Страница:
Внезапно Анна ощутила неясную тревогу. Что-то было не так, она это чувствовала, но понять, что именно, пока не могла.
Северцева же, казалось, ничто не смущало. Он сделал несколько шагов и встал рядом с Уржумцевой.
— Меня переполняет радость, — сказала хозяйка. — Я всегда верила, что рано или поздно это произойдет.
Она повернулась к гостям спиной и, величественно подняв голову, прошествовала в центр зала.
Вяземская подбежала к Александру и тихонько потянула его за рукав.
— По-моему, нам лучше уйти, — сказала она и… застыла.
Ее изумило богатое убранство интерьера. Пол покрывали роскошные туркменские ковры, массивная дубовая мебель сделала бы честь Лувру или Зимнему дворцу, но более всего поражал высокий, до самого потолка, портрет в золоченой раме. На нем в полный рост был изображен молодой человек лет тридцати с открытым и мужественным лицом. Он стоял в костюме средневекового дворянина, опираясь правой рукой на тумбу, задрапированную тяжелым алым бархатом.
Справа и слева от портрета висели многочисленные фотографии. На них был все тот же молодой человек: согнувшийся в поклоне с огромным букетом цветов, на съемочной площадке перед камерой, в театральной уборной перед спектаклем, накладывающий грим на красивое холеное лицо.
Уржумцева плавно повернулась. Она напоминала верховную жрицу, собиравшуюся исполнить обряд посвящения для новообращенных.
— Здесь — все… — сказала она и осеклась. Слова застыли у нее в горле. Уржумцева громко захрипела и судорожно рванула кружевной воротник белоснежной блузки; пуговицы из крупного жемчуга посыпались на ковер.
Вяземская испугалась, что женщину сейчас хватит удар: лицо ее стало иссиня-багровым, глаза выкатились из орбит, длинные наманикюренные ногти вонзились в ладони.
— ТЫ!!! — заорала она и ткнула пальцем в сторону Анны. — КАК ТЫ ПОСМЕЛА ПРИДТИ СЮДА?!!
Уржумцева метнулась к столу, схватила мраморную статуэтку и швырнула, целясь Вяземской прямо в голову. Сильные руки Александра оторвали Анну от пола; Северцев резко повернулся, закрывая ее своим телом. Увесистый кусок камня ударился ему в спину — так сильно, что журналист не смог сдержать сдавленного стона, — и с глухим стуком упал на пол.
— Мерзавка! — бушевала хозяйка квартиры. — Ничего… Ничего…
Она выскочила из зала через дальнюю дверь. Где-то вдалеке послышался отчетливый металлический звон. Анна и Северцев попятились к выходу, но злобная фурия, стремительно промчавшись по коридору, отрезала путь к отступлению. Она появилась перед ними, сжимая в руке длинный острый нож для разделки мяса. Уржумцева высоко занесла руку…
У Вяземской от страха подогнулись колени. Она хотела закрыть глаза, лишь бы не видеть этого ужаса, но веки отказывались повиноваться. Томительная вязкая слабость охватила тело. «Это конец!» — подумала Анна.
Как в замедленной съемке, она видела широкое лезвие, отбрасывающее на стены и потолок бледные искры. Оно поднялось над головой женщины, на мгновение застыло и потом, ускоряясь, понеслось вниз, со свистом вспарывая воздух. Северцев отпустил Анну и шагнул вперед.
Раздался громкий треск: лезвие пронзило рукав кожаной куртки насквозь, замедлило бег и на излете гибельного движения разрезало правую щеку Александра. Капли темной крови упали на свитер.
Увидев кровь, Уржумцева разжала пальцы. Нижняя челюсть задвигалась, будто женщина давилась комочком, лицо обмякло и задрожало. Издав глубокий вздох, она повалилась навзничь. Наступила тишина.
— Что это было? — с трудом ворочая языком, спросила Анна.
Она сама была близка к обмороку. Перед глазами все плыло и двоилось. Ей пришлось опереться на стену, чтобы не упасть.
— Если я ничего не путаю, то психиатр здесь — вы. Стало быть, это по вашей части.
Голос Александра звучал по-прежнему уверенно, и это несколько успокоило Вяземскую.
Северцев вытащил нож из куртки и отбросил далеко в сторону. Затем подхватил Уржумцеву на руки, отнес в комнату и положил на кушетку. Анна не решалась приблизиться и старалась держаться на безопасном расстоянии.
— Принесите воды! — скомандовал Северцев.
Анна, с трудом переставляя ватные ноги, поплелась на кухню. Нашла чашку и открыла кран. Руки дрожали, и на обратном пути она расплескала добрую половину.
Александр сделал большой глоток, глубоко вдохнул и прыснул Уржумцевой в лицо. Женщина пошевелилась и слабо застонала. Тушь, синие тени и румяна слились в разноцветные потеки, превращая лицо в пугающую маску.
Уржумцева открыла глаза; в них снова сверкнула ярость.
— Убирайтесь вон!!! — закричала она и сделала движение, явно намереваясь встать.
Северцева не пришлось просить дважды: подхватив Анну под руку, он поспешно ретировался. Не дожидаясь лифта, они скатились по лестнице и буквально вывалились из подъезда.
Вяземская долго не могла попасть в замок зажигания; Александр забрал у нее ключ и сделал это сам.
— Анна! — строго сказал он. — Соберитесь! Я бы сел за руль, но не умею водить машину.
Вяземская машинально кивнула. Нога утопила педаль газа, и «Лансер» нервно рванул с места. Анна едва смотрела на дорогу; ее взгляд был прикован к зеркалу заднего вида. Ей казалось, что она вот-вот увидит догоняющую их женщину с длинным ножом в руке.
Вяземская повернула на Кутузовский проспект, проехала пару сотен метров и спустилась к набережной. Все тело трясло, как в ознобе, и Анна была вынуждена остановиться.
— Хотел бы я знать, чем вы ей так насолили? — задумчиво сказал Северцев.
— Не знаю. Я первый раз ее вижу.
Предсказание мудрого Покровского, кажется, начинало сбываться. Как он сказал? «Копание в прошлом иногда бывает опасным…» Старик как в воду глядел. И зачем только она во все это ввязалась?
Вяземская не выдержала и разрыдалась. Она сидела и плакала, а Северцев, подставив плечо, нежно гладил ее волосы.
— Ничего… Ничего, все уже позади. Успокойтесь…
Она почувствовала легкое прикосновение его губ ко лбу. И это было именно то, чего ей так давно не хватало: ощущение, что рядом — мужчина, готовый в случае опасности заслонить своим телом «блестящую и неотразимую госпожу Вяземскую».
