Страница:
рекруты, громко роптали и готовы были сдаться; молодые офицеры, не бывавшие
в огне, не умели их ободрить. Гренадеры, отправленные на подводах из
Симбирска при поручике Карташове, ехали с такой оплошностию, что даже ружья
не были у них заряжены и каждый спал в своих санях. Они сдались с четырех
первых выстрелов, услышанных Каром поутру из деревни Юзеевой.
Кар потерял вдруг свою самонадеянность. С донесением о своем уроне он
представил Военной коллегии, что для поражения Пугачева нужны не слабые
отряды, а целые полки, надежная конница и сильная артиллерия. Он немедленно
послал повеление полковнику Чернышеву не выступать из Переволоцкой и
стараться в ней укрепиться в ожидании дальнейших распоряжений. Но посланный
к Чернышеву не мог уже его догнать.
11 ноября Чернышев выступил из Переволоцкой и 13-го в ночь прибыл в
Чернореченскую. Тут он получил от двух илецких казаков, приведенных
сакмарским атаманом, известие о разбитии Кара и о взятии ста семидесяти
гренадер. В истине последнего показания Чернышев не мог усомниться:
гренадеры были отправлены им самим из Симбирска, где они находились при
отводе рекрут. Он не знал, на что решиться: отступить ли к Переволоцкой или
спешить к Оренбургу, куда накануне отправил он донесение о своем
приближении. В сие время явились к нему пять казаков и один солдат, которые,
как уверяли, бежали из Пугачевского стана. Между ими находился казацкий
сотник и депутат 19 Падуров. Он уверил Чернышева в своем усердии, представя
в доказательство свою депутатскую медаль, и советовал немедленно идти к
Оренбургу, вызываясь провести его безопасными местами. Чернышев ему поверил
и в тот же час, без барабанного бою, выступил из Чернореченской. Падуров вел
его горами, уверяя, что передовые караулы Пугачева далеки и что если на
рассвете они его и увидят, то опасность уже минуется и он беспрепятственно
успеет вступить в Оренбург. Утром Чернышев пришел к Сакмаре и при урочище
Маяке, в пяти верстах от Оренбурга, начал переправляться по льду. С ним было
тысяча пятьсот солдат и казаков, пятьсот калмыков и двенадцать пушек.
Капитан Ружевский переправился первый с артиллерией и легким войском; он
тотчас, взяв с собой трех казаков, отправился в Оренбург и явился к
губернатору с известием о прибытии Чернышева. - В самое сие время в
Оренбурге услышали пушечную пальбу, которая через четверть часа и умолкла...
Несколько времени спустя Рейнсдорп получил известие, что весь отряд
Чернышева взят и ведется в лагерь Пугачева.
Чернышев был обманут Падуровым, который привел его прямо к Пугачеву.
Мятежники вдруг на него бросились и овладели артиллерией. Казаки и калмыки
изменили. Пехота, утомленная стужею, голодом и ночным переходом, не могла
супротивляться. Все было захвачено. Пугачев повесил Чернышева, тридцать
шесть офицеров, одну прапорщицу и калмыцкого полковника 20, оставшегося
верным своему несчастному начальнику.
В то же самое время бригадир Корф вступал в Оренбург с двумя тысячами
четырьмястами человек войска и с двадцатью орудиями. Пугачев напал и на
него, но был отражен городскими казаками.
Оренбургское начальство казалось обезумленным от ужаса. 14 ноября
Рейнсдорп, не подав накануне никакой помощи отряду несчастного Чернышева,
вздумал сделать сильную вылазку. Все войско, бывшее в городе (включая тут же
и вновь прибывший отряд), было выведено в поле под предводительством
обер-коменданта. Бунтовщики, верные своей системе, сражались издали и
врассыпную, производя беспрестанный огонь из многочисленных своих орудий.
Изнуренная городская конница не могла иметь и надежды на успех. Валленштерн
принужден был составить карре и отступить, потеряв тридцать два человека 21.
В тот же день майор Варнстед, отряженный Каром на Ново-Московскую дорогу,
встречен был сильным отрядом Пугачева и поспешно отступил, потеряв до
двухсот человек убитыми.
Получив известие о взятии Чернышева, Кар совершенно упал духом и думал
уже не о победе над презренным бунтовщиком, но о собственной безопасности.
Он донес обо всем Военной коллегии, самовольно отказался от начальства, под
предлогом болезни, дал несколько умных советов насчет образа действий
противу Пугачева и, оставя свое войско на попечение Фрейману, уехал в
Москву, где появление его произвело общий ропот. Императрица строгим указом
повелела его исключить из службы. С того времени жил он в своей деревне, где
и умер в начале царствования Александра.
Императрица видела необходимость взять сильные меры противу
возрастающего зла. Она искала надежного военачальника в преемники бежавшему
Кару и выбрала генерал-аншефа Бибикова. - Александр Ильич Бибиков
принадлежит к числу замечательнейших лиц екатерининских времен, столь
богатых людьми знаменитыми. В молодых еще летах он успел уже отличиться на
поприще войны и гражданственности. Он служил с честию в Семилетнюю войну и
обратил на себя внимание Фридриха Великого. Важные препоручения были на него
возлагаемы: в 1763 году послан он был в Казань для усмирения взбунтовавшихся
заводских крестьян. Твердостию и благоразумною кротостию вскоре восстановил
он порядок. В 1766 году, когда составлялась Комиссия нового уложения, он
председательствовал в Костроме на выборах; сам был избран депутатом и потом
назначен в предводители всего собрания. В 1771 году он назначен был на место
генерал-поручика Веймарна главнокомандующим в Польшу, где в скором времени
успел не только устроить упущенные дела, но и приобрести любовь и
доверенность побежденных.
В эпоху, нами описываемую, находился он в Петербурге. Сдав недавно
главное начальство над завоеванной Польшею генерал-поручику Романиусу, он
готовился ехать в Турцию служить при графе Румянцове. Бибиков был холодно
принят императрицею, дотоле всегда к нему благосклонной. Может быть, она
была недовольна нескромными словами, вынужденными у него досадою; ибо
усердный на деле и душою преданный государыне, Бибиков был брюзглив и смел в
своих суждениях. Но Екатерина умела властвовать над своими предубеждениями.
Она подошла к нему на придворном бале с прежней ласковой улыбкою и,
милостиво с ним разговаривая, объявила ему новое его назначение. Бибиков
отвечал, что он посвятил себя на службу отечеству, и тут же привел слова
простонародной песни, применив их к своему положению: Сарафан ли мой,
дорогой сарафан!
Везде ты, сарафан, пригожаешься;
А не надо, сарафан, и под лавкою лежишь.
