– Какие возможности? – спросила Жаннет.
   – Небольшое хирургическое вмешательство, – ответил врач. – Это сбережет вам годы усилий, а результаты будут немедленными.
   – Но ведь останутся шрамы? – быстро спросила она.
   – Очень незначительные, – сказал он. – Их и не заметишь, если специально не искать. Мы используем естественные складки тела, так что шрамов практически не будет видно.
   – А какие-нибудь побочные эффекты? Есть опасность, что ничего не получится?
   – Мы разработали технологию во время войны и проверили ее на более чем тысяче пациентов. Никаких проблем.
   – А сколько все это займет времени?
   – Сама операция очень немного. Послеоперационный период – две недели, после чего вы сможете вести нормальный образ жизни. Что касается шрамов, то они побледнеют и сольются с кожей месяца через три. Но, поскольку большинство из них будут скрыты одеждой, это не так важно.
   – А если я решу изменить нос?
   – Самое большее – две недели, припухлость спадет, и все другие последствия операции исчезнут без следа.
   Жаннет какое-то время сидела молча.
   – Почему бы вам не подумать о моем предложении? – спросил врач. – С решением можно не торопиться.
   Она взглянула на него.
   – Нет, мне нужно торопиться. Я уже решила. Будем делать операцию.
   Он посмотрел на нее.
   – Вы уверены? Она кивнула.
   – Когда можно будет это сделать?
   – Я должен поговорить с хирургом. Он захочет осмотреть вас сам. А потом мы назначим вам операцию как можно быстрее.
   Шайндлер долго смотрел на закрывшуюся за ней дверь, потом протянул руку к телефону, чтобы позвонить хирургу. Пока тот шел к телефону, врач размышлял о своей пациентке. В этой девушке чувствовались целеустремленность и властность. Хотя ей было всего девятнадцать лет, он понимал, что пойти на все эти мучения ее заставило не тщеславие, как других его пациенток. Они все были старше, а хотели выглядеть моложе. Причины же, побудившие Жаннет приехать в клинику, были иными. Она хотела создать новый облик, имея вполне определенную цель. Он не знал, что это за цель. Но она изменила всю ее жизнь.
   Дверь открыл Анри.
   – Мсье Швебель, – поклонился он. – Пожалуйста, проходите.
   Иоганн пропустил Хайди вперед и вслед за ней вошел в дом.
   – Дорогая, это Анри, – сказал он, представляя их друг другу. – Анри, это моя невеста, мадмуазель Мейер.
   Анри снова поклонился.
   – Enchante,[31] мадмуазель. Felicitations.[32]
   – Спасибо, Анри, – сказала Хайди. Дворецкий повернулся к Иоганну.
   – Я принес все коробки из подвала в библиотеку. И освободил письменный стол, чтобы вам было удобнее.
   – Спасибо, – поблагодарил его Иоганн. Может быть, там он что-нибудь найдет? В бумагах компаний не нашлось ни малейшего упоминания о швейцарских сейфах.
   Они направились за Анри в библиотеку, и вдруг с лестницы раздался тоненький голосок.
   – Дядя Иоганн!
   – Mein Schatzi! – В голосе Иоганна звучала неподдельная радость. Девочка пробежала через комнату и бросилась в его объятия. – Я думал, ты уже спишь, – сказал он, целуя ее.
   – Няня сказала, что ты приедешь, я и подождала, – ответила Лорен. Она повернулась к Хайди. – А она будет моей новой тетей?
   Иоганн рассмеялся.
   – Правильно.
   – Она очень хорошенькая, – сказала Лорен серьезно. – Как ее зовут?
   – Хайди.
   Девочка подняла глаза.
   – Можно я буду звать тебя тетя Хайди? Хайди улыбнулась, протягивая к ребенку руки.
   – Разумеется, милая. – Она взяла девочку из рук Иоганна и крепко прижала к себе. – Ты тоже очень хорошенькая, Лорен.
   – От тебя приятно пахнет, – заметила девочка. – Ты будешь приходить ко мне в гости?
