Он просто сиял, когда я уходил. Наверное, эта мысль ему в голову не приходила.
Самолет компании "Пан-Америкэн" вылетел из международного аэропорта Лос-Анджелеса утром во вторник, восемнадцатого. Спустя немногим более пяти часов мы уже были над островом Оаху, заходя на посадку в Гонолулу. Учитывая идиотскую, якобы дающую какую-то экономию, затею с переводом стрелок в Калифорнии, в Гонолулу было десять пятнадцать утра.
В багажном отделении небольшого аэропорта я выпил чашку прекрасного кофе и заказал яичницу с ветчиной. Когда официантка принесла мой завтрак, она положила на мой столик маленькую, нежно окрашенную орхидею. Это было хорошим началом дня, как бы дружеским:
- Добро пожаловать на Гавайи!
У меня с собой было фото Уэбли Олдена и репродукции из журнала, на которых позировали все двенадцать девушек. Некоторые снимки, вырезанные из других журналов, были не очень хороши, но это было все, что мне удалось достать; все лучше, чем ничего. Даже те снимки, на которых не было видно лица, как, например, на снимке Лоаны, где лицо было скрыто волосами, годились для идентификации, думал я. То есть если мне удастся найти людей, видевших девушку, на которой женился Уэбб.
Я поговорил с обслуживающей меня официанткой и со многими другими служащими аэропорта, дежурными за стойкой выдачи багажа и кассирами, показывая всем мои фото. Но никто не вспомнил Уэбба или кого-нибудь из девушек. Я взял такси и поехал посмотреть на этот пятидесятый штат, на Гонолулу, пески и море у пляжа Вайкики. Увидеть примечательные места, людей. Может быть, моего судью. И Лоану Калеоху.
Шофер вез меня из аэропорта по шоссе Камехамеха и бульвару Диллингхем. Я чувствовал, как у меня от этой поездки поднимается настроение и прибавляются силы. Первым и самым сильным впечатлением было - потрясающе чистый воздух. Чистый, прозрачный, сладкий. Улицы, по которым мы ехали, были обсажены цветущими деревьями, красивыми, яркими цветами; тонкоствольные пальмы покачивали на ветру листьями крон, словно юбочками для хулы. Цветы и деревья были яркими, как гуппи, а некоторые - как неоны.
Но я не мог отделаться от желания, чтобы привело меня сюда не насилие и убийство. Чтобы я приехал сюда развлекаться, валяться на белом песочке, ездить и гулять по красивым улицам, купаться, выпивать в клубах и барах. Но я остановил такси на углу Куин-стрит и Панч-бауа-стрит у муниципального центра, вышел из кабины и направился к зданию департамента здравоохранения.
Бюро статистики по здравоохранению было расположено на первом этаже. Здесь меня орхидеями не встречали. Жизнерадостный молодой клерк со счастливой улыбкой оказал мне максимум внимания. Но без толку. Здесь просто не было зафиксировано бракосочетание Уэбли Олдена.
- А что, если бракосочетание состоялось на одном из других островов? спросил я у клерка. - Скажем, Кауайи. Там ведь тоже ведутся записи.
Он покачал головой:
- К этому времени сведения уже были бы здесь.
- Я знаю, что он женился на Гавайях. Помню, он говорил, что это было гражданское бракосочетание. Может быть, мировой судья...
Он опять покачал головой, улыбаясь:
- Здесь нет мировых судей. Если это было гражданское бракосочетание, оно могло быть совершено окружным судьей или специально уполномоченным чиновником магистрата.
Озадаченный, я молчал. И еще немного беспокоился. Я знал, что Уэбб женился тринадцатого августа. И где-то на Гавайях. Казалось, знать это было достаточно. Я нашел телефон. Через двадцать минут, обзвонив подряд все отели, я знал, где останавливался Уэбб, когда был здесь. Некий Уэбли Олден был зарегистрирован в отеле "Гавайская деревня" на неделю, с шестого по двенадцатое августа. Это совпадало. Это же позволяло думать, что все это время он был в Гонолулу или неподалеку. Я направился в "Гавайскую деревню".
Такси медленно миновало сверкающий алюминиевый купол над входом в большое здание розового камня, и шофер открыл мне дверцу. Повсюду росли кокосовые пальмы, их кроны раскачивались на фоне голубого неба. Отель и прилегающий участок были удивительно красивы.
Потрясающе красива была и девушка за стойкой приема гостей: смуглая, черноглазая, черноволосая, как большинство здешних женщин. За ухом у нее красовался красный цветок. Только что закончилась какая-то конференция, многие участники разъехались, и мне не составило труда получить номер. Когда я заполнял регистрационную карточку, в голове у меня забрезжила идея.
Девушка за стойкой была именно та, с которой я говорил по телефону. Я спросил у нее, не могу ли я взглянуть на регистрационную карточку Уэбли Олдена, и через некоторое время она нашла ее и протянула мне. Я достал из бумажника чек, выписанный мне Уэббом, и убрал бумажник в карман пиджака. Это был чек на тысячу долларов, который он мне дал - как давно? Пять суток назад. Я сравнил подписи на чеке и регистрационной карточке. Они были одинаковыми. И идея умерла, не родившись.
Я сунул чек в карман брюк, не понимая, что же случилось. Что-то во всем этом было несуразное. Не сходились концы с концами. Они плавали в воздухе, как тонкая паутина. И в то же время у меня было ощущение, что я знаю уже достаточно. Если бы мне удалось увидеть всю картину под нужным углом зрения, я бы все понял.
Фотографии, в том числе и фото Уэбба, тоже мне не помогли. Я показывал их всем подряд, задавая вопросы, а потом махнул рукой и проследовал за посыльным в свой номер. Там я растянулся на постели, поставил телефон себе на грудь и позвонил в "Пеле". Лоана должна была там выступать сегодня. Это было ее четвертое представление. Пока еще ее не было, но у меня был номер ее домашнего телефона. Я его набрал.
Она была дома, как раз собиралась уходить в клуб. По телефонному разговору я понял только, что голос у нее низкий, мягкий и приятный. Я рассказал, кто я такой, и упомянул Уэбли Олдена. Она поинтересовалась, как он поживает.
- Он мертв, - сказал я, - а вы не знали?
- Мертв? Ох, простите. Я не знала.
Голос ее зазвучал приглушенно, но сильно потрясена она не была, что было естественно: они не были хорошо знакомы. Я начал ей рассказывать было, что он убит, но решил, что эти и все мои остальные вопросы могут подождать, пока мы не увидимся.
- Мне бы очень хотелось поговорить с вами, мисс Калеоха.
Она засмеялась:
- Извините, это я к тому, что все жители материка так не правильно произносят мою фамилию.
Я произнес нечто вроде "Ка-лии-оха". А она произносила скорее "Ка-лэй-ох-ха". Но золотистая мягкость ее артикуляции, переходящей в журчащий шепот, делала так, что все это звучало как на неведомом языке. Да, на совершенно незнакомом языке.
