Страница:
Мария редко жалела о своем решении, ибо любила мужа. Каждое лето она играла в оркестре оперного театра Санта-Фе, и порой Марии казалось, что границы ее мира невыносимо сузились. Она опасалась, как бы то же самое не произошло и с ее дочерью. Связывая с Джуно честолюбивые мечты, Мария убеждала ее не ограничивать свое будущее пределами Санта-Фе и даже юго-западом Америки. Именно она посоветовала дочери подать заявление в Йельский университет, когда прочитала, что туда приглашают и девушек.
Лет с четырнадцати творческие устремления Джуно сосредоточились на театре. Во время летних каникул она работала помощником осветителя в оперном театре Санта-Фе, а по утрам учила ребятишек из городка Сан-Ильдефонсо рисовать и раскрашивать картонные декорации для пьес из жизни индейцев и сама помогала ставить их.
Однако весь первый семестр в Нью-Хейвене Джуно не помышляла о театре, пытаясь приспособиться к жизни на востоке. Несмотря на занятость, она чувствовала одиночество, скучала по Санта-Фе, по родителям, друзьям и по Дэвиду, который теперь учился в университете штата Нью-Мексико.
Перед долгожданными рождественскими каникулами Джуно с нетерпением ждала встречи с Дэвидом, хотя и боялась ее. За время разлуки с ним она сильно изменилась и предполагала, что то же произошло и с ним.
Увы, Дэвид остался прежним, тогда как она стала гораздо раскованнее, приобретя новый жизненный опыт.
Дэвид показался ей безнадежно провинциальным.
Дня через два после Рождества они пошли вечером в кино, а потом поужинали в мексиканском ресторанчике.
– Я много думал, – начал Дэвид, разливая «Сангрию» из высокого стеклянного кувшина. – Зачем тебе возвращаться туда?
– Куда?
– В Йельский университет. Почему ты учишься на востоке? Не лучше ли перевестись в университет штата Нью-Мексико и быть здесь, со мной? – Он погладил ее руку.
– В университет Нью-Мексико?! Но я не могу этого сделать, едва начав привыкать к Йелю. И мне нравится учиться там. – Она вдруг поняла, что так оно и есть. В первом семестре Джуно страдала от одиночества и неприкаянности, но теперь осознала, как много значит для нее новая среда и учеба. Пребывание в Йеле для нее куда интереснее и важнее, чем спокойная, размеренная жизнь с Дэвидом в Нью-Мексико.
– Там есть отличные секретарские курсы. Попутно ты могла бы овладеть какой-нибудь смежной юридической специальностью. Потом, когда я стану адвокатом, мы будем работать вместе. Чтобы читать книги по философии, не обязательно уезжать в Йельский университет. Зачем изучать гуманитарные науки? Родители тратят немалые деньги на твое обучение. Тебе необходимо извлечь из этого какую-нибудь пользу.
Джуно печально покачала головой. Ей не удастся ничего объяснить ему.
– О нет, Дэвид, ты не понимаешь. Ты не понимаешь, – повторила она.
– Я же не считаю, что тебе не следует возвращаться туда Разумеется, нужно закончить учебный год. Но подумай над моим предложением. Оно разумно. Ты должна жить здесь, в Нью-Мексико… со мной.
– Дэвид, раньше я тоже полагала, что мое место здесь, но теперь мои взгляды изменились. – Она взглянула ему в глаза. – Очень жаль, но это так.
В ту ночь Джуно плакала горькими слезами. Дэвид был частью ее самой, и теперь девушке казалось, будто она утратила себя. Осознав наконец, что все необратимо изменилось, Джуно испугалась. Но слезы очистили ее душу, и девушка ощутила готовность вступить в новую фазу жизни.
Во втором семестре, привыкая к напряженному ритму жизни на востоке и в университете, Джуно решила не разбрасываться и сосредоточить усилия на театре.
Помимо Йельского студенческого драматического театра и университетского «Драмат», в каждом из колледжей существовало свое театральное общество. Оказалось, что учеба вполне совместима с работой в любом из них.
В один из пасмурных дней в середине зимы Джуно отправилась через университетский двор, засыпанный снегом, узнать, не нужен ли художник-декоратор для пьесы «В задымленной комнате одного отеля», которую собирались ставить в Бренфордском колледже. Автором был юноша из Бренфорда Александр Сейдж. Зная, что его считают одним из самых одаренных студентов Йеля, Джуно подумала: «Не напрасно ли я выбрала именно его пьесу? Впрочем, если бы не решительность, я и в Йельский университет не поступила бы».
На собеседование пришло немало народу. Руководил всем старшекурсник Роджерс, недавно сменивший по совету ясновидящей из Нью-Йорка свое имя Билл на другое – Рауль. Говорили, что Роджерс талантлив, и подозревали его в гомосексуализме.
– Привет! Они уже начали? – спросила у Джуно Лидия Форест. Эта девушка уже не казалась неоперившимся птенцом. Рыжие волосы были подхвачены шарфом, ситцевое платье выглядело элегантно. С момента знакомства она и Джуно лишь изредка обменивались сдержанными приветствиями.
– Я сама только пришла, – ответила Джуно. – Народу собралось много, значит, надолго.
Лидия покопалась в холщовой сумке.
– Черт возьми, у меня кончились сигареты. У тебя, случайно, нет?
– Увы.
Лидия закатила глаза – Я курю «травку» с четырнадцати лет. Пора бы бросить, но я по сути своей разрушительница. – Она ушла стрельнуть сигарету, но потом, к удивлению Джуно, вернулась к ней. – Видишь, там есть свободные стулья?
Не хочешь сесть?
– С удовольствием. Похоже, нам предстоит провести здесь несколько часов.
Поставив сумку на пол, Лидия поджала ноги и оттянула подол длинной юбки.
– Я и не знала, что у тебя актерское дарование.
– А у меня его вовсе нет. Я бы от страха умерла на сцене. Хочу быть художником-декоратором и осветителем.
– И тем и другим сразу? Не многовато ли?
– Почему же нельзя это совместить? – задиристо возразила Джуно.
– Лидия, дорогая! Ты принята! – К ним подошел молодой человек в очках и чмокнул Лидию в щеку. – Прошу тебя, прочти монолог Фебы. Начнем через несколько минут.
– Рауль, познакомься. – Лидия взглянула на Джуно. – Извини, никак не могу запомнить твое имя.
Джуно улыбнулась Раулю Роджерсу – Меня зовут Джуно Джонсон. Я хотела бы заниматься декорациями и освещением сцены – и тем и другим.
– В таком случае тебе нужно поговорить с Алексом.
Он там, возле рояля. – Снова чмокнув Лидию, Рауль умчался.
