Буду действовать точно по обстоятельствам.
— Отлично! — Рот Уолтера растянулся в улыбке. — Вылетай!
Серое море. Ветер рвет седые верхушки волн, подталкивает самолет под крылья. Рокуэлл производит поиск судна методом «параллельных галсов». Через каждые пять минут радист бросает в эфир:
— Не обнаружено!
Тринадцатый галс. Курс — восток. Заканчивая поисковую прямую, Рокуэлл увидел на горизонте дымок и развернулся к нему.
Постепенно вырисовывался силуэт большого корабля.
— Смотри, какой белый красавец!
— Однотрубный. На мачте флага нет, — сказал радист.
— Ищи связь!
Радист защелкал переключателями каналов.
— «Санта-Мария», прием? — монотонно повторял он. — Ответьте… Капитан, встаньте в круг.
Рокуэлл закружился над кораблем. На палубе стояли пассажиры и смотрели на самолет.
— Вон красотка в белом машет ручкой. И никакой охраны… «Санта-Мария», ответьте… ответьте… Есть связь, капитан!
— Переключи на меня.
— Я «Санта-Мария», отвечаю, — послышался в наушниках густой спокойный голос.
Рокуэлл назвал свои позывные и предложил:
— Измените курс и вернитесь в Пуэрто-Рико.
— Будем идти прежним курсом в Анголу, — кратко прозвучал ответ, а затем: — Конец связи с вами, перехожу на открытую международную волну.
Рокуэлл кивнул радисту, и тот переключил диапазон радиоволн. Через минуту тот же голос вышел в эфир.
— Всем! Всем! Я, капитан Энрике Гальвао, сообщаю, что в ночь с двадцатого на двадцать первое января группа противников португальского диктатора Салазара захватила лайнер «Санта-Мария»…
В эфир неслись слова, полные горечи и решимости.
— Салазар взял народ в железо, — пробормотал радист. — Несладкая жизнь!
—…Пассажиры и экипаж просят сообщить их семьям, что они здоровы, и я добавляю — здоровы и свободны! — продолжал Гальвао. — Мы сделали первый шаг в борьбе против пирата Салазара и просим политического признания этой освобожденной части нашей национальной территории, во главе которой стоит генерал Дельгаго… Повторяю… Всем! Всем!..
Рокуэлл снизился и пролетел у самого борта корабля, погасив скорость до минимальной. Пассажиры толпились у поручней. Маленькая девочка, сидя на плечах отца, махала платочком. Увидев на капитанском мостике человека, он невольно поднял руку в знак приветствия. Хорошая зависть шевельнулась в душе к людям, преследуемым эсминцами, воздушными торпедоносцами и злобой властителей, но смело, без колебаний идущих к своей цели.
Радист снова установил связь с судном.
— Я «Нептун-три», — передал Рокуэлл. — Если не вернетесь в порт, буду принимать крайние меры!
— Для нас пути назад нет! — ответили с корабля.
— Произвожу боевой заход! — предупредил Рокуэлл и вывел самолет на прямую для торпедного удара.
Рокуэлл хорошо помнил предложение Уолтера. Белый дым мирно курился из широкой трубы корабля и стлался по палубным надстройкам.
— Смотрите, капитан, они бросились в каюты! — закричал радист.
— Молчать! На прямой.
Рокуэлл торопливо положил руку на пульт управления.
Момент для сброса торпеды.
Рокуэлл нажал кнопку… кнопку включения передатчика. И вместо смертоносного снаряда на корабль полетело короткое:
— Желаю удачи!
Самолет с ревом пронесся над белым лайнером и повернул к берегам.
Рокуэлл вошел к начальнику штаба. В кабинете сидел Джо Кинг. Уолтер поднял круглые злые глаза и заорал:
— Почему не выполнил приказа? Почему действовал, как мягкотелая девица?
— Разве был приказ о потоплении судна? — с усмешкой спросил Рокуэлл.
