Страница:
обратилась к нему и сказала уже гораздо тише: "Скажите же мне, какие причины
помешали вам исполнить мою волю?" Кречетников повторил свои прежние
оправдания. Екатерина, чувствуя его справедливость, но не желая признаться в
своей вспыльчивости, сказала ему с видом совершенно успокоенным: "Это дело
другое. Зачем же ты мне тотчас этого не сказал?"
(Слышал от гр. Вельгорского.)
Французские принцы имели большой успех при всех дворах, куда они
явились. Были, однако ж, с их стороны некоторые промахи: они сыпали деньги и
дорогие подарки; в Берлине старый принц Витгенштейн сказал Брессону, который
хвастался их расточительностью: "Mais, mon cher M-r Bresson, ce n'est pas
convenable du fout; vos princes sont de la Maison de Bourbon et non pas de
la maison Rotschild" {1}.
(Слышал от гр. Вельгорского.)
* * * Июнь 1836.
Голландская королева, женщина с умом замечательным и резким, сказала
принцу Орлеанскому на бале: "J'avais des projets hostiles pour vous". - "Et
quoi donc, madame?" - "Je voulais paraitre inondee de fleurs de lys". -
"Madame, - отвечал принц, - croyez que j'aurais donne tout mon sang pour
avoir le droit de porter cet embleme" {1}.
1836, июнь.
Генерал Раевский был насмешлив и желчен. Во время турецкой войны,
обедая у главнокомандующего графа Каменского, он заметил, что кондитор
вздумал выставить графский вензель на крылиях мельницы из сахара, и сказал
графу какую-то колкую шутку. В тот же день Раевский был выслан из главной
квартиры. Он сказывал мне, что Каменский был трус и не мог хладнокровно
слышать ядра; однако под какою-то крепостию он видел Каменского, вдавшегося
в опасность. Один из наших генералов, не пользующийся блистательной славою,
в 1812 году взял несколько пушек, брошенных неприятелем, и выманил себе за
то награждение. Встретясь с генералом Раевским и боясь его шуток, он, дабы
их предупредить, бросился было его обнимать; Раевский отступил и сказал ему
с улыбкою: "Кажется, ваше превосходительство принимаете меня за пушку без
прикрытия".
Раевский говорил об одном бедном майоре, жившем у него в управителях,
что он был заслуженный офицер, отставленный за отличия с мундиром без
штанов.
Будри, профессор французской словесности при Царскосельском лицее, был
родной брат Марату. Екатерина II переменила ему фамилию по просьбе его,
придав ему аристократическую частицу de, которую Будри тщательно сохранял.
Он был родом из Будри. Он очень уважал память своего брата и однажды в
классе, говоря о Робеспиере, сказал нам, как ни в чем не бывало: "С'est lui
qui sous main travailla l'esprit de Charlotte Corday et fit de cette fille
un second Ravaillac" {1}. Впрочем, Будри, несмотря на свое родство,
демократические мысли, замасленный жилет и вообще наружность, напоминавшую
якобинца, был на своих коротеньких ножках очень ловкий придворный.
Будри сказывал, что брат его был необыкновенно силен, несмотря на свою
худощавость и малый рост. Он рассказывал также многое о его добродушии,
любви к родственникам, еtс. еtс. В молодости его, чтоб отвадить брата от
развратных женщин, Марат повел его в гошпиталь, где показал ему ужасы
венерической болезни.
Дуров - брат той Дуровой, которая в 1807 году вошла в военную службу,
заслужила георгиевский крест и теперь издает свои записки. Брат в своем роде
не уступает в странности сестре. Я познакомился с ним на Кавказе в 1829 г.,
возвращаясь из Арзрума. Он лечился от какой-то удивительной болезни, вроде
каталепсии, и играл с утра до ночи в карты. Наконец он проигрался, и я довез
его до Москвы в моей коляске. Дуров помешан был на одном пункте: ему
непременно хотелось иметь сто тысяч рублей. Всевозможные способы достать их
были им придуманы и передуманы. Иногда ночью в дороге он будил меня
вопросом: "Александр Сергеевич! Александр Сергеевич! как бы, думаете вы,
достать мне сто тысяч?" Однажды сказал я ему, что на его месте, если уж сто
тысяч были необходимы для моего спокойствия и благополучия, то я бы их
украл. "Я об этом думал", - отвечал мне Дуров. "Ну что ж?" - "Мудрено; не у
всякого в кармане можно найти сто тысяч, а зарезать или обокрасть человека
за безделицу не хочу: у меня есть совесть". - "Ну, так украдьте полковую
казну". - "Я об этом думал". - "Что же?" - "Это можно бы сделать летом,
когда полк в лагере, а фура с казною стоит у палатки полкового командира.
Можно накинуть на дышло длинную веревку и припречь издали лошадь, а там на
ней и ускакать; часовой, увидя, что фура скачет без лошадей, вероятно,
испугается и не будет знать, что делать; в двух или трех верстах можно будет
разбить фуру, а с казною бежать. Но тут много также неудобства. Не знаете ли
вы иного способа?" - "Просите денег у государя". - "Я об этом думал". - "Что
же?" - "Я даже и просил". - "Как! безо всякого права?" - "Я с того и начал:
ваше величество! я никакого права не имею просить у вас то, что составило бы
счастие моей жизни; но, ваше величество, на милость образца нет, и так
далее". - "Что же вам отвечали?" - "Ничего". - "Это удивительно. Вы бы
обратились к Ротшильду". - "Я об этом думал". - "Что ж, за чем дело стало?"
- "Да видите ли: один способ выманить у Ротшильда сто тысяч было бы так
странно и так забавно написать ему просьбу, чтоб ему было весело, потом
рассказать анекдот, который стоил бы ста тысяч. Но сколько трудностей!.."
Словом, нельзя было придумать несообразности и нелепости, о которой бы Дуров
уже не подумал. Последний прожект его был выманить эти деньги у англичан,
подстрекнув их народное честолюбие и в надежде на их любовь к странностям.
Он хотел обратиться к ним с следующим sреесh: "Гг. англичане! я бился об
заклад об 10 000 рублей, что вы не откажетесь мне дать взаймы 100 000. Гг.
англичане! избавьте меня от проигрыша, на который навязался я в надежде на
ваше всему свету известное великодушие". Дуров просил меня похлопотать об
этом в Петербурге через английского посланника, а свой прожект высказал мне
не иначе, как взяв с меня честное слово не воспользоваться им. Он готов был
всегда биться об заклад, и о чем бы то ни было. Говорили ли о женщине, -
"хотите со мной биться об заклад, - прерывал Дуров, - что через три дня я
буду ее иметь?" Стреляли ли в цель из пистолета, - Дуров предлагал стать в
25 шагах и бился о 1000 р., что вы в него не попадете. Страсть его к
женщинам была также очень замечательна. Бывши городничим в Елабуге, влюбился
он в одну рыжую бабу, осужденную к кнуту, в ту самую минуту, как она была
уже привязана к столбу, а он по должности своей присутствовал при ее казни.
