Страница:
– Ой-е-ей! – испугался впечатлительный Стае, услышав имя курьера. – А не слишком ли круто? Тут ведь потом такое начнется! Выгребаться будем до скончания века!
– А недолго осталось, – успокоил я его. – Всего-то два года – потом двадцать первый грянет… Так что, Стасик, прорвемся – не дрейфь…
Вечером этого же дня мы со Стасом посетили Толстого. Помните бывшего приближенного Протаса, которого последний страшно обидел? Вот-вот… Толстый, оказывается, очень недурственно обходился без бригады – дела у него обстояли прекрасно. Он не так давно переехал в новую четырехкомнатную квартиру, благополучно пристроив свою «хрущобу»; заимел новенькую «Мазду» и не имел оснований жаловаться на жизнь.
– Знаете, у меня все есть, ребятки, – мудро заявил Толстый, выслушав нас со Стасом. – Так что… А если я сделаю то, о чем вы просите, я многим рискую… Впрочем, я рискую многим, даже если не сделаю то, о чем вы просите. Впрочем… Я помогу вам. Чтобы досадить этому жадному придурку, я готов… Однако как бы вам не пролететь с такими масштабами!
Мы ударили по рукам и вручили бывшему группировщику десять «лимонов» на командировочные расходы. Улететь в столицу он обещал сегодня же, ночным рейсом Новотопчинск – Москва. Дело в том, что младший братишка Протаса, студент Новотопчинского университета (юрфак), в данный момент находился в Москве на трехмесячных курсах подготовки для поездки с группой перспективных студентов в какой-то американский университет. Толстый, пребывавший со Снеговым-младшим в приятельских отношениях, должен был встретиться с ним вроде бы ненароком, повести в кабак и, ужрамшись вдрызг, поведать о деталях доставки «дури» для кировской бригады. На следующий день он должен был встретиться с братом Протаса и горячо попросить его, чтобы тот молчал о вчерашних пьяных базарах – а то Толстому головы не сносить!
Славе и Сереге Айдашину предстояло выяснить, в каком вагоне едет курьер, и вмонтировать четыре портативные видеокамеры и… и самим прибыть в этом же вагоне, прикинувшись обычными пассажирами.
…Пока наши оперативники развлекались в столице, мы даром времени не теряли. Машина тотальной слежки за фигурантами «Троянского коня», запущенная Славой Завалеевым, успешно функционировала, позволяя нам пребывать в курсе всех подробностей жизнедеятельности супостата, – опираясь на эти подробности, наш маленький коллектив доводил Гогу до «кондиции», выжидая, когда наступит удобный момент для последнего «нажима» на растревоженную психику бригадира.
Гога буквально рвался на части в бесплодных попытках отыскать невесть откуда свалившихся хулиганов. Октябрьская бригада забросила все дела и вела оперативно-розыскную работу. Уже к обеду следующего дня удалось установить принадлежность обнаруженного в парке магнитофона, что породило первый небольшой скандальчик между Гогой и Татарином. Мудрый Татарин взял Гундоса под защиту, заявив, что его лепший кореш не может сотворить такое мерзкое деяние, и бригадиры расстались недовольные друг другом.
«Пидарский накат» на Гогу не ограничивался ночной вакханалией. Ежечасно бригадиру звонили разные товарищи из разных мест города и довольно прозрачно намекали на его «немужиковское» прошлое. Пейджер у Гоги выдавал всякую информацию от неизвестного абонента из Сыктывкара. Гога ушел в себя, никуда не выходил и целый день сидел на балконе, потребляя неумеренно пиво, которое любил больше жизни. Сидел с телефоном в руках, ожидая сообщений от подчиненных о положительных результатах оперативно-розыскной работы. Положительных результатов, увы, не было. Подчиненные периодически привозили Гоге обнаруженные в разных местах города листовки. Все с тем же гомосексуальным уклоном – и все про Гогу. Гога те листовки рвал на части, топтал ногами и развеивал по ветру, бросая с балкона. Под домом образовывалась изрядная куча рваной бумаги, к которой подходить никто не решался – боялись… А разок случилась вообще жуткая «залипуха»… Гога ведь на балконе сидел безвылазно. А в парке с утра до вечера транслировали радиоконцерты. И вот, представьте себе, однажды, часиков этак в двенадцать на третий день после начала «телефонной войны», мощные репродукторы милым голосом молодой дамы передают на весь Октябрьский парк: «А теперь по заказу Сыктывкарского клуба секс-меньшинств передаем песенный привет собрату по убеждениям, проживающему в нашем городе, – Анджею Стадницкому…» И полились первые такты славненькой песенки: «…Медленно минуты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди…» Сказать, что Гога кричал в телефонную трубку, требуя немедленной расправы с коллективом радиоцентра, – значило поскромничать.
В пятницу Оксана проанализировала ситуацию и сообщила, что клиент дошел до кондиции – можно брать тепленьким. Мы со Стасом, Коржиком и Сашей Шрамом тут же прокатились к бару «Мария», где обнаружили припаркованный вопреки всем дорожным правилам посреди улицы «Шевроле» Гогиного приближенного Щуки. Стае – рубаха-парень – зашел в бар и, обнаружив отдыхающих в уголке Щуку с Сушкой, ласково сообщил им, что он из кировской бригады, а кировский бригадир, зная страсть Гоги к пиву, посылает ему подарок – два ящика сногсшибательного баварского пива, про которое никто, мол, ранее и не слыхивал! Поехали, заберем – здесь два квартала.
– Это небезопасно, – лениво сказал Щука.
– Что небезопасно? – удивился Стае. – За пивом ехать?
– Не… небезопасно пиво Гоге везти, – сообщил Сушка. – Он щас на взводе – что-нибудь не так ляпнешь – порвет. Щас лучше подальше от него держаться.
– Так давайте я вам пиво отдам, а вы к дому подъедете и позвоните. А он пиво получит и, глядишь, подобреет… А?
– Хм… ну, давай, – согласился Щука. – Только ты тогда с нами поедешь – если Гоге будет облом кого-нибудь посылать вниз, сам понесешь и скажешь ему че почем. Идет?
– Можно, – согласился Стае. – Пошли…
Через несколько минут Стае с «быками» забрали в подвале мелкооптового магазина-склада два ящика пива – оно действительно было необычным в своем роде; мы обыскали весь город и обнаружили три ящика безалкогольного пива с отвратительным вкусом, но с очень красивыми этикетками – и поехали к Гогиному дому. Я, Саша Шрам и Коржик на почтительном удалении ехали вслед за ними в готовности приступить к экстренным действиям.
Звонить Гоге не пришлось – бригадир сидел на балконе и, едва «Шевроле» Щуки подрулил к дому, свесился вниз, наблюдая за машиной.
– Что?! – нетерпеливо спросил Гога, когда Щука высунулся из машины. – Что там?! Есть что?!
