Вышивать и кроить она умела не хуже их. Иное дело — бухгалтерия и финансы. Вернувшись в отцовский кабинет, Джорджина села за стол и уставилась в раскрытый гроссбух. Китайская грамота. Обилие непонятных красных циферок настораживало и даже пугало. Может, стоит выбросить этот фолиант куда подальше и завести новый?
   Разбирая бумаги на отцовском столе, она наткнулась на счета от различных производителей, на которых не было пометки о погашении. Никаких бумаг, указывающих на связь, а точнее, на долг магазину «Маллони», найти не удалось. И вообще эта фамилия не упоминалась ни в одном из документов. Что ж, тем лучше. Пусть отец сам разбирается с мистером Маллони. А для нее этого долга не существует. По крайней мере до тех пор, пока она не увидит соответствующую бумагу.
   Джорджина не знала, что будет делать с этой бумагой, но в любом случае пока еще было рано об этом беспокоиться. Выглянув в окно, за которым уже вечерело, она поняла, что пришло время что-то решать со своей личной жизнью. А это не фабрика, тут все будет гораздо сложнее. Дэниел не даст вертеть собой, как какой-нибудь выкройкой.
   Она поняла, что для начала нужно вернуться к мужу. Поднявшись из-за стола, она со вздохом погасила лампу и направилась к выходу.
   Солнце еще не зашло, когда Джорджина показалась на улице. Мрачная обстановка рабочих кварталов — грязные кирпичные стены, дощатые тротуары, — конечно, не могла сравниться с просторным, усаженным деревьями двором родительского дома, но Джорджина от этого не особенно страдала. Она всегда больше внимания обращала на людей, а не на антураж. И знала, что через улицу, вон в том доме, сидит сейчас человек, самый главный в ее судьбе.
   Джорджина считала, что ей следует смириться с той ролью, которую Дэниел стал играть в ее жизни. Все существо ее восставало против этого, упрямо не желая признавать незнакомца, волею случая свалившегося ей на голову, но в глубине души Джорджина понимала, что Дэниел прочно занял свое место в ее сердце и изгнать его оттуда уже невозможно.
   Она поднялась по лестнице на второй этаж и двинулась по залитому солнцем коридору, но освещение резко переменилось, когда она открыла дверь в кабинет. Единственное в комнате окно было вчера ночью разбито, и Дэниел заколотил его досками, мрак разгонялся лишь тусклым светом настольной лампы.
   Остановившись на пороге и щурясь, Джорджина огляделась по сторонам в поисках мужа, и тут ее внимание привлек перестук работавшего в смежной комнате типографского станка. Ага, значит, он все-таки дома. Закрыв за собой дверь и войдя в комнату, Джорджина остановилась, давая глазам привыкнуть к скудному свету. Брови ее поползли вверх, когда она различила прямо напротив заколоченного окна какую-то массивную тень. Это была черная печка. Труба ее уходила за окно, сама печка источала тепло, а на конфорке стоял горшок, в котором что-то булькало и исходило паром и от которого по всей комнате распространялся вкусный аромат.
   Джорджина ничего не знала о готовке, но тем больше было ее любопытство, когда она приблизилась к печке. Разобравшись что к чему, она стала медленно помешивать похлебку ложкой. За этим занятием ее и застал через некоторое время Дэниел, появившийся из типографии с первой пачкой свежего номера газеты.
   Джорджина торопливо закрыла горшок крышкой, отставила ложку и, спрятав руки за спиной, повернулась лицом к мужу. Тот внимательно скользил взглядом по первой газетной полосе, очки еле держались на самом краешке носа. Подметив ошибку, Дэниел нахмурился. Когда он наконец оторвался от чтения и поднял глаза на Джорджину, по губам его пробежала тень улыбки.
   А, ты дома? Это хорошо. — Бросив на газету еще один взгляд, Дэниел с сожалением отложил его. — Я купил тут кое-что на рынке и все бросил в горшок. Думаю, уже готово.
   Чувствуя, что начинает нервничать, Джорджина неуверенно огляделась по сторонам.
   — Мы могли бы накрыть стол, только книжки нужно убрать. У нас есть тарелки?
   — Тарелки? — Дэниел снял очки и наконец вернулся в мир реальных вещей и людей. Недоумение на его лице сменилось смущенной улыбкой. — Вообще-то я привык есть прямо из горшка. Но у нас зато должны быть вилки.
