Рэнни Карен. Как избежать соблазна

   Лоренцо поднял Джиллиану из кресла, сел сам и устроил ее у себя на коленях. Не успел Грант что-то возразить или запротестовать, как Лоренцо уже поднес бутылочку к ее губам.
   – Во всяком случае, ты не просил у меня противоядия. А ведь многие твои соотечественники думают, что если я приехал из Италии, то непременно знаю все о том, как убивать людей.
   – Если б я думал, что ты что-то знаешь, – сказал Грант, – уж будь уверен, я бы попросил твоего совета.
   – Я нужен был тебе для того, чтобы удерживать тех двоих на расстоянии, да? – Лоренцо мотнул головой в сторону коридора, и только тогда до Гранта дошло, что Арабелла и доктор Фентон все еще в этом здании.
   – Мисс Камерон не хотела бы, чтобы ты стал свидетелем того, что сейчас будет происходить. Женщины вообще предпочитают, чтобы возлюбленные не видели их больными. Так что ты можешь заняться пока тем, что постараешься выпроводить своих гостей.
   Грант заколебался.
   – Твои гости отказываются уходить, – сказал Лоренцо. – Твой слуга мастерски удерживает их, но, боюсь, с решимостью твоей невесты ему тягаться трудно.
   Мужчины обменялись взглядами.
   – Ты должен разобраться с ними, мой друг. А я пока побуду с маленькой шотландской кошечкой. Я очень хороший врач и побуду с ней, пока она не придет в себя.
   – Если она придет в себя, – мрачно проговорил Грант.
   – Иди и разберись со своей упрямой невестой, а о кошечке я позабочусь.
   Грант не шелохнулся, и Лоренцо улыбнулся.
   – Только влюбленный мужчина может так смотреть на больную женщину, как смотришь сейчас ты, друг мой.
   – Не думаю, что дело в этом, Лоренцо. Но Джиллиана, съела то, что предназначалось для меня, и я просто должен спасти ей жизнь.
   – Тогда предоставь мне делать свое дело, а ты займись своими, дружище.
   В течение нескольких минут после ухода Гранта Джиллиана не подавала никаких признаков жизни. Лоренцо пришлось наклониться ниже, чтобы прослушать ее дыхание, таким поверхностным оно было.
   Лоренцо махал бутылочкой у нее перед носом до тех пор, пока она вдруг резко не вдохнула. В бутылочке было рвотное, к тому же ужасно вонючее, и с его помощью Лоренцо не раз и не два удавалось привести пациента в сознание.
   Веки девушки дрогнули, затем голова откинулась назад.
   – Мисс Камерон, вы меня слышите?
   В отчаянии он похлопал ее по щекам, вначале легонько, потом посильнее. Джиллиана зашлась в приступе кашля, что невероятно обрадовало Лоренцо.
   Яд мог подействовать очень быстро, и в таком случае он бы ничего не смог сделать. Но теперь он не потерпит неудачу, тем более что ему яснее ясного, какие чувства его друг питает к этой женщине.
   Лоренцо быстро расстегнул оставшиеся застежки и развел в стороны мокрый лиф. С большим трудом ему удалось слабить корсет и просунуть под него руку. Джиллиана была холодна как лед.
   – Мисс Камерон?
   Лоренцо начал растирать ее обеими руками, пытаясь согреть.
   Она издала какой-то звук, отклик, что бесконечно обрадовало Лоренцо, возрождая надежду на благополучный исход.
   Он поднес бутылочку к губам Джиллианы, и она сделала протестующее движение головой, что порадовало его как еще один признак возвращающегося сознания.
   Лоренцо настаивал до тех пор, пока она наконец не пришла в себя настолько, чтобы сделать глоток. Однако жидкость не задержалась у нее во рту. Действуя медленно, терпеливо, ему все-таки удалось влить немного рвотного Джиллиане в горло. Спустя несколько секунд оно возымело ожидаемый эффект. Лоренцо придвинул ведро и поддерживал голову Джиллианы, пока ее рвало.
