Петров Л.. Пепел Бикини

   Другой случай относится к событиям, имевшим место в сентябре 1945 года.. Только что на борту линкора "Миссури" был подписан акт о капитуляции Японии. Доктор Митоя стоял у окна госпиталя и с ужасом и болью смотрел, как происходит нечто совсем невероятное: американские войска на улицах Токио! По городу проходили части 1-й кавалерийской дивизии. "Джипы" и танки, облепленные здоровенными солдатами в касках набекрень, с ревом и грохотом катились бесконечным потоком. И вдруг один из танков, неуклюже развернувшись на повороте, сбил пустой цветочный киоск. Бешеный хохот, свист, улюлюканье заглушили лязг металла. Доктор Митоя поспешно отодвинулся от окна. Теперь в его сердце рядом с неприязнью прочно поселился страх. Чудовищные, беспощадные бомбардировки -- это война, это можно понять, а вот сбить железной махиной маленький, никому не мешавший киоск и дико веселиться по этому поводу...
   И теперь, восемнадцатого марта 1954 года, он растерялся, увидев в своем кабинете сухощавого седого янки с усталым лицом, в куртке защитного цвета, заправленной в военные брюки. Когда же он, приглядевшись, узнал гостя, его растерянность и досада только увеличились. Впрочем, он сразу овладел собой. Навстречу американцу из-за широкого стола не спеша поднялся совершенно лысый маленький спокойный японец в европейском костюме. Гладкое лицо, обтянутое пергаментной кожей, ничего не выражало, а черные глаза за толстыми стеклами черепаховых очков разглядывали гостя с равнодушным недоумением.
   -- Позвольте представиться, -- сказал американец.-- Нортон, начальник Хиросимского отделения АВСС.
   Доктор Митоя поклонился учтиво и прижал руку. к левому боку.
   -- Я уже имел удовольствие встречаться с вами, мистер Нортон, -сказал он. -- Кажется, это было два года назад. Мы виделись у нашего министра здравоохранения господина Хасимото. Садитесь, пожалуйста.
   Директор госпиталя прекрасно говорил по-английски, и только иногда мягкое "р", проскальзывавшее вместо непривычного для японца "л", выдавало, что этот язык не является его родным.
   Нортон погрузился в кресло напротив Митоя и вытянул ноги. Митоя опустился на стул, пододвинул через стол гостю сифон и небольшой лакированный ящик:
   -- Содовая, сигареты, прощу вас.
   -- С удовольствием. А, "Лаки Страйк"! Совсем как в Штатах, в добрые студенческие времена, не правда ли? Благодарю вас.
   Американец закурил.
   -- Вы, конечно, не очень удивлены моим посещением; мистер Митоя, не правда ли?
   -- Во всяком случае, оно доставляет мне большую честь и большое удовольствие, -- механически отозвался тот.
   -- После хлопотливого служебного дня? -- рассмеялся американец. -- Не будем тратить драгоценное время на комплименты. С вашего разрешения, я перейду прямо к делу.
   -- Прошу вас, мистер Нортон.
   Нортон вдруг замялся. Его почему-то смущала зеленоватая полутьма над бумажным абажуром настольной лампы, голые стены, непроницаемое, как маска, темное лицо хозяина, сидевшего очень прямо по ту сторону стола. "Ученый с таким именем и директор такого госпиталя мог бы иметь более подходящий каби-нет", -- мельком подумал Нортон и тут же рассердился на себя.
   -- Коротко говоря, -- несколько резко произнес Нортон, -- меня интересуют два пациента, поступившие к вам пятнадцатого.
   "Так оно и есть, -- подумал Митоя. -- Теперь они не дадут нам покоя". Но лицо его по-прежнему оставалось усталым и равнодушным.
   -- Позволено ли будет мне узнать, мистер Нортон, с какой точки зрения они вас интересуют? И что именно вы хотите знать о них?
   Лицо Нортона изобразило глубочайшее изумление.