   Господи, разве можно сердиться на этого человека?.. Джорджина убрала все постороннее со стола, включила в комнате свет и аккуратно разложила вилки около водруженного в самый центр горшка. Дэниел сел на высокий стул, который он купил пару дней назад, а Джорджина опустилась на табуретку. Ее табуретка оказалась слишком низкой, а его стул слишком высоким. Они переглянулись и рассмеялись.
   Да, пока нам явно недостает комфорта, но ничего, когда все кончится, я найду тебе приличный дом. — Дэниел попробовал свое кушанье, обжег язык и стал ожесточенно дуть на вилку.
   Джорджина неуверенно кивнула и осторожно положила себе в рот крохотный кусочек. Лицо ее осветилось, она что-то нечленораздельно промычала и принялась за еду гораздо активнее. Как мало, оказывается, нужно человеку для счастья.
   — Вкусно! Я и не знала, что ты умеешь готовить.
   — А я не умею. Просто частенько приходилось наблюдать. Видишь ли, в детстве я постоянно бывал голоден и все время вертелся на кухне, пока меня оттуда не выгоняли. Ну и насмотрелся, а теперь сам попробовал. Как выяснилось, все не так сложно.
   Они развернули на столе около горшка газету и принялись читать. Дэниел делал пометки в тех местах, где были ошибки, внимательно выслушивал рекомендации и советы Джорджины. В этом номере не содержалось ничего особенно сенсационного, так как на его подготовку было мало времени. В одном материале рассказывалось, в каких нечеловеческих условиях вынуждены жить люди в домах, принадлежавших «Эй-би-си ренталс», в другом говорилось о том, что их буквально терроризируют сборщики арендной платы. Наконец Дэниел указал, что владельцами «Эй-би-си» являются Артемис Маллони и магазин «Маллони».
   Джорджина не знала, откуда Дэниел узнал про магазин. Впрочем, что Артемис, что магазин — одно и то же. Она пожалела о том, что у нее больше нет фотокамеры. Можно было бы снять те жалкие лачуги с проваливающимися крышами и жуткими, прогнившими уборными. Фотография все-таки легче доходит до человека, чем текст.
   Насытившись, она откинулась на спинку стула и раскрыла газету, чтобы посмотреть остальные полосы. И в этот момент Дэниел вдруг негромко сказал:
   — Начинай собирать вещи, Джорджина. Тебе надо переехать в гостиницу.
   Она молча опустила газету и уставилась на него. Взгляд Дэниела был серьезен и строг. Она терпеть не могла, когда он так сдвигал брови.
   Только она более или менее устроилась здесь, пообвыкла, а он уж ее выгоняет!

Глава 31

   Ни в какую гостиницу я не перееду, — спокойно промолвила она, отложила газету и, встав из-за стола, направилась к двери.
   Дэниел пошел следом.
   Пойми, Джорджи, здесь небезопасно. У меня есть кое-какие сбережения, а когда придет очередной чек от моего издателя, мы подыщем себе нормальный дом.
   Джорджина пересекла коридор и вошла в спальню. За день Дэниел здесь тоже заколотил окна и вдобавок вымел стекло. Все это должна была сделать она. Как, впрочем, и ужин приготовить. Тоже мне жена… В глубине души Джорджина знала, что не смогла бы сварить такую похлебку, как бы ни старалась.
   А ты переедешь туда со мной? Или останешься спать здесь, в обнимку со своим чертовым типографским станком?
   Взяв с пола дорожную сумку, Джорджина заглянула в нее. За неимением шкафа она хранила почти все свои вещи в сумке.
   Пока я останусь здесь. У меня нет другого выхода. Прошлой ночью нас просто предупредили. Это только начало. Они обязательно вернутся. Я уже сталкивался с подобными вещами раньше, Джорджи, знаю. Ты должна понять…
   Джорджина швырнула сумку на кровать и направилась к сундуку.
   — Я понимаю! Прекрасно понимаю, что ты не хотел жениться, что я тебе только мешаю, что я для тебя всего лишь обуза. Все постоянно хотят от меня избавиться! Я уже устала от этого. Да, я бесполезна, не отрицаю. Что ж, больше не буду путаться у тебя под ногами. В конце концов научусь жить сама по себе!
   — Что ты надумала? Куда ты собралась?
   — На фабрику. В отцовском кабинете есть диван. Он меня вполне устроит. Ты мне не нужен. Никто мне не нужен!
