из Ермаковки и сулил им золотые горы.
Показав предводителю стул, который стоял в комнате
шахматного кружка и имел самый обычный "гамбсовский
вид", хотя и таил в себе несметные ценности, -- Остап потащил
Воробьянинова в коридор. Здесь не было ни души.
Остап подошел к еще не замазанному на зиму окну и выдернул
из гнезд задвижки обеих рам.
-- Через это окошечко, -- сказал он, -- мы легко и нежно
попадем в клуб в любой час сегодняшней ночи. Запомните,
Киса, третье окно от парадного подъезда.
Друзья долго еще бродили по клубу под видом представителей
УОНО* и не могли надивиться прекрасным залам и
комнатам. Клуб был не велик, но построен ладно. Концессионеры
несколько раз заходили в шахматную комнату и с видимым
интересом следили за развитием нескольких шахматных
партий.
-- Если бы я играл в Васюках, -- сказал Остап, -- сидя
на таком стуле, я бы не проиграл ни одной партии. Энтузиазм
не позволил бы. Однако пойдем, старичок, у меня
двадцать пять рублей подкожных. Мы должны выпить пива
и отдохнуть перед ночным визитом. Вас не шокирует
пиво, предводитель? Не беда! Завтра вы будете лакать шампанское
в неограниченном количестве.
Идя из пивной на Сивцев Вражек, Бендер страшно веселился
и задирал прохожих. Он обнимал слегка захмелевшего
Ипполита Матвеевича за плечи и говорил ему с нежностью:
-- Вы чрезвычайно симпатичный старичок, Киса, но
больше десяти процентов я вам не дам. Ей-богу, не дам.
Ну зачем вам, зачем вам столько денег?..
-- Как зачем? Как зачем? -- кипятился Ипполит Матвеевич.
Остап чистосердечно смеялся и приникал щекой к мокрому
рукаву своего друга по концессии.
-- Ну что вы купите, Киса? Ну что? Ведь у вас нет никакой
фантазии. Ей-богу, пятнадцати тысяч вам за глаза
хватит... Вы же скоро умрете, вы же старенький. Вам же
деньги вообще не нужны... Знаете, Киса, я, кажется, ничего
вам не дам. Это баловство. А возьму я вас, Кисуля, к
себе в секретари. А? Сорок рублей в месяц. Харчи мои.
Четыре выходных дня... А? Спецодежда там, чаевые, соцстрах...
А? Доходит до вас это предложение?..
Ипполит Матвеевич вырвал руку и быстро ушел вперед.
Шутки эти доводили его до исступления.
Остап нагнал Воробьянинова у входа в розовый особнячок.
-- Вы в самом деле на меня обиделись? -- спросил Остап.
-- Я ведь пошутил. Свои три процента вы получите,
Ей-богу, вам трех процентов достаточно, Киса.
Ипполит Матвеевич угрюмо вошел в комнату.
-- А, Киса, -- резвился Остап, -- соглашайтесь на три
процента. Ей-богу, соглашайтесь. Другой бы согласился.
Комнаты вам покупать не надо, благо Иванопуло уехал в
Тверь на целый год. А то все-таки ко мне поступайте, в
камердинеры... Теплое местечко. Обеспеченная старость!
Чаевые! А?..
Увидев, что Ипполита Матвеевича ничем не растормошишь,
Остап сладко зевнул, вытянулся к самому потолку,
наполнив воздухом широкую грудную клетку, и сказал:
-- Ну, друже, готовьте карманы. В клуб мы пойдем
перед рассветом. Это наилучшее время. Сторожа спят и
видят сладкие сны, за что их часто увольняют без выходного
пособия. А пока, дорогуша, советую вам отдохнуть.
Остап улегся на трех стульях, собранных в разных частях
Москвы, и, засыпая, проговорил.
-- А то камердинером!.. Приличное жалованье... Харчи...
Чаевые... Ну, ну, пошутил... Заседание продолжается!
Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
Это были последние слова великого комбинатора. Он
заснул беспечным сном, глубоким, освежающим и не отягощенным
сновидениями.
Ипполит Матвеевич вышел на улицу. Он был полон отчаяния
и злобы. Луна прыгала по облачным кочкам. Мокрые
решетки особняков жирно блестели. Газовые фонари,
окруженные веночками водяной пыли, тревожно светились.
Из пивной "Орел" вытолкнули пьяного. Пьяный заорал.
Ипполит Матвеевич поморщился и твердо пошел назад.
У него было одно желание -- поскорее все кончить.
Он вошел в комнату, строго посмотрел на спящего Остапа,
протер пенсне и взял с подоконника бритву. На ее
зазубринках видны были высохшие чешуйки масляной
краски. Он положил бритву в карман, еще раз прошел
мимо Остапа, не глядя на него, но слыша его дыхание, и
очутился в коридоре. Здесь было тихо и сонно. Как видно,
все уже улеглись. В полной тьме коридора Ипполит Матвеевич
вдруг улыбнулся наиязвительнейшим образом и почувствовал,
что на его лбу задвигалась кожа. Чтобы проверить
это новое ощущение, он снова улыбнулся. Он вспомнил
вдруг, что в гимназии ученик Пыхтеев-Какуев умел
шевелить ушами. Ипполит Матвеевич дошел до лестницы
и внимательно прислушался. На лестнице никого не было.
С улицы донеслось цоканье копыт извозчичьей лошади,
нарочито громкое и отчетливое, как будто бы считали на
счетах. Предводитель кошачьим шагом вернулся в комнату,
вынул из висящего на стуле пиджака Остапа двадцать
рублей и плоскогубцы, надел на себя грязную адмиральскую
фуражку и снова прислушался. Остап спал тихо, не
сопя. Его носоглотка и легкие работали идеально, исправно
вдыхали и выдыхали воздух. Здоровенная рука свесилась
к самому полу. Ипполит Матвеевич, ощущая секундные
удары височного пульса, неторопливо подтянул правый рукав
выше локтя, обмотал обнажившуюся руку вафельным
полотенцем, отошел к двери, вынул из кармана бритву и,
примерившись глазами к комнатным расстояниям, повернул
выключатель. Свет погас, но комната оказалась слегка
освещенной голубоватым аквариумным светом уличного
фонаря.
-- Тем лучше, -- прошептал Ипполит Матвеевич.
Он приблизился к изголовью и, далеко отставив руку с
бритвой, изо всей силы косо всадил все лезвие сразу в горло
Остапа. Сейчас же выдернул бритву и отскочил к стене.
Великий комбинатор издал звук, какой производит кухонная
раковина, всасывающая остатки воды. Ипполиту
Матвеевичу удалось не запачкаться в крови, которая полилась,
как из лопнувшего пожарного шланга. Воробьянинов,
вытирая пиджаком каменную стену, прокрался к голубой
двери и на секунду снова посмотрел на Остапа. Тело его
два раза выгнулось и завалилось к спинкам стульев. Уличный
свет поплыл по большой черной луже, образовавшейся
на полу.
"Что это за лужа? -- подумал Ипполит Матвеевич. --
Да, да, кровь... Товарищ Бендер скончался".
Воробьянинов размотал слегка измазанное полотенце,
бросил его, потом осторожно положил бритву на пол и
удалился, тихо прикрыв дверь.
Великий комбинатор умер на пороге счастья, которое он
себе вообразил.
Очутившись на улице, Ипполит Матвеевич насупился
и, бормоча: "Бриллианты все мои, а вовсе не шесть процентов",
-- пошел на Каланчевскую площадь.
У третьего окна от парадного подъезда железнодорожного
клуба Ипполит Матвеевич остановился. Зеркальные
окна нового здания жемчужно серели в свете подступавшего
утра. В сыром воздухе звучали глуховатые голоса маневровых
паровозов. Ипполит Матвеевич ловко вскарабкался
на карниз, толкнул раму и бесшумно прыгнул в коридор.