- Пожалуйста, зовите меня Лоана, - прибавила она.
- Лоана. - Я с удовольствием покатал это слово на языке. - Не могли бы мы с вами где-нибудь сегодня встретиться?
- Я... - Она поколебалась. - Сегодня у меня еще много дел. Может быть, вечером? "Пеле" подойдет?
- Прекрасно.
- Если хотите, я позабочусь о том, чтобы вам оставили хороший столик. Мы могли бы поговорить после моего первого выхода. Я выступаю в девять и одиннадцать.
- В девять устроит?
- Разумеется. Вам будет заказан столик. Только скажите швейцару, его зовут Чак, свое имя. Итак, в девять, мистер Скотт?
Я знаю, что владельцем "Пеле" был Эд Грей, и оповещать кого бы то ни было заранее из его персонала о том, что Шелл Скотт намерен к ним заглянуть, мне не хотелось. Может быть, некоторые, все, конечно, работающие в "Пеле", окажутся похожими на тех, с кем мне довелось столкнуться в "Алжире".
Поэтому я сказал:
- Вы не будете возражать против того, чтобы столик был заказан просто для вашего знакомого, без упоминания моего имени?
- Ну.., хорошо. Скажете Чаку, что вы тот мужчина, которого я жду.
- Прекрасно. Кстати, зовите меня Шелл.
- Тогда до вечера, Шелл.
Мы положили трубки. Я знаю, что этому не найти объяснения в учебнике физики, но готов поклясться, что каким-то образом излучаемое ею электричество по проводам достигло меня, и мой аккумулятор стал на зарядку. Я воскликнул:
- Ху-у! - и направился в центр Гонолулу. В середине дня я разыскивал, беседовал с теми, кто мог совершить брачную церемонию. Их оказалось не так уж много, и я поговорил со всеми, кроме одного. Я встретился с несколькими окружными судьями. Никто из них не Слыхал об Уэббе Олдене; фотографию его никто не опознал. Я решил нанести еще один визит, а потом заняться своими делами.
Это был визит к окружному судье, которого мне описали как высокого, худощавого брюнета с большим крючковатым носом. Описание походило на того, кто был изображен на пленке Уэбба, и я надеялся. Я не позвонил ему, потому что он жил на порядочном расстоянии от города, в горах, довольно высоко по Тантал-Драйв, в районе, который мне описали как очень красивый. Это было от города в глубь острова - или маука. Водитель такси объяснил мне, что улицы Гонолулу идут с севера на юг или с запада на восток, соответственно направления обозначаются как: маука - в глубь острова; макои - к берегу океана; вайкики - в направлении Алмазного мыса; и ева - в направлении северо-западного района Гонолулу. Ева. Итак, мы ехали в направлении маука. Я заметил, что за нами следует машина. Сначала я не обратил на нее внимания - просто пару раз на глаза мне попался коричневый потрепанный "шевроле". Может быть, потому, что обстановка для меня была совершенно непривычной, вдали от безумных и яростно жестоких улиц Лос-Анджелеса, но мне и в голову не приходило, что за нами может быть "хвост". Здесь это казалось совершенно невероятным.
Дорога была прелестной. Чем выше мы поднимались в горы, тем больше становилось зелени. Деревья смыкали кроны над головой, а солнечные пятна лежали на дороге, как лужицы света. На повороте, где справа от нас простирался зеленый травяной ковер с массой папоротниковых деревьев и ползучих растений, который показался мне очень экзотическим, я попросил шофера остановиться. Черт возьми. Трава для меня - экзотика.
Я вышел из машины, удивляясь, как можно топать по асфальту в окутанном смогом Лос-Анджелесе, когда можно постоянно жить здесь. Я пошел по траве к экзотическим кустам. Мимо стоявшего такси проехал "шеви". Через минуту я услышал скрежет коробки передач, наверное, "шевроле" разворачивался. Я коснулся куста. Маленькие листья были гладкими и мягкими, прямо съесть их хотелось. Да, ребята, я вправду готов был поселиться на Гавайях.
Но тут я выпрямился. Мечты мечтами, а надо работать.
Но работа сама нашла меня.
"Шеви" развернулся и быстро ехал в нашу сторону. Я был на середине поляны, когда он поравнялся со мной. Стекло у заднего сиденья было опущено, и было видно находящегося там человека. Из окна торчала какая-то длинная трубка, похожая на трубку для стрельбы горохом.
Но даже в стране цветочных ароматов запах убийства я непременно учую. Особенно, если намеченная жертва убийства - я. Ощущение опасности хотя и с запозданием, но пришло. Оно не просочилось, а прямо-таки ворвалось в мое сознание. Ударило по нервам. Я сильно оттолкнулся и как бы нырнул на землю. Выстрел раздался, когда я был еще в воздухе, и пуля просвистела у меня над головой. Я еще катился по траве, уже держа свой кольт, когда услышал, как взвыл мотор "шеви". Вторая пуля из винтовки ударила на фут впереди меня.
Я горел холодной яростью, по лицу катился пот, нервы натянулись, как струны. Я сделал паузу, потом прицелился в "шевроле" и плавно спустил курок. Машина была уже далековато, но я отвел курок назад, чтобы прицел был точнее, и снова нажал на спусковой крючок.
Звук моих выстрелов был слабым, возможно, деревья и кусты его глушили. Где-то отдалось эхо. "Шевроле" умчался, вильнув на повороте метрах в ста от нас. Я знал, что я никого в машине не зацепил. Возможно, попал в кузов, но даже и в этом я не был уверен. Стоя на коленях, я смотрел на бурые борозды в траве и качал головой. Да, я был захвачен врасплох, но это больше не повторится. Трубка для стрельбы горохом? Ха, в своем роде. Этот ублюдок плевался в меня свинцовыми горошинами и целил в мою башку.
Тут только до меня дошло. Стрелять в меня - здесь? Зачем в меня стрелять? Кто-то на Гавайях хочет меня убить? Ясно было одно: кто-то здесь очень хочет меня убить.
Я вернулся к насмерть перепуганному шоферу такси, пробормотал какое-то невероятное объяснение. Мы проехали еще немного вперед, и я поговорил с судьей. Это был не тот. Просто высокий, худощавый парень с большим клювом.
Несколько позже я ехал в такси по фешенебельной Калакауа-авеню, главной улице Вайкики, к Международному торговому центру.
Торговый центр - это не здание, а открытая площадка, покрытая зеленой травой, с извилистыми дорожками, множеством магазинов, лавок и клубов. И он оправдывает свое название: "международный". Рассматривая торговый центр с Калакауа, я заметил слева от меня тотемные столбы, ярко раскрашенные, с вырезанными на них масками Еще дальше налево и в глубь центра располагался ресторан Дона Бичкамера "Бора-бора", в котором, если верить висевшему снаружи объявлению, находился "Дэггер-бар". Справа было великое множество магазинчиков и лавочек: полинезийских, заполненных божками, деревянными статуэтками, драгоценностями на стендах под стеклом. На кронштейне над входом - модель туземной пироги. А вокруг - другие лавки, будки, киоски: корейские, японские, гавайские, филиппинские и еще какие-то.