   Почувствовав, что у нее начинается истерика, Джорджина заставила себя замолчать. Она стала не глядя кидать в раскрытую сумку вещи и одновременно боролась со слезами, выступившими на глазах. Разрыдаться при Дэниеле? Еще чего не хватало! Плакать она будет, когда останется одна.
   Дэниел быстро подошел сзади и схватил ее за руки:
   Ты сомнешь все свои платья, Джорджи. Не будь ребенком. Тебе надо снять номер в гостинице. Это временная мера, предпринятая в твоих же интересах. Почему ты ведешь себя так, как будто я вышвыриваю тебя на улицу?
   Высвободив руку, Джорджина развернулась к нему лицом:
   — А как это еще называется, интересно?! Ты только что не говоришь, что я тебе мешаю! Ты не думай, я понимаю! Действительно, какой от меня толк? Отпусти меня, Дэниел. Оставь меня в покое! Я хорошо вижу, что ты меня не хочешь!
   Она вырвала и вторую руку и отвернулась.
   Дэниел схватил сумку и зашвырнул ее в противоположный конец комнаты. Затем поймал Джорджину за талию и опять развернул к себе лицом. Прежде чем она успела ему помешать, он наклонился и накрыл ее рот поцелуем, в который вложил всю свою страсть, всю силу своего неудовлетворенного желания. Последние слова, произнесенные ею, будто что-то в нем перевернули.
   Она не знала, что он хочет ей этим доказать, но страсть его передалась и ей. Джорджина тихо вскрикнула, будучи не в силах бороться с его натиском, и впилась ногтями в его плечи. А он тем временем привлек ее к себе и прижал так крепко, что она почувствовала, как ей в живот упирается его напряженная плоть. Ею мгновенно овладело неистовое возбуждение, и она принялась жадно отвечать на его ласки. Руки ее заскользили вверх-вниз по его спине.
   Дэниел опустил руку ей на грудь, но не смог пробиться к ней через одежду и негромко застонал. Охваченная жаром, Джорджина стала торопливо расстегивать на себе платье.
   Он понял, что она делает, и на мгновение засомневался. Но бороться с собой не было сил, и он, подняв ее на руки, отнес на кровать. Он задрал ей юбку и быстро отыскал небольшое отверстие в панталонах. Джорджина вскрикнула, почувствовав, как он коснулся ее. Его крепкие шероховатые пальцы ласкали ее снаружи, затем скользнули внутрь. Господи, неужели они этим занимались, когда напились? Не может быть…
   Пальцы его творили нечто невообразимое. Когда они продвинулись еще глубже, Джорджина, будучи не в силах сдерживаться, громко застонала от наслаждения. Она понимала, что должна возмутиться, оттолкнуть его от себя, вспомнить о том, что она леди. Но тело ее уже жило по своим законам и не подчинялось голосу разума. Она приподняла бедра, подаваясь навстречу движению его пальцев.
   Потом Дэниел убрал ладонь, наклонился к ее дрожащим губам и приник к ним поцелуем. Задыхающаяся Джорджина не могла произнести ни звука, но ей хотелось, чтобы его пальцы вернулись. Она чувствовала внутри себя пустоту, и это ощущение было почти болезненным. Ее охватила паника. Неужели такого больше не будет? Джорджина извивалась всем телом под Дэниелом, пытаясь дать ему понять, чего она хочет.
   — Не торопись, Джорджи… — пробормотал он ей на ухо. — Все в свое время.
   Он сорвал с нее корсет и принялся ласкать груди, вызвав в ней новый взрыв головокружительных ощущений. Но этого было недостаточно! Джорджина жаждала большего. Не помня себя от исступления, она принялась лихорадочно расстегивать на нем рубашку, желая поскорее добраться до его обнаженного тела. Запустив под нее руки, она с восторгом провела ладонями по его мощной груди и нащупала соски. Дэниел глухо охнул, когда она принялась ласкать их. Значит, ему это тоже приятно.
   Джорджи, мы не можем сейчас…
   Но она и слушать не стала. Ее юбка и нижняя юбка были подняты до талии, платье съехало с плеч, она вся была открыта для него и готова. Теперь ему уж не убежать. Ему понравилось, когда она ласкала его соски. Значит, ему должно понравиться и другое…
   Она нащупала пуговицы на его брюках, и Дэниел со стоном сдался. Он помог ей расстегнуть их, но тут Джорджина оробела и быстро передвинула ладонь на его грудь. А Дэниел тем временем дернул за завязки ее панталон и стянул их.