Он безоговорочно принял на себя многотрудную должность и 9 декабря
отправился из Петербурга.
Приехав в Москву, Бибиков нашел старую столицу в страхе и унынии.
Жители, недавние свидетели бунта и чумы, трепетали в ожидании нового
бедствия. Множество дворян бежало в Москву из губерний, уже разоряемых
Пугачевым или угрожаемых возмущением. Холопья, ими навезенные, распускали по
площади вести о вольности и о истреблении господ. Многочисленная московская
чернь, пьянствуя и шатаясь по улицам, с явным нетерпением ожидала Пугачева.
Жители приняли Бибикова с восторгом, доказывавшим, в какой опасности
полагали себя. Он оставил Москву, спеша оправдать ее надежды.
1 См. Приложения, I.
2 Журнал осаде, веденный в губернаторской канцелярии, помещен в
любопытной рукописи академика Рычкова. Читатель найдет ее в Приложении. Я
имел в руках три списка, доставленные мне гг. Спасским, Языковым и
Лажечниковым.
3 Билов выступил из Оренбурга 24 сентября. В этот день губернатор давал
у себя бал. Весть о Пугачеве разошлась на бале.
4 Сержант сей назывался Иван Костицын. Участь его неизвестна. Его
допрашивал подполковник В. Могутов.
5 См. Приложения, III.
6 В донесении Малыковской земской конторы сказано о Пугачеве: оказался
подозрителен, бит кнутом. См. в Примечаниях на II главу, примечание 2.
7 Падуров, в последствии времени повешенный, писал Мартемьяну Бородину,
увещевая его покориться Пугачеву: "А ныне вы называете его (Самозванца)
донским казаком Емельяном Пугачевым и якобы у него ноздри рваные и
клейменый. А по усмотрению моему, у него тех признаков не имеется".
8 По совету одного из чиновников (говорит Рычков).
9 Меновой двор, на котором с азиатскими народами чрез все лето до самой
осени торг и мена производятся, построен на степной стороне реки Яика, в
виду из города, расстоянием от берега версты с две; ближе строить его было
невозможно, потому что прилегло все место низменное и водопоемное. В нем
находится пограничная таможня; лавок вокруг всего двора 246 да анбаров 140.
Внутри же построен особый двор для азиатских купцов с 98 лавками и 8
анбарами. В 1762 году полавочных денег взималось 4854 рубля. Меновой двор
укреплен батареями. (Топография Оренбургской губернии.)
10 Der klaglichste Zustand des Orenburgischen Gouvernements ist weit
kritischer als ich Ihn beschreiben kann, eine regulare feindliche Armee von
zehntausend Mann wurde mich nicht in Schrecken setzen, allein ein Verrater
mit 3000 32. Rebellen macht ganz Orenburg zittern... Meine aus 1200 Mann
bestehende Garnison ist noch das einzige Komando worauf ich mich verlasse,
durch die Gnade des H öchsten haben wir 12 Spions aufgefangen etc 33.
(Письмо Рейнсдорпа к гр. Чернышеву от 9 октября 1773.)
11 Бердская казачья слобода, при реке Сакмаре. Она обнесена была
оплотом и рогатками. По углам были батареи. Дворов в ней было до двухсот.
Жалованных казаков считалось до ста. Они имели своего атамана и особых
старшин.
12 В городе убито 7 человек, в том числе одна баба, шедшая за водой.
13 В другой раз Пугачев, пьяный, лежа в кибитке, во время бури сбился с
дороги и въехал в оренбургские ворота. Часовые его окликали. Казак Федулев,
правивший лошадьми, молча поворотил и успел ускакать. Федулев, недавно
умерший, был один из казаков, предавших самозванца в руки правительства.
14 Слышано мною от самого Дмитрия Денисовича Пьянова, доныне
здравствующего в Уральске.
15 Кажется, Пугачев и его сообщники не полагали важности в этой
пародии. Они в шутку называли также Бердскую слободу - Москвою, деревню
Каргале - Петербургом, а Сакмарский городок - Киевом.
16 Так пишет Кар в письме к графу Чернышеву от 11 ноября 1773.
17 Овзяно-Петровский завод принадлежал купцу Твердышеву, человеку
предприимчивому и смышленому. Твердышев нажил свое огромное имение в течение
семи лет. Потомки его наследников суть доныне одни из богатейших людей в
России.
18 Деревня Юзеева во 120 верстах от Оренбурга.
19 То есть депутат в Комиссии составления Нового уложения. Депутатов
было 652 человека. Им розданы были, для ношения в петлице, на золотой
цепочке золотые овальные медали с изображением на одной стороне вензелевого
е. и. в. имени, а на другой пирамиды, увенчанной императорскою короною, с
надписью: Блаженство каждого и всех; а внизу: 1766 год, декабря 14 день.
20 Из сего калмыцкого полковника сделали капитана Калмыкова.
21 При сем сражении пойман был один из первых зачинщиков бунта, Данила
Шелудяков. Старый наездник принял оренбургских казаков за своих и подскакал
к ним с повелениями. Казак схватил его за ворот; Пугачев, некогда живший у
него в работниках, любил его и звал своим отцом. На другой день, не нашед
его между убитыми, многие подъезжали к городу и требовали его выдачи. Дня
через два, перед светом, три человека подъехали к городскому валу и
требовали опять Шелудякова. Им отвечали: приведите к нам и сына его
(Пугачева), и обещали за то 500 рублей награждения. Они отъехали молча.
Шелудяков был пытан и умер дней через пять.
Действия мятежников. - Майор Заев. - Взятие Ильинской крепости. -
Смерть Камешкова и Воронова. - Состояние Оренбурга. - Осада Яицкого городка.
- Сражение под Бердою. - Бибиков в Казани. - Екатерина II, помещица
казанская. - Мнение Европы. - Вольтер. - Указ о доме и семействе Пугачева.
Разбитие Кара и Фреймана, погибель Чернышева и неудачные вылазки
Валленштерна и Корфа увеличили в мятежниках дерзость и самонадеянность. Они
кинулись во все стороны, разоряя селения, города, возмущая народ, и нигде не
находили супротивления. Торнов с шестьюстами человек взбунтовал и ограбил
всю Нагайбацкую область. Чика между тем подступил под Уфу с десятитысячным
отрядом и осадил ее в конце ноября. Город не имел укреплений подобных
оренбургским; однако ж комендант Мясоедов и дворяне, искавшие в нем убежища,
решились обороняться. Чика, не отваживаясь на сильные нападения, остановился
в селе Чесноковке в десяти верстах от Уфы, взбунтовал окрестные деревни,
большею частию башкирские, и отрезал город от всякого сообщения. Ульянов,
Давыдов и Белобородов действовали между Уфою и Казанью. Между тем Пугачев
послал Хлопушу с пятьюстами человек и шестью пушками взять крепости
Ильинскую и Верхне-Озерную, к востоку от Оренбурга. Для защиты сей стороны
отряжен был сибирским губернатором Чичериным генерал-поручик Декалонг и
генерал-майор Станиславский 1. Первый прикрывал границы сибирские; последний
находился в Орской 2 крепости, действуя нерешительно, теряя бодрость при
малейшей опасности и под различными предлогами отказываясь от исполнения
своего долга.