— А, вот как ты заговорил, скотина! Вы слышите его, Кинг?
— Спокойно, полковник! — сказал Кинг. — Координаты вам известны. Сколько заплатите, если я утоплю португальскую галошу?
— Поздно! Весь мир уже знает о политических целях восстания! Смит не смог заткнуть им глотку. Но ты, Смит, ответишь за невыполнение приказания. Пойдешь под суд!
— Какое приказание вы имеете в виду, полковник?
— Топить судно я тебе не велел. Так ведь? Ну?
— К вашему счастью, свидетелей при этом не было.
— Но ты забыл об официальном приказе сообщить координаты корабля? Ты их не сообщил! Вот за это и предстанешь перед военно-полевым!
— Я забыл!
— Знаю, что только так ты и будешь мычать. Преступление не велико, но…
— Плевать я хотел! — взорвался Рокуэлл. — Сегодня двадцать пятое января. Через два часа кончается мой контракт с вами, и я свободный человек! Ясно, полковник?
— Два часа? — скривил губы Уолтер, и глаза его превратились в ехидные щелки. — Благодарю за предупреждение. Так вот на что ты рассчитывал! Ну и глуп же! Двух часов вполне хватит на то, чтобы судить тебя и заставить раскошелиться на штраф, причем на это вряд ли хватит твоих сбережений. А если не хватит, ты увидишь небо в крупную клетку… Кинг, уведите арестованного!
Это прозвучало так же, как несколько лет назад в Южной Корее: «Уведите военнопленного!» И с многолетним запозданием Уолтер прошипел:
— Пошел к черту, Смит! Через час встретимся.
На этом шофер закончил рассказ.
— Полковник сдержал слово? — спросил я.
— Если бы нет, я смог бы уплатить взнос авиакомпании.
Шофер молча вылез из машины и услужливо распахнул нашу дверку.
— Прошу, господа! До вылета вашего самолета еще целый час. Надеюсь, я не причинил вам беспокойства во время поездки?
Жизнь текла спокойно и однообразно. По утрам в офицерском баре они лениво потягивали кофе и перелистывали газеты. Глаза Кинга с интересом останавливались на колонке происшествий. Рокуэлл предпочитал политические статьи.
Сегодня у них был свободный от полетов день.
— Какие планы на вечер? — спросил Рокуэлл, отбросив газету.
— Организуем поккер. Хочу отыграться. — Прикрывая рот, Кинг зевнул.
— Вон дежурный принес какую-то новость. Смотри, Джо, у него преторжественное лицо.
— Прошу внимания! — громко сказал вошедший офицер. — Капитана Смита и старшего лейтенанта Кинга вызывает начальник штаба. Слышали?
— Слышали. Пошли, Джо.
Они вошли в просторную комнату, где на большом дубовом столе красовалась подставка с надписью: «С. И. Уолтер, полковник ВВС США — начальник штаба». Полковник оставил должность «главного промывателя мозгов» и купил новую.
Раньше, входя в кабинет, Рокуэлл внутренне напрягался. Память цепко держала пережитое в Южной Корее. И хотя обстановка была другая — над столом скрестились флаги США и НАТО, а из золоченой рамы улыбался Кеннеди, — какое-то неприятное чувство заполняло грудь. Теперь это прошло.
— Садитесь! — предложил Уолтер, а сам, отложив в сторону недописанную бумагу, встал и зашагал по комнате. — Получено сообщение. Три дня назад кучка пиратов захватила португальский лайнер. Во главе их мятежник, бежавший из тюрьмы. На борту пассажиры, в том числе американцы. Наши корабли преследуют судно, но оно скрылось в районе Малых Антильских островов. Прошу к карте… Капитану Смиту произвести поиск в этом районе. — Толстый палец обвел квадрат. — Вам, Кинг, вот здесь!.. В случае удачного поиска сообщите координаты судна, а капитану предложите вернуться в Пуэрто-Рико.
— А если он не выполнит указания? — с усмешкой спросил Кинг.
