Ринго Джон. Марш через джунгли

   Прошло несколько минут. Руки и ноги, закрывшие тело принца со всех сторон, расплелись, груда тел рассыпалась. Кто-то отпустил парочку добродушных шпилек, которые Роджер благоразумно не расслышал, еще кто-то протянул ему руку и помог встать. Вокруг было темно, как в штольне, и Роджер поначалу не понял, что заставило пехотинцев отпустить его на волю, но тут еще кто-то надел ему на голову шлем, и зрение прояснилось. В дверном проеме штабной палатки стоял Панэ.
   – Поздравляю, – устало сказал капитан, – у нас в гостях побывали вампиры вашего приятеля.
   В личном файле гранатометчика значилось, что ему двадцать два года, рост сто семьдесят сантиметров, вес девяносто килограммов. Он родился на Нью-Оркнее. Волосы у него были светло-рыжие. Это уже не из файла: Роджер смотрел на его руки, густо покрытые рыжеватой шерстью.
   Девяноста килограммов в парне уже не было. Его веснушчатые руки в ярком луче фонаря напоминали кости скелета.
   – Что бы это ни было, – сказала Косутич, – оно высосало всю кровь, до последней капли.
   Она завернула край «хамелеона», показала отметины на животе, затем повернула голову покойного, демонстрируя горло и шею.
   – На всех артериях одно и то же: по два прокола примерно на ширине человеческих клыков. Может, чуть поуже.
   Панэ повернулся к младшему капралу, обнаружившему погибшего. Девушка с каменным лицом стояла над телом своего бывшего напарника и не мигая смотрела на командиров (в командной палатке, где они собрались, присутствовал и командир ее взвода).
   – Расскажите все еще раз, – сказал Панэ с несгибаемым терпением.
   – Я ничего не слышала, сэр. Я ничего не видела. Я не спала. Рядовой Вилбур ничего не говорил, не стонал, и вообще никаких звуков с той стороны, где он спал, не доносилось. – Она заколебалась. – Я… Может, я и слышала что-то, но звук был настолько слабый, что я не обратила внимания. Это было похоже на проверку слуха, когда невозможно понять, слышишь ты что-то или тебе только кажется.
   – А что это было? – спросила Косутич.
   Она тщательно осматривала изнанку походной палатки погибшего. Ничего подозрительного. И все-таки нечто проскользнуло в лагерь и снова исчезло, абсолютно беззвучно. Крохотная палатка размером и формой напоминала спальник-переросток, места в ней было ровно столько, чтобы могли поместиться человек и его личные вещи. Но то, что убило рядового, проникло внутрь, не оставив никаких следов.
   – Это было похоже… на летучую мышь, – выдавила наконец стрелок, сообразив, что напоминал ей этот звук. – Но в тот момент я ничего такого не думала.
   – Значит, летучая мышь, – терпеливо повторил Панэ.
   – Да, сэр. И один раз был такой… хлопающий звук… Я осмотрела окрестности, но признаков движения не заметила. – Она замолчала и обвела взглядом начальство, выстроившееся полукругом. – Я знаю, какие звуки они издают, сэр…
   Панэ коротко кивнул.
   – Итак, летучая мышь. – Он глубоко вздохнул и снова уставился на мертвое тело. – Сказать по правде, капрал, этот звук издавала неизвестная нам тварь, живущая на планете, о которой мы почти ни черта не знаем. Вот и все. Уложите его в «саркофаг», – приказал он Косутич. – Утром мы проведем короткую службу и сожжем тело.
   «Саркофаг» морской пехоты представлял собой термостойкий пластиковый мешок, позволявший сжечь содержимое дотла. Таким образом, морпехам не приходилось бросать тела погибших на чужой земле. После кремации «саркофаг» вместе с пеплом скатывали в тугой рулон, как спальный мешок, и с ним можно было обращаться как с обычным грузом, легким и занимающим минимум пространства.
