— Боцелуй!!! — закричала толпа.
— Что означает весь этот бред?!! — вдруг воскликнул Миша Оно, обернувшись и посмотрев на окружающих его разукрашенных существ. — Что это значит? Что станет вашим возвращением? Каков ваш смысл? Я не помню, не помню, я начинаю вспоминать. Неужели это есть то? Артем Коваленко был существом, ускользнувшим от нас, как рыба, сорвавшаяся с крючка; Артем Коваленко ушел куда-то вбок; это была наша идея, а не Кибальчиша и не женщины; и ничего нельзя сделать; и это была старая мистерия, навязшая в зубах. Я вспоминаю!
— Что? — сказал Дима.
— Долой! — закричал Миша Оно, начиная продираться через непонимающую толпу, моргающую и произносящую какие-то слова.
— Долой все это! Долой мир «пупочек», я хочу стряхнуть его с себя; долой весь этот бред!
— Уа! — крикнул ему вдогонку Дима.
Миша бежал, отбиваясь от рук и грудей разноцветной толпы, единой в своей монолитности, словно войско, готовое начать штурм. Кто-то пытался остановить его; Миша бил кого-то по морде и пытался бежать дальше сквозь женщин, мужчин и детей; и все были одинаковыми в своих различиях, и все чего-то хотели и были счастливы.
— Долой!!! — кричал Миша, устремляясь вперед. — Я хочу все, я должен все, я имею свою цель! Я вспоминаю, я помню, я знаю!
Он споткнулся обо что-то лежащее на асфальте и упал, ушибив колено и чуть-чуть не ударившись мордой о какой-то бордюр. «Что это?» — подумал он, вставая и оборачиваясь. Перед ним лежал арбалет, потерянный ефрейтором, или просто ничей. И было множество стрел, готовых лететь в мишень. Это было случайно, или неслучайно, — неважно. Оно взял арбалет как подлинную вещь и прижал его к голове.
— Я все помню, — сказал он тихо. — Это моя задача; вот для чего я здесь.
Потом он замолчал и посмотрел на людей, стоящих задом к нему и слушающих Иаковлева, который говорил все то же самое.
— Все начинается, ничего не было, было все, — гордо произнес Миша, подняв арбалет. — Я — Лао!!!
§
Семену исполнилось три года. По улице, на которой стояли замечательные дома и росли кусты, шел Миша Оно, держа наперевес арбалет, и все его существо было охвачено решимостью и силой. Иногда он шел прямо, словно солдат на параде, отбивающий шаг в такт остальным идущим, а иногда он крался, как вор или наемный убийца, выполняющий свою мерзкую работу по уничтожению какого-нибудь благородного деятеля. Этот деятель был несуществен для Миши, поскольку он осознал свою грандиозную задачу и был наполнен глобальными планами по уничтожению всей реальности в целом, а не просто отдельных составляющих ее единиц.
— Надо уничтожить этот мир! — кричал Миша, сжимая арбалет.
— Мой мальчик, — сказал ему умный человек, шедший навстречу. — Каким образом вы собираетесь сделать это? Исторические мотивы какой-нибудь из культур не являются доказательством присутствия высшего. Поэтому вам нужно начать с конца, а еще лучше — с начала. Выдирание же каких-то черт не принесет никакого ущерба в реальность.
— Долой «пупочки»! — крикнул Миша.
— Суть «пупочек» не в том, что их необходимо раздвигать, — сказал умный человек, — а в том, что у них есть «зона» и «гона». Как же вы можете просто так пренебречь этим? Чего же вы хотите? Меня зовут Петров.
— Я хочу стряхнуть это все!!! — воскликнул Миша Оно, топая ногой по асфальту. — Я хочу, чтобы ничего не было.
— Кто вы? — спросил Петров.
— Я — вообще! Я — никто! Я — все! Этого не должно быть!
— Но ведь это — обычное творение, — презрительно заметил Петров, подпрыгивая два раза.
— Вот это-то и плохо! Я сам это знаю. Но вы должны вернуться к нам, а не уединяться в собственных «пупочках».
— Не все ли равно, — сказал Петров.
— Нет!!! Я сейчас убью тебя. Верь в то, что воскреснешь, верь в себя и во что-нибудь.
Миша вскинул арбалет, зарядив его.
— Я — неверующий, — спокойно ответил Петров и поднял руки вверх, раскрывая свое тело для стрелы. — 0’кей. Пусть кончится моя жизнь. Я умру достойно.