Он шепнул палачу, чтоб он ее поберег и не трогал ее прелестей, белых и
жирных, что и было исполнено; после чего Дуров жил несколько дней с
прекрасной каторжницей. Недавно получил я от него письмо; он пишет мне:
"История моя коротка: я женился, а денег все нет". Я отвечал ему: "Жалею,
что изо 100 000 способов достать 100 000 рублей ни один еще, видно, вам не
удался". 8 октября 1835
Некто князь X., возвратясь из Парижа в Москву, отличался
невоздержанностию языка и при всяком случае язвительно поносил Екатерину.
Императрица велела сказать ему через фельдмаршала графа Салтыкова, что за
таковые дерзости в Париже сажают в Бастилию, а у нас недавно резали язык,
что, не будучи от природы жестока, она для такого бездельника, каков X.,
нрав свой переменять не намерена, однако советует ему впредь быть
осторожнее.
У Крылова над диваном, где он обыкновенно сиживал, висела большая
картина в тяжелой раме. Кто-то ему дал заметить, что гвоздь, на который она
была повешена, непрочен и что картина когда-нибудь может сорваться и убить
его. "Нет, - отвечал Крылов, - угол рамы должен будет в таком случае
непременно описать косвенную линию и миновать мою голову".
Какой-то лорд, известный ленивец, для своего сына пародировал известное
изречение: "Не делай никогда сам то, что можешь заставить сделать через
другого". N, известный эгоист, прибавил: "Не делай никогда для другого то,
что можешь сделать для себя".
Никто так не умел сердить Сумарокова, как Барков. Сумароков очень
уважал Баркова как ученого и острого критика и всегда требовал его мнения
касательно своих сочинений. Барков, который обыкновенно его не баловал,
пришел однажды к Сумарокову: "Сумароков великий человек, Сумароков первый
русский стихотворец!" - сказал он ему. Обрадованный Сумароков велел тотчас
подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя,
сказал он ему: "Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский
стихотворец - я, второй Ломоносов, а ты только что третий". Сумароков чуть
его не зарезал.
О Потемкине
Потемкину доложили однажды, что некто граф Морелли, житель Флоренции,
превосходно играет на скрыпке. Потемкину захотелось его послушать; он
приказал его выписать. Один из адъютантов отправился курьером в Италию,
явился к графу М., объявил ему приказ светлейшего и предложил тот же час
садиться в его тележку и скакать в Россию. Благородный виртуоз взбесился и
послал к черту и Потемкина и курьера с его тележкою. Делать было нечего. Но
как явиться к князю, не исполнив его приказания! Догадливый адъютант отыскал
какого-то скрыпача, бедняка не без таланта, и легко уговорил его назваться
графом М. и ехать в Россию. Его привезли и представили Потемкину, который
остался доволен его игрою. Он принят был потом в службу под именем графа М.
и дослужился до полковничьего чина.
Один из адъютантов Потемкина, живший в Москве и считавшийся в отпуску,
получает приказ явиться; родственники засуетились, не знают, чему приписать
требование светлейшего. Одни боятся незапной милости, другие видят
неожиданное счастие. Молодого человека снаряжают наскоро в путь. Он
отправляется из Москвы, скачет день и ночь и приезжает в лагерь светлейшего.
Об нем тотчас докладывают. Потемкин приказывает ему явиться. Адъютант с
трепетом входит в его палатку и находит Потемкина в постеле, со святцами в
руках. Вот их разговор:
Потемкин. Ты, братец, мой адъютант такой-то?
Адъютант. Точно так, ваша светлость.
Потемкин. Правда ли, что ты святцы знаешь наизусть?
Адъютант. Точно так.
Потемкин (смотря в святцы). Какого же святого празднуют 18 мая?
Адъютант. Мученика Федота, ваша светлость.
Потемкин. Так. А 29 сентября?
Адъютант. Преподобного Кириака.
Потемкин. Точно. А 5 февраля?
Адъютант. Мученицы Агафьи.
Потемкин (закрывая святцы). Ну, поезжай же себе домой.
Потемкин, встречаясь с Шишковским, обыкновенно говаривал ему: "Что,
Степан Иванович, каково кнутобойничаешь?" На что Шишковский отвечал всегда с
низким поклоном: "Помаленьку, ваша светлость!"
N. N., вышедший из певчих в действительные статские советники, был
недоволен обхождением князя Потемкина. "Хиба вин не тямит того, - говорил он
на своем наречии, - що я такий еднорал, як вин сам". Это пересказали
Потемкину, который сказал ему при первой встрече: "Что ты врешь? какой ты
генерал? Ты генерал-бас".
Однажды Потемкин, недовольный запорожцами, сказал одному из них:
"Знаете ли вы, хохлачи, что у меня в Николаеве строится такая колокольня,
что как станут на ней звонить, так в Сече будет слышно?" - "То не диво, -
отвечал запорожец, - у нас в Запорозцине е такие кабзары, що як заграють, то
аже у Петербурси затанцують".
Князь Потемкин во время очаковского похода влюблен был в графиню ***.
Добившись свидания и находясь с нею наедине в своей ставке, он вдруг дернул
за звонок, и пушки кругом всего лагеря загремели. Муж графини ***, человек
острый и безнравственный, узнав о причине пальбы, сказал, пожимая плечами:
"Экое кири куку!"
Когда Потемкин вошел в силу, он вспомнил об одном из своих деревенских
приятелей и написал ему следующие стишки:
Любезный друг,
Коль тебе досуг,
Приезжай ко мне;
Коли не так,
. . . . . . . . . . . . . . .
Лежи в . . . .
Любезный друг поспешил приехать на ласковое приглашение.
12 августа 1835. - Вы слыхали про Ветошкина? Это удивительно, что никто
его не знает. Надобно вам сказать, что Торжок был в то время деревушка;
государыня сделала из него порядочный городок. Жители торговали (не знаю,
как это сказать: ils faisaient le commerce des grains) крупами, что ли - и
привозили на барках, не помню куда. Вот этот Ветошкин был приказчиком на
этих барках. Он был раскольник. Однажды он является к митрополиту и просит
его объяснить ему догматы православия. Митрополит отвечал ему, что для того
нужно быть ученым, знать по-гречески, по-еврейски и бог ведает что еще.
