Джареда он порой забавлял, порой раздражал – и порядком. Но от бесед с ним он не уклонялся. Во-первых, потому что больших знаний и душевных сил для них не требовалось. Достаточно было выказать какую-то тень интереса, и временами говорить «да» или «нет». А потом в нынешнем приливе мучительной неопределенности иногда утешительно видеть человека, который настолько понятен, как Фредегар.
Он всегда одевался так же старательно, как на приеме во дворце. и с той мерой щегольства, которую допускали сословные ограничения, а из-за маленького роста и деликатного телосложения, носил кафтан с подбитыми плечами и башмаки на каблуках. Слабость, в общем, простительная. Поверх кафтана на нем была длинная зеленая накидка, а берет сегодня он сменил на суконную шляпу с наушниками.
Магистр задумчиво осмотрел приступку, на которой сидел Джаред. Пришел к выводу, что обмахивай ее рукавом, не обмахивай – чище не станет. И со вздохом сел.
– К Рождеству новый свой труд представить не успею, – сообщил он. – То есть, он почти закончен, но еще переписчику работать, переплетчику… Весь пенсион почти на этих кровопийц уходит. К Пасхе я обязан уложиться.
– Об эрдах труд?
– Об эрдах. Об эрдской письменности.
– Как любопытно, – вяло сказал Джаред. – А меня-то всегда учили, что у эрдов своей письменности не было, и первой книгой на эрдском языке был перевод Библии, сделанный епископом Бильгой…
Фредегар едва дождался конца фразы.
– Но, но, но… заслуги святого епископа неоспоримы… а как же руны?
– А ты умеешь читать руны?
– Всякий грамотный человек бы умел, если б ознакомился с моими открытиями. Вот ты греческий язык знаешь? – с внезапной подозрительностью спросил он.
– Плохо. Могу на рынке объясниться, не более
– Видишь! Вот плоды повсеместного искажения знаний. А меж тем эрды говорили на греческом языке, точнее, древнегреческий язык следовало назвать эрдским.
– Почему на греческом?
– На каком же языке им говорить, если они жили в Греции? А я это доказал. Но за время скитаний язык испортился до неузнаваемости. Хотя некоторые слова сохранились.
– Может они просто перешли в эрдский из греческого?
– Ничего подобного. Сразу видно, что ты знаком с греческим изустно, а на письменность внимания не обращал. Между тем эрдские руны – это искаженные греческие буквы. Это же сразу заметно!
– Угу. А ты сам-то читаешь по – гречески?
Фредегар надулся. С уст его явно готова была сорваться сентенция о лекарях-недоучках, судящих о том, что выше их понимания. Но, видимо, счел, что ссориться с Джаредом пока не стоит, и ограничился сакраментальным:
– Уж греческую книгу от латинской всяко отличу. – И тут же сменил тему: – А правда, что Кайрел Рондинг такой зверь, как о нем говорят?
– Не хуже, чем другие на его месте. Может, даже лучше.
– Так что же ты сбежал со службы у него?
– А я и не собирался там оставаться. – И рассказывать Фредегару все, как есть, Джаред тоже не собирался. – Просто я ему обязан, и не мог сразу уйти.
– Чем обязан? – глазки магистра зажглись любопытством.
– Возможно, жизнью, поскольку взять с меня больше нечего. На торговый и ремесленный обоз, с которым я шел на Север, напали разбойники, и наместник с охраной подоспел исключительно ко времени.
Фредегар испустил протяжный вздох.
– Ужасно. То есть, ужасно, что напали, а не то, что спасли… Но как я тебя понимаю!… Я ведь тоже пережил нечто подобное.
– Да? – безразлично отозвался Джаред.
– Ну, я же говорил, что вернулся из Германии в годину смуты. А я, достаточно долго прожив в иных землях, совсем ничего не знал о том, что происходит у нас… и когда приехал, еще не понял. И когда выехали из Свантера… а что тогда творилось на дорогах, Господи Боже мой! .. и тут-то меня схватили.
– Разбойники?
– Нет, солдаты… я понимаю, что воинам суровость необходима, но есть же какие-то границы…
Магистру явно не хотелось подробно повествовать о пережитом, поэтому историю своих бедствий он опустил, сразу перейдя к счастливому избавлению.
– На мою удачу, через ту деревню проезжал доктор Поссар…
– Кто такой доктор Поссар?
– Разве я о нем не рассказывал? Не может такого быть! Доктор Лозоик Поссар.
– Да, кажется, ты упоминал.