   – Если ты захочешь, – ответила Хайди.
   – Когда? Хайди засмеялась.
   – Когда захочешь.
   – Это хорошо, – сказала малышка. – Мне очень одиноко с тех пор, как Жаннет опять уехала в школу. – Лорен повернулась к Иоганну. – А когда она вернется?
   – Через несколько недель.
   – А это сколько? Больше чем два дня?
   – Да, ангел мой, больше – ответил Иоганн.
   – О! – Разочарование было очевидным. Она снова повернулась к Хайди. – Жаннет – моя старшая сестра. Мы иногда так играем, как будто она моя мама. Понарошку. У нас нет мамы.
   Хайди молчала, изо всех сил стараясь сдержать слезы, застилавшие ей глаза. Она еще крепче прижала к себе девочку и посмотрела на Иоганна.
   – Может быть, я смогу приходить и играть с тобой, пока твоя сестра не вернется?
   – Это было бы чудесно, – ответила малышка. Потом взглянула на Иоганна. – Можно я покажу тете Хайди мою комнату и игрушки?
   – Конечно можно, – кивнул он.
   Лорен соскользнула на пол, взяла Хайди за руку и повела по лестнице. Иоганн подождал, пока они поднялись по лестнице, затем пошел в библиотеку.
   Прошел, наверное, час. Он устало поднялся с пола, где методично просматривал коробку за коробкой. В них были личные вещи Тани. В основном одежда, несколько туалетных наборов, щетки, расчески, довольно дорогие украшения, обувь. Никаких бумаг: ни записных книжек, ни дневников. Ничто не говорило о том, что Таня вела еще какие-то записи, кроме тех, что уже находились в его сейфе в конторе. Он нажал кнопку, вызывая прислугу.
   В дверях возник Анри.
   – Oui,[33] мсье?
   – Я закончил, – Иоганн показал на коробки. – Можете отнести их вниз.
   Анри кивнул.
   – Не желаете ли выпить?
   – Хорошая мысль, – сказал Иоганн. – Коньяк, пожалуйста. А моя невеста все еще с Лорен?
   Анри улыбнулся.
   – Да. Я только что проходил мимо ее комнаты. Лорен разложила все игрушки на полу, и они сидят рядышком и разглядывают их. – Он направился к буфету и вернулся с коньяком. – C'est triste,[34] мсье, – сказал он. – Девочке кто-нибудь нужен. А у нее нет никого.
   Иоганн пригубил коньяк.
   – А Жаннет?
   Дворецкий покачал головой.
   – Это не одно и то же. Мать есть мать. Она нужна каждому ребенку. И Лорен тоже.
   – Думаю, вы правы, – печально согласился Иоганн.
   – Может быть, когда малышка вырастет и уедет в школу, ей станет легче, – сказал слуга.
   – Может быть. – Анри вышел из комнаты, а Иоганн сел на стул и задумался. Выпил еще коньяку. Неожиданно перед глазами всплыла картина. Вот они стоят, он и Хайди. Лорен на руках у Хайди. Как они похожи! Обе светловолосые и голубоглазые. Они вполне могли бы быть матерью и дочерью. Он покачал головой. Как в жизни все несправедливо и перепутано. Вечно все шиворот-навыворот.
   Он допил свой коньяк и поднялся по лестнице в комнату Лорен. Хайди и девочка все еще сидели на полу, окруженные игрушками и плюшевыми зверями.
   – Что происходит? – с улыбкой спросил он. Хайди подняла на него глаза.
   – Лорен знакомит меня со своим зоопарком. Ей больше всего нравятся львы.
   – Почему львы?
   – Потому что мама их больше всех любила, – ответила Лорен, показывая ему маленького потрепанного львенка, которому наверняка было порядком лет. – Это мамин. Жаннет сказала, что она подарила его мне.
   – Правда?
   – Правда, – ответила девочка, протягивая ему игрушку. – Потрогай его. Он такой мягкий.