Каллы на заднем сиденье источали нежный сладкий аромат. Они были полны сдержанного достоинства и благородства.
27
28
Северцева же, казалось, ничто не смущало. Он сделал несколько шагов и встал рядом с Уржумцевой.
— Меня переполняет радость, — сказала хозяйка. — Я всегда верила, что рано или поздно это произойдет.
Она повернулась к гостям спиной и, величественно подняв голову, прошествовала в центр зала.
Вяземская подбежала к Александру и тихонько потянула его за рукав.
— По-моему, нам лучше уйти, — сказала она и… застыла.
Ее изумило богатое убранство интерьера. Пол покрывали роскошные туркменские ковры, массивная дубовая мебель сделала бы честь Лувру или Зимнему дворцу, но более всего поражал высокий, до самого потолка, портрет в золоченой раме. На нем в полный рост был изображен молодой человек лет тридцати с открытым и мужественным лицом. Он стоял в костюме средневекового дворянина, опираясь правой рукой на тумбу, задрапированную тяжелым алым бархатом.
Справа и слева от портрета висели многочисленные фотографии. На них был все тот же молодой человек: согнувшийся в поклоне с огромным букетом цветов, на съемочной площадке перед камерой, в театральной уборной перед спектаклем, накладывающий грим на красивое холеное лицо.
Уржумцева плавно повернулась. Она напоминала верховную жрицу, собиравшуюся исполнить обряд посвящения для новообращенных.
— Здесь — все… — сказала она и осеклась. Слова застыли у нее в горле. Уржумцева громко захрипела и судорожно рванула кружевной воротник белоснежной блузки; пуговицы из крупного жемчуга посыпались на ковер.
Вяземская испугалась, что женщину сейчас хватит удар: лицо ее стало иссиня-багровым, глаза выкатились из орбит, длинные наманикюренные ногти вонзились в ладони.
— ТЫ!!! — заорала она и ткнула пальцем в сторону Анны. — КАК ТЫ ПОСМЕЛА ПРИДТИ СЮДА?!!
Уржумцева метнулась к столу, схватила мраморную статуэтку и швырнула, целясь Вяземской прямо в голову. Сильные руки Александра оторвали Анну от пола; Северцев резко повернулся, закрывая ее своим телом. Увесистый кусок камня ударился ему в спину — так сильно, что журналист не смог сдержать сдавленного стона, — и с глухим стуком упал на пол.
— Мерзавка! — бушевала хозяйка квартиры. — Ничего… Ничего…
Она выскочила из зала через дальнюю дверь. Где-то вдалеке послышался отчетливый металлический звон. Анна и Северцев попятились к выходу, но злобная фурия, стремительно промчавшись по коридору, отрезала путь к отступлению. Она появилась перед ними, сжимая в руке длинный острый нож для разделки мяса. Уржумцева высоко занесла руку…
У Вяземской от страха подогнулись колени. Она хотела закрыть глаза, лишь бы не видеть этого ужаса, но веки отказывались повиноваться. Томительная вязкая слабость охватила тело. «Это конец!» — подумала Анна.
Как в замедленной съемке, она видела широкое лезвие, отбрасывающее на стены и потолок бледные искры. Оно поднялось над головой женщины, на мгновение застыло и потом, ускоряясь, понеслось вниз, со свистом вспарывая воздух. Северцев отпустил Анну и шагнул вперед.
Раздался громкий треск: лезвие пронзило рукав кожаной куртки насквозь, замедлило бег и на излете гибельного движения разрезало правую щеку Александра. Капли темной крови упали на свитер.
Увидев кровь, Уржумцева разжала пальцы. Нижняя челюсть задвигалась, будто женщина давилась комочком, лицо обмякло и задрожало. Издав глубокий вздох, она повалилась навзничь. Наступила тишина.
— Что это было? — с трудом ворочая языком, спросила Анна.
Она сама была близка к обмороку. Перед глазами все плыло и двоилось. Ей пришлось опереться на стену, чтобы не упасть.
— Если я ничего не путаю, то психиатр здесь — вы. Стало быть, это по вашей части.
Голос Александра звучал по-прежнему уверенно, и это несколько успокоило Вяземскую.
Северцев вытащил нож из куртки и отбросил далеко в сторону. Затем подхватил Уржумцеву на руки, отнес в комнату и положил на кушетку. Анна не решалась приблизиться и старалась держаться на безопасном расстоянии.
— Принесите воды! — скомандовал Северцев.
Анна, с трудом переставляя ватные ноги, поплелась на кухню. Нашла чашку и открыла кран. Руки дрожали, и на обратном пути она расплескала добрую половину.
Александр сделал большой глоток, глубоко вдохнул и прыснул Уржумцевой в лицо. Женщина пошевелилась и слабо застонала. Тушь, синие тени и румяна слились в разноцветные потеки, превращая лицо в пугающую маску.
Уржумцева открыла глаза; в них снова сверкнула ярость.
— Убирайтесь вон!!! — закричала она и сделала движение, явно намереваясь встать.
Северцева не пришлось просить дважды: подхватив Анну под руку, он поспешно ретировался. Не дожидаясь лифта, они скатились по лестнице и буквально вывалились из подъезда.
Вяземская долго не могла попасть в замок зажигания; Александр забрал у нее ключ и сделал это сам.
— Анна! — строго сказал он. — Соберитесь! Я бы сел за руль, но не умею водить машину.
Вяземская машинально кивнула. Нога утопила педаль газа, и «Лансер» нервно рванул с места. Анна едва смотрела на дорогу; ее взгляд был прикован к зеркалу заднего вида. Ей казалось, что она вот-вот увидит догоняющую их женщину с длинным ножом в руке.
Вяземская повернула на Кутузовский проспект, проехала пару сотен метров и спустилась к набережной. Все тело трясло, как в ознобе, и Анна была вынуждена остановиться.
— Хотел бы я знать, чем вы ей так насолили? — задумчиво сказал Северцев.
— Не знаю. Я первый раз ее вижу.
Предсказание мудрого Покровского, кажется, начинало сбываться. Как он сказал? «Копание в прошлом иногда бывает опасным…» Старик как в воду глядел. И зачем только она во все это ввязалась?
Вяземская не выдержала и разрыдалась. Она сидела и плакала, а Северцев, подставив плечо, нежно гладил ее волосы.
— Ничего… Ничего, все уже позади. Успокойтесь…
Она почувствовала легкое прикосновение его губ ко лбу. И это было именно то, чего ей так давно не хватало: ощущение, что рядом — мужчина, готовый в случае опасности заслонить своим телом «блестящую и неотразимую госпожу Вяземскую».
Каллы на заднем сиденье источали нежный сладкий аромат. Они были полны сдержанного достоинства и благородства.