– Упоминал! Это такая история! Мы с ним часто встречались в Виттенберге, а потом он уехал в Полонию, хотя не понимаю, зачем, там же дикие сарматы, хотя и просвещенные светом крещения, и Татария со схизматиками… так вот, он за те годы, что я не видел его, вернулся, и был тогда советником принца Раднора, и вел переговоры с герцогом. Поэтому принц дал ему охрану. а доктор Лозоик узнал меня, и велел освободить, и они даже вернули, что отобрали… Сил нет передать, сколь я ему благодарен! Доктор Лозоик не только спас меня – он открыл мне глаза на то, что происходит в Эрде.
– А я вот до сей поры не знаю, что тогда происходило, – сказал Джаред. Просто так сказал, наугад.
Магистр довольно осклабился.
– Не мудрено! До сих пор тысячи людей блуждают в паутине ложных представлений о событиях рокового года. И лишь тот, кто невредимым вышел из этого горнила битв, злосчастий и предательства, может судить о них непредвзято, И хотя предательство я упомянул последним в ряду, пожалуй, его следовало бы назвать во главе…
– Всякий мятеж есть предательство, – заметил Джаред. Вялость его незаметно расточилась.
– Безусловно. Но там дело обстояло куда как хуже. Северные сеньеры подняли мятеж против нашего доброго господина, ища сорвать с его чела герцогскую корону, и возложить ее на голову Гибиха Мьюринга. Господин наш принял необходимые меры, а именно: воззвал к помощи своего сюзерена, нашего императора, и одновременно послал на подавление мятежа Эйнара Вальграма.
– Он ведь был не из владетелей Вальграма, насколько я знаю. Просто родом из этого города.
– Совершенно верно. Вальграм – герцогский город. А тот человек был рода незнатного, возвысившийся благодаря храбрости на военной службе, и стой поры почитаемый за безукоризненно верного. Увы – это мое личное наблюдение – ничто так не затмевает глаза и знати, и простонародью, как показная смелость. Итак, он вытеснил мятежников из соименного ему города, и прельстившись успехом у черни, сам поднял знамя мятежа. Что самое ужасное – к предателю примкнули не только мужики, но и сеньеры, доселе сохранявшие верность герцогу, или, точнее, видимость ее.
– Например, Гудлейф Дагнальд.
– И, к сожалению, не он один… Неизвестно, что за бедствия ожидали бы впереди наш край, но по неизреченной мудрости Господней, в тот час, когда негодяй, казавшийся честным, пал в пучину греха, грешник раскаялся. Гибих Мьюринг покинул соучастников своих в злых деяниях, и желая испросить прощения у его светлости, примкнул к войску принца Раднора. Дальнейшее известно. Принц одержал убедительную победу, предатель понес заслуженную кару.
– Как я слышал, Вальграм был казнен там же, на севере.
– Точно так же, как и его приспешники. А город Вальграм, за то, что поддержал злодея, лишился своих укреплений.
– Вообще-то это странно… я не о городе говорю. Обычно в подобных случаях правители стремятся преподать некий урок. Почему Вальграма и его приспешников не привели на суд его светлости, почему казнили их не в Эрденоне?
– Мне причины сего неизвестны. Должно быть, потому, что правосудие чинил принц Раднор, а он не может принимать эрдских обычаев близко к сердцу…
– Выходить, его поспешность виной тому, что в простонародье по сию пору Вальграма считают героем и заступником, а Мьюринга – злодеем. Я сам слышал подобные разговоры.
– Простонародье! – краткая реплика Фредегара была красноречивей длиннейших элоквенций.
– И не совпадение ли – укрепления порта Вальграм теперь отстраивает Кайрел Рондинг… Прости, я отвлекся. Ты что-то начинал насчет доктора… как его…
– Лозоик. Он тогда был посредником на переговорах между принцем, Мьюрингом и герцогом. И, несмотря на то, что был занят столь ответственным поручением, нашел время, чтобы написать для меня рекомендательное письмо к секретарю архиепископа Сагиттария. И по приезде в Эрденон я нашел у него приют… а потом был представлен его светлости… но я уже рассказывал об этом.
– Верно. А Мьюринг, стало быть, умер. Кстати, а сколько ему было лет?
– Не то под тридцать, не то за тридцать, я точно не помню.
– А отчего он умер?
– Да заболел, и все… Зачем ты спрашиваешь?
– Я лекарь. Мне следует знать, чем хворают люди… и от чего умирают.