   Иоганн взял львенка и погладил его, чтобы не обидеть девочку.
   – Очень мягкий.
   – Я пообещала Лорен, что мы пойдем с ней обедать в воскресенье, а потом в зоопарк, где есть настоящие львы, – сказала Хайди.
   – Мне бы так хотелось, – сказала девочка, глядя на него умоляющими глазами.
   – Обязательно пойдем, – согласился Иоганн, все еще гладя плюшевого львенка. Неожиданно он замер и уставился на игрушку. Ему показалось, что внутри что-то есть. Он нажал посильнее – внутри действительно что-то было. Медленно перевернув игрушку, он заметил под мягкой свалявшейся шерстью на брюшке стежки. Его явно распарывали, а потом снова зашили.
   – Извините, я на минуту. – Он вышел в ванную комнату и закрыл за собой дверь. Быстро достав перочинный нож, распорол нитки и пошарил внутри. Еще секунда, и он нащупал ключ. Маленький ключ от сейфа с несколькими цифрами на одной стороне, завернутый в папиросную бумагу. На другой стороне ключа было выгравировано: Швейцарский кредитный банк, Женева.
   Иоганн глубоко вздохнул. Таня. В каком-то смысле она до сих пор была здесь. Он медленно опустил ключ в карман и вернулся в спальню. Положил маленького львенка на кровать.
   – Я думаю, самое время тебе ложиться спать, – сказал он.
   Лорен встала с пола и подошла к нему.
   – Ты не забудешь про воскресенье? Тетя Хайди обещала.
   – Нет, моя хорошая, – сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. – Мы не забудем.
   Девочка повернулась к Хайди.
   – Ты уложишь меня спать? Как мама, когда она была здесь?
   Хайди взглянула на Иоганна, который незаметно кивнул.
   – Конечно, дорогая, – ответила она.
   Иоганн наклонился и поцеловал Лорен в щеку. Потом выпрямился.
   – Я подожду внизу. – Прежде чем закрыть за собой дверь, он обернулся.
   Лорен уже лежала в постели, укрытая одеялом. Она протянула руки к Хайди.
   – Расскажи мне сказку.
   Иоганн тихо закрыл дверь и спустился вниз по лестнице. В библиотеке он налил себе еще коньяку. Впервые за последние дни он подумал о Жаннет. Она ни разу не позвонила и не написала ему с тех пор, как уехала. Внезапно он вспомнил, что она ничего не знает о его предстоящей женитьбе. Он глубоко вздохнул. Надо будет завтра позвонить ей.
   Хирург вошел в палату и взглянул на свою пациентку.
   – Как вы себя чувствуете? – спросил он.
   – Погано, – ответила Жаннет.
   Врач улыбнулся.
   – Иначе и быть не может. Прошло всего три дня. А теперь вставайте. Я хочу на вас взглянуть.
   Он протянул ей руку и помог встать с постели. Подвел к большому зеркалу на другой стороне комнаты.
   – Я сейчас сниму повязку с вашей груди и бедер. Не огорчайтесь при виде швов и синяков. Это совершенно нормально и пройдет через несколько дней после того, как мы снимем швы.
   – У меня до сих пор синяки под глазами, а нос распухший, – пожаловалась она.
   – И это в порядке вещей, – сказал он. – Прикладывайте компрессы со льдом каждые два часа. Через три-четыре дня все пройдет. А через неделю исчезнет и припухлость. Снимите халат. – Он сделал знак сестре. Жаннет разделась, и врач подошел к ней с ножницами. – Не бойтесь, – успокоил он. – Больно не будет.
   – Я и не боюсь, – сказала девушка, глядя в зеркало. – Мне просто любопытно на себя посмотреть.
   – Пока еще рано делать выводы, – заметил он. – Я только хочу проверить швы и убедиться, что все в порядке. – Он разрезал бинт у нее под мышкой и начал осторожно сматывать его.