27
Рюмин осторожно въехал на тротуар и припарковал машину перед кафе «Брюссель». Напротив входа стоял большой шатер, украшенный эмблемой «Стелла Артуа». Трое мужчин сидели за разными столиками и, уставясь в пустоту, сосредоточенно пили пиво. На улице было не то чтобы уж очень прохладно, но, выражаясь метким русским словечком, «свежо». Поэтому посетители предпочитали шатру уютный полумрак заведения.
Капитан взглянул на часы: стрелки показывали десять минут четвертого. Он опоздал на десять минут и поэтому нервничал. Рюмин высоко ценил пунктуальность и считал, что необязательные люди не заслуживают уважения. И тем более — доверия.
Он заранее злился на себя за то, что сейчас начнет долго и нудно извиняться, выставляя причиной извечные московские пробки. Именно из-за них он и задержался, однако это было слабым оправданием — в глубине души Рюмин наивно полагал, что человек сильнее обстоятельств, а не наоборот.
Рюмин щелкнул по носу деревянную статую на входе — толстого улыбающегося повара в высоком белом колпаке, — открыл стеклянную дверь и взбежал по ступенькам. В зале было тихо и темно. Зеркало за барной стойкой переливалось всеми цветами радуги, словно бензиновое пятно на поверхности лужи. Приглушенная инструментальная музыка доносилась откуда-то со стороны кухни.
Капитан огляделся в поисках Этель — и не увидел ее. Компания из четырех человек, две влюбленные парочки, коротко стриженный верзила, пьющий коньяк, и худенькая невзрачная студентка, расположившаяся в дальнем от входа углу. Заметив Рюмина, она помахала рукой.
Капитан подошел ближе и не смог сдержать удивленного возгласа: студентка оказалась той самой красавицей, что дефилировала по подиуму в Петровско-Разумовском два дня назад.
— Этель! Простите, не узнал вас… — Рюмин замолчал.
— Вы хотели добавить — «в одежде», — закончила за него Этель.
— Ну, в общем, да…
— Хотите, чтобы я разделась?
— Нет, спасибо. Не сейчас.
Капитан сел напротив девушки, подвинул к себе пепельницу и закурил.
— Вы принесли ключ?
Этель достала из сумочки ключ и положила на столик.
— Подниметесь со мной в квартиру? — спросил Рюмин.
— Может, немного подождете? Пока я допью чай?
Перед Этель стоял маленький фаянсовый чайник с зеленым чаем. Судя по запаху — с жасмином.
— Это ваш обед? Девушка вздохнула:
— Скорее, ужин. На обед были банан и йогурт.
— Вот как? — капитан небрежно поднял руку. Ему не нужно было изучать меню, чтобы сделать заказ. В «Брюсселе» Рюмин бывал и не раз. — «Альпийский салат» и пинту пива, — сказал он подошедшему официанту.
— Это — ваш обед? — ехидно спросила Этель.
— Скорее, второй завтрак. На обед будет уха, большой кусок мяса с кровью и десерт. Предпочитаю «Бананасплит».
— Везет! — восхищенно сказала модель и отхлебнула бледный настой.
— Я же не хожу по подиуму… — начал Рюмин.
— Ну да, вы ходите по краю! — перебила девушка. — Знакомая песня.
Капитан беспечно пожал плечами.
— И такое случается. Сейчас не об этом. Вы не возражаете, если я вас… — он выдержал паузу, — кое о чем спрошу?
— Слушаю! — с готовностью сказала Этель.
— Расскажите мне об Ингрид. Все, что знаете. Все, что придет в голову. Мне пригодится любая мелочь.
— Вы опять о ней? — девушка была явно разочарована. — Вряд ли я смогу помочь. Мы не были подругами.
— Но кто тогда сможет? Ведь с кем-то она дружила?
Модель горько усмехнулась.
— Вы были в цирке?
— Иногда у меня складывается впечатление, будто я не выхожу оттуда.
— Вы видели лошадей? В красивых попонах, с пышными султанами, в дорогой блестящей упряжи? Они бегают по кругу, встают на колени, вальсируют… Вы думаете, они дружат?
— А что же они, по вашему, делают? После представления?.
— Пьют зеленый чай. В одиночку.
— Не могу поверить, что такая девушка, как вы, пьет зеленый чай в одиночку, — преувеличенно бодро сказал Рюмин. Он даже позволил себе мудро улыбнуться: мол, я-то знаю, что это не так…
— Ас кем? — с неподдельным отчаянием спросила модель.
— Этель…
— Лучше — Нина, — поправила девушка.
— Хорошо. Нина. Мне кажется, уж вы-то избалованы мужским вниманием.
— Вниманием? — Нина посмотрела капитану в глаза и спросила напрямик. — Что вы имеете в виду? Показы и фишки? То, что многие хотят со мной переспать? И готовы за это заплатить?
— Ну… — Рюмина немного смутила ее откровенность, хотя это выглядело странно — девушка годилась ему в дочери. — Это распространенное женское заблуждение — разделять любовь и секс…
— Как раз вы, мужчины, и разделяете, — отрезала собеседница.
— Чем?
— Деньгами. Хотите любви, предлагаете деньги, а когда получаете один секс, устраиваете истерики.
Официант принес салат и пиво. Рюмин залпом осушил половину бокала и принялся с аппетитом есть.
— Выходит, все, как у «Битлз»? — спросил он. — «Любовь не купишь»?
— Только взамен на любовь.
Рюмин с аппетитом хрустел кольцами маринованного лука. Чем ему нравился «Брюссель», так это тем, что здесь не жалели мяса. Если в составе салата значилось «телятина», значит, она там будет. И в немалом количестве.
Капитан быстро расправился с салатом, допил пиво и закурил новую сигарету.
— Вы идеалистка, Нина.
— Почему?
— Продаете секс, получаете деньги, но при этом — хотите любви. Так не бывает.
Девушка закусила губу и некоторое время молчала. Потом медленно произнесла.
— Продажная женщина не может мечтать о любви? Вы ведь это имели в виду? Только сказали в более мягкой форме. Да?
Рюмин ничего не ответил, и она продолжала.
— Знаете, вы мне очень понравились. За меня еще никто никогда не заступался. Вы казались мне… не таким, как все. И, когда позвонили сегодня, я подумала, что побегу за вами, стоит вам только подмигнуть… Безо всяких денег. Но… Вы ведь все это делали не для меня. Для себя. Просто не можете терпеть, когда кто-то бьет женщину в вашем присутствии. И с Ингрид то же самое. Вам интересно само расследование, а на убитую модельку наплевать. Кем она была? Обычной проституткой, хоть и очень дорогой. Вы же так думаете?
