Страница:
Он как зеленый юнец, который еще никогда не видел женских форм, и у него прямо зудят ладони от нестерпимого желания погладить ее. Ему хочется знать, все ли мягкие на вид места и на самом деле такие мягкие. Изгибы ее такие же пленительные, как он думает? А эти ее длинные ноги – они такие же стройные, как он предполагает?
Милостивый Боже, ведь ему уже за тридцать. Определенно прошло достаточно времени с тех пор, как он был юнцом! Видит Бог, у него было немало женщин. Почему же сейчас он не может вспомнить ни одной из них?
Ему не следует находиться наедине с Джиллианой и не следует разговаривать с ней, проникая в ее мысли и мечтая проникнуть в ее тело.
Он должен думать о своем здоровье, вместо того чтобы бродить по болоту. И все же Грант никогда не чувствовал себя лучше, бодрее, энергичнее. И никогда еще не смотрел с такой тоской на свое будущее.
Граф не изменяет своему слову. Десятый граф Стрейтерн тем более не отказывается от своих обязательств. Его отец уже опорочил имя семьи, и Грант всю свою жизнь из кожи вон лез, чтобы не усугубить позора.
Он женится на Арабелле Фентон и найдет что-нибудь в защиту этого союза. Но всю жизнь будет мучиться вопросом, что было бы, если бы…
Грант дал указание лакеям упаковать стеклянные сосуды, теперь заполненные газом, и отнести их к нему в лабораторию и только потом повернулся к Джиллиане.
– По ком вы скорбите? – снова задал он вопрос, на который она так и не ответила и который не давал ему покоя.
Она выглядела испуганной. Он дождался, когда лакеи отойдут на приличное расстояние, после чего задал вопрос еще раз.
– Зачем вам это знать? – спросила она.
– Я обнаружил, что мне любопытно все, что с вами связано, мисс Камерон. Возможно, это неправильно, но это так.
Джиллиана мгновение колебалась, потом повернулась и первая зашагала вверх по тропе.
Было в мисс Джиллиане Камерон нечто подсказывающее Гранту, что титул графа не имеет для нее никакой привлекательности. Она удивительно выдержанная, склонная советоваться скорее с собой, чем с другими. Грант не только восхищался этим качеством, тоже обладая им, но и хотел понять, откуда у нее такая самоуверенность. Порой в ее глазах мелькали веселые огоньки, иногда в них сквозило раздражение. Но что особенно разжигало его любопытство, так это печаль, временами слишком заметная в устремленном куда-то вдаль взгляде.
В ней есть какая-то загадка, а он обожает разгадывать загадки.
Грант не хотел торопить события. Он будет ждать столько, сколько потребуется.
Сделав несколько шагов, Джиллиана повернулась к Гранту.
– По своей жизни, – тихо проговорила она. – Я скорблю по своей жизни, той, которую знала в Эдинбурге. Я скорблю по своей невинности и юности.
Грант подошел к ней.
– В той или иной степени мы все это делаем, мисс Камерон.
– Я любила мужчину, который не любил меня. Во всяком случае, недостаточно любил.
– Печальная история, – сказал Грант, почувствовав, что ему отчего-то неприятно ее признание. – Вы все еще любите его?
Джиллиана покачала головой.
И когда Грант окончательно понял, что больше она ничего не скажет, Джиллиана сделала глубокий вдох и с очевидным усилием заставила себя посмотреть на него. Ее взгляд был напряженным, лицо белым.
– Я же тебя предупреждал, Джиллиана.
Обернувшись, она увидела стоящего на тропинке доктора Фентона, выражение лица которого не оставляло сомнений в том, что он страшно недоволен.
– Предлагаю тебе вернуться в Роузмур, Джиллиана, – строго сказал доктор, – и посмотреть, нет ли какой-то работы, которую ты могла бы выполнить для Арабеллы, вместо того чтобы скакать по лугу с задранными выше лодыжек юбками.
– Почему вы позволяете себе говорить с мисс Камерон в такой манере, Фентон? – подал голос Грант. Сделав шаг, он остановился между ними и встал перед Джиллианой, словно заслонял ее от града стрел. Разве Фентон не понимает, что слова могут ранить больнее, чем любое копье?
– Своим поведением ты не должна опозорить ни меня, ни Арабеллу, – сказал доктор Фентон, а затем повернулся к Гранту. – Я хочу извиниться за нее, ваше сиятельство, – продолжил он уже иным тоном, предназначенным для обращения к графу. – Она ведет себя слишком развязно.
– Не ее поведение удивляет меня, а ваше, Фентон. Я бы не назвал мисс Камерон развязной. Скорее наоборот, я нахожу ее чересчур застенчивой.
– Ей следовало бы такой быть, ваше сиятельство. Но сам факт того, что она здесь, с вами, рано утром, – свидетельство мятежности ее натуры. С вами должна быть Арабелла, а не ее компаньонка. Джиллиана не имеет права на вашу защиту. Я пытался быть сострадательным, но ее поступки в последнее время доказали, что я ошибся, поддавшись жалости.
Грант повернулся и посмотрел на Джиллиану.
– Она не производит впечатления порочной личности. Джиллиана что-то украла у вас? Или, быть может, выпила весь ваш запас рома? – Он улыбнулся Джиллиане, и в другое время она бы ответила ему на улыбку, но не теперь. – Может, вы утопили котят в мешке, Джиллиана? Какой ужасный поступок вы совершили, что привело Фентона в такое негодование?
Красные пятна, выступившие на лице доктора Фентона, показывали, как он разгневан.
– Она не рассказала вам о своем прошлом, не так ли, ваше сиятельство? Не призналась в своем грехопадении?
Никогда раньше у Джиллианы не было ни малейшей склонности читать будущее, но сейчас она точно знала, что принесут ей следующие несколько минут, словно увидела всю сцену своими глазами. Она сделала глубокий вдох и стиснула руки.
– Вы же врач, Фентон, а не священник. Почему же вас заботят какие-то признания мисс Камерон? Или ее, как вы говорите, грехопадение?
– Потому что я не желаю, чтобы вы судили Арабеллу по ее поступкам, ваше сиятельство. Моя дочь – славная, порядочная девушка, которая не предается распутству с вами, как Джиллиана.
– Не лучше ли мне самому судить, предается мисс Камерон распутству или нет? И сдается мне, очернив таким образом ее, вы не могли не бросить тень и на меня. Вы обвиняете нас обоих, Фентон? – Грант сложил руки и вперил в доктора бесстрастный взгляд.
