Прошкин Евгений Александрович. Магистраль

   Теперь он все узнал: шторы, обои, пыльную люстру — все до последней мелочи. Словно он был у себя дома. Собственно, как раз это он и воспринимал как свой дом. Кровать, на которой он спал, периодически — не один. Покрывало, прожженное сигаретой. Где-то здесь должна быть дырка… Шорохов откинул угол и легко нашел черное пятнышко. Часы, купленные на рынке…
   Взяв будильник, Олег подошел с ним к окну. На улице все было белым от снега. Удивительно, как он мог принять это за рассвет. Да еще летний… Сознание выбрало наиболее близкую аналогию из доступных. Оно же не знало, его сознание, что от начала июля до конца декабря не всегда проходит полгода. Иногда это всего лишь нажатие кнопки.
   И, кстати, разбудивший его комар был тоже не июльским. Майским, если уж на то пошло. Олег притащил его из семьдесят восьмого года с собой — на ухе, на затылке или еще как. Шорохов отставил будильник в сторону и несколько раз хапнул воздух ладонью. Без толку. Насекомое носилось где-то в темноте. Возможно, оно тоже ошалело от внезапной смены времен года.
   Будильник на телевизоре показывал “19:05”. До начала теста было еще два часа, и Олег, вытащив сигарету, перешел на кухню.
   Докурить он не успел. С дверью кто-то завозился — не таясь, по-домашнему, и в прихожей включили свет.
   — Ты уже на месте, Шорох? — спросил Лопатин, снимая пальто и шляпу.
   Вопрос прозвучал так, будто шеф не сомневался, что они встретятся, — здесь и сейчас.
   — Ага… — Олег выпустил дым через нос. — Курсант Шорох для прохождения теста… — Он вдруг замолчал. — Послушайте, Василь Вениаминыч… откуда вам моя кличка известна? Вы ведь мне ее позже придумаете Или она у вас уже заготовлена?…
   — Я давал вам время, — сказал тот, растирая с мороза руки. — И тебе, и Прелести. Разве нет?… Вы сидели, всю дорогу трепались. Пока к бункеру ехали, — пояснил Лопатин.
   — Бункер? Может, я этот экзамен еще не сдам!
   — Сдашь. Куда ты денешься…
   — То есть вы тоже сюда вернулись?… Как я?…
   Василий Вениаминович сел за стол и принялся набивать трубку.
   — Вот ты и дошел до самого начала, Шорох…
   — Вы мне все объясните, — твердо сказал Олег.
   — Естественно. Но если немного подождешь, вопросов у тебя не останется.
   Олег прикурил вторую сигарету и проверил часы.
   — Зачем нужно это идиотское испытание? — спросил он. — Это же фикция! В школе вашей я не учился… что мне проверять?
   — Испытание, — подтвердил Лопатин. — Увидишь, увидишь.
   — Я тут на своем дне рождения побывал, — с усилием выговорил Олег, присаживаясь напротив. — Нету ничего… Ни рождения, ни самого меня…
   Василий Вениаминович болезненно поморщился, и Шорохову стало ясно, что он не ответит и на это.
   — Еще столкнулся с Лисом добавил Олег на всякий случай. — Тоже в семьдесят восьмом.
   — С кем ты столкнулся?
   — С оператором Лисом. В семьдесят восьмом году отряд не распускали? — уточнил Шорохов.
   — Мой отряд? Распустили?! Что за чушь?…
   — А где же ваши опера? Мы с Прелестью ни одного не видели.
   — Вам и не нужно. У вас… свой отряд. Отдельный.
   — И вы — наш отдельный координатор… Лопатин неопределенно изогнул брови.
   — Что это за дерьмо, Василь Вениаминыч? Что вокруг происходит?! Вы будете говорить или нет?
   — Подожди еще минутку.
   Олег ничего не понимал. “Минутка”… Что изменит-то? До теста еще далеко. Что может решить какая-то минута?…
   На площадке остановился лифт. Шорохов не засекал, но, наверное, как раз минута и прошла, прежде чем в квартиру внесли носилки с пристегнутым пологом. Плотная ткань закрывала все, кроме лица, и это было лицо Аси.