– Алекс… Ты с ним знакома? – спросила Джуно у Лидии.
– Не очень. Так, встречала его то там, то здесь. Внешность у него потрясающая. Смотри, вон он, – указала она вглубь комнаты.
Джуно взглянула на высокого молодого человека, стоявшего возле рояля. На нем были выцветшие джинсы, розовая шелковая сорочка, вокруг шеи небрежно повязан красный шарф. В руке он держал незажженную трубку и жестикулировал ею, что-то втолковывая невысокой девушке. Он был выше шести футов ростом, худощавый, с белокурыми волосами до плеч и светло-голубыми глазами, обрамленными темными ресницами.
– Он великолепен, – сказала Джуно.
– Да-а… к тому же так талантлив, что его пьесу собирается поставить настоящий театр с постоянной актерской труппой. Давай подойдем к нему и представимся.
– Подожди… а о чем его пьеса? Не знаешь?
– О том, как встретились через пятнадцать лет бывшие студенты, поступившие в Йель в первый год совместного обучения. По сути дела, о нас в тысяча девятьсот восемьдесят каком-то году, если мы доживем до этого времени. Пьеса отчасти напоминает мюзикл, и в ней занято много актеров.
Они подождали, пока Алекс закончит разговор с невысокой девушкой. Взглянув на Джуно и Лидию, он улыбнулся, обнажив не слишком ровные, но очень белые зубы.
– Привет! – сказал он.
– Привет. Я Лидия Форест, а это Джуно Джонсон.
– Лидия Форест… припоминаю. Я видел Порцию в твоем исполнении в прошлом семестре, и мне очень понравилось. – Он повернулся к Джуно:
– Ты тоже актриса, Джуно?
– Нет, я хотела бы заняться оформлением сцены… – Она умолкла: у нее перехватило дыхание.
– И освещением тоже, – подсказала Лидия.
– Оформитель сцены? Что ж, тебе здорово повезло.
Вернее, нам повезло. Оформлением сцены собирался заняться Джул Клайн, но, заболев гепатитом, уехал домой. Его помощником назначили Дэйва Бернса, однако теперь ему, наверное, придется работать вместо Джула. Я тебя с ним познакомлю. – Он взял с крышки рояля текст пьесы и протянул его Лидии. – Держи. Прочти роль Шарон и роль Фебы. Мне кажется, тебе подойдут обе.
– Пойдем со мной, – сказал он Джуно и, обняв ее за талию, тихо и доверительно шепнул:
– Джул и Дэйв жили вместе. Дэйв начал заниматься оформлением сцены, чтобы работать вместе с Джулом… Но ему не хватает творческой фантазии. Он об этом не догадывается, но капризен, как примадонна. Если будешь работать с ним, тебе придется не слишком легко.
– Мне приходилось работать и с трудными людьми, так что я попытаюсь.
– Прекрасно. У тебя есть готовые эскизы, которые я мог бы посмотреть?
Джуно дала ему кожаную папку с эскизами, и Алекс начал просматривать их, не делая никаких замечаний.
Большую часть работ составляли эскизы декораций для пьес, которые ставили в школе и в пуэбло, но кое-что она нарисовала ради удовольствия… Например, варианты оформления «Кошки на раскаленной крыше» Теннесси Уильямса и «Дня рождения» Пинтера.
Пока Алекс Сейдж рассматривал работы Джуно, она терпеливо ждала. Не понимая, что заставляет ее трепетать – популярность Алекса или его внешность, – Джуно надеялась, что он этого не заметит. Хоть бы он что-нибудь сказал.
– Я еще ни разу не видела постановки на Бродвее, – нервничая, пробормотала она, – но люблю читать пьесы и мысленно создавать декорации к ним. Для практики.
К тому времени как Алекс перевернул последний лист, Джуно уже не сомневалась, что он считает ее работы безнадежно любительскими. Да, напрасно она выбрала для своей первой попытки в Йеле его пьесу! Девушке вдруг страстно захотелось произвести на него благоприятное впечатление.
– Может, мне… – начала было она.
Но тут Алекс взглянул на нее, и Джуно сразу поняла, что работы ему понравились.
– Ты меня удивила, Джуно! Не знаю, согласишься ли ты, но я хотел бы дать тебе текст, чтобы ты набросала кое-какие соображения по поводу оформления. Сколько на это нужно времени?
– Возможно, я сделаю это к завтрашнему дню… если меня посетит вдохновение.
– Прекрасно!. Зайди ко мне в комнату около семи вечера. Я живу здесь, в Бренфорде, на верхнем этаже.
Джуно улыбнулась:
– О'кей. Постараюсь что-нибудь приготовить.
Черт возьми, она твердо знала, что сделает для него что-нибудь, даже если для этого придется пропустить занятия и просидеть всю ночь напролет.
Взяв текст пьесы, Джуно пошла в другой конец комнаты за своими книгами и спортивной курткой.
Обстановка между тем разрядилась. Лидия сосредоточилась, перед тем как читать монолог, и Джуно решила задержаться и послушать ее.
Через полчаса Джуно вышла из Бренфорда. Такого прилива творческих сил она не ощущала с тех пор, как приехала в Нью-Хейвен.
О пьесе Алекса Джуно слышала восторженные отзывы. Говорили, что эта вещь забавна, умна и наводит на размышления. Лидия Форест удивила ее. С первой встречи Джуно считала эту девушку избалованной и недалекой. Сегодня же она поразила ее своим актерским мастерством, заставив даже прослезиться. А ведь это было лишь первое чтение пьесы!
– Брось, Джуно, – пренебрежительно фыркнув, сказал Макс Милтон, когда они ужинали в «Голодном Чарли». – Сейдж, конечно, кое-что умеет, но ему далеко до Ионеску или О'Нила. Возможно, он напишет что-нибудь стоящее, но едва ли скоро. – Макс положил в свой кофе две ложки сахара.
– Да как ты можешь судить о том, чего не читал? «В задымленной комнате» – великолепная пьеса. К тому же Алекс еще молод. С годами его талант, несомненно, окрепнет.
– Если он сам до этого не сгорит. Драматурги – странный, хрупкий народ.
– А как насчет поэтов? У тебя – свое, у Алекса – свое. В мире хватит места для вас обоих.
– А, снова доморощенная философия жителей Нью-Мексико! Мне так не хватало ее всю неделю!
Джуно отодвинула тарелку с нетронутым салатом и поднялась:
– Не стану спорить, Макс. Мне сегодня предстоит многое сделать. – Она положила на стол деньги и ушла.
Макс догнал ее на улице.
– Джуно, зайдем ко мне, покурим «травку». Я написал новое стихотворение и хотел бы прочесть его тебе.