   Когда он снова усадил ее в кресло, она была все такой же бледной. Губы, однако, уже не были синими, а дыхание, кажется, стало более глубоким. Лоренцо заставил ее проглотить еще немного рвотного. И когда ее снова стошнило, повторил свои действия.
   Ему было наплевать, сколько ее будет рвать, лишь бы она выжила.
 
   – Нет, – отрезал Грант, – вы не можете ее увидеть.
   Он стоял в дверях лаборатории, раздраженный тем, что доктор Фентон и Арабелла вторглись в его убежище. Эту комнату мало кто из обитателей Роузмура видел, и Грант хотел, чтобы так было и в дальнейшем. Особенно ему не хотелось, чтобы эта комната напоминала ему об Арабелле. Он отодвинул эту мысль в сторону, собираясь обдумать ее позднее.
   Сейчас же Гранту хотелось одного – чтобы они ушли и он мог поскорее вернуться к Джиллиане. Однако отец и дочь, похоже, были полны решимости не обращать внимания на его слова и взять на себя заботу о Джиллиане.
   – Ваше сиятельство, если ее действительно отравили, то без лечения она может умереть, – увещевал его доктор Фентон. Он шагнул вперед, но Грант уперся обеими руками в дверной косяк, преграждая вход в комнату. Единственный путь в его спальню вел через коридор и комнату Майкла, и Грант сомневался, что даже таким решительным личностям удастся отыскать дорогу в этом лабиринте.
   – Вам придется пройти мимо меня, чтобы добраться до Джиллианы, – сказал он. – А я сейчас так зол, что это, уверяю вас, окажется невыполнимой задачей.
   – Я не одобряю ваших действий, ваше сиятельство, – проговорил доктор Фентон, выпрямляясь в полный рост с таким видом, будто готовился к бою. – Джиллиана находится под моей защитой, и ее не должен осматривать посторонний.
   – К тому же иностранец, – добавила Арабелла. Грант даже не пытался скрыть свое презрение.
   – Доктор Фентон, вы не одобрите ничего, что имеет отношение к Джиллиане. Но мне плевать, что вы оба думаете о Лоренцо. Он превосходный врач.
   – Сомневаюсь, что он знаком с нашими методами лечения, ваше сиятельство, – возразила Арабелла. – Не думаю, что он изучал новейшие исследования.
   – Я ему полностью доверяю, – отчеканил Грант, намеренно позволяя им истолковать эти слова как угодно.
   – Я вынужден настаивать, ваше сиятельство, – упорствовал доктор Фентон, и это замечание вызвало у Гранта улыбку.
   – Я тоже, сэр, – отозвался он, делая шаг в лабораторию. Он захлопнул дверь у них перед носом, а для верности еще и запер ее.

Глава 21

   Если у смерти есть цвет, то он пепельно-серый. Если у нее есть запах, то он наверняка кислый, как у земли, лишенной солнца. А если у нее есть привкус, то он именно такой, какой был сейчас во рту у Джиллианы.
   Какой-то крошечный человечек, обутый в огромные, подбитые гвоздями сапоги, топал у нее в животе. Вдобавок у нее болело в таких местах, которых она никогда даже не ощущала до сегодняшнего утра. Теперь же она как будто была вся составлена из болезненных кусочков, которые едва держались вместе.
   Она бы застонала, но на это требовалось слишком много усилий.
   Когда же она заболела? Ночью? Джиллиана попыталась открыть глаза, но веки были слишком тяжелыми, чтобы она могла поднять их. Лучше дать сну обрушиться на нее словно водопад.
   Вода. Холодная вода. Какой неприятный сон.
   Грант тоже был там, то внимательный и заботливый, то сердитый. Он требовал, чтобы она что-то сделала. Почему она никак не может вспомнить? Все было одним сплошным пятном, и все же некоторые воспоминания казались острее остальных. Джиллиана скользнула руками под одеяло и нащупала под головой подушку. Мгновение спустя она зарылась в нее лицом и подождала, когда пройдет тошнота.