Но магистр о смерти ни говорить, ни слушать не желал.
– Однако, вернемся к доктору Лозоику. Я предполагал, что после победы он останется при сиятельном своем покровителе. Это естественно – он оказал принцу столько услуг, и тот его весьма жаловал. Но впоследствии я узнал, что доктор выбрал академическую стезю, и преподает сейчас в Тримейнском университете. Мне для подобного недостает силы характера. Увы! В Эрденоне у меня нет научных противников, но и соратников тоже нет.
Фредегар вернулся к излюбленной теме – своей тяжкой доле. Зная, что рассуждать о сем предмете магистр может до бесконечности, Джаред совсем перестал слушать. У него было ощущение, что он услышал нечто важное. Может быть то, зачем он явился в герцогство Эрдское. А своим ощущениям он привык доверять. Но что именно? То, что относилось к Вальграму и Мьюрингу, он, в общем, знал и раньше. Неужто дело в том тримейнском юристе? Но тогда при чем здесь Кайрел? Возможно, они как-то связаны… В университете Кайрел не учился, это Джаред из общения с ним знал точно. Да и невместно человеку высокого рода протирать штаны на университетских скамьях… Но они могут позволить себе нанять учителей. И Кайрел для военного неплохо знает законы. С другой стороны при его нынешней должности он обязан их знать…
Размышления Джареда прервали Диниш, Матфре и Дагмар. Глава труппы о чем-то спорил с помощником, Дагмар, по обыкновению, помалкивала.
– А если нам вломят? – озабоченно спросил Матфре.
– С чего бы вдруг?
– А не вдруг! Вот скажи, – обратился он к Джареду, и в упор не видя сидящего рядом Фредегара, – лекарю, который состоит, к примеру, при короле, простонародье лечить запрещается?
– Верно. Иначе он лишится места.
– А то и головы!
– Насчет головы не слышал, – сказал Джаред. – Врать не буду.
– Ну хорошо, то есть плохо. Мы увеселяем его светлость – и притом работаем для каких-то мясников! Попрут нас после того из дворца в три шеи, и ладно еще, если горячих не всыплют.
– Во-первых, не так часто мы его светлость увеселяем. А во-вторых, не улавливаешь ты, Матфре, духа времени. Гильдиям и цехам нынче герцог покровительствует. И в том, чтоб представлять для них, поношения нет.
– О чем вообще речь? – осведомился Джаред.
– Приходил, пока мы обедали, старшина гильдии мясников. У них праздник в день святого Мартина. Будет шествие, ряжения всяческие. Потом они быка выставляют городу. Представляешь – гоняют его по улицам и каждый горожанин, взявши дубинку, может бычару бить. Пока не забьют совсем. А после жарят.
– Милый обычай.
– Какой есть. И они всегда нанимают актеров, чтоб представляли для города – в их честь. Гильдия мясников – одна из самых богатых. И теперь они хотят нанять тех комедиантов, что выступают при дворе. так им чести больше будет. И готовы за это платить.
– До дня святого Мартина почти два месяца…
– А мясники – люди основательные. Заранее обращаются, чтоб других найти, если мы откажемся. А Матфре бухтит… договор срывает. И ведь будут еще праздники других гильдий. И церковные! И, как ее светлость, даст Бог, счастливо разродится, тоже будут увеселения. А уж на святках-то как мы развернемся! Нет, в Эрденоне, кабы не зимы эти омерзительные, жить очень даже можно. Кстати, – Диниш уронил, наконец, взгляд на Фредегара, – нам может понадобиться что-то новенькое. Магистр, вы никогда не думали о том, чтоб сочинить миракль, пастораль или что-нибудь в этом духе?
Фредегар сделался весь негодование. Даже стоя, он был бы по плечо комедианту, сейчас же Диниш и вовсе возвышался над ним. Поэтому ученый муж напыжился, как умел.
– Я – служитель истины, и не унижаюсь до вымыслов, которые тешат грубую толпу!
– И очень зря, – сказал Диниш голосом мягким и проникновенным, каким обычно вещал с подмостков.
Фредегара аж передернуло. Он покосился на Джареда, ожидая поддержки. Не дождался. Поднялся на ноги и гордо сказал:
– До свиданья, ученый собрат. надеюсь в другой раз застать тебя в более достойном обществе.