   В зеркало она увидела, как показалась грудь. Он снял последние бинты. У Жаннет перехватило дыхание. Грудь выглядела безобразно, вся в синих и черных пятнах и каплях засохшей крови. – Подождите расстраиваться, – быстро сказал хирург. – Вид будет получше, когда я тут слегка почищу.
   Он быстро протер ей грудь ватным тампоном, смоченным в спирте. Через несколько секунд засохшая кровь и пятна исчезли. Остались только крохотные крестики швов. Он отступил назад и полюбовался делом своих рук.
   – Прелестно, – заметил он. – Заживает даже быстрее, чем я надеялся.
   – Прелестно? – сердито переспросила Жаннет. – Вы не предупредили меня, что и вокруг сосков останутся шрамы.
   – Когда мы уменьшили вам грудь, – объяснил он, – то заметили, что соски сдвинулись слишком далеко в стороны. Это выглядело бы неестественно, поэтому мы подтянули их на нужное место. Но здесь шрамов видно не будет, они скроются в складках кожи самих сосков.
   Жаннет молча рассматривала грудь.
   – Я могу потрогать?
   – Да, – сказал он. – Но осторожно.
   Она легонько приподняла ладонями грудь, ставшую явно меньше.
   – Какой теперь у меня размер?
   – Тридцать четвертый В, – сказал он. – А был тридцать восьмой С.
   – А шрамы под грудью и под мышками?
   – Они заживут и исчезнут, будут практически не видны.
   – Сколько времени на это потребуется?
   – Несколько месяцев, – ответил врач. – Но уже через две-три недели вы с трудом будете их различать. К тому же всегда можно прибегнуть к помощи косметики.
   Жаннет опустила руки и повернулась, чтобы посмотреть на себя сбоку. Медленно кивнула. Она выглядела лучше: тоньше, изящнее.
   – Порядок? – спросил хирург.
   – Порядок, – ответила она.
   Снова взяв ножницы, он снял бинты с ее бедер. Теперь его пациентка была готова увидеть синяки и засохшую кровь и молча ждала, пока он очистит кожу. Потом повернула голову и через плечо посмотрела в зеркало. Она не обратила внимания на швы и снова одобрительно кивнула. Ягодицы стали меньше, выше и казались более упругими.
   – Размер? – спросила она.
   – Тридцать пятый. Но там еще опухоль не спала. Может быть, вам удастся достичь тридцать четвертого.
   Жаннет повернулась к нему.
   – Это просто чудо. Хирург улыбнулся.
   – Никакого чуда. Современная хирургия и все. Но у вас было одно преимущество.
   – Какое? – спросила она.
   – Вы молоды. Обычно мы делаем эти операции людям старшего возраста, их тело теряет эластичность и не восстанавливается так быстро, как ваше.
   Она еще раз взглянула в зеркало.
   – И все шрамы исчезнут?
   – Они не исчезнут, – объяснил врач. – Они спрячутся, и вам потребуется лупа, чтобы найти их.
   – Я рада, что согласилась на операцию, – объявила Жаннет.
   – А я счастлив, что вы довольны результатом, – сказал хирург. – Я снова сделаю вам перевязку, чтобы вы не потревожили швы во время сна. Полагаю, через четыре-пять дней мы сможем их снять. И вам вовсе не нужно лежать в постели, можете двигаться сколько хотите. Помните только, вам нельзя нагибаться, потягиваться и поднимать тяжелое. – Он кивнул сестре, и та дала Жаннет новый халат. Врач помог ей одеться и проводил до постели. – Я зайду в конце недели.
   В этот момент зазвонил телефон. Жаннет сняла трубку.
   – Слушаю.
   – Жаннет? – Она узнала голос Иоганна.
   – Иоганн! – воскликнула она. За все время ее пребывания в клинике это был его первый звонок. – Откуда ты звонишь?
   – Из Женевы, – ответил он.
   – Как ты здесь оказался? Он рассмеялся.
   – У меня медовый месяц.
   – Не верю, – воскликнула Жаннет.
   – Да нет, это правда. Помнишь, что ты мне сказала тогда в конторе? Вот я и решил последовать твоему совету.