Ветошкин уходит от него и через два года является опять. Вообразите, что в
это время успел он выучиться всему этому. Он отрекся от своего раскола и
принял истинную веру. В городе только что про него и говорили. Я жила тогда
на Мойке, дверь об дверь с графом А. С. Строгановым. Ромм жил у них в
учителях, - тот самый, что подписал потом определение... Он очень был умный
человек, c'etait une forte tete, un grand raisonneur, il vous eut rendu
claire l'Apocalypse {1}. - Он у меня был каждый день с своим питомцем. Я ему
рассказываю про Ветошкина. - Madame, c'est impossible. - Mon cher m-r Romme,
je vous repete ce que tout le monde me dit. Au reste si vous etes curieux de
savoir ce qu'il en est vous pouvez voir Ветошкин chez le prince Potemkine,
il y vient tous les jours. - Madame, je n'y manquerai pas {2}. Ромм
отправился к Потемкину и увиделся с Ветошкиным. Он приходит ко мне. - Eh
bien, m-r? - Madame, je n'en reviens pas: c'est que veritablement c'est un
savant {3}. Мне очень хотелось встретить Ветошкина. Ив. Ив. Шувалов доставил
мне случай увидеть его в своем доме. Я застала там двух молодых
раскольников, с которыми Ветошкин имел une controverse (прение). Ветошкин
был щедушный мужчина лет 35. Прение их очень меня занимало. После того за
ужином я сидела против Ветошкина. Я спросила его, каким образом добился он
учености. "Сначала было трудно, отвечал он, а потом все легче да легче.
Книги доставляли мне добрые люди, граф Никита Иванович да князь Григорий
Александрович". - "Вам, думаю, скучно в Торжке?" - "Нет, сударыня, я живу с
моими родителями и целый день занят книгами". Потемкин, страстный ко всему
необыкновенному, наконец так полюбил Ветошкина, что не мог с ним расстаться.
Он взял его с собою в Молдавию, где Ветошкин занемог тамошней лихорадкою и
умер почти в одно время с князем. - Очень странный человек этот Ветошкин.
12 августа. - Это было перед самым Петровым днем; мы ехали в
Знаменское, - матушка, сестра Елисавета Кириловна, я - в одной карете,
батюшка с Василий Ивановичем - в другой. На дороге останавливает нас курьер
из кабинета, подходит к каретам и объявляет, что государь приказал звать нас
в Петергоф. Батюшка велел было ехать, а Василий Иванович сказал ему: "Полно,
не слушайся; знаю, что такое. Государь сказал, что он когда-нибудь пошлет за
дамами, чтоб они явились во дворец, как их застанут, хоть в одних рубашках.
И охота ему проказить накануне праздника!" Но курьер попросил батюшку выйти
на минуту. Они поговорили - и батюшка велел тотчас ехать в Петергоф.
Подъезжаем ко дворцу; нас не пускают, часовой сунул к нам в окошко пистолет
или что-то эдакое. Я испугалась и начала плакать и кричать. Отец мне сказал:
"Полно, перестань; что за глупость", и потом, оборотясь к часовому: "Мы
приехали по приказанию государя". - "Извольте ж идти в караульню". - Батюшка
пошел, а нас отправил к ***, который жил в домиках. Нас приняли. Часа через
два приходят от батюшки просить нас в Monplaisir. Мы поехали; матушка в
спальнем платье, как была. Приезжаем в Monplaisir; видим множество дам,
разряженных, en robe de cour {4}. А государь с шляпою набекрень и ужасно
сердитый. Увидя государя, я испугалась, села на пол и закричала: "Ни за что
не пойду на галеру". Насилу меня уговорили. Миних был с нами. Мы приехали в
Кронштадт. Государь первый вышел на берег; все дамы за ним. Матушка с нами
осталась на галере (мы не принадлежали той партии). Графиня Анна Карловна
Воронцова обещала прислать за нами шлюпку. Вместо шлюпки через несколько
минут видим государя и всю его компанию, бегут назад - все опять на галеру -
кричат, что сейчас станут нас бомбардировать. Государь ушел a fond de cale
{5} с графиней Лизаветой Романовной; а Миних, как ни в чем не бывало,
разговаривает с дамами, leur faisant la cour {6}. Мы приехали в Ораниенбаум.
Государь пошел в крепость (?), а мы во дворец. На другой день зовут нас к
обедне. Мы знали уже все. Государь был очень жалок. На ектинье его еще
поминали. Мы с ним простились. Он дал матушке траурную свою карету с
короною. Мы поехали в ней. В Петербурге народ принял нас за императрицу и
кричал ура. На другой день государыня привезла матушке ленту.
12 августа. - Потемкин очень меня любил; не знаю, чего бы он для меня
не сделал. У Машеньки была une maitresse de clavecin {7}. Раз она мне
говорит: Madame, je ne puis rester a Petersbourg. - Pourquoi ca? - Pendant
l'hiver je puis donner des lecons, mais en ete tout le monde est a la
campagne et je ne suis pas en etat de payer un equipage, ou bien de rester
oisive. - Mademoiselle, vous ne partirez pas; il faut arranger cela de
maniere ou d'autre {8}. Приезжает ко мне Потемкин. Я говорю ему: "Как ты
хочешь, Потемкин, а мамзель мою пристрой куда-нибудь". - "Ах, моя голубушка,
сердечно рад, да что для нее сделать, право не знаю". Что же? через
несколько дней приписали мою мамзель к какому-то полку и дали ей жалования.
Нынче этого сделать уж нельзя.
Orloff etait mal eleve et avait un tres mauvais ton {9}. Однажды у
государыни сказал он при нас: по одежке дери ножки. Je trouvai cette
expression bien triviale et bien inconvenante. C'etait un homme d'esprit et
depuis je crois qu'il s'est forme. Il avait l'air d'un brigand avec sa
balafre {10}.
Потемкин, сидя у меня, сказал мне однажды: "Наталья Кириловна, хочешь
ты земли?" - "Какие земли?" - "У меня там есть, в Крыму". - "Зачем мне брать
у тебя земли, к какой стати?" - "Разумеется, государыня подарит, а я только
ей скажу". - "Сделай одолжение". - Я поговорила об этом с Тамарой, который
мне сказал: "Спросите у князя планы, а я вам выберу земли". Так и сделалось.
Проходит год; мне приносят 80 рублей. "Откуда, батюшки?" - "С ваших новых
земель, - там ходят стада, и за это вот вам деньги". - "Спасибо, батюшки".
Проходит еще год, другой. Тамара говорит мне: "Что же вы не думаете о
заселении ваших земель? Десять лет пройдут, так худо будет; вы заплотите
большой штраф". - "Да что же мне делать?" - "Напишите вашему батюшке письмо,
он не откажет вам дать крестьян на заселение". Я так и сделала; батюшка
пожаловал мне 300 душ. Я их поселила; на другой год они все разбежались, не
знаю отчего. В то время Кочубей сватался за Машу. Я ему и сказала: "Кочубей,
возьми, пожалуйста, мои крымские земли, мне с ними только что хлопоты". Что
же? Эти земли давали после Кочубею 50 000 доходу. Я очень была рада.