– Смешной он, право, – молвил Диниш вслед удалявшемуся магистру. – Надо будет изобразить такого в фарсе. Мы тут к одному торговцу собрались. Такая история: бывает, знатный господин по завещанию платья свои слугам отпишет, а им носить нельзя, закон не позволяет. Вот они этому торговцу и сбывают… Хотим посмотреть, не найдется ли нам что подходящее для представлений. Ты идешь? – обратился он к Дагмар.
– Нет, пожалуй. Сами разберетесь.
– Ну, как хочешь. Лекарь, присматривай тут за моей женой, чтоб она глупостей не натворила. – Посмеиваясь, Диниш в сопровождении Матфре двинулся прочь. Дагмар и Джаред остались вдвоем. И окна гостиницы жадно смотрели на них, и двери скалились. Во всяком случае, так казалось Джареду.
Дагмар была в том же ветхом платье, в каком танцевала час назад, разве что башмаки обула. Прямо поверх обмоток. Наверное, не было на свете женщины, которую так мало волновало бы, как она выглядит.
Потому что ей это не надо.
Почему он не в силах объясниться с ней? Не мальчик ведь. Да и она не наивная девица, не понимающая, чего хотят от нее мужчины, и что ей самой от мужчин нужно. У этих людей, изрядно битых жизнью, все просто. И только он сам все запутывает.
– Дагмар, – сказал он, – откуда ты родом?
Ну вот. Хуже было бы только «как ты думаешь, будет ли сегодня дождь?»
– А какая разница?
– Понимаешь, Диниш вроде бы говорил, что ты из Эрда. И я тоже из Эрда, из Нантгалимского края. Хотел узнать…
– Ты из Эрда, тебя зовут Джаред, ты лекарь, и, наверное хороший человек. А я никто, и звать никак, – она произнесла это без вызова и самоуничижения, но под взглядом ее светлых глаз Джареду стало не по себе. Будто бы она, нимало не вникая, знает о нем все. А он о ней – ничего.
Дагмар ушла, и стало ему холодно. Наверное, он слишком долго сидел во дворе. Солнце вводит в обман, но сентябрь уже, не июнь..
При чем тут июнь?
В июне он впервые столкнулся с «Детьми вдовы», когда шел в Тримейн, а они – навстречу. Тогда он впервые увидел Дагмар – во сне, в ее сне…
Кто мешает сделать это снова, если дан ему такой дар – проникать в чужие сны? Тогда он сможет понять почему Дагмар – такая, какая есть. Ведь помнится, в тот раз он подумал – человек, который видит этот сон, болен. И нечего откладывать. Сегодня же. Ночью.
Комедианты занимали три крайних комнаты в левом крыле, на втором этаже. Джаред жил наискосок от них. Поэтому ему было более-менее слышно, что там происходит.
Диниш и Матфре вернулись от торговца, когда начало темнеть, волоча охапку какого-то барахла. Остальные с топотом примчались смотреть приобретения, причем братья шумели не меньше, чем Зика. Суета вокруг тряпок продолжалась до вечера, потом Зика забрала все к себе – перешивать. Рукодельницей в труппе была она, Дагмар хватало лишь на то, чтоб чинить прорехи и ставить заплаты. Мужчины спустились вниз – промочить горло, а заодно, как было обговорено с хозяином – спеть что-нибудь, благо в запасе у «Детей вдовы» хватало и героических песен и похабных куплетов, или, ежели угодно посетителям, разыграть короткие дурашливые сценки. Диниш вернулся раньше остальных – слышны были шаги в коридоре и стук двери. Ему, как главе труппы, не подобало быть все время на виду, да и устал, наверное, возраст сказывается.
Джаред ждал. Ему нужно было, чтоб Дагмар крепко спала. А если она успела задремать, то приход Диниша ее разбудил. Может быть, после того, как он лег, она снова заснула. А может, и нет… Что тут странного – Диниш ее муж, имеет на нее право. Все эти дни Джаред старался о таком не думать, но тут деваться было некуда.
Когда к полуночи все стихло, Джаред достал из сумки черные камни. Свечу зажигать не стал, хотя немного света было необходимо. Но с него хватит отблеска луны, проникавшего сквозь щель между ставнями. Он положил камни на столе так, чтоб оба были в поле зрения. Гишер слева, обсидиан – справа. В принципе, порядок не имел значения, но Джаред так привык. Лунный луч отражался от глянцевой поверхности, заставляя камни жутковато отсвечивать. Чтобы человек заснул, ему достаточно смотреть на один из камней, но чтоб сновидцу войти в нужное состояние, необходимо видеть оба .