Хлопуша взял Ильинскую, на приступе заколов коменданта, поручика
Лопатина; но пощадил офицеров и не разорил даже крепости. Он пошел на
Верхне-Озерную. Комендант, подполковник Демарин, отразил его нападение.
Узнав о том, Пугачев сам поспешил на помощь Хлопуше и, соединясь с ним 26
ноября утром, подступил тот же час к крепости. Целый день пальба не
умолкала. Несколько раз мятежники, спешась, ударяли в копья, но всегда были
опрокинуты. Вечером Пугачев отступил в башкирскую деревню, за двенадцать
верст от Верхне-Озерной. Тут узнал он, что с Сибирской линии идут к
Ильинской три роты, отряженные генерал-майором Станиславским. Он пошел
пресечь им дорогу.
Майор Заев, начальствовавший сим отрядом, успел, однако, занять
Ильинскую (27 ноября). Крепость, оставленная Хлопушею, не была им выжжена.
Жители не были выведены. Между ими находилось несколько пленных
конфедератов. Стены и некоторые избы были повреждены. Войско все было взято,
кроме одного сержанта и раненого офицера. Анбар был отворен. Несколько
четвертей муки и сухарей валялись на дворе. Одна пушка брошена была в
воротах. Заев наскоро сделал некоторые распоряжения, расставил по трем
бастионам три пушки, бывшие в его отряде (на четвертый недостало); также
учредил караулы и разъезды и стал ожидать неприятеля.
На другой день в сумерки Пугачев явился перед крепостью. Мятежники
приблизились и, разъезжая около ее, кричали часовым: "Не стреляйте и
выходите вон: здесь государь". По них выстрелили из пушки. Убило ядром одну
лошадь. Мятежники скрылись и через час показались из-за горы, скача
врассыпную под предводительством самого Пугачева. Их отогнали пушками.
Солдаты и пленные поляки (особливо последние) с жаром просились на вылазку,
но Заев не согласился, опасаясь от них измены. "Оставайтесь здесь и
защищайтесь, - сказал он им, - а я от генерала выходить на вылазку повеления
не имею".
29-го Пугачев подступил опять, везя две пушки на санях и перед ними
подвигая несколько возов сена. Он кинулся к бастиону, на котором не было
пушки. Заев поспешил поставить там две, но прежде, нежели успели их
перетащить, мятежники разбили ядрами деревянный бастион, спешась бросились и
доломали его и с обычным воплем ворвались в крепость. Солдаты расстроились и
побежали. Заев, почти все офицеры и двести рядовых были убиты. Остальных
погнали в ближнюю татарскую деревню. Пленные солдаты приведены были против
заряженной пушки. Пугачев, в красном казацком платье, приехал верхом в
сопровождении Хлопуши. При его появлении солдаты поставлены были на колени.
Он сказал им: "Прощает вас бог и я, ваш государь Петр III, император.
Вставайте!". Потом велел оборотить пушку и выпалить в степь. Ему представили
капитана Камешкова и прапорщика Воронова. История должна сохранить сии
смиренные имена. "Зачем вы шли на меня, на вашего государя?" - спросил
победитель. - "Ты нам не государь, - отвечали пленники, - у нас в России
государыня императрица Екатерина Алексеевна и государь цесаревич Павел
Петрович, а ты вор и самозванец". Они тут же были повешены. - Потом привели
капитана Башарина. Пугачев, не сказав уже ему ни слова, велел было вешать и
его. Но взятые в плен солдаты стали за него просить. "Коли он был до вас
добр, - сказал самозванец, - то я его прощаю". И велел его так же, как и
солдат, остричь по-казацки, а раненых отвезти в крепость. Казаки, бывшие в
отряде, были приняты мятежниками, как товарищи. На вопрос, зачем они тотчас
не присоединились к осаждающим, они отвечали, что боялись солдат.
От Ильинской Пугачев опять обратился к Верхне-Озерной. Ему непременно
хотелось ее взять, тем более что в ней находилась жена бригадира Корфа. Он
грозился ее повесить, злобясь на ее мужа, который думал обмануть его лживыми
переговорами 3.
30 ноября он снова окружил крепость и целый день стрелял по ней из
пушек, покушаясь на приступ то с той, то с другой стороны. Демарин, для
ободрения своих, целый день стоял на валу, сам заряжая пушку. Пугачев
отступил и хотел идти противу Станиславского, но, перехватив оренбургскую
почту, раздумал и возвратился в Бердскую слободу.
Во время его отсутствия Рейнсдорп хотел сделать вылазку, и 30-го,
ночью, войско выступило было из городу; но лошади, изнуренные бескормицей,
падали и дохли под тяжестью артиллерии, а несколько казаков бежало.
Валленштерн принужден был возвратиться.
В Оренбурге начинал оказываться недостаток в съестных припасах.
Рейнсдорп требовал оных от Декалонга и Станиславского. Оба отговаривались.
Он ежечасно ожидал прибытия нового войска и не получал о нем никакого
известия, будучи отрезан отовсюду, кроме Сибири и киргиз-кайсацких степей.
Для поимки языка высылал он иногда до тысячи человек, и то нередко без
успеха. Вздумал он, по совету Тимашева, расставить капканы около вала и как
волков ловить мятежников, разъезжающих ночью близ города. Сами осажденные
смеялись над сею военной хитростию, хотя им было не до смеха; а Падуров, в
одном из своих писем, язвительно упрекал губернатора его неудачной выдумкой,
предрекая ему гибель и насмешливо советуя покориться самозванцу 4.