Потемкин приехал со мною проститься. Я сказала ему: "Ты не поверишь,
как я о тебе грущу". - "А что такое?" - "Не знаю, куда мне будет тебя
девать". - "Как так?" - "Ты моложе государыни, ты ее переживешь; что тогда
из тебя будет? Я знаю тебя, как свои руки: ты никогда не согласишься быть
вторым человеком". Потемкин задумался и сказал: "Не беспокойся; я умру
прежде государыни; я умру скоро". И предчувствие его сбылось. Уж я больше
его не видала.
Orloff etait regicide dans l'ame, c'etait comme une mauvaise habitude
{11}. Я встретилась с ним в Дрездене, в загородном саду. Он сел подле меня
на лавочке. Мы разговорились о Павле I. "Что за урод? Как это его терпят?" -
"Ах, батюшка, да что же ты прикажешь делать? ведь не задушить же его?" - "А
почему же нет, матушка?" - "Как! и ты согласился бы, чтобы дочь твоя Анна
Алексеевна вмешалась в это дело?" - "Не только согласился бы, а был бы очень
тому рад". Вот каков был человек!
Я была очень смешлива; государь, который часто езжал к матушке, бывало,
нарочно меня смешил разными гримасами; он не похож был на государя.
Государь (Петр III) однажды объявил, что будет в нашем доме церемония в
сенях. У него был арап Нарцисс; этот арап Нарцисс подрался на улице с
палачом, и государь хотел снять с него бесчестие (il voulait le
rehabiliter). Привели арапа к нам в сени, принесли знамена и прикрыли его
ими. Тем и дело кончилось.
Царевича Алексея Петровича положено было отравить ядом. Денщик Петра
Первого Ведель заказал оный аптекарю Беру. В назначенный день он прибежал за
ним, но аптекарь, узнав, для чего требуется яд, разбил склянку об пол.
Денщик взял на себя убиение царевича и вонзил ему тесак в сердце (все это
мало правдоподобно); как бы то ни было, употребленный в сем деле денщик был
отправлен в дальную деревню, в Смоленскую губернию. Там женился он на бедной
дворянке из роду, кажется, Энгельгардовых. Семейство сие долго томилось в
бедности и неизвестности. В последствии времени Ведель умер, оставя вдову и
трех дочерей. Об них напомнили императрице Елисавете. Она не знала, под
каким предлогом вытребовать ко двору молодых Ведель. Князь Одоевский выдумал
сказку о богородице, будто бы явившейся к умирающей матери и приказавшей ей
надеяться на ее милость. Девицы призваны были ко двору и приняты на ноге
фрейлин. Они вышли замуж уже при Екатерине; одна за Панина, другая за
Чернышева (Анна Родионовна, умершая в прошлом 1830 году), третья не помню за
кем.
При Елисавете было всего три фрейлины. При восшествии Екатерины сделали
новых шесть - вот по какому случаю. Она, не зная, как благодарить шестерых
заговорщиков, возведших ее на престол, заказала шесть вензелей с тем, чтоб
повесить их на шею шестерых избранных. Но Никита Панин отсоветовал ей сие,
говоря: "Это будет вывеска". Императрица отменила свое намерение и отдала
вензеля фрейлинам.
Где обязанность, там и закон.
Г-н Карамзин неправ. Закон ограждается страхом наказания. Законы
нравственные, коих исполнение оставляется на произвол каждого, а нарушение
не почитается гражданским преступлением, не суть законы гражданские.
Но граф Шереметев...
Тиберий был в Иллирии, когда получил известие о болезни престарелого
Августа. Неизвестно, застал ли он его в живых. Первое злодеяние его
(замечает Тацит) было умерщвление Постумы Агриппы, внука Августова. Если в
самодержавном правлении убийство может быть извинено государственной
необходимостию, то Тиберий прав. Агриппа, родной внук Августа, имел право на
власть и нравился черни необычайною силою, дерзостью и даже простотою ума -
таковые люди всегда могут иметь большое число приверженцев - или сделаться
орудием хитрого мятежника.
Неизвестно, говорит Тацит, Тиберий или его мать Ливия убийство сие
приказали. Вероятно, Ливия - но и Тиберий не пощадил бы его.
Когда сенат просил дозволения нести тело Августа на место сожжения,
Тиберий позволил сие с насмешливой скромностию. Тиберий никогда не мешал
изъявлению подлости, хотя и притворялся иногда, будто бы негодовал на оную -
но и сие уже впоследствии. В начале же, решительный во всех своих действиях,
казался он запутанным и скрытным в одних отношениях своих к сенату.
Август, вторично испрашивая для Тиберия трибунства, точно ли в насмешку
и для невыгодного сравнения с самим собою хвалил наружность и нравы своего
пасынка и наследника?
В своем завещании из единой ли зависти советовал он не распространять
пределов империи, простиравшейся тогда от - до -
Тиберий отказывается от управления государства, но изъявляет готовность
принять на себя ту часть оного, которую на него возложат. Сквозь раболепство
Галла Азиния видит он его гордость и предприимчивость, негодует на Скавра,
нападает на Готерия, который подвергается опасности быть убиту воинами и
спасен просьбами Августы Ливии.
Тиберий не допускает, чтоб Ливия имела много почестей и влияния, не от
зависти, как думает Тацит.
Но увеличивает, вопреки мнению сената, число преторов, установленное
Августом (12 человек).
Первое действие Тибериевой власти есть уничтожение народных собраний на
Марсовом поле - следственно, и довершение уничтожения республики. Народ
ропщет. Сенат охотно соглашается (тень правления перенесена в сенат).
35. Германик, тщетно стараясь усмирить бунт легионов, хотел заколоться
в глазах воинов. Его удержали. Тогда один из них подал ему свой меч, говоря:
"Он вострее". Это показалось (говорит Тацит) слишком злобно и жестоко самым
яростным мятежникам.
По нашим понятиям, слово сие было бы только грубая насмешка; но
самоубийство так же было обыкновенно в древности, как поединок в наши
времена, и вряд ли бы мог Германик отказаться от сего предложения, когда бы
прочие не воспротивились. Мать Мессалины советует ей убиться. Мессалина в
нерешимости подносит нож то к горлу, то ко груди, и мать ее не удерживает.
Сенека не препятствует своей жене Паулине, решившейся последовать за ним, и
проч.
Предложение воина есть хладнокровный вызов, а не неуместная шутка.
52. Тиберий не мог доволен быть Германиком, оказавшим много слабости в
погашении бунта. Германик соглашается на требования мятежников, ограничивает
время службы, допущает самовольные казни, даже междоусобную битву. Блестящие
поражения неприятеля при Марсорских селениях не заглаживают столько явных
ошибок.
Тиберий в своей речи старается их прикрыть риторическими украшениями -
меньше хвалил Друза, но откровеннее и вернее. Счастливые обстоятельства
благоприятствовали Друзу, но сей оказал и много благоразумия, не склонился
на требования мятежников, сам казнил первых возмутителей, сам водворил
порядок.