   Олег ринулся в прихожую.
   — Что с ней?!
   — Все в порядке, — спокойно ответил Лопатин. — Ася спит.
   Шорохов проследил, как двое операторов перекладывают ее на кровать — туда, где вскоре должен был проснуться он сам.
   С лестницы показался запыхавшийся курьер Дактиль с потрепанной коробкой. В коробке, насколько Олег помнил, был не телевизор, а прибор для программирования клонов. Дактиль тоже вошел в комнату и поставил прибор у постели.
   Олег через коридор глянул на Лопатина. Тот покивал — мол, нормально, нормально.
   — Да что с ней?…
   — Не волнуйся. Все люди засыпают. Иногда под уколом. Ничего страшного.
   — А для кого программатор? Зачем вы ее усыпили? Она вам что?… Кошка, что ли?!
   Олег убедился, что его помощь не требуется, и вернулся на кухню.
   — Василь Вениаминыч!…
   — Забудь о ней, Шорох. Прелести больше нет.
   — Как, как… как это нет?! Что за дела?… Типа “для меня нет”?
   — Типа, Шорох, вообще нет. Она погибла. Вечером того же дня, когда ты от меня свинтил.
   — Свинтил… что значит “свинтил”?… Я-а-а ниоткуда… — Он замотал головой и вдруг замер, глядя на свои ботинки. — Погибла. Как погибла… Как это погибла?… Как?!
   — На операции. И с этим ничего нельзя поделать.
   — Да-а!… Как же, “ничего нельзя”!… Щас, ага! — Олег вытащил из-под рубашки синхронизатор и, раскрыв, бросил его на стол. — Когда? Дата, место. Ну?!
   — Убери железку. Это была операция для смертника. Все было известно заранее. Там… по-другому невозможно.
   Олег вскочил со стула — еще без определенной цели, но уже зная, что вначале порвет Лопатину горло, а потом…
   Шорохов не дотянулся даже до бороды — горячая волна вбила его в угол и растеклась по животу.
   — Ты ублюдок… послал туда Асю… — прошептал Олег, замирая.
   Василий Вениаминович положил станнер рядом с табаком и неторопливо попыхал трубочкой.
   — Шорох, ты в нее влюбился? Вот же дурак-то… Зачем она тебе? Ее всего на трое суток в Службу приняли. Трое суток, начиная с сегодняшнего вечера. Сейчас развяжемся с твоим тестом, отвезу вас в бункер, ну и… дальше ты помнишь. Три дня ей на обкатку. Несколько мелких операций, чтобы с железками освоилась. В школе-то она тоже не была…
   Лопатин повозил по столу пепельницу и взглянул на Олега, не получая никакой реакции, но зная, что тот его видит и слышит.
   — Шорох… Прелесть запрограммирована. Она не клон, нет. Ты это подумал? Нет, нет. Ее загрузили в возрасте двух недель. Можно было и обойтись, если бы она согласилась с нами сотрудничать. В магистрали она погибает, еще молодая. Двадцать восемь лет, не обидно ли? Ей говорили, ей доказывали, даже экскурсию организовали. Взрыв бытового газа — жуткое зрелище, между прочим… После двадцати восьми у Аси ничего нет. Пустота. Ну что бы ей в Службу не пойти? Подменили бы ее клоном, а она бы жила… Не захотела. Пришлось программировать с самого детства. Ее собственную жизнь никто не трогал. Подсадили только последний год, там, где школа на реальные воспоминания накладывается. Она тебе не жаловалась? Мне — да. А что делать?… А как еще?… Зато сейчас ее ни учить, ни инструктировать не надо. Все помнит. У тебя же самого тест принимать будет. А то, что от нее осталось в магистрали… там, можно сказать, ничего и не осталось… Как раз сегодня. И не надо на меня бросаться, не надо, Шорох. Мы ей жизнь продлили. На целых трое суток, а это дорогого стоит. Ну а то, что под гибельную операцию ее подвели… А кого же еще? Штатного опера, который верой и правдой?… Ее ведь к этому и готовили изначально — к трем дням в Службе. Просто кто-то должен был появиться рядом с Криковой. Однажды, в один далеко не прекрасный день… Дату не скажу, и не мечтай! Хлопот с этой старой сукой… Но начальство, как родителей, не выбирают, Шорох. Будет пикник, у Криковой будут большие гости. И будет стрелок на вертолете. И ничего нельзя будет компенсировать. Только появиться перед ней на секунду, чтобы поймать пулю. Мне тоже жалко Прелесть, поверь. Но это спецпроект Службы, моего мнения никто не спрашивал. И твое никто слушать не станет. Олег сидел, прислонившись к стене, и чувствовал, что понемногу оттаивает, — заряд ему Лопатин впорол щадящий, ниже нормы Шорохов уже мог моргать и ворочать языком, говорить — еще нет.