   -- Разве вам не звонили из министерства иностранных дел? -- спросил он растерянно.
   Доктор Митоя покачал головой:
   -- Не понимаю, какое отношение министерство иностранных дел может иметь к делам моего госпиталя.
   -- Значит, ваши чиновники опять все перепутали! -- раздраженно сказал Нортон. Он спохватился и слегка покраснел. -- Простите, пожалуйста. Дело в том, что я вынужден был вылететь сюда из ...э-э... из Хиросимы по настоятельной просьбе наших дипломатов. Мне передали, что здесь находятся двое больных, которые... м-м... которые могут представлять для нас большой интерес. Причем добавили, что персонал вашего госпиталя не в состоянии не только лечить их, но даже поставить диагноз, и что вы, вы лично -понимаете? -- требовали приезда американских врачей.
   Доктор Митоя не проронил ни слова и не пытался перебить собеседника, и Нортон подивился стоическому спокойствию, с которым японец снес эту внезапно обрушившуюся на него пощечину.
   -- Как бы то ни было, -- после короткой паузы продолжал Нортон, -будем считать это просто досадным недоразумением и приступим к делу. Меня интересует об этих больных все: обстоятельства их заболевания, ход болезни, как они попали к вам, какие меры вами приняты и так далее.
   -- Прежде всего, -- безразличным тоном заговорил Митоя, -- считаю своим долгом заверить вас, мистер Нортон, что я ни в коей мере не виновен в этом, как вы его называете, досадном недоразумении. По-видимому, у министерства иностранных дел имелись достаточно веские основания, чтобы обратиться по делам здравоохранения, минуя наше ведомство, прямо к оккупационным властям...
   Нортон поморщился, но Митоя сделал вид, что не заметил своей оговорки, хотя прекрасно знал, что, по Сан-Францисскому договору, Япония с 1953 года не считается оккупированной страной и что комиссия АВСС формально не имеет отношения к американской военной администрации.
   -- ...И я не понимаю, почему оно так заинтересовалось этими больными. Но раз уж так вышло, ничего не поделаешь. Только... -- Митоя недоуменно пожал плечами, -- не вижу, чем, собственно, могу быть вам полезен. Мы сами почти ничего не знаем, а то, что нам известно, весьма подробно и обстоятельно было изложено во вчерашнем номере "Йомиури". Вы, вероятно, читали эту статью и...
   -- Виноват, коллега, -- перебил Нортон и криво улыбнулся. -- К сожалению, мне приходится признаться, что японским языком, а тем более японской письменностью, я владею очень слабо, поэтому упомянутой вами статьи не читал. Но самое главное не в этом... -- Тут Нортон нагнулся над столом и заговорил медленно и отчетливо, глядя собеседнику прямо в глаза: -- Вы должны твердо понять, что с помощью американской науки вы смогли бы более успешно выполнить свой долг по отношению к этим вашим пациентам. И не только по отношению к ним. На руках японских медиков, вне всякого сомнения, скоро окажутся и другие пациенты. Насколько нам... мне известно, общая картина заболевания очень напоминает...
   Нортон сделал паузу, но ожидаемой реплики не последовало.
   Он закончил сухо:
   -- Одним словом, если вас это не затруднит, коллега, мне очень хотелось бы разузнать подробности этого дела и осмотреть пациентов.
   Директор госпиталя понял теперь все. Понял он и то, что уклоняться дальше от ответов на вопросы Нортона будет невозможно: речь шла о слишком серьезных вещах. И снова проклятый страх зашевелился где-то внутри. Митоя вздохнул, взглянул на часы, демонстративно. покосился на кучу писем и официальных бумаг на столе слева от себя (единственный знак протеста, который он смог себе позволить) и поднял глаза на гостя:
   -- Хорошо, мистер Нортон. Если вы так настаиваете... Что вас интересует прежде всего и больше всего? Нортон улыбнулся широко и весело и потер ладони.
   -- Начнем по порядку, дорогой коллега, -- сказал он. -- Как случилось, что рыбаки из Коидзу попали к вам? Кто их надоумил?