53. Юлия, дочь Августа, славная своим распутством и ссылкой Овидия,
помешали вам исполнить мою волю?" Кречетников повторил свои прежние
оправдания. Екатерина, чувствуя его справедливость, но не желая признаться в
своей вспыльчивости, сказала ему с видом совершенно успокоенным: "Это дело
другое. Зачем же ты мне тотчас этого не сказал?"
(Слышал от гр. Вельгорского.)
Французские принцы имели большой успех при всех дворах, куда они
явились. Были, однако ж, с их стороны некоторые промахи: они сыпали деньги и
дорогие подарки; в Берлине старый принц Витгенштейн сказал Брессону, который
хвастался их расточительностью: "Mais, mon cher M-r Bresson, ce n'est pas
convenable du fout; vos princes sont de la Maison de Bourbon et non pas de
la maison Rotschild" {1}.
(Слышал от гр. Вельгорского.)
* * * Июнь 1836.
Голландская королева, женщина с умом замечательным и резким, сказала
принцу Орлеанскому на бале: "J'avais des projets hostiles pour vous". - "Et
quoi donc, madame?" - "Je voulais paraitre inondee de fleurs de lys". -
"Madame, - отвечал принц, - croyez que j'aurais donne tout mon sang pour
avoir le droit de porter cet embleme" {1}.
1836, июнь.
Генерал Раевский был насмешлив и желчен. Во время турецкой войны,
обедая у главнокомандующего графа Каменского, он заметил, что кондитор
вздумал выставить графский вензель на крылиях мельницы из сахара, и сказал
графу какую-то колкую шутку. В тот же день Раевский был выслан из главной
квартиры. Он сказывал мне, что Каменский был трус и не мог хладнокровно
слышать ядра; однако под какою-то крепостию он видел Каменского, вдавшегося
в опасность. Один из наших генералов, не пользующийся блистательной славою,
в 1812 году взял несколько пушек, брошенных неприятелем, и выманил себе за
то награждение. Встретясь с генералом Раевским и боясь его шуток, он, дабы
их предупредить, бросился было его обнимать; Раевский отступил и сказал ему
с улыбкою: "Кажется, ваше превосходительство принимаете меня за пушку без
прикрытия".
Раевский говорил об одном бедном майоре, жившем у него в управителях,
что он был заслуженный офицер, отставленный за отличия с мундиром без
штанов.
Будри, профессор французской словесности при Царскосельском лицее, был
родной брат Марату. Екатерина II переменила ему фамилию по просьбе его,
придав ему аристократическую частицу de, которую Будри тщательно сохранял.
Он был родом из Будри. Он очень уважал память своего брата и однажды в
классе, говоря о Робеспиере, сказал нам, как ни в чем не бывало: "С'est lui
qui sous main travailla l'esprit de Charlotte Corday et fit de cette fille
un second Ravaillac" {1}. Впрочем, Будри, несмотря на свое родство,
демократические мысли, замасленный жилет и вообще наружность, напоминавшую
якобинца, был на своих коротеньких ножках очень ловкий придворный.
Будри сказывал, что брат его был необыкновенно силен, несмотря на свою
худощавость и малый рост. Он рассказывал также многое о его добродушии,
любви к родственникам, еtс. еtс. В молодости его, чтоб отвадить брата от
развратных женщин, Марат повел его в гошпиталь, где показал ему ужасы
венерической болезни.
Дуров - брат той Дуровой, которая в 1807 году вошла в военную службу,
заслужила георгиевский крест и теперь издает свои записки. Брат в своем роде
не уступает в странности сестре. Я познакомился с ним на Кавказе в 1829 г.,
возвращаясь из Арзрума. Он лечился от какой-то удивительной болезни, вроде
каталепсии, и играл с утра до ночи в карты. Наконец он проигрался, и я довез
его до Москвы в моей коляске. Дуров помешан был на одном пункте: ему
непременно хотелось иметь сто тысяч рублей. Всевозможные способы достать их
были им придуманы и передуманы. Иногда ночью в дороге он будил меня
вопросом: "Александр Сергеевич! Александр Сергеевич! как бы, думаете вы,
достать мне сто тысяч?" Однажды сказал я ему, что на его месте, если уж сто
тысяч были необходимы для моего спокойствия и благополучия, то я бы их
украл. "Я об этом думал", - отвечал мне Дуров. "Ну что ж?" - "Мудрено; не у
всякого в кармане можно найти сто тысяч, а зарезать или обокрасть человека
за безделицу не хочу: у меня есть совесть". - "Ну, так украдьте полковую
казну". - "Я об этом думал". - "Что же?" - "Это можно бы сделать летом,
когда полк в лагере, а фура с казною стоит у палатки полкового командира.
Можно накинуть на дышло длинную веревку и припречь издали лошадь, а там на
ней и ускакать; часовой, увидя, что фура скачет без лошадей, вероятно,
испугается и не будет знать, что делать; в двух или трех верстах можно будет
разбить фуру, а с казною бежать. Но тут много также неудобства. Не знаете ли
вы иного способа?" - "Просите денег у государя". - "Я об этом думал". - "Что
же?" - "Я даже и просил". - "Как! безо всякого права?" - "Я с того и начал:
ваше величество! я никакого права не имею просить у вас то, что составило бы
счастие моей жизни; но, ваше величество, на милость образца нет, и так
далее". - "Что же вам отвечали?" - "Ничего". - "Это удивительно. Вы бы
обратились к Ротшильду". - "Я об этом думал". - "Что ж, за чем дело стало?"
- "Да видите ли: один способ выманить у Ротшильда сто тысяч было бы так
странно и так забавно написать ему просьбу, чтоб ему было весело, потом
рассказать анекдот, который стоил бы ста тысяч. Но сколько трудностей!.."
Словом, нельзя было придумать несообразности и нелепости, о которой бы Дуров
уже не подумал. Последний прожект его был выманить эти деньги у англичан,
подстрекнув их народное честолюбие и в надежде на их любовь к странностям.
Он хотел обратиться к ним с следующим sреесh: "Гг. англичане! я бился об
заклад об 10 000 рублей, что вы не откажетесь мне дать взаймы 100 000. Гг.
англичане! избавьте меня от проигрыша, на который навязался я в надежде на
ваше всему свету известное великодушие". Дуров просил меня похлопотать об
этом в Петербурге через английского посланника, а свой прожект высказал мне
не иначе, как взяв с меня честное слово не воспользоваться им. Он готов был
всегда биться об заклад, и о чем бы то ни было. Говорили ли о женщине, -
"хотите со мной биться об заклад, - прерывал Дуров, - что через три дня я
буду ее иметь?" Стреляли ли в цель из пистолета, - Дуров предлагал стать в
25 шагах и бился о 1000 р., что вы в него не попадете. Страсть его к
женщинам была также очень замечательна. Бывши городничим в Елабуге, влюбился
он в одну рыжую бабу, осужденную к кнуту, в ту самую минуту, как она была
уже привязана к столбу, а он по должности своей присутствовал при ее казни.