– Я не обвиняю вас, сэр, – пробормотал Фентон. – Джиллиана – уличная женщина, женщина низменных наклонностей. Она отказалась от своей семьи и друзей, от всех принципов своего воспитания в погоне за земными удовольствиями, и я убежден, что и сейчас она добивается того же. Когда я нашел ее, она жила в Эдинбурге, готовая продавать свое тело за звонкую монету.
Как жалко, что невозможно, закрыв глаза, просто исчезнуть с этого места. Но Джиллиана по-прежнему ощущала мягкий утренний ветерок на щеках и слабый запах болотной травы, зацепившейся за подол платья. Воздух был пропитан резким запахом серы.
Открыв глаза, Джиллиана обнаружила, что оба мужчины пристально разглядывают ее.
Грант ничего не говорил, но его глаза, эти удивительные, чудесные серые глаза, вдруг сделались жесткими и холодными как сталь.
– Довольно! – внезапно отрезал он, повернувшись к доктору. – Довольно, старик, вы свое слово сказали. Вы должны быть удовлетворены результатом своих утренних усилий.
– Я не смогу быть удовлетворен, ваше сиятельство, пока Джиллиана не будет знать свое место. Вы должны проводить время с Арабеллой, а не с этой тварью. Я горько сожалею о том дне, когда милосердие и жалость убедили меня привести ее в мой дом. И что же я вижу теперь? Она без зазрения совести отвлекает ваше внимание от моей дочери.
– Если уж вы такой приверженец искренности, позвольте и мне вам кое-что сказать, доктор. Между мной и вашей дочерью нет абсолютно никакой привязанности. И я сомневаюсь, что она когда-либо возникнет. У меня сложилось стойкое впечатление, что Арабелла не способна на нежные чувства.
Доктор Фентон хотел еще что-то сказать, несомненно, в защиту своей дочери, но Грант вскинул руку, останавливая его:
– У меня нет желания продолжать эту дискуссию, сэр. Я сейчас провожу мисс Камерон назад в Роузмур.
Доктор Фентон заколебался.
– Мы не нуждаемся ни в вашем разрешении, ни в вашем присутствии, Фентон, – резко добавил Грант.
С явной неохотой доктор Фентон покинул их.
Джиллиана отвернулась, устремив взгляд на тропу, ведущую на болото. Когда она заговорила, голос ее был спокойным и ровным, словно она читала отрывок из хорошо знакомой книги.
– Я не была продажной женщиной, – сказала она, – хотя, несомненно, являлась фигурой скандальной. Образец неприличия. – Она опустила голову и стиснула руки.
Грант молчал. Он просто не знал, что сказать. Джиллиана вздохнула.
– Я бы совсем не удивилась, если б матери предостерегали своих дочерей, чтобы те не становились такими, как я.
– А почему вы стали такой?
– Я влюбилась, – ответила Джиллиана и снова отвела взгляд. Ему так хотелось взять ее за подбородок, повернуть к себе и заглянуть в глаза. Что бы он там увидел? Отблеск раскаяния? Быть может, тоски? Грант понял, что не хочет этого знать.
– Вы не обязаны рассказывать мне, Джиллиана.
Она кивнула:
– Я знаю. Но это не важно. Я влюбилась, – повторила она. – Я думаю, что полюбила Роберта потому, что он обратил на меня внимание. – Она подняла голову и посмотрела на Гранта, и он не удивился, увидев в ее глазах печаль.
– Я не требую от вас признаний, Джиллиана.
Она снова кивнула и продолжила:
– Я так давно не чувствовала себя любимой. Возможно, весь этот скандал был основан не на чем ином, как на признательности.
Жизнь несовершенна, неопределенна, слишком скоротечна, и к тому времени, когда человек начинает ее понимать, судьба или несчастный случай уносят эту жизнь. А его жизнь – это жизнь, сделавшаяся особой благодаря обстоятельствам, и он постоянно помнит об этом. С того момента, как он открывает утром глаза, как засыпает ночью, он – граф Стрейтерн. Он сознает свое наследие так же, как и свою ответственность. Но вместе с тяжелым бременем, лежащим на его плечах, он получил и величайшие выгоды и преимущества. И об этом он тоже никогда не забывает.
Один из самых больших плюсов быть графом Стрейтерном заключается в силе его влияния. Чего бы он ни захотел, он это получает. Слово, мягко высказанная просьба, повелительно согнутый палец – вот и все, что требуется, чтобы его желания были переданы и исполнены.
Сейчас Гранту хотелось, чтобы в его власти было прогнать печаль из глаз Джиллианы, вернуть на ее лицо улыбку, но он не мог сделать ничего, кроме как протянуть руку и коснуться ее руки в нежной, допустимой приличиями поддержке.
– Ну так как вам приключение? – спросил он.
Джиллиана непонимающе заморгала.
– Сегодня, – пояснил Грант, – на болоте. Вам понравилось?
Молчание словно пропасть пролегло между ними. Наконец она снова заговорила:
– В вашей власти, ваше сиятельство, отослать меня из Роузмура.
– Да, – кивнул он.
– На том основании, что я неподходящая компания для Арабеллы. Что я могу дурно повлиять на ваших детей.
– Пожалуй, об этом следует подумать, – весело отозвался он. – Ну, вы уже закончили со своим признанием?
Она кивнула.
– Да не смотрите же вы таким убитым взглядом, мисс Камерон. Я не имею намерения выгонять вас из Роузмура. В жизни не слыхивал подобной чепухи.
Она подняла на него изумленный взгляд.
– Вы научились чему-нибудь сегодня?
– Я научилась сегодня очень многому, – медленно проговорила она.
– Значит, наш поход был успешным. Каждый день надо стараться что-нибудь узнавать, – сказал Грант.
Джиллиана нахмурилась.
– А хотите знать, что сегодня узнал я?
Она нерешительно кивнула.
– Я узнал, что доктор Фентон – деспот и что вы слишком живете прошлым.
Джиллиана ничего не ответила. Он мог бы сказать ей больше, будь он честнее, да и если бы момент был более подходящим. Он мог бы сказать ей, какая она красивая сейчас, в утреннем солнце, просвечивающем сквозь листву деревьев и падающем ей на волосы. Они у нее вовсе не банально каштановые, но какой-то любопытной смеси оттенков золотистого, рыжего и коричневого, словно осенние листья. Еще он мог бы сказать ей, что печаль в ее глазах напоминает ему его собственную. Всегда, сколько будет жить, он будет помнить своих братьев, но, возможно, со временем, воспоминания станут светлее. Может, он даже будет рад им, ибо покуда воспоминания живут в его душе и сердце, его братья не умрут.
Но поскольку Джиллиана смотрела на него так настороженно, он лишь улыбнулся и протянул ей руку.