   – Летучая мышь, – пробормотал Панэ, качая головой, и ушел в темноту.
   – Успокойся, боец, – сказал Гулия, крепко сжав руку д'Эстре. – Мы сейчас на чужой планете. Может, здесь и вправду живут обычные летучие мыши-вампиры. Трусливые кровососы, вот что я тебе скажу.
   Лейтенант вырос в горах Колумбии, а там о летучих вампирах знали испокон веков. Вот только земные вампиры никогда не высасывают кровь досуха.
   – Может быть, это и правда обычные летучие мыши-вампиры, – нерешительно повторила д'Эстре.
   Утренний рассвет отозвался в душах невыспавшихся, нервных морпехов единственным желанием: чтобы чертово местное солнце покатилось по небу в обратную сторону. Сняв мины и сенсоры защитной сети, они отслужили панихиду по Вилбуру и двинулись прочь из долины, к джунглям, карабкающимся по склону горы. Впереди их ждал новый дом, но к ожиданию примешивались теперь опаска и настороженность.
   Роджер по-прежнему шагал рядом с Кордом. Они спускались в ущелье, прорезающее западный хребет. Воздух на этой высоте был сухой, климат по температурным характеристикам мало отличался от оставшейся за плечами пустыни. Когда отряд сделал первый привал, утреннее солнце еще не набрало силу. Мороз заставлял мардуканца двигаться медленно, словно нехотя: холоднокровные виды плохо приспособлены к холодной погоде. Но когда жара вступила в свои права, шаман наконец пришел в себя, встряхнулся и издал ворчливое хрюканье, в котором Роджер распознал мардуканский смешок.
   – Мой духовный поиск пошел прахом, но я счастлив покинуть эти кошмарные горы.
   Роджер окинул взглядом слоистые стены ущелья. Его ощущения явно не сходились с мнением мардуканца. Отряд как раз достиг нижнего слоя облаков, второй слой облачности нависал над джунглями, влажность заметно возросла. Одновременно росла и температура; ущелье на глазах превращалось в парную, и Роджеру было дурно от одной мысли, что в эту парилку надо углубляться все дальше и дальше.
   Но как раз сейчас крутой спуск временно выровнялся и несколько расширился. Роджер приостановился, покинув свое место в колонне, – ему захотелось осмотреть эту небольшую долину. Возникла она, судя по всему, под влиянием двух факторов: таяния льдов и наступающих ледников. А значит, в геологической истории планеты были весьма морозные страницы. И сложение давних геологических процессов привело к появлению прекрасной, на человеческий взгляд, долины.
   Формой она напоминала фасолину, украшенную в центре скромным озерцом примерно в полгектара. Туда впадали мелкие ручейки, змеящиеся по скалистым склонам, и шумный водный поток, многоуступчатым водопадом низвергавшийся с большой высоты. Отряд уже наполнял опустевшие резервуары; вода оказалась не только кристально чистой, но и почти холодной.
   Верхний и нижний края долины были отмечены моренами – небольшими нагромождениями камней, выпавших из отступающего ледника, причем на верхней морене можно было бы выстроить великолепную горную хижину в окружении джунглей, с чудесным видом на озеро, а нижнюю – использовать как даровой источник строительных материалов.
   Складчатые стены долины безусловно образовались в ходе горообразующих процессов, вызвавших к жизни весь горный хребет, но, вглядевшись в отдельные слои, Роджер понял, что когда-то, очень-очень давно, эта территория была пологим берегом или морским дном. Многочисленные признаки свидетельствовали о богатых залежах угля и железной руды, так что кричное железо можно было получать прямо здесь. Это было идеальное место для горнодобывающей промышленности. Для человека. Судя по замечанию Корда, любой абориген, которого занесла бы сюда судьба, счел бы окрестности малым кругом Ада.
   – Ну, не знаю, – решил он поспорить. – Мне здесь нравится. Я люблю горы. Они обнажают саму душу планеты – если знаешь, куда смотреть.