Он шепнул палачу, чтоб он ее поберег и не трогал ее прелестей, белых и
жирных, что и было исполнено; после чего Дуров жил несколько дней с
прекрасной каторжницей. Недавно получил я от него письмо; он пишет мне:
"История моя коротка: я женился, а денег все нет". Я отвечал ему: "Жалею,
что изо 100 000 способов достать 100 000 рублей ни один еще, видно, вам не
удался". 8 октября 1835
Некто князь X., возвратясь из Парижа в Москву, отличался
невоздержанностию языка и при всяком случае язвительно поносил Екатерину.
Императрица велела сказать ему через фельдмаршала графа Салтыкова, что за
таковые дерзости в Париже сажают в Бастилию, а у нас недавно резали язык,
что, не будучи от природы жестока, она для такого бездельника, каков X.,
нрав свой переменять не намерена, однако советует ему впредь быть
осторожнее.
У Крылова над диваном, где он обыкновенно сиживал, висела большая
картина в тяжелой раме. Кто-то ему дал заметить, что гвоздь, на который она
была повешена, непрочен и что картина когда-нибудь может сорваться и убить
его. "Нет, - отвечал Крылов, - угол рамы должен будет в таком случае
непременно описать косвенную линию и миновать мою голову".
Какой-то лорд, известный ленивец, для своего сына пародировал известное
изречение: "Не делай никогда сам то, что можешь заставить сделать через
другого". N, известный эгоист, прибавил: "Не делай никогда для другого то,
что можешь сделать для себя".
Никто так не умел сердить Сумарокова, как Барков. Сумароков очень
уважал Баркова как ученого и острого критика и всегда требовал его мнения
касательно своих сочинений. Барков, который обыкновенно его не баловал,
пришел однажды к Сумарокову: "Сумароков великий человек, Сумароков первый
русский стихотворец!" - сказал он ему. Обрадованный Сумароков велел тотчас
подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя,
сказал он ему: "Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский
стихотворец - я, второй Ломоносов, а ты только что третий". Сумароков чуть
его не зарезал.
О Потемкине
Потемкину доложили однажды, что некто граф Морелли, житель Флоренции,
превосходно играет на скрыпке. Потемкину захотелось его послушать; он
приказал его выписать. Один из адъютантов отправился курьером в Италию,
явился к графу М., объявил ему приказ светлейшего и предложил тот же час
садиться в его тележку и скакать в Россию. Благородный виртуоз взбесился и
послал к черту и Потемкина и курьера с его тележкою. Делать было нечего. Но
как явиться к князю, не исполнив его приказания! Догадливый адъютант отыскал
какого-то скрыпача, бедняка не без таланта, и легко уговорил его назваться
графом М. и ехать в Россию. Его привезли и представили Потемкину, который
остался доволен его игрою. Он принят был потом в службу под именем графа М.
и дослужился до полковничьего чина.
Один из адъютантов Потемкина, живший в Москве и считавшийся в отпуску,
получает приказ явиться; родственники засуетились, не знают, чему приписать
требование светлейшего. Одни боятся незапной милости, другие видят
неожиданное счастие. Молодого человека снаряжают наскоро в путь. Он
отправляется из Москвы, скачет день и ночь и приезжает в лагерь светлейшего.
Об нем тотчас докладывают. Потемкин приказывает ему явиться. Адъютант с
трепетом входит в его палатку и находит Потемкина в постеле, со святцами в
руках. Вот их разговор:
Потемкин. Ты, братец, мой адъютант такой-то?
Адъютант. Точно так, ваша светлость.
Потемкин. Правда ли, что ты святцы знаешь наизусть?
Адъютант. Точно так.
Потемкин (смотря в святцы). Какого же святого празднуют 18 мая?
Адъютант. Мученика Федота, ваша светлость.
Потемкин. Так. А 29 сентября?
Адъютант. Преподобного Кириака.
Потемкин. Точно. А 5 февраля?
Адъютант. Мученицы Агафьи.
Потемкин (закрывая святцы). Ну, поезжай же себе домой.
Потемкин, встречаясь с Шишковским, обыкновенно говаривал ему: "Что,
Степан Иванович, каково кнутобойничаешь?" На что Шишковский отвечал всегда с
низким поклоном: "Помаленьку, ваша светлость!"
N. N., вышедший из певчих в действительные статские советники, был
недоволен обхождением князя Потемкина. "Хиба вин не тямит того, - говорил он
на своем наречии, - що я такий еднорал, як вин сам". Это пересказали
Потемкину, который сказал ему при первой встрече: "Что ты врешь? какой ты
генерал? Ты генерал-бас".
Однажды Потемкин, недовольный запорожцами, сказал одному из них:
"Знаете ли вы, хохлачи, что у меня в Николаеве строится такая колокольня,
что как станут на ней звонить, так в Сече будет слышно?" - "То не диво, -
отвечал запорожец, - у нас в Запорозцине е такие кабзары, що як заграють, то
аже у Петербурси затанцують".
Князь Потемкин во время очаковского похода влюблен был в графиню ***.
Добившись свидания и находясь с нею наедине в своей ставке, он вдруг дернул
за звонок, и пушки кругом всего лагеря загремели. Муж графини ***, человек
острый и безнравственный, узнав о причине пальбы, сказал, пожимая плечами:
"Экое кири куку!"
Когда Потемкин вошел в силу, он вспомнил об одном из своих деревенских
приятелей и написал ему следующие стишки:
Любезный друг,
Коль тебе досуг,
Приезжай ко мне;
Коли не так,
. . . . . . . . . . . . . . .
Лежи в . . . .
Любезный друг поспешил приехать на ласковое приглашение.
12 августа 1835. - Вы слыхали про Ветошкина? Это удивительно, что никто
его не знает. Надобно вам сказать, что Торжок был в то время деревушка;
государыня сделала из него порядочный городок. Жители торговали (не знаю,
как это сказать: ils faisaient le commerce des grains) крупами, что ли - и
привозили на барках, не помню куда. Вот этот Ветошкин был приказчиком на
этих барках. Он был раскольник. Однажды он является к митрополиту и просит
его объяснить ему догматы православия. Митрополит отвечал ему, что для того
нужно быть ученым, знать по-гречески, по-еврейски и бог ведает что еще.