— Наведете эсминцы и вернетесь на базу. Все! Вы, Кинг, можете идти, а Смита попрошу остаться.
Когда за Кингом закрылась дверь, Уолтер протянул Рокуэллу информационный листок.
— Читайте подчеркнутое. Остальное объясню.
— «Соединенные Штаты согласны помочь Португалии в захвате судна «Санта-Мария», [23]— прочитал Рокуэлл.
— Все намного сложнее и неприятнее, чем кажется. — Уолтер взял у Рокуэлла листок. — На судне восстали коммунисты. Очаг маленький, но его надо немедленно потушить. Их главарь заявил, что, если наши корабли попытаются захватить судно, он потопит «Санта-Марию».
Уолтер остановился перед Рокуэллом.
— Если мне не изменяет память, у вас при полете над Англией оторвалась атомная бомба?
— Был случай.
— Так вот, парень… если экипаж откажется вернуться в порт и у тебя при пролете над судном… оторвется торпеда, это тоже будет случайным.
Рокуэлл медленно встал.
— Там пассажиры. Мирный народ. Да и американцы.
— Давай рассуждать логично, Смит… Мы не можем допустить это корыто плавать в наших водах. Мятежники не дадут себя спеленать и потопят корабль. В этом случае они окажутся несгибаемыми борцами за так называемую свободу. Понимаешь?.. А если они совершенно случайно станут пищей акул, резонанс будет другим!
— А пассажиры?
— В том или другом случае их участь одинакова. Да и сейчас в лапах мятежников их жизнь не сладка.
Рокуэлл хотел возразить, но подумал немного и спросил:
— Это приказ?
— Если бы существовал такой приказ, я бы не стал болтать с тобой. Это не приказ, но если сделаешь, как я тебе сказал, будешь обеспечен до конца своих дней… Надеюсь, ты понимаешь, кто в этом заинтересован?
— Да, полковник!
— Можно надеяться?
— Буду действовать точно по обстоятельствам.
— Отлично! — Рот Уолтера растянулся в улыбке. — Вылетай!
Серое море. Ветер рвет седые верхушки волн, подталкивает самолет под крылья. Рокуэлл производит поиск судна методом «параллельных галсов». Через каждые пять минут радист бросает в эфир:
— Не обнаружено!
Тринадцатый галс. Курс — восток. Заканчивая поисковую прямую, Рокуэлл увидел на горизонте дымок и развернулся к нему.
Постепенно вырисовывался силуэт большого корабля.
— Смотри, какой белый красавец!
— Однотрубный. На мачте флага нет, — сказал радист.
— Ищи связь!
Радист защелкал переключателями каналов.
— «Санта-Мария», прием? — монотонно повторял он. — Ответьте… Капитан, встаньте в круг.
Рокуэлл закружился над кораблем. На палубе стояли пассажиры и смотрели на самолет.
— Вон красотка в белом машет ручкой. И никакой охраны… «Санта-Мария», ответьте… ответьте… Есть связь, капитан!
— Переключи на меня.
— Я «Санта-Мария», отвечаю, — послышался в наушниках густой спокойный голос.
Рокуэлл назвал свои позывные и предложил:
— Измените курс и вернитесь в Пуэрто-Рико.
— Будем идти прежним курсом в Анголу, — кратко прозвучал ответ, а затем: — Конец связи с вами, перехожу на открытую международную волну.
Рокуэлл кивнул радисту, и тот переключил диапазон радиоволн. Через минуту тот же голос вышел в эфир.
— Всем! Всем! Я, капитан Энрике Гальвао, сообщаю, что в ночь с двадцатого на двадцать первое января группа противников португальского диктатора Салазара захватила лайнер «Санта-Мария»…
В эфир неслись слова, полные горечи и решимости.
— Салазар взял народ в железо, — пробормотал радист. — Несладкая жизнь!