   -- Им посоветовал обратиться к нам мистер Тоои, городской врач Коидзу. Вам, оказывается, известно, что пациенты прибыли оттуда?
   -- Да, я это знаю. Кстати, как далеко этот Коидзу от Токио?
   -- В нескольких часах езды. Маленький приморский городок около Сидзуока. Так вот, доктор Тоои предположил сначала, что у них бери-бери. Внешние симптомы были как будто налицо: потемнение кожи, нарывы, гнойные выделения и так далее. Но было и другое, чего Тоои объяснить никак не мог; У судового механика Мотоути прядями выпадали волосы. Больные не испытывали характерной для бери-бери, ломоты в суставах. Они были очень слабы и отказывались от воды и пищи. В распоряжении Тоои не было почти никаких средств, чтобы произвести тщательные анализы. Но он имел дело с бери-бери. почти всю свою жизнь, и ему стадо ясно, что эта болезнь иная. Он послал двух пациентов -- механика Мотоути и рыбака Хомма -- к нам с письмом.
   -- Двух?
   -- Да, остальные остались у него в больнице. Двадцать один человек.
   -- И вы, разумеется, сразу поняли, что это за болезнь?
   -- Нет, не сразу.
   Митоя теперь не испытывал ни малейших сомнений относительно того, что Нортону прекрасно известно все о "Счастливом Драконе". Непонятно было только, чего американец хочет от него. Но Митоя был терпелив и осторожен. Он выдвинул один из ящиков стола и, роясь в нем, продолжал:
   -- Никаких возбудителей болезни найти не удалось. Но бросились в глаза два обстоятельства. Во-первых, необыкновенная бедность крови лейкоцитами; во-вторых, ненормальное содержание белка в моче. Это, конечно, ничего не объясняло, и я обратился к обстоятельствам, предшествовавшим заболеванию...
   -- Что сами пациенты думают о своей болезни?-- перебил Нортон.
   -- О, они ничего не могли сказать! Так же как и я... тогда.
   Нортон быстро взглянул на Митоя. Тот вертел в руках, складывая и разворачивая, листок бумаги, который он достал из стола.
   -- Вы хотите сказать, что теперь...
   Митоя кивнул головой:
   -- Вот именно, мистер Нортон. Я вспомнил кое-какие газетные сообщения... кажется, это было полмесяца назад, если я не ошибаюсь... и сопоставил симптомы таинственного заболевания с теми явлениями, свидетелями которых оказались рыбаки во время своего последнего плавания, а также с данными одного документа, случайно сохранившегося у меня со времен войны. Это дало мне возможность сделать кое-какие выводы.
   Наступило молчание. Нортон старался собраться с мыслями. Интересно, знает ли Митоя, что произошло в действительности? Нет, это исключено. Разве только он связан с врачами на Кваджелейне... Впрочем, это совершенно невозможно. Как бы то ни было, он, по-видимому, напал на верный след. Что ж, это, по существу, ничего не меняет. Все равно через неделю-другую об этом заговорят газеты.
   -- Вы упомянули о некоторых явлениях, коллега, -- сказал Нортон. -- Не откажите в любезности...
   Доктор Митоя рассказал все, что ему было известно со слов рыбаков.
   -- ...Затем на них посыпался белый, похожий на муку, порошок, -закончил он рассказ о злоключениях "Счастливого Дракона". -- "Пепел горящего неба", как они говорят. Он густо сыпался сверху, словно снег.
   -- Совершенно верно. -- Американец удовлетворенно кивнул. -- Порошок, похожий на муку. Значит, первого марта они находились в районе Маршальских островов, вы сказали?
   -- Мотоути утверждает, что их шхуна находилась в это время милях в ста двадцати к востоку от Бикини и в сорока -- от границы запретной зоны. Впрочем, мне думается, они были гораздо ближе.
   -- Почему? -- насторожился Нортон.