   – Пах! – фыркнул Корд и выразительно сплюнул. – Что здесь доброго для Народа? Никакой еды, холодно, как в смерти, сухо, как в пламени. Пах!
   – На самом деле, – сказал Роджер, – если знаешь геологию, здесь очень хорошее место.
   – Что такое «геология»? – воскликнул шаман, потрясая копьем. – Дух камня? Что это, скажи мне?
   Роджер стащил с головы шлем, запустил пальцы в свою густую шевелюру и в задумчивости скрутил их в узел. Озеро так и притягивало его. Один бог знал, как он нуждался в хорошем шампуне! Впрочем, вопрос мардуканца отвлек его от этой важной мысли.
   – Это наука о камне. Я заинтересовался ею, когда учился в колледже. – Роджер вздохнул и с тоской поглядел на цепочку морпехов, полукольцом выстроившихся вокруг его драгоценной персоны. – Если бы я не был принцем, я мог бы стать геологом. Видит бог, эта работа мне куда больше по сердцу, чем должность принца.
   Корд внимательно посмотрел на собеседника:
   – Тот, кто рожден быть вождем, не может стать шаманом. А шаман не должен идти в охотники.
   – Но почему?! – вдруг взорвался Роджер и принялся размахивать руками как сумасшедший. – Я об этом не просил! Все, чего я хотел в жизни… я… черт, не знаю, что бы я стал делать, но я точно не стал бы его королевским высочеством принцем Роджером Рамиусом Сергеем Александром Чангом Макклинтоком!
   Несколько секунд Корд с высоты своего роста глядел на макушку юного вождя, взвешивая варианты, а затем обнажил нож. В то же мгновение на него уставилось с полдюжины ружей, но шаман, не моргнув глазом, перехватил нож за длинное лезвие… и ловко ткнул принца обернутой в кожу рукояткой – в самую маковку.
   – Ой! – Роджер схватился за голову и испуганно уставился на мардуканца. – Зачем ты так сделал?
   – Не веди себя как ребенок, – строго сказал шаман, по-прежнему игнорируя целящихся в него морпехов. – Одни рождены для величия, другие – для ничего. Никто не выбирает, для чего он родился. Пренебрегать этим может только хнычущий младенец – но не человек Нашего Народа.
   Он подбросил сверкающий нож в воздух и спрятал его в ножны.
   – Выходит, – проворчал Роджер, потирая ушибленное место, – ты тоже говоришь, что я должен поступать, как положено Макклинтоку. – Он пригладил волосы и заметил на пальцах красные пятна. – Эй, это же кровь!
   – Так учат хнычущего малыша, пока его кожа не станет жесткой, – сказал шаман, прищелкнув пальцами нижней руки. Кисть оканчивалась пухлой широкой ладонью с двумя пальцами неравной длины. Видимо, нижние руки использовали скорее для поднятия тяжестей, чем для более тонких операций. – Повзрослей.
   – Знать геологию полезно, – угрюмо буркнул Роджер.
   – Как это может быть полезно вождю? Разве не должен ты вместо камней изучать своих врагов? И своих союзников?
   – Ты знаешь, что это такое? – Роджер ткнул пальцем на выход угольного пласта.
   Корд снова прищелкнул пальцами – так мардуканцы обозначали знак согласия:
   – Скала, которая горит. Лишняя причина не соваться в эти рожденные демоном горы. Разведешь на такой костер – того и гляди, сам поджаришься.
   – Но для экономики это очень хорошая вещь, – настаивал Роджер. – Ее можно добывать и продавать.
   – Значит, это хорошая вещь для сидящих-в-дерьме, – со смешком подытожил Корд. – Но только не для Народа.
   – Неужели вы ничем не торгуете с этими сидящими-в-дерьме? – спросил Роджер.
   Корд ненадолго погрузился в молчание.