– Нет, Макс, не сегодня.
– На четверть часика. Уж наверняка пятнадцать минут ничего не решают.
Снобизм и высокомерие Макса все больше и больше раздражали Джуно, однако электрические разряды все еще пробегали между ними. Впрочем, Джуно объясняла это чисто физиологическим влечением. Дэвиду Абейту, например, всегда нравилась она сама, а не только ее внешность.
А вот как относится к ней Макс, Джуно не знала.
– Макс, – возразила она. – Пятнадцать минут растянутся на несколько часов, а я очень занята. – Они были одного роста, и он смотрел ей прямо в глаза. Девушка быстро поцеловала его. – До завтра. – Она повернулась, но Макс так грубо вцепился в капюшон куртки, что он затрещал.
– Если уж ты так занята, что не можешь уделить мне даже пятнадцати минут, не вижу смысла продолжать наши отношения. – При свете уличного фонаря его лицо казалось бледнее, чем обычно. – Зачем мне терять время с сучками?
Джуно охватила ярость. Она так резко оттолкнула его, что Макс; едва не упал, и тут же начал трясти ее за плечи.
– Черт бы тебя побрал, ты меня с ума сводишь! Я никогда еще не хотел никого так сильно, как тебя!
– Отпусти меня! – Джуно попыталась вырваться, но Макс притянул ее к себе, прижался к ее губам и стиснул изо всех сил. Когда он наконец отпустил ее, они оба тяжело дышали. Джуно заметила, что прохожие смотрят на них и перешептываются.
– Извини, Джуно, но прошу тебя, пойдем ко мне.
У нее дрожали колени, она колебалась, зная, что должна вернуться домой и сесть за работу, но не могла противиться силе притяжения магнитного поля, в котором оказались они с Максом.
– Только ненадолго, – тихо сказала она.
Глава 3
Лет с четырнадцати творческие устремления Джуно сосредоточились на театре. Во время летних каникул она работала помощником осветителя в оперном театре Санта-Фе, а по утрам учила ребятишек из городка Сан-Ильдефонсо рисовать и раскрашивать картонные декорации для пьес из жизни индейцев и сама помогала ставить их.
Однако весь первый семестр в Нью-Хейвене Джуно не помышляла о театре, пытаясь приспособиться к жизни на востоке. Несмотря на занятость, она чувствовала одиночество, скучала по Санта-Фе, по родителям, друзьям и по Дэвиду, который теперь учился в университете штата Нью-Мексико.
Перед долгожданными рождественскими каникулами Джуно с нетерпением ждала встречи с Дэвидом, хотя и боялась ее. За время разлуки с ним она сильно изменилась и предполагала, что то же произошло и с ним.
Увы, Дэвид остался прежним, тогда как она стала гораздо раскованнее, приобретя новый жизненный опыт.
Дэвид показался ей безнадежно провинциальным.
Дня через два после Рождества они пошли вечером в кино, а потом поужинали в мексиканском ресторанчике.
– Я много думал, – начал Дэвид, разливая «Сангрию» из высокого стеклянного кувшина. – Зачем тебе возвращаться туда?
– Куда?
– В Йельский университет. Почему ты учишься на востоке? Не лучше ли перевестись в университет штата Нью-Мексико и быть здесь, со мной? – Он погладил ее руку.
– В университет Нью-Мексико?! Но я не могу этого сделать, едва начав привыкать к Йелю. И мне нравится учиться там. – Она вдруг поняла, что так оно и есть. В первом семестре Джуно страдала от одиночества и неприкаянности, но теперь осознала, как много значит для нее новая среда и учеба. Пребывание в Йеле для нее куда интереснее и важнее, чем спокойная, размеренная жизнь с Дэвидом в Нью-Мексико.
– Там есть отличные секретарские курсы. Попутно ты могла бы овладеть какой-нибудь смежной юридической специальностью. Потом, когда я стану адвокатом, мы будем работать вместе. Чтобы читать книги по философии, не обязательно уезжать в Йельский университет. Зачем изучать гуманитарные науки? Родители тратят немалые деньги на твое обучение. Тебе необходимо извлечь из этого какую-нибудь пользу.
Джуно печально покачала головой. Ей не удастся ничего объяснить ему.
– О нет, Дэвид, ты не понимаешь. Ты не понимаешь, – повторила она.
– Я же не считаю, что тебе не следует возвращаться туда Разумеется, нужно закончить учебный год. Но подумай над моим предложением. Оно разумно. Ты должна жить здесь, в Нью-Мексико… со мной.
– Дэвид, раньше я тоже полагала, что мое место здесь, но теперь мои взгляды изменились. – Она взглянула ему в глаза. – Очень жаль, но это так.
В ту ночь Джуно плакала горькими слезами. Дэвид был частью ее самой, и теперь девушке казалось, будто она утратила себя. Осознав наконец, что все необратимо изменилось, Джуно испугалась. Но слезы очистили ее душу, и девушка ощутила готовность вступить в новую фазу жизни.
Во втором семестре, привыкая к напряженному ритму жизни на востоке и в университете, Джуно решила не разбрасываться и сосредоточить усилия на театре.
Помимо Йельского студенческого драматического театра и университетского «Драмат», в каждом из колледжей существовало свое театральное общество. Оказалось, что учеба вполне совместима с работой в любом из них.
В один из пасмурных дней в середине зимы Джуно отправилась через университетский двор, засыпанный снегом, узнать, не нужен ли художник-декоратор для пьесы «В задымленной комнате одного отеля», которую собирались ставить в Бренфордском колледже. Автором был юноша из Бренфорда Александр Сейдж. Зная, что его считают одним из самых одаренных студентов Йеля, Джуно подумала: «Не напрасно ли я выбрала именно его пьесу? Впрочем, если бы не решительность, я и в Йельский университет не поступила бы».
На собеседование пришло немало народу. Руководил всем старшекурсник Роджерс, недавно сменивший по совету ясновидящей из Нью-Йорка свое имя Билл на другое – Рауль. Говорили, что Роджерс талантлив, и подозревали его в гомосексуализме.
– Привет! Они уже начали? – спросила у Джуно Лидия Форест. Эта девушка уже не казалась неоперившимся птенцом. Рыжие волосы были подхвачены шарфом, ситцевое платье выглядело элегантно. С момента знакомства она и Джуно лишь изредка обменивались сдержанными приветствиями.
– Я сама только пришла, – ответила Джуно. – Народу собралось много, значит, надолго.
Лидия покопалась в холщовой сумке.
– Черт возьми, у меня кончились сигареты. У тебя, случайно, нет?
– Увы.