   — Если ты это скажешь, я в тебе разочаруюсь, — предупредил Василий Вениаминович.
   — Т-та мне… пох-х…
   — Как ты с координатором разговариваешь!… Нет, тебя вместо Аси никто не пошлет. Забудь о ней. Три дня — не срок. Будет у тебя еще и любовь-морковь, и прочая красота-капуста… На-ка, покури, быстрее оклемаешься.
   Лопатин воткнул ему в рот сигарету и поднес зажигалку. На сложные движения Олег был пока неспособен, и после длинной затяжки пепел упал ему на брюки.
   — Забудь, Шорох, забудь, — повторил Василий Вениаминович. — Было бы можно, я бы тебе ее вообще закрыл, да только нельзя. Слишком много закрывать придется.
   Олег услышал, как на этаж снова приехал лифт. Загрохотали створки — из кабины вытаскивали что-то объемное и тяжелое.
   У него хватило сил наклониться, чтобы выглянуть в открытую дверь.
   — Вот-вот… — проронил Лопатин. — Тебя ведь другие вопросы мучили. А ты про эту Асю…
   Четыре курьера вносили большой оранжевый контейнер. Загерметизированный. Полный.
   — Ка-вотащ-щим? — выдавил Олег. — Ка-во?… А?…
   Ящик пронесли в комнату.
   Откинувшись назад, Олег внимательно посмотрел на Василия Вениаминовича. Тот почесал мундштуком нос и отвернулся к окну.
   — Да, Шорох…
   — Под… подмену мне?… Реш-шили?…
   — Тебе не нужна подмена, — мрачно ответил Лопатин.
   — Меня… ме-н-ня…
   — Тебя не надо менять, Шорох. Тебя нет в магистрали, ты уже знаешь.
   Василий Вениаминович все-таки поднял глаза. В них была растерянность и что-то еще — искреннее.
   — Скоро этого клона запрограммируют. И он пройдет тест. “Выпускной”, да. Потом мы приедем в бункер — он, я и Прелесть. Клон получит… — Лопатин вздохнул. -…Получит оперативный позывной “Шорох”… В том контейнере ты… Ты, Олег. И твой день рождения не в семьдесят восьмом. Он сейчас.
   Шорохов зажмурился и хрустнул пальцами.
   Другого и быть не могло. Все сошлось в одной точке — удачно, даже слишком. Его нет ни в прошлом, ни в настоящем. Он и не жил… Клон, кусок мяса с чужими глюками в башке. Кукла с чужой мордой. С чужой судьбой.
   Олег встал, но, не удержавшись, рухнул вперед, ударившись ребрами об угол стола.
   — Рано тебе еще бегать, — сказал Лопатин, усаживая его на полу.
   — Зачем?…
   — Я не знаю. Очередной спецпроект… У всякой операции есть какая-то задача. У тебя тоже есть… Но я ее не знаю, честно.
   Из комнаты доносились приглушенные голоса — курьеры разговаривали тихо и деловито.
   Шорохов представил, как он болтается в контейнере — бледный, скользкий, тошнотворно безмозглый. Потом представил, как вскроют замки и как он начнет вырываться наружу. Дактиль, наверно, скажет: “Держа-ать!…”, а кто-то из оперов, возможно, посетует: “Шустрый, падла…” А потом ему натянут на лоб датчик, и по кабелю помчится сигнал, и вот они, лови их: детство, мама, первый класс, пятый, восьмой, двойка по истории, поцелуи, шепот, любовь и нелюбовь, первая сигарета, работа там-сям, и все, все прочее, и еще многое, то, из чего он состоял, все побежит по проводкам из мнемопрограмматора в мозги, расселяясь, словно у себя дома, занимая свои сектора, притворяясь жизнью… Так это и было — перед тестом, три дня назад.