– Хотите увидеть вторую часть эксперимента?
– Где вы будете производить взрывы? – спросила она.
– Люблю взрывы, каюсь. Но, – поспешил добавить Грант, – никакой опасности не будет. Обещаю.
Эти слова, очевидно, убедили ее. Она вложила в его руку свою, и он повел ее по тропинке так, словно они были обычными спутниками, а не двумя людьми со своими секретами каждый.
Некоторое время они не разговаривали. Грант не мог припомнить, чтобы когда-нибудь с кем-нибудь еще молчание было таким необременительным. Они преодолели подъем, и дворец, наконец, предстал перед ними.
– Вы будете целовать меня? – спросила Джиллиана, разглядывая статуи.
– Нет, если ты этого не захочешь.
– Обещайте мне, что не будете.
– Даже если ты захочешь? – улыбнулся Грант.
– Даже если захочу.
– Хорошо. Обещаю. Даже если ты станешь умолять меня.
– Я не падшая женщина, – сказала она мгновение спустя.
– Ты думала, я буду испытывать твою нравственность? У меня имеются свои грехи, это так, но я никогда не воспользуюсь слабостью или беззащитностью.
– Я не слабая. И не беззащитная.
Грант лишь улыбнулся, не имея желания вступать с ней в спор.
– Тогда я пойду, – решительно сказала она.
– И больше никакой чепухи об изгнании тебя из Роузмура.
– Вы очень странный человек, ваше сиятельство.
– Да?
Джиллиана кивнула:
– Не успею я подумать, что понимаю вас, как вы делаете что-то такое, что ставит меня в тупик.
– Мне нравится производить такое впечатление на людей, – сказал Грант. – Но знаешь, ты точно такая же.
– Правда?
Грант обрадовался, когда увидел на ее лице мимолетную улыбку.
– В интересах честности, Джиллиана, я должен тебе кое-что сказать.
Она взглянула на него.
– Ничто не мешает тебе поцеловать меня, – проронил он и улыбнулся.
Глава 16
Милостивый Боже, ведь ему уже за тридцать. Определенно прошло достаточно времени с тех пор, как он был юнцом! Видит Бог, у него было немало женщин. Почему же сейчас он не может вспомнить ни одной из них?
Ему не следует находиться наедине с Джиллианой и не следует разговаривать с ней, проникая в ее мысли и мечтая проникнуть в ее тело.
Он должен думать о своем здоровье, вместо того чтобы бродить по болоту. И все же Грант никогда не чувствовал себя лучше, бодрее, энергичнее. И никогда еще не смотрел с такой тоской на свое будущее.
Граф не изменяет своему слову. Десятый граф Стрейтерн тем более не отказывается от своих обязательств. Его отец уже опорочил имя семьи, и Грант всю свою жизнь из кожи вон лез, чтобы не усугубить позора.
Он женится на Арабелле Фентон и найдет что-нибудь в защиту этого союза. Но всю жизнь будет мучиться вопросом, что было бы, если бы…
Грант дал указание лакеям упаковать стеклянные сосуды, теперь заполненные газом, и отнести их к нему в лабораторию и только потом повернулся к Джиллиане.
– По ком вы скорбите? – снова задал он вопрос, на который она так и не ответила и который не давал ему покоя.
Она выглядела испуганной. Он дождался, когда лакеи отойдут на приличное расстояние, после чего задал вопрос еще раз.
– Зачем вам это знать? – спросила она.
– Я обнаружил, что мне любопытно все, что с вами связано, мисс Камерон. Возможно, это неправильно, но это так.
Джиллиана мгновение колебалась, потом повернулась и первая зашагала вверх по тропе.
Было в мисс Джиллиане Камерон нечто подсказывающее Гранту, что титул графа не имеет для нее никакой привлекательности. Она удивительно выдержанная, склонная советоваться скорее с собой, чем с другими. Грант не только восхищался этим качеством, тоже обладая им, но и хотел понять, откуда у нее такая самоуверенность. Порой в ее глазах мелькали веселые огоньки, иногда в них сквозило раздражение. Но что особенно разжигало его любопытство, так это печаль, временами слишком заметная в устремленном куда-то вдаль взгляде.
В ней есть какая-то загадка, а он обожает разгадывать загадки.
Грант не хотел торопить события. Он будет ждать столько, сколько потребуется.
Сделав несколько шагов, Джиллиана повернулась к Гранту.
– По своей жизни, – тихо проговорила она. – Я скорблю по своей жизни, той, которую знала в Эдинбурге. Я скорблю по своей невинности и юности.
Грант подошел к ней.
– В той или иной степени мы все это делаем, мисс Камерон.
– Я любила мужчину, который не любил меня. Во всяком случае, недостаточно любил.
– Печальная история, – сказал Грант, почувствовав, что ему отчего-то неприятно ее признание. – Вы все еще любите его?
Джиллиана покачала головой.
И когда Грант окончательно понял, что больше она ничего не скажет, Джиллиана сделала глубокий вдох и с очевидным усилием заставила себя посмотреть на него. Ее взгляд был напряженным, лицо белым.
– Я же тебя предупреждал, Джиллиана.
Обернувшись, она увидела стоящего на тропинке доктора Фентона, выражение лица которого не оставляло сомнений в том, что он страшно недоволен.
– Предлагаю тебе вернуться в Роузмур, Джиллиана, – строго сказал доктор, – и посмотреть, нет ли какой-то работы, которую ты могла бы выполнить для Арабеллы, вместо того чтобы скакать по лугу с задранными выше лодыжек юбками.
– Почему вы позволяете себе говорить с мисс Камерон в такой манере, Фентон? – подал голос Грант. Сделав шаг, он остановился между ними и встал перед Джиллианой, словно заслонял ее от града стрел. Разве Фентон не понимает, что слова могут ранить больнее, чем любое копье?
– Своим поведением ты не должна опозорить ни меня, ни Арабеллу, – сказал доктор Фентон, а затем повернулся к Гранту. – Я хочу извиниться за нее, ваше сиятельство, – продолжил он уже иным тоном, предназначенным для обращения к графу. – Она ведет себя слишком развязно.
– Не ее поведение удивляет меня, а ваше, Фентон. Я бы не назвал мисс Камерон развязной. Скорее наоборот, я нахожу ее чересчур застенчивой.
– Ей следовало бы такой быть, ваше сиятельство. Но сам факт того, что она здесь, с вами, рано утром, – свидетельство мятежности ее натуры. С вами должна быть Арабелла, а не ее компаньонка. Джиллиана не имеет права на вашу защиту. Я пытался быть сострадательным, но ее поступки в последнее время доказали, что я ошибся, поддавшись жалости.