   -- Трудно себе представить взрыв такой мощности, чтобы радиация его причинила серьезные поражения на расстоянии в сотню миль, -- спокойно сказал Митоя.
   -- Значит, вы полагаете, коллега, -- быстро сказал Нортон, -- что они были ближе к источнику радиации, чем говорят?
   Снова в кабинете воцарилась тишина. Доктор Митоя взял сигарету, закурил, внимательно следя за сизыми струйками дыма под зеленым абажуром.
   "Значит, это действительно был взрыв. Понятно, американец заинтересован в том, чтобы иметь доказательства, что рыбаки были в запретной зоне", -- подумал он и продолжал:
   -- Конечно, это только мое предположение, мистер Нортон. Но мне ясно одно: несчастные рыбаки оказались случайно вблизи от полигона, где ваши соотечественники испытывали какую-нибудь ужасную военную новинку. В результате -- характерная болезнь: выпадение волос, нарывы на теле, слабость, уменьшение числа лейкоцитов. Я обратился к одному старому документу. Он сохранился у меня с тех времен, когда я работал с жертвами Хиросимы и Нагасаки... -- Митоя мельком просмотрел бумагу, лежавшую теперь перед ним на столе. -- Вот, пожалуйста. Это история болезни некоего Асадзо Тадати, умершего в начале сорок шестого (Одна из жертв атомных взрывов в Хиросиме и Нагасаки.). Симптомы совпадают полностью. Интересуетесь?
   Нортон покачал головой:
   -- У меня в отделении огромный архив подобных бумаг. Должен признать, что ваша логика безупречна. И ваш вывод?
   -- Несомненно, они поражены жесткой радиацией.
   -- Но интересно, -- продолжал Нортон, -- что вы думаете об этом пресловутом пепле? Какую он играет роль в вашей логике?
   -- Право, не знаю, мистер Нортон. Вы слишком многого хотите от меня. Я ведь всего-навсего терапевт... Хомма, их мальчишка-кок, привез нам немного -- граммов пятьдесят. Обыкновенный известняк.
   Рука Нортона с сигаретой остановилась на полпути ко рту.
   -- Известняк... -- проговорил он и вдруг торопливо закивал головой. -Да, разумеется, известняк, мел, кораллы... И вы не заметили в нем ничего особенного?
   -- Особенного? Нет. А вы полагаете, что он, этот известняк, имеет какое-нибудь отношение...
   -- 0'кэй, коллега! -- Нортон притушил сигарету в пепельнице и выпрямился. -- Теперь мне все совершенно ясно, и я могу рассказать вам, что случилось.
   Доктор Митоя вежливо-удивленно поднял реденькие брови.
   -- Дело в том, -- продолжал Нортон, -- что вы оказались очень недалеки от истины, предположив, что ваши рыбаки явились жертвой мощного радиоактивного излучения. Но это не была жесткая радиация, то есть гамма и нейтронное излучение в момент взрыва, хотя, возможно, ваши пациенты могли пострадать и от нее. Вы, очевидно, читали в газетах, что первого марта на небольшом атолле в районе Бикини было проведено испытание новейшего сверхмощного вида оружия -- термоядерной, или, как ее чаще называют, водородной бомбы.
   Митоя молча кивнул.
   -- Чудовищной силы взрыв, -- продолжал Нортон после минутной паузы, -измельчил в порошок атолл, поднял миллионы тонн этого порошка на воздух и разбросал на сотни миль вокруг.
   -- "Небесный пепел", -- пробормотал Митоя.