   Очень медленно повернулась она на бок, на середину кровати. Пожалуйста, нет, не надо больше рвоты. Желудок и так уже истерзан.
   – А, вы наконец очнулись. Вам все еще плохо, мисс Камерон?
   Джиллиана открыла глаза и увидела Лоренцо, заботливо склонившегося над ней. Она бы ответила ему, но произнести сейчас хоть слово казалось просто невозможным. К счастью, он, похоже, это понимал.
   Лоренцо протянул руку и убрал с ее лба мокрые волосы.
   – Ваш желудок все еще не успокоился?
   Джиллиана лишь прикрыла глаза, надеясь, что ему будет достаточно такого ответа. И снова он, кажется, прекрасно понял, что она чувствует.
   – Мне пришлось дать вам сильное лекарство, и последствия были не из приятных. Но это скоро пройдет, и тогда я дам вам немного теплого вина.
   Он не стал описывать какую-либо еду или питье, за что Джиллиана была ему безмерно благодарна. Вместо этого он пододвинул к ней что-то по простыне. Она протянула руку и дотронулась до холодного края фарфоровой миски. Очевидно, рвота у нее еще не прекратилась, и Лоренцо, благослови его Бог, понимал это.
   Немного погодя Лоренцо протер ей лицо. Прикосновение прохладной ткани к коже было так приятно. Какие же у него нежные руки! Джиллиана могла представить, как пациентам в Италии не хватает его. Однако когда он попытался придать ей сидячее положение, она слабо запротестовала.
   – Ну-ну, – уговаривал он. – По крайней мере, прополощите рот.
   Джиллиана послушалась, а когда Лоренцо предложил ей вина, сделала глоток из чашки, которую он поднес к ее губам. Ей удалось проглотить немного горьковатой жидкости. Быть может, теперь он оставит ее в покое.
   – Желудок успокоился?
   – Не совсем, – ответила она, откинувшись на спину. Схватив подушку, она прижала ее к животу. Лоренцо накрыл ее вначале простыней, затем одеялом и убрал миску.
   – Когда? – спросила Джиллиана. Это единственное слово казалось пределом того, что она могла произнести.
   – Когда вы почувствуете себя лучше? У всех это бывает по-разному. – Лоренцо пожал плечами. Может, через день, может, через два. Но сейчас вы не должны беспокоиться, как много времени это займет, просто лежите и восстанавливайте силы. Вашему организму здорово досталось.
   – Что случилось?
   – Думаю, будет лучше, если это расскажет вам Грант.
   Джиллиана хотела кивнуть, но внезапно это движение показалось ей совершенно непосильным. Лоренцо что-то подмешал в вино? Но прежде чем она успела спросить его об этом, ее накрыл сон.
 
   Не имело значения, что он десятый граф Стрейтерн. Если бы кто-то застал его здесь, Гранту было бы затруднительно объяснить свое присутствие или то, почему он собирает саквояж для женщины, которая является чуждой свету.
   То, что он вошел в ее комнату, было бы воспринято как скандальный факт, не говоря уже о его действиях в последние пять минут. Сначала он аккуратно сложил четыре ее платья и сейчас доставал сорочки и чулки из нижнего ящика платяного шкафа. Вообще-то ему следовало бы приказать одной из служанок сделать это, но Грант не хотел, чтобы кто-то в Роузмуре знал, что происходит во дворце.
   Самое печальное, что, не считая Лоренцо, он не знал, кому может доверять. Поэтому разумнее было не доверять никому.
   Грант вытащил последние вещи из шкафа. Никогда раньше он не вторгался в женские владения, не складывал женские вещи, при этом невольно задаваясь вопросом об их истории. Носила ли Джиллиана это, когда встретила Роберта? Видел ли Роберт эту рубашку? Принадлежало ли это ей как дочери преуспевающего эдинбургского купца?