Грант повернулся и посмотрел на Джиллиану.
– Она не производит впечатления порочной личности. Джиллиана что-то украла у вас? Или, быть может, выпила весь ваш запас рома? – Он улыбнулся Джиллиане, и в другое время она бы ответила ему на улыбку, но не теперь. – Может, вы утопили котят в мешке, Джиллиана? Какой ужасный поступок вы совершили, что привело Фентона в такое негодование?
Красные пятна, выступившие на лице доктора Фентона, показывали, как он разгневан.
– Она не рассказала вам о своем прошлом, не так ли, ваше сиятельство? Не призналась в своем грехопадении?
Никогда раньше у Джиллианы не было ни малейшей склонности читать будущее, но сейчас она точно знала, что принесут ей следующие несколько минут, словно увидела всю сцену своими глазами. Она сделала глубокий вдох и стиснула руки.
– Вы же врач, Фентон, а не священник. Почему же вас заботят какие-то признания мисс Камерон? Или ее, как вы говорите, грехопадение?
– Потому что я не желаю, чтобы вы судили Арабеллу по ее поступкам, ваше сиятельство. Моя дочь – славная, порядочная девушка, которая не предается распутству с вами, как Джиллиана.
– Не лучше ли мне самому судить, предается мисс Камерон распутству или нет? И сдается мне, очернив таким образом ее, вы не могли не бросить тень и на меня. Вы обвиняете нас обоих, Фентон? – Грант сложил руки и вперил в доктора бесстрастный взгляд.
– Я не обвиняю вас, сэр, – пробормотал Фентон. – Джиллиана – уличная женщина, женщина низменных наклонностей. Она отказалась от своей семьи и друзей, от всех принципов своего воспитания в погоне за земными удовольствиями, и я убежден, что и сейчас она добивается того же. Когда я нашел ее, она жила в Эдинбурге, готовая продавать свое тело за звонкую монету.
Как жалко, что невозможно, закрыв глаза, просто исчезнуть с этого места. Но Джиллиана по-прежнему ощущала мягкий утренний ветерок на щеках и слабый запах болотной травы, зацепившейся за подол платья. Воздух был пропитан резким запахом серы.
Открыв глаза, Джиллиана обнаружила, что оба мужчины пристально разглядывают ее.
Грант ничего не говорил, но его глаза, эти удивительные, чудесные серые глаза, вдруг сделались жесткими и холодными как сталь.
– Довольно! – внезапно отрезал он, повернувшись к доктору. – Довольно, старик, вы свое слово сказали. Вы должны быть удовлетворены результатом своих утренних усилий.
– Я не смогу быть удовлетворен, ваше сиятельство, пока Джиллиана не будет знать свое место. Вы должны проводить время с Арабеллой, а не с этой тварью. Я горько сожалею о том дне, когда милосердие и жалость убедили меня привести ее в мой дом. И что же я вижу теперь? Она без зазрения совести отвлекает ваше внимание от моей дочери.
– Если уж вы такой приверженец искренности, позвольте и мне вам кое-что сказать, доктор. Между мной и вашей дочерью нет абсолютно никакой привязанности. И я сомневаюсь, что она когда-либо возникнет. У меня сложилось стойкое впечатление, что Арабелла не способна на нежные чувства.
Доктор Фентон хотел еще что-то сказать, несомненно, в защиту своей дочери, но Грант вскинул руку, останавливая его:
– У меня нет желания продолжать эту дискуссию, сэр. Я сейчас провожу мисс Камерон назад в Роузмур.
Доктор Фентон заколебался.
– Мы не нуждаемся ни в вашем разрешении, ни в вашем присутствии, Фентон, – резко добавил Грант.
С явной неохотой доктор Фентон покинул их.
Джиллиана отвернулась, устремив взгляд на тропу, ведущую на болото. Когда она заговорила, голос ее был спокойным и ровным, словно она читала отрывок из хорошо знакомой книги.
– Я не была продажной женщиной, – сказала она, – хотя, несомненно, являлась фигурой скандальной. Образец неприличия. – Она опустила голову и стиснула руки.
Грант молчал. Он просто не знал, что сказать. Джиллиана вздохнула.
– Я бы совсем не удивилась, если б матери предостерегали своих дочерей, чтобы те не становились такими, как я.
– А почему вы стали такой?
– Я влюбилась, – ответила Джиллиана и снова отвела взгляд. Ему так хотелось взять ее за подбородок, повернуть к себе и заглянуть в глаза. Что бы он там увидел? Отблеск раскаяния? Быть может, тоски? Грант понял, что не хочет этого знать.
– Вы не обязаны рассказывать мне, Джиллиана.
Она кивнула:
– Я знаю. Но это не важно. Я влюбилась, – повторила она. – Я думаю, что полюбила Роберта потому, что он обратил на меня внимание. – Она подняла голову и посмотрела на Гранта, и он не удивился, увидев в ее глазах печаль.
– Я не требую от вас признаний, Джиллиана.
Она снова кивнула и продолжила:
– Я так давно не чувствовала себя любимой. Возможно, весь этот скандал был основан не на чем ином, как на признательности.
Жизнь несовершенна, неопределенна, слишком скоротечна, и к тому времени, когда человек начинает ее понимать, судьба или несчастный случай уносят эту жизнь. А его жизнь – это жизнь, сделавшаяся особой благодаря обстоятельствам, и он постоянно помнит об этом. С того момента, как он открывает утром глаза, как засыпает ночью, он – граф Стрейтерн. Он сознает свое наследие так же, как и свою ответственность. Но вместе с тяжелым бременем, лежащим на его плечах, он получил и величайшие выгоды и преимущества. И об этом он тоже никогда не забывает.
Один из самых больших плюсов быть графом Стрейтерном заключается в силе его влияния. Чего бы он ни захотел, он это получает. Слово, мягко высказанная просьба, повелительно согнутый палец – вот и все, что требуется, чтобы его желания были переданы и исполнены.
Сейчас Гранту хотелось, чтобы в его власти было прогнать печаль из глаз Джиллианы, вернуть на ее лицо улыбку, но он не мог сделать ничего, кроме как протянуть руку и коснуться ее руки в нежной, допустимой приличиями поддержке.
– Ну так как вам приключение? – спросил он.
Джиллиана непонимающе заморгала.
– Сегодня, – пояснил Грант, – на болоте. Вам понравилось?
Молчание словно пропасть пролегло между ними. Наконец она снова заговорила:
– В вашей власти, ваше сиятельство, отослать меня из Роузмура.
– Да, – кивнул он.
– На том основании, что я неподходящая компания для Арабеллы. Что я могу дурно повлиять на ваших детей.