По выражению лица девушки было видно, что она не на шутку обижена. Губы дрожали, на глаза навернулись слезы.
— Нина… — начал Рюмин.
— Этель! — перебила девушка. — Так привычнее.
— Нина, — повторил капитан и накрыл ладонью ее руку. — Может быть, я не герой вашего романа. Может, я несколько старомоден и оттого скучен. Может, я законченный эгоист и вообще не понимаю трепетную женскую сущность. Но при всем при том я не отбираю медяки у нищих, не поджигаю сиротские приюты и… не убиваю девушек. Я хочу найти убийцу. А на остальное — тут вы правы! — мне наплевать!
— Вы ничего не поняли, — с укоризной сказала Нина. — Ингрид — такая же, как я. Такая же, как все мы. Если она привела кого-то к себе в дом, то сделала это потому, что поверила.
— Он — высокий, сильный, дорого одет и ездит на черном американском джипе. Вспомните, может, кто-нибудь из… — Рюмин на мгновение запнулся, — ваших клиентов подходит под это описание?
— Поймите же, это был не клиент!
— Допустим, так. Сказочный принц. Она что-нибудь о нем говорила?
Девушка энергично помотала головой.
— Это сразу дошло бы до Миши. Нет, Ингрид никому ничего не рассказывала.
Рюмин начал терять терпение. Переливание из пустого в порожнее его раздражало.
— Ну, хорошо, а где она могла с ним познакомиться?
Нина развела руками.
— Я не знаю. Только не в нашей тусовке. Нигде.
— «Нигде» это значит — где угодно? — уточнил Рюмин.
Девушка кивнула. Капитан, не дожидаясь, когда принесут счет, положил под пепельницу деньги и встал.
— Вы сами откуда?
— Из Новосибирска, — ответила Нина.
— Хотите добрый совет? Поезжайте в Новосибирск, найдите хорошего парня, выйдите за него замуж и нарожайте ему троих детей. Тогда не придется разрываться между деньгами, сексом и любовью. Будет все и сразу.
— Как у вас просто… — вздохнула Нина.
— Это непросто, — заявил Рюмин. — Совсем непросто. Наоборот. Быть хорошей женой и матерью — очень трудно. Куда сложнее, чем искать призрачное счастье в Москве и ходить по подиуму. Зато — это самое правильное. Вы это поймете — лет через сорок, когда на ваш день рождения за праздничным столом соберутся все ваши дети и внуки. Или не соберутся, и вы будете сидеть одна — все равно поймете. Простите, если я вас чем-нибудь обидел.
Он взял со стола ключ и вышел из кафе.*** 57-я квартира была опечатана. Рюмин разорвал бумажную полоску и открыл дверь. Удушливая атмосфера смерти навалилась на него. В комнате, в ванной, на кухне было чисто, но все же… Что-то тревожное витало в воздухе, словно слабое эхо предсмертных криков еще билось где-то в дальнем углу, под самым потолком.
Рюмин подошел к компьютеру, стоявшему на столике у окна. Потухший глаз монитора смотрел на капитана тупо и безжизненно. Выпуклое стекло успело покрыться тонким слоем пыли. Рюмин сел на вращающийся стул, просчитывая дальнейшую последовательность действий.
Что может храниться в памяти компьютера молодой девушки? Да все, что угодно. Фотографии, видеоролики, переписка… Работа предстояла долгая. На всякий случай капитан захватил с собой несколько пустых «болванок», но ведь CD-ROM мог оказаться и непишущим.
Рюмин нажал выключатель на системном блоке. Компьютер начал загружаться. На черном фоне высветились белые буквы меню BlOSa и… Все застыло.
Внутри железного ящика что-то захрустело, звякнуло, и на экране появилась надпись: «HDD not detected».
Рюмин нажал кнопку перезагрузки. Все повторилось. Тот же звук, та же надпись.
— Ну конечно! Ты — идиот, капитан, если надеялся, что все окажется так просто…
Рюмин несколько секунд сидел неподвижно. Затем вскочил — стул откатился далеко назад — и набросился на системный блок, не обращая внимания на спутанные провода. Снимать заднюю панель не было времени — капитан чувствовал, что взорвется, если не увидит это прямо сейчас. Рюмин с мясом вырвал кабель, идущий к монитору, второпях отломил штеккер, вставленный в гнездо колонок, и выдрал сетевой шнур.
Он вытащил системный блок и бросил на ковер. Царапая пальцы, отогнул боковые панели и заглянул в запыленные внутренности.
Материнская плата, процессор, вентилятор, блок питания, видеокарта… Все было на месте. За исключением одного — жесткого диска.
Преступник не стал вытаскивать громоздкий ящик из квартиры. Он поступил проще: извлек жесткий диск, где хранилась вся информация, и унес его с собой. Но сначала — снова аккуратно собрал системный блок.
Он подумал об этом три дня назад. Через пять минут после того, как совершил кровавое убийство. Он так же, как Рюмин, сидел на ковре, но не ломал в спешке корпус, а неторопливо закручивал саморезы. И руки у него не дрожали. Возможно, он даже что-то напевал.
А за его спиной — капитан поднял голову и посмотрел на кровать, отражавшуюся в черном экране монитора — лежало еще не успевшее остыть тело девушки. Девушки, которая считала себя опытной хищницей, тонко знающей мужскую натуру. Девушки, которая так и осталась наивной провинциальной дурочкой, поверившей в сказку о прекрасном принце.
И то, что она была наивной провинциальной дурочкой, еще полбеды. Беда в том, что тело ее было изуродовано острой бритвой, а горло — перерезано.
Капитан взглянул на часы: стрелки показывали десять минут четвертого. Он опоздал на десять минут и поэтому нервничал. Рюмин высоко ценил пунктуальность и считал, что необязательные люди не заслуживают уважения. И тем более — доверия.
Он заранее злился на себя за то, что сейчас начнет долго и нудно извиняться, выставляя причиной извечные московские пробки. Именно из-за них он и задержался, однако это было слабым оправданием — в глубине души Рюмин наивно полагал, что человек сильнее обстоятельств, а не наоборот.
Рюмин щелкнул по носу деревянную статую на входе — толстого улыбающегося повара в высоком белом колпаке, — открыл стеклянную дверь и взбежал по ступенькам. В зале было тихо и темно. Зеркало за барной стойкой переливалось всеми цветами радуги, словно бензиновое пятно на поверхности лужи. Приглушенная инструментальная музыка доносилась откуда-то со стороны кухни.
Капитан огляделся в поисках Этель — и не увидел ее. Компания из четырех человек, две влюбленные парочки, коротко стриженный верзила, пьющий коньяк, и худенькая невзрачная студентка, расположившаяся в дальнем от входа углу. Заметив Рюмина, она помахала рукой.