   — Кого я заменяю? — спросил Олег и сам же понял; никого. У него не было прототипа ни в роддоме, ни в этой квартире, ни в школе — нигде. Его не скопировали с реального человека, а собрали, как детский конструктор. Из деталек. И все его прошлое, все воспоминания, все, что ему дорого, — это пшик. Программа, написанная даже не “по мотивам” — просто высосанная из пальца какой-нибудь группой толстожопых умников.
   — Василь Вениаминыч, время! — предупредил Дактиль.
   — Скоро начнем, — ответил Лопатин и, сходив в комнату, принес Олегу зимние вещи. — Одевайся, не май месяц.
   Шорохов, цепляясь за стол, поднялся и взял сигарету.
   — А он что наденет?… Этот… который сейчас родится…
   — Для него тоже есть.
   — В двух экземплярах припасли? Знали, что я сюда приду. И знали, откуда. Да, у меня же все записано… Все тут… — Олег постучал себя по голове.
   Прикурив, он заглянул в пачку — там оставалась последняя сигарета. Он привычно бросил ее на подоконник и усмехнулся: надо же, у него — и какие-то привычки… За три прожитых дня…
   Лопатин вытряс трубку, и ему вдруг сразу стало не до Олега. Он отправился готовить аппаратуру, вместо него на кухне появился незнакомый опер.
   — Иди за мной, — сказал он.
   Спустившись, они сели в лопатинский “Вольво”, и опер молча выстрелил в Олега из станнера. Шорохов рассчитывал на какие-то объяснения, но что-либо объяснять ему не сочли нужным. Он ведь клон…
   Заряд ему дали хороший, помощней, чем Василий Вениаминович, и глаза сами собой закрылись.
   Ехали долго. Потом Олега выволокли наружу. Он ждал продолжения — ведь куда-то же его везли… Продолжение последовало в виде звука удаляющейся машины.
   Шорохов полежал минут пять — с надеждой, что его все-таки заберут. После этого он лежал уже без надежды.
   На улице было невообразимо тихо. И очень холодно. Олега бросили лицом в снег — так он и валялся, прикидывая, сможет ли он встать, прежде чем околеет.
   Холодно…
   Привязавшись к этому слову, Шорохов повторял его вновь и вновь, пока оно не распухло в мозгу воздушным шаром и не вытеснило оттуда все — страх, обиду, горечь…
   Холодно Это первое, что он услышал от человечества. Зашел в ванную — а там Ася. Она сказала “Холодно”. Оно такое, это слово… Оно особенное. Оно дает жизнь и убивает. Такое уж слово.
   Над головой каркнула ворона, и Олег, вздрогнув, сообразил, что уже способен как-то шевелиться Пусть не встать, даже и на колени, но хотя бы куда-то поползти. Куда именно — это без разницы. Просто чтобы не лежать на месте. Не подыхать так бездарно.
   “Вихляюсь, как червь — думал Шорохов, медленно перебирая руками-ногами — Противно… Если ворона не улетела, ее должно бы стошнить. Червь. Ползу… Холодно. Червяку дико холодно. Курево осталось там, у них. А, все равно сил нету. Зато мобила у меня… А звонить некому, и мне никто не позвонит. И хрен с ними со всеми. Холодно-то как. Ползу-у, ползу… И карточка.
   Пол-лимона, блин… Самый богатый манекен в мире. Червь будет прожигать жизнь, если только приползет. Хоть куда-нибудь. И ремень с железками тоже на мне… Наверно, в этом есть смысл… Значит, фальшак не загнется, фальшак доползет. Зачем трупу машина времени? Ему и так хорошо. А мне фигово. Дико фигово. Значит, пока живой…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ФАЛЬШАК

   Ее звали Асель и ей было двадцать восемь лет — это все, что Олег знал о Прелести. Еще он мог бы сказать, что у нее красивая татуировка, и что сама она безумно красива, и что, кроме нее, у него никого нет и, как выяснилось, никогда не было, и что, если через три минуты ее не найдут, он начнет убивать. Однако ничего подобного Шорохов не сказал. Он объявил только имя и возраст, остальное люди прочли в его глазах.