   – Просто замечательно. – Я знаю невесту?
   – Нет, – ответил он. – Но я очень хотел бы, чтобы ты с ней познакомилась. Я думаю, мы навестим тебя.
   – Ой, нет, – быстро возразила девушка. – Не хочу, чтобы кто-нибудь увидел меня в первый раз именно здесь. Я сейчас как раз на полпути.
   – С тобой все в порядке? – спросил Иоганн. – У тебя странный голос.
   – У меня в носу тампоны. Но вообще, все хорошо, честное слово. Расскажи мне о своей жене.
   – Она американка. Очень красивая. Я уверен, вы понравитесь друг другу. Что еще я могу сказать?
   – Ты давно ее знаешь?
   – Три года.
   – Иоганн, я ужасно за тебя рада, – сказала Жаннет. – Поздравляю и жду не дождусь, когда познакомлюсь с твоей женой. Вот только дай мне вернуться.
   – А когда это будет? – спросил он.
   – Я тут задержусь дольше, чем рассчитывала. Еще на месяц.
   Швебель немного помолчал.
   – Плохо. Лорен скучает. Ей очень тоскливо одной в большом доме.
   – Ничем не могу помочь, – ответила Жаннет. Даже когда я дома, мы редко видимся. Когда я возвращаюсь, она обычно уже спит.
   – Мы с Хайди водили ее в зоопарк в воскресенье, она ее просто обожает. Будем заходить к ней почаще, пока ты не вернешься.
   – Это было бы очень мило с вашей стороны, – обрадовалась Жаннет. – Пожалуйста, поблагодари за меня свою жену.
   – Нам это в радость, – сказал он. – Хочется поскорее тебя увидеть, интересно, какая ты стала.
   Жаннет засмеялась.
   – Думаю, ты удивишься. Но с этим можно подождать. Кроме того, у тебя ведь медовый месяц.
   Иоганн рассмеялся.
   – Правильно.
   – Целую тебя и твою жену. С нетерпением жду встречи в Париже.
   Она медленно положила трубку. Итак, Иоганн женился. Как ни странно, ей трудно было в это поверить.
   Как всегда, Жак обедал за угловым столиком в ресторане „Руайяль Палас». Обычно он пил белое вино, разглядывая всех входящих в ресторан, но сегодня перед ним лежали «International Herald Tribune» и „Vogue», которые он тщательно просматривал. Все показы прошли, приговор вынесен. Ив Сен-Лоран. Если верить прессе, он вне конкуренции. Даже фотографии молодого американского кандидата в президенты и его жены на фоне Елисейского дворца не привлекли такого внимания.
   Прошло немногим больше четырех лет с тех пор, как Мишель де Брюноф, редактор французского издания „Vogue», попросил его пристроить к Шики молодого паренька, который жил вместе с ним и посещал Academie de Couture. Но Шики, даже познакомившись с рисунками, отказался взять парня. У него, видите ли, не было времени, чтобы возиться с любителями и мечтателями, а на обучение его практической стороне дела, с точки зрения Шики, ушло бы слишком много времени.
   Но Жак все-таки отнес рисунки Иоганну и попросил его уговорить Шики принять новичка или открыть небольшой салон, где демонстрировалась бы авангардная мода. Иоганн посмотрел рисунки и отрицательно покачал головой. Они и так терпели большие убытки с Домом моды, и начинать что-то новое было рискованно. Жак с сожалением вернул рисунки де Брюнофу. Через месяц молодой человек работал у Диора. Почти сразу же его имя замелькало в „Vogue», а дальше события развивались стремительно. С Диором случился инфаркт, и Марсель Боссак назначил молодого художника модельером Дома Диора.
   Жак не мог отвести глаз от журнала. Если бы Брюноф пришел к нему годом раньше, когда Таня было жива! Она бы ухватилась за него обеими руками. Даже избавилась бы от Шики, если бы не было другого выхода. Если, если, если… Но она умерла, а Иоганн куда больше думает о балансовом отчете, чем о новых идеях.