   – Иногда торгуем. Но Народу не нужна торговля. Нам не нужны их товары и золото.
   – Именно так? – Роджер, задрав голову, внимательно смотрел на рослого чужака. В мардуканском зачастую одни и те же выражения означали совершенно разные вещи – в зависимости от позы или жеста.
   – Так, – решительно сказал Корд. – Народ свободен от любых уз. Он не связан ни с одним племенем, и ни одно племя не связано с Народом. Мы – единое целое.
   Но Роджер продолжал сомневаться, что все слова и жесты истолковал правильно.
   – У-уф… – Он осторожно надел шлем. Царапина оказалась болезненной. – Врачу, исцелися сам.

ГЛАВА 19

   Здешние джунгли наряжались в туман, точно в саван. Наверно, они считали себя не влажным лесом, а облачным – этакое царство тумана и мелкого дождя, никак не честного тропического ливня.
   А ведь это был только предбанник. Впереди – точнее, внизу – морпехов поджидает сплошной зеленый ад, где взор застит не туман, а переплетающиеся лианы и густой кустарник. Впереди еще будет мгла истинных тропических джунглей, а пока – наслаждаемся видом высоких деревьев, похожих на те, что растут в пустынных горах, и вездесущим туманом.
   – Достало! – выругался младший капрал Сент-Джон-Эс.
   Это странное имя навязала ему сержант-майор Косутич. Дело в том, что в третьем взводе служил его брат-близнец Сент-Джон-Эм – младший. Не желая путать близнецов, Косутич приказала, чтобы они всегда различались внешне. Вот и приходилось Сент-Джону-Эс разгуливать с наполовину обритой головой. Зато чесаться удобнее – и, вынужденный остановиться и оглядеться, капрал не преминул воспользоваться этим преимуществом.
   Температура на градуснике перевалила за сорок шесть градусов – сто пятнадцать по Фаренгейту. Вокруг стоял горячий, плотный, почти непроницаемый туман, совсем как в турецкой бане. Видимость не превышала десяти метров, от встроенных в шлем сенсоров в этих условиях толку не было, даже акустический радар спасовал. Сент-Джон-Эс обернулся к следовавшему за ним стрелку – и в это самое мгновение в ухо ввинтился чей-то высокий взвизг.
   – Что такое? – спросила рядовая Тальберт, увидев, что напарник сорвал с себя шлем.
   Вдвоем, гранатометчик и плазмометчица, они прикрывали отряд с правого фланга, двигаясь примерно в пятидесяти метрах позади правофлангового разведчика.
   – Будь оно все проклято! – взвыл гранатометчик, шваркнув шлемом о подвернувшееся дерево. – Связь эта чертова! По-моему, этот пар спалит нам все схемы.
   Тальберт рассмеялась и разжала руки. Плазмомет закачался на ремне, перекинутом через плечо. Она легонько хлопнула себя по шее сбоку и запустила освободившуюся руку под десантный жилет. Пошарила там немного и извлекла коричневую трубочку.
   – Покурим?
   – Не, – отмахнулся Сент-Джон-Эс. Он вернул шлем на место – и тут же сорвал его снова. – Вот дерьмо!
   Не видя другого выхода, он сунул руку внутрь и принялся дергать штекера.
   – Ага, что-то получилось. Но половины датчиков – как не было.
   Тальберт сжала трубочку губами, надломила самовоспламеняющийся кончик, затянулась и посмотрела по сторонам. Везде сплошной туман.
   – Ты что-то расслышал? – спросила она, осторожно подхватывая плазмомет.
   – Ни хрена я не слышал! – огрызнулся рослый гранатометчик, потирая пострадавшее ухо. – Одно верещанье.
   – Ладно, не суть.
   Тальберт наслаждалась никотиновой трубочкой. Правда, это был не никотин, а его имитация, да и то в ничтожной концентрации, зато вкус мягкий, а вреда никакого. И даже привыкание вызывает, точь-в-точь как обычный табак.