Яицкий городок, сие первое гнездо бунта, долго не выходил из
повиновения, устрашенный войском Симонова. Наконец частые пересылки с
бунтовщиками и ложные слухи о взятии Оренбурга ободрили приверженцев
Пугачева. Казаки, отряжаемые Симоновым из города для содержания караулов или
для поимки возмутителей, подсылаемых из Бердской слободы, начали явно
оказывать неповиновение, освобождать схваченных бунтовщиков, вязать верных
старшин и перебегать в лагерь к самозванцу. Разнесся слух о приближении
мятежнического отряда. В ночь с 29 на 30 декабря старшина Мостовщиков
выступил противу него. Через несколько часов трое из бывших с ним казаков
прискакали в крепость и объявили, что Мостовщиков в семи верстах от города
был окружен и захвачен многочисленными толпами бунтовщиков. Смятение в
городе было велико. Симонов оробел; к счастию, в крепости находился капитан
Крылов, человек решительный и благоразумный. Он в первую минуту беспорядка
принял начальство над гарнизоном и сделал нужные распоряжения. 31 декабря
отряд мятежников, под предводительством Толкачева, вошел в город. Жители
приняли его с восторгом и тут же, вооружась чем ни попало, с ним
соединились, бросились к крепости изо всех переулков, засели в высокие избы
и начали стрелять из окошек. Выстрелы, говорит один свидетель, сыпались
подобно дроби, битой десятью барабанщиками. В крепости падали не только
люди, стоявшие на виду, но и те, которые на минуту приподымались из-за
заплотов. - Мятежники, безопасные в десяти саженях от крепости, и большею
частию гулебщики (охотники) попадали даже в щели, из которых стреляли
осажденные. Симонов и Крылов хотели зажечь ближайшие дома. Но бомбы падали в
снег и угасали или тотчас были заливаемы. Ни одна изба не загоралась.
Наконец трое рядовых вызвались зажечь ближайший двор, что им и удалось.
Пожар быстро распространился. Мятежники выбежали, из крепости начали по них
стрелять из пушек; они удалились, унося убитых и раненых. К вечеру
ободренный гарнизон сделал вылазку и успел зажечь еще несколько домов.
В крепости находилось до тысячи гарнизонных солдат и послушных;
довольное количество пороху, но мало съестных припасов. Мятежники осадили
крепость, завалили бревнами обгорелую площадь и ведущие к ней улицы и
переулки, за строениями взвели до шестнадцати батарей, в избах, подверженных
выстрелам, поделали двойные стены, засыпав промежуток землею, и начали вести
подкопы. Осажденные старались только отдалить неприятеля, очищая площадь и
нападая на укрепленные избы. Сии опасные вылазки производились ежедневно,
иногда два раза в день, и всегда с успехом: солдаты были остервенены, а
послушные не могли ожидать пощады от мятежников.
Положение Оренбурга становилось ужасным. У жителей отобрали муку и
крупу и стали им производить ежедневную раздачу. Лошадей давно уже кормили
хворостом. Большая часть их пала и употреблена была в пищу. Голод
увеличивался. Куль муки продавался (и то самым тайным образом) за двадцать
пять рублей. По предложению Рычкова (академика, находившегося в то время в
Оренбурге) стали жарить бычачьи и лошадиные кожи и, мелко изрубив, мешать в
хлебы. Произошли болезни. Ропот становился громче. Опасались мятежа.
В сей крайности Рейнсдорп решился еще раз попробовать счастия оружия, и
13 января все войска, находившиеся в Оренбурге, выступили из города тремя
колоннами под предводительством Валленштерна, Корфа и Наумова. Но темнота
зимнего утра, глубина снега и изнурение лошадей препятствовали дружному
содействию войск. Наумов первый прибыл к назначенному месту. Мятежники
увидели его и успели сделать свои распоряжения. Валленштерн,
долженствовавший занять высоты у дороги из Берды в Каргале, был
предупрежден. Корф был встречен сильным пушечным огнем; толпы мятежников
начали заезжать в тыл обеим колоннам. Казаки, оставленные в резерве, бежали
от них и, прискакав к колонне Валленштерна, произвели общий беспорядок. Он
очутился между трех огней; солдаты его бежали; Валленштерн отступил; Корф
ему последовал; Наумов, сначала действовавший довольно удачно, страшась быть
отрезанным, кинулся за ними. Все войско бежало в беспорядке до самого
Оренбурга, потеряв до четырехсот убитыми и ранеными и оставя пятнадцать
орудий в руках разбойников. После сей неудачи Рейнсдорп уже не осмеливался
действовать наступательно и под защитою стен и пушек стал ожидать своего
освобождения.
Бибиков прибыл в Казань 25 декабря. В городе не нашел он ни
губернатора, ни главных чиновников. Большая часть дворян и купцов бежала в
губернии еще безопасные. Брант был в Козьмодемьянске. Приезд Бибикова оживил
унывший город; выехавшие жители стали возвращаться. 1 января 1774 года,
после молебствия и слова, говоренного казанским архиереем Вениамином,
Бибиков собрал у себя дворянство и произнес умную и сильную речь, в которой,
изобразив настоящее бедствие и попечения правительства о пресечении оного,
обратился к сословию, которое вместе с правительством обречено было на
гибель крамолою, и требовал содействия от его усердия к отечеству и верности
к престолу. Речь сия произвела глубокое впечатление. Собрание тут же
положило на свой счет составить и вооружить конное войско, поставя с двухсот
душ одного рекрута. Генерал-майор Ларионов, родственник Бибикова, был избран
в начальники легиона. Дворянство симбирское, свияжское и пензенское
последовало сему примеру: были составлены еще два конных отряда и поручены
начальству майоров Гладкова и Чемесова и капитана Матюнина. Казанский
магистрат также вооружил на свое иждивение один эскадрон гусар.
Императрица изъявила казанскому дворянству монаршее благоволение,
милость и покровительство и в особом письме к Бибикову, именуя себя
казанской помещицей, вызывалась принять участие в мерах, предпринимаемых
общими силами. Дворянский предводитель Макаров отвечал императрице речью,
сочиненной гвардии подпоручиком Державиным, находившимся тогда при
главнокомандующем 5.
Бибиков, стараясь ободрить окружавших его жителей и подчиненных,
казался равнодушным и веселым; но беспокойство, досада и нетерпение терзали
его. В письмах к графу Чернышеву, Фонвизину и своим родственникам он живо
изображает затруднительность своего положения. 30 декабря писал он своей
жене: "Наведавшись о всех обстоятельствах, дела здесь нашел прескверны, так
что и описать, буде б хотел, не могу; вдруг себя увидел гораздо в худших
обстоятельствах и заботе, нежели как сначала в Польше со мною было. Пишу
день и ночь, пера из рук не выпуская; делаю все возможное и прошу господа о
помощи. Он един исправить может своею милостию. Правда, поздненько
хватились. Войска мои прибывать начали вчера, баталион гренадер и два
эскадрона гусар, что я велел везти на почте, прибыли. Но к утушению заразы
сего очень мало, а зло таково, что похоже (помнишь) на петербургский пожар,
как в разных местах вдруг горело и как было поспевать всюду трудно. Со всем
тем, с надеждою на бога, буду делать, что только в моей возможности будет.