—…Пассажиры и экипаж просят сообщить их семьям, что они здоровы, и я добавляю — здоровы и свободны! — продолжал Гальвао. — Мы сделали первый шаг в борьбе против пирата Салазара и просим политического признания этой освобожденной части нашей национальной территории, во главе которой стоит генерал Дельгаго… Повторяю… Всем! Всем!..
Рокуэлл снизился и пролетел у самого борта корабля, погасив скорость до минимальной. Пассажиры толпились у поручней. Маленькая девочка, сидя на плечах отца, махала платочком. Увидев на капитанском мостике человека, он невольно поднял руку в знак приветствия. Хорошая зависть шевельнулась в душе к людям, преследуемым эсминцами, воздушными торпедоносцами и злобой властителей, но смело, без колебаний идущих к своей цели.
Радист снова установил связь с судном.
— Я «Нептун-три», — передал Рокуэлл. — Если не вернетесь в порт, буду принимать крайние меры!
— Для нас пути назад нет! — ответили с корабля.
— Произвожу боевой заход! — предупредил Рокуэлл и вывел самолет на прямую для торпедного удара.
Рокуэлл хорошо помнил предложение Уолтера. Белый дым мирно курился из широкой трубы корабля и стлался по палубным надстройкам.
— Смотрите, капитан, они бросились в каюты! — закричал радист.
— Молчать! На прямой.
Рокуэлл торопливо положил руку на пульт управления.
Момент для сброса торпеды.
Рокуэлл нажал кнопку… кнопку включения передатчика. И вместо смертоносного снаряда на корабль полетело короткое:
— Желаю удачи!
Самолет с ревом пронесся над белым лайнером и повернул к берегам.
Рокуэлл вошел к начальнику штаба. В кабинете сидел Джо Кинг. Уолтер поднял круглые злые глаза и заорал:
— Почему не выполнил приказа? Почему действовал, как мягкотелая девица?
— Разве был приказ о потоплении судна? — с усмешкой спросил Рокуэлл.
— А, вот как ты заговорил, скотина! Вы слышите его, Кинг?
— Спокойно, полковник! — сказал Кинг. — Координаты вам известны. Сколько заплатите, если я утоплю португальскую галошу?
— Поздно! Весь мир уже знает о политических целях восстания! Смит не смог заткнуть им глотку. Но ты, Смит, ответишь за невыполнение приказания. Пойдешь под суд!
— Какое приказание вы имеете в виду, полковник?
— Топить судно я тебе не велел. Так ведь? Ну?
— К вашему счастью, свидетелей при этом не было.
— Но ты забыл об официальном приказе сообщить координаты корабля? Ты их не сообщил! Вот за это и предстанешь перед военно-полевым!
— Я забыл!
— Знаю, что только так ты и будешь мычать. Преступление не велико, но…
— Плевать я хотел! — взорвался Рокуэлл. — Сегодня двадцать пятое января. Через два часа кончается мой контракт с вами, и я свободный человек! Ясно, полковник?
— Два часа? — скривил губы Уолтер, и глаза его превратились в ехидные щелки. — Благодарю за предупреждение. Так вот на что ты рассчитывал! Ну и глуп же! Двух часов вполне хватит на то, чтобы судить тебя и заставить раскошелиться на штраф, причем на это вряд ли хватит твоих сбережений. А если не хватит, ты увидишь небо в крупную клетку… Кинг, уведите арестованного!
Это прозвучало так же, как несколько лет назад в Южной Корее: «Уведите военнопленного!» И с многолетним запозданием Уолтер прошипел:
— Пошел к черту, Смит! Через час встретимся.
На этом шофер закончил рассказ.
— Полковник сдержал слово? — спросил я.
— Если бы нет, я смог бы уплатить взнос авиакомпании.
Шофер молча вылез из машины и услужливо распахнул нашу дверку.
— Прошу, господа! До вылета вашего самолета еще целый час. Надеюсь, я не причинил вам беспокойства во время поездки?