Капитан подошел ближе и не смог сдержать удивленного возгласа: студентка оказалась той самой красавицей, что дефилировала по подиуму в Петровско-Разумовском два дня назад.
— Этель! Простите, не узнал вас… — Рюмин замолчал.
— Вы хотели добавить — «в одежде», — закончила за него Этель.
— Ну, в общем, да…
— Хотите, чтобы я разделась?
— Нет, спасибо. Не сейчас.
Капитан сел напротив девушки, подвинул к себе пепельницу и закурил.
— Вы принесли ключ?
Этель достала из сумочки ключ и положила на столик.
— Подниметесь со мной в квартиру? — спросил Рюмин.
— Может, немного подождете? Пока я допью чай?
Перед Этель стоял маленький фаянсовый чайник с зеленым чаем. Судя по запаху — с жасмином.
— Это ваш обед? Девушка вздохнула:
— Скорее, ужин. На обед были банан и йогурт.
— Вот как? — капитан небрежно поднял руку. Ему не нужно было изучать меню, чтобы сделать заказ. В «Брюсселе» Рюмин бывал и не раз. — «Альпийский салат» и пинту пива, — сказал он подошедшему официанту.
— Это — ваш обед? — ехидно спросила Этель.
— Скорее, второй завтрак. На обед будет уха, большой кусок мяса с кровью и десерт. Предпочитаю «Бананасплит».
— Везет! — восхищенно сказала модель и отхлебнула бледный настой.
— Я же не хожу по подиуму… — начал Рюмин.
— Ну да, вы ходите по краю! — перебила девушка. — Знакомая песня.
Капитан беспечно пожал плечами.
— И такое случается. Сейчас не об этом. Вы не возражаете, если я вас… — он выдержал паузу, — кое о чем спрошу?
— Слушаю! — с готовностью сказала Этель.
— Расскажите мне об Ингрид. Все, что знаете. Все, что придет в голову. Мне пригодится любая мелочь.
— Вы опять о ней? — девушка была явно разочарована. — Вряд ли я смогу помочь. Мы не были подругами.
— Но кто тогда сможет? Ведь с кем-то она дружила?
Модель горько усмехнулась.
— Вы были в цирке?
— Иногда у меня складывается впечатление, будто я не выхожу оттуда.
— Вы видели лошадей? В красивых попонах, с пышными султанами, в дорогой блестящей упряжи? Они бегают по кругу, встают на колени, вальсируют… Вы думаете, они дружат?
— А что же они, по вашему, делают? После представления?.
— Пьют зеленый чай. В одиночку.
— Не могу поверить, что такая девушка, как вы, пьет зеленый чай в одиночку, — преувеличенно бодро сказал Рюмин. Он даже позволил себе мудро улыбнуться: мол, я-то знаю, что это не так…
— Ас кем? — с неподдельным отчаянием спросила модель.
— Этель…
— Лучше — Нина, — поправила девушка.
— Хорошо. Нина. Мне кажется, уж вы-то избалованы мужским вниманием.
— Вниманием? — Нина посмотрела капитану в глаза и спросила напрямик. — Что вы имеете в виду? Показы и фишки? То, что многие хотят со мной переспать? И готовы за это заплатить?
— Ну… — Рюмина немного смутила ее откровенность, хотя это выглядело странно — девушка годилась ему в дочери. — Это распространенное женское заблуждение — разделять любовь и секс…
— Как раз вы, мужчины, и разделяете, — отрезала собеседница.
— Чем?
— Деньгами. Хотите любви, предлагаете деньги, а когда получаете один секс, устраиваете истерики.
Официант принес салат и пиво. Рюмин залпом осушил половину бокала и принялся с аппетитом есть.
— Выходит, все, как у «Битлз»? — спросил он. — «Любовь не купишь»?
— Только взамен на любовь.
Рюмин с аппетитом хрустел кольцами маринованного лука. Чем ему нравился «Брюссель», так это тем, что здесь не жалели мяса. Если в составе салата значилось «телятина», значит, она там будет. И в немалом количестве.
Капитан быстро расправился с салатом, допил пиво и закурил новую сигарету.
— Вы идеалистка, Нина.
— Почему?
— Продаете секс, получаете деньги, но при этом — хотите любви. Так не бывает.
Девушка закусила губу и некоторое время молчала. Потом медленно произнесла.
— Продажная женщина не может мечтать о любви? Вы ведь это имели в виду? Только сказали в более мягкой форме. Да?
Рюмин ничего не ответил, и она продолжала.
— Знаете, вы мне очень понравились. За меня еще никто никогда не заступался. Вы казались мне… не таким, как все. И, когда позвонили сегодня, я подумала, что побегу за вами, стоит вам только подмигнуть… Безо всяких денег. Но… Вы ведь все это делали не для меня. Для себя. Просто не можете терпеть, когда кто-то бьет женщину в вашем присутствии. И с Ингрид то же самое. Вам интересно само расследование, а на убитую модельку наплевать. Кем она была? Обычной проституткой, хоть и очень дорогой. Вы же так думаете?
По выражению лица девушки было видно, что она не на шутку обижена. Губы дрожали, на глаза навернулись слезы.
— Нина… — начал Рюмин.
— Этель! — перебила девушка. — Так привычнее.
— Нина, — повторил капитан и накрыл ладонью ее руку. — Может быть, я не герой вашего романа. Может, я несколько старомоден и оттого скучен. Может, я законченный эгоист и вообще не понимаю трепетную женскую сущность. Но при всем при том я не отбираю медяки у нищих, не поджигаю сиротские приюты и… не убиваю девушек. Я хочу найти убийцу. А на остальное — тут вы правы! — мне наплевать!
— Вы ничего не поняли, — с укоризной сказала Нина. — Ингрид — такая же, как я. Такая же, как все мы. Если она привела кого-то к себе в дом, то сделала это потому, что поверила.
— Он — высокий, сильный, дорого одет и ездит на черном американском джипе. Вспомните, может, кто-нибудь из… — Рюмин на мгновение запнулся, — ваших клиентов подходит под это описание?
— Поймите же, это был не клиент!
— Допустим, так. Сказочный принц. Она что-нибудь о нем говорила?
Девушка энергично помотала головой.
— Это сразу дошло бы до Миши. Нет, Ингрид никому ничего не рассказывала.
Рюмин начал терять терпение. Переливание из пустого в порожнее его раздражало.
— Ну, хорошо, а где она могла с ним познакомиться?
Нина развела руками.
— Я не знаю. Только не в нашей тусовке. Нигде.