Легко ориентируясь в серых предрассветных залах клуба,
Ипполит Матвеевич проник в шахматный кабинет и, зацепив
головой висевший на стенке портрет Эммануила Ласкера,
подошел к стулу. Он не спешил. Спешить ему было
некуда. За ним никто не гнался. Гроссмейстер О. Бендер
спал вечным сном в розовом особняке на Сивцевом Вражке.
Ипполит Матвеевич сел на пол, обхватил стул жилистыми
своими ногами и с хладнокровием дантиста стал выдергивать
из стула медные гвоздики, не пропуская ни одного.
На шестьдесят втором гвозде работа его кончилась. Английский
ситец и рогожа свободно лежали на обивке стула.
Стоило только поднять их, чтобы увидеть футляры, футлярчики
и ящички, наполненные драгоценными камнями.
"Сейчас же на автомобиль, -- подумал Ипполит Матвеевич,
обучавшийся житейской мудрости в школе великого
комбинатора, -- на вокзал и на польскую границу. За какой-нибудь
камешек меня переправят на ту сторону, а
там..."
И, желая поскорее увидеть, что будет "там", Ипполит
Матвеевич сдернул со стула ситец и рогожку. Глазам его
открылись пружины, прекрасные английские пружины, и
набивка, замечательная набивка, довоенного качества, какой
теперь нигде не найдешь. Но больше ничего в стуле не
содержалось. Ипполит Матвеевич машинально разворошил
пальцем обивку и целых полчаса просидел, не выпуская стула
из цепких ног и тупо повторяя:
-- Почему же здесь ничего нет? Этого не может быть!
Этого не может быть!
Было уже почти светло, когда Воробьянинов, бросив
все как было в шахматном кабинете, забыв там плоскогубцы
и фуражку с золотым клеймом несуществующего
яхт-клуба, никем не замеченный, тяжело и устало вылез через
окно на улицу.
-- Этого не может быть! -- повторил он, отойдя от клуба
на квартал. -- Этого не может быть!
И он вернулся назад к клубу и стал разгуливать вдоль его
больших окон, шевеля губами:
-- Этого не может быть! Этого не может быть! Этого не
может быть!
Изредка он вскрикивал, хватался за мокрую от утреннего
тумана голову. Вспоминая все события ночи, он тряс
седыми космами. Бриллиантовое возбуждение оказалось
слишком сильным средством. Он одряхлел в пять минут.
-- Ходют тут, ходют всякие, -- услышал Воробьянинов
над своим ухом.
Он увидел сторожа в брезентовой спецодежде и в холодных
сапогах*. Сторож был очень стар, румян и, как видно,
добр.
-- Ходют и ходют, -- общительно говорил старик, которому
надоело ночное одиночество, -- и вы тоже, товарищ,
интересуетесь. И верно. Клуб у нас, можно сказать,
необыкновенный*.
Ипполит Матвеевич страдальчески смотрел на румяного
старика.
-- Да, -- сказал старик, -- необыкновенный этот клуб.
Другого такого нигде нету.
-- А что же в нем такого необыкновенного? -- спросил
Ипполит Матвеевич, собираясь с мыслями.
Старичок радостно посмотрел на Воробьянинова. Видно,
рассказ о необыкновенном клубе нравился ему самому,
и он любил его повторять.
-- Ну и вот, -- начал старик, -- я тут в сторожах хожу десятый
год, а такого случая не было. Ты слушай, солдатик.
Ну и вот, был здесь постоянно клуб, известно какой, первого
участка службы тяги, я его и сторожил. Негодящий был
клуб... Топили его топили и -- ничего не могли сделать.