Бедный старик губернатор Брант так замучен, что насилу уже таскается. Отдаст
в огне, не умели их ободрить. Гренадеры, отправленные на подводах из
Симбирска при поручике Карташове, ехали с такой оплошностию, что даже ружья
не были у них заряжены и каждый спал в своих санях. Они сдались с четырех
первых выстрелов, услышанных Каром поутру из деревни Юзеевой.
Кар потерял вдруг свою самонадеянность. С донесением о своем уроне он
представил Военной коллегии, что для поражения Пугачева нужны не слабые
отряды, а целые полки, надежная конница и сильная артиллерия. Он немедленно
послал повеление полковнику Чернышеву не выступать из Переволоцкой и
стараться в ней укрепиться в ожидании дальнейших распоряжений. Но посланный
к Чернышеву не мог уже его догнать.
11 ноября Чернышев выступил из Переволоцкой и 13-го в ночь прибыл в
Чернореченскую. Тут он получил от двух илецких казаков, приведенных
сакмарским атаманом, известие о разбитии Кара и о взятии ста семидесяти
гренадер. В истине последнего показания Чернышев не мог усомниться:
гренадеры были отправлены им самим из Симбирска, где они находились при
отводе рекрут. Он не знал, на что решиться: отступить ли к Переволоцкой или
спешить к Оренбургу, куда накануне отправил он донесение о своем
приближении. В сие время явились к нему пять казаков и один солдат, которые,
как уверяли, бежали из Пугачевского стана. Между ими находился казацкий
сотник и депутат 19 Падуров. Он уверил Чернышева в своем усердии, представя
в доказательство свою депутатскую медаль, и советовал немедленно идти к
Оренбургу, вызываясь провести его безопасными местами. Чернышев ему поверил
и в тот же час, без барабанного бою, выступил из Чернореченской. Падуров вел
его горами, уверяя, что передовые караулы Пугачева далеки и что если на
рассвете они его и увидят, то опасность уже минуется и он беспрепятственно
успеет вступить в Оренбург. Утром Чернышев пришел к Сакмаре и при урочище
Маяке, в пяти верстах от Оренбурга, начал переправляться по льду. С ним было
тысяча пятьсот солдат и казаков, пятьсот калмыков и двенадцать пушек.
Капитан Ружевский переправился первый с артиллерией и легким войском; он
тотчас, взяв с собой трех казаков, отправился в Оренбург и явился к
губернатору с известием о прибытии Чернышева. - В самое сие время в
Оренбурге услышали пушечную пальбу, которая через четверть часа и умолкла...
Несколько времени спустя Рейнсдорп получил известие, что весь отряд
Чернышева взят и ведется в лагерь Пугачева.
Чернышев был обманут Падуровым, который привел его прямо к Пугачеву.
Мятежники вдруг на него бросились и овладели артиллерией. Казаки и калмыки
изменили. Пехота, утомленная стужею, голодом и ночным переходом, не могла
супротивляться. Все было захвачено. Пугачев повесил Чернышева, тридцать
шесть офицеров, одну прапорщицу и калмыцкого полковника 20, оставшегося
верным своему несчастному начальнику.
В то же самое время бригадир Корф вступал в Оренбург с двумя тысячами
четырьмястами человек войска и с двадцатью орудиями. Пугачев напал и на
него, но был отражен городскими казаками.
Оренбургское начальство казалось обезумленным от ужаса. 14 ноября
Рейнсдорп, не подав накануне никакой помощи отряду несчастного Чернышева,
вздумал сделать сильную вылазку. Все войско, бывшее в городе (включая тут же
и вновь прибывший отряд), было выведено в поле под предводительством
обер-коменданта. Бунтовщики, верные своей системе, сражались издали и
врассыпную, производя беспрестанный огонь из многочисленных своих орудий.
Изнуренная городская конница не могла иметь и надежды на успех. Валленштерн
принужден был составить карре и отступить, потеряв тридцать два человека 21.
В тот же день майор Варнстед, отряженный Каром на Ново-Московскую дорогу,
встречен был сильным отрядом Пугачева и поспешно отступил, потеряв до
двухсот человек убитыми.
Получив известие о взятии Чернышева, Кар совершенно упал духом и думал
уже не о победе над презренным бунтовщиком, но о собственной безопасности.
Он донес обо всем Военной коллегии, самовольно отказался от начальства, под
предлогом болезни, дал несколько умных советов насчет образа действий
противу Пугачева и, оставя свое войско на попечение Фрейману, уехал в
Москву, где появление его произвело общий ропот. Императрица строгим указом
повелела его исключить из службы. С того времени жил он в своей деревне, где
и умер в начале царствования Александра.
Императрица видела необходимость взять сильные меры противу
возрастающего зла. Она искала надежного военачальника в преемники бежавшему
Кару и выбрала генерал-аншефа Бибикова. - Александр Ильич Бибиков
принадлежит к числу замечательнейших лиц екатерининских времен, столь
богатых людьми знаменитыми. В молодых еще летах он успел уже отличиться на
поприще войны и гражданственности. Он служил с честию в Семилетнюю войну и
обратил на себя внимание Фридриха Великого. Важные препоручения были на него
возлагаемы: в 1763 году послан он был в Казань для усмирения взбунтовавшихся
заводских крестьян. Твердостию и благоразумною кротостию вскоре восстановил
он порядок. В 1766 году, когда составлялась Комиссия нового уложения, он
председательствовал в Костроме на выборах; сам был избран депутатом и потом
назначен в предводители всего собрания. В 1771 году он назначен был на место
генерал-поручика Веймарна главнокомандующим в Польшу, где в скором времени
успел не только устроить упущенные дела, но и приобрести любовь и
доверенность побежденных.
В эпоху, нами описываемую, находился он в Петербурге. Сдав недавно
главное начальство над завоеванной Польшею генерал-поручику Романиусу, он
готовился ехать в Турцию служить при графе Румянцове. Бибиков был холодно
принят императрицею, дотоле всегда к нему благосклонной. Может быть, она
была недовольна нескромными словами, вынужденными у него досадою; ибо
усердный на деле и душою преданный государыне, Бибиков был брюзглив и смел в
своих суждениях. Но Екатерина умела властвовать над своими предубеждениями.
Она подошла к нему на придворном бале с прежней ласковой улыбкою и,
милостиво с ним разговаривая, объявила ему новое его назначение. Бибиков
отвечал, что он посвятил себя на службу отечеству, и тут же привел слова
простонародной песни, применив их к своему положению: Сарафан ли мой,
дорогой сарафан!
Везде ты, сарафан, пригожаешься;
А не надо, сарафан, и под лавкою лежишь.
Он безоговорочно принял на себя многотрудную должность и 9 декабря
отправился из Петербурга.