– Пожалуй, об этом следует подумать, – весело отозвался он. – Ну, вы уже закончили со своим признанием?
Она кивнула.
– Да не смотрите же вы таким убитым взглядом, мисс Камерон. Я не имею намерения выгонять вас из Роузмура. В жизни не слыхивал подобной чепухи.
Она подняла на него изумленный взгляд.
– Вы научились чему-нибудь сегодня?
– Я научилась сегодня очень многому, – медленно проговорила она.
– Значит, наш поход был успешным. Каждый день надо стараться что-нибудь узнавать, – сказал Грант.
Джиллиана нахмурилась.
– А хотите знать, что сегодня узнал я?
Она нерешительно кивнула.
– Я узнал, что доктор Фентон – деспот и что вы слишком живете прошлым.
Джиллиана ничего не ответила. Он мог бы сказать ей больше, будь он честнее, да и если бы момент был более подходящим. Он мог бы сказать ей, какая она красивая сейчас, в утреннем солнце, просвечивающем сквозь листву деревьев и падающем ей на волосы. Они у нее вовсе не банально каштановые, но какой-то любопытной смеси оттенков золотистого, рыжего и коричневого, словно осенние листья. Еще он мог бы сказать ей, что печаль в ее глазах напоминает ему его собственную. Всегда, сколько будет жить, он будет помнить своих братьев, но, возможно, со временем, воспоминания станут светлее. Может, он даже будет рад им, ибо покуда воспоминания живут в его душе и сердце, его братья не умрут.
Но поскольку Джиллиана смотрела на него так настороженно, он лишь улыбнулся и протянул ей руку.
– Хотите увидеть вторую часть эксперимента?
– Где вы будете производить взрывы? – спросила она.
– Люблю взрывы, каюсь. Но, – поспешил добавить Грант, – никакой опасности не будет. Обещаю.
Эти слова, очевидно, убедили ее. Она вложила в его руку свою, и он повел ее по тропинке так, словно они были обычными спутниками, а не двумя людьми со своими секретами каждый.
Некоторое время они не разговаривали. Грант не мог припомнить, чтобы когда-нибудь с кем-нибудь еще молчание было таким необременительным. Они преодолели подъем, и дворец, наконец, предстал перед ними.
– Вы будете целовать меня? – спросила Джиллиана, разглядывая статуи.
– Нет, если ты этого не захочешь.
– Обещайте мне, что не будете.
– Даже если ты захочешь? – улыбнулся Грант.
– Даже если захочу.
– Хорошо. Обещаю. Даже если ты станешь умолять меня.
– Я не падшая женщина, – сказала она мгновение спустя.
– Ты думала, я буду испытывать твою нравственность? У меня имеются свои грехи, это так, но я никогда не воспользуюсь слабостью или беззащитностью.
– Я не слабая. И не беззащитная.
Грант лишь улыбнулся, не имея желания вступать с ней в спор.
– Тогда я пойду, – решительно сказала она.
– И больше никакой чепухи об изгнании тебя из Роузмура.
– Вы очень странный человек, ваше сиятельство.
– Да?
Джиллиана кивнула:
– Не успею я подумать, что понимаю вас, как вы делаете что-то такое, что ставит меня в тупик.
– Мне нравится производить такое впечатление на людей, – сказал Грант. – Но знаешь, ты точно такая же.
– Правда?
Грант обрадовался, когда увидел на ее лице мимолетную улыбку.
– В интересах честности, Джиллиана, я должен тебе кое-что сказать.
Она взглянула на него.
– Ничто не мешает тебе поцеловать меня, – проронил он и улыбнулся.
Глава 16
Конечно, она не должна была идти с ним, это было абсолютно неразумно. И все же ноги как будто летели над тропинкой, а ладонь ни на мгновение не сдвинулась с его руки. Вместе они направились к дворцу, и Джиллиана решительно заглушила внутренний голос, который взывал к благоразумию, добродетели и осмотрительности.
Что может с ней случиться такого, чего уже не случилось? Что может сделать с ней жизнь такого, чего уже не сделала? Она может полюбить, и в этом-то и заключается опасность.
Идиотка. Она что, совсем лишилась разума? Если уж не может учесть опыт прошлого, не может извлечь из него урок, то по крайней мере должна же прислушаться к предостережениям, которые все это время внушала себе? Или она считает себя невосприимчивой? Любовь – ужасное чувство, если так мастерски ослепляет разум.
Джиллиана была не в состоянии избавиться от нелепого желания улыбаться. И хотя она прекрасно понимала, что должна быть осторожной, сейчас ей казалось, что страх – всего лишь слово. А это чувство, как его ни назови – любовь, замешательство, вожделение, предвкушение, восторг, мучение, – затмило ей разум и вытеснило всякий страх, который она должна была испытывать. Оно сорвало с нее остатки здравомыслия и сделало беспомощной. Не говоря уж о том, что оно окутало ее коконом глупости, заставляя думать, что эта невидимая защита крепка как броня.
Еще Джиллиана подозревала, что то чувство, которое она испытывает – чем бы оно ни было, – жестокое и плотоядное и оно потребует платы.
Джиллиана вошла вслед за Грантом в здание и снова была поражена красотой и какой-то воздушностью дворца. Солнечный свет струился сквозь витражное стекло купола, омывая все вокруг кобальтовым и золотистым светом. Она медленно спустилась по ступенькам и остановилась в центре мраморного круга.
Гранту, однако, не терпелось отправиться в лабораторию. Джиллиана посмотрела на него через плечо, задумавшись над этим любопытным фактом. Грант безразличен к этой красоте, возможно, потому, что видит ее всю жизнь; она же просто не могла от всего этого оторвать глаз.
В этот момент Грант обернулся, и их взгляды встретились. Он приостановился в дверях.
Джиллиане хотелось сказать ему что-нибудь проникновенное, такое, что заставит его забыть о своей науке и подойти к ней. Но она сомневалась, что есть такие слова, которые могли бы поколебать его решимость идти к намеченной цели.
Да и кто она такая, Джиллиана Камерон из Эдинбурга, чтобы заинтриговать десятого графа Стрейтерна?
Он не считает ее бесстыдной. И не считает распутной. А может, именно считает, оттого и пригласил сюда? Зачем ей беспокоиться о своей репутации, когда и так совершенно ясно, что от нее камня на камне не осталось? Возможно, ошибки юности приведут ее к еще большей свободе. Если Грант все-таки прогонит ее из своего поместья, тогда она, быть может, откроет салон в Лондоне и станет известной куртизанкой.
В противном случае ей придется оставаться в Роузмуре и смотреть, как он женится на Арабелле.