А товарищ Красильников ко мне подступает: "Куда, мол,
дрова у тебя идут?" А я их разве что, ем эти дрова? Бился товарищ
Красильников с клубом -- там сырость, тут холод, духовому
кружку помещения нету, и в театр играть одно мучение
-- господа артисты мерзли. Пять лет кредита просили на
новый клуб, да не знаю, что там выходило. Дорпрофсож
кредита не утверждал. Только весною купил товарищ Красильников
стул для сцены, стул хороший, мягкий...
Ипполит Матвеевич, налегая всем корпусом на сторожа,
слушал. Он был в полуобмороке. А старик, заливаясь
радостным смехом, рассказал, как он однажды взгромоздился
на этот стул, чтобы вывинтить электрическую лампочку,
да и покатился.
-- С этого стула я соскользнул, обшивка на нем порвалась.
И смотрю, из-под обшивки стеклушки сыплются и
бусы белые на ниточке.
-- Бусы, -- проговорил Ипполит Матвеевич.
-- Бусы, -- визгнул старик восхищенно, -- и смотрю,
солдатик, дальше, а там коробочки разные. Я эти коробочки
даже и не трогал. А пошел прямо к товарищу Красильникову
и доложил. Так и комиссии потом докладывал.
Не трогал я этих коробочек и не трогал. И хорошо, солдатик,
сделал, потому что там драгоценность найдена была,
запрятанная буржуазией...
-- Где же драгоценности? -- закричал предводитель.
-- Где, где, -- передразнил старик, -- тут, солдатик,
соображение надо иметь. Вот они!
-- Где? Где?
-- Да вот они! -- закричал румяный старик, радуясь
произведенному эффекту. -- Вот они! Очки протри! Клуб
на них построили, солдатик! Видишь? Вот он, клуб! Паровое
отопление, шахматы с часами, буфет, театр, в галошах
не пускают!..
Ипполит Матвеевич оледенел и, не двигаясь с места,
водил глазами по карнизам.
Так вот оно где, сокровище мадам Петуховой. Вот оно,
все тут, все сто пятьдесят тысяч рублей ноль ноль копеек,
как любил говорить убитый Остап-Сулейман-Берта-Мария
Бендер.
Бриллианты превратились в сплошные фасадные стекла
и железобетонные перекрытия, прохладные гимнастические
залы были сделаны из жемчуга. Алмазная диадема превратилась
в театральный зал с вертящейся сценой, рубиновые
подвески разрослись в целые люстры, золотые змеиные
браслетки с изумрудами обернулись прекрасной библиотекой,
а фермуар перевоплотился в детские ясли, планерную
мастерскую, шахматный клуб и биллиардную.
Сокровище осталось, оно было сохранено и даже увеличилось.
Его можно было потрогать руками, но его нельзя
было унести. Оно перешло на службу другим людям.
Ипполит Матвеевич потрогал руками гранитную облицовку.
Холод камня передался в самое его сердце. И он
закричал. Крик его, бешеный, страстный и дикий, --
крик простреленной навылет волчицы -- вылетел на середину
площади, метнулся под мост и, отталкиваемый отовсюду
звуками просыпающегося большого города, стал
глохнуть и в минуту зачах.
Великолепное осеннее утро скатилось с мокрых крыш на
улицы Москвы. Город двинулся в будничный свой поход.
Конец.
1927-1928 гг.
Москва.
Глава I. Безенчук и нимфы
... В уездном городе N...
Словосочетания "уездный город
N", "губернский город N" или просто "город N", весьма
часто встречающиеся в русской прозе XIX века, были общим
местом, своего рода символом глухой провинции, захолустья.