Лидия закатила глаза – Я курю «травку» с четырнадцати лет. Пора бы бросить, но я по сути своей разрушительница. – Она ушла стрельнуть сигарету, но потом, к удивлению Джуно, вернулась к ней. – Видишь, там есть свободные стулья?
Не хочешь сесть?
– С удовольствием. Похоже, нам предстоит провести здесь несколько часов.
Поставив сумку на пол, Лидия поджала ноги и оттянула подол длинной юбки.
– Я и не знала, что у тебя актерское дарование.
– А у меня его вовсе нет. Я бы от страха умерла на сцене. Хочу быть художником-декоратором и осветителем.
– И тем и другим сразу? Не многовато ли?
– Почему же нельзя это совместить? – задиристо возразила Джуно.
– Лидия, дорогая! Ты принята! – К ним подошел молодой человек в очках и чмокнул Лидию в щеку. – Прошу тебя, прочти монолог Фебы. Начнем через несколько минут.
– Рауль, познакомься. – Лидия взглянула на Джуно. – Извини, никак не могу запомнить твое имя.
Джуно улыбнулась Раулю Роджерсу – Меня зовут Джуно Джонсон. Я хотела бы заниматься декорациями и освещением сцены – и тем и другим.
– В таком случае тебе нужно поговорить с Алексом.
Он там, возле рояля. – Снова чмокнув Лидию, Рауль умчался.
– Алекс… Ты с ним знакома? – спросила Джуно у Лидии.
– Не очень. Так, встречала его то там, то здесь. Внешность у него потрясающая. Смотри, вон он, – указала она вглубь комнаты.
Джуно взглянула на высокого молодого человека, стоявшего возле рояля. На нем были выцветшие джинсы, розовая шелковая сорочка, вокруг шеи небрежно повязан красный шарф. В руке он держал незажженную трубку и жестикулировал ею, что-то втолковывая невысокой девушке. Он был выше шести футов ростом, худощавый, с белокурыми волосами до плеч и светло-голубыми глазами, обрамленными темными ресницами.
– Он великолепен, – сказала Джуно.
– Да-а… к тому же так талантлив, что его пьесу собирается поставить настоящий театр с постоянной актерской труппой. Давай подойдем к нему и представимся.
– Подожди… а о чем его пьеса? Не знаешь?
– О том, как встретились через пятнадцать лет бывшие студенты, поступившие в Йель в первый год совместного обучения. По сути дела, о нас в тысяча девятьсот восемьдесят каком-то году, если мы доживем до этого времени. Пьеса отчасти напоминает мюзикл, и в ней занято много актеров.
Они подождали, пока Алекс закончит разговор с невысокой девушкой. Взглянув на Джуно и Лидию, он улыбнулся, обнажив не слишком ровные, но очень белые зубы.
– Привет! – сказал он.
– Привет. Я Лидия Форест, а это Джуно Джонсон.
– Лидия Форест… припоминаю. Я видел Порцию в твоем исполнении в прошлом семестре, и мне очень понравилось. – Он повернулся к Джуно:
– Ты тоже актриса, Джуно?
– Нет, я хотела бы заняться оформлением сцены… – Она умолкла: у нее перехватило дыхание.
– И освещением тоже, – подсказала Лидия.
– Оформитель сцены? Что ж, тебе здорово повезло.
Вернее, нам повезло. Оформлением сцены собирался заняться Джул Клайн, но, заболев гепатитом, уехал домой. Его помощником назначили Дэйва Бернса, однако теперь ему, наверное, придется работать вместо Джула. Я тебя с ним познакомлю. – Он взял с крышки рояля текст пьесы и протянул его Лидии. – Держи. Прочти роль Шарон и роль Фебы. Мне кажется, тебе подойдут обе.
– Пойдем со мной, – сказал он Джуно и, обняв ее за талию, тихо и доверительно шепнул:
– Джул и Дэйв жили вместе. Дэйв начал заниматься оформлением сцены, чтобы работать вместе с Джулом… Но ему не хватает творческой фантазии. Он об этом не догадывается, но капризен, как примадонна. Если будешь работать с ним, тебе придется не слишком легко.
– Мне приходилось работать и с трудными людьми, так что я попытаюсь.
– Прекрасно. У тебя есть готовые эскизы, которые я мог бы посмотреть?
Джуно дала ему кожаную папку с эскизами, и Алекс начал просматривать их, не делая никаких замечаний.
Большую часть работ составляли эскизы декораций для пьес, которые ставили в школе и в пуэбло, но кое-что она нарисовала ради удовольствия… Например, варианты оформления «Кошки на раскаленной крыше» Теннесси Уильямса и «Дня рождения» Пинтера.
Пока Алекс Сейдж рассматривал работы Джуно, она терпеливо ждала. Не понимая, что заставляет ее трепетать – популярность Алекса или его внешность, – Джуно надеялась, что он этого не заметит. Хоть бы он что-нибудь сказал.
– Я еще ни разу не видела постановки на Бродвее, – нервничая, пробормотала она, – но люблю читать пьесы и мысленно создавать декорации к ним. Для практики.
К тому времени как Алекс перевернул последний лист, Джуно уже не сомневалась, что он считает ее работы безнадежно любительскими. Да, напрасно она выбрала для своей первой попытки в Йеле его пьесу! Девушке вдруг страстно захотелось произвести на него благоприятное впечатление.
– Может, мне… – начала было она.
Но тут Алекс взглянул на нее, и Джуно сразу поняла, что работы ему понравились.
– Ты меня удивила, Джуно! Не знаю, согласишься ли ты, но я хотел бы дать тебе текст, чтобы ты набросала кое-какие соображения по поводу оформления. Сколько на это нужно времени?
– Возможно, я сделаю это к завтрашнему дню… если меня посетит вдохновение.
– Прекрасно!. Зайди ко мне в комнату около семи вечера. Я живу здесь, в Бренфорде, на верхнем этаже.
Джуно улыбнулась:
– О'кей. Постараюсь что-нибудь приготовить.
Черт возьми, она твердо знала, что сделает для него что-нибудь, даже если для этого придется пропустить занятия и просидеть всю ночь напролет.
Взяв текст пьесы, Джуно пошла в другой конец комнаты за своими книгами и спортивной курткой.
Обстановка между тем разрядилась. Лидия сосредоточилась, перед тем как читать монолог, и Джуно решила задержаться и послушать ее.
Через полчаса Джуно вышла из Бренфорда. Такого прилива творческих сил она не ощущала с тех пор, как приехала в Нью-Хейвен.
О пьесе Алекса Джуно слышала восторженные отзывы. Говорили, что эта вещь забавна, умна и наводит на размышления. Лидия Форест удивила ее. С первой встречи Джуно считала эту девушку избалованной и недалекой. Сегодня же она поразила ее своим актерским мастерством, заставив даже прослезиться. А ведь это было лишь первое чтение пьесы!