Джаред уселся на постели, дыша так, как его научили в ханаке. Он смотрел на оба камня, но главное – на ту невидимую точку между ними, где должен пересекаться отраженный свет. Только сновидец способен ее определить.
Постепенно ощущение собственного тела исчезало, сознание обретало собственную жизнь. И когда оно стало свободным, Джаред отпуская себя, подумал о Дагмар. И вошел в сон.
Поначалу он ничего не увидел. Были только звуки. Омерзительный громкий скрип и глухой отупляющий шум. И клубящееся серое марево… за которым нечто маслянисто переливается. Бред воспаленного сознания? Но сон не имел привкуса кошмара, напротив, в нем было спокойствие, устойчивость.
Когда марево стало рассеиваться, Джаред понял, что это такое, хотя видение не приобрело ясности. Дымка над морем… и пронзительные крики чаек, и грохот прибоя. Все было блеклым, серым, белесым. Море и небо не имели цвета, но Джаред знал, что во сне это бывает часто. Он видел клочья пены на темных волнах, плоский песчаный берег с кромкою из водорослей и плавника, перевернутую рыбачью лодку. Чайки проносились над волнами, задевая их крыльями. В этой картине не было ничего привлекательного, но и отталкивающего тоже не было. И спящая не хотела уходить отсюда.
Но она ушла. Небо перевернулось и окрасилось красным. Пожар? Кровь?
Земля была изрыта, истоптана, обожжена. И на ней валялись люди. Некоторые шевелились, и это было еще страшнее, чем полная неподвижность. Взгляд внезапно остановился на лежавшей навзничь женщине, полной, темноволосой, а вместо лица у нее…вместо лица…
Скачут кони, кричат всадники. И сыплется земля в подвал. Она не одна в подвале – кто-то схватил ее, зажал рот, чтоб не кричала… но это не враг, не насильник, он хочет спасти ее, спрятать, и боится, что она выдаст себя. Совсем рядом – плоское лицо с редкими усами.
… Грязная дорога. Дождь. Вдоль дороги – столбы с колесами. На них расселось воронье. И клюют, клюют распятых на колесах мертвецов…
…Деревушка без огней, куда дорога привела ее и того, другого. У одного дома штандарт с огромной темной жабой. Но это не жаба. Это роза. Они входят в дом…
А дальше – провал. Пустота. Не обычная пустота – место, где ничего нет, а ПУСТОТА. Живая, шевелящаяся, та что заполняет все обозримое пространство, и грозит поглотить все, что с ней соприкасается. За ней нет ничего. И если войти в нее, остановится сердце. И при виде этой зыблющейся завесы – нет, не тьмы, тьма имеет определенность, Пустота же определению не подлежала – Джареду стало так страшно, что он вышел из сна.
Но не проснулся. Из того состояния, куда он себя погрузил, так просто не выйдешь. Поэтому Джаред проспал без всяких видений. И первое чувство, которое он испытал при пробуждении было – стыд.
Он устыдился вовсе не страха, испытанного во сне. А того, что вообще счел себя вправе подглядывать. Он, видите ли, лекарь, он из снов узнает правду о Дагмар. И узнал.
Что там вчера лепетал Фредегар о испытанных им страхах? И всего-то его ограбили (при том, что деньги потом вернули ) и может, слегка побили. Но то, что испытала Дагмар во время мятежа, было столь ужасно, что сознание ее не выдержало. И, когда она утверждает, что не помнит, откуда она, что с ней было, и как ее зовут – это не отговорки для докучливых собеседников. Она действительно потеряла память.
И он как наяву услышал голос рабби Итамара, ведущего с ас-Сули одну из своих бесконечных дискуссий. В тот раз речь шла, кажется, о свободе воли. И каббалист сказал: «Против собственной воли можно потерять только жизнь или честь. С рассудком или памятью расстаются лишь тогда, когда сами этого хотят».
Ну и что? Дагмар забыла о прошлом, чтобы жить для будущего, на что иначе у нее не достало бы сил. И мудро поступил Диниш, когда не стал копаться в ее прошлом. Поэтому, наверное, она и осталась с ним. А Джаред поступил как самонадеянный дурак.
Ну и к черту все! Он не герой рыцарского романа, вздыхающего о недоступной даме, не Тристан какой-нибудь. Он простой человек, лекарь, и еще шпион по совместительству, если называть вещи своими именами. Вчера, возможно, он ухватил за хвост сведения, пригодные для игры Лабрайда. Ну так и нечего рассиживаться. Благодаря Кайрелу есть лошадь. Нужно выезжать, пока дороги не раскисли, и если повезет, он попадет в Тримейн до холодов. А любовь… справимся. Справлялся как-то раньше. Если не думать…если не видеть… все забудется само собой.
