Страница:
На одном снимке, видимо, старом, отретушированном и многократно увеличенном, было лицо Лизы. Тонкие черты, острый нос, зеленые глаза, густое черное каре. На другом — Вяземская, с гладкой прической, волосами, убранными назад. Черное густое каре дорисовано фломастером.
Капитан взял оба портрета и подошел к окну. Теперь, когда он держал их рядом, Рюмин не мог отличить, где Лиза, а где — Вяземская. Сходство было поразительным.
Капитан разжал пальцы. Листы бумаги, кружась, поплыли в воздухе. Но еще до того, как они коснулись грязного пола, Рюмин выскочил из квартиры, в несколько огромных прыжков преодолел два лестничных пролета и запрыгнул в машину.
Одно только слово билось в голове на все лады: короткое, нехорошее, приводившее в отчаяние. «Поздно»!
Взревел мотор. Покрышки вцепились в шероховатости асфальта; колеса провернулись и толкнули машину вперед. Капитан вступил в поединок со временем — самым коварным и безжалостным противником.
Шансов было немного. Но пытаться стоило.
51
52
53
54
55
56
57
Капитан взял оба портрета и подошел к окну. Теперь, когда он держал их рядом, Рюмин не мог отличить, где Лиза, а где — Вяземская. Сходство было поразительным.
Капитан разжал пальцы. Листы бумаги, кружась, поплыли в воздухе. Но еще до того, как они коснулись грязного пола, Рюмин выскочил из квартиры, в несколько огромных прыжков преодолел два лестничных пролета и запрыгнул в машину.
Одно только слово билось в голове на все лады: короткое, нехорошее, приводившее в отчаяние. «Поздно»!
Взревел мотор. Покрышки вцепились в шероховатости асфальта; колеса провернулись и толкнули машину вперед. Капитан вступил в поединок со временем — самым коварным и безжалостным противником.
Шансов было немного. Но пытаться стоило.
51
Северцев отодвинул тяжелый засов, вставил ключ в замочную скважину и трижды повернул.
Анна внимательно следила за Лизой. Пациентка не делала никаких резких движений и внешне оставалась безучастной к происходящему. Она отошла от стекла и села на полку.
Александр открыл дверь и замер на пороге, приглашая Вяземскую последовать его примеру.
«Боже, что я делаю? — подумала Анна. — Зачем? Я нарушаю все существующие инструкции, какие только можно и нельзя!».
Но… Он выглядел таким уверенным. Сильным. Надежным.
И Вяземская решилась. Они вместе вошли в бокс.
— Лиза? — сказал Северцев — глубоким и красивым голосом.
Этот голос проникал в самое сердце, заставлял его учащенно биться. В нем было множество оттенков самых разных чувств и эмоций. Анна вздрогнула и ощутила нечто, похожее на укол ревности.
Но еще больше ее удивил ответ.
— Кирилл… — прошептала узница и закрыла руками лицо.
В следующую секунду она вскочила на ноги и подошла к Северцеву.
— Как долго я тебя ждала…
Анна отказывалась верить. Все это напоминало дурной сон. Возможно, сейчас все закончится — надо только проснуться!
— Я… — попыталась сказать Вяземская. Широкая ладонь Северцева закрыла ей рот.
Правая рука быстро скользнула в карман. Анна увидела шприц, наполненный прозрачной жидкостью. Мнимый Александр повернул голову Вяземской; тонкая игла легко проколола кожу и целиком вошла в шею.
Анна забилась, но Северцев крепко держал ее. Он ввел препарат, и Вяземская ощутила, как по всему телу разливается холодящая слабость. Ноги подкосились, дышать стало труднее.
Лиза подошла к брату, положила руку на мужскую часть тела.
— Ты спал с ней? — грозно спросила она.
— Не сейчас, — ласково ответил Волков. — У нас еще будет время все выяснить. А пока — помоги мне ее раздеть.
— Ты и сам неплохо справлялся! — не унималась Лиза. — Я чувствовала твой запах. От нее просто воняло тобой!
Кирилл нагнулся; две пары жадных губ слились в поцелуе. Он вдруг дернулся. Анна скосила глаза — шея уже отказывалась повиноваться — и увидела, как из прокушенной губы Волкова течет алая струйка. Он блаженно закрыл глаза, медленно облизал кровь.
— Боже, как я скучал! — сказал он. — Ты не представляешь, как мне было плохо без тебя!
Брат и сестра стянули с Анны платье и белье. Туфли, соломенную шляпу и очки. Кирилл держал обнаженную Вяземскую под мышки, а Лиза надевала на нее больничную одежду.