Грант медленно направился к ней.
– Ты похожа на какое-то неземное существо, когда стоишь вот так, в этом свете.
– Здесь очень красиво, – сказала она, улыбаясь. – Какая жалость, что почти никто не может этого видеть.
– Посетителей я здесь не приветствую.
– Кроме меня, – заметила она.
– Тебя я пригласил. Ты не можешь быть просто посетителем, если тебя пригласили.
– А кем я буду?
Теперь он подошел к ней так близко, что она могла дотронуться до него, если б захотела. О, она хотела, еще как, но твердо держала руки опущенными.
– Моей ученицей.
– Может, вашим другом?
– А мне нужен друг?
Джиллиана запрокинула голову, чтобы полюбоваться куполообразной крышей.
– Мне думается, иногда вам нужен друг, ваше сиятельство. Несмотря на вашу довольно колючую внешность, вы такой же, как все.
– Колючую? Как у ежа?
– Ежа-аристократа, – поправила Джиллиана. – Очень надменного и величественного, сознающего свою значимость, с длинным носом и заносчивыми манерами.
– Так ты считаешь, что у меня слишком длинный нос?
– Нет, не считаю. Но я могу представить ежа с очень длинным носом. – Джиллиана посмотрела на него. – Я бы не изменила ни единой вашей черточки. Они все совершенны. И конечно, вам это известно. Вы просто не можете не замечать того внимания, которое обращают на вас женщины. На балу, например, все до единой гостьи буквально пожирали вас глазами.
– Женщины вовсе не пожирают меня глазами, – возразил Грант, явно испытывая неловкость от ее слов.
– Глупости, – отрезала Джиллиана, – это так, и не спорьте. Они вздыхают, когда вы входите в комнату. Они тут же начинают поправлять свои юбки и украдкой поглядывают на себя в зеркало. Они открыто флиртуют с вами, и вы не можете этого не замечать.
– Ничего подобного они не делают. А если и делают, то только потому, что я граф.
– Ну-ну, не скромничайте, ваше сиятельство. Непохоже, что это имеет отношение к вашему положению. Я уверена, будь вы даже простым лакеем, они бы чувствовали то же самое.
– Но только не ты, – сказал он.
– Напротив, – возразила Джиллиана, ничуть не кривя душой. – Я считаю вас совершенно неотразимым.
Грант казался смущенным, словно до этого никто никогда не говорил ему такого. Но вместо того чтобы спорить с ней, он шагнул в круг света. Руки его были опущены, голова поднята кверху, и он неотрывно смотрел на солнечный свет, льющийся на него, окутывающий его неземным голубоватым сиянием.
Довольно долго Джиллиана наблюдала за ним, прикованная к месту красотой Гранта Роберсона. Высокий, сильный и широкоплечий, он казался олицетворением всего, что было воистину дивным в Шотландии: ее независимости, ее красоты, суровой и непреклонной. Он упорно ищет разгадку тайн, о существовании которых многие даже не имеют представления. И еще он как сокол, неистовый и одинокий, защищает то, что принадлежит ему, и дает утешение и поддержку тем, кто полагается на его силу.
Он бы должен пугать ее. Животный магнетизм и могущество этого мужчины должны бы пробуждать в ней осторожность. Но, как ни странно, Джиллиана чувствовала себя с ним спокойнее, чем с любым другим мужчиной, которого когда-либо знала. Чем с любым другим человеком.
Почему она рассказала ему правду о своем прошлом? Было ли это своего рода проверкой, оценкой его как мужчины? Или она просто хотела, чтобы он отверг ее раз и навсегда, чтобы покончить с этой неопределенностью? Как бы то ни было, он не сделал того, чего она от него ожидала. Он повел себя так, будто все это не имело ни малейшего значения. Словно она – не более чем незнакомка, таинственная женщина, которая поведала свою грязную историю первому встречному. Как ни странно, Джиллиану это и обрадовало, и разочаровало.
Ей бы следовало знать, что никто не может безнаказанно бросать вызов, ибо судьба, в конце концов, всегда грозит пальцем, отвечая на попытку удара ударом не меньшей силы.
Очень медленно Грант повернул голову и поднял руку, протягивая ее к ней. Взгляд его был непроницаемым, лицо суровым.
Джиллиана ничего не сказала, она просто смотрела на него, не отводя глаз. Свет был таким нереальным, что казалось, будто они находятся в подводной пещере.
Она смотрела ему в лицо, понимая, что не должна здесь находиться, и в то же время будучи не в силах сдержать волну счастья, которая внезапно нахлынула на нее. Если за эти мгновения ей придется дорого заплатить – а Джиллиана на собственном опыте убедилась, что в жизни за все надо платить, – она готова заплатить любую цену. Сейчас же ей достаточно уже того, что она стоите ним рядом.
– Вы собираетесь поцеловать меня, не так ли, ваше сиятельство?
– Грант, – поправил он. – Разве мы недостаточно сблизились для этого?
– Но это неприлично, ваше сиятельство, а вы, как никто другой, должны соблюдать приличия.
– Приличия – не слишком подходящая тема, чтобы поднимать ее одновременно с поцелуем. Кроме того, что случилось с дружбой? Не ты ли минуту назад предложила быть мне другом?
– У меня было несколько минут, чтобы пересмотреть это предложение, – сказала Джиллиана. – Графы не дружат с падшими женщинами.
– Вот, значит, кто ты? А по-моему, из них как раз и получаются самые лучшие друзья. Они не будут без конца читать тебе мораль о твоих обязанностях и долге. Они лучше поцелуют тебя.
Ладони Гранта мягко легли ей на плечи. «Беги прочь, Джиллиана. Беги, пока он не пленил тебя так же умело, как ты прежде хотела обольстить его».
– Вы обещали.
Грант подался назад.
– Точно, обещал. – Мгновение спустя он улыбнулся. – Тогда ты должна начать.
– Должна?
– Но конечно, если ты хочешь поцеловать меня. И он еще сомневается?
Джиллиана привстала на цыпочки.
– Ну разве что как друг, – вздохнула она и коснулась губами его губ.
В тот же миг он привлек ее к себе и углубил поцелуй. Она ахнула, и Грант вдохнул возглас ее удивления, крепче прижавшись губами к ее губам.
Он заключил ее в кольцо своих объятий, и она обвила его руками за шею и не отпускала, пока он целовал ее.
Наконец, Джиллиана отстранилась и, когда он вновь потянулся к ней, покачала головой. Кто-то из них двоих должен помнить о благоразумии.
– Ваши лакеи все еще здесь, – предостерегла она.
Грант кивнул и снова поцеловал ее.