– Брось, Джуно, – пренебрежительно фыркнув, сказал Макс Милтон, когда они ужинали в «Голодном Чарли». – Сейдж, конечно, кое-что умеет, но ему далеко до Ионеску или О'Нила. Возможно, он напишет что-нибудь стоящее, но едва ли скоро. – Макс положил в свой кофе две ложки сахара.
– Да как ты можешь судить о том, чего не читал? «В задымленной комнате» – великолепная пьеса. К тому же Алекс еще молод. С годами его талант, несомненно, окрепнет.
– Если он сам до этого не сгорит. Драматурги – странный, хрупкий народ.
– А как насчет поэтов? У тебя – свое, у Алекса – свое. В мире хватит места для вас обоих.
– А, снова доморощенная философия жителей Нью-Мексико! Мне так не хватало ее всю неделю!
Джуно отодвинула тарелку с нетронутым салатом и поднялась:
– Не стану спорить, Макс. Мне сегодня предстоит многое сделать. – Она положила на стол деньги и ушла.
Макс догнал ее на улице.
– Джуно, зайдем ко мне, покурим «травку». Я написал новое стихотворение и хотел бы прочесть его тебе.
– Нет, Макс, не сегодня.
– На четверть часика. Уж наверняка пятнадцать минут ничего не решают.
Снобизм и высокомерие Макса все больше и больше раздражали Джуно, однако электрические разряды все еще пробегали между ними. Впрочем, Джуно объясняла это чисто физиологическим влечением. Дэвиду Абейту, например, всегда нравилась она сама, а не только ее внешность.
А вот как относится к ней Макс, Джуно не знала.
– Макс, – возразила она. – Пятнадцать минут растянутся на несколько часов, а я очень занята. – Они были одного роста, и он смотрел ей прямо в глаза. Девушка быстро поцеловала его. – До завтра. – Она повернулась, но Макс так грубо вцепился в капюшон куртки, что он затрещал.
– Если уж ты так занята, что не можешь уделить мне даже пятнадцати минут, не вижу смысла продолжать наши отношения. – При свете уличного фонаря его лицо казалось бледнее, чем обычно. – Зачем мне терять время с сучками?
Джуно охватила ярость. Она так резко оттолкнула его, что Макс; едва не упал, и тут же начал трясти ее за плечи.
– Черт бы тебя побрал, ты меня с ума сводишь! Я никогда еще не хотел никого так сильно, как тебя!
– Отпусти меня! – Джуно попыталась вырваться, но Макс притянул ее к себе, прижался к ее губам и стиснул изо всех сил. Когда он наконец отпустил ее, они оба тяжело дышали. Джуно заметила, что прохожие смотрят на них и перешептываются.
– Извини, Джуно, но прошу тебя, пойдем ко мне.
У нее дрожали колени, она колебалась, зная, что должна вернуться домой и сесть за работу, но не могла противиться силе притяжения магнитного поля, в котором оказались они с Максом.
– Только ненадолго, – тихо сказала она.
Глава 3
То, что произошло между ней и Максом, надолго вывело Джуно из душевного равновесия.
После ссоры на улице они пошли к нему в комнату и выкурили «джойнт» с его соседом по комнате. Все шло спокойно. Он прочел им свое новое стихотворение, в котором были смутные намеки на Никсона и войну во Вьетнаме. Потом сосед побежал на лекцию.
Макс и Джуно занялись любовью с каким-то ожесточением, которого никогда не было прежде. Ярость, овладевшая ими на улице, казалось, не оставила их и здесь. Возможно, именно поэтому Джуно, предавшись неистовству, впервые вместе с Максом поднялась до вершины наслаждения, и восхитительный взрыв света озарил ее. «О Господи, – подумала она, – так вот, значит, как это бывает!»
Но в тот самый момент, когда девушка достигла экстаза, Макс ударил ее по лицу. В его взгляде не было ни любви, ни желания – ничего, кроме жестокости. Однако даже после этого или из-за этого у нее продолжался сильнейший оргазм. Эта смесь страсти и жестокости испугала Джуно. А еще больше то, что Макс обладает такой властью над ней, когда они трахаются. Да, происходящее между ними можно было назвать только так. Они не занимались любовью, а совершали что-то дикое. Макс обзывал ее самыми грязными словами. Джуно это возмущало, шокировало, но ее тело отвечало на его грубость желанием, и злость заглушала отвращение, нараставшее в душе.
Она ушла от Макса сразу же после этого. Он не попросил ее остаться на ночь, да Джуно и не согласилась бы. Девушка бежала всю дорогу до Вандербилт-Холла и целых полчаса стояла под обжигающе-горячим душем, плача, с остервенением оттирая себя намыленной губкой и словно пытаясь смыть горечь унижения. Как только она позволила Максу сотворить с собой такое! Было уже три часа утра, а она еще не приступила к работе над эскизами декораций для пьесы Алекса Сейджа.
События прошлого вечера очень встревожили ее.
Джуно собиралась вернуться к себе и работать, а вместо этого поддалась чему-то темному, неподвластному ей.
Уважение Джуно к себе пошатнулось.
Вернувшись в комнату, она легла, повернула торшер так, чтобы свет не беспокоил Марджори, и попыталась взяться за работу. Однако едва Джуно раскрыла альбом для эскизов, мысли снова вернулись к тому, что произошло между ней и Максом. Интересно, что теперь думает о ней Макс и не расскажет ли он обо всем своим приятелям. А вдруг ему придет в голову написать об этом стихотворение – в качестве домашнего задания по классу поэтического творчества? Едва ли он в восторге от случившегося. При мысли, что она где-нибудь столкнется с Максом, ее охватывал ужас.
Весь следующий день Джуно, измученная бессонной ночью и тягостными воспоминаниями, ненавидела себя.
Эскизы декораций для пьесы «В задымленной комнате одного отеля» получились невыразительными, идеи – неинтересными. Она с радостью начала бы все сначала, но было уже поздно: позвонил Алекс и попросил перенести их встречу на половину шестого.
– Ну что ж… неплохо, – сказал он, быстро просмотрев наброски. – Мне нравится. – Он улыбнулся, но вчерашнего энтузиазма в его словах не было.
По пути домой Джуно подумала, что эскизы, возможно, не так уж плохи, однако ей все же следовало бы отменить встречу и поработать над ними еще денек. «Черт бы тебя побрал, Макс Милтон!» – говорила она про себя, понимая при этом, что виноват не он один.