   – Все равно датчики в этой дря…
   Слова оборвались диким воплем, и Сент-Джон-Эс взвился с места, как вспугнутая змея.
   Его напарница, истошно вопя, пыталась оторваться от извивающегося червя, свесившегося с дерева в метре от ее головы и обвившего девушке шею. На глазах заледеневшего от ужаса капрала из-под омерзительного скользкого кольца брызнула яркая артериальная кровь, и червь вздернул тело девушки в воздух.
   Сент-Джон-Эс был потрясен до глубины души, но он был заслуженным ветераном, и руки его двигались помимо воли: он выдернул из гранатомета ленту с осколочными снарядами, потянулся за обоймой… и в этот миг из тумана возникла сержант Лэй. Чтобы вникнуть в ситуацию, взводной понадобилось не больше удара сердца, а со следующим ударом выстрел бисерного ружья снес червя с дерева.
   Плазмометчица тяжело, словно мешок с сырым цементом, ударилась о землю и забилась в судорогах. Она не переставая жутко кричала. От конвульсивных движений рук и ног темная влажная земля так и летела в стороны.
   Лэй выронила ружье и сорвала с пояса аптечку первой помощи. Она всем телом навалилась на корчившуюся девушку, запечатала зияющую рану на шее медицинским герметиком. Но и после этого оттуда не перестала хлестать кровь, ярко-алая, лишь слегка сгущенная кровоостанавливающими медикаментами. «Разумный» бинт расползался по шее, накрывая собой кровоточащие участки. Если бы ему удалось дотянуться до краев неповрежденной ткани, девушку можно было бы спасти, но ткани разрушались намного быстрее, чем успевал подействовать «бинт»: растворяющая плоть жидкость уже разъедала подкожные слои тканей, мышцы, сухожилия…
   Когда Лэй срезала ножом камуфляжный жилет, ее глазам предстала картина тотального внутреннего кровоизлияния. Маргарета схватилась за второй «бинт», но уже ясно было, что девушка обречена. Тело быстро покрывалось черно-красными язвами, кожа вокруг них растворялась, а вслед за ней кровь, жировая клетчатка, мускулы… грудная клетка вдруг вскрылась целиком, обнажив ребра, а переваренная плоть хлынула на землю.
   Плазмометчица забилась в предсмертных судорогах. Ее плоские груди превратились в две лужицы, которые пролились сквозь дыру в теле. Лэй в ужасе отшатнулась. Шея несчастной девушки почернела, лицевые ткани стекли с костей черепа.
   Окончательное разложение не заставило себя ждать, но, казалось, прошли часы, прежде чем предсмертный вой Тальберт затих навсегда.
   – Какого дьявола! Вы что, на пикник приехали? – прорычала Косутич. Она отпихнула в сторону одного из рядовых и развернула к себе лицом взводного сержанта. – Ваша задача – держать защитный периметр, а не устраивать свалку.
   По мере того как она проталкивалась сквозь группу морпехов, столпившихся вокруг места происшествия, бойцы один за другим разбегались на позиции.
   – Так! И что тут случилось?
   У ее ног лежал скелет. Ева побелела.
   – Великий Сатана! Что это? И кто это?
   – Это была… только… это была… – бессвязно повторял Сент-Джон-Эс.
   Он крутился и раскачивался на месте, гранатомет так и плясал в его руках, ствол беспорядочно выискивал невидимые цели на верхушках деревьев. Добиться ответа от человека в столь глубоком шоке невозможно, и Косутич перевела взгляд на Лэй:
   – Сержант?
   Маргарета тоже держала ружье на изготовку, ее расширившиеся глаза метались от дерева к дереву.
   – Это было что-то вроде червя. – Она подтолкнула ногой остаток разорванного пулей туловища, валявшийся под деревом. – Он ее укусил, или ужалил, или не знаю что. Я его отстрелила, но она… она…
   Ей пришлось замолчать, чтобы справиться с подступившей рвотой, но взгляд ее по-прежнему не отрывался от окутанных дымкой деревьев, где могли скрываться и другие черви.