Спустя какое-то время Джиллиана перевела дух. В целях безопасности, а возможно, из благоразумия она отступила от него на несколько шагов. Гранта явно позабавила ее осторожность, но он ничего не сказал.
– Я воспользовалась вашей библиотекой, – призналась Джиллиана. Вот она, удачная смена темы – здесь нет ни страсти, ни соблазна.
– Да? – В голосе Гранта не было заинтересованности, но он улыбался.
– Да. Я хотела что-нибудь почитать о ваших опытах, но не смогла ничего найти об электричестве.
– Пока, боюсь, еще не было никаких публикаций для широкой публики. Но у меня есть несколько журналов, присланных моими коллегами из Италии. Буду рад показать их тебе. Ты читаешь по-итальянски?
Настал ее черед улыбнуться.
– Конечно, нет, и вам это прекрасно известно. Откуда девушке из Эдинбурга знать итальянский?
– Стало быть, мне придется прочесть их тебе. Так мы идем в лабораторию, мисс Камерон? – Грант протянул ей руку, она подошла и вложила в нее свою ладонь. Вместе они поднялись по ступенькам и прошли по круглому холлу к дверям, ведущим в лабораторию.
Майкл и второй лакей стояли позади длинного стола, на который они уже поставили стеклянные емкости. Когда Грант кивнул, они поклонились и вышли.
– Ну вот, теперь моих лакеев больше здесь нет.
– Так как насчет опытов, ваше сиятельство? – спросила Джиллиана, переключая его внимание на банки, стоящие на столе.
– Грант, – поправил он.
– Джиллиана, – добавила она. Они улыбнулись друг другу.
Прислонившись к столу, Джиллиана наблюдала, как граф начал расставлять нужные ему предметы. Первым шло странное устройство из металлических дисков в клетке. Затем агрегат, состоящий из рычага и большого маховика, вокруг которого была обмотана проволока. Вторая стопка дисков была водружена рядом с первой, и Грант соединил их между собой проволокой.
Что может с ней случиться такого, чего уже не случилось? Что может сделать с ней жизнь такого, чего уже не сделала? Она может полюбить, и в этом-то и заключается опасность.
Идиотка. Она что, совсем лишилась разума? Если уж не может учесть опыт прошлого, не может извлечь из него урок, то по крайней мере должна же прислушаться к предостережениям, которые все это время внушала себе? Или она считает себя невосприимчивой? Любовь – ужасное чувство, если так мастерски ослепляет разум.
Джиллиана была не в состоянии избавиться от нелепого желания улыбаться. И хотя она прекрасно понимала, что должна быть осторожной, сейчас ей казалось, что страх – всего лишь слово. А это чувство, как его ни назови – любовь, замешательство, вожделение, предвкушение, восторг, мучение, – затмило ей разум и вытеснило всякий страх, который она должна была испытывать. Оно сорвало с нее остатки здравомыслия и сделало беспомощной. Не говоря уж о том, что оно окутало ее коконом глупости, заставляя думать, что эта невидимая защита крепка как броня.
Еще Джиллиана подозревала, что то чувство, которое она испытывает – чем бы оно ни было, – жестокое и плотоядное и оно потребует платы.
Джиллиана вошла вслед за Грантом в здание и снова была поражена красотой и какой-то воздушностью дворца. Солнечный свет струился сквозь витражное стекло купола, омывая все вокруг кобальтовым и золотистым светом. Она медленно спустилась по ступенькам и остановилась в центре мраморного круга.
Гранту, однако, не терпелось отправиться в лабораторию. Джиллиана посмотрела на него через плечо, задумавшись над этим любопытным фактом. Грант безразличен к этой красоте, возможно, потому, что видит ее всю жизнь; она же просто не могла от всего этого оторвать глаз.
В этот момент Грант обернулся, и их взгляды встретились. Он приостановился в дверях.
Джиллиане хотелось сказать ему что-нибудь проникновенное, такое, что заставит его забыть о своей науке и подойти к ней. Но она сомневалась, что есть такие слова, которые могли бы поколебать его решимость идти к намеченной цели.
Да и кто она такая, Джиллиана Камерон из Эдинбурга, чтобы заинтриговать десятого графа Стрейтерна?
Он не считает ее бесстыдной. И не считает распутной. А может, именно считает, оттого и пригласил сюда? Зачем ей беспокоиться о своей репутации, когда и так совершенно ясно, что от нее камня на камне не осталось? Возможно, ошибки юности приведут ее к еще большей свободе. Если Грант все-таки прогонит ее из своего поместья, тогда она, быть может, откроет салон в Лондоне и станет известной куртизанкой.
В противном случае ей придется оставаться в Роузмуре и смотреть, как он женится на Арабелле.
Грант медленно направился к ней.
– Ты похожа на какое-то неземное существо, когда стоишь вот так, в этом свете.
– Здесь очень красиво, – сказала она, улыбаясь. – Какая жалость, что почти никто не может этого видеть.
– Посетителей я здесь не приветствую.
– Кроме меня, – заметила она.
– Тебя я пригласил. Ты не можешь быть просто посетителем, если тебя пригласили.
– А кем я буду?
Теперь он подошел к ней так близко, что она могла дотронуться до него, если б захотела. О, она хотела, еще как, но твердо держала руки опущенными.
– Моей ученицей.
– Может, вашим другом?
– А мне нужен друг?
Джиллиана запрокинула голову, чтобы полюбоваться куполообразной крышей.
– Мне думается, иногда вам нужен друг, ваше сиятельство. Несмотря на вашу довольно колючую внешность, вы такой же, как все.
– Колючую? Как у ежа?
– Ежа-аристократа, – поправила Джиллиана. – Очень надменного и величественного, сознающего свою значимость, с длинным носом и заносчивыми манерами.
– Так ты считаешь, что у меня слишком длинный нос?
– Нет, не считаю. Но я могу представить ежа с очень длинным носом. – Джиллиана посмотрела на него. – Я бы не изменила ни единой вашей черточки. Они все совершенны. И конечно, вам это известно. Вы просто не можете не замечать того внимания, которое обращают на вас женщины. На балу, например, все до единой гостьи буквально пожирали вас глазами.
– Женщины вовсе не пожирают меня глазами, – возразил Грант, явно испытывая неловкость от ее слов.
– Глупости, – отрезала Джиллиана, – это так, и не спорьте. Они вздыхают, когда вы входите в комнату. Они тут же начинают поправлять свои юбки и украдкой поглядывают на себя в зеркало. Они открыто флиртуют с вами, и вы не можете этого не замечать.
– Ничего подобного они не делают. А если и делают, то только потому, что я граф.