Однако в романе "Двенадцать стульев" привычный
смысл их несколько изменился: захолустье стало советским,
черты "нового быта" комически соседствовали здесь
с прежними, постепенно вытесняемыми. На что и намекали
авторы романа, используя определение "уездный", которому
вскоре надлежало исчезнуть, поскольку с 1921 года
советским правительством планировалось новое административно-территориальное
деление, так называемое районирование
-- постепенное введение краев (округов), областей
и районов вместо прежних российских губерний, уездов и
волостей. Помимо чисто управленческих задач таким образом
решалась и задача идеологическая: районирование должно
было знаменовать полное обновление страны, разрыв
последних связей с имперской историей -- даже на уровне
терминологии. Фактически к реформе приступили в 1923
году и завершили шесть лет спустя. В 1927 году, когда разворачивается
действие романа, вне районирования оставалось
менее четверти территории СССР, где хотя бы в названиях
учреждений еще сохранялось специфическое сочетание
"имперского" и "советского": исполнительный комитет
губернского совета -- губисполком, уездного -- уисполком,
уездная милиция -- умилиция и т. п.
... вежеталем...
Вежеталь (фр. vegetal -- растительный)
-- туалетная вода с запахом трав, цветов.
... месткома коммунальников...
Имеется в виду отделение
профессионального союза, объединявшего рабочих и служащих
коммунальных предприятий и организаций: водопроводных
и канализационных станций, бань, боен и т.п.
... улицу "Им. тов. Губернского"...
Шутка строится на
обыгрывании считавшегося типичным для провинциальных
городов названия главной улицы -- "Губернаторская".
... ондулясион
(фр. ondulation) -- завивка волос.
... в очках он вылитый Милюков...
П. Н. Милюков
(1859--1943) -- историк, публицист. До февральской революции
1917 года -- один из лидеров либеральной оппозиции,
идеолог конституционно-демократической партии,
затем -- министр иностранных дел Временного правительства.
После падения Временного правительства -- эмигрант.
Длинные горизонтально закрученные усы Милюкова
и его круглые очки -- черты, многократно эксплуатировавшиеся
карикатуристами.
... довоенные штучные брюки...
Речь идет о специфике
фасона и качестве. Узкие брюки с завязками у щиколоток
(чтобы всегда оставались на ногах натянутыми) были модны
в начале 1910-х годов, но ко второй половине 1920-х годов
такой фасон выглядел давно устаревшим. Что же касается
определения "штучные", то оно означало "сшитые по индивидуальному
заказу", а не купленные, например, в магазине
или лавке готового платья.
... короткие мягкие сапоги с узкими квадратными носами и
низкими подборами...
Подборами именовали каблуки, поскольку
сапожник "подбирал" их по высоте, наклеивая несколько
кусков толстой кожи друг на друга -- слоями. Воробьянинов
носит так называемые полусапожки -- того фасона
(узкий квадратный носок, короткие мягкие голенища,
низкий каблук), что был модным в предреволюционные
годы.
... лунный жилет, усыпанный мелкой серебряной звездой...
То есть сшитый из белой орнаментированной ткани
"пике" -- плотной, глянцевой, с выпуклыми узорами. Белый
пикейный или шелковый жилет -- непременный элемент
вечернего костюма предреволюционных лет, он был
обязателен к фраку или смокингу. Соответственно, к
1920-м годам материал пожелтел от времени и приобрел характерный
"лунный" оттенок.
... люстриновый пиджачок...
Сшитый из люстрина (от
фр. lustre -- лоск, глянец, блеск), жесткой безворсовой
ткани с отливом, для изготовления которой использовалась
шерсть грубых сортов. Ко второй половине 1920-х годов люстрин
давно вышел из моды и стал одним из самых дешевых
видов сукна.
... чугунная лампа с ядром, дробью...
Имеется в виду характерная
деталь предреволюционного быта -- керосиновая
лампа с резервуаром, вставленным в металлическую
вазу. Такие лампы подвешивались на цепях, перекинутых
через потолочные крюки, и высота их регулировалась с помощью
противовесов, полых металлических шаров, куда
засыпалась дробь: если лампу требовалось опустить -- часть
дроби высыпали в специальную чашку.
... Голос у нее был такой силы и густоты, что ему позавидовал
бы Ричард Львиное Сердце...