   Джиллиане пришлось превратиться если даже не из любимой и лелеемой дочери, то уж наверняка из привилегированной девушки в служанку. Уже одного этого было достаточно, чтобы разозлить его. Джиллиана не из тех людей, что вызывают жалость. Грант восхищался ее выдержкой и сострадал ее горю. Но содержимое ее гардероба заставило его задуматься о том, какими должны были быть для нее эти последние два года.
   Ее ночные рубашки были поношенными, вышивка на кокетке поблекла от множества стирок. Края манжет обтрепались и были аккуратно подшиты мелкими стежками.
   Одежду его матери едва ли можно уместить в одной комнате, а вещи Джиллианы легко умещались в саквояже.
   Справившись со своей задачей, Грант вышел из спальни как можно тише, чтобы его не услышала Арабелла в смежной комнате. Он просто не знал, что ей сказать.
   – Что ты затеял, украв одну из помощниц кухарки, Грант? И куда, скажи на милость, направляешься с этим саквояжем? – Его мать вышла в холл, уперла кулаки в пышные бедра и гневно воззрилась на него. – И не смотри так на меня, я твоя мать, невзирая на твой возраст и титул. Я жду от тебя ответа, Грант.
   – Ты уверена, что готова его услышать?
   Графиня казалась уже чуть менее раздраженной, однако не отступала.
   – Что ж, хорошо, мама, – сказал Грант, остановившись прямо перед ней. – Я перебираюсь во дворец.
   Мать побледнела, и он прекрасно понимал почему. Она избегала появляться в этом здании после смерти его отца.
   – Это ненадолго, – продолжал Грант. – До тех пор, пока не разберусь, кто именно желает мне смерти и кто виновен в смерти Джеймса и Эндрю.
   Графиня отступила на шаг, словно опровергая все, что он только что сказал.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Кто-то пытался отравить меня, мама, и в результате чуть не погибла мисс Камерон. А с моими братьями они добились своего.
   Ее дрожащая рука взметнулась к горлу.
   – Не хочешь же ты сказать, что… – Графиня резко осеклась, и черты ее лица на мгновение смягчились, но тут же вновь ожесточились. – Я не могу в это поверить, Грант. Э го дикое предположение, такого не может быть. Джеймс и Эндрю умерли от заболевания крови.
   – Поговори с доктором Фентоном. А лучше с Лоренцо.
   Он прошел мимо нее.
   – Кто мог это сделать, Грант? Если это правда, то кто желает смерти моим сыновьям?
   Он не ответил. На эти вопросы у него не было ответов.
   – Она с тобой? Мисс Камерон с тобой?
   Он не остановился, не обернулся.
   – Тебя не волнует репутация семьи?
   Услышав это, Грант остановился.
   – Неужели все мои усилия за прошедшие двадцать лет были напрасны, Грант, и ты продолжишь деятельность своего отца в попытке опозорить нашу семью?
   Грант медленно повернулся и размеренным шагом подошел к матери.
   – Для тебя репутация дороже жизни, мама? Или Джеймс с Эндрю теперь твои любимые сыновья только потому, что они мертвы? Они больше не шумят и не доставляют хлопот. Ты больше не получишь ни одного письма из школы о Джеймсе, и тебе не придется беспокоиться по поводу выбора постельных партнерш Эндрю. Они больше не будут сорить деньгами и никогда не приведут в дом друзей и теперь уже никогда не поставят тебя в неловкое положение.
   – Как ты можешь такое говорить? Я скорблю по ним каждый день.
   – Скорбишь? Или ты просто благодаришь Бога за то, что им хватило воспитанности, чтобы умереть тихо и скромно? А я бы предпочел видеть их живыми, мама, пусть шумными, грубыми и скандальными.
   – Неужели ты настолько ненавидишь меня, что можешь говорить такие вещи?
   – Мне кажется, ты предпочитаешь мученичество жизни, мама, и мне тебя жаль. Думаю, жизнь пугает тебя. Иначе почему ты замуровала себя здесь, в Роузмуре, словно это мавзолей?