Прямо передо мной метрах в пятидесяти росло огромное баньяновое дерево. Его массивный искривленный ствол был в центре свободной площадки между лавками, овальная крона из крупных листьев давала большую тень. Множество воздушных корней росли из его ветвей, образуя малые стволы. Под деревом был небольшой пруд с очаровательным мостиком в японском стиле и фонтанчиком, бьющим в центре. Тут мне показалось, что на дереве что-то есть. Это "что-то" было похоже на маленький домик.
Хижина на дереве? Здесь, в центре Вайкики?
Я подошел поближе, чтобы получше разглядеть. Да, это стоило увидеть.
На основании дерева была прикреплена цветная вывеска. Над ней были бамбуковые воротца примерно двух футов шириной и четырех или пяти высотой. Воротца были заперты цепочкой с висячим замком. И, хотите верьте, хотите нет, еще выше, полускрытые тростниковым навесом, были ступеньки, которые вели вверх к кроне баньяна - и к хижине. Я видел ее отсюда - четыре фута в ширину, восемь в длину и шесть или семь в высоту. На стенках покоилась конусообразная крыша. Интересно, живет ли там кто-нибудь?
Я прочел вывеску, которая гласила:
"ХИЖИНА НА ДЕРЕВЕ
Лестница
В
Самый удивительный ресторан в мире,
Рассчитанный на тех, кто любит любовь.
Число мест - 2.
Высоко на гигантском банъяновом дереве вы отведаете
Изысканные блюда, приготовленные лучшими поварами,
И выпьете нектар, который пьют боги, в то время как
На мирских дорогах под вами будут сновать люди.
Для справок, телефон 93-73-77
Спросить: Дона Бичкамера, лично!"
Эта вывеска, эта хижина были для меня самым большим потрясением с той минуты, как я прилетел на Гавайи. Я понятия не имел, кто скрывается под экзотическим именем Дон Бичкамер <Бичкамер - бродяга, обитающий на берегу моря и собирающий то, что оно выбрасывает на берег (англ.).>, никогда с ним не встречался, но парень с таким воображением и с сумасшедшинкой, которых хватило на то, чтобы построить на ветвях дерева в центре Вайкики ресторан на двоих, может смело выставлять свою кандидатуру - я голосую за него.
Эта хижина напомнила мне об орхидее, поднесенной мне утром официанткой в знак приветствия. Я подумал о Лоане. Что я знал о ней? Пара фотографий да разговор по телефону, но мне казалось, что она - как бы часть всей этой экзотики, в том числе и хижины на баньяновом дереве Дона Бичкамера.
Через три минуты я уже говорил с молодым симпатичным парнем по имени Скип в ресторане "Бора-бора" и заказал на вечер хижину на дереве. При этом я чувствовал себя транжирой и мотом - снять целый дом, вернее, целое дерево, если уж быть точным. Я заплатил вперед; если вдруг Лоана упадет в обморок при виде меня, или не сможет освободиться, или не захочет есть, или ей не понравится ресторан - я поужинаю в роскошном одиночестве, хотя это и будет очень грустно. Скип спросил, на чье имя сделать заказ.
Я вспомнил, как свистнула пуля над моей головой.
- Просто напишите, что буду я и мой друг.
Он что-то записал, даже глазом не моргнув. Еще он спросил, в какое время мы будем ужинать, - очевидно, они действительно подавали там потрясающий ужин, - и я сказал ему, что мы скорее всего приедем после девяти, но до полуночи. Он объяснял мне, что время начала ужина им знать необходимо, чтобы все было к этому моменту готово - птица зажарена, свежий соус готов, мясо замариновано, шампанское заморожено.., пока у меня слюнки не потекли.
Господи, подумал я, если Лоана не сможет прийти, я все съем за двоих.
Я шел по торговому центру, впитывая в себя картинки, звуки и запахи. Вдруг в простой открытой мастерской я увидел человека, который что-то вырезал из дерева. Он обтесывал кусок черного дерева небольшим кривым ножом. Вокруг него на полках и на земле были вырезанные из дерева головы, бюсты, животные, всевозможные изделия из дерева, все превосходно выполненное. Я увидел небольшую голову Пана, похожую на голову того Пана, которого Уэбб привез с Гавайев.
Я остановился и поговорил с резчиком. Это был широкоплечий мужчина с крепкими руками и сильным лицом. Глаза его смотрели так, словно он уже вкусил всех тайн и прелестей мира. Неожиданно я понял, что у Пана было его лицо, что за модель для скульптуры он брал себя. Именно этот человек и был мне нужен.
- А, Пан, - сказал он, держа неподвижно в руках свою поделку, - я продал его одному.., не помню его имени.
- Уэбли Олден. Примерно шесть футов три дюйма, худощавый, лет тридцати восьми.
- Да. - Резчик кивнул. - Интересное лицо. Я рад, что именно он купил Пана. Он, а не кто-нибудь другой. Он не похож на других. - Он как-то странно улыбнулся. - Я вообще не хотел эту фигуру продавать. Я в него вложил слишком много себя.
Я подумал об обугленных, неузнаваемых остатках Пана.
- Человек, купивший вашу работу, мертв, - сказал я. - Его убили.
Он впервые пошевелился, отложил свою работу.
- Извините, - сказал он, взглянув пристально на меня. - Вы поэтому сюда и приехали?
- Да. Когда он покупал Пана, с ним был кто-нибудь?
- Женщина.
Я почувствовал легкую дрожь. Показал ему фотокарточки. Уэбба он узнал сразу, на остальные долго смотрел, а потом покачал головой:
- Нет. Не могу сказать. Я помню.., общее впечатление. Но этого недостаточно, это вам не может помочь.
- Расскажите мне, что можете. Что вы помните? Он подумал:
- Высокая, весьма высокая. Прекрасная фигура, превосходная. Несколько секунд молчал. - Черные волосы. Остального не помню. Глаза, возможно, темные, а может быть, карие.., или голубые. Я не уверен. Но она была прекрасна.
- Она была полинезийка или гавайка?
- Понятия не имею, не помню.
- Как вы думаете, если вы увидите ее не на фотографии, а в натуре, вы ее узнаете?
- Трудно сказать. Здесь столько народа проходит. Может быть, узнаю, а может, нет - не знаю.
Я поблагодарил его, сказал, что, возможно, еще побеспокою его, и ушел. Я уже было собрался зайти куда-нибудь выпить и дать отдохнуть ногам, как вдруг вспомнил обещание, данное доктору Полу Энсону, - купить пару юбочек для хулы. Наведя справки в нескольких местах, я наконец нашел маленькую лавочку, где продавали ювелирные изделия, саронги, платья муумуу и тайлеры для чайной церемонии. У них были юбочки из "травы".