— Умри навеки! — крикнул Оно, выстреливая. Стрела воткнулась в Петрова, и он упал назад, чтобы умереть, обратив лицо в небо. Кровь, словно красное вино, медленно выступала из ранки, которую сделал Миша стрелой. Он подошел к Петрову и смотрел на его смерть. Это было истинным ощущением. Потом он повернулся кругом, вложил в свой арбалет новую стрелу и пошел дальше, желая убить всех.
— Я вас убью! — кричал Оно, смотря по сторонам. — Я убью всех. чтобы прекратился этот бред! Мир существует любой на выбор, и я понял свою цель! Как вы могли выбрать что-то, а не нас?! Вернитесь, козлы, и мы уничтожим вас. Я хочу всего! Прохожих не было на этой улице, поскольку наверняка все жители участвовали в собрании на Площади, и Миша тщетно искал какой-нибудь объект для убийства. Он был согласен сейчас убить даже крысу, потому что любил ее и очень хотел выполнения своей миссии.
И тогда, откуда-то спереди послышались звоны, и крики, и удары в барабан. Миша остановился и замер посреди дороги. К нему приближалась большая компания людей, и скоро стало заметно, что они все одеты в лиловые платья и имеют по одному усу на левой стороне лица. Один из них нес большой зеленый барабан и стучал в него, другие звенели какими-то специальными штучками. Все они пели:
Артем Коваленко стал Женей Фесенко
Женей Фесенко стал Артем Коваленко
Артем Фесенко стал Женей Коваленко
Женей Коваленко стал Артем Фесенко
Женя Коваленко стал Артемом Коваленко
Артемом Коваленко стал Женя Коваленко
Женя Фесенко стал Артемом Фесенко
Артемом Фесенко стал Женя Фесенко
Артем Коваленко стал Женей Фесенко…
И все повторялось сначала. Эти люди пели, звенели, стучали и не обращали ни на что внимания.
— Эй! — крикнул Миша, сжав арбалет. Все остановились и прекратили пение.
— Вы — муддисты? — спросил Миша.
— Мы просто так. Кто ты такой?
— Я — Лао! — крикнул Миша. — Я убью вас. Я знаю, что мне нужно.
— Бога зовут Миша, — сказал один человек с морщинистым лицом.
— Бог — женщина, и ее фамилия Кибальчиш, — сказал другой.
— Мне плевать! Я убью вас! Нужно уничтожить этот мир.
— У тебя ничего не выйдет, — сказал человек с барабаном.
— Посмотрим! — заорал Миша Оно, нажимая на спусковой крючок.
Стрела попала барабанщику в глаз и, наверное, пронзила мозг, так как его тело, словно потеряв каркас, немедленно упало на асфальт, загрохотав барабаном. Миша немедленно вложил новую стрелу и тут же выстрелил, как будто бог любви. Новая жертва рухнула на асфальт с проткнутым сердцем, и Миша опять зарядил стрелу. Так он стрелял и стрелял, убивая всех подряд, и никто не сопротивлялся и не кричал, и ничего не делал, и скоро все эти люди превратились в груду трупов с торчащими стрелами, и только какой-то молодой индивид хрипел и не хотел умирать и пытался вырвать стрелу из плеча, а все остальные уже стали кем-нибудь еще, или никем, и их красные звездочки на левых висках были забрызганы кровью, как и лица.
— Эй, вы! — сказал молодой человек. — Кончите меня, мне больно. Меня зовут Александр Иванович.
Миша Оно подошел к нему и взял свежую стрелу в руку, словно кинжал или копье.
— Исчезни навеки! — крикнул он, вонзая стрелу в висок с красной звездочкой и наблюдая немедленную смерть.
Потом он осмотрел картину своих действий, сжал арбалет и воскликнул:
— Я всех убью!
— Стой!!! — раздалось сзади.
Миша обернулся и увидел трех ефрейторов, бегущих к нему с арбалетами наперевес. Миша не хотел сидеть в скучной камере и молиться о легком приговоре, поэтому он тут же побежал вперед, стараясь отстать от этих ефрейторов и продолжить свое дело. Он был молод и был готов жить дальше. Он бежал и сознавал различие добра и зла. Улицы были пусты и изумительно угрюмы. И стрела просвистела над его головой, чуть-чуть не задев ее.
— Ах вы, гниды! — крикнул Миша Оно, поворачиваясь кругом и сразу же стреляя. Стрела попала в целящегося ефрейтора, убив его. Двое других стали заряжать арбалеты.