   Может быть, еще не поздно? Это был последний показ моделей Сен-Лорана: он должен отслужить два года в армии. Два года. Боссак в Доме Диора времени терять не будет. Он не может позволить себе потерять наработанную инерцию. Высказывались различные предположения относительно возможного преемника Сен-Лорана, но Жак точно знал, кто им станет. Марк Боган, модельер, который управлял филиалом Диора в Лондоне. Когда Сен-Лоран вернется из армии, Боган уже так окопается в Доме Диора, что „выдавить» его оттуда можно будет разве что с помощью атомной бомбы. И тогда Сен-Лорану волей-неволей придется искать себе новое место работы. Уж на этот раз Жак его не упустит. Даже если ему придется заняться этим самому и искать деньги, чтобы основать свой собственный Дом моды.
   Он потягивал вино и лениво переворачивал страницы журнала. Номер еще не продавался, свой экземпляр он, как всегда, получил заранее. В киосках „Vogue» появится только на следующей неделе. Жак выработал привычку просматривать каждый номер тщательно, от корки до корки, читая не только статьи, но и рекламу. Некоторым образом реклама и объявления были даже полезнее: из них можно было понять, каким путем собирается пойти тот или иной Дом моды. Просмотрев почти половину журнала, он внезапно замер, отказываясь верить своим глазам.
   На развороте была напечатана фотография необыкновенно красивой девушки. Обнаженная, она лежала на боку, лицом к камере, глядя на свою руку: на безымянном пальце сверкал огромный бриллиант в форме сердца. Простым шрифтом внизу был набран рекламный текст: „Простой бриллиант – вот все, что нужно красивой женщине». Ниже, чуть мельче, было написано: „Жаннет-Мари де ла Бовиль для Гарри Уинстона».
   – Merde! – выругался про себя Жак. Он был в бешенстве и злился на себя: при его связях он должен был давно все узнать. Но ей каким-то образом удалось скрыться. Осознав весь комизм ситуации, Жак улыбнулся. Еще раз внимательно посмотрел на фотографию. Она никогда не была так красива. Он сделал знак официанту.
   – Еще вина, мсье?
   – Нет, – ответил Жак. – Я, пожалуй, выпью виски. И льда побольше. – Он закрыл журнал. Черт с ним, с Сен-Лораном. Пока, во всяком случае. Ни о чем, кроме этой фотографии, в Париже говорить не будут. Официант принес виски, он взял рюмку и сделал большой глоток, соображая, как можно использовать этот снимок с наибольшей пользой.
   Иоганн взглянул на журнал и откинулся в кресле.
   – Потрясающе! – сказал он. – Как ты думаешь, зачем ей это было нужно?
   Жак рассмеялся.
   – Просто она умнее нас с тобой вместе взятых. В ней даже больше от матери, чем мы раньше думали.
   – Все равно я не понимаю, – признался Иоганн.
   – Имидж, – сказал Жак. – Одной этой фотографией она создала имидж. Чего Шики не удалось сделать и за пять лет. Как только этот журнал появится в продаже, она сразу же станет королевой молодого beau monde Парижа. Они все из шкуры вылезут, чтобы походить на нее. Отныне все, что она будет делать, носить или говорить, станет законом.
   – А нам какая от этого польза? – спросил Иоганн.
   – Это совершенно новый рынок. И мы будем на нем первыми, – ответил Жак. – Нам не нужно будет бороться с конкурентами или подбирать крохи, упавшие со стола других модельеров. Мы создадим совершенно новую линию в одежде, совершенно новую концепцию.
   – А как же деньги, которые мы вкладываем в Шики?
   – С ним пора кончать, – ответил Жак. – Все в прошлом. Мы и так никогда па нем не зарабатывали, так какой смысл ставить на лошадь, которая сдохла?
   – Но Таня полагала…
   – Таня умерла, – перебил его Жак. – Но осталась Жаннет. И потом, будь Таня жива, она бы первая со мной согласилась.