Приехав в Москву, Бибиков нашел старую столицу в страхе и унынии.
Жители, недавние свидетели бунта и чумы, трепетали в ожидании нового
бедствия. Множество дворян бежало в Москву из губерний, уже разоряемых
Пугачевым или угрожаемых возмущением. Холопья, ими навезенные, распускали по
площади вести о вольности и о истреблении господ. Многочисленная московская
чернь, пьянствуя и шатаясь по улицам, с явным нетерпением ожидала Пугачева.
Жители приняли Бибикова с восторгом, доказывавшим, в какой опасности
полагали себя. Он оставил Москву, спеша оправдать ее надежды.
1 См. Приложения, I.
2 Журнал осаде, веденный в губернаторской канцелярии, помещен в
любопытной рукописи академика Рычкова. Читатель найдет ее в Приложении. Я
имел в руках три списка, доставленные мне гг. Спасским, Языковым и
Лажечниковым.
3 Билов выступил из Оренбурга 24 сентября. В этот день губернатор давал
у себя бал. Весть о Пугачеве разошлась на бале.
4 Сержант сей назывался Иван Костицын. Участь его неизвестна. Его
допрашивал подполковник В. Могутов.
5 См. Приложения, III.
6 В донесении Малыковской земской конторы сказано о Пугачеве: оказался
подозрителен, бит кнутом. См. в Примечаниях на II главу, примечание 2.
7 Падуров, в последствии времени повешенный, писал Мартемьяну Бородину,
увещевая его покориться Пугачеву: "А ныне вы называете его (Самозванца)
донским казаком Емельяном Пугачевым и якобы у него ноздри рваные и
клейменый. А по усмотрению моему, у него тех признаков не имеется".
8 По совету одного из чиновников (говорит Рычков).
9 Меновой двор, на котором с азиатскими народами чрез все лето до самой
осени торг и мена производятся, построен на степной стороне реки Яика, в
виду из города, расстоянием от берега версты с две; ближе строить его было
невозможно, потому что прилегло все место низменное и водопоемное. В нем
находится пограничная таможня; лавок вокруг всего двора 246 да анбаров 140.
Внутри же построен особый двор для азиатских купцов с 98 лавками и 8
анбарами. В 1762 году полавочных денег взималось 4854 рубля. Меновой двор
укреплен батареями. (Топография Оренбургской губернии.)
10 Der klaglichste Zustand des Orenburgischen Gouvernements ist weit
kritischer als ich Ihn beschreiben kann, eine regulare feindliche Armee von
zehntausend Mann wurde mich nicht in Schrecken setzen, allein ein Verrater
mit 3000 32. Rebellen macht ganz Orenburg zittern... Meine aus 1200 Mann
bestehende Garnison ist noch das einzige Komando worauf ich mich verlasse,
durch die Gnade des H öchsten haben wir 12 Spions aufgefangen etc 33.
(Письмо Рейнсдорпа к гр. Чернышеву от 9 октября 1773.)
11 Бердская казачья слобода, при реке Сакмаре. Она обнесена была
оплотом и рогатками. По углам были батареи. Дворов в ней было до двухсот.
Жалованных казаков считалось до ста. Они имели своего атамана и особых
старшин.
12 В городе убито 7 человек, в том числе одна баба, шедшая за водой.
13 В другой раз Пугачев, пьяный, лежа в кибитке, во время бури сбился с
дороги и въехал в оренбургские ворота. Часовые его окликали. Казак Федулев,
правивший лошадьми, молча поворотил и успел ускакать. Федулев, недавно
умерший, был один из казаков, предавших самозванца в руки правительства.
14 Слышано мною от самого Дмитрия Денисовича Пьянова, доныне
здравствующего в Уральске.
15 Кажется, Пугачев и его сообщники не полагали важности в этой
пародии. Они в шутку называли также Бердскую слободу - Москвою, деревню
Каргале - Петербургом, а Сакмарский городок - Киевом.
16 Так пишет Кар в письме к графу Чернышеву от 11 ноября 1773.
17 Овзяно-Петровский завод принадлежал купцу Твердышеву, человеку
предприимчивому и смышленому. Твердышев нажил свое огромное имение в течение
семи лет. Потомки его наследников суть доныне одни из богатейших людей в
России.
18 Деревня Юзеева во 120 верстах от Оренбурга.
19 То есть депутат в Комиссии составления Нового уложения. Депутатов
было 652 человека. Им розданы были, для ношения в петлице, на золотой
цепочке золотые овальные медали с изображением на одной стороне вензелевого
е. и. в. имени, а на другой пирамиды, увенчанной императорскою короною, с
надписью: Блаженство каждого и всех; а внизу: 1766 год, декабря 14 день.
20 Из сего калмыцкого полковника сделали капитана Калмыкова.
21 При сем сражении пойман был один из первых зачинщиков бунта, Данила
Шелудяков. Старый наездник принял оренбургских казаков за своих и подскакал
к ним с повелениями. Казак схватил его за ворот; Пугачев, некогда живший у
него в работниках, любил его и звал своим отцом. На другой день, не нашед
его между убитыми, многие подъезжали к городу и требовали его выдачи. Дня
через два, перед светом, три человека подъехали к городскому валу и
требовали опять Шелудякова. Им отвечали: приведите к нам и сына его
(Пугачева), и обещали за то 500 рублей награждения. Они отъехали молча.
Шелудяков был пытан и умер дней через пять.
Действия мятежников. - Майор Заев. - Взятие Ильинской крепости. -
Смерть Камешкова и Воронова. - Состояние Оренбурга. - Осада Яицкого городка.
- Сражение под Бердою. - Бибиков в Казани. - Екатерина II, помещица
казанская. - Мнение Европы. - Вольтер. - Указ о доме и семействе Пугачева.
Разбитие Кара и Фреймана, погибель Чернышева и неудачные вылазки
Валленштерна и Корфа увеличили в мятежниках дерзость и самонадеянность. Они
кинулись во все стороны, разоряя селения, города, возмущая народ, и нигде не
находили супротивления. Торнов с шестьюстами человек взбунтовал и ограбил
всю Нагайбацкую область. Чика между тем подступил под Уфу с десятитысячным
отрядом и осадил ее в конце ноября. Город не имел укреплений подобных
оренбургским; однако ж комендант Мясоедов и дворяне, искавшие в нем убежища,
решились обороняться. Чика, не отваживаясь на сильные нападения, остановился
в селе Чесноковке в десяти верстах от Уфы, взбунтовал окрестные деревни,
большею частию башкирские, и отрезал город от всякого сообщения. Ульянов,
Давыдов и Белобородов действовали между Уфою и Казанью. Между тем Пугачев
послал Хлопушу с пятьюстами человек и шестью пушками взять крепости
Ильинскую и Верхне-Озерную, к востоку от Оренбурга. Для защиты сей стороны
отряжен был сибирским губернатором Чичериным генерал-поручик Декалонг и
генерал-майор Станиславский 1. Первый прикрывал границы сибирские; последний
находился в Орской 2 крепости, действуя нерешительно, теряя бодрость при
малейшей опасности и под различными предлогами отказываясь от исполнения
своего долга.