   -- Это и был "небесный пепел", совершенно верно. Но самым страшным оказалось то, что этот пепел -- не просто известковая пыль. Вы знакомы с основами ядерной физики?.. Нет? Жаль. Постараюсь объяснить популярно. Температура в десятки миллионов градусов, возникшая в момент взрыва, придала элементарным частицам -- продуктам термоядерной реакции -- такие скорости, что они получили возможность проникать в ядра атомов всех веществ, находящихся в районе взрыва: в ядра атомов солей океанской воды, газов, из которых состоит воздух, а также в ядра атомов, входящих в состав коралла и материалов, из которых была построена оболочка бомбы. Как правило, всякий атом, ядро которого захватило постороннюю частицу, становится радиоактивным. Теперь вы понимаете, коллега? Излучение непосредственно от взрыва могло и не угрожать рыбакам, поскольку оно поглощается на сравнительно недалеких расстояниях от эпицентра. Но масса радиоактивной коралловой пыли, осыпавшая их с неба, оказалась для них роковой. По виду она ничем не обнаруживала своих страшных свойств. И несчастные дышали ею, она попадала им с пищей, забивалась в уши, в глаза, в складки кожи в течение нескольких дней... Известно, коллега, что рыбаки в плавании не отличаются чистоплотностью... Плыли домой, а радиация делала свое дело, и только теперь ее действие стало сказываться в полной мере. Можно представить себе, как в клетках живого человеческого организма молекула за молекулой рушится под ударами смертельного излучения, как...
   -- Мне все ясно, мистер Нортон, -- прервал его Митоя. Он морщился, словно от боли. -- По-моему, это очень похоже на преступление.
   Нортон насупился:
   -- Вы понимаете, коллега, мне не приходится оправдываться. Это большая неприятность. Очень большая. Но, по-моему, вы сгущаете краски. Преступление... Я бы сказал, несчастный случай. Вашим рыбакам просто не повезло, вот и все. И, если .это вас утешит, пострадали не только они. Проклятой пылью были осыпаны все близлежащие атоллы, в том числе два или три обитаемые. Поражено более двухсот туземцев и несколько американцев. Правда, пострадавших сразу же отправили в госпиталь на Кваджелейн, и их состояние, кажется, более не вызывает опасений. Если бы капитан "Счастливого Дракона" догадался подать сигнал бедствия, с его экипажем тоже было бы все в порядке. И потом, кто виноват, что они забрались в запретную зону?.. Не смотрите на меня так, будто я виноват во всем случившемся. Конечно, наши военные проявили известную неосторожность. Поверьте мне, я никогда не был сторонником этих... этих экспериментов. Но наше дело -- лечить, а не разбираться в сложных и спорных политических вопросах. Он помолчал, покусывая нижнюю губу.
   -- Скажите, пожалуйста, коллега, как вы намерены лечить этих людей? Насколько мне известно, у вас и у вашего персонала нет ни необходимых знаний, ни оборудования, ни медикаментов. Или я ошибаюсь?
   Директор госпиталя склонил голову в знак того, что гость не ошибается:
   -- Убедившись в правильности моих догадок относительно природы их заболевания, я сразу же решил обратиться к профессору Удзуки. Сегодня я звонил к нему и просил зайти, но... -- Митоя был настолько раздражен, что позволил себе подпустить собеседнику шпильку, -- у господина профессора Удзуки, вероятно, и без того слишком много дел подобного рода. Он так и не пришел.
   -- Да, -- спокойно подтвердил Нортон, -- за последнее время в отделения нашей комиссии поступили новые партии жителей Хиросимы и Нагасаки с рецидивом лучевой болезни. Дела сейчас там по горло и для наших и для ваших специалистов. Но мистер Удзуки не пришел к вам по другой причине.
   -- А именно?
   -- По предложению властей, он подготавливает для экипажа "Счастливого Дракона", в том числе и для ваших пациентов, места в другом госпитале -- в Первом национальном.
   Митоя только слегка пожал плечами. Выражение его лица не изменилось.
   -- Не будет ли нескромностью с моей стороны спросить, -- спокойно произнес он: -- кто санкционировал перевод моих пациентов в Первый госпиталь? Министерство иностранных дел? Или административное бюро штаба американских войск?