   – Из-за чувства вины.
   Грант в изумлении уставился на свою мать.
   – Из-за чувства вины, мой дорогой сын, и у меня нет намерения объяснять тебе это. Думай, что хочешь, Грант, и поступай, как хочешь. Я не могу изменить твои планы.
   Графиня медленно направилась к своей спальне, оставив Гранта теряться в догадках, что же она скрывает.

Глава 22

   Когда Джиллиана снова проснулась, ее первой мыслью было, что это наказание не только за ее любовь к Гранту, но и зато, что она спала с ним. Вслед за этим она порадовалась, что Гранта нет в комнате, – это наблюдение она сделала, приподняв голову и определив, что находится в спальне Гранта во дворце.
   Как долго она уже здесь?
   – Ну вот, теперь вы чувствуете себя лучше, – сказал Лоренцо. Он улыбнулся и подошел к ней с подносом в руках.
   Она осторожно села, удивляясь, что ее не тошнит. Джиллиана собралась было отказаться от еды, которую он принес, но обнаружила, что на подносе вовсе не завтрак, а настоящий клад из вещей, обожаемых любой женщиной: зеркальце в серебряной оправе, щетка для волос, длинный гребень с широкими зубьями, чтобы лучше распутать волосы; зубная щетка, миска и кувшин с водой, а еще баночка с эликсиром для полоскания рта.
   – Бог ты мой, да вы просто чудо! – воскликнула она, садясь повыше. – Что заставило вас подумать обо всех этих вещах?
   – Я ведь женат, малышка. Любой мужчина, который любит женщину, скажет вам, что настроение женщины соответствует тому, как она выглядит. А вернее, как ей кажется, что она выглядит. Видите ли, я встречал красивых женщин, которые не считают себя красивыми. И видел женщин, которые, как вы бы сказали, невзрачны. Но они считают себя красивыми и ведут себя так, словно они самые прелестные создания на всем свете.
   Джиллиана откинулась на подушки и посмотрела на Лоренцо с большей благосклонностью, чем прежде.
   – Подозреваю, что вы очень мудры во всем, что касается женщин. Это проистекает из большого опыта?
   – Признаюсь, что весьма неравнодушен к женскому полу. Однако я не волокита, если вы это имели в виду. У меня есть своя прекрасная женщина – жена.
   Джиллиане хотелось задать еще много вопросов Лоренцо, в особенности о том, что с ней случилось и как долго она была больна, но он поклонился и исчез, оставив ее одну в спальне.
   Как, однако, странно, что она не может вспомнить ничего происходившего после вчерашнего вечера. Да и было ли это вчера? Она пришла во дворец, чтобы понаблюдать за опытом с болотным газом, – то, чего ей, пожалуй, не следовало бы делать. Но ей очень хотелось и было все труднее и труднее не слушаться своих желаний в том, что касается Гранта.
   Они любили друг друга, этого она не могла забыть.
   Джиллиана переложила подушки, на что у нее ушло больше времени, чем требовалось, потом с облегчением прислонилась к украшенному резьбой изголовью. Медленно начала она расчесывать спутавшиеся волосы. Почему она легла спать, не заплетя их в косу? Заболела? Но если так, то почему ее не лечат доктор Фентон и Арабелла?
   Вопросы все множились, но ответов на них Джиллиана не находила. Приступ слабости накатил на нее, и она отложила гребень, вынужденная отдохнуть. Джиллиана не любила болеть. Вообще-то она болела редко. Конечно, случались простуды, и время от времени она температурила, но никогда прежде не чувствовала себя так, как сейчас, когда из нее словно выкачали силу.
   Она опустила голову на подушки и закрыла глаза, позволив себе погрузиться в легкую дрему. Ее разбудил звук закрывающейся двери, а затем она услышала низкий голос, который узнала бы где угодно. Джиллиана открыла глаза и схватила гребень почти как оружие, пожалев, что у нее не хватило сил закончить расчесывание волос. Должно быть, сейчас она похожа на настоящее пугало. Но что делать, если даже улыбка была для нее делом нелегким?