— «Нигде» это значит — где угодно? — уточнил Рюмин.
Девушка кивнула. Капитан, не дожидаясь, когда принесут счет, положил под пепельницу деньги и встал.
— Вы сами откуда?
— Из Новосибирска, — ответила Нина.
— Хотите добрый совет? Поезжайте в Новосибирск, найдите хорошего парня, выйдите за него замуж и нарожайте ему троих детей. Тогда не придется разрываться между деньгами, сексом и любовью. Будет все и сразу.
— Как у вас просто… — вздохнула Нина.
— Это непросто, — заявил Рюмин. — Совсем непросто. Наоборот. Быть хорошей женой и матерью — очень трудно. Куда сложнее, чем искать призрачное счастье в Москве и ходить по подиуму. Зато — это самое правильное. Вы это поймете — лет через сорок, когда на ваш день рождения за праздничным столом соберутся все ваши дети и внуки. Или не соберутся, и вы будете сидеть одна — все равно поймете. Простите, если я вас чем-нибудь обидел.
Он взял со стола ключ и вышел из кафе.*** 57-я квартира была опечатана. Рюмин разорвал бумажную полоску и открыл дверь. Удушливая атмосфера смерти навалилась на него. В комнате, в ванной, на кухне было чисто, но все же… Что-то тревожное витало в воздухе, словно слабое эхо предсмертных криков еще билось где-то в дальнем углу, под самым потолком.
Рюмин подошел к компьютеру, стоявшему на столике у окна. Потухший глаз монитора смотрел на капитана тупо и безжизненно. Выпуклое стекло успело покрыться тонким слоем пыли. Рюмин сел на вращающийся стул, просчитывая дальнейшую последовательность действий.
Что может храниться в памяти компьютера молодой девушки? Да все, что угодно. Фотографии, видеоролики, переписка… Работа предстояла долгая. На всякий случай капитан захватил с собой несколько пустых «болванок», но ведь CD-ROM мог оказаться и непишущим.
Рюмин нажал выключатель на системном блоке. Компьютер начал загружаться. На черном фоне высветились белые буквы меню BlOSa и… Все застыло.
Внутри железного ящика что-то захрустело, звякнуло, и на экране появилась надпись: «HDD not detected».
Рюмин нажал кнопку перезагрузки. Все повторилось. Тот же звук, та же надпись.
— Ну конечно! Ты — идиот, капитан, если надеялся, что все окажется так просто…
Рюмин несколько секунд сидел неподвижно. Затем вскочил — стул откатился далеко назад — и набросился на системный блок, не обращая внимания на спутанные провода. Снимать заднюю панель не было времени — капитан чувствовал, что взорвется, если не увидит это прямо сейчас. Рюмин с мясом вырвал кабель, идущий к монитору, второпях отломил штеккер, вставленный в гнездо колонок, и выдрал сетевой шнур.
Он вытащил системный блок и бросил на ковер. Царапая пальцы, отогнул боковые панели и заглянул в запыленные внутренности.
Материнская плата, процессор, вентилятор, блок питания, видеокарта… Все было на месте. За исключением одного — жесткого диска.
Преступник не стал вытаскивать громоздкий ящик из квартиры. Он поступил проще: извлек жесткий диск, где хранилась вся информация, и унес его с собой. Но сначала — снова аккуратно собрал системный блок.
Он подумал об этом три дня назад. Через пять минут после того, как совершил кровавое убийство. Он так же, как Рюмин, сидел на ковре, но не ломал в спешке корпус, а неторопливо закручивал саморезы. И руки у него не дрожали. Возможно, он даже что-то напевал.
А за его спиной — капитан поднял голову и посмотрел на кровать, отражавшуюся в черном экране монитора — лежало еще не успевшее остыть тело девушки. Девушки, которая считала себя опытной хищницей, тонко знающей мужскую натуру. Девушки, которая так и осталась наивной провинциальной дурочкой, поверившей в сказку о прекрасном принце.
И то, что она была наивной провинциальной дурочкой, еще полбеды. Беда в том, что тело ее было изуродовано острой бритвой, а горло — перерезано.
28
Вяземская и Северцев миновали центральную проходную «Мосфильма» и, дойдя до первого перекрестка, повернули налево.
— Нам туда, — Анна показала на табличку с надписью «Производственный корпус».
— За вами — куда угодно! — воскликнул Александр.
Кровь, сочившаяся из пореза на щеке, остановилась и запеклась. Северцев с любопытством глазел по сторонам, отчаянно рискуя свернуть себе шею.
Вяземская и Северцев прошли до угла здания, пересекли площадь, уставленную дорогими автомобилями, и оказались перед производственным корпусом.
— Куда мы идем? — спросил Александр.
— К одному моему хорошему знакомому, — уклончиво ответила Вяземская.
— Знакомому? — насторожился Северцев.
— Он — режиссер.
Александр придирчиво осмотрел свое отражение в стекле, одернул потертую куртку, быстрым движением откинул волосы назад. Видимо, он счел принятые меры по улучшению внешнего облика недостаточными. Северцев нахмурился.
— Вращаетесь среди богемы? — угрюмо спросил он.
— Приходится.
Северцев пробурчал что-то неразборчивое и громко засопел — совсем как ребенок, обнаруживший, что у мальчика из соседнего двора велосипед красивее и лучше.
Анна взбежала по лестнице на второй этаж и быстро зашагала по длинному коридору. По обе стороны тянулись нескончаемые ряды одинаковых дверей; промежутки между ними были настолько малы, что это волей-неволей наводило на мысль об удручающе малых размерах скрывающихся за ними комнат.
Вяземская остановилась, подождала, когда Северцев ее догонит, и постучала.
— Входи, моя судьба! — раздалось за дверью. В следующую секунду она распахнулась. На пороге стоял высокий подтянутый мужчина в джинсовом костюме с благородной сединой на висках. Увидев Анну, он звучно шлепнул себя по лбу и запрокинул голову. — О, как ты неприглядна! — завершил он декламацию трагическим голосом.
— Привет, Володя! Я тоже рада тебя видеть, — Вяземская подставила щечку для поцелуя.
— Зубриков! — представился режиссер.
— Александр.
Режиссер пожал Северцеву руку и обернулся к Анне.
— Твой?
Вяземская молча кивнула.
— Фактурный тип, — Зубриков не торопился разнять рукопожатия. — Кажется, у меня есть для него небольшая роль…
— Ты опоздал, — осадила Анна. — У него уже есть роль.
Северцев выглядел обескураженным, но всячески старался не подавать виду. Он сел на один из шести стульев, стоявших вдоль правой стены.