– Не-а, – опасливо ответил Щука. – Мы того… пиво тебе привезли, от кировцев – тама, у подъезда, два ящика. Спусти Ухо – пусть заберет…
Вопреки опасениям Щуки, Гога ничего спрашивать не стал – утратив интерес к происходящему, он крикнул:
– Ухо! Бегом вниз – пиво притащи… – И вернулся на прежнее место.
Ящики с пивом действительно стояли у подъезда. А еще у этого подъезда стоял наш «Ниссан»: воспользовавшись тем, что с этой стороны дома балконов нет, мы безнаказанно подрулили вплотную к блоку и ждали.
– Фу, пронесло, – облегченно выдохнул Щука, когда Сушка тронул «Шевроле» с места, выезжая на шоссе. – Ну, братуха, и тебе повезло, – он обернулся к сидевшему сзади Стасу и поперхнулся: «братуха» держал в руках два револьвера, направляя стволы в спины «быкам», и загадочно улыбался.
– Я международный террорист-маньяк, – сообщил Стае, демонстративно взводя курки. – Только пикните – обоих пришью! Поезжай вперед – и без фокусов у меня!
А мы в это время забрали пиво и приняли на борт спустившегося олигофрена, который и не думал сопротивляться, выслушав подходящее к случаю объяснение.
– Гога пиво любит? – ласково спросил я коротыша.
– Любит! – утвердительно кивнул огромной башкой олигофрен. – Ой любит! Давай пиво – где?
– Пиво – это успеется, – покровительственно сообщил я. – Садись – поедем Гоге радость делать.
– А Гога знает? – поинтересовался коротыш, забираясь в салон «Ниссана».
– Обязательно, – подтвердил я, когда Ухо захлопнул за собой дверь. – Конечно, знает. Гога говорил, что Татарина надо наказать?
– Наказать, наказать! – жизнерадостно подпрыгнул на сиденье коротыш. – Звонит, сука, пидаром обзывается! Магнитофоны вешает, сволочь! Гога сердится, сердится – вот. – Ухо задрал футболку и продемонстрировал огромный синяк на ребрах. – Бьет Гога – очень сердитый!
– Больше не будет, – пообещал я. – Сейчас поедем – накажем Татарина, вот будет Гоге сюрприз! Он страшно обрадуется и тебя наградит – ты же тоже будешь участвовать!
– Я сильный! – горделиво приосанился Ухо, сгибая руку и демонстрируя огромный бицепс. – Могу порвать!
– Вот и отлично, – обрадовался я, обнимая урода за плечи и ласково поглаживая его по квадратной шишкастой башке. – Едем…
Неподалеку от выезда из города нас ожидал «уазик» Валеры Базырова, к которому на сей раз ввиду сложности «груза» были приставлены два бойца из группировки Бо. Мы объехали «уазик» и остановились спереди – пока Стае передавал «быков» конвоирам, я ударно заговаривал Ухо, суля ему сногсшибательные перспективы. Затем «уазик» упылил на выезд, мы переложили в багажник «Шевроле» «домашние заготовки» и уселись в тачку «быков».
Ресторан «Кристалл», который располагался в отдаленном уголке привокзального парка, служил любимым местом отдыха бригадира вокзальной бандгруппы и его приближенных и являлся личной собственностью Татарина, его любимым детищем: Татарин поднял из руин это заведение и сотворил из забегаловки конфетку, на которую любо-дорого было поглядеть.
Подъехав к ресторану, мы натянули на головы черные чулки и заставили Ухо то же самое сделать.
– Это тайна! – загадочно сказал я, протягивая коротышу чулок. – Чтобы Татарин не догадался.
Заправляла рестораном подружка Татарина – Эльвира. Поскольку посторонние в «Кристалл» ни под каким соусом не забредали, да еще в столь раннее время, реакция Эльвиры на наше появление была адекватной – едва мы всем гамузом вперлись в зал, вооруженные ломами и канистрами с бензином, дородная деваха онемела от возмущения и с ходу попыталась набрать какой-то номер на мобильном телефоне, торчавшем из кармашка ее накрахмаленного передничка.
– Отставить! – гаркнул Стае. – Жить хочешь – выметайся отседа! Ну!
Эльвира – умная дамочка – тревожно взвизгнула и выбежала вон из зала. За ней последовали полуодетые девы, извлеченные Коржиком из недр ресторана, а вместе с девами – трое мужиков, которые не пожелали конфликтовать.
– Гога говорил, что Татарина надо наказать? – уточнил я у Уха.
– Наказать, наказать! – радостно вскричал коротыш. – Жопу раздербанить – Татарину, Гундосу! Всем, всем! Магнитофон вешали, звонят, козлы! Наказать!
– Ну и ладушки, – констатировал я. – Это – логово Татарина. Щас тут все раздербаним к чертовой матери и подожжем. Вперед! Давай, парни!
Парни дали. Стае и Коржик за двадцать секунд превратили нарядно убранный бар в помойку; я между тем вдумчиво расчленял видеодвойку и музыкальный центр, не забывая поглядывать на часы. У нас имелось от силы пять минут – после окончания этого срока вполне могли подтянуться оповещенные Эльвирой завсегдатаи заведения. С минуту посозерцав действо, коротыш Ухо вдруг дико взвизгнул от восторга, подпрыгнул на месте и, метнувшись на террасу, мощным движением выломал стойку, отчего крыша веранды одним боком завалилась на пол. Затем он вернулся в зал и моментально включился в деструктивный процесс, работая минимум за четверых – природа-мать, обидев коротыша умом, взамен наградила его поистине чудовищной физической мощью.
Звенела посуда, лопались стекла, столики, раздробленные ломами вдребезги, вылетали наружу, выпотрошенные кресла тяжко бухали в осыпавшееся мозаичное панно – ресторан стремительно превращался в руины. Через пять минут после начала деструкции мы разлили бензин, подожгли ресторан и умчались на реквизированном у «быков» Гоги «Шевроле».
– Давай беги к Гоге, – высаживая коротыша у подъезда Гогиного дома, напутствовал его я. – Вот тебе пиво – тащи. И смотри пока ничего ему не говори – пусть сюрприз будет! Смотри!
– Сюрприз, сюрприз! – радостно пробормотал коротыш, ловко ухватывая ящики с пивом.
Спустя десять минут мы присоединились к дежурившим в пятистах метрах от шестнадцатиэтажки «слухачам». Разговор между Татарином и Гогой был эмоционально насыщенным и предельно враждебным.
– Ты че, паря, совсем навернулся? – очень спокойно спросил Татарин, едва Гога взял трубку.
– Не понял! – взвился Гога. – Че ты хочешь, Татарин? Че ты хочешь?!
– Да ты не ори, идиот, – тебя слышно! – медленно проговорил глава вокзальной бригады. – За беспредел ответишь по полной программе, индюк. Ты понял?