Хлопуша взял Ильинскую, на приступе заколов коменданта, поручика
Лопатина; но пощадил офицеров и не разорил даже крепости. Он пошел на
Верхне-Озерную. Комендант, подполковник Демарин, отразил его нападение.
Узнав о том, Пугачев сам поспешил на помощь Хлопуше и, соединясь с ним 26
ноября утром, подступил тот же час к крепости. Целый день пальба не
умолкала. Несколько раз мятежники, спешась, ударяли в копья, но всегда были
опрокинуты. Вечером Пугачев отступил в башкирскую деревню, за двенадцать
верст от Верхне-Озерной. Тут узнал он, что с Сибирской линии идут к
Ильинской три роты, отряженные генерал-майором Станиславским. Он пошел
пресечь им дорогу.
Майор Заев, начальствовавший сим отрядом, успел, однако, занять
Ильинскую (27 ноября). Крепость, оставленная Хлопушею, не была им выжжена.
Жители не были выведены. Между ими находилось несколько пленных
конфедератов. Стены и некоторые избы были повреждены. Войско все было взято,
кроме одного сержанта и раненого офицера. Анбар был отворен. Несколько
четвертей муки и сухарей валялись на дворе. Одна пушка брошена была в
воротах. Заев наскоро сделал некоторые распоряжения, расставил по трем
бастионам три пушки, бывшие в его отряде (на четвертый недостало); также
учредил караулы и разъезды и стал ожидать неприятеля.
На другой день в сумерки Пугачев явился перед крепостью. Мятежники
приблизились и, разъезжая около ее, кричали часовым: "Не стреляйте и
выходите вон: здесь государь". По них выстрелили из пушки. Убило ядром одну
лошадь. Мятежники скрылись и через час показались из-за горы, скача
врассыпную под предводительством самого Пугачева. Их отогнали пушками.
Солдаты и пленные поляки (особливо последние) с жаром просились на вылазку,
но Заев не согласился, опасаясь от них измены. "Оставайтесь здесь и
защищайтесь, - сказал он им, - а я от генерала выходить на вылазку повеления
не имею".
29-го Пугачев подступил опять, везя две пушки на санях и перед ними
подвигая несколько возов сена. Он кинулся к бастиону, на котором не было
пушки. Заев поспешил поставить там две, но прежде, нежели успели их
перетащить, мятежники разбили ядрами деревянный бастион, спешась бросились и
доломали его и с обычным воплем ворвались в крепость. Солдаты расстроились и
побежали. Заев, почти все офицеры и двести рядовых были убиты. Остальных
погнали в ближнюю татарскую деревню. Пленные солдаты приведены были против
заряженной пушки. Пугачев, в красном казацком платье, приехал верхом в
сопровождении Хлопуши. При его появлении солдаты поставлены были на колени.
Он сказал им: "Прощает вас бог и я, ваш государь Петр III, император.
Вставайте!". Потом велел оборотить пушку и выпалить в степь. Ему представили
капитана Камешкова и прапорщика Воронова. История должна сохранить сии
смиренные имена. "Зачем вы шли на меня, на вашего государя?" - спросил
победитель. - "Ты нам не государь, - отвечали пленники, - у нас в России
государыня императрица Екатерина Алексеевна и государь цесаревич Павел
Петрович, а ты вор и самозванец". Они тут же были повешены. - Потом привели
капитана Башарина. Пугачев, не сказав уже ему ни слова, велел было вешать и
его. Но взятые в плен солдаты стали за него просить. "Коли он был до вас
добр, - сказал самозванец, - то я его прощаю". И велел его так же, как и
солдат, остричь по-казацки, а раненых отвезти в крепость. Казаки, бывшие в
отряде, были приняты мятежниками, как товарищи. На вопрос, зачем они тотчас
не присоединились к осаждающим, они отвечали, что боялись солдат.
От Ильинской Пугачев опять обратился к Верхне-Озерной. Ему непременно
хотелось ее взять, тем более что в ней находилась жена бригадира Корфа. Он
грозился ее повесить, злобясь на ее мужа, который думал обмануть его лживыми
переговорами 3.
30 ноября он снова окружил крепость и целый день стрелял по ней из
пушек, покушаясь на приступ то с той, то с другой стороны. Демарин, для
ободрения своих, целый день стоял на валу, сам заряжая пушку. Пугачев
отступил и хотел идти противу Станиславского, но, перехватив оренбургскую
почту, раздумал и возвратился в Бердскую слободу.
Во время его отсутствия Рейнсдорп хотел сделать вылазку, и 30-го,
ночью, войско выступило было из городу; но лошади, изнуренные бескормицей,
падали и дохли под тяжестью артиллерии, а несколько казаков бежало.
Валленштерн принужден был возвратиться.
В Оренбурге начинал оказываться недостаток в съестных припасах.
Рейнсдорп требовал оных от Декалонга и Станиславского. Оба отговаривались.
Он ежечасно ожидал прибытия нового войска и не получал о нем никакого
известия, будучи отрезан отовсюду, кроме Сибири и киргиз-кайсацких степей.
Для поимки языка высылал он иногда до тысячи человек, и то нередко без
успеха. Вздумал он, по совету Тимашева, расставить капканы около вала и как
волков ловить мятежников, разъезжающих ночью близ города. Сами осажденные
смеялись над сею военной хитростию, хотя им было не до смеха; а Падуров, в
одном из своих писем, язвительно упрекал губернатора его неудачной выдумкой,
предрекая ему гибель и насмешливо советуя покориться самозванцу 4.