Снова увидев Алекса, Джуно чувствовала, что ей очень хочется работать над декорациями к его пьесе. Это объяснялось не только ее творческими устремлениями, но и желанием быть рядом с ним. Конечно, Алекс разочарован. Ах, зачем она позволила себе так опозориться, когда наконец-то у нее все начало налаживаться? Еще никогда в жизни Джуно не совершала таких безответственных поступков.
– Спасибо. Я надеялась сделать эскизы гораздо удачнее, но… – пробормотала она и замолчала. Какой смысл оправдываться?
– Все в порядке, правда, они мне понравились…
Проблема в другом. Боюсь, что ради Джула придется принять идеи Дэйва. Джул тяжело болен, и, думаю, нам лучше не нагнетать обстановку. – Алекс откинул с лица прядь волос. Лоб у него был высокий, над правой бровью – крошечный шрам. – Я по-прежнему хочу, чтобы ты работала над оформлением пьесы. Будешь помогать Дэйву.
Джуно через силу улыбнулась. Еще вчера ей казалось, что Алекс придет в восторг от эскизов к пьесе. И вот она сама все испортила.
– Конечно… с удовольствием. – И вдруг от усталости и разочарования глаза Джуно наполнились слезами, хотя прошлой ночью она не могла плакать. Девушка попыталась незаметно смахнуть их, но они полились еще пуще. – О Господи! – пробормотала она. – Извини.
Все это ужасно глупо.
Алекс протянул ей бумажную салфетку.
– Наверное, причина во мне? Ну как ты?
– Я веду себя как дурочка, – всхлипнув, пробормотала Джуно. Слезы по-прежнему текли ручьем. – Мне так стыдно!
Алекс поставил коробку с бумажными салфетками ей на колени и достал из шкафа бутылку хорошего вина.
Открыв ее, он наполнил два хрустальных бокала и протянул один из них Джуно. Бокал был тонкий, и, обхватив его ножку, девушка ощутила ее хрупкость.
– Это тебе поможет, – сказал Алекс. – На день рождения мой старик подарил мне целый ящик «Сент-Эмильон».
Несмотря на свое удрученное состояние, Джуно улыбнулась:
– Я еще никогда не встречала человека, которому подарили бы на день рождения ящик вина. Это так… не знаю, что и сказать. – Джуно закусила губу, почувствовав себя провинциалкой.
Алекс рассмеялся, радуясь, что она перестала плакать. Он смеялся легко, добродушно и довольно громко.
Казалось, смех доставлял ему такое же удовольствие, как и повод к нему.
– Попробуй вино, – предложил он. – 1964 год был благоприятным для бордо.
– Откуда ты столько знаешь о винах?
– Мой отец – большой знаток вин. Он дипломат и по долгу службы часто принимает гостей. Родители развелись, когда я был ребенком, и с тех пор мне пришлось проводить год с матерью, а следующий – с отцом в разных странах мира.
– Вот здорово! Наверное, это восхитительно!
Алекс пожал плечами:
– Даже не знаю. Мне не с чем сравнивать. Конечно, я много повидал. Но парнишке восьми-девяти лет интереснее играть в бейсбол или носиться где-нибудь со сверстниками Детские увлечения прошли мимо меня. Я уезжал из одного места, когда там еще не увлекались какой-то новой игрой, а приезжал в другое, когда там уже переставали в нее играть. – Он усмехнулся. – Тайны взросления так и остались для меня тайнами. Наверное, я начал писать потому, что всегда наблюдал жизнь со стороны, сам в ней не участвуя, и теперь решил извлечь из этого хоть какую-то практическую пользу.
– Ну и ну! А я вот прожила всю свою жизнь в одном городке и в одном доме и всегда мечтала увидеть мир и все испытать.
– Я с удовольствием поменялся бы с тобой местами.
Джуно рассмеялась:
– Тогда ты пил бы дешевое вино, а я поражала бы тебя своими познаниями в виноделии.
– Кстати о винах. Я рано понял: мне необходимо научиться разбираться в них, чтобы отец обратил на меня внимание. Теперь обсуждение достоинств того или иного вина – почти единственная тема наших с ним разговоров. – Алекс сделал глоток – Он хотел бы видеть меня адвокатом или, на худой конец, – банкиром, но я решил стать драматургом. Вот по нему мы с ним разговариваем только о винах.
Джуно пригубила пурпурный, чудь; вяжущий «Сент-Эмильон».
– Я и не подозревала о существовании такого, вина!
Оно не имеет ничего общего с красной бурдой, которую я пила раньше. Неповторимый вкус! Кажется, будто пьешь нектар!
Алекс снова наполнил бокал Джуно. Глаза девушки опухли от слез, но вино успокоило ее, и плакать она перестала.
– Я поспешила сделать наброски, не продумав до конца оформление пьесы в целом, – сказала она. – Мне не следовало показывать тебе эти эскизы. Но меня расстроило не это.
– Слава Богу, а то мне стало не по себе. А почему ты плакала? Не хочешь рассказать?
Джуно покачала головой:
– Все это слишком сложно. Наверное, я просто очень устала. Только не подумай, я… я не из тех, кто расстраивается по пустякам, особенно на глазах у посторонних.
Алекс улыбнулся:
– Похоже, мы с тобой одинаково действуем друг на друга. Я и не помню, чтобы делился с кем-нибудь печальной историей о своем детстве. Так что мы квиты.
– Нет-нет Мне было интересно!
– Значит, по-твоему, мы не квиты?
– Не знаю.
Он придвинулся ближе к ней и подался вперед.
– Не поведаешь мне о своем детстве в маленьком городке?
Лидия Форест пришла на репетицию взвинченной и пыталась скрыть это, но безуспешно. Когда началась репетиция, она перевирала, пропускала свои реплики и даже нагрубила Раулю Роджерсу, режиссеру. Разозлившись, он велел ей убираться ко всем чертям и не возвращаться до тех пор, пока она не овладеет собой.
Джуно красила задники за кулисами, когда Лидия, схватив пальто и учебники, выскочила из комнаты. Бросив кисть, Джуно последовала за ней.
– Подожди! Что с тобой?
Лидия остановилась.
– У меня ужасное настроение. И весь день скверный, вся неделя отвратительная. Я подумываю, не бросить ли колледж.
– Что? Ты не имеешь права уехать, пока мы не поставим пьесу!
– Это еще посмотрим! – сердито откликнулась Лидия.
– Остынь! Я ничего тебе не сделала. Не срывай на мне злость.
Лидия посмотрела снизу вверх на Джуно, которая была выше ее на добрых восемь дюймов.
– Верно. В последнее время я стала невыносимой.
– Может, выпьем по чашечке кофе? – предложила Джуно. Помогая Дэйву, эту ночь она не ложилась, и под глазами у нее были темные круги. Да и вообще за последние несколько недель Джуно заметно осунулась.