– За беспредел?! – Гога нервно взвизгнул на последнем слоге. – Да ты совсем офуел, братуха! Ты че добиваешься своими выкрутасами, а? Ты че тут вытворяешь, а?! Звонки, бля, листовки, магнитофон… да я тебя…
– Не гони понты, Гога, – мрачно посоветовал Татарин. – Ты думаешь, если твои уроды понадевали чулки, то их никто не узнал? Надо было и на тачку надеть чулок, придурок! А на твоего урода Ухо вообще что-нибудь типа мусорного железного бака – его за версту в толпе видать! Тоже, понимаешь, мало, сам пидар – окружил себя дегенератами пидарского вида! Тьфу!
– А-а-а-а! – взбешенно заорал Гога. – Ты ответишь за это, чмо! Я тебя сам оттарабаню перед всем вашим кодланом! «Стрелка»!!! «Стрелка»! Сейчас, немедленно, сию минуту!
– Где? – хладнокровно поинтересовался Татарин. – Когда? И с каким расчетом?
– У сталелитейного, бля! Через сорок минут! – хриплым шепотом известил оппонента Гога – голос сорвал. – Весь кодлан бери – мы вас, суки, в клочья рвать будем за ваши выкрутасы!
– Понял! – удовлетворенно констатировал Татарин. – Всем пидарам – привет! – И отключился…
Дожидаться, когда Гога закончит обзванивать своих приближенных, объявляя полный сбор, мы не стали. Прямо из машины я вызвонил Сухова и елейным голосом поинтересовался:
– Здоровье как, Андрей Иванович?
– Твоими молитвами, – сухо ответил прокурор. – Чего?
– Есть прекрасный вариантец прослыть беспощадным и везучим истребителем преступного мира, – сладкоречиво пообещал я. – Как вы относитесь к массовым арестам, дорогой вы наш?
– Ты опять за свое! – скорее утвердительно, чем вопросительно воскликнул Сухов. – Бросил бы ты это дело, а, Эммануил?
– Вот щас все брошу и пойду бросать это дело! – язвительно высказался я и с ходу перешел к проблеме: – Через полчаса у сталелитейного комбината будет «стрелка». Нет, скорее «копье» – «стрелкой» обзывать такое грандиозное мероприятие – язык не поворачивается. Минимум – сто «быков», Андрей Иванович! Минимум… Все будут вооружены, и будут они беспощадно истреблять друг друга. Так что подъезжайте с СОБРом, ОМОНом и полком ППС и вяжите – минут через пять после начала. Полагаю, за пять минут они вполне управятся, и вам будет работы вчетверо, а то и впятеро меньше… Ну как?
– Ты не шутишь, Эммануил? – тихо спросил Сухов, кажется, голос у него мгновенно сел до шепота. – Это… это что? Откуда это?
– Вы же сказали: «Попроси их пострелять друг в друга». Я попросил, – скромно сообщил я. – Информация достоверна на две тысячи процентов.
– Если это так, Эммануил… кхм-гхм… – Сухов на пять секунд задумался. – Если это так, тогда… это просто беспрецедентный случай, малыш! Это будет самая крутая операция за всю историю России!
– Это так, так – можете мне верить, – уже сердито заверил я собеседника. – Только вы поторопитесь – надо же всю эту скоропалительную операцию организовать! Просто так, без боя, остатыши расстрелянных бригад вам не сдадутся – это я вам обещаю.
– А вот это уже не твои проблемы, – жестко сказал Сухов, обретая командный голос – шепот куда-то пропал. – Кто и кто?
– Вокзальная и октябрьская, – сообщил я. – У Гоги – что-то около семидесяти – ну, все там не будут наверняка. У Татарина – около сорока, а вот тут могут прибыть все, им собраться – раз плюнуть.
– Спасибо, Эммануил, – деловым тоном молвил Сухов. – И отстань от меня – я пошел работать!
– Ну что – поедем посмотрим? – предложил я по окончании разговора с прокурором.
– Ну их в зад! – не одобрил мое предложение Стае. – Поедем лучше домой, примем душ и пожрем… Я после таких мясорубок потом спать не могу спокойно…
Ближе к вечеру, когда мы уже вполне насладились лицезрением местного канала телевидения, изнемогающего от внезапно нахлынувшего потока криминальных новостей, и до одури наслушались радиосводок, очень напоминавших фронтовые сообщения Совинформбюро периода 41 – 45-го гг., позвонил из Москвы долгожданный и невесть куда утратившийся Слава Завалеев.
– У меня все пучком, – сообщил он ленивым голосом – признак довольства бывшего кагэбэшника своей работой. – И вагон нащупали, и камеры установили… короче, ужинаем сейчас в привокзальном кабачке, делать нам нечего.
– Приятного аппетита, – пожелал я. – Сами как?
– Билеты на руках – в 22.10 отправляемся. Вагон СВ, между прочим, это тебе не хухры-мухры… В общем, завтра встречайте вечерком – примерно в это же время. Поезд почти сутки идет.
– А что – бригадиры поездов всегда в вагоне СВ путешествуют? – удивился я.
– Не знаю насчет остальных, но этот пожелал именно в СВ, – ответил Славик и тут же озаботился: – Как там у вас?
– У нас разгул преступности, – скучным голосом сообщил я. – Бандиты совсем оборзели: представляешь, средь бела дня две группировки в полном вооружении намастырились счеты сводить! Не поделили там чего-то, что ли! Наше телевидение только об этом и трещит – замучились слушать.
Да ты что! – возмущенно воскликнул Слава. – Во дают! Управы там на них нет… Нет, ты посмотри, а! Стоит мне только уехать, как у вас сразу бардак там! Никуда не годится, ни-ку-да! И много народу поубивали?
– Пока передали, что около трех десятков убито наповал прямо во время побоища – и человек сорок ранено. А потом их стала брать милиция и угрохали еще полтора десятка. Но это пока предварительные данные – дело в том, что боестолкновения в городе продолжаются – в разных местах отдельные группки уцелевших бандитов продолжают сводить между собой счеты. Обещали, что к завтрашнему утру всей это вакханалии положат конец. Вот.
– Ну, смотрите у меня там! – начальственным голосом пожелал Славик и поинтересовался как бы между делом: – А что – наш молодой приятель своему братику не звонил?
– Звонил, – ответил я. – Все тип-топ… Все, короче, передал, как надо было. А братик – сволота – сильно заинтересовался, как там поживает наш другой приятель – который Толстый. Мне кажется, нам надо будет его поберечь в течение этих суток. А то мало ли… В принципе в аэропорту и на вокзале стоят человечки нашего общего друга с фоторожей этого приятеля – который толстый. Как только он прибудет, они его тут же и изымут из оборота – до определенного момента.