   Дэниел… — Джорджина вдруг испугалась.
   Он тяжело навалился на нее всем телом, и она почувствовала себя абсолютно беззащитной.
   Она зажмурилась, когда Дэниел передвинулся, чтобы взглянуть на ее горящее огнем лоно. В следующее мгновение его накрыла тяжелая мужская ладонь.
   Когда в нее снова вошел его палец, Джорджина вскрикнула и мгновенно позабыла о своем страхе, позабыла обо всем, кроме своего неистового желания. Внутренний голос подсказывал ей, что она полностью в его власти, а это унизительно, она должна оттолкнуть его руку, но у Джорджины не было сил сопротивляться этой сладкой муке. Чувствуя, как внутри нее двигаются его пальцы, она понимала, что еще минута — и с ней произойдет что-то небывалое. Она больше не могла сдерживаться.
   Почувствовав, что она полностью готова, Дэниел лег на нее сверху и быстро вошел в нее. Он был больше, чем тогда. Гораздо больше. Ресницы у Джорджины испуганно вспорхнули, и она увидела перед собой суровое лицо Дэниела. Он не улыбался. В глазах его тлел пожар, и он молча входил в нее. Они не в силах были отвести друг от друга глаза. Это было что-то вроде молчаливого противостояния: кто кого? Но вскоре на Джорджину нахлынули удивительные ощущения, и она снова непроизвольно зажмурилась, полностью отдавшись этому мужчине.
   Он был силен, ловок и точно знал, что она хочет. Джорджина громко вскрикнула, когда ее захлестнуло наслаждение, накатывавшееся волна за волной. Но Дэниел не останавливался, продолжая мощно входить в нее, и, потрясенная пережитым, Джорджина почувствовала, что возбуждение вновь нарастает. Наконец Дэниел тоже вскрикнул и, излившись в ее трепещущее лоно, обмяк.
   Трудно было сказать, за кем осталась победа в этом противостоянии. Дэниел знал, что он делает, а Джорджина не знала. В эти сказочные минуты она была полностью в его власти. Это он вознес ее к вершинам ощущений, и он наполнил животворящим семенем, которое однажды может соединить их воедино. Он же мог и лишить ее всего этого. С другой стороны, Джорджина не чувствовала себя проигравшей. Она все-таки добилась своего: теперь их нельзя уже было назвать чужими друг другу людьми, каждый из которых живет сам по себе. Теперь они жили друг для друга.
   Они лежали прижавшись, в ворохе скомканной одежды, жадно заглатывали ртами воздух и вдыхали исходившее от них тепло. Дэниел по-прежнему находился в ней, и это было странное ощущение. Джорджина знала, что она, должна сгореть со стыда, но стыда не чувствовала.
   Ей очень нравилось так лежать, и она подозревала, что и Дэниелу тоже.
   Ей хотелось попросить у него разрешения остаться, но она боялась испортить очарование этих минут. Дэниел перекатился на постель, увлекая Джорджину за собой. Она положила голову ему на руку. Ей хотелось заснуть, не шевелиться.
   Он стал вынимать заколки из ее волос, высвободил один локон и стал щекотать им ее шею. Прикосновения были приятны и возбуждали. Джорджина открыла глаза и наткнулась на его взгляд.
   — Ты не можешь остаться, — шепнул он почти с мольбой в голосе.
   — Я не уйду, — спокойно ответила она, хотя сердце ее билось так, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.
   Ситуация зашла в тупик. Дэниел понимал, что он не может насильно отнести ее на руках в гостиницу. Тем более в таком виде. Не мог он и отпустить ее одну на фабрику. А если попытаться настаивать? Сказать, что все это глупости, в которых он не желает участвовать? Тогда он может лишиться Джорджины навсегда, а об этом и думать не хотелось.
   Джорджи…
   Он медленно раздел ее до пояса и залюбовался кремовой нежной кожей.
   Я хочу быть тебе настоящей женой, достойной тебя, — перебила она.
   В голосе ее послышалась мольба. Он не мог допустить, чтобы его веселая мисс Ягодка унижала себя мольбами. Он хотел ее такой, какой она была всегда: желанной, полной жизни, смеющейся. Он передвинул свою ладонь с ее плеча на живот. Возможно, в нем уже зародилась новая жизнь, частичка его самого.
   Ты во много раз лучше, достойнее меня, — пробормотал Дэниел. Он расстегнул еще остававшиеся крючки на ее платье, и она, подвигав бедрами, заставила его сползти к своим ногам. Наклонившись, Дэниел скинул его с кровати на пол.