– Ну-ну, не скромничайте, ваше сиятельство. Непохоже, что это имеет отношение к вашему положению. Я уверена, будь вы даже простым лакеем, они бы чувствовали то же самое.
– Но только не ты, – сказал он.
– Напротив, – возразила Джиллиана, ничуть не кривя душой. – Я считаю вас совершенно неотразимым.
Грант казался смущенным, словно до этого никто никогда не говорил ему такого. Но вместо того чтобы спорить с ней, он шагнул в круг света. Руки его были опущены, голова поднята кверху, и он неотрывно смотрел на солнечный свет, льющийся на него, окутывающий его неземным голубоватым сиянием.
Довольно долго Джиллиана наблюдала за ним, прикованная к месту красотой Гранта Роберсона. Высокий, сильный и широкоплечий, он казался олицетворением всего, что было воистину дивным в Шотландии: ее независимости, ее красоты, суровой и непреклонной. Он упорно ищет разгадку тайн, о существовании которых многие даже не имеют представления. И еще он как сокол, неистовый и одинокий, защищает то, что принадлежит ему, и дает утешение и поддержку тем, кто полагается на его силу.
Он бы должен пугать ее. Животный магнетизм и могущество этого мужчины должны бы пробуждать в ней осторожность. Но, как ни странно, Джиллиана чувствовала себя с ним спокойнее, чем с любым другим мужчиной, которого когда-либо знала. Чем с любым другим человеком.
Почему она рассказала ему правду о своем прошлом? Было ли это своего рода проверкой, оценкой его как мужчины? Или она просто хотела, чтобы он отверг ее раз и навсегда, чтобы покончить с этой неопределенностью? Как бы то ни было, он не сделал того, чего она от него ожидала. Он повел себя так, будто все это не имело ни малейшего значения. Словно она – не более чем незнакомка, таинственная женщина, которая поведала свою грязную историю первому встречному. Как ни странно, Джиллиану это и обрадовало, и разочаровало.
Ей бы следовало знать, что никто не может безнаказанно бросать вызов, ибо судьба, в конце концов, всегда грозит пальцем, отвечая на попытку удара ударом не меньшей силы.
Очень медленно Грант повернул голову и поднял руку, протягивая ее к ней. Взгляд его был непроницаемым, лицо суровым.
Джиллиана ничего не сказала, она просто смотрела на него, не отводя глаз. Свет был таким нереальным, что казалось, будто они находятся в подводной пещере.
Она смотрела ему в лицо, понимая, что не должна здесь находиться, и в то же время будучи не в силах сдержать волну счастья, которая внезапно нахлынула на нее. Если за эти мгновения ей придется дорого заплатить – а Джиллиана на собственном опыте убедилась, что в жизни за все надо платить, – она готова заплатить любую цену. Сейчас же ей достаточно уже того, что она стоите ним рядом.
– Вы собираетесь поцеловать меня, не так ли, ваше сиятельство?
– Грант, – поправил он. – Разве мы недостаточно сблизились для этого?
– Но это неприлично, ваше сиятельство, а вы, как никто другой, должны соблюдать приличия.
– Приличия – не слишком подходящая тема, чтобы поднимать ее одновременно с поцелуем. Кроме того, что случилось с дружбой? Не ты ли минуту назад предложила быть мне другом?
– У меня было несколько минут, чтобы пересмотреть это предложение, – сказала Джиллиана. – Графы не дружат с падшими женщинами.
– Вот, значит, кто ты? А по-моему, из них как раз и получаются самые лучшие друзья. Они не будут без конца читать тебе мораль о твоих обязанностях и долге. Они лучше поцелуют тебя.
Ладони Гранта мягко легли ей на плечи. «Беги прочь, Джиллиана. Беги, пока он не пленил тебя так же умело, как ты прежде хотела обольстить его».
– Вы обещали.
Грант подался назад.
– Точно, обещал. – Мгновение спустя он улыбнулся. – Тогда ты должна начать.
– Должна?
– Но конечно, если ты хочешь поцеловать меня. И он еще сомневается?
Джиллиана привстала на цыпочки.
– Ну разве что как друг, – вздохнула она и коснулась губами его губ.
В тот же миг он привлек ее к себе и углубил поцелуй. Она ахнула, и Грант вдохнул возглас ее удивления, крепче прижавшись губами к ее губам.
Он заключил ее в кольцо своих объятий, и она обвила его руками за шею и не отпускала, пока он целовал ее.
Наконец, Джиллиана отстранилась и, когда он вновь потянулся к ней, покачала головой. Кто-то из них двоих должен помнить о благоразумии.
– Ваши лакеи все еще здесь, – предостерегла она.
Грант кивнул и снова поцеловал ее.
Спустя какое-то время Джиллиана перевела дух. В целях безопасности, а возможно, из благоразумия она отступила от него на несколько шагов. Гранта явно позабавила ее осторожность, но он ничего не сказал.
– Я воспользовалась вашей библиотекой, – призналась Джиллиана. Вот она, удачная смена темы – здесь нет ни страсти, ни соблазна.
– Да? – В голосе Гранта не было заинтересованности, но он улыбался.
– Да. Я хотела что-нибудь почитать о ваших опытах, но не смогла ничего найти об электричестве.
– Пока, боюсь, еще не было никаких публикаций для широкой публики. Но у меня есть несколько журналов, присланных моими коллегами из Италии. Буду рад показать их тебе. Ты читаешь по-итальянски?
Настал ее черед улыбнуться.
– Конечно, нет, и вам это прекрасно известно. Откуда девушке из Эдинбурга знать итальянский?
– Стало быть, мне придется прочесть их тебе. Так мы идем в лабораторию, мисс Камерон? – Грант протянул ей руку, она подошла и вложила в нее свою ладонь. Вместе они поднялись по ступенькам и прошли по круглому холлу к дверям, ведущим в лабораторию.
Майкл и второй лакей стояли позади длинного стола, на который они уже поставили стеклянные емкости. Когда Грант кивнул, они поклонились и вышли.
– Ну вот, теперь моих лакеев больше здесь нет.
– Так как насчет опытов, ваше сиятельство? – спросила Джиллиана, переключая его внимание на банки, стоящие на столе.
– Грант, – поправил он.
– Джиллиана, – добавила она. Они улыбнулись друг другу.
Прислонившись к столу, Джиллиана наблюдала, как граф начал расставлять нужные ему предметы. Первым шло странное устройство из металлических дисков в клетке. Затем агрегат, состоящий из рычага и большого маховика, вокруг которого была обмотана проволока. Вторая стопка дисков была водружена рядом с первой, и Грант соединил их между собой проволокой.