– Это хорошо, – похвалил Слава, – однако, полагаю, если все пойдет как надо, этого толстого приятеля беречь особенно долго не придется… Ну, бывайте – встречайте завтра…
В субботу мы активно отдыхали, слушали средства телерадиовещания, анализировали имевшуюся у нас информацию. В четверг и пятницу между представителями азербайджанской общины и бригадиром кировцев имели место некоторые недоразумения, которые, впрочем, как выражаются криминалисты, «за отсутствием состава преступления» самоликвидировались. Гусейн сильно интересовался, куда это запропастился его братишка Байрам. Протас, естественно, совершенно искренне заверил Гусейна, что ничего не знает. Поскольку мамеды люди обстоятельные и вдумчивые, они всегда тщательно разбираются в обстоятельствах своих заморочек, а уже потом начинают откручивать головы виновным. «Разбор» был тщательный, но результата в практическом плане не имел. Футбол сумел подтвердить свое алиби на тот момент, в который Байрам исчез, – а то, что много народу видели его тачку у шашлычной и подтверждали, что Байрам сел в нее после разговора с каким-то «быком», уликой не являлось. Ну подумаешь, тачка! Может, в природе Новотопчинска существует еще такой же «Понтиак», а то и несколько. Короче – отстаньте, ребята, мы тут ни при чем! Мамеды отстали, но затаили недоверие, граничащее с подозрением. Гусейн распорядился активизировать поиски и сообщил в телефонном разговоре некоему Толику (мы решили, что это какой-то мент или фээсбэшник, на «полставки» работающий на мамедов) все обстоятельства дела, присовокупив, что он, Гусейн, уверен, что это – дело рук хитрого Протаса, который затеял какую-то игру. И пусть Толик бросит все силы на выяснение обстоятельств пропажи брата…
А вечером мы всей капеллой выехали на вокзал: посмотреть, как прибудет московский поезд. Поезд – прибыл с получасовым опозданием, и на перроне его ожидали сотрудники милиции в большом количестве. Когда из вагона № 12 вынесли на носилках три трупа, мы протиснулись поближе к эпицентру событий и послушали, что болтают промеж себя праздные зеваки.
– Завалили лихо… В чулках они были – рожи страхолюжные! А потом стоп-кран дернули на перегоне и укатили на какой-то нерусской машине – на нашу «Ниву» похожа, только больше… Да на Сергеевской они зашли, я вам говорю! Последняя станция перед пригородом… Я их видел – они мне еще тогда не понравились… Что-то будет – подумал еще! – И в таком же духе – до бесконечности, знаете, наверно, как любят праздные зеваки обсуждать экстраординарные события, невольными свидетелями которых им посчастливилось стать.
Слава с Серегой держались до последнего: ждали, когда опергруппа наберет очевидцев для предстоящего расследования. Вышли они в числе последних пассажиров – самых опытных и наученных нелегкой жизнью не встревать в дела криминального характера.
– Чисто они сработали, – похвалил Слава убийц по дороге в город. – Никто ничего не видел – враки все это… Я специально перед Сергеевской вышел в коридор и стоял напротив купе – делал вид, что на природу любуюсь. Так и знал, что на Сергеевской они зайдут – очень удобный вариант. Там поезд стоял буквально с минуту – они заскочили, – видел какое-то движение в тамбуре, потом из тамбура проводник прошел в свое купе – и тишина. Они в тамбуре остались – наверно, сказали проводнику, что покурят до пригорода – мест-то все равно в вагоне не было. Наверно, бабки дали ему за «подвоз»… А потом… Потом какой-то здоровый парниша очень грамотно заблокировал дверь из служебного отсека в пассажирский: спиной вперед приблизился и встал – ничего не видать. Постоял он минуты две – от силы три, ну и… короче, потом он отошел, и в этот момент поезд резко дернуло – стоп-кран сработал… На перегоне их джип ждал – метрах в ста стоял от полотна, в березовой рощице. Они очень быстро к нему пробежали – это я видел, – волоча с собой мешок какой-то. Сели и укатили. Естественно, ни номеров машины, ни даже точной марки джипа никто следствию не сообщит – я ж говорю, специально смотрел, и то лишь мельком сумел разглядеть. Вот и все.
– А как с камерами? – поинтересовался я, когда Слава с Серегой выходили из машины в центре города.
– Вечерком наведаемся в вагонный парк и снимем, – успокоил меня Слава. – А сейчас – отстаньте! Дайте с семьями пообщаться…
Просмотр оперативной видеозаписи состоялся в штаб-квартире в два часа пополуночи – раньше подобраться к вагону не получилось, там допоздна работали криминалисты ЛОМа1, в юрисдикцию которых входило это расследование. Любопытная Оксана ради такого дела бросила мужа и примчалась среди ночи, раздувая ноздри в предчувствии невероятного зрелища. Зрелище было ничего себе… Камеры, установленные в тамбуре, купе проводника, служебном отсеке и купе бригадира, бесстрастно зафиксировали картину преступления во всех подробностях… Вот Протас, Футбол и еще какой-то парниша, похожий внешне на Стаса (хи-хи!), поднимаются в тамбур и разговаривают о чем-то с проводником (запись немая). Передают деньги и остаются в тамбуре… Затем один из троицы – похожий на Стаса – пытается открыть бункер с углем какими-то хитрыми ключами – но не тут-то было! В дверь бункера врезан дополнительный замок. Ребята пытаются отжать дверь и сильно давят на нее – очевидно, издавая при этом страшный шум. В тамбур выходит проводник – дверь в служебный отсек остается открытой… В этот момент из купе бригадира выглядывает Сеид-Ага и узнает Протаса – улыбаясь, протягивает к нему руки… Протас обнимается с братом Гусейна, а в это время мимо них протискивается «Стае» и задницей вперед движется к двери в пассажирское отделение. Блокирует дверь… Протас натягивает на голову чулок и достает пистолет – то же самое делает Футбол. На лицах Сеид-Аги и бригадира поезда – страшное изумление и испуг. Лица проводника в этот момент не видно – его заслоняет широкая спина Протаса. Протас протягивает руку к Сеид-Are и что-то требует. Горькая гримаса застыла на лице Сеид-Аги: он что-то говорит Протасу, вытаскивает из нагрудного кармана рубашки ключ и презрительно бросает его на пол… Протас поднимает ключ и передает его Футболу. Футбол открывает дверь в бункер с углем и залезает туда наполовину – что он там делает, не видно. Затем Футбол выволакивает из бункера здоровенный и, по всей видимости, тяжелый мешок – Футбол телесно крепок, под стать Протасу, но мешок тянет с трудом… Протас вынимает из кармана нож и протягивает его Футболу – тот ковыряется ножом в мешке, достает на кончике какую-то черную вязкую массу и нюхает ее, затем пробует на язык – для этого ему пришлось приподнять чулок… Вот Футбол показывает Протасу большой палец – все тип-топ, братишка! Протас улыбается чулковоискаженной гримасой, упирает глушитель пистолета в грудь Сеид-Аги… Тело Сеид-Аги влетает в купе бригадира – на груди расплывается пятно. Протас поочередно стреляет в грудь бригадиру и проводнику, затем Футбол добавляет каждому контрольный выстрел в голову… Футбол с Протасом закрывают купе бригадира на ключ и, сорвав стоп-кран, вместе со «Стасом» выскальзывают из тамбура… Вот, собственно, и все. Камеры продолжают работать еще полтора часа и записывают все перипетии обнаружения преступления – Слава забыл выключить импульсопередающее устройство.