Продавщица-японка показала мне их. Я ожидал, что юбочка будет из узких ленточек травы, как редкая метелка на колосе. Но мне показали юбочки из больших, длинных и толстых зеленых листьев. И их было очень много. Сквозь такую юбочку не много увидишь.
Я спросил:
- А они всегда такие? Я хочу сказать такие.., непрозрачные?
Она меня не понимала.
Тогда я сказал:
- А нет ли юбочек более прозрачных, где меньше листьев и больше?.. Ну, более открытых?
- О! Ну, это такие, какие надевают танцоры.
- Да?
- Да. Когда танцуют хулу. Они делаются из листьев ти.
- Именно это мне и нужно.
- Но эти юбочки и сделаны из листьев ти. С плантации ти.
Кое-как мы уладили дело. Вообще-то были другие, более прозрачные юбочки, но здесь продавались только такие. Я купил пару юбочек, и девушка аккуратно их упаковала. Пол, подумал я, может проредить листья, прежде чем подарит их своей девушке.
***
"Пеле" находился за Алмазным мысом - большое здание, окруженное пальмами и папоротниковыми деревьями. Несколько небольших прудов с перекинутыми через них арочными мостиками. Море было недалеко: я слышал плеск волн у волноломов. В половине девятого вечера я вошел в клуб. Слева была длинная стойка бара, около которой толпились люди, прямо - большой зал, где будет шоу. У входа в зал стоял лощеный вкрадчивый парень - Чак. Я сказал ему, что меня ждет Лоана, и он проводил меня к столику в центре рядом с танцевальной площадкой.
Лоана выполнила свое обещание на все сто.
От танцевальной площадки пол подымался ярусами, чем дальше, тем выше, так что даже те, кто сидел за дальними столиками, могли хорошо видеть шоу. Но, конечно, не так хорошо, как я. Потолок был декорирован тростником так, что вы чувствовали себя словно в большой и роскошной пляжной кабинке. На стенах висели копья и дубинки, картины, изображающие сцены из жизни аборигенов, рыбацкие сети и необычной формы лампы из морских раковин. Свечи, по большей части зажженные, стояли на каждом столике. В зале уже было довольно много народу, мягкий гул голосов то усиливался, то затихал.
Официант в белом пиджаке и соломенной шляпе с короткими полями принес меню. Я просмотрел перечень предлагаемых напитков и, решив, что сегодня вечером можно не быть чрезмерно осторожным, заказал коктейль "Кровь пантеры". Ужин я не заказывал. Выпивка позволит мне продержаться до того момента, когда мы будем на баньяновом дереве.
Коктейль мне подали в высоком, хорошо отполированном бамбуковом цилиндре, из которого торчал цветок. Когда коктейль поставили на стол, цветок завял. Это должно было бы меня насторожить, но не насторожило. Я лихо, с жадностью и беззаботно - по-мужски проглотил одним духом почти половину напитка. Крепости он оказался необычайной, градусов под двести.
Я воспарил над сиденьем стула на два дюйма и прошипел:
- Х-у-у! Х-а-а!
Потом я опустился, не способный двигаться и говорить.
Официант стоял рядом со столиком, улыбаясь. Наверное, такое зрелище он уже наблюдал не раз. Садист.
Я спросил:
- Что это было? Расплавленная лава?
- Ром, - ответил он, - различных сортов. Водка, коньяк, жгучий перец...
- Жжет он что надо.
- ..джин и вермут.
- Ага. А больше там ничего не было? Жидкости для бальзамирования или еще чего? Он продолжал улыбаться:
- Только кровь недавно убитой пантеры.
- Эту до конца не убили. Она жива и кусается.
Он отошел, потирая ладони, словно ученый-маньяк. Может быть, он хотел напоить меня, а может быть, он и был ученый-маньяк. Если кому-нибудь потребуется что-нибудь покрепче, то официантам придется ходить со шприцами в руках и колоть клиентов. Ничего более крепкого быть не может.
Но я ошибся. То есть в тот момент я просто не знал.
Лоана.
Огни померкли. Я отодвинул бокал, подумав, не начинаю ли я слепнуть. Но это просто пришло время шоу. Конферансье-гаваец вышел на площадку, на него направили луч прожектора. Он немного поболтал, что-то спел. Маленькая девушка ростом в пять футов управлялась с шестифутовым хула-хупом. Девушка-японка исполнила какую-то песню исключительно через нос.
И наконец конферансье сказал:
- Леди и джентльмены, малихинис и камаайнас, - наша несравненная Лоана!
Она вышла на танцевальную площадку. На ней было бледно-голубое холомуу - платье, которое носят многие гавайки, обтягивающее грудь, талию и бедра и потом свободно ниспадающее. Музыканты, сидевшие в глубине площадки, заиграли мелодию, которую мне раньше слышать не доводилось. Мягкая, нежная, немного грустная. Это был гавайский танец - хула, а не таитянский.
На площадке ничего не было, освещение напоминало лунный свет. И Лоана двигалась, как сама музыка. Бедра медленно покачивались, руки взлетали, а ладони как бы растворялись в воздухе. Длинные черные волосы свободно опускались на спину, прикрывая плечи. Губы ее шевелились, словно она пела про себя.
Это было редкое зрелище - развлечение, которое не только развлекает, но захватывает. Это было колдовство, движения ее - серебро в лунном свете, мягкие, как ветерок, нежные, как темнота. Она завораживала публику. И меня.
И все это лишь покачиванием бедер, движением рук, ладоней и пальцев? Этим и еще кое-чем. Мастерски исполненная хула всегда несет в себе частичку особой полинезийской прелести и очарования, которых нет в других танцах; но в исполнении Лоаны это было подлинное волшебство.
Я не отрывал от нее глаз, от находящихся в тени лица и тела, но внутренним взором я видел море и ночной прибой, песок под ее босыми ногами, пассат в верхушках пальм. Все танцы всех смуглокожих девушек с блестящими глазами от древних, древних времен на островах, не имеющих названий, до наших дней - все они сконцентрировались в Лоане, в ее крови, чреслах, руках и глазах.
Закончив танец, она слегка наклонилась вперед, сложив ладони перед грудью. Грохнули аплодисменты. Лоана выпрямилась, уронила руки вдоль тела и, улыбаясь, смотрела прямо на меня.
Бешено аплодируя, я кивнул ей.
Опять появился конферансье. Шоу продолжалось. Сначала кто-то пел, потом был комик с обычными шуточками. Потом мужчина с громадными мышцами в лава-лава <Лава-лава - набедренная повязка.> исполнил танец с саблями. Он танцевал вокруг сосуда из черного металла, из которого вырывалось пламя, сверкали острые кинжалы. Когда он ушел, пламя все еще вырывалось из сосуда.