Так в рукописи. Позже
авторы добавили: "от крика которого, как известно, приседали
кони". Ричард Львиное Сердце (1157--1199) -- английский
король с 1189 г., был наделен необычайной физической
силой, считался образцовым рыцарем.
... желтим драгунским кантом...
Вероятно, имеются в
виду обязательные в российских драгунских полках желтые
полосы по краям вальтрапа -- суконного покрывала на крупе
лошади, но, возможно, речь идет и о желтых шнурах
вдоль швов на драгунских чикчирах -- узких кавалерийских
брюках цветного сукна.
... касторовую шляпу...
То есть сшитую из кастора (фр.
castor -- бобр, бобровый мех), плотной суконной ткани с
густым, ровным, гладким и пушистым ворсом, для изготовления
которой использовался бобровый или козий пух.
При описании воробьяниновской одежды и обуви авторы
намеренно акцентируют контрасты, указывающие на социальный
статус героя в прошлом и настоящем: старые, хоть
некогда дорогие и модные брюки, обувь добротная, изящная,
но устаревшего фасона, щегольской жилет от вечернего
костюма времен империи, вот только выцветший и абсолютно
неуместный при заправленных в сапоги брюках, элегантная,
однако изрядно поношенная шляпа -- все свидетельствовало,
что владелец прежде был богат, в советскую
же эпоху стал мелким служащим -- той категории, для которой
чуть ли не униформой считались пиджаки из дешевого
люстрина.
... Мацист...
Речь идет о сходстве Воробьянинова и итальянского
актера Б. Пагано, бывшего портового грузчика,
сыгравшего роль отважного атлета Мачисте (Maciste) в
фильме Д. Пастроне "Кабирия". Этот "фильм-колосс" о
событиях эпохи пунических войн, вышедший на экраны в
1914 году, пользовался значительным успехом: в 1918--1926
годах была создана серия о приключениях Мачисте, которого
в русском прокате именовали Мацистом.
... манипуляциями советского служащего...
Определение
"советский" здесь относится не к гражданству: в годы нэпа
советскими называли служащих только тех учреждений, что
входили в структуру исполкомов при советах -- уездных,
городских и т. п.
... запахом ализариновых чернил...
Ализарин -- органический
краситель, получаемый при переработке каменного
угля. Сильный едкий запах, похожий на уксусный, был
свойствен самым дешевым сортам чернил.
... паспортах...
Имеются в виду не собственно паспорта,
а так называемые "удостоверения личности", которые выдавались
тогда отделом управления местного исполкома.
Бланки их содержали, в частности, графу "семейное положение",
куда и вносил записи делопроизводитель. Несмотря
на то, что паспортная система Российской империи
была в качестве символа "буржуазного полицейского государства"
изначально упразднена советским правительством,
"удостоверения личности" по аналогии часто именовали
паспортами. Кстати, получать такие удостоверения
было вовсе не обязательно: до 1932 года в пределах страны
разрешалось использовать практически любой официальный
документ -- профсоюзный билет, служебный пропуск,
справку сельского совета и т. п. Лишь на время поездки
за границу гражданину СССР вручали паспорт международного
образца.
... Переписчик Сапежников...
Вероятно, распространенную
фамилию -- Сапожников -- авторы романа исказили
не случайно: в ряде областных говоров глагол "пежить",
"пежиться" означает и "рассказывать небылицы", и "совершать
половой акт". Подобного рода обсценные шутки
встречаются и в дальнейшем.
... полбутылки... диковинка... соточка... "гусь"... четвертуха...
полшишки... двадцатка... мерзавчик... сороковка...
Жаргонные
названия, связанные с принятой в предреволюционную
эпоху мерой жидкости: 1 ведро -- 12,29 литра. "Четверть",
"четвертуха" или "гусь" -- бутыль емкостью в четверть ведра.
Название дано в связи с тем, что формой этот
сосуд с удлиненным горлом напоминал тушу гуся на прилавке.