   Когда Грант вошел в комнату, сердце Джиллианы забилось чаще, и ей даже показалось, что она почувствовала себя лучше.
   – Вам не совсем прилично находиться здесь, – сказала она. Голос у нее был хрипловатым, но во взгляде сквозила решимость. Однако Грант сделал еще пару шагов к ней и остановился только тогда, когда она вскинула руку.
   – Разве приличия имеют для нас с тобой значение, Джиллиана? – улыбнулся он.
   – Но вы же сами предупреждали меня об этом, – напомнила она, сжимая простыню. – Разве вы не печетесь даже сверх меры о приличиях?
   – Ты находишь, что вчера я был чрезмерно приличным?
   Он не отступил, не повернулся и не ушел. Нет, он подошел и присел на край кровати, словно хищник, который знает, как она слаба и едва ли не ранена эмоциями. В улыбке Гранта, однако, не было и намека на торжество. Напротив, выражение его лица казалось смущенным и озадаченным, как будто его беспокоили те же мысли, что терзали и ее. «Уходи. Останься».
   Она не должна была в него влюбляться. Она и не собиралась этого делать. Разве она не прочла себе множество строгих лекций, особенно по приезде в Роузмур? Она не хотела переживать это чувство, разраставшееся глубоко внутри ее и словно делавшее ее невесомой, как будто она долго бежала и теперь никак не может перевести дух.
   Джиллиана закрыла глаза и покачала головой, чувствуя, как Грант наклонился ближе. Когда он произнес ее имя этим своим спокойным голосом, чуть громче шепота, она снова покачала головой.
   – Джиллиана, – позвал он еще раз.
   Внезапно у нее возникло желание быть с ним честной, раскрыть все свои мысли до единой, обнажить все чувства, не бояться быть уязвимой перед ним. Но для этого ей придется признаться в силе и глубине скрытого отчаяния. Как же глупо было пренебрегать прошлым. Сейчас она впервые почувствовала, что может стать слабой. Ей больше не нужно быть такой осмотрительной.
   Однако осторожность заставила ее промолчать, а сдержанность пришла на защиту гордости. Что будет, если он отвергнет ее? А если он проявит к ней доброту? Или если будет понимающим, но отчужденным?
   «Я люблю тебя, Грант». Джиллиана почти слышала, как она произносит эти слова. А что, если он кивнет и небрежно улыбнется? Или рассеянным жестом потреплет ее по руке, жестокий в своей снисходительности? Что она станет делать? Как вынесет боль?
   Возможно, лучше вообще не знать его реакции. Она останется в счастливом неведении, обитательницей этого странного, изнеженного мира.
   В конце концов, это ее вина. Она пренебрегла всеми предостережениями.
   – Как ты себя чувствуешь?
   – Как будто кто-то избил меня внутри, – призналась она, запоздало подумав, что ей следовало быть более деликатной в своем ответе.
   Его улыбка погасла.
   – Боюсь, так будет еще по крайней мере несколько дней, – сказал Грант.
   Когда он потянулся к ее руке, Джиллиана позволила ему взять ее за руку.
   – Что произошло? – Джиллиана могла бы нахмуриться, если б у нее были на это силы, но сейчас она просто ткнула гребнем в его сторону.
   – Ты помнишь, как ела мой обед?
   Она покачала головой, но тут же поняла, что это было неразумно, потому что почувствовала сильное головокружение.
   – Нет, – ответила она. – Последнее, что я помню, – это утро. – Лицу стало жарко.
   – Болото? – Грант снова улыбался.
   Теперь она все же нахмурилась, но призналась:
   – Нет. Позже.
   – Когда мы занимались любовью.
   Она отвела взгляд, устремив его на камин. Какая искусная резьба на каминной полке, и как странно, что она раньше этого не замечала.