Самолет компании "Пан-Америкэн" вылетел из международного аэропорта Лос-Анджелеса утром во вторник, восемнадцатого. Спустя немногим более пяти часов мы уже были над островом Оаху, заходя на посадку в Гонолулу. Учитывая идиотскую, якобы дающую какую-то экономию, затею с переводом стрелок в Калифорнии, в Гонолулу было десять пятнадцать утра.
В багажном отделении небольшого аэропорта я выпил чашку прекрасного кофе и заказал яичницу с ветчиной. Когда официантка принесла мой завтрак, она положила на мой столик маленькую, нежно окрашенную орхидею. Это было хорошим началом дня, как бы дружеским:
- Добро пожаловать на Гавайи!
У меня с собой было фото Уэбли Олдена и репродукции из журнала, на которых позировали все двенадцать девушек. Некоторые снимки, вырезанные из других журналов, были не очень хороши, но это было все, что мне удалось достать; все лучше, чем ничего. Даже те снимки, на которых не было видно лица, как, например, на снимке Лоаны, где лицо было скрыто волосами, годились для идентификации, думал я. То есть если мне удастся найти людей, видевших девушку, на которой женился Уэбб.
Я поговорил с обслуживающей меня официанткой и со многими другими служащими аэропорта, дежурными за стойкой выдачи багажа и кассирами, показывая всем мои фото. Но никто не вспомнил Уэбба или кого-нибудь из девушек. Я взял такси и поехал посмотреть на этот пятидесятый штат, на Гонолулу, пески и море у пляжа Вайкики. Увидеть примечательные места, людей. Может быть, моего судью. И Лоану Калеоху.
Шофер вез меня из аэропорта по шоссе Камехамеха и бульвару Диллингхем. Я чувствовал, как у меня от этой поездки поднимается настроение и прибавляются силы. Первым и самым сильным впечатлением было - потрясающе чистый воздух. Чистый, прозрачный, сладкий. Улицы, по которым мы ехали, были обсажены цветущими деревьями, красивыми, яркими цветами; тонкоствольные пальмы покачивали на ветру листьями крон, словно юбочками для хулы. Цветы и деревья были яркими, как гуппи, а некоторые - как неоны.
Но я не мог отделаться от желания, чтобы привело меня сюда не насилие и убийство. Чтобы я приехал сюда развлекаться, валяться на белом песочке, ездить и гулять по красивым улицам, купаться, выпивать в клубах и барах. Но я остановил такси на углу Куин-стрит и Панч-бауа-стрит у муниципального центра, вышел из кабины и направился к зданию департамента здравоохранения.
Бюро статистики по здравоохранению было расположено на первом этаже. Здесь меня орхидеями не встречали. Жизнерадостный молодой клерк со счастливой улыбкой оказал мне максимум внимания. Но без толку. Здесь просто не было зафиксировано бракосочетание Уэбли Олдена.
- А что, если бракосочетание состоялось на одном из других островов? спросил я у клерка. - Скажем, Кауайи. Там ведь тоже ведутся записи.
Он покачал головой:
- К этому времени сведения уже были бы здесь.
- Я знаю, что он женился на Гавайях. Помню, он говорил, что это было гражданское бракосочетание. Может быть, мировой судья...
Он опять покачал головой, улыбаясь:
- Здесь нет мировых судей. Если это было гражданское бракосочетание, оно могло быть совершено окружным судьей или специально уполномоченным чиновником магистрата.
Озадаченный, я молчал. И еще немного беспокоился. Я знал, что Уэбб женился тринадцатого августа. И где-то на Гавайях. Казалось, знать это было достаточно. Я нашел телефон. Через двадцать минут, обзвонив подряд все отели, я знал, где останавливался Уэбб, когда был здесь. Некий Уэбли Олден был зарегистрирован в отеле "Гавайская деревня" на неделю, с шестого по двенадцатое августа. Это совпадало. Это же позволяло думать, что все это время он был в Гонолулу или неподалеку. Я направился в "Гавайскую деревню".
Такси медленно миновало сверкающий алюминиевый купол над входом в большое здание розового камня, и шофер открыл мне дверцу. Повсюду росли кокосовые пальмы, их кроны раскачивались на фоне голубого неба. Отель и прилегающий участок были удивительно красивы.
Потрясающе красива была и девушка за стойкой приема гостей: смуглая, черноглазая, черноволосая, как большинство здешних женщин. За ухом у нее красовался красный цветок. Только что закончилась какая-то конференция, многие участники разъехались, и мне не составило труда получить номер. Когда я заполнял регистрационную карточку, в голове у меня забрезжила идея.
Девушка за стойкой была именно та, с которой я говорил по телефону. Я спросил у нее, не могу ли я взглянуть на регистрационную карточку Уэбли Олдена, и через некоторое время она нашла ее и протянула мне. Я достал из бумажника чек, выписанный мне Уэббом, и убрал бумажник в карман пиджака. Это был чек на тысячу долларов, который он мне дал - как давно? Пять суток назад. Я сравнил подписи на чеке и регистрационной карточке. Они были одинаковыми. И идея умерла, не родившись.
Я сунул чек в карман брюк, не понимая, что же случилось. Что-то во всем этом было несуразное. Не сходились концы с концами. Они плавали в воздухе, как тонкая паутина. И в то же время у меня было ощущение, что я знаю уже достаточно. Если бы мне удалось увидеть всю картину под нужным углом зрения, я бы все понял.
Фотографии, в том числе и фото Уэбба, тоже мне не помогли. Я показывал их всем подряд, задавая вопросы, а потом махнул рукой и проследовал за посыльным в свой номер. Там я растянулся на постели, поставил телефон себе на грудь и позвонил в "Пеле". Лоана должна была там выступать сегодня. Это было ее четвертое представление. Пока еще ее не было, но у меня был номер ее домашнего телефона. Я его набрал.
Она была дома, как раз собиралась уходить в клуб. По телефонному разговору я понял только, что голос у нее низкий, мягкий и приятный. Я рассказал, кто я такой, и упомянул Уэбли Олдена. Она поинтересовалась, как он поживает.
- Он мертв, - сказал я, - а вы не знали?
- Мертв? Ох, простите. Я не знала.
Голос ее зазвучал приглушенно, но сильно потрясена она не была, что было естественно: они не были хорошо знакомы. Я начал ей рассказывать было, что он убит, но решил, что эти и все мои остальные вопросы могут подождать, пока мы не увидимся.
- Мне бы очень хотелось поговорить с вами, мисс Калеоха.
Она засмеялась:
- Извините, это я к тому, что все жители материка так не правильно произносят мою фамилию.
Я произнес нечто вроде "Ка-лии-оха". А она произносила скорее "Ка-лэй-ох-ха". Но золотистая мягкость ее артикуляции, переходящей в журчащий шепот, делала так, что все это звучало как на неведомом языке. Да, на совершенно незнакомом языке.