   -- Не могу точно сказать, коллега, -- ответил Нортон, едва сдерживаясь. -- Кажется, ваш департамент здравоохранения... или как его там... Вы еще получите указания, я пришел только предупредить вас и взглянуть на больных. Завтра я со своим помощником выезжаю в Коидзу и осмотрю остальных. Через два -- три дня все они должны быть в Токио. В Первом госпитале больные будут находиться под постоянным наблюдением лучших специалистов мира по лучевым болезням, американцев и японцев, профессора Удзуки в том числе. Не сомневаюсь, что правильные методы лечения не замедлят дать результаты.
   -- Еще один вопрос, мистер Нортон, если позволите. Насколько я понял, профессор Удзуки не почтил меня своим посещением потому, что взять на себя этот труд решили вы. Не скажете ли, чему я обязан...
   Нортон усмехнулся и нерешительно поскреб подбородок. Потом сказал мягко:
   -- Видите ли, сэр, я считаю, что именно американская медицина должна исправить зло, невольно причиненное американской физикой, и сделают это американские врачи, в том числе и я. Кроме того, мы считаем, что пристальное наблюдение за ходом болезни... и за ходом лечения, конечно... может дать мировой науке массу ценнейшего материала по особенностям радиоактивных болезней.
   Директор госпиталя Токийского университета сегодня удивлял самого себя. Он грубо, почти вызывающе сказал:
   -- Американские ученые будут экспериментировать с японскими морскими свинками? Так это следует понимать? А если морские свинки откажутся от экспериментов?
   Нортон нахмурился:
   -- Повторяю, коллега, вы слишком сгущаете краски. Я понимаю ваше настроение и... и все такое. Но давайте смотреть на вещи здраво. Следует не препираться, а стараться облегчить участь этих несчастных... -- Он помолчал и угрюмо сказал: -- Не будете ли вы любезны показать мне моих будущих пациентов?
   Гость и хозяин поднялись одновременно. Рядом пересекли кабинет, и у дверей Митоя задержался, пропуская вперед Нортона. Острые черные глаза за толстыми стеклами больших очков были полузакрыты набухшими веками: Митоя боялся, что гость прочтет в них затаенную неприязнь.
   ЖЕРТВЫ
   Хомма рвало. Его маленькое, исхудалое тело судорожно изгибалось под простыней, на потемневшем лице, изуродованном желтыми буграми нарывов, выступил обильный пот. Спазмы сводили горло мальчика, и из безобразно раскрытого рта текла тягучая, липкая слюна. В промежутках между спазмами Хомма громко и хрипло, со всхлипами, стонал и ругался:
   -- ТикусЕ... А, тикусЕ-мэ-э...(ТикусЕ-мэ -- сволочи.)
   Остальные больные и служитель молчали. Капитан Одабэ лежал, завернувшись в простыню с головой; сэндо Тотими, сморщившись, тайком от служителя, занимался запретным делом -- выдавливал на руке зудевший гнойник. Механик Мотоути подобрал брошенную служителем газету и читал про себя, шевеля губами. Вдруг он приподнялся на локте и крикнул, не отрывая глаз от текста:
   -- 0-ой, Одабэ-сан! Сэндо!
   Капитан высунул лицо из-под простыни. Сэндо, не оборачиваясь, прохрипел:
   -- Чего тебе, Тюкэй?
   -- Слушайте, что сказал о нас председатель американской атомной комиссии, господин Люис Страусе. Он заявил, что в момент взрыва "Счастливый Дракон" находился... э-э, где это?.. А, вот: "...находился западнее атолла Бикини в пределах двухсотмильной запретной зоны". Ну, не дурак ли этот янки? Не умеет отличить запада от востока, а еще председатель комиссии...
   -- Пропади он пропадом со всеми вместе! -- слабым голосом отозвался Одабэ. Лицо его перекосилось. Мотоути бросил газету.
   -- Болит? -- сочувственно спросил он.
   -- Огонь у меня внутри... -- Одабэ скрипнул зубами и зарылся лицом в подушку.