   Приподнявшись на локте, он любовался ею. На Джорджине оставались чулки и подвязки. Нечасто ему до сих пор выпадал случай посмотреть на обнаженную леди. «Но ничего, я быстро привыкну», — сказал он себе и перевел взгляд выше, туда, где из-под открытой рубашки выглядывали ее соблазнительные груди с розовыми сосками. Будучи не в силах бороться с искушением, Дэниел приник губами к одному из них.
   Джорджина тихонько охнула, почувствовав прикосновения его языка, но она и не думала отталкивать от себя его голову.
   Дэниел же думал о том, что приличные люди занимаются такими делами в темноте и в пижамах. Но он всегда был чужд условностей, и будь его воля, он любил бы свою жену при свете дня.
   Подумав об этом, он поднял глаза на заколоченные окна и мгновенно спустился с небес на землю. Он сел на постели, а Джорджина торопливо закрыла руками грудь.
   Скорее всего они придут и сегодня. Попытаются вывести из строя станок. Что нам делать, Джорджи? — Он опустил на нее глаза, развел ее руки в стороны и вновь принялся ласкать ее грудь. Соски тут же отвердели под его пальцами. Ему впервые попалась такая легковозбудимая женщина. И осознание того, что ее желание направлено на него, наполняло Дэниела чувством гордости. Ему нравилось ощущать себя причиной ее возбуждения. — Если ты твердо решила не переезжать в гостиницу, тогда тебе придется ночевать со мной на тюфяке около станка. Одну я тебя здесь не оставлю.
   Хорошо, — просто ответила она. Рука ее непроизвольно потянулась к тому месту, где застегивались его штаны. Только штанов уже не было. Джорджина слишком поздно об этом вспомнила. Дэниел приглушенно охнул, когда она коснулась его своими пальцами. Джорджина дразняще улыбнулась. — Если ты твердо решил быть Пекосом Мартином, я буду такой женщиной, какие ему больше всего нравятся.
   Дэниел захотел оттолкнуть ее руку, но Джорджина, словно почувствовав это, стала так его ласкать, что тот оцепенел, будучи не в силах пошевелиться. В глазах его застыло изумление, но он все же пришел наконец в себя, схватил ее руки и пригвоздил их к постели. На лице его показалась улыбка.
   Я думаю, мы с вами неплохо поладим, мэм. Но вам придется научиться слушаться своего мужа.
   Он наклонился и стал покрывать поцелуями ее лицо, шею, легонько прикусил мочку уха. Джорджина взвизгнула и попыталась ускользнуть от него, но Дэниел взял ее на руки и, поднявшись с кровати, понес в типографию, где около станка на тюфяке уже была постелена его холостяцкая постель.
   Вспоминая позже ту ночь, Джорджина с трудом верила в то, что Дэниел вытворял с ней. Таких вещей ни один мужчина не делает с женщиной. По крайней мере джентльмен с леди. А она не только не протестовала, но всячески поощряла его и получила небывалое удовольствие.
   Они были так поглощены любовными играми, что далеко не сразу обратили внимание на глухое ворчание Макса. А потом Дэниел чмокнул Джорджину в лоб и шепнул:
   — Я сейчас, дорогая. Не дай нашему ложу остыть до моего возвращения.
   И она только лениво проводила его глазами. Даже когда увидела, что он надевает портупею и вооружается, она не обеспокоилась. Дэниел не торопился, и это вселяло в нее умиротворение. Обернувшись простыней, она села на постели и смотрела ему вслед. Вспомнив, что на ней только чулки и подвязки, она усмехнулась. Точь-в-точь как продажные женщины, которые так нравятся Пекосу Мартину.
   Дэниел приказал Максу замолчать и пересек кабинет, подойдя к двери. Джорджина поднялась и перебежала босыми ногами по комнате. Вокруг было тихо. За окном стояла обычная летняя ночь. Ничто не предвещало приближения опасности. А тлеющие янтарные угли в печке действовали даже успокаивающе.
   Она видела, как Дэниел отворил дверь и выглянул в коридор. И лишь когда до ее слуха донеслись с улицы крадущиеся шаги, она окончательно очнулась, стряхнув с себя сонную истому. На голой спине Дэниела стали перекатываться мощные мускулы, но он вдруг показался ей таким же беззащитным, как и она сама. Кто это ходит там внизу? Куда они идут? А если они вооружены?