- Пожалуйста, зовите меня Лоана, - прибавила она.
- Лоана. - Я с удовольствием покатал это слово на языке. - Не могли бы мы с вами где-нибудь сегодня встретиться?
- Я... - Она поколебалась. - Сегодня у меня еще много дел. Может быть, вечером? "Пеле" подойдет?
- Прекрасно.
- Если хотите, я позабочусь о том, чтобы вам оставили хороший столик. Мы могли бы поговорить после моего первого выхода. Я выступаю в девять и одиннадцать.
- В девять устроит?
- Разумеется. Вам будет заказан столик. Только скажите швейцару, его зовут Чак, свое имя. Итак, в девять, мистер Скотт?
Я знаю, что владельцем "Пеле" был Эд Грей, и оповещать кого бы то ни было заранее из его персонала о том, что Шелл Скотт намерен к ним заглянуть, мне не хотелось. Может быть, некоторые, все, конечно, работающие в "Пеле", окажутся похожими на тех, с кем мне довелось столкнуться в "Алжире".
Поэтому я сказал:
- Вы не будете возражать против того, чтобы столик был заказан просто для вашего знакомого, без упоминания моего имени?
- Ну.., хорошо. Скажете Чаку, что вы тот мужчина, которого я жду.
- Прекрасно. Кстати, зовите меня Шелл.
- Тогда до вечера, Шелл.
Мы положили трубки. Я знаю, что этому не найти объяснения в учебнике физики, но готов поклясться, что каким-то образом излучаемое ею электричество по проводам достигло меня, и мой аккумулятор стал на зарядку. Я воскликнул:
- Ху-у! - и направился в центр Гонолулу. В середине дня я разыскивал, беседовал с теми, кто мог совершить брачную церемонию. Их оказалось не так уж много, и я поговорил со всеми, кроме одного. Я встретился с несколькими окружными судьями. Никто из них не Слыхал об Уэббе Олдене; фотографию его никто не опознал. Я решил нанести еще один визит, а потом заняться своими делами.
Это был визит к окружному судье, которого мне описали как высокого, худощавого брюнета с большим крючковатым носом. Описание походило на того, кто был изображен на пленке Уэбба, и я надеялся. Я не позвонил ему, потому что он жил на порядочном расстоянии от города, в горах, довольно высоко по Тантал-Драйв, в районе, который мне описали как очень красивый. Это было от города в глубь острова - или маука. Водитель такси объяснил мне, что улицы Гонолулу идут с севера на юг или с запада на восток, соответственно направления обозначаются как: маука - в глубь острова; макои - к берегу океана; вайкики - в направлении Алмазного мыса; и ева - в направлении северо-западного района Гонолулу. Ева. Итак, мы ехали в направлении маука. Я заметил, что за нами следует машина. Сначала я не обратил на нее внимания - просто пару раз на глаза мне попался коричневый потрепанный "шевроле". Может быть, потому, что обстановка для меня была совершенно непривычной, вдали от безумных и яростно жестоких улиц Лос-Анджелеса, но мне и в голову не приходило, что за нами может быть "хвост". Здесь это казалось совершенно невероятным.
Дорога была прелестной. Чем выше мы поднимались в горы, тем больше становилось зелени. Деревья смыкали кроны над головой, а солнечные пятна лежали на дороге, как лужицы света. На повороте, где справа от нас простирался зеленый травяной ковер с массой папоротниковых деревьев и ползучих растений, который показался мне очень экзотическим, я попросил шофера остановиться. Черт возьми. Трава для меня - экзотика.
Я вышел из машины, удивляясь, как можно топать по асфальту в окутанном смогом Лос-Анджелесе, когда можно постоянно жить здесь. Я пошел по траве к экзотическим кустам. Мимо стоявшего такси проехал "шеви". Через минуту я услышал скрежет коробки передач, наверное, "шевроле" разворачивался. Я коснулся куста. Маленькие листья были гладкими и мягкими, прямо съесть их хотелось. Да, ребята, я вправду готов был поселиться на Гавайях.
Но тут я выпрямился. Мечты мечтами, а надо работать.
Но работа сама нашла меня.
"Шеви" развернулся и быстро ехал в нашу сторону. Я был на середине поляны, когда он поравнялся со мной. Стекло у заднего сиденья было опущено, и было видно находящегося там человека. Из окна торчала какая-то длинная трубка, похожая на трубку для стрельбы горохом.
Но даже в стране цветочных ароматов запах убийства я непременно учую. Особенно, если намеченная жертва убийства - я. Ощущение опасности хотя и с запозданием, но пришло. Оно не просочилось, а прямо-таки ворвалось в мое сознание. Ударило по нервам. Я сильно оттолкнулся и как бы нырнул на землю. Выстрел раздался, когда я был еще в воздухе, и пуля просвистела у меня над головой. Я еще катился по траве, уже держа свой кольт, когда услышал, как взвыл мотор "шеви". Вторая пуля из винтовки ударила на фут впереди меня.
Я горел холодной яростью, по лицу катился пот, нервы натянулись, как струны. Я сделал паузу, потом прицелился в "шевроле" и плавно спустил курок. Машина была уже далековато, но я отвел курок назад, чтобы прицел был точнее, и снова нажал на спусковой крючок.
Звук моих выстрелов был слабым, возможно, деревья и кусты его глушили. Где-то отдалось эхо. "Шевроле" умчался, вильнув на повороте метрах в ста от нас. Я знал, что я никого в машине не зацепил. Возможно, попал в кузов, но даже и в этом я не был уверен. Стоя на коленях, я смотрел на бурые борозды в траве и качал головой. Да, я был захвачен врасплох, но это больше не повторится. Трубка для стрельбы горохом? Ха, в своем роде. Этот ублюдок плевался в меня свинцовыми горошинами и целил в мою башку.
Тут только до меня дошло. Стрелять в меня - здесь? Зачем в меня стрелять? Кто-то на Гавайях хочет меня убить? Ясно было одно: кто-то здесь очень хочет меня убить.
Я вернулся к насмерть перепуганному шоферу такси, пробормотал какое-то невероятное объяснение. Мы проехали еще немного вперед, и я поговорил с судьей. Это был не тот. Просто высокий, худощавый парень с большим клювом.
Несколько позже я ехал в такси по фешенебельной Калакауа-авеню, главной улице Вайкики, к Международному торговому центру.
Торговый центр - это не здание, а открытая площадка, покрытая зеленой травой, с извилистыми дорожками, множеством магазинов, лавок и клубов. И он оправдывает свое название: "международный". Рассматривая торговый центр с Калакауа, я заметил слева от меня тотемные столбы, ярко раскрашенные, с вырезанными на них масками Еще дальше налево и в глубь центра располагался ресторан Дона Бичкамера "Бора-бора", в котором, если верить висевшему снаружи объявлению, находился "Дэггер-бар". Справа было великое множество магазинчиков и лавочек: полинезийских, заполненных божками, деревянными статуэтками, драгоценностями на стендах под стеклом. На кронштейне над входом - модель туземной пироги. А вокруг - другие лавки, будки, киоски: корейские, японские, гавайские, филиппинские и еще какие-то.