   – Она… вот, – выговорила наконец сержант, указывая на скелет у ног. Посмотреть туда она не решилась.
   Косутич открыла десантный нож и вспорола оболочку животного, темную, неровно окрашенную, с заметными синими пятнами вдоль спины. После выстрела Маргареты уцелело сантиметров десять, у основания хвоста с несколькими ножками, снабженными крючьями. На одном все еще болтался кусочек коры, так что ясно было, как чудовище цепляется за дерево, свешиваясь вниз. А, так сказать, рабочий атакующий орган… очевидно, попросту растворил человека. Косутич выпрямилась, спрятала нож и вытерла руки.
   – Мерзость.
   Из тумана возник капитан Панэ, за ним тащились принц Роджер и его прирученная скользкая тварь.
   – Проблемы, сержант-майор?
   – Ну… – угрюмо начала она, дергая серьгу, – кажется, я не в восторге от этого места.
   Корд подошел поближе к скелету и прищелкнул пальцами нижней руки.
   – Ядэн-цуол, – пояснил он.
   Косутич вскинула вопросительный взгляд на Роджера:
   – Что там с вампирами, ваше высочество?
   Ее зуммер безошибочно распознал слово «ядэн», но второе в словаре отсутствовало.
   – Вампирские… детеныши? – неуверенно предположил Роджер.
   Вид у него был обалделый, глаза чуть закатились. Сержант-майор поняла, что он погрузился в обмен информацией с имплантом.
   – Знаете, эта дурацкая языковая программа дает слишком много толкований. По-моему, имеются в виду личинки здешних вампиров.
   – И как с ними бороться, сэр? – Сержант Лэй начала приходить в себя, но голос ее звучал почти умоляюще. – Тальберт была хорошим бойцом. Сент-Джон-Эс – тоже хороший боец. Я не думаю, что они лажанулись. Но эта дрянь маскируется так, что ее почти невозможно заметить. На сканере ничего нет, ни движения, ни теплового излучения, ни электрических возмущений. Как, черт возьми, можно бороться с такой хренью?
   Роджер испустил поток странных звуков и прищелкиваний. Скользкая тварь пристукнула нижними руками одна о другую и ответила принцу похожей очередью. Затем огляделась по сторонам, снова пристукнула руками и расправила накидку, покрывавшую его голову, плечи и шею.
   – Значит, так, – неуверенно начал переводить принц, – он говорит, что вы должны стать внимательнее. Он говорит, что наблюдал за тем, как мы идем. Мы не умеем смотреть достаточно пристально или смотрим совсем не на то, на что надо. Еще он говорит, что эти червеобразные твари свешиваются с деревьев и их очень трудно заметить, поэтому лучше бы всем найти что-нибудь подходящее, чтобы защитить голову и плечи.
   Корд испустил еще одну серию странных звуков, показывая на окружающие деревья. Затем сдвинул головной убор на затылок, снова хлопнул нижними руками, и Роджер, угрюмо улыбаясь, закивал.
   – И еще он говорит, что эти гады, наверное, самые жуткие, но не самые опасные в здешних лесах. Они не умеют быстро двигаться – за исключением самого момента атаки, – и их легко убить копьем. Он говорит: «Жди, пока не встретишь лицом к лицу атул-грак», – понятия не имею, что это значит. Да, и эти… гусеницы-убийцы иногда собираются группами…
   – Вообще-то он настроен довольно философски, – добавил Роджер. – Этот жест – когда он хлопает – означает то же самое, что наше пожимание плечами. В общем, жизнь штука сволочная…
   – А в конце все равно помрешь, – закончила Косутич. – Ясно.