Миша побежал дальше, тяжело дыша. Он бежал мимо подъездов с жителями, мимо скамеек и играющих детей, и все смотрели на него улыбаясь и были абсолютно разными, как и должно быть.
— Вам надо вернуться, — кричал им Миша и бежал дальше, желая убийств и подлинных поступков. — Вы должны прийти к нам!
Ефрейторы стреляли, но не попадали ни в голову, ни в спину, и улица была бесконечна, как настоящий путь. Миша бежал, перепрыгивая через асфальтовые разломы, через лежащие под ногами ветки, и листья, и мелкие камни, и увертывался от летящих стрел, как животное в загоне или рыба, не желающая попасть на острогу, занесенную над чистым ручьем. Наконец он увидел какую-то траншею справа и спрыгнул в нее, замерев, словно охотник или солдат; и, увидев приближающихся ефрейторов, тут же выпустил две точные стрелы.
Они пали, сраженные наповал, и залили кровью эту длинную улицу, по которой проходила вся погоня.
— Ура! — сказал Миша Оно сам себе. — Вот так вот. Я уничтожу весь мир! Мне не страшны ефрейторы и люди, мне наплевать на правила и «пупочки»; у меня есть своя цель, и пусть она ведет меня!
Он встал, осмотрелся и пошел дальше, сжимая свой арбалет. Все продолжалось, Опанас Петрович сидел в своей квартире и хотел стать собой. Где-то у стены Оно остановился, увидев восемь человек, и сказал им, взойдя на пригорок:
— Эй, вы! Что вы тут делаете, почему вы существуете, кто вы, зачем вы?
— Меня зовут Андрей Узюк, — сказал один из них.
— А меня — Сергей Шульман.
— Антон Нечипайло.
— Афанасий Чай.
— Семен Вельш.
— Анна Дай.
— Аркадий Верия.
— Иоганн Шатров.
— Это все бред! — воскликнул Миша Оно. рассмеявшись. — Слушайте меня! Я — один из богов, и меня зовут Лао. Это мы все придумали, а теперь пора прекращать весь этот мир. Я должен убить вас и вернуть к высшему.
— Мы не хотим, — сказал Шульман, почесав свою отрубленную по локоть руку. — Очень глупо уничтожать рай.
— Но я должен спасти вас! — сказал Оно. — Спасение — все, существование — ничто!
— Мы хотим ничто, — надменно заявил Чай.
— Ничто значит что-то. — продолжал Оно. — Мне же нужно все. Сколько можно заниматься этим маразмом?! Неужели не надоело?
— Отвечай! — приказал Верия.
Миша задумался и посмотрел вверх. Вверху ничего не было, или что-то было. Какая-то наглая птица летела по небу и произносила отвратительный звук. Деревья стояли, как всегда, и в домах были подъезды.
— Я не знаю, — ответил Миша Оно, опустив арбалет.
— Вот так вот! — победоносно воскликнул Верия, — Откуда тебе знать, если ты не помнишь! Ничего у тебя не выйдет. Истинный бог — Иисус Кибальчиш, и он не имеет к нам отношения. Высшее есть в нас, и истина здесь. Мы ничем не можем тебе помочь.
— Но я убью вас! — крикнул Миша, вскидывая арбалет.
— Мы не есть мир, — ответил Верия, поднимая руки. — Ничего не произойдет. У нас есть наши звездочки на висках и наши имена. Ты не в силах ничего уничтожить.
— Неправда! — закричал Миша, выстреливая. — Я покажу вам!
Стрела вонзилась в сердце Верия, и он пал, даже не вскрикнув.
— Ну и что! — гордо сказала Анна Дай, выйдя вперед. — Я знаю, кто он теперь. Его зовут Леопольд Эльясович Узюк, и он не в вашей власти.
— Это чепуха! — насмешливо заявил Миша Оно. — Аркадий Верия умер! Навсегда! Он умер и спасся! И ты сейчас умрешь!
— Нет, — произнесла Анна, умирая от стрелы, пронзившей ее левую грудь.
— Да!!! — заорал Миша, убивая постепенно всех остальных и со злостью наблюдая, как они безучастно падают на асфальт, совершенно не скорбя о собственной гибели и о сладком прошлом. — Я должен уничтожить это все, и вас, и я должен быть.