Прямо передо мной метрах в пятидесяти росло огромное баньяновое дерево. Его массивный искривленный ствол был в центре свободной площадки между лавками, овальная крона из крупных листьев давала большую тень. Множество воздушных корней росли из его ветвей, образуя малые стволы. Под деревом был небольшой пруд с очаровательным мостиком в японском стиле и фонтанчиком, бьющим в центре. Тут мне показалось, что на дереве что-то есть. Это "что-то" было похоже на маленький домик.
Хижина на дереве? Здесь, в центре Вайкики?
Я подошел поближе, чтобы получше разглядеть. Да, это стоило увидеть.
На основании дерева была прикреплена цветная вывеска. Над ней были бамбуковые воротца примерно двух футов шириной и четырех или пяти высотой. Воротца были заперты цепочкой с висячим замком. И, хотите верьте, хотите нет, еще выше, полускрытые тростниковым навесом, были ступеньки, которые вели вверх к кроне баньяна - и к хижине. Я видел ее отсюда - четыре фута в ширину, восемь в длину и шесть или семь в высоту. На стенках покоилась конусообразная крыша. Интересно, живет ли там кто-нибудь?
Я прочел вывеску, которая гласила:
"ХИЖИНА НА ДЕРЕВЕ
Лестница
В
Самый удивительный ресторан в мире,
Рассчитанный на тех, кто любит любовь.
Число мест - 2.
Высоко на гигантском банъяновом дереве вы отведаете
Изысканные блюда, приготовленные лучшими поварами,
И выпьете нектар, который пьют боги, в то время как
На мирских дорогах под вами будут сновать люди.
Для справок, телефон 93-73-77
Спросить: Дона Бичкамера, лично!"
Эта вывеска, эта хижина были для меня самым большим потрясением с той минуты, как я прилетел на Гавайи. Я понятия не имел, кто скрывается под экзотическим именем Дон Бичкамер <Бичкамер - бродяга, обитающий на берегу моря и собирающий то, что оно выбрасывает на берег (англ.).>, никогда с ним не встречался, но парень с таким воображением и с сумасшедшинкой, которых хватило на то, чтобы построить на ветвях дерева в центре Вайкики ресторан на двоих, может смело выставлять свою кандидатуру - я голосую за него.
Эта хижина напомнила мне об орхидее, поднесенной мне утром официанткой в знак приветствия. Я подумал о Лоане. Что я знал о ней? Пара фотографий да разговор по телефону, но мне казалось, что она - как бы часть всей этой экзотики, в том числе и хижины на баньяновом дереве Дона Бичкамера.
Через три минуты я уже говорил с молодым симпатичным парнем по имени Скип в ресторане "Бора-бора" и заказал на вечер хижину на дереве. При этом я чувствовал себя транжирой и мотом - снять целый дом, вернее, целое дерево, если уж быть точным. Я заплатил вперед; если вдруг Лоана упадет в обморок при виде меня, или не сможет освободиться, или не захочет есть, или ей не понравится ресторан - я поужинаю в роскошном одиночестве, хотя это и будет очень грустно. Скип спросил, на чье имя сделать заказ.
Я вспомнил, как свистнула пуля над моей головой.
- Просто напишите, что буду я и мой друг.
Он что-то записал, даже глазом не моргнув. Еще он спросил, в какое время мы будем ужинать, - очевидно, они действительно подавали там потрясающий ужин, - и я сказал ему, что мы скорее всего приедем после девяти, но до полуночи. Он объяснял мне, что время начала ужина им знать необходимо, чтобы все было к этому моменту готово - птица зажарена, свежий соус готов, мясо замариновано, шампанское заморожено.., пока у меня слюнки не потекли.
Господи, подумал я, если Лоана не сможет прийти, я все съем за двоих.
Я шел по торговому центру, впитывая в себя картинки, звуки и запахи. Вдруг в простой открытой мастерской я увидел человека, который что-то вырезал из дерева. Он обтесывал кусок черного дерева небольшим кривым ножом. Вокруг него на полках и на земле были вырезанные из дерева головы, бюсты, животные, всевозможные изделия из дерева, все превосходно выполненное. Я увидел небольшую голову Пана, похожую на голову того Пана, которого Уэбб привез с Гавайев.
Я остановился и поговорил с резчиком. Это был широкоплечий мужчина с крепкими руками и сильным лицом. Глаза его смотрели так, словно он уже вкусил всех тайн и прелестей мира. Неожиданно я понял, что у Пана было его лицо, что за модель для скульптуры он брал себя. Именно этот человек и был мне нужен.
- А, Пан, - сказал он, держа неподвижно в руках свою поделку, - я продал его одному.., не помню его имени.
- Уэбли Олден. Примерно шесть футов три дюйма, худощавый, лет тридцати восьми.
- Да. - Резчик кивнул. - Интересное лицо. Я рад, что именно он купил Пана. Он, а не кто-нибудь другой. Он не похож на других. - Он как-то странно улыбнулся. - Я вообще не хотел эту фигуру продавать. Я в него вложил слишком много себя.
Я подумал об обугленных, неузнаваемых остатках Пана.
- Человек, купивший вашу работу, мертв, - сказал я. - Его убили.
Он впервые пошевелился, отложил свою работу.
- Извините, - сказал он, взглянув пристально на меня. - Вы поэтому сюда и приехали?
- Да. Когда он покупал Пана, с ним был кто-нибудь?
- Женщина.
Я почувствовал легкую дрожь. Показал ему фотокарточки. Уэбба он узнал сразу, на остальные долго смотрел, а потом покачал головой:
- Нет. Не могу сказать. Я помню.., общее впечатление. Но этого недостаточно, это вам не может помочь.
- Расскажите мне, что можете. Что вы помните? Он подумал:
- Высокая, весьма высокая. Прекрасная фигура, превосходная. Несколько секунд молчал. - Черные волосы. Остального не помню. Глаза, возможно, темные, а может быть, карие.., или голубые. Я не уверен. Но она была прекрасна.
- Она была полинезийка или гавайка?
- Понятия не имею, не помню.
- Как вы думаете, если вы увидите ее не на фотографии, а в натуре, вы ее узнаете?
- Трудно сказать. Здесь столько народа проходит. Может быть, узнаю, а может, нет - не знаю.
Я поблагодарил его, сказал, что, возможно, еще побеспокою его, и ушел. Я уже было собрался зайти куда-нибудь выпить и дать отдохнуть ногам, как вдруг вспомнил обещание, данное доктору Полу Энсону, - купить пару юбочек для хулы. Наведя справки в нескольких местах, я наконец нашел маленькую лавочку, где продавали ювелирные изделия, саронги, платья муумуу и тайлеры для чайной церемонии. У них были юбочки из "травы".