– А недолго осталось, – успокоил я его. – Всего-то два года – потом двадцать первый грянет… Так что, Стасик, прорвемся – не дрейфь…
Вечером этого же дня мы со Стасом посетили Толстого. Помните бывшего приближенного Протаса, которого последний страшно обидел? Вот-вот… Толстый, оказывается, очень недурственно обходился без бригады – дела у него обстояли прекрасно. Он не так давно переехал в новую четырехкомнатную квартиру, благополучно пристроив свою «хрущобу»; заимел новенькую «Мазду» и не имел оснований жаловаться на жизнь.
– Знаете, у меня все есть, ребятки, – мудро заявил Толстый, выслушав нас со Стасом. – Так что… А если я сделаю то, о чем вы просите, я многим рискую… Впрочем, я рискую многим, даже если не сделаю то, о чем вы просите. Впрочем… Я помогу вам. Чтобы досадить этому жадному придурку, я готов… Однако как бы вам не пролететь с такими масштабами!
Мы ударили по рукам и вручили бывшему группировщику десять «лимонов» на командировочные расходы. Улететь в столицу он обещал сегодня же, ночным рейсом Новотопчинск – Москва. Дело в том, что младший братишка Протаса, студент Новотопчинского университета (юрфак), в данный момент находился в Москве на трехмесячных курсах подготовки для поездки с группой перспективных студентов в какой-то американский университет. Толстый, пребывавший со Снеговым-младшим в приятельских отношениях, должен был встретиться с ним вроде бы ненароком, повести в кабак и, ужрамшись вдрызг, поведать о деталях доставки «дури» для кировской бригады. На следующий день он должен был встретиться с братом Протаса и горячо попросить его, чтобы тот молчал о вчерашних пьяных базарах – а то Толстому головы не сносить!
Славе и Сереге Айдашину предстояло выяснить, в каком вагоне едет курьер, и вмонтировать четыре портативные видеокамеры и… и самим прибыть в этом же вагоне, прикинувшись обычными пассажирами.
…Пока наши оперативники развлекались в столице, мы даром времени не теряли. Машина тотальной слежки за фигурантами «Троянского коня», запущенная Славой Завалеевым, успешно функционировала, позволяя нам пребывать в курсе всех подробностей жизнедеятельности супостата, – опираясь на эти подробности, наш маленький коллектив доводил Гогу до «кондиции», выжидая, когда наступит удобный момент для последнего «нажима» на растревоженную психику бригадира.
Гога буквально рвался на части в бесплодных попытках отыскать невесть откуда свалившихся хулиганов. Октябрьская бригада забросила все дела и вела оперативно-розыскную работу. Уже к обеду следующего дня удалось установить принадлежность обнаруженного в парке магнитофона, что породило первый небольшой скандальчик между Гогой и Татарином. Мудрый Татарин взял Гундоса под защиту, заявив, что его лепший кореш не может сотворить такое мерзкое деяние, и бригадиры расстались недовольные друг другом.
«Пидарский накат» на Гогу не ограничивался ночной вакханалией. Ежечасно бригадиру звонили разные товарищи из разных мест города и довольно прозрачно намекали на его «немужиковское» прошлое. Пейджер у Гоги выдавал всякую информацию от неизвестного абонента из Сыктывкара. Гога ушел в себя, никуда не выходил и целый день сидел на балконе, потребляя неумеренно пиво, которое любил больше жизни. Сидел с телефоном в руках, ожидая сообщений от подчиненных о положительных результатах оперативно-розыскной работы. Положительных результатов, увы, не было. Подчиненные периодически привозили Гоге обнаруженные в разных местах города листовки. Все с тем же гомосексуальным уклоном – и все про Гогу. Гога те листовки рвал на части, топтал ногами и развеивал по ветру, бросая с балкона. Под домом образовывалась изрядная куча рваной бумаги, к которой подходить никто не решался – боялись… А разок случилась вообще жуткая «залипуха»… Гога ведь на балконе сидел безвылазно. А в парке с утра до вечера транслировали радиоконцерты. И вот, представьте себе, однажды, часиков этак в двенадцать на третий день после начала «телефонной войны», мощные репродукторы милым голосом молодой дамы передают на весь Октябрьский парк: «А теперь по заказу Сыктывкарского клуба секс-меньшинств передаем песенный привет собрату по убеждениям, проживающему в нашем городе, – Анджею Стадницкому…» И полились первые такты славненькой песенки: «…Медленно минуты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди…» Сказать, что Гога кричал в телефонную трубку, требуя немедленной расправы с коллективом радиоцентра, – значило поскромничать.
В пятницу Оксана проанализировала ситуацию и сообщила, что клиент дошел до кондиции – можно брать тепленьким. Мы со Стасом, Коржиком и Сашей Шрамом тут же прокатились к бару «Мария», где обнаружили припаркованный вопреки всем дорожным правилам посреди улицы «Шевроле» Гогиного приближенного Щуки. Стае – рубаха-парень – зашел в бар и, обнаружив отдыхающих в уголке Щуку с Сушкой, ласково сообщил им, что он из кировской бригады, а кировский бригадир, зная страсть Гоги к пиву, посылает ему подарок – два ящика сногсшибательного баварского пива, про которое никто, мол, ранее и не слыхивал! Поехали, заберем – здесь два квартала.
– Это небезопасно, – лениво сказал Щука.
– Что небезопасно? – удивился Стае. – За пивом ехать?
– Не… небезопасно пиво Гоге везти, – сообщил Сушка. – Он щас на взводе – что-нибудь не так ляпнешь – порвет. Щас лучше подальше от него держаться.
– Так давайте я вам пиво отдам, а вы к дому подъедете и позвоните. А он пиво получит и, глядишь, подобреет… А?
– Хм… ну, давай, – согласился Щука. – Только ты тогда с нами поедешь – если Гоге будет облом кого-нибудь посылать вниз, сам понесешь и скажешь ему че почем. Идет?
– Можно, – согласился Стае. – Пошли…
Через несколько минут Стае с «быками» забрали в подвале мелкооптового магазина-склада два ящика пива – оно действительно было необычным в своем роде; мы обыскали весь город и обнаружили три ящика безалкогольного пива с отвратительным вкусом, но с очень красивыми этикетками – и поехали к Гогиному дому. Я, Саша Шрам и Коржик на почтительном удалении ехали вслед за ними в готовности приступить к экстренным действиям.
Звонить Гоге не пришлось – бригадир сидел на балконе и, едва «Шевроле» Щуки подрулил к дому, свесился вниз, наблюдая за машиной.
– Что?! – нетерпеливо спросил Гога, когда Щука высунулся из машины. – Что там?! Есть что?!
– Не-а, – опасливо ответил Щука. – Мы того… пиво тебе привезли, от кировцев – тама, у подъезда, два ящика. Спусти Ухо – пусть заберет…
Вопреки опасениям Щуки, Гога ничего спрашивать не стал – утратив интерес к происходящему, он крикнул:
– Ухо! Бегом вниз – пиво притащи… – И вернулся на прежнее место.
Ящики с пивом действительно стояли у подъезда. А еще у этого подъезда стоял наш «Ниссан»: воспользовавшись тем, что с этой стороны дома балконов нет, мы безнаказанно подрулили вплотную к блоку и ждали.
– Фу, пронесло, – облегченно выдохнул Щука, когда Сушка тронул «Шевроле» с места, выезжая на шоссе. – Ну, братуха, и тебе повезло, – он обернулся к сидевшему сзади Стасу и поперхнулся: «братуха» держал в руках два револьвера, направляя стволы в спины «быкам», и загадочно улыбался.
– Я международный террорист-маньяк, – сообщил Стае, демонстративно взводя курки. – Только пикните – обоих пришью! Поезжай вперед – и без фокусов у меня!
А мы в это время забрали пиво и приняли на борт спустившегося олигофрена, который и не думал сопротивляться, выслушав подходящее к случаю объяснение.
– Гога пиво любит? – ласково спросил я коротыша.
– Любит! – утвердительно кивнул огромной башкой олигофрен. – Ой любит! Давай пиво – где?
– Пиво – это успеется, – покровительственно сообщил я. – Садись – поедем Гоге радость делать.
– А Гога знает? – поинтересовался коротыш, забираясь в салон «Ниссана».
– Обязательно, – подтвердил я, когда Ухо захлопнул за собой дверь. – Конечно, знает. Гога говорил, что Татарина надо наказать?
– Наказать, наказать! – жизнерадостно подпрыгнул на сиденье коротыш. – Звонит, сука, пидаром обзывается! Магнитофоны вешает, сволочь! Гога сердится, сердится – вот. – Ухо задрал футболку и продемонстрировал огромный синяк на ребрах. – Бьет Гога – очень сердитый!
– Больше не будет, – пообещал я. – Сейчас поедем – накажем Татарина, вот будет Гоге сюрприз! Он страшно обрадуется и тебя наградит – ты же тоже будешь участвовать!
– Я сильный! – горделиво приосанился Ухо, сгибая руку и демонстрируя огромный бицепс. – Могу порвать!
– Вот и отлично, – обрадовался я, обнимая урода за плечи и ласково поглаживая его по квадратной шишкастой башке. – Едем…
Неподалеку от выезда из города нас ожидал «уазик» Валеры Базырова, к которому на сей раз ввиду сложности «груза» были приставлены два бойца из группировки Бо. Мы объехали «уазик» и остановились спереди – пока Стае передавал «быков» конвоирам, я ударно заговаривал Ухо, суля ему сногсшибательные перспективы. Затем «уазик» упылил на выезд, мы переложили в багажник «Шевроле» «домашние заготовки» и уселись в тачку «быков».
Ресторан «Кристалл», который располагался в отдаленном уголке привокзального парка, служил любимым местом отдыха бригадира вокзальной бандгруппы и его приближенных и являлся личной собственностью Татарина, его любимым детищем: Татарин поднял из руин это заведение и сотворил из забегаловки конфетку, на которую любо-дорого было поглядеть.
Подъехав к ресторану, мы натянули на головы черные чулки и заставили Ухо то же самое сделать.
– Это тайна! – загадочно сказал я, протягивая коротышу чулок. – Чтобы Татарин не догадался.
Заправляла рестораном подружка Татарина – Эльвира. Поскольку посторонние в «Кристалл» ни под каким соусом не забредали, да еще в столь раннее время, реакция Эльвиры на наше появление была адекватной – едва мы всем гамузом вперлись в зал, вооруженные ломами и канистрами с бензином, дородная деваха онемела от возмущения и с ходу попыталась набрать какой-то номер на мобильном телефоне, торчавшем из кармашка ее накрахмаленного передничка.
– Отставить! – гаркнул Стае. – Жить хочешь – выметайся отседа! Ну!
Эльвира – умная дамочка – тревожно взвизгнула и выбежала вон из зала. За ней последовали полуодетые девы, извлеченные Коржиком из недр ресторана, а вместе с девами – трое мужиков, которые не пожелали конфликтовать.
– Гога говорил, что Татарина надо наказать? – уточнил я у Уха.
– Наказать, наказать! – радостно вскричал коротыш. – Жопу раздербанить – Татарину, Гундосу! Всем, всем! Магнитофон вешали, звонят, козлы! Наказать!
– Ну и ладушки, – констатировал я. – Это – логово Татарина. Щас тут все раздербаним к чертовой матери и подожжем. Вперед! Давай, парни!
Парни дали. Стае и Коржик за двадцать секунд превратили нарядно убранный бар в помойку; я между тем вдумчиво расчленял видеодвойку и музыкальный центр, не забывая поглядывать на часы. У нас имелось от силы пять минут – после окончания этого срока вполне могли подтянуться оповещенные Эльвирой завсегдатаи заведения. С минуту посозерцав действо, коротыш Ухо вдруг дико взвизгнул от восторга, подпрыгнул на месте и, метнувшись на террасу, мощным движением выломал стойку, отчего крыша веранды одним боком завалилась на пол. Затем он вернулся в зал и моментально включился в деструктивный процесс, работая минимум за четверых – природа-мать, обидев коротыша умом, взамен наградила его поистине чудовищной физической мощью.
Звенела посуда, лопались стекла, столики, раздробленные ломами вдребезги, вылетали наружу, выпотрошенные кресла тяжко бухали в осыпавшееся мозаичное панно – ресторан стремительно превращался в руины. Через пять минут после начала деструкции мы разлили бензин, подожгли ресторан и умчались на реквизированном у «быков» Гоги «Шевроле».
– Давай беги к Гоге, – высаживая коротыша у подъезда Гогиного дома, напутствовал его я. – Вот тебе пиво – тащи. И смотри пока ничего ему не говори – пусть сюрприз будет! Смотри!
– Сюрприз, сюрприз! – радостно пробормотал коротыш, ловко ухватывая ящики с пивом.
Спустя десять минут мы присоединились к дежурившим в пятистах метрах от шестнадцатиэтажки «слухачам». Разговор между Татарином и Гогой был эмоционально насыщенным и предельно враждебным.
– Ты че, паря, совсем навернулся? – очень спокойно спросил Татарин, едва Гога взял трубку.
– Не понял! – взвился Гога. – Че ты хочешь, Татарин? Че ты хочешь?!
– Да ты не ори, идиот, – тебя слышно! – медленно проговорил глава вокзальной бригады. – За беспредел ответишь по полной программе, индюк. Ты понял?
– За беспредел?! – Гога нервно взвизгнул на последнем слоге. – Да ты совсем офуел, братуха! Ты че добиваешься своими выкрутасами, а? Ты че тут вытворяешь, а?! Звонки, бля, листовки, магнитофон… да я тебя…
– Не гони понты, Гога, – мрачно посоветовал Татарин. – Ты думаешь, если твои уроды понадевали чулки, то их никто не узнал? Надо было и на тачку надеть чулок, придурок! А на твоего урода Ухо вообще что-нибудь типа мусорного железного бака – его за версту в толпе видать! Тоже, понимаешь, мало, сам пидар – окружил себя дегенератами пидарского вида! Тьфу!
– А-а-а-а! – взбешенно заорал Гога. – Ты ответишь за это, чмо! Я тебя сам оттарабаню перед всем вашим кодланом! «Стрелка»!!! «Стрелка»! Сейчас, немедленно, сию минуту!
– Где? – хладнокровно поинтересовался Татарин. – Когда? И с каким расчетом?
– У сталелитейного, бля! Через сорок минут! – хриплым шепотом известил оппонента Гога – голос сорвал. – Весь кодлан бери – мы вас, суки, в клочья рвать будем за ваши выкрутасы!
– Понял! – удовлетворенно констатировал Татарин. – Всем пидарам – привет! – И отключился…
Дожидаться, когда Гога закончит обзванивать своих приближенных, объявляя полный сбор, мы не стали. Прямо из машины я вызвонил Сухова и елейным голосом поинтересовался:
– Здоровье как, Андрей Иванович?
– Твоими молитвами, – сухо ответил прокурор. – Чего?
– Есть прекрасный вариантец прослыть беспощадным и везучим истребителем преступного мира, – сладкоречиво пообещал я. – Как вы относитесь к массовым арестам, дорогой вы наш?
– Ты опять за свое! – скорее утвердительно, чем вопросительно воскликнул Сухов. – Бросил бы ты это дело, а, Эммануил?
– Вот щас все брошу и пойду бросать это дело! – язвительно высказался я и с ходу перешел к проблеме: – Через полчаса у сталелитейного комбината будет «стрелка». Нет, скорее «копье» – «стрелкой» обзывать такое грандиозное мероприятие – язык не поворачивается. Минимум – сто «быков», Андрей Иванович! Минимум… Все будут вооружены, и будут они беспощадно истреблять друг друга. Так что подъезжайте с СОБРом, ОМОНом и полком ППС и вяжите – минут через пять после начала. Полагаю, за пять минут они вполне управятся, и вам будет работы вчетверо, а то и впятеро меньше… Ну как?
– Ты не шутишь, Эммануил? – тихо спросил Сухов, кажется, голос у него мгновенно сел до шепота. – Это… это что? Откуда это?
– Вы же сказали: «Попроси их пострелять друг в друга». Я попросил, – скромно сообщил я. – Информация достоверна на две тысячи процентов.
– Если это так, Эммануил… кхм-гхм… – Сухов на пять секунд задумался. – Если это так, тогда… это просто беспрецедентный случай, малыш! Это будет самая крутая операция за всю историю России!
– Это так, так – можете мне верить, – уже сердито заверил я собеседника. – Только вы поторопитесь – надо же всю эту скоропалительную операцию организовать! Просто так, без боя, остатыши расстрелянных бригад вам не сдадутся – это я вам обещаю.
– А вот это уже не твои проблемы, – жестко сказал Сухов, обретая командный голос – шепот куда-то пропал. – Кто и кто?
– Вокзальная и октябрьская, – сообщил я. – У Гоги – что-то около семидесяти – ну, все там не будут наверняка. У Татарина – около сорока, а вот тут могут прибыть все, им собраться – раз плюнуть.
– Спасибо, Эммануил, – деловым тоном молвил Сухов. – И отстань от меня – я пошел работать!
– Ну что – поедем посмотрим? – предложил я по окончании разговора с прокурором.
– Ну их в зад! – не одобрил мое предложение Стае. – Поедем лучше домой, примем душ и пожрем… Я после таких мясорубок потом спать не могу спокойно…
Ближе к вечеру, когда мы уже вполне насладились лицезрением местного канала телевидения, изнемогающего от внезапно нахлынувшего потока криминальных новостей, и до одури наслушались радиосводок, очень напоминавших фронтовые сообщения Совинформбюро периода 41 – 45-го гг., позвонил из Москвы долгожданный и невесть куда утратившийся Слава Завалеев.
– У меня все пучком, – сообщил он ленивым голосом – признак довольства бывшего кагэбэшника своей работой. – И вагон нащупали, и камеры установили… короче, ужинаем сейчас в привокзальном кабачке, делать нам нечего.
– Приятного аппетита, – пожелал я. – Сами как?
– Билеты на руках – в 22.10 отправляемся. Вагон СВ, между прочим, это тебе не хухры-мухры… В общем, завтра встречайте вечерком – примерно в это же время. Поезд почти сутки идет.
– А что – бригадиры поездов всегда в вагоне СВ путешествуют? – удивился я.
– Не знаю насчет остальных, но этот пожелал именно в СВ, – ответил Славик и тут же озаботился: – Как там у вас?
– У нас разгул преступности, – скучным голосом сообщил я. – Бандиты совсем оборзели: представляешь, средь бела дня две группировки в полном вооружении намастырились счеты сводить! Не поделили там чего-то, что ли! Наше телевидение только об этом и трещит – замучились слушать.
Да ты что! – возмущенно воскликнул Слава. – Во дают! Управы там на них нет… Нет, ты посмотри, а! Стоит мне только уехать, как у вас сразу бардак там! Никуда не годится, ни-ку-да! И много народу поубивали?
– Пока передали, что около трех десятков убито наповал прямо во время побоища – и человек сорок ранено. А потом их стала брать милиция и угрохали еще полтора десятка. Но это пока предварительные данные – дело в том, что боестолкновения в городе продолжаются – в разных местах отдельные группки уцелевших бандитов продолжают сводить между собой счеты. Обещали, что к завтрашнему утру всей это вакханалии положат конец. Вот.
– Ну, смотрите у меня там! – начальственным голосом пожелал Славик и поинтересовался как бы между делом: – А что – наш молодой приятель своему братику не звонил?
– Звонил, – ответил я. – Все тип-топ… Все, короче, передал, как надо было. А братик – сволота – сильно заинтересовался, как там поживает наш другой приятель – который Толстый. Мне кажется, нам надо будет его поберечь в течение этих суток. А то мало ли… В принципе в аэропорту и на вокзале стоят человечки нашего общего друга с фоторожей этого приятеля – который толстый. Как только он прибудет, они его тут же и изымут из оборота – до определенного момента.
– Это хорошо, – похвалил Слава, – однако, полагаю, если все пойдет как надо, этого толстого приятеля беречь особенно долго не придется… Ну, бывайте – встречайте завтра…
В субботу мы активно отдыхали, слушали средства телерадиовещания, анализировали имевшуюся у нас информацию. В четверг и пятницу между представителями азербайджанской общины и бригадиром кировцев имели место некоторые недоразумения, которые, впрочем, как выражаются криминалисты, «за отсутствием состава преступления» самоликвидировались. Гусейн сильно интересовался, куда это запропастился его братишка Байрам. Протас, естественно, совершенно искренне заверил Гусейна, что ничего не знает. Поскольку мамеды люди обстоятельные и вдумчивые, они всегда тщательно разбираются в обстоятельствах своих заморочек, а уже потом начинают откручивать головы виновным. «Разбор» был тщательный, но результата в практическом плане не имел. Футбол сумел подтвердить свое алиби на тот момент, в который Байрам исчез, – а то, что много народу видели его тачку у шашлычной и подтверждали, что Байрам сел в нее после разговора с каким-то «быком», уликой не являлось. Ну подумаешь, тачка! Может, в природе Новотопчинска существует еще такой же «Понтиак», а то и несколько. Короче – отстаньте, ребята, мы тут ни при чем! Мамеды отстали, но затаили недоверие, граничащее с подозрением. Гусейн распорядился активизировать поиски и сообщил в телефонном разговоре некоему Толику (мы решили, что это какой-то мент или фээсбэшник, на «полставки» работающий на мамедов) все обстоятельства дела, присовокупив, что он, Гусейн, уверен, что это – дело рук хитрого Протаса, который затеял какую-то игру. И пусть Толик бросит все силы на выяснение обстоятельств пропажи брата…
А вечером мы всей капеллой выехали на вокзал: посмотреть, как прибудет московский поезд. Поезд – прибыл с получасовым опозданием, и на перроне его ожидали сотрудники милиции в большом количестве. Когда из вагона № 12 вынесли на носилках три трупа, мы протиснулись поближе к эпицентру событий и послушали, что болтают промеж себя праздные зеваки.
– Завалили лихо… В чулках они были – рожи страхолюжные! А потом стоп-кран дернули на перегоне и укатили на какой-то нерусской машине – на нашу «Ниву» похожа, только больше… Да на Сергеевской они зашли, я вам говорю! Последняя станция перед пригородом… Я их видел – они мне еще тогда не понравились… Что-то будет – подумал еще! – И в таком же духе – до бесконечности, знаете, наверно, как любят праздные зеваки обсуждать экстраординарные события, невольными свидетелями которых им посчастливилось стать.
Слава с Серегой держались до последнего: ждали, когда опергруппа наберет очевидцев для предстоящего расследования. Вышли они в числе последних пассажиров – самых опытных и наученных нелегкой жизнью не встревать в дела криминального характера.
– Чисто они сработали, – похвалил Слава убийц по дороге в город. – Никто ничего не видел – враки все это… Я специально перед Сергеевской вышел в коридор и стоял напротив купе – делал вид, что на природу любуюсь. Так и знал, что на Сергеевской они зайдут – очень удобный вариант. Там поезд стоял буквально с минуту – они заскочили, – видел какое-то движение в тамбуре, потом из тамбура проводник прошел в свое купе – и тишина. Они в тамбуре остались – наверно, сказали проводнику, что покурят до пригорода – мест-то все равно в вагоне не было. Наверно, бабки дали ему за «подвоз»… А потом… Потом какой-то здоровый парниша очень грамотно заблокировал дверь из служебного отсека в пассажирский: спиной вперед приблизился и встал – ничего не видать. Постоял он минуты две – от силы три, ну и… короче, потом он отошел, и в этот момент поезд резко дернуло – стоп-кран сработал… На перегоне их джип ждал – метрах в ста стоял от полотна, в березовой рощице. Они очень быстро к нему пробежали – это я видел, – волоча с собой мешок какой-то. Сели и укатили. Естественно, ни номеров машины, ни даже точной марки джипа никто следствию не сообщит – я ж говорю, специально смотрел, и то лишь мельком сумел разглядеть. Вот и все.
– А как с камерами? – поинтересовался я, когда Слава с Серегой выходили из машины в центре города.
– Вечерком наведаемся в вагонный парк и снимем, – успокоил меня Слава. – А сейчас – отстаньте! Дайте с семьями пообщаться…
Просмотр оперативной видеозаписи состоялся в штаб-квартире в два часа пополуночи – раньше подобраться к вагону не получилось, там допоздна работали криминалисты ЛОМа1, в юрисдикцию которых входило это расследование. Любопытная Оксана ради такого дела бросила мужа и примчалась среди ночи, раздувая ноздри в предчувствии невероятного зрелища. Зрелище было ничего себе… Камеры, установленные в тамбуре, купе проводника, служебном отсеке и купе бригадира, бесстрастно зафиксировали картину преступления во всех подробностях… Вот Протас, Футбол и еще какой-то парниша, похожий внешне на Стаса (хи-хи!), поднимаются в тамбур и разговаривают о чем-то с проводником (запись немая). Передают деньги и остаются в тамбуре… Затем один из троицы – похожий на Стаса – пытается открыть бункер с углем какими-то хитрыми ключами – но не тут-то было! В дверь бункера врезан дополнительный замок. Ребята пытаются отжать дверь и сильно давят на нее – очевидно, издавая при этом страшный шум. В тамбур выходит проводник – дверь в служебный отсек остается открытой… В этот момент из купе бригадира выглядывает Сеид-Ага и узнает Протаса – улыбаясь, протягивает к нему руки… Протас обнимается с братом Гусейна, а в это время мимо них протискивается «Стае» и задницей вперед движется к двери в пассажирское отделение. Блокирует дверь… Протас натягивает на голову чулок и достает пистолет – то же самое делает Футбол. На лицах Сеид-Аги и бригадира поезда – страшное изумление и испуг. Лица проводника в этот момент не видно – его заслоняет широкая спина Протаса. Протас протягивает руку к Сеид-Are и что-то требует. Горькая гримаса застыла на лице Сеид-Аги: он что-то говорит Протасу, вытаскивает из нагрудного кармана рубашки ключ и презрительно бросает его на пол… Протас поднимает ключ и передает его Футболу. Футбол открывает дверь в бункер с углем и залезает туда наполовину – что он там делает, не видно. Затем Футбол выволакивает из бункера здоровенный и, по всей видимости, тяжелый мешок – Футбол телесно крепок, под стать Протасу, но мешок тянет с трудом… Протас вынимает из кармана нож и протягивает его Футболу – тот ковыряется ножом в мешке, достает на кончике какую-то черную вязкую массу и нюхает ее, затем пробует на язык – для этого ему пришлось приподнять чулок… Вот Футбол показывает Протасу большой палец – все тип-топ, братишка! Протас улыбается чулковоискаженной гримасой, упирает глушитель пистолета в грудь Сеид-Аги… Тело Сеид-Аги влетает в купе бригадира – на груди расплывается пятно. Протас поочередно стреляет в грудь бригадиру и проводнику, затем Футбол добавляет каждому контрольный выстрел в голову… Футбол с Протасом закрывают купе бригадира на ключ и, сорвав стоп-кран, вместе со «Стасом» выскальзывают из тамбура… Вот, собственно, и все. Камеры продолжают работать еще полтора часа и записывают все перипетии обнаружения преступления – Слава забыл выключить импульсопередающее устройство.