Он осмотрел очередную свалку трупов, произведенную им, мрачно засмеялся и пошел дальше. «Как же мне взорвать мироздание, — думал он, пересчитывая оставшиеся стрелы. — Нужно совершить что-то кардинальное, главное; что-нибудь по-настоящему ужасное, что истребило бы эту реальность и ее обитателей, вернув их к высшему бытию; а потом можно придумать что-нибудь еще, или ничего не придумывать. Наверное, необходимо попробовать последний способ, существующий здесь; необходимо попасть в Центр!»
Подумав это, он обрадовался и подпрыгнул четыре раза.
— Вперед! — сказал он сам себе. — Я иду в Центр, я читал руководство для попадания в Центр, я знаю, как попадать в Центр; я приду туда и сделаю свое ужасное светлое дело, и все прекратится тогда!
Рядом с городом сиял Центр, рождая в душах загадочное сомнение. Там шло распределение персоналий, и судьбы возникали, победив смерть и ничто.
По длинной дороге, на которой не было никого, шел Миша Оно с арбалетом, и был охвачен решимостью и силой.
Вдали, в конце дороги стоял Центр, и его охраняли солдаты, и, может быть, там было правительство, а может быть, другие власти и силы.
Миша Оно помнил какую-то девушку; как он взял ее за ручку, и они взмыли куда-то вверх, словно земные твари, рожденные летать; ступени домов мелькали повсюду глубинными кошачьими глазами; предвкушая зарождение содружества, Миша и девушка щебетали, как полевые птички на пути назад — в-рай, и поцелуй был велик, как любовь, существующая между ними.
И Центр существовал, и стоял в конце пути, и в нем была дверь. И Миша Они шел в Центр, и знал свою тайну и хотел придумать что-то еще.
И он подошел в конце концов к забору и расстегнул штаны,/ произнеся звук: «Пррррр…» И потом он подпрыгнул восемь раз подряд, говоря каждый раз: «Кохна, кохна», а потом сел на корточки, выставив левую ногу вперед. И он закрыл левый глаз, плюнув, а потом высморкался в пальцы и икнул. И когда он посмотрел налево, дотронувшись правой рукой до своего пупка, солдат раскрыл дверь в заборе из колючей проволоки, приглашая войти. И Миша Оно прошел мимо всех, и никто не стрелял, ибо он был прав и умел попадать в Центр.
Он открыл тяжелую лиловую дверь и попал в мрачный коридор. Он шел по нему, не видя ничего, и наконец пришел в круглую комнату, в центре которой стоял красный стул, а на нем сидела дряхлая бабушка.
— Эй! — сказал Миша, остановившись. — Кто ты?! Я пришел сюда!
— Я — Центр Центра, — ответила бабушка. — Я распределяю чувства "я". Впервые это сделала Антонина Коваленко, которая написала «Книгу книг книг».
— Я знаю это! — грубо оборвал ее Миша Оно. — Я пришел убить тебя. Я хочу уничтожить суть этого мира. Сейчас я убью тебя, и все будет спасено.
Он вложил стрелу в арбалет и прицелился. Бабушка сидела, не совершая никаких движений, и вдруг сказала:
— Подожди. Если ты хочешь — ты можешь спросить меня о чем угодно. Я все знаю, любые тайны и смыслы, и я отвечу тебе.
— Спросить… — проговорил Миша, задумавшись, — что ж… Хорошо. Скажи мне: что такое «змеесос»?
— Это то же самое, —ответила Центр Центра.
§
Ничего не было. Блистательная, ровная, острая стрела была вложена в убийственный арбалет, и эхо гулко отозвалось в пустоте помещения, отобразив выстрел, прервавший очередную жизнь, когда эта стрела вонзилась в дряхлую плоть, проткнув горло; и застреленная бабушка свалилась со своего стула, закрыв руками лицо.
— Кукирочки, кукирочки, кукирочки! — воскликнул Миша Оно, совершивший этот ужасный поступок, — О, как я счастлив и пуст, делая все эти действия, конец которых неясен и бессмыслен! Моя дурная совесть поглощает всего меня; мне ужасно, стыдно и мерзко убивать стариков и детей; но я должен вырвать их из этого мира «пупочек» для высшего бытия со мной и с Яковлевым. А если будет Кибальчиш — то я не знаю. Но мистерия должна быть завершена, иначе скучно. И они сидели в буйстве сущностных облаков и сотворяли все, что могло быть в наличии.
— Привет, — сказала Антонина, вошедшая в Центр. — Так это ты. Я нашла тебя снова.
— Что ты делаешь здесь, дочь?! — строго спросил Миша.
— Теперь я — новая Центр Центра; я пришла, чтобы сесть на стул и вершить распределение личностей и душ.