   Ему нечего было терять — совсем.
   Телефонную справочную службу охраняли на совесть. Целый табун спецов по связи корпел над защитой от взломов и от попыток получить справку на халяву. Много крутой техники, километры дорогого кабеля и сплошное электричество повсюду.
   А на входе отирался какой-то грузчик с дубинкой и газовым пистолетиком.
   Шорохов показал ему станнер — в действии, потом поднялся на третий этаж и выбил дверь ногой.
   — Асель. Двадцать восемь лет.
   Человек, которому нечего терять, всегда выделяется. Это похоже на сумасшествие, но то состояние, в котором Олег находился, было чем-то противоположным, крайней формой трезвости, окончательным прозрением, полным избавлением от иллюзий — чем угодно. В этом не было лишь одного — безрассудства. У Олега оказалось достаточно времени для раздумий, и он думал — когда тащил свое никчемное тело по мерзлому асфальту где-то в Печатниках, думал — когда вставал, обдирая пальцы о водосточную трубу, думал — когда вышвыривал из “жигуленка” парализованного водителя, и когда разносил казенный мобильник о парапет, и когда раздавал служебные кредитки бомжам на вокзале.
   Он все давно решил. И вернулся на день назад вовсе не для поиска пути. Олег уже шел.
   Двадцать четыре девицы одновременно выполнили команду “отомри” и уткнулись в экраны. Комната была большой и светлой, но почему-то без окон. Телефонистки сидели по периметру, середина же оставалась свободной.
   Шорохов вышел в центр. Адресов могли дать много, а у него, как назло, ни ручки, ни бумажки… Впрочем, он надеялся, что в этом ему тоже не откажут.
   — Сто четырнадцатая, здравствуйте, — раздалось из угла. Женщина, самая смелая или самая тупая, решила заняться своими обязанностями. Не вовремя.
   Олег достал из рукава ржавую монтажку и молча разбил ей монитор. Вокруг сразу же застучали по клавишам.
   — Мало информации, дяденька. — пискнули за спиной. — Что-нибудь еще…
   Что он мог добавить?… Только то, что завтра Ася погибнет, предположительно от взрыва бытового газа. Это по официальной версии. В действительности не завтра, а через четыре дня. Но в любом случае — погибнет. Если он ее не найдет.
   — Вы уж постарайтесь… — проронил Шорохов. Спасло имя. Девушек двадцати восьми лет в Москве оказалась прорва, но имя Асель было только у двух Олег рассчитывал на десяток, поэтому искренне обрадовался. Адреса и телефоны ему записали отдельно, на фирменных голубых бланках Проявили хоть какое-то уважение.
   — Благодарю, — сказал он, снимая с пояса корректор. — Теперь последнее. Прошу всех встать и построиться в одну шеренгу. Насилия не будет, я обещаю.
   Пока в автосалоне оформляли его черный “Рено”, Шорохов купил новый телефон и снял квартиру — паршивую и дорого, зато без предъявления документов. Он ни на секунду не забывал, что паспорт у него служебный и светить им надо как можно реже. В карманах поселились сигареты, зажигалка, жвачка и прочая требуха — Шорохов обустраивался. Он не исключал, что в любой момент ему придется все бросить и куда-то бежать. И к этому он тоже был готов. Ему ничего не было жаль. Его ничто и нигде не держало. Кроме одного, кроме одной.
   Едва заполучив трубку, Олег выскочил на улицу и позвонил обеим Аселям. Обе не отвечали. Выпив вместо завтрака бутылку пива, он пошел забирать машину.
   Адреса находились в разных концах города: Теплый Стан и Медведково. На метро можно было добраться быстрее и проще, особенно зимой, но Олега под землю не тянуло. Вырулив со стоянки, он проводил недобрым взглядом какой-то убитый “Вольво” и погнал на северо-восток. Не потому, что предчувствовал или догадывался, — просто бланк с квартирой в Медведкове попался первым.