   Иоганн немного помолчал.
   – А с Жаннет ты говорил?
   – Нет еще. Хотел сначала обсудить все с тобой.
   – Это означает – списать пятьдесят миллионов франков, – заметил Иоганн. – Половина этих денег принадлежит ей, так что и решение наполовину зависит от нее. Я отвечаю только за часть Лорен и как ее доверенное лицо не могу согласиться на такие убытки для моей подопечной.
   – Рано или поздно мы эти деньги все равно потеряем. Шики никогда ничего не добьется. Каких только возможностей мы ему не предоставляли!
   – Я не знаю, – сказал Иоганн. – Я не чувствую себя уверенно в этой области. Никогда до конца не понимал, в чем здесь суть. Для меня мода – темный лес. Такое впечатление, что никто не знает, что будут покупать, а что нет. С вином совсем другое дело. Ты столько-то производишь, столько-то продаешь и всегда знаешь, сколько заработаешь. Даже у парфюмерной компании устойчивый рынок. Не очень большой, но всегда предсказуемый. Ничего подобного в моде. Тратишь бешеные деньги, разрабатывая новую линию, демонстрируешь коллекцию, рекламируешь ее. А через пару дней все идет в корзину, даже образцы моделей деть некуда. Я всегда жалел, что мы с этим делом связались, но Таня меня не слушала. У нее были свои собственные идеи.
   – Почему бы тебе не поговорить с Жаннет? – спросил Жак. – Может, и у нее есть идеи?
   Иоганн взглянул на него.
   – Ты действительно так думаешь? Жак кивнул.
   – Я начинаю разбираться в этом существе. Она никогда ничего не делает просто так.
   После того как Жак ушел, Иоганн долго рассматривал журнал. Соблазнительная Жаннет с фотографии резко отличалась от той, которая три года назад заявила ему, что собирается изменить свою внешность. Но изменилась не только внешность. Произошло нечто более серьезное.
   В прежней Жаннет было что-то детское, какая-то утонченная наивность. Теперь от этой наивности не осталось и следа. Перед ним была зрелая женщина, знающая, чего она хочет и как это получить. Но расчет умело прикрывался очарованием всепоглощающей женственности. Вся она, от коротко подстриженных темно-русых волос до покрытых розовым лаком ногтей на ногах, была олицетворением высокой моды (отдельные мелкие недостатки были умело скрыты ретушью).
   Прошло почти пять месяцев, прежде чем Жаннет вернулась в контору. И никто не узнал ее, даже секретарша Иоганна, знавшая девушку много лет: она спросила, как ее имя, когда Жаннет направилась прямиком в кабинет.
   Иоганн потом вспоминал, как поднял глаза и не смог отвести от нее взгляда. Она немножко постояла неподвижно, потом медленно повернулась, чтобы он мог получше ее рассмотреть, улыбнулась и спросила:
   – Ну, Иоганн, как ты меня находишь? Он молча встал, подошел к ней и расцеловал в обе щеки.
   – Ты просто неотразима, – ответил он совершенно искренне. – Но кто ты такая?
   – Сама не знаю, – призналась девушка, слегка улыбнувшись. – Мне еще придется выяснить это.
   Он вернулся к столу и сел.
   – Когда собираешься вернуться на работу?
   – Вообще не собираюсь, – ответила она. – Мне еще много чего надо разведать. И о себе в том числе. Думаю, будет лучше, если поработаю где-нибудь еще.
   Он подумал о ста тысячах золотых луидоров в швейцарском банке и записке, оставленной Таней в одном из сейфов.
   Дорогой Иоганн!
   Треть всего этого – твоя, потому что ты любил Вольфганга не меньше меня. Остальное принадлежит Жаннет и Лорен. Но отдай им эти деньги только в случае крайней нужды. Я люблю тебя и доверяю полностью. Прости, что взваливаю на твои плечи этот дополнительный груз. Будь добр к ним, мой верный и единственный друг, потому что в конечном счете у моих детей, как и у меня, нет никого, кроме тебя.