— Но почему? Почему — ты?!
— Я не знаю, — проговорила Антонина, подходя к стулу. — Просто так. Такова истина. Она здесь.
— Тогда я должен тебя убить! — воскликнул Миша, вскидывая арбалет. — Я знаю свою задачу, я должен уничтожить все это дебильное мироздание, чтобы спасти его и преобразовать в подлинный мир сущностей и смыслов!
— Но они и так есть, — сказала Антонина, с жалостью смотря на мертвую бабушку.
— Это не то! — крикнул Миша Оно. — Это не тайна! Я придумаю тайну, но нужен всеобщий конец! Все уже ясно, неужели тебе не надоел весь этот бред? Это я все придумал, но пора вернуться к истокам и секретам, пора вернуться ко мне и Иаковлеву; мы ждем ваши души, увязшие сами в себе, мы ждем вас, существа!..
— Хм, — сказала Антонина, садясь на стул. — Не надо мне ничего. Все, что тебе сейчас не нравится, — нормальная реальность, в каждой секунде которой содержится больше, чем во всех твоих творческих актах. Можешь убить меня, если хочешь. Я люблю этот предсмертный миг, это очарование, этот ужас, это предощущение гибели и настоящее видение Истины, с которой сдернуты все покрывала, все атрибуты, все феномены, вся мишура. Только миг перед смертью может быть назван подлинной жизнью. Убей меня, любимый!
— Ты опять ускользаешь от меня! — закричал Миша, топнув ногой. — Ты нарушаешь весь порядок, весь космос, всю причину! Почему тебе так нравится этот миг?!
— Потому что я имею свой мир, —ответила Антонина.
— Но ты будешь иметь все!!!
— Я имею все.
— Где же это все?! — раздраженно спросил Миша, посмотрев вокруг.
— Вот оно, — ответила Антонина, никуда не показав.
— Это — бред!!! — заорал Миша Оно, вкладывая стрелу в свой арбалет. — Все уже ясно. Я сейчас убью тебя, и ты увидишь настоящую Истину, которая не здесь.
— У тебя ничего не получится, — сказала Антонина. — Ни один творец не властен над своим творением, а тем более один из творцов. И я не хочу ни вверх, ни вниз, я, может быть, хочу вбок. Нажми на спусковой крючок, и ты увидишь мое тело, ставшее мертвым, а совсем не Великую Тайну. Впрочем, ее ты тоже можешь увидеть, но для этого не обязательно делать что-нибудь.
— Обязательно! — крикнул Миша. — Ты ничего не понимаешь. Сейчас обязательно. Я хочу, чтобы было не обязательно. Я хочу действием достичь бездействия, я хочу всего, а ты хочешь чего-то. Это все я придумал!
— Ты сейчас не хочешь ничего, — сказала Антонина.
— Неправда! Я хочу всего в целом!
— Убей меня, — попросила Антонина.
— Я убью тебя, — сказал Миша. — Мне надо убить тебя. Я должен сокрушить Центр Центра, я должен уничтожить мир. Поэтому я должен убить тебя, моя любовь, мое чудо, мой смысл, моя правда. Я помню этот миг, я помню твою ночь, я помню твой восторг и мой крик, и я чувствую все. Однажды ты была началом мира, и я был его другим началом; однажды ты была серединой бога, и я был его другой серединой; однажды ты была концом пути и я был его другим концом. Только с тобой все эти предметы, атомы и чувства могут стать собственно ими; только ты делаешь смерть смертельной, а жизнь живительной. И если дух духовен, то ведь я должен быть мной?! Умри, моя суть, ибо я не хочу тебя; умри, мой смысл, ибо я не люблю тебя; умри, моя тайна, ибо я разгадал тебя. Я пойду вбок, но в другую сторону, а ты останешься частью Всего! Прощай, Антонина, я хочу целовать твои руки и лоб, но я пронзаю тебя своей последней стрелой!
И Оно совершил движение указательным пальцем, нажимая на спусковой крючок, и великая стрела пронзила самый центр сердца Антонины, завершив ее нынешнюю жизнь и бытие.
Ничего не произошло. В комнату вошла маленькая девочка с белым лицом и восемь вооруженных ефрейторов.
— Что это? — спросил Миша, бросая наземь арбалет.
— Это — я, — сказала девочка. — Я — Центр Центра. Освободите мне стул.
— А вы — Миша Оно, называющийся Лао? — спросил старший из ефрейторов, подходя.