Собрать вещи и расплатиться с хозяином было делом недолгим. Долгих прощаний устраивать Джаред не собирался. Столкнувшись на лестнице с Матфре, сказал ему, что уезжает, тот кивнул, заметив «как знаешь».
Но, когда он седлал чалого, на крыльце показался Диниш.
– Ты что ж это сбегаешь, будто убил кого-нибудь? – с укоризной сказал он. – Хоть по кружке распили бы на прощание, как люди.
– Ничего я не натворил, – Джаред верно расценил его беспокойство, – и ничего у меня не случилось, так что тягать вас к ответу не будут. Просто засиделся я тут, а в Тримейне у меня дела. Сам понимаешь…
Пока он говорил, вышла Дагмар, встала рядом с мужем, тот, не глядя, обнял ее за плечи. Давно надо было уехать, с неожиданной злобой подумал Джаред. Пусть живут, как хотят.
– Дела так дела, – сказал Диниш. – Мы не дети и не девки, на прощанье слезы лить… Счастливого пути.
Глаза Дагмар были светлы, холодны и прозрачны, как первый осенний лед.
– Ты вернешься? – спросила она.
– Конечно, вернусь, – ответил Джаред. – Как только смогу.
2. Тримейн. Новый Дворец. Дом-с-яблоком.
– Переговоры – дело хорошее, – сказал Лабрайд. – Кого я ненавижу, так это посредников при переговорах.
Джаред слушал его рассуждения вполуха. Новая одежда, которой его ссудили в Доме-с-яблоком, стесняла. Он, конечно, положил себе за обычай во всем внешне следовать местным нравам, но не до такой же степени.
Лабрайд же был доволен. Против ожидания, он вовсе не считал, что Джаред плохо исполнил порученное ему задание, хотя вопрос, ради которого Джаред ездил в Эрд, остался без ответа.
– Посредник, стало быть. По странному совпадению, мы сами назвали того, кого ищем, посредником – ведь он связывает убийцу и того, кому убийство выгодно. Помимо прочих, искали и среди законоведов. И я выяснил, что некий доктор Лозоик Поссар был принят в качестве профессора на юридический факультет Тримейнского университета по рекомендации принца Раднора. Который, в отличие от своего кузена, интереса к академическим знаниям не проявлял никогда. Теперь этот Лозоик Поссар довольно весомая фигура в Тримейне – квалификатор Святого Трибунала. Но при этом он упорно старается не привлекать к себе внимания. Неизменно снимает свою кандидатуру при выборах ректора, не участвует в публичных диспутах при дворе. А уж об его участии в эрдских событиях вовсе никто не слышал. Кроме того, сами эти события в общепринятой в Тримейне версии выглядят несколько по-иному. Как-то выпало из внимания, что Эйнар Вальграм поначалу был направлен на подавление мятежа. Более того, считается, что именно он мятеж и поднял. О попытке Мьюринга захватить власть вообще не упоминается.
– С Гибихом Мьюрингом вообще, по-моему, дело чрезвычайно темное…
– Но к тому времени, когда он безвременно усоп, наш доктор Поссар прочно сидел в Тримейне. Как ты считаешь, герцог Тирни мог без лишнего шума устранить раскаявшегося мятежника?
– Не исключено. Я видел его лишь раз, но он показался мне человеком умным. И коварным.
– Однако этого коварного правителя предал его лучший полководец. Тот самый, которого Тирни поднял из низов… Нет, я уверен, что нынешняя тримейнская история со всеми убийствами и интригами началась в Эрде. И туда же, возможно, и вернется.
– Ты о Кайреле?
– И о нем тоже. Я постараюсь узнать, пересекались ли его пути и доктора Лозоика, как ты предполагаешь. Но одно могу сказать с уверенностью – когда военного назначают на гражданскую должность, да еще в страну, которой он не знает и не понимает, это кончается плохо. Есть тому в истории примеры.
– Для кого плохо – для страны или для военного?
– Чаще для страны. Но иногда для обоих.
– Я бы не слишком доверял историкам. Тот, который проболтался о Лозоике, был еще способен связно рассказать о том, что видел собственными глазами, но, когда дело касалось его ремесла… Эрды, понимаешь ли, – греки, или македонцы, шут их разберет… хоть бы врал правдоподобно…