Зубриков вернулся за стол и устроился рядом с пышногрудой блондинкой. Он успел как бы ненароком ущипнуть ее за аппетитную коленку, но ни от кого из присутствующих это не укрылось: вызывающе округлые блестящие колени блондинки составляли центр скромной композиции кабинета.
— Ну что ж, девочки! — режиссер потер руки. — Вы уже знакомы. Все друг о друге знаете, поэтому ссориться из-за меня не стоит. Рассказывай, прелесть моя, зачем пожаловала?
Александр явно чувствовал себя неловко. При словах «прелесть моя» он беспокойно заерзал.
Вяземская сразу перешла к делу.
— Володя, ты можешь рассказать что-нибудь об Уржумцеве?
— Костик? — Зубриков состроил кислую мину. — Разве он еще кого-то интересует?
— Меня, например.
— Собираешься устроить культ погибшего кумира?
— Попытайся быть серьезным. Хотя бы ненадолго, — с укором сказала Анна.
— Хорошо, попробую.
Зубриков широко улыбнулся, потом заявил:
— Как актер он был полный ноль. Постоянно ломал кадр.
— Если ты не можешь грамотно выстроить кадр, это еще не значит, что виноват актер, — сварливо сказала блондинка и неторопливо закинула ногу на ногу.
Узкое короткое платье натянулось, угрожая лопнуть. Блондинка некоторое время безуспешно с ним боролась, потом — так же медленно — вернула ногу на пол.
— Если в кадре нет тебя, это еще не значит, что он выстроен неграмотно, — парировал Зубриков. — Моя прелесть! — добавил он и снова ущипнул блондинку.
— Идиот! — ласково прошипела обладательница аппетитных коленок.
— Мэрилин Монро! — тем же тоном ответил режиссер. Они громко поцеловались.
— Так что насчет Уржумцева? — напомнила Анна.
Зубриков и блондинка на время перестали изображать волнистых попугайчиков на ветке. «Мэрилин» достала платок и вытерла с лица режиссера следы алой помады.
— Он постоянно ломал кадр, — косясь на пассию, заявил режиссер. На этот раз блондинка промолчала, и он продолжил: — Маленький актер с большими амбициями. Типичный сын академика. От папы достались деньги. От мамы — мозги, повернутые набекрень. Отличное наследство!
— Константин Уржумцев был сыном академика?
— Ну да! Папа изобрел что-то гениальное… Вроде как метод прямой перегонки свинячьего дерьма в ракетное топливо. Ну, а поскольку ракет у нас хватает, а свиней — еще больше… — Зубриков развел руками, показывая, что комментарии излишни.
— А… мать? — осторожно спросила Вяземская.
— Полоумная особа! — воскликнул режиссер. — Была помешана на исключительности сына. А после того, как супруга-академика законопатили в Кремлевскую стену, окончательно слетела с катушек. «Константин Родионович, Константин Родионович!». Вы бы видели, какие скандалы она устраивала! — Зубриков восхищенно зацокал языком. — Ни один сценарист так не напишет. Шекспир! Вот у кого настоящее чувство драмы!
Анна бросила взгляд на порезанную щеку Северцева.
— С чувством драмы у нее все в порядке… А что произошло с самим Уржумцевым?
— Он вышел из павильона через ворота, — заявила блондинка.
— То есть? — не поняла Вяземская.
Зубриков вздохнул. Было видно, что он не хочет развивать эту тему, но настойчивый интерес Анны требовал ответа.
— Лет шесть назад, — сказал он. — Мы снимали очередную «Подводную лодку в степях Украины». Милая бредятинка, скромный бюджет, «бабло побеждает зло» как основная тема… Натуру уже отсняли, остались интерьеры. Я работал вторым режиссером. Однажды Уржумцев вышел из павильона не через калитку, как положено, а через ворота. А у нас есть такая примета — не ходи через ворота, так только покойников носят. Ну, и…
— Сорвался, — подхватила блондинка. — Говорили, что запил. Но я-то знала — он уже пару лет плотно сидел на игле.
— Костик, Костик… — перебил Зубриков. — Хватились, а парня-то и нет. Пропал. Продюсеры икру мечут — сроки поджимают! А найти его не могут!
— Через месяц появился, — сообщила блондинка. — Серьезный такой, присмиревший… Целеустремленный.
— Начинаем снимать, — вновь вступил режиссер, — а парень играет, как Лоуренс Оливье! Дубль за дублем, один другого лучше! У меня — волосы дыбом! Ни дать, ни взять, второй Янковский! А Уржумцев смеется — новая муза, говорит! Вернула к жизни!
— Она-то его и убила, — мрачно заключила блондинка.
Вяземская и Северцев переглянулись.
— Кто? — спросила Анна.
— Лиза, — не сговариваясь, хором ответили Зубриков и блондинка.
Это было стопроцентным попаданием. Северцев подался вперед. Анна увидела, как его пальцы нервно стиснули сиденье стула.
Зубриков встал и подошел к шкафу, так тесно набитому различным барахлом, что грозил лопнуть, словно толстяк от обжорства. Режиссер открыл дверцу — посыпались неподшитые страницы сценариев, пожелтевшие от времени снимки, сложенные афиши, разорванные матерчатые отражатели для фотосъемки.
Зубриков безошибочно вытащил из груды хлама толстый альбом в обветшавшем дерматиновом переплете и бросил на стол.
— Где-то здесь… — он начал листать с конца и почти сразу наткнулся на то, что искал. — Вот! Странная парочка. Но они друг друга стоили…
— Нам туда, — Анна показала на табличку с надписью «Производственный корпус».
— За вами — куда угодно! — воскликнул Александр.
Кровь, сочившаяся из пореза на щеке, остановилась и запеклась. Северцев с любопытством глазел по сторонам, отчаянно рискуя свернуть себе шею.
Вяземская и Северцев прошли до угла здания, пересекли площадь, уставленную дорогими автомобилями, и оказались перед производственным корпусом.
— Куда мы идем? — спросил Александр.
— К одному моему хорошему знакомому, — уклончиво ответила Вяземская.
— Знакомому? — насторожился Северцев.
— Он — режиссер.
Александр придирчиво осмотрел свое отражение в стекле, одернул потертую куртку, быстрым движением откинул волосы назад. Видимо, он счел принятые меры по улучшению внешнего облика недостаточными. Северцев нахмурился.
— Вращаетесь среди богемы? — угрюмо спросил он.
— Приходится.
Северцев пробурчал что-то неразборчивое и громко засопел — совсем как ребенок, обнаруживший, что у мальчика из соседнего двора велосипед красивее и лучше.