Одна "четверть" соответствовала четырем стандартным
винным бутылкам -- "диковинам", "диковинкам" или
"шишкам". "Мерзавчик", "мерзавец", "шкалик" -- бутыль
емкостью в двухсотую долю ведра, наименьшая из выпускавшихся.
Бытовало мнение, что из-за низкой цены такие
бутыли всего больше способствуют распространению пьянства.
... Драманж!..
Вероятно, шуточно переиначенное "на
французский манер" жаргонное слово "мандраж" ("мандраже")
-- дрожь, а в данном случае -- похмельный озноб.
Необходимость подобного рода переделки отчасти обусловлена
тем, что "мандраж" по созвучию ассоциировался с
жаргонизмом "манда" -- влагалище.
... милиционер в форменной фуражке...
Милиционеры носили
фуражки с ярко-красным околышем, в связи с чем на
воровском жаргоне их называли "снегирями".
... Против ихнего глазету...
Имеется в виду обивка гроба
глазетом (фр. glace -- глянцевитый, блестящий), плотной
тканью, основа которой, то есть продольная (вертикальная)
нить -- шелковая, а уток -- поперечная (горизонтальная)
нить -- металлическая, серебряного цвета.
... ни одна фирма, даже в самой Твери, выстоять не могла...
В предреволюционные годы Тверь считалась центром
деревообделочной промышленности.
Глава II. Кончина мадам Петуховой
... платья "шантеклер"...
Мода на такие платья -- яркие,
длинные, узкие в талии, обтягивавшие бедра и резко
расширявшиеся от колена -- распространилась после петербургской
постановки в 1910 году аллегорической пьесы
Э. Ростана "Шантеклер" (фр. chantecler -- букв. "певец
зари"), действие которой происходит на птичьем дворе, а
главный герой -- петух, влюбленный поэт по имени Шантеклер.
Экстравагантная пьеса, провалившаяся на родине
автора, широко обсуждалась в русской периодике, и торговцы
использовали этот фактор для рекламы: помимо платьев,
были еще духи и шоколад с тем же названием.
... "Поэзия есть Бог в святых мечтах земли"
-- заключительные
слова поэмы В. А. Жуковского "Камоэнс". Высечены
в 1887 году на постаменте петербургского памятника
поэту работы В. П. Крейтона.
... московского журнала "Огонек"...
Печатавшийся с 1899
года в Петербурге иллюстрированный еженедельник "Огонек"
был в 1918 году закрыт, с 1923 года издание возобновлено
в Москве, и к 1927 году журнал стал едва ли не самым
популярным в СССР.
... В страхкассе разве доктора...
Речь идет о районной
страховой кассе -- первичном территориальном подразделении
Главного управления социального страхования (Главсоцстраха),
которое, в свою очередь, подчинялось Народному
комиссариату труда. Бюджет ее складывался из взносов
застрахованных, и в соответствии с тогдашним законодательством
страхкасса объединяла все виды страхования,
распределяла средства, финансировала медицинскую помощь
всем работающим по найму, родственникам, состоящим
на их иждивении, оплачивала лекарства, убытки по
нетрудоспособности и пр. Однако медицинскую помощь
застрахованным, как и всем прочим гражданам СССР, не
платившим страховые взносы, должны были даром -- "в
порядке общей очереди" -- оказывать сотрудники учреждений
Народного комиссариата здравоохранения, услуги же
частнопрактикующих врачей страхкассы не оплачивали.
Считалось, что наркомздравовские врачи менее внимательны
к пациентам, нежели частнопрактикующие, о чем и говорят
герои романа.
... гарнитюр...
Так в рукописи. Вероятно, авторы хотели
подчеркнуть, что это слово, подобно имени зятя, Клавдия
Ивановна выговаривает "на французский манер".
... английским ситцем...
В рукописи указано сначала,
что мебель была обита "сиреневым штофом" (нем. stoff --
материя), то есть плотной узорчатой шерстяной или шелковой
тканью.
... в Старгороде...