Ветошкин уходит от него и через два года является опять. Вообразите, что в
это время успел он выучиться всему этому. Он отрекся от своего раскола и
принял истинную веру. В городе только что про него и говорили. Я жила тогда
на Мойке, дверь об дверь с графом А. С. Строгановым. Ромм жил у них в
учителях, - тот самый, что подписал потом определение... Он очень был умный
человек, c'etait une forte tete, un grand raisonneur, il vous eut rendu
claire l'Apocalypse {1}. - Он у меня был каждый день с своим питомцем. Я ему
рассказываю про Ветошкина. - Madame, c'est impossible. - Mon cher m-r Romme,
je vous repete ce que tout le monde me dit. Au reste si vous etes curieux de
savoir ce qu'il en est vous pouvez voir Ветошкин chez le prince Potemkine,
il y vient tous les jours. - Madame, je n'y manquerai pas {2}. Ромм
отправился к Потемкину и увиделся с Ветошкиным. Он приходит ко мне. - Eh
bien, m-r? - Madame, je n'en reviens pas: c'est que veritablement c'est un
savant {3}. Мне очень хотелось встретить Ветошкина. Ив. Ив. Шувалов доставил
мне случай увидеть его в своем доме. Я застала там двух молодых
раскольников, с которыми Ветошкин имел une controverse (прение). Ветошкин
был щедушный мужчина лет 35. Прение их очень меня занимало. После того за
ужином я сидела против Ветошкина. Я спросила его, каким образом добился он
учености. "Сначала было трудно, отвечал он, а потом все легче да легче.
Книги доставляли мне добрые люди, граф Никита Иванович да князь Григорий
Александрович". - "Вам, думаю, скучно в Торжке?" - "Нет, сударыня, я живу с
моими родителями и целый день занят книгами". Потемкин, страстный ко всему
необыкновенному, наконец так полюбил Ветошкина, что не мог с ним расстаться.
Он взял его с собою в Молдавию, где Ветошкин занемог тамошней лихорадкою и
умер почти в одно время с князем. - Очень странный человек этот Ветошкин.
12 августа. - Это было перед самым Петровым днем; мы ехали в
Знаменское, - матушка, сестра Елисавета Кириловна, я - в одной карете,
батюшка с Василий Ивановичем - в другой. На дороге останавливает нас курьер
из кабинета, подходит к каретам и объявляет, что государь приказал звать нас
в Петергоф. Батюшка велел было ехать, а Василий Иванович сказал ему: "Полно,
не слушайся; знаю, что такое. Государь сказал, что он когда-нибудь пошлет за
дамами, чтоб они явились во дворец, как их застанут, хоть в одних рубашках.
И охота ему проказить накануне праздника!" Но курьер попросил батюшку выйти
на минуту. Они поговорили - и батюшка велел тотчас ехать в Петергоф.
Подъезжаем ко дворцу; нас не пускают, часовой сунул к нам в окошко пистолет
или что-то эдакое. Я испугалась и начала плакать и кричать. Отец мне сказал:
"Полно, перестань; что за глупость", и потом, оборотясь к часовому: "Мы
приехали по приказанию государя". - "Извольте ж идти в караульню". - Батюшка
пошел, а нас отправил к ***, который жил в домиках. Нас приняли. Часа через
два приходят от батюшки просить нас в Monplaisir. Мы поехали; матушка в
спальнем платье, как была. Приезжаем в Monplaisir; видим множество дам,
разряженных, en robe de cour {4}. А государь с шляпою набекрень и ужасно
сердитый. Увидя государя, я испугалась, села на пол и закричала: "Ни за что
не пойду на галеру". Насилу меня уговорили. Миних был с нами. Мы приехали в
Кронштадт. Государь первый вышел на берег; все дамы за ним. Матушка с нами
осталась на галере (мы не принадлежали той партии). Графиня Анна Карловна
Воронцова обещала прислать за нами шлюпку. Вместо шлюпки через несколько
минут видим государя и всю его компанию, бегут назад - все опять на галеру -
кричат, что сейчас станут нас бомбардировать. Государь ушел a fond de cale
{5} с графиней Лизаветой Романовной; а Миних, как ни в чем не бывало,
разговаривает с дамами, leur faisant la cour {6}. Мы приехали в Ораниенбаум.
Государь пошел в крепость (?), а мы во дворец. На другой день зовут нас к
обедне. Мы знали уже все. Государь был очень жалок. На ектинье его еще
поминали. Мы с ним простились. Он дал матушке траурную свою карету с
короною. Мы поехали в ней. В Петербурге народ принял нас за императрицу и
кричал ура. На другой день государыня привезла матушке ленту.
12 августа. - Потемкин очень меня любил; не знаю, чего бы он для меня
не сделал. У Машеньки была une maitresse de clavecin {7}. Раз она мне
говорит: Madame, je ne puis rester a Petersbourg. - Pourquoi ca? - Pendant
l'hiver je puis donner des lecons, mais en ete tout le monde est a la
campagne et je ne suis pas en etat de payer un equipage, ou bien de rester
oisive. - Mademoiselle, vous ne partirez pas; il faut arranger cela de
maniere ou d'autre {8}. Приезжает ко мне Потемкин. Я говорю ему: "Как ты
хочешь, Потемкин, а мамзель мою пристрой куда-нибудь". - "Ах, моя голубушка,
сердечно рад, да что для нее сделать, право не знаю". Что же? через
несколько дней приписали мою мамзель к какому-то полку и дали ей жалования.
Нынче этого сделать уж нельзя.
Orloff etait mal eleve et avait un tres mauvais ton {9}. Однажды у
государыни сказал он при нас: по одежке дери ножки. Je trouvai cette
expression bien triviale et bien inconvenante. C'etait un homme d'esprit et
depuis je crois qu'il s'est forme. Il avait l'air d'un brigand avec sa
balafre {10}.
Потемкин, сидя у меня, сказал мне однажды: "Наталья Кириловна, хочешь
ты земли?" - "Какие земли?" - "У меня там есть, в Крыму". - "Зачем мне брать
у тебя земли, к какой стати?" - "Разумеется, государыня подарит, а я только
ей скажу". - "Сделай одолжение". - Я поговорила об этом с Тамарой, который
мне сказал: "Спросите у князя планы, а я вам выберу земли". Так и сделалось.
Проходит год; мне приносят 80 рублей. "Откуда, батюшки?" - "С ваших новых
земель, - там ходят стада, и за это вот вам деньги". - "Спасибо, батюшки".
Проходит еще год, другой. Тамара говорит мне: "Что же вы не думаете о
заселении ваших земель? Десять лет пройдут, так худо будет; вы заплотите
большой штраф". - "Да что же мне делать?" - "Напишите вашему батюшке письмо,
он не откажет вам дать крестьян на заселение". Я так и сделала; батюшка
пожаловал мне 300 душ. Я их поселила; на другой год они все разбежались, не
знаю отчего. В то время Кочубей сватался за Машу. Я ему и сказала: "Кочубей,
возьми, пожалуйста, мои крымские земли, мне с ними только что хлопоты". Что
же? Эти земли давали после Кочубею 50 000 доходу. Я очень была рада.