Анна взбежала по лестнице на второй этаж и быстро зашагала по длинному коридору. По обе стороны тянулись нескончаемые ряды одинаковых дверей; промежутки между ними были настолько малы, что это волей-неволей наводило на мысль об удручающе малых размерах скрывающихся за ними комнат.
Вяземская остановилась, подождала, когда Северцев ее догонит, и постучала.
— Входи, моя судьба! — раздалось за дверью. В следующую секунду она распахнулась. На пороге стоял высокий подтянутый мужчина в джинсовом костюме с благородной сединой на висках. Увидев Анну, он звучно шлепнул себя по лбу и запрокинул голову. — О, как ты неприглядна! — завершил он декламацию трагическим голосом.
— Привет, Володя! Я тоже рада тебя видеть, — Вяземская подставила щечку для поцелуя.
— Зубриков! — представился режиссер.
— Александр.
Режиссер пожал Северцеву руку и обернулся к Анне.
— Твой?
Вяземская молча кивнула.
— Фактурный тип, — Зубриков не торопился разнять рукопожатия. — Кажется, у меня есть для него небольшая роль…
— Ты опоздал, — осадила Анна. — У него уже есть роль.
Северцев выглядел обескураженным, но всячески старался не подавать виду. Он сел на один из шести стульев, стоявших вдоль правой стены.
Зубриков вернулся за стол и устроился рядом с пышногрудой блондинкой. Он успел как бы ненароком ущипнуть ее за аппетитную коленку, но ни от кого из присутствующих это не укрылось: вызывающе округлые блестящие колени блондинки составляли центр скромной композиции кабинета.
— Ну что ж, девочки! — режиссер потер руки. — Вы уже знакомы. Все друг о друге знаете, поэтому ссориться из-за меня не стоит. Рассказывай, прелесть моя, зачем пожаловала?
Александр явно чувствовал себя неловко. При словах «прелесть моя» он беспокойно заерзал.
Вяземская сразу перешла к делу.
— Володя, ты можешь рассказать что-нибудь об Уржумцеве?
— Костик? — Зубриков состроил кислую мину. — Разве он еще кого-то интересует?
— Меня, например.
— Собираешься устроить культ погибшего кумира?
— Попытайся быть серьезным. Хотя бы ненадолго, — с укором сказала Анна.
— Хорошо, попробую.
Зубриков широко улыбнулся, потом заявил:
— Как актер он был полный ноль. Постоянно ломал кадр.
— Если ты не можешь грамотно выстроить кадр, это еще не значит, что виноват актер, — сварливо сказала блондинка и неторопливо закинула ногу на ногу.
Узкое короткое платье натянулось, угрожая лопнуть. Блондинка некоторое время безуспешно с ним боролась, потом — так же медленно — вернула ногу на пол.
— Если в кадре нет тебя, это еще не значит, что он выстроен неграмотно, — парировал Зубриков. — Моя прелесть! — добавил он и снова ущипнул блондинку.
— Идиот! — ласково прошипела обладательница аппетитных коленок.
— Мэрилин Монро! — тем же тоном ответил режиссер. Они громко поцеловались.
— Так что насчет Уржумцева? — напомнила Анна.
Зубриков и блондинка на время перестали изображать волнистых попугайчиков на ветке. «Мэрилин» достала платок и вытерла с лица режиссера следы алой помады.
— Он постоянно ломал кадр, — косясь на пассию, заявил режиссер. На этот раз блондинка промолчала, и он продолжил: — Маленький актер с большими амбициями. Типичный сын академика. От папы достались деньги. От мамы — мозги, повернутые набекрень. Отличное наследство!
— Константин Уржумцев был сыном академика?
— Ну да! Папа изобрел что-то гениальное… Вроде как метод прямой перегонки свинячьего дерьма в ракетное топливо. Ну, а поскольку ракет у нас хватает, а свиней — еще больше… — Зубриков развел руками, показывая, что комментарии излишни.
— А… мать? — осторожно спросила Вяземская.
— Полоумная особа! — воскликнул режиссер. — Была помешана на исключительности сына. А после того, как супруга-академика законопатили в Кремлевскую стену, окончательно слетела с катушек. «Константин Родионович, Константин Родионович!». Вы бы видели, какие скандалы она устраивала! — Зубриков восхищенно зацокал языком. — Ни один сценарист так не напишет. Шекспир! Вот у кого настоящее чувство драмы!
Анна бросила взгляд на порезанную щеку Северцева.
— С чувством драмы у нее все в порядке… А что произошло с самим Уржумцевым?
— Он вышел из павильона через ворота, — заявила блондинка.
— То есть? — не поняла Вяземская.
Зубриков вздохнул. Было видно, что он не хочет развивать эту тему, но настойчивый интерес Анны требовал ответа.
— Лет шесть назад, — сказал он. — Мы снимали очередную «Подводную лодку в степях Украины». Милая бредятинка, скромный бюджет, «бабло побеждает зло» как основная тема… Натуру уже отсняли, остались интерьеры. Я работал вторым режиссером. Однажды Уржумцев вышел из павильона не через калитку, как положено, а через ворота. А у нас есть такая примета — не ходи через ворота, так только покойников носят. Ну, и…
— Сорвался, — подхватила блондинка. — Говорили, что запил. Но я-то знала — он уже пару лет плотно сидел на игле.
— Костик, Костик… — перебил Зубриков. — Хватились, а парня-то и нет. Пропал. Продюсеры икру мечут — сроки поджимают! А найти его не могут!
— Через месяц появился, — сообщила блондинка. — Серьезный такой, присмиревший… Целеустремленный.
— Начинаем снимать, — вновь вступил режиссер, — а парень играет, как Лоуренс Оливье! Дубль за дублем, один другого лучше! У меня — волосы дыбом! Ни дать, ни взять, второй Янковский! А Уржумцев смеется — новая муза, говорит! Вернула к жизни!
— Она-то его и убила, — мрачно заключила блондинка.
Вяземская и Северцев переглянулись.
— Кто? — спросила Анна.
— Лиза, — не сговариваясь, хором ответили Зубриков и блондинка.
Это было стопроцентным попаданием. Северцев подался вперед. Анна увидела, как его пальцы нервно стиснули сиденье стула.
Зубриков встал и подошел к шкафу, так тесно набитому различным барахлом, что грозил лопнуть, словно толстяк от обжорства. Режиссер открыл дверцу — посыпались неподшитые страницы сценариев, пожелтевшие от времени снимки, сложенные афиши, разорванные матерчатые отражатели для фотосъемки.
Зубриков безошибочно вытащил из груды хлама толстый альбом в обветшавшем дерматиновом переплете и бросил на стол.
— Где-то здесь… — он начал листать с конца и почти сразу наткнулся на то, что искал. — Вот! Странная парочка. Но они друг друга стоили…