– Что ж, пожалуй, – ответила Лидия своим низким грудным голосом, вызывавшим зависть Джуно. Этот чувственный тембр голоса как-то не вязался с миниатюрной изящной фигуркой и огромными задумчивыми глазами. – А не выпить ли кофе у меня? Если ничего не имеешь против растворимого.
Лидия открыла дверь в свой подъезд.
– Я живу на втором этаже. Сейчас в комнате никого нет. У Боба сегодня лекция по философии.
В комнате царил хаос. Повсюду валялись одежда, книги, бумаги. На кровати рядом с «Учением Дон Жуана» Карлоса Кастанеды лежал раскрытый томик Джейн Роберте. Лидия смела с кресла колоду карт, усадила Джуно и поставила чайник.
Джуно чувствовала себя неуютно и уже жалела о том, что проявила дружеское участие к Лидии. Едва ли у них есть что-то общее, кроме любви к театру. Ведь это столичная и к тому же очень богатая девушка.
– Твои декорации великолепны! Алекс говорит, что оформление сделано в соответствии с твоим замыслом, – сказала Лидия, разыскивая кофейник.
– Спасибо. А меня поразило твое исполнение.
– Приятно слышать, – улыбнулась Лидия. – Это замечательная пьеса и великолепная роль. И ты права.
Я не брошу колледж, пока мы не воплотим все в жизнь.
Это мой долг перед Раулем и Алексом. – Она протянула Джуно чашку растворимого кофе, рассеянно указала на сахар и кувшин порошкового молока, стоявший на чем-то залитом томике стихов.
После ссоры на улице они пошли к нему в комнату и выкурили «джойнт» с его соседом по комнате. Все шло спокойно. Он прочел им свое новое стихотворение, в котором были смутные намеки на Никсона и войну во Вьетнаме. Потом сосед побежал на лекцию.
Макс и Джуно занялись любовью с каким-то ожесточением, которого никогда не было прежде. Ярость, овладевшая ими на улице, казалось, не оставила их и здесь. Возможно, именно поэтому Джуно, предавшись неистовству, впервые вместе с Максом поднялась до вершины наслаждения, и восхитительный взрыв света озарил ее. «О Господи, – подумала она, – так вот, значит, как это бывает!»
Но в тот самый момент, когда девушка достигла экстаза, Макс ударил ее по лицу. В его взгляде не было ни любви, ни желания – ничего, кроме жестокости. Однако даже после этого или из-за этого у нее продолжался сильнейший оргазм. Эта смесь страсти и жестокости испугала Джуно. А еще больше то, что Макс обладает такой властью над ней, когда они трахаются. Да, происходящее между ними можно было назвать только так. Они не занимались любовью, а совершали что-то дикое. Макс обзывал ее самыми грязными словами. Джуно это возмущало, шокировало, но ее тело отвечало на его грубость желанием, и злость заглушала отвращение, нараставшее в душе.
Она ушла от Макса сразу же после этого. Он не попросил ее остаться на ночь, да Джуно и не согласилась бы. Девушка бежала всю дорогу до Вандербилт-Холла и целых полчаса стояла под обжигающе-горячим душем, плача, с остервенением оттирая себя намыленной губкой и словно пытаясь смыть горечь унижения. Как только она позволила Максу сотворить с собой такое! Было уже три часа утра, а она еще не приступила к работе над эскизами декораций для пьесы Алекса Сейджа.
События прошлого вечера очень встревожили ее.
Джуно собиралась вернуться к себе и работать, а вместо этого поддалась чему-то темному, неподвластному ей.
Уважение Джуно к себе пошатнулось.
Вернувшись в комнату, она легла, повернула торшер так, чтобы свет не беспокоил Марджори, и попыталась взяться за работу. Однако едва Джуно раскрыла альбом для эскизов, мысли снова вернулись к тому, что произошло между ней и Максом. Интересно, что теперь думает о ней Макс и не расскажет ли он обо всем своим приятелям. А вдруг ему придет в голову написать об этом стихотворение – в качестве домашнего задания по классу поэтического творчества? Едва ли он в восторге от случившегося. При мысли, что она где-нибудь столкнется с Максом, ее охватывал ужас.
Весь следующий день Джуно, измученная бессонной ночью и тягостными воспоминаниями, ненавидела себя.
Эскизы декораций для пьесы «В задымленной комнате одного отеля» получились невыразительными, идеи – неинтересными. Она с радостью начала бы все сначала, но было уже поздно: позвонил Алекс и попросил перенести их встречу на половину шестого.
– Ну что ж… неплохо, – сказал он, быстро просмотрев наброски. – Мне нравится. – Он улыбнулся, но вчерашнего энтузиазма в его словах не было.
По пути домой Джуно подумала, что эскизы, возможно, не так уж плохи, однако ей все же следовало бы отменить встречу и поработать над ними еще денек. «Черт бы тебя побрал, Макс Милтон!» – говорила она про себя, понимая при этом, что виноват не он один.
Снова увидев Алекса, Джуно чувствовала, что ей очень хочется работать над декорациями к его пьесе. Это объяснялось не только ее творческими устремлениями, но и желанием быть рядом с ним. Конечно, Алекс разочарован. Ах, зачем она позволила себе так опозориться, когда наконец-то у нее все начало налаживаться? Еще никогда в жизни Джуно не совершала таких безответственных поступков.
– Спасибо. Я надеялась сделать эскизы гораздо удачнее, но… – пробормотала она и замолчала. Какой смысл оправдываться?
– Все в порядке, правда, они мне понравились…
Проблема в другом. Боюсь, что ради Джула придется принять идеи Дэйва. Джул тяжело болен, и, думаю, нам лучше не нагнетать обстановку. – Алекс откинул с лица прядь волос. Лоб у него был высокий, над правой бровью – крошечный шрам. – Я по-прежнему хочу, чтобы ты работала над оформлением пьесы. Будешь помогать Дэйву.
Джуно через силу улыбнулась. Еще вчера ей казалось, что Алекс придет в восторг от эскизов к пьесе. И вот она сама все испортила.
– Конечно… с удовольствием. – И вдруг от усталости и разочарования глаза Джуно наполнились слезами, хотя прошлой ночью она не могла плакать. Девушка попыталась незаметно смахнуть их, но они полились еще пуще. – О Господи! – пробормотала она. – Извини.
Все это ужасно глупо.
Алекс протянул ей бумажную салфетку.
– Наверное, причина во мне? Ну как ты?
– Я веду себя как дурочка, – всхлипнув, пробормотала Джуно. Слезы по-прежнему текли ручьем. – Мне так стыдно!
Алекс поставил коробку с бумажными салфетками ей на колени и достал из шкафа бутылку хорошего вина.