   Но молиться было уже поздно. Джорджина понимала, что от нее ничего не зависит. Она могла лишь стоять на пороге, прислушиваясь к шагам снизу, ждать и гадать, чем все это закончится. У Дэниела на портупее висели оба его револьвера, а в руках была винтовка. Джорджина нащупала в ящике с инструментами короткий ломик. Это все, что у них было. Да еще Макс.
   Ей казалось, что оружия у них недостаточно, но на самом деле им не потребовалось и этого.
   Когда шаги стали приближаться, Дэниел протянул руку к веревке, которую он вечером повесил около двери. Джорджина широко раскрытыми глазами наблюдала за тем, как он развязывает на ней узел. Вот она с шелестом исчезла где-то под потолком, а спустя несколько мгновений внизу раздался глухой удар, громкий всплеск и затем по земле покатилось жестяное ведро. Кто-то взревел от ярости, и после этого дом наполнила отчаянная брань.
   Неизвестные мгновенно ретировались тем же путем, каким пришли. Дэниел обернулся, увидел Джорджину и виновато улыбнулся:
   — Сначала хотел остановиться на кипящем масле, но потом отказался от этой идеи. Пришлось бы всю ночь дежурить у ведра и подогревать его.
   Взяв винтовку наперевес, он снова выглянул в коридор. Никто больше не сунулся. Зато с улицы еще какое-то время доносились проклятия. Кто-то кому-то приказывал вернуться, а те отказывались. Вскоре все стихло.
   Дэниел закрыл дверь на засов. Когда он вернулся к жене, она все еще стояла на пороге типографии, обернутая простыней, и смотрела на него ничего не понимающим взглядом. Простыня съехала с одного плеча, обнажив грудь.
   — Что же было в ведре? — шепотом спросила она.
   Дэниел снял портупею.
   — Лучше не спрашивай.
   Джорджина поняла, что он ее дразнит.
   — Нет, скажи!
   Он протянул руку и скинул с нее простыню. Взгляд его скользнул по ее обнаженному телу, жадно вбирая в себя все ее округлости и золотистый треугольник, темневший внизу живота.
   А что ты мне дашь за это?
   Джорджина улыбнулась и кокетливо повела голыми плечами:
   Все, что хочешь.
   Отлично. — Отшвырнув простыню подальше, Дэниел вплотную приблизился к Джорджине и накрыл руками ее ягодицы. — Я хочу вот это. — Наклонившись, он поцеловал ее во влажные открытые губы.
   Лишь спустя час с лишним она наконец узнала, что он вылил на ночных гостей, и потом долго хохотала, уткнувшись в подушку, представляя себе, какие будут лица у людей, когда они обнаружат утром, что кто-то вычерпал ночью уборную и вылил содержимое прямо на улицу.

Глава 32

   В полдень из-за ворот фабрики начали доноситься призывные крики мальчишек-разносчиков, продававших газету Дэниела. Наступило время обеденного перерыва, работницы потянулись к выходу, и Джорджина услышала, как бойко пошла торговля. Губы ее невольно расползлись в улыбке. Значит, Дэниел работает не зря, его труд нужен этим людям.
   В кабинет без стука вошла Дженис. Демократическая политика «открытых дверей» и непосредственного общения фабричного начальства с подчиненными была одним из нововведений Джорджины. Впрочем, перемирие между двумя молодыми женщинами все еще было довольно хрупким. Дженис не одобряла неопытности Джорджины, по-прежнему косо смотрела на ее красивую дорогую одежду и не могла забыть о том, чья она дочь. Она не верила в то, что Джорджина, в сущности, превратилась в такую же работницу, какой была она сама. Ей казалось, что для новой начальницы это своего рода каприз, игра, которая вот-вот надоест. И действительно, у Джорджины не раз уже возникало желание все бросить, но она знала, что не имеет права это сделать, потому что не сможет потом смотреть в глаза Дэниелу. И она заставляла себя не сдаваться.
   Одри говорит, что в «Маллони» люди готовы к забастовке, — опасливо оглянувшись себе за спину, возбужденно зашептала Дженис.
   Джорджина удовлетворенно откинулась на спинку кресла и уточнила:
   — Все?
   — Все, кому надо, — ответила Дженис и бросила на стол последний номер газеты Дэниела. — Но если забастовка затянется, народ начнет голодать.
   Джорджина разложила перед собой газету так, чтобы видеть громкие разоблачительные заголовки про «Эй-би-си ренталс».