   Водил он прилично — спасибо программистам, позаботились о ценном навыке. Не всякий вундеркинд на пятый день жизни сядет за руль и поедет.
   Шорохов равнодушно глянул в зеркало. Он уже привык — и к этой противоестественной мысли, и к этому странному ощущению. Смотрел на дома, как на макеты в кинопавильоне, и отмечал, что помнит их именно такими. Смотрел на машины и без труда узнавал марки. Кто-то постиг этот мир за него. Ознакомился со всеми его сторонами, приятными и не очень. Приобрел необходимый жизненный опыт, даже переболел, чем положено. Ему оставалось лишь пользоваться.
   “Клон, Шорох… Ты клон. Кукла. Как у мошенников: дают бабки, думаешь — разбогател… Ага!… Все фальшивое. Все…”
   Oн затормозил возле дома и сверился с листком Да, здесь. Снова позвонил. Глухо.
   “Ну и чего, спрашивается, приперся? А если она как раз в Теплом Стане обитает?…”
   Позвонил по второму телефону. Тот же результат.
   “А вдруг правда в Теплом Стане? А я тут, как дурак… A почему в Теплом Стане?. А почему бы и нет?…”
   Не утерпев, Олег поехал обратно.
   Все, что у него было, — это гипотетический адрес и не очень конкретное время: “завтра”. Однако Лис поймал Дрозда на тех же исходных — значит, могло получиться и у него…
   Шорохов остервенело втоптал в пепельницу десятую сигарету. “Может получиться” — это совсем не то, что ему требовалось.
   Через час он свернул в конце Профсоюзной улицы. Остановившись у двенадцатиэтажного корпуса, Олег пригнулся и посмотрел сквозь лобовое стекло вверх. Вот и второй адресок…
   Позвонил. Длинные гудки.
   Опять позвонил в Медведково. То же.
   Выкинул в окно пятнадцатый окурок. Подкатил к палатке, купил блок “Кента”. Спросил блок “Салема”, сказали — целого блока нет. Дали семь пачек. Бросил все на заднее сиденье. Выпил пива и покурил еще. Позвонил — туда, сюда. Обозвал себя “гидроцефалом позорным” и поехал назад в Медведково.
   Если бы у них были автоответчики… Хотя бы у одной. Он узнал бы голос, либо — не узнал бы. Это было бы уже что-то определенное. А так — сплошные “бы”…
   Шорохов мотался до вечера. Ездил и звонил. Звонил и ездил. Заправил машину — и по новой Около полуночи он додумался остановиться посередине, на Садовом Кольце. Сходил поел каких-то мерзких чебуреков.
   В Четыре утра он начал подозревать, что опоздал. По радио о взрывах газа пока не говорили, но Асю должны были заменить на клона еще до взрыва. И, возможно, уже заменили. А телефон, возможно, молчал просто потому, что Асин клон его отключил и в ожидании гибели улегся спать. Вернее, улеглась. Либо в Медведкове, либо опять же в Теплом Стане…
   В половине пятого наконец ответили. В Медведкове.
   — Да-а!… — протянул голос — женский, но настолько озлобленный, что Олег даже не разобрался, Асель это или нет. То есть это, видимо, была Асель… Но какая из двух?
   — Ася? — спросил он.
   — Чо?… Ты, урод, на часы посмотри! Какой номер набираешь?
   — Всю ночь таскалась где-то, а теперь ее типа разбудили… — процедил Шорохов. — Спи, овца!
   Не Ася. Точно.
   Он завел мотор и рванул к Теплому Стану. Решил: если и здесь не то — сразу перемещаться. “Рено” оставить во дворе, а самому — назад, на сутки, и снова искать. Потом снова. Потом еще. Пока сегодняшний день… нет, уже вчерашний… пока вчерашний день битком не набьется его двойниками. Один из них рано или поздно что-нибудь отчебучит, во что-нибудь ввяжется… Получится вторжение.
   “Нашел, о чем горевать. Эх ты, мясо…”
   Олег забежал в подъезд и, поднимаясь в лифте, успел приготовить станнер. На площадке никого не было. Он осмотрел коридорную дверь, прогулялся до мусоропровода и набрал номер. Очевидно, Ася вела ночной образ жизни. У таких, как правило, есть сотовые.