Яицкий городок, сие первое гнездо бунта, долго не выходил из
повиновения, устрашенный войском Симонова. Наконец частые пересылки с
бунтовщиками и ложные слухи о взятии Оренбурга ободрили приверженцев
Пугачева. Казаки, отряжаемые Симоновым из города для содержания караулов или
для поимки возмутителей, подсылаемых из Бердской слободы, начали явно
оказывать неповиновение, освобождать схваченных бунтовщиков, вязать верных
старшин и перебегать в лагерь к самозванцу. Разнесся слух о приближении
мятежнического отряда. В ночь с 29 на 30 декабря старшина Мостовщиков
выступил противу него. Через несколько часов трое из бывших с ним казаков
прискакали в крепость и объявили, что Мостовщиков в семи верстах от города
был окружен и захвачен многочисленными толпами бунтовщиков. Смятение в
городе было велико. Симонов оробел; к счастию, в крепости находился капитан
Крылов, человек решительный и благоразумный. Он в первую минуту беспорядка
принял начальство над гарнизоном и сделал нужные распоряжения. 31 декабря
отряд мятежников, под предводительством Толкачева, вошел в город. Жители
приняли его с восторгом и тут же, вооружась чем ни попало, с ним
соединились, бросились к крепости изо всех переулков, засели в высокие избы
и начали стрелять из окошек. Выстрелы, говорит один свидетель, сыпались
подобно дроби, битой десятью барабанщиками. В крепости падали не только
люди, стоявшие на виду, но и те, которые на минуту приподымались из-за
заплотов. - Мятежники, безопасные в десяти саженях от крепости, и большею
частию гулебщики (охотники) попадали даже в щели, из которых стреляли
осажденные. Симонов и Крылов хотели зажечь ближайшие дома. Но бомбы падали в
снег и угасали или тотчас были заливаемы. Ни одна изба не загоралась.
Наконец трое рядовых вызвались зажечь ближайший двор, что им и удалось.
Пожар быстро распространился. Мятежники выбежали, из крепости начали по них
стрелять из пушек; они удалились, унося убитых и раненых. К вечеру
ободренный гарнизон сделал вылазку и успел зажечь еще несколько домов.
В крепости находилось до тысячи гарнизонных солдат и послушных;
довольное количество пороху, но мало съестных припасов. Мятежники осадили
крепость, завалили бревнами обгорелую площадь и ведущие к ней улицы и
переулки, за строениями взвели до шестнадцати батарей, в избах, подверженных
выстрелам, поделали двойные стены, засыпав промежуток землею, и начали вести
подкопы. Осажденные старались только отдалить неприятеля, очищая площадь и
нападая на укрепленные избы. Сии опасные вылазки производились ежедневно,
иногда два раза в день, и всегда с успехом: солдаты были остервенены, а
послушные не могли ожидать пощады от мятежников.
Положение Оренбурга становилось ужасным. У жителей отобрали муку и
крупу и стали им производить ежедневную раздачу. Лошадей давно уже кормили
хворостом. Большая часть их пала и употреблена была в пищу. Голод
увеличивался. Куль муки продавался (и то самым тайным образом) за двадцать
пять рублей. По предложению Рычкова (академика, находившегося в то время в
Оренбурге) стали жарить бычачьи и лошадиные кожи и, мелко изрубив, мешать в
хлебы. Произошли болезни. Ропот становился громче. Опасались мятежа.
В сей крайности Рейнсдорп решился еще раз попробовать счастия оружия, и
13 января все войска, находившиеся в Оренбурге, выступили из города тремя
колоннами под предводительством Валленштерна, Корфа и Наумова. Но темнота
зимнего утра, глубина снега и изнурение лошадей препятствовали дружному
содействию войск. Наумов первый прибыл к назначенному месту. Мятежники
увидели его и успели сделать свои распоряжения. Валленштерн,
долженствовавший занять высоты у дороги из Берды в Каргале, был
предупрежден. Корф был встречен сильным пушечным огнем; толпы мятежников
начали заезжать в тыл обеим колоннам. Казаки, оставленные в резерве, бежали
от них и, прискакав к колонне Валленштерна, произвели общий беспорядок. Он
очутился между трех огней; солдаты его бежали; Валленштерн отступил; Корф
ему последовал; Наумов, сначала действовавший довольно удачно, страшась быть
отрезанным, кинулся за ними. Все войско бежало в беспорядке до самого
Оренбурга, потеряв до четырехсот убитыми и ранеными и оставя пятнадцать
орудий в руках разбойников. После сей неудачи Рейнсдорп уже не осмеливался
действовать наступательно и под защитою стен и пушек стал ожидать своего
освобождения.
Бибиков прибыл в Казань 25 декабря. В городе не нашел он ни
губернатора, ни главных чиновников. Большая часть дворян и купцов бежала в
губернии еще безопасные. Брант был в Козьмодемьянске. Приезд Бибикова оживил
унывший город; выехавшие жители стали возвращаться. 1 января 1774 года,
после молебствия и слова, говоренного казанским архиереем Вениамином,
Бибиков собрал у себя дворянство и произнес умную и сильную речь, в которой,
изобразив настоящее бедствие и попечения правительства о пресечении оного,
обратился к сословию, которое вместе с правительством обречено было на
гибель крамолою, и требовал содействия от его усердия к отечеству и верности
к престолу. Речь сия произвела глубокое впечатление. Собрание тут же
положило на свой счет составить и вооружить конное войско, поставя с двухсот
душ одного рекрута. Генерал-майор Ларионов, родственник Бибикова, был избран
в начальники легиона. Дворянство симбирское, свияжское и пензенское
последовало сему примеру: были составлены еще два конных отряда и поручены
начальству майоров Гладкова и Чемесова и капитана Матюнина. Казанский
магистрат также вооружил на свое иждивение один эскадрон гусар.
Императрица изъявила казанскому дворянству монаршее благоволение,
милость и покровительство и в особом письме к Бибикову, именуя себя
казанской помещицей, вызывалась принять участие в мерах, предпринимаемых
общими силами. Дворянский предводитель Макаров отвечал императрице речью,
сочиненной гвардии подпоручиком Державиным, находившимся тогда при
главнокомандующем 5.
Бибиков, стараясь ободрить окружавших его жителей и подчиненных,
казался равнодушным и веселым; но беспокойство, досада и нетерпение терзали
его. В письмах к графу Чернышеву, Фонвизину и своим родственникам он живо
изображает затруднительность своего положения. 30 декабря писал он своей
жене: "Наведавшись о всех обстоятельствах, дела здесь нашел прескверны, так
что и описать, буде б хотел, не могу; вдруг себя увидел гораздо в худших
обстоятельствах и заботе, нежели как сначала в Польше со мною было. Пишу
день и ночь, пера из рук не выпуская; делаю все возможное и прошу господа о
помощи. Он един исправить может своею милостию. Правда, поздненько
хватились. Войска мои прибывать начали вчера, баталион гренадер и два
эскадрона гусар, что я велел везти на почте, прибыли. Но к утушению заразы
сего очень мало, а зло таково, что похоже (помнишь) на петербургский пожар,
как в разных местах вдруг горело и как было поспевать всюду трудно. Со всем
тем, с надеждою на бога, буду делать, что только в моей возможности будет.
Бедный старик губернатор Брант так замучен, что насилу уже таскается. Отдаст