Открыв ее, он наполнил два хрустальных бокала и протянул один из них Джуно. Бокал был тонкий, и, обхватив его ножку, девушка ощутила ее хрупкость.
– Это тебе поможет, – сказал Алекс. – На день рождения мой старик подарил мне целый ящик «Сент-Эмильон».
Несмотря на свое удрученное состояние, Джуно улыбнулась:
– Я еще никогда не встречала человека, которому подарили бы на день рождения ящик вина. Это так… не знаю, что и сказать. – Джуно закусила губу, почувствовав себя провинциалкой.
Алекс рассмеялся, радуясь, что она перестала плакать. Он смеялся легко, добродушно и довольно громко.
Казалось, смех доставлял ему такое же удовольствие, как и повод к нему.
– Попробуй вино, – предложил он. – 1964 год был благоприятным для бордо.
– Откуда ты столько знаешь о винах?
– Мой отец – большой знаток вин. Он дипломат и по долгу службы часто принимает гостей. Родители развелись, когда я был ребенком, и с тех пор мне пришлось проводить год с матерью, а следующий – с отцом в разных странах мира.
– Вот здорово! Наверное, это восхитительно!
Алекс пожал плечами:
– Даже не знаю. Мне не с чем сравнивать. Конечно, я много повидал. Но парнишке восьми-девяти лет интереснее играть в бейсбол или носиться где-нибудь со сверстниками Детские увлечения прошли мимо меня. Я уезжал из одного места, когда там еще не увлекались какой-то новой игрой, а приезжал в другое, когда там уже переставали в нее играть. – Он усмехнулся. – Тайны взросления так и остались для меня тайнами. Наверное, я начал писать потому, что всегда наблюдал жизнь со стороны, сам в ней не участвуя, и теперь решил извлечь из этого хоть какую-то практическую пользу.
– Ну и ну! А я вот прожила всю свою жизнь в одном городке и в одном доме и всегда мечтала увидеть мир и все испытать.
– Я с удовольствием поменялся бы с тобой местами.
Джуно рассмеялась:
– Тогда ты пил бы дешевое вино, а я поражала бы тебя своими познаниями в виноделии.
– Кстати о винах. Я рано понял: мне необходимо научиться разбираться в них, чтобы отец обратил на меня внимание. Теперь обсуждение достоинств того или иного вина – почти единственная тема наших с ним разговоров. – Алекс сделал глоток – Он хотел бы видеть меня адвокатом или, на худой конец, – банкиром, но я решил стать драматургом. Вот по нему мы с ним разговариваем только о винах.
Джуно пригубила пурпурный, чудь; вяжущий «Сент-Эмильон».
– Я и не подозревала о существовании такого, вина!
Оно не имеет ничего общего с красной бурдой, которую я пила раньше. Неповторимый вкус! Кажется, будто пьешь нектар!
Алекс снова наполнил бокал Джуно. Глаза девушки опухли от слез, но вино успокоило ее, и плакать она перестала.
– Я поспешила сделать наброски, не продумав до конца оформление пьесы в целом, – сказала она. – Мне не следовало показывать тебе эти эскизы. Но меня расстроило не это.
– Слава Богу, а то мне стало не по себе. А почему ты плакала? Не хочешь рассказать?
Джуно покачала головой:
– Все это слишком сложно. Наверное, я просто очень устала. Только не подумай, я… я не из тех, кто расстраивается по пустякам, особенно на глазах у посторонних.
Алекс улыбнулся:
– Похоже, мы с тобой одинаково действуем друг на друга. Я и не помню, чтобы делился с кем-нибудь печальной историей о своем детстве. Так что мы квиты.
– Нет-нет Мне было интересно!
– Значит, по-твоему, мы не квиты?
– Не знаю.
Он придвинулся ближе к ней и подался вперед.
– Не поведаешь мне о своем детстве в маленьком городке?
Лидия Форест пришла на репетицию взвинченной и пыталась скрыть это, но безуспешно. Когда началась репетиция, она перевирала, пропускала свои реплики и даже нагрубила Раулю Роджерсу, режиссеру. Разозлившись, он велел ей убираться ко всем чертям и не возвращаться до тех пор, пока она не овладеет собой.
Джуно красила задники за кулисами, когда Лидия, схватив пальто и учебники, выскочила из комнаты. Бросив кисть, Джуно последовала за ней.
– Подожди! Что с тобой?
Лидия остановилась.
– У меня ужасное настроение. И весь день скверный, вся неделя отвратительная. Я подумываю, не бросить ли колледж.
– Что? Ты не имеешь права уехать, пока мы не поставим пьесу!
– Это еще посмотрим! – сердито откликнулась Лидия.
– Остынь! Я ничего тебе не сделала. Не срывай на мне злость.
Лидия посмотрела снизу вверх на Джуно, которая была выше ее на добрых восемь дюймов.
– Верно. В последнее время я стала невыносимой.
– Может, выпьем по чашечке кофе? – предложила Джуно. Помогая Дэйву, эту ночь она не ложилась, и под глазами у нее были темные круги. Да и вообще за последние несколько недель Джуно заметно осунулась.
– Что ж, пожалуй, – ответила Лидия своим низким грудным голосом, вызывавшим зависть Джуно. Этот чувственный тембр голоса как-то не вязался с миниатюрной изящной фигуркой и огромными задумчивыми глазами. – А не выпить ли кофе у меня? Если ничего не имеешь против растворимого.
Лидия открыла дверь в свой подъезд.
– Я живу на втором этаже. Сейчас в комнате никого нет. У Боба сегодня лекция по философии.
В комнате царил хаос. Повсюду валялись одежда, книги, бумаги. На кровати рядом с «Учением Дон Жуана» Карлоса Кастанеды лежал раскрытый томик Джейн Роберте. Лидия смела с кресла колоду карт, усадила Джуно и поставила чайник.
Джуно чувствовала себя неуютно и уже жалела о том, что проявила дружеское участие к Лидии. Едва ли у них есть что-то общее, кроме любви к театру. Ведь это столичная и к тому же очень богатая девушка.
– Твои декорации великолепны! Алекс говорит, что оформление сделано в соответствии с твоим замыслом, – сказала Лидия, разыскивая кофейник.
– Спасибо. А меня поразило твое исполнение.
– Приятно слышать, – улыбнулась Лидия. – Это замечательная пьеса и великолепная роль. И ты права.
Я не брошу колледж, пока мы не воплотим все в жизнь.
Это мой долг перед Раулем и Алексом. – Она протянула Джуно чашку растворимого кофе, рассеянно указала на сахар и кувшин порошкового молока, стоявший на чем-то залитом томике стихов.