Владимир Казаков
КАСКАДЁР
Я не был знаком с Кеном Тайлером, но видел один из его демонстрационных полетов. Это был пилот, летные рефлексы которого отработаны до птичьих инстинктов. Его истребитель бил франкистов в небе Испании, он считался лучшим летчиком в китайско-японскую войну. Последние годы Тайлер подвизался на трюковых съемках в Голливуде. И вот в журнале «Гражданская авиация» опубликован некролог на всемирно известного летчика-акробата…
Автор.
В маленьком баре старые товарищи продюсер Джеймс Семистон и пилот Кен Тайлер допивали кофе. Час прошел в воспоминаниях, а о том, зачем Джеймс вызвал товарища из Бруклина, еще не было речи.
— Сколько воды утекло, Кен…
— Мне стукнуло пятьдесят один, Джеймс.
— Я знал, что тебе туго. Тебя видели в Бруклине и сказали…
— Ближе к делу! — Тайлер гордо поднял седую голову.
Семистон смотрел на товарища, и что-то вроде сострадания мелькнуло в его серых, облепленных морщинами глазах. Он потер гладко бритую голову повыше уха и положил пухлую руку на стол ладонью вверх.
— Дай лапу, Кен… Предлагаю тебе выход из застоя.
Тайлер коснулся протянутой руки.
— Я снимаю фильм. Нужен каскадер. Ты можешь занять это место.
— Трюк? — безразлично спросил Тайлер.
— Пустячок. Сколько потрясающих сцен ты создал? Эта — пустячок!
— Я не летал два года.
— Постараюсь добиться нескольких тренировочных полетов.
— Видишь? — Тайлер глазами показал на свои руки. Они лежали на столе, большие, волосатые, с глубокими складками на сочленениях. Средние пальцы касались друг друга и дрожали.
— У пилота-акробата Кена — «Счастливчика» есть бесстрашное сердце.
— Не так говоришь… Многого нет, что было раньше. И нет денег… Я согласен. Спасибо, Джеймс!
На другой день Кен Тайлер осматривал железный макет буровой вышки, растянутый стальными тросами. Он должен пролететь на маленьком спортивном самолете под тросом. Опытным глазом рассчитал: чтобы не задеть вышку и трос, нужно пролететь с креном в сорок пять градусов и провести опущенное крыло не более как в трех метрах от земли.
Приехав к Семистону, он сказал:
— Трудно!.. Может быть, комбинированной съемкой?
— Тогда зачем нужен Тайлер? Любой желторотик посчитал бы за честь. Фильм на конкурс — только правда и чистота. Лента с эпизодом без склеек. Большая премия.
— Сколько тренировочных полетов?
— Десять.
Кен Тайлер подумал.
— Мало, — буркнул он. — И замените трос на капроновый.
— Я не узнаю тебя, Кен! Что это даст? — вскинул густые рыжие брови Семистон. — При неудаче и капрон разрежет, как нож.
— Замени… Над кабиной самолета смонтируйте тонкий стальной обод, в кадре его не будет видно… Вычтешь из гонорара, — предупредил возражение продюсера Тайлер.
— Когда начнешь?
— Через неделю. Познакомлюсь с авиэткой и отдохну.
…Наступил первый день съемок. Кен Тайлер взлетел и кружил над буровой вышкой, ожидая сигнала. Мысленно он уже сотни раз пролетал под тросом, пролетал точно, рассчитывая до сантиметра. За неделю он отдохнул, чувствовал себя так же, как два года назад, когда сам поджег самолет на высоте триста футов и посадил его, а вернее, его обугленные огрызки на плот в море. За этот трюк получил высшую награду Голливуда — премию Оскара. Львиная доля денег ушла на долги. И все равно жил неплохо, одевался в нью-йоркском «Брукс Бразерсе» — магазине Джона Моргана и многих президентов. Кен Тайлер! Имя раскрывало ему многие двери. Потом… Об этом не хочется вспоминать. Годы. Старость. Один неудачный полет, и…. и вот опять здесь, где начинал путь всемирно известного киноакробата…