Продавщица-японка показала мне их. Я ожидал, что юбочка будет из узких ленточек травы, как редкая метелка на колосе. Но мне показали юбочки из больших, длинных и толстых зеленых листьев. И их было очень много. Сквозь такую юбочку не много увидишь.
Я спросил:
- А они всегда такие? Я хочу сказать такие.., непрозрачные?
Она меня не понимала.
Тогда я сказал:
- А нет ли юбочек более прозрачных, где меньше листьев и больше?.. Ну, более открытых?
- О! Ну, это такие, какие надевают танцоры.
- Да?
- Да. Когда танцуют хулу. Они делаются из листьев ти.
- Именно это мне и нужно.
- Но эти юбочки и сделаны из листьев ти. С плантации ти.
Кое-как мы уладили дело. Вообще-то были другие, более прозрачные юбочки, но здесь продавались только такие. Я купил пару юбочек, и девушка аккуратно их упаковала. Пол, подумал я, может проредить листья, прежде чем подарит их своей девушке.
***
"Пеле" находился за Алмазным мысом - большое здание, окруженное пальмами и папоротниковыми деревьями. Несколько небольших прудов с перекинутыми через них арочными мостиками. Море было недалеко: я слышал плеск волн у волноломов. В половине девятого вечера я вошел в клуб. Слева была длинная стойка бара, около которой толпились люди, прямо - большой зал, где будет шоу. У входа в зал стоял лощеный вкрадчивый парень - Чак. Я сказал ему, что меня ждет Лоана, и он проводил меня к столику в центре рядом с танцевальной площадкой.
Лоана выполнила свое обещание на все сто.
От танцевальной площадки пол подымался ярусами, чем дальше, тем выше, так что даже те, кто сидел за дальними столиками, могли хорошо видеть шоу. Но, конечно, не так хорошо, как я. Потолок был декорирован тростником так, что вы чувствовали себя словно в большой и роскошной пляжной кабинке. На стенах висели копья и дубинки, картины, изображающие сцены из жизни аборигенов, рыбацкие сети и необычной формы лампы из морских раковин. Свечи, по большей части зажженные, стояли на каждом столике. В зале уже было довольно много народу, мягкий гул голосов то усиливался, то затихал.
Официант в белом пиджаке и соломенной шляпе с короткими полями принес меню. Я просмотрел перечень предлагаемых напитков и, решив, что сегодня вечером можно не быть чрезмерно осторожным, заказал коктейль "Кровь пантеры". Ужин я не заказывал. Выпивка позволит мне продержаться до того момента, когда мы будем на баньяновом дереве.
Коктейль мне подали в высоком, хорошо отполированном бамбуковом цилиндре, из которого торчал цветок. Когда коктейль поставили на стол, цветок завял. Это должно было бы меня насторожить, но не насторожило. Я лихо, с жадностью и беззаботно - по-мужски проглотил одним духом почти половину напитка. Крепости он оказался необычайной, градусов под двести.
Я воспарил над сиденьем стула на два дюйма и прошипел:
- Х-у-у! Х-а-а!
Потом я опустился, не способный двигаться и говорить.
Официант стоял рядом со столиком, улыбаясь. Наверное, такое зрелище он уже наблюдал не раз. Садист.
Я спросил:
- Что это было? Расплавленная лава?
- Ром, - ответил он, - различных сортов. Водка, коньяк, жгучий перец...
- Жжет он что надо.
- ..джин и вермут.
- Ага. А больше там ничего не было? Жидкости для бальзамирования или еще чего? Он продолжал улыбаться:
- Только кровь недавно убитой пантеры.
- Эту до конца не убили. Она жива и кусается.
Он отошел, потирая ладони, словно ученый-маньяк. Может быть, он хотел напоить меня, а может быть, он и был ученый-маньяк. Если кому-нибудь потребуется что-нибудь покрепче, то официантам придется ходить со шприцами в руках и колоть клиентов. Ничего более крепкого быть не может.
Но я ошибся. То есть в тот момент я просто не знал.
Лоана.
Огни померкли. Я отодвинул бокал, подумав, не начинаю ли я слепнуть. Но это просто пришло время шоу. Конферансье-гаваец вышел на площадку, на него направили луч прожектора. Он немного поболтал, что-то спел. Маленькая девушка ростом в пять футов управлялась с шестифутовым хула-хупом. Девушка-японка исполнила какую-то песню исключительно через нос.
И наконец конферансье сказал:
- Леди и джентльмены, малихинис и камаайнас, - наша несравненная Лоана!
Она вышла на танцевальную площадку. На ней было бледно-голубое холомуу - платье, которое носят многие гавайки, обтягивающее грудь, талию и бедра и потом свободно ниспадающее. Музыканты, сидевшие в глубине площадки, заиграли мелодию, которую мне раньше слышать не доводилось. Мягкая, нежная, немного грустная. Это был гавайский танец - хула, а не таитянский.
На площадке ничего не было, освещение напоминало лунный свет. И Лоана двигалась, как сама музыка. Бедра медленно покачивались, руки взлетали, а ладони как бы растворялись в воздухе. Длинные черные волосы свободно опускались на спину, прикрывая плечи. Губы ее шевелились, словно она пела про себя.
Это было редкое зрелище - развлечение, которое не только развлекает, но захватывает. Это было колдовство, движения ее - серебро в лунном свете, мягкие, как ветерок, нежные, как темнота. Она завораживала публику. И меня.
И все это лишь покачиванием бедер, движением рук, ладоней и пальцев? Этим и еще кое-чем. Мастерски исполненная хула всегда несет в себе частичку особой полинезийской прелести и очарования, которых нет в других танцах; но в исполнении Лоаны это было подлинное волшебство.
Я не отрывал от нее глаз, от находящихся в тени лица и тела, но внутренним взором я видел море и ночной прибой, песок под ее босыми ногами, пассат в верхушках пальм. Все танцы всех смуглокожих девушек с блестящими глазами от древних, древних времен на островах, не имеющих названий, до наших дней - все они сконцентрировались в Лоане, в ее крови, чреслах, руках и глазах.
Закончив танец, она слегка наклонилась вперед, сложив ладони перед грудью. Грохнули аплодисменты. Лоана выпрямилась, уронила руки вдоль тела и, улыбаясь, смотрела прямо на меня.
Бешено аплодируя, я кивнул ей.
Опять появился конферансье. Шоу продолжалось. Сначала кто-то пел, потом был комик с обычными шуточками. Потом мужчина с громадными мышцами в лава-лава <Лава-лава - набедренная повязка.> исполнил танец с саблями. Он танцевал вокруг сосуда из черного металла, из которого вырывалось пламя, сверкали острые кинжалы. Когда он ушел, пламя все еще вырывалось из сосуда.