   На глинистом склоне ноги Элеоноры заскользили, и она неловко хлопнулась на копчик. Резкий удар словно током пронзил позвоночник и болезненно отозвался в черепе. Сила тяжести неумолимо потащила ее вниз, к подножию склона. Она отчаянно забарахталась, пытаясь нащупать какую-нибудь опору, но тщетно; она скатывалась все ниже, пока чья-то рука не схватила ее за рюкзак. Элеонора оглянулась через плечо и устало улыбнулась спасителю.
   – Спасибо, Костас, – сказала она со вздохом. Перекатилась на живот, попыталась выпрямиться…
   Ничего не вышло. Ее сил хватало лишь на то, чтобы поддерживать уже заданное положение в пространстве. Грязь, жара, кусачая мошка, ноющие мышцы спины и ног – все это слилось за последние два дня в единую кашу.
   – О Боже, – прошептала она, – просто позволь мне умереть – и закончим на этом.
   На мочку уха село мардуканское насекомое, ведомое скорее любопытством, чем голодом, и резво полезло внутрь уха, на разведку. Элеонора яростно затрясла головой, насекомое отлетело прочь, а ученая снова шлепнулась в грязь.
   – Потерпите, мэм, – улыбнулся Мацуги. – Мы почти добрались до деревни Корда. Не сдавайтесь, осталось совсем немного.
   Камердинер взялся за ремни ее рюкзака и помог подняться.
   От изнеможения она закачалась и прислонилась к дереву… не забыв предварительно осмотреться. В прошлый раз, когда она не глядя оперлась на что-то, ее искусали, вся рука покрылась вздувшимися отметинами от зубов, зато теперь Элеонора очень внимательно следила за тем, куда сует руки. Слава богу, это дерево, кажется, не собиралось ее убивать, и она с благодарностью позволила себе расслабиться.
   Они уже спустились ниже слоя облаков, в царство джунглей, господствующих на планете. Отряд шел вдоль реки, бравшей начало в долине с озером, ее русло все расширялось и расширялось – пока окрестности не превратились в сплошное болото. Пришло время поворачивать на юг, но они по-прежнему держались параллельно реке – вот только журчание воды было почти не слышно за шорохами джунглей.
   И везде, везде тучами роились насекомые. Мардуканские оказались восьминогими и шестикрылыми – в отличие от шестиногих и четверокрылых обитателей Земли. При конструировании местных жуков природа использовала особо прочный полимер – арамид, их панцири по твердости напоминали кевларовую броню. Поскольку арамид был заметно легче и прочнее хитина, здешние виды достигали поистине чудовищных размеров, и удивление землян разделили бы обитатели большинства планет.
   Здесь встречались тысячи разновидностей жукообразных. Большинство, в том числе и довольно крупные, ползали по земле, но некоторые присоединились к военно-воздушным силам и с энтузиазмом накинулись на чужаков. Над головами людей кружило с десяток разновидностей восьминогих, от крошечных, напоминающих земного москита (морпехи тут же окрестили их «скитиками»), до неторопливых крупных жуков размером с голубую сойку. От их – к счастью, редких – атак бойцы отмахивались топориками и саперными лопатками.
   Конечно, можно было бы герметизировать «хамелеоны» – они были не по зубам даже самым крупным жукам, – но при тяжелых нагрузках системы жизнеобеспечения, отфильтровывавшие углекислый газ наружу, а кислород внутрь, не справлялись с поддержкой дыхательного баланса. Время от времени то один, то другой морпех, не выдержав атак насекомых, застегивал костюм наглухо, но проходило несколько минут, и боец снова срывал шлем и начинал судорожно хватать ртом воздух. А потом долго отплевывался от мошкары.
   Жужжание насекомых, переполнявшее уши морпехов, постоянно перекрывали более отдаленные звуки: странные крики, пронзительный свист, оглушительное хрюканье и совсем уж далекий вой баныни – может, какая-то зверюга праздновала победу над соперником, вторгшимся на ее территорию, а может, в тоске призывала брачного партнера.