— Я не помню, — ответил Миша, жалобно смотря на мертвое тело Антонины.
— Протяните ваши ноги, — сказал ефрейтор, доставая кандалы. — Мы должны вас арестовать за совершение массовых убийств с целью уничтожения нашей реальности в принципе. Скоро вас расстреляют.
— Но я люблю, — сказал Миша.
— Протяните ваши ноги! — повторил ефрейтор. И Оно был выведен из Центра за цепь, и солдаты не узнали его. И Шеперфилл пил кофе.
§
Илья Курочкин умер. Миша Оно попал в камеру, пахнущую сыростью и несвободой; может быть, для смертников, а может быть, для проведения здесь длительного времени жизни. Он сидел за столом, курил сигарету, и конкретная ночь была за его решеткой вместе с луной и собственной магией; и любые чувства и ощущения наполняли душу и дух осужденного существа, и мир существовал.
— Лао, ты есть Яковлев. Иаковлев есть не ты. Я не женщина, ты узнаешь меня? Меня звали Антонина, но теперь я — Кибальчиш. Я — главный бог, я — лучший смысл, я — единство. Выпей свою кровь, ибо это — твой крест.
«Почему я должен быть с тобой? Ты имеешь прямой пробор, но мне все равно. Ты — глуп; ты есть то же самое. Это правда. Я хочу ничто».
Яковлев выступил вперед из тюремной тьмы и был насмешливым, как невежественный мальчик.
— Ты вернешься, может быть. Тогда мы опять что-нибудь придумаем. Пускай они здесь делают что угодно. Им нравится миг, а нам нравится вечность. И мы можем все!
— Миг — это и есть вечность, Миша. Это говорю тебе я, Кибальчиш.
«Ты глуп!»
Оно сидел за столом и курил, и видел шорохи, тайны, и все остальное. Он не хотел вставать, он не хотел ложиться. Почему это должно быть приятно. Миг перед смертью не отличается от любого мига и от вечности. Как прекрасен стол, стоящий здесь!
— Миша, ты не Лао, или Лао. Вас вообще не существует. Я — самый главный, меня зовут Иисус Кибальчиш. У меня прямой пробор и много истин.
Подойдя к концу, или к началу. Миша Оно не обнаруживает ничего нового.
«Я не хочу этого. Я не хочу ни сюда обратно, ни туда обратно. Я не хочу посередине. Я не хочу ничего».
Яковлев ждал его. Иисус Кибальчиш ждал его.
«Всякая реальность совершенно конкретна. Всякая нереальность совершенно неконкретна. Тьфу, идите вглубь все!»
Луна светила сквозь решетку и была нежной, как ночь. Ночь не была Кибальчишем, но это все равно.
— Почему я должен думать о возвращении?! — сказал Миша Оно вслух и ударил указательным пальцем по столу. — Почему я должен не быть? Мир существует любой на выбор, но мне он не нравится, как и божественность. Нет никакой причины, а если бы она была, то ее бы не было. Я должен уйти отсюда, но я должен уйти и оттуда. Это было замечательно, спасибо. Но меня зовут иные нереальности, иные тайны и предметы. Долой мир как таковой; я есть вообще; я хочу всего.
И дверь в камеру открылась, и два солдата вошли внутрь вооруженные саблями, сверкающими в свете Луны.
— Вставайте. — сказал один из них. — Мы сейчас убьем вас за вашу деятельность.
Миша вскочил и, улыбаясь, вышел с ними во двор. Один солдат вытащил револьвер и взвел курок.
— Я хочу попросить вас, — сказал Миша Оно. — Застрелите меня, пожалуйста, в красную звездочку на левом виске. Я не хочу больше возрождаться.
— Вы хотите вернуться к Яковлеву? — спросил один солдат.
— Или к Иисусу Кибальчишу? — спросил другой.
— Нет, — сказал Миша, улыбаясь. — Я хочу другого. Совершенно другого.
— Что ж, — проговорил солдат с револьвером. — Пожалуйста. Но из этого ничего не выйдет. Потому что этого нет.
— Посмотрим! — воскликнул Они, подставляя висок.
Солдат медленно подошел к нему, приставил револьвер в центр красной звездочки и спустил курок. Раздался выстрел; Миша Оно упал на асфальт и умер.
Попал ли он к Яковлеву, или к Иисусу Кибальчишу, или куда-нибудь еще — нам ничего не известно об этом.
Позавчера у моей бывшей жены родился Артем Коваленко, и я могу описать всю его жизнь.