   – Я очень рад, что ты этого не забыла, – мягко проговорил Грант.
   Разве она могла?
   – Я заболела после того, как съела твой обед, – сказала она, решительно настроенная вернуть его к насущной теме. – Это было прокисшее молоко или несвежее мясо?
   – Нет, – ответил он, покачав головой. – Подозреваю, что это было сделано намеренно, и боюсь, ты стала случайной жертвой.
   Джиллиана вновь откинула голову на подушки. Она понимала, что еще не полностью восстановила силы, хотя наверняка могла бы мыслить яснее.
   – Ты хочешь сказать, что меня отравили? – после паузы спросила она. – И что отравить собирались тебя?
   – Да.
   Она встретилась с ним взглядом.
   – Надеюсь, ты ошибаешься.
   – Нет. Лоренцо тоже так считает.
   – О Боже, – прошептала Джиллиана.
   – Я собираюсь держать тебя здесь до тех пор, пока ты не поправишься или пока я не выясню, кто стоит за этим.
   – Это невозможно. – Были бы у нее силы, Джиллиана возражала бы против его заявления с большей решимостью. Пока же она была рада уже тому, что может говорить.
   Грант встал и направился к двери, но остановился.
   – Я граф Стрейтерн. В Роузмуре я могу делать все, что, черт возьми, пожелаю. И умоляю, не проси меня думать о репутации! Какой прок в незапятнанной чести, когда ты мертв?
   – Значит, ты собираешься держать меня здесь для моей же пользы, и к черту весь этот мир?
   Он прислонился к дверному косяку и сложил руки. Идеальная поза для графа, аристократа. И все же в данный момент он выглядел не столько графом, сколько просто Грантом.
   – Именно.
   – Стало быть, я твоя пленница? – спросила Джиллиана, не веря своим ушам.
   – Если хочешь, можешь воспринимать это в таком свете, – проговорил он. – Но я предпочитаю думать об этом как об обеспечении твоей безопасности.
   Грант сделал шаг в ее сторону, но остановился.
   – Хочешь, я пришлю кого-нибудь побыть с тобой, чтобы тебе было спокойнее? Например, Агнес. Или любую другую служанку Роузмура, которую ты выберешь. Если захочешь, за твоей дверью будет стоять лакей. И еще один в коридоре.
   – Значит, все знают, что я здесь?
   – Знают Арабелла и доктор Фентон. Хотя теперь уже, наверное, об этом известно всем обитателям Роузмура.
   – И твоей матери?
   – Да.
   – Значит, независимо от того, что будет сделано в дальнейшем, урон уже нанесен.
   Урон был нанесен в тот момент, когда она согласилась пойти к нему в лабораторию, подумала Джиллиана, но вслух этого не произнесла.
   – Это Роузмур. Я никому ни слова не позволю о тебе сказать, Джиллиана. – Это было самое смелое заявление, которое она когда-либо слышала от него.
   – Ты не можешь управлять миром, Грант, – мягко проговорила она, когда до нее начал доходить весь ужас ее положения. – Как бы сильно ты ни хотел, ты не можешь изменить мнение людей, и даже если они ничего не будут говорить, все равно будут так думать. Неплохо было бы предоставить дюжину дуэний и еще, пожалуй, парочку свидетелей, что мы не сделали ничего дурного, ничего скандального. – Она встретилась с ним взглядом. – Но мы ведь не можем этого сделать, верно?
   – Ты жалеешь?
   Возможно, если бы она была лучше и благоразумнее, то могла бы сказать, что жалеет. Но нет, было что-то в ее натуре, что призывало отбросить ограничения последних двух лет, стать смелой, такой, какой она чувствовала себя в душе. Возможно, сейчас Джиллиана была слишком похожа на ту девушку, которой она была в Эдинбурге, которая полюбила Роберта настолько, что махнула рукой на все принципы своего воспитания. Возможно, она так ничему и не научилась.