   Сэндо вытер пальцы о матрац, поправил простыню и мрачно прохрипел, щуря слезящиеся глаза:
   -- Всякому дураку в Японии известно, что, когда взорвалась эта проклятая водородная штука, мы были милях в сорока к востоку от их зоны. Янки будут теперь выкручиваться, чтобы не платить за убытки.
   Хомма наконец перестало тошнить. Служитель обтер ему лицо влажной губкой и вынес тазик.
   Сэндо продолжал:
   -- Ничего, ребята, мы их заставим раскошелиться! Подадим на них в суд, а когда выйдем отсюда, у каждого будет тысяч по сто иен в кармане. Неплохо, а?
   -- Может быть, мы не выйдем, а нас вынесут? -- все еще тяжело дыша, проговорил Хомма. -- Мне все хуже и хуже... Наверно... умру.
   -- Может быть и так, -- спокойно согласился Мотоути. -- А ты, Йоси, дурак. На месте Нарикава я давно выгнал бы тебя с должности начальника лова. "Сто тысяч, сто тысяч"! На что мне твои сто тысяч, когда голова моя скоро будет голая, как колено, а желудок не держит ни рисинки? Или вот капитан. Посмотри, как он мучается. Ты хоть бы при нем постыдился говорить о деньгах! И Кубосава... Ему, говорят, совсем плохо. А ты знаешь только одно -- "деньги, деньги"...
   Сэндо не обиделся. Он выдернул у себя на макушке клок волос и, дунув на них, рассеял возле койки.
   -- У меня тоже вылезают, -- кривясь, улыбнулся он. -- Только быть лысому при деньгах лучше, чем быть волосатым нищим. Я куплю садик и буду разводить шелкопрядов.
   -- Шелкопрядов в Коидзу не разведешь. -- Мотоути достал из тумбочки сигареты и спички. -- Да и что рыбак понимает в шелкопрядах? Лучше купить моторную лодку и выходить за кальмарами.
   В коридоре послышались шаги, дверь распахнулась, и в палату вошли несколько человек в белых халатах. Это были врачи, хотя случалось, что столь же бесцеремонно входили к больным и репортеры. Мотоути сразу узнал длинного седого американца, который осматривал его и Хомма неделю назад.
   Нортон, возвышавшийся среди других на целую голову, вошел вслед за японскими Врачами и остановился у койки Хомма, окинув палату быстрым внимательным взглядом. Его сопровождали двое врачей с чемоданчиками из блестящей кожи и низкорослый японец, по-видимому нисэй (Нисэй -- японец американского происхождения.), в американской военной форме без знаков различия, видневшейся из-под распахнутого халата.
   Некоторое время все молчали. Больные с враждебным любопытством рассматривали иностранцев. Врачи японцы стояли поодаль с бесстрастными, холодными лицами, словно желая показать, что в этом визите они играют только подчиненную роль.
   -- Хау ар ю гэттинг он, бойз? -- спросил Нортон, обращаясь, судя по направлению его взгляда, к больным.
   -- Как поживаете? -- негромко перевел один из врачей японцев, опустив фамильярное "бойз" -- "ребята".
   Мотоути отвернулся, Хомма закрыл глаза. Одабэ сделал попытку приподняться, но с глухим стоном снова упал на подушку. Только сэндо, обнажив желтые зубы, бросил:
   -- Очень плохо.
   -- А, варуй, варуй, -- уловив знакомое, видимо, слово, закивал Нортон. (Врачи, стоявшие у двери, заулыбались.) -- Ничего, скоро будет Еросий. (Варуй (японск.) -- плохо; Еросий -- хорошо.)
   Нортон заговорил по-английски, и стоявший с ним рядом нисэй перевел, что американцы чрезвычайно удручены и опечалены случившимся и что они приложат все силы и умение, чтобы помочь пострадавшим. Прежде всего необходимо провести правильное лечение. Болезнь очень сложна и тяжела, скрывать это не приходится. Но потому-то американское правительство и послало их, лучших врачей по такого рода заболеваниям, чтобы загладить инцидент, о котором оно весьма глубоко сожалеет.