Затем Волков взял Анну на руки, отнес в глубь бокса и положил на полку.
— Это — миорелаксант, — сказал он, склонившись над неподвижной Вяземской. — Ты просто перестанешь дышать. Надеюсь, тебе не будет больно.
Капля крови из его поврежденной губы упала на Анну. Волков достал из кармана платок, осторожно вытер ее лицо.
— Спасибо тебе за все, — прошептал он. — Прощай.***
Ровно через минуту Северцев и женщина в легком летнем платье, соломенной шляпке и солнечных очках, скрывавших пол-лица, миновали проходную.
— Нашли то, что хотели? — спросил охранник.
Вяземская почему-то не отвечала. Более того, она как-то странно напряглась.
— Нашли, — сказал за нее Северцев. — Наконец-то нашли!
Он взял Вяземскую под руку и посадил в такси.
— Мы передумали. Не надо на Братиславскую. Давайте сразу в аэропорт.
Водитель уже перестал обращать внимание на капризы странной парочки.
— В аэропорт, так в аэропорт!
Машина, мягко урча мотором, тронулась с места.
Анна внимательно следила за Лизой. Пациентка не делала никаких резких движений и внешне оставалась безучастной к происходящему. Она отошла от стекла и села на полку.
Александр открыл дверь и замер на пороге, приглашая Вяземскую последовать его примеру.
«Боже, что я делаю? — подумала Анна. — Зачем? Я нарушаю все существующие инструкции, какие только можно и нельзя!».
Но… Он выглядел таким уверенным. Сильным. Надежным.
И Вяземская решилась. Они вместе вошли в бокс.
— Лиза? — сказал Северцев — глубоким и красивым голосом.
Этот голос проникал в самое сердце, заставлял его учащенно биться. В нем было множество оттенков самых разных чувств и эмоций. Анна вздрогнула и ощутила нечто, похожее на укол ревности.
Но еще больше ее удивил ответ.
— Кирилл… — прошептала узница и закрыла руками лицо.
В следующую секунду она вскочила на ноги и подошла к Северцеву.
— Как долго я тебя ждала…
Анна отказывалась верить. Все это напоминало дурной сон. Возможно, сейчас все закончится — надо только проснуться!
— Я… — попыталась сказать Вяземская. Широкая ладонь Северцева закрыла ей рот.
Правая рука быстро скользнула в карман. Анна увидела шприц, наполненный прозрачной жидкостью. Мнимый Александр повернул голову Вяземской; тонкая игла легко проколола кожу и целиком вошла в шею.
Анна забилась, но Северцев крепко держал ее. Он ввел препарат, и Вяземская ощутила, как по всему телу разливается холодящая слабость. Ноги подкосились, дышать стало труднее.
Лиза подошла к брату, положила руку на мужскую часть тела.
— Ты спал с ней? — грозно спросила она.
— Не сейчас, — ласково ответил Волков. — У нас еще будет время все выяснить. А пока — помоги мне ее раздеть.
— Ты и сам неплохо справлялся! — не унималась Лиза. — Я чувствовала твой запах. От нее просто воняло тобой!
Кирилл нагнулся; две пары жадных губ слились в поцелуе. Он вдруг дернулся. Анна скосила глаза — шея уже отказывалась повиноваться — и увидела, как из прокушенной губы Волкова течет алая струйка. Он блаженно закрыл глаза, медленно облизал кровь.
— Боже, как я скучал! — сказал он. — Ты не представляешь, как мне было плохо без тебя!
Брат и сестра стянули с Анны платье и белье. Туфли, соломенную шляпу и очки. Кирилл держал обнаженную Вяземскую под мышки, а Лиза надевала на нее больничную одежду.
Затем Волков взял Анну на руки, отнес в глубь бокса и положил на полку.
— Это — миорелаксант, — сказал он, склонившись над неподвижной Вяземской. — Ты просто перестанешь дышать. Надеюсь, тебе не будет больно.
Капля крови из его поврежденной губы упала на Анну. Волков достал из кармана платок, осторожно вытер ее лицо.
— Спасибо тебе за все, — прошептал он. — Прощай.***
Ровно через минуту Северцев и женщина в легком летнем платье, соломенной шляпке и солнечных очках, скрывавших пол-лица, миновали проходную.
— Нашли то, что хотели? — спросил охранник.
Вяземская почему-то не отвечала. Более того, она как-то странно напряглась.
— Нашли, — сказал за нее Северцев. — Наконец-то нашли!
Он