   “Пробить списки клиентов по телефонным компаниям”, — наказал себе Шорохов. Он сделал пару кругов по площадке, затем достал сигареты и, чтобы не отсвечивать, вышел на лестницу.
   Там его ждал сюрприз. Олег почему-то не удивился.
   — Иван Иванович… — буркнул он. — Приветствую. Какими же это судьбами?
   — Твоими, Шорох, — ответил тот, протягивая руку — Вон… — Иванов кивнул вниз, и Олег, перегнувшись через перила, увидел лежащего на ступеньках оператора. — Компенсация за тобой приходила.
   — Компенсация? Получается, я все сделал? Но сделал грязно?
   — Нормально сделал. Не хуже любого другого… — Иванов слегка запнулся, -…человека.
   — Ты знаешь, что я… Знаешь, кто я такой?
   — А кто тебе про подсадку рассказал? Разве не я?
   — Ты… Ты же имел доступ к моей программе!… И ты ее поменял…
   — Только про себя немножко вставил, — невинно уточнил Иванов.
   — И что там?… Что дальше?…
   — О-о, не надо!… Обойдемся, Шорох. Тебя сейчас другое волновать должно. Прелесть скоро появится.
   — Зачем тебе это все? Ты же в делах Службы не участвуешь.
   — Зато в твоих, Шорох… В твоих очень даже участвую, — медленно выговорил Иванов.
   — Что тебе от меня нужно?
   — Ну… пойду, наверно… — Иван Иванович покашлял и направился вниз по лестнице.
   — Падла! — крикнул Шорохов ему вслед. — Я вам не чемодан, чтоб меня туда-сюда!…
   — Если и чемодан, то черный, с красной кнопочкой — весело отозвался Иванов. — Ради обычного Службу никто раком не ставил бы!
   — Падла… — повторил Олег и, глянув на неподвижного оператора, закурил.
   Вскоре подъехал лифт. Из кабины показалась ася, за ней Алик.
   Шорохов вытер ладонь о джинсы и, перехватив станнер, вышел на площадку. На распахнутой куртке звякнул язычок “молнии”, и Алик это услышал.
   — В стороны! — приказал Олег. — В стороны разойтись!
   — Нельзя, Шорох, — спокойно ответил оператор. — Ты все собьешь.
   Девушка удивленно посмотрела на Олега. В ее глазах что-то мелькнуло, брови дрогнули и начали подниматься вверх, на самый лоб. Она его словно бы узнала. Но узнала как-то не так…
   Алик был в длиннющем пальто и в хорошем костюме. Импозантен. Попшикался чем-то приятным. Олегу такой привычки не запрограммировали почему-то.
   — Здорово, Аллигатор.
   — Собьешь программу, — вполголоса повторил тот.
   — Мне до фонаря ваши программы.
   — Аллигатор?! Дима… — Ася бросила на Алика недоуменный взгляд и попыталась отстраниться, но тот не позволил. Он упорно заходил ей за спину.
   — Ты же ей все собьешь, отмороженный! — сказал опер, опуская руку в глубокий карман.
   Шорохов наконец сообразил, что он не ковбой, а станнер — это не ствол сорок пятого калибра и выстрел из него не смертелен. Временный паралич принес бы Асе меньше вреда, чем то, что могла приготовить ей Служба. Однако эти здравые мысли посетили Олега уже потом, когда Ася вздрогнула, попыталась отскочить от Аллигатора и бессильно распласталась на холодном бетоне.
   — Сбиваешь програ… — вымолвил Алик, съезжая по дверному косяку.
   “Пушка нужна, — отрешенно подумал Олег. — С этой железкой долго не протянешь”.
   Он наклонился к Асе — пощупал ей горло, посмотрел в зрачки, потряс за локоть. Сон был неестественно крепким, но это был все-таки сон. Не смерть. Похоже, вот отсюда ее и планировали перебросить в момент теста. Может, не сейчас, а чуть позже. Может, Алик еще надеялся что-нибудь успеть… и не факт, что Ася была бы против.