Потемкин приехал со мною проститься. Я сказала ему: "Ты не поверишь,
как я о тебе грущу". - "А что такое?" - "Не знаю, куда мне будет тебя
девать". - "Как так?" - "Ты моложе государыни, ты ее переживешь; что тогда
из тебя будет? Я знаю тебя, как свои руки: ты никогда не согласишься быть
вторым человеком". Потемкин задумался и сказал: "Не беспокойся; я умру
прежде государыни; я умру скоро". И предчувствие его сбылось. Уж я больше
его не видала.
Orloff etait regicide dans l'ame, c'etait comme une mauvaise habitude
{11}. Я встретилась с ним в Дрездене, в загородном саду. Он сел подле меня
на лавочке. Мы разговорились о Павле I. "Что за урод? Как это его терпят?" -
"Ах, батюшка, да что же ты прикажешь делать? ведь не задушить же его?" - "А
почему же нет, матушка?" - "Как! и ты согласился бы, чтобы дочь твоя Анна
Алексеевна вмешалась в это дело?" - "Не только согласился бы, а был бы очень
тому рад". Вот каков был человек!
Я была очень смешлива; государь, который часто езжал к матушке, бывало,
нарочно меня смешил разными гримасами; он не похож был на государя.
Государь (Петр III) однажды объявил, что будет в нашем доме церемония в
сенях. У него был арап Нарцисс; этот арап Нарцисс подрался на улице с
палачом, и государь хотел снять с него бесчестие (il voulait le
rehabiliter). Привели арапа к нам в сени, принесли знамена и прикрыли его
ими. Тем и дело кончилось.
Царевича Алексея Петровича положено было отравить ядом. Денщик Петра
Первого Ведель заказал оный аптекарю Беру. В назначенный день он прибежал за
ним, но аптекарь, узнав, для чего требуется яд, разбил склянку об пол.
Денщик взял на себя убиение царевича и вонзил ему тесак в сердце (все это
мало правдоподобно); как бы то ни было, употребленный в сем деле денщик был
отправлен в дальную деревню, в Смоленскую губернию. Там женился он на бедной
дворянке из роду, кажется, Энгельгардовых. Семейство сие долго томилось в
бедности и неизвестности. В последствии времени Ведель умер, оставя вдову и
трех дочерей. Об них напомнили императрице Елисавете. Она не знала, под
каким предлогом вытребовать ко двору молодых Ведель. Князь Одоевский выдумал
сказку о богородице, будто бы явившейся к умирающей матери и приказавшей ей
надеяться на ее милость. Девицы призваны были ко двору и приняты на ноге
фрейлин. Они вышли замуж уже при Екатерине; одна за Панина, другая за
Чернышева (Анна Родионовна, умершая в прошлом 1830 году), третья не помню за
кем.
При Елисавете было всего три фрейлины. При восшествии Екатерины сделали
новых шесть - вот по какому случаю. Она, не зная, как благодарить шестерых
заговорщиков, возведших ее на престол, заказала шесть вензелей с тем, чтоб
повесить их на шею шестерых избранных. Но Никита Панин отсоветовал ей сие,
говоря: "Это будет вывеска". Императрица отменила свое намерение и отдала
вензеля фрейлинам.
Где обязанность, там и закон.
Г-н Карамзин неправ. Закон ограждается страхом наказания. Законы
нравственные, коих исполнение оставляется на произвол каждого, а нарушение
не почитается гражданским преступлением, не суть законы гражданские.
Но граф Шереметев...
Тиберий был в Иллирии, когда получил известие о болезни престарелого
Августа. Неизвестно, застал ли он его в живых. Первое злодеяние его
(замечает Тацит) было умерщвление Постумы Агриппы, внука Августова. Если в
самодержавном правлении убийство может быть извинено государственной
необходимостию, то Тиберий прав. Агриппа, родной внук Августа, имел право на
власть и нравился черни необычайною силою, дерзостью и даже простотою ума -
таковые люди всегда могут иметь большое число приверженцев - или сделаться
орудием хитрого мятежника.
Неизвестно, говорит Тацит, Тиберий или его мать Ливия убийство сие
приказали. Вероятно, Ливия - но и Тиберий не пощадил бы его.
Когда сенат просил дозволения нести тело Августа на место сожжения,
Тиберий позволил сие с насмешливой скромностию. Тиберий никогда не мешал
изъявлению подлости, хотя и притворялся иногда, будто бы негодовал на оную -
но и сие уже впоследствии. В начале же, решительный во всех своих действиях,
казался он запутанным и скрытным в одних отношениях своих к сенату.
Август, вторично испрашивая для Тиберия трибунства, точно ли в насмешку
и для невыгодного сравнения с самим собою хвалил наружность и нравы своего
пасынка и наследника?
В своем завещании из единой ли зависти советовал он не распространять
пределов империи, простиравшейся тогда от - до -
Тиберий отказывается от управления государства, но изъявляет готовность
принять на себя ту часть оного, которую на него возложат. Сквозь раболепство
Галла Азиния видит он его гордость и предприимчивость, негодует на Скавра,
нападает на Готерия, который подвергается опасности быть убиту воинами и
спасен просьбами Августы Ливии.
Тиберий не допускает, чтоб Ливия имела много почестей и влияния, не от
зависти, как думает Тацит.
Но увеличивает, вопреки мнению сената, число преторов, установленное
Августом (12 человек).
Первое действие Тибериевой власти есть уничтожение народных собраний на
Марсовом поле - следственно, и довершение уничтожения республики. Народ
ропщет. Сенат охотно соглашается (тень правления перенесена в сенат).
35. Германик, тщетно стараясь усмирить бунт легионов, хотел заколоться
в глазах воинов. Его удержали. Тогда один из них подал ему свой меч, говоря:
"Он вострее". Это показалось (говорит Тацит) слишком злобно и жестоко самым
яростным мятежникам.
По нашим понятиям, слово сие было бы только грубая насмешка; но
самоубийство так же было обыкновенно в древности, как поединок в наши
времена, и вряд ли бы мог Германик отказаться от сего предложения, когда бы
прочие не воспротивились. Мать Мессалины советует ей убиться. Мессалина в
нерешимости подносит нож то к горлу, то ко груди, и мать ее не удерживает.
Сенека не препятствует своей жене Паулине, решившейся последовать за ним, и
проч.
Предложение воина есть хладнокровный вызов, а не неуместная шутка.
52. Тиберий не мог доволен быть Германиком, оказавшим много слабости в
погашении бунта. Германик соглашается на требования мятежников, ограничивает
время службы, допущает самовольные казни, даже междоусобную битву. Блестящие
поражения неприятеля при Марсорских селениях не заглаживают столько явных
ошибок.
Тиберий в своей речи старается их прикрыть риторическими украшениями -
меньше хвалил Друза, но откровеннее и вернее. Счастливые обстоятельства
благоприятствовали Друзу, но сей оказал и много благоразумия, не склонился
на требования мятежников, сам казнил первых возмутителей, сам водворил
порядок.
53. Юлия, дочь Августа, славная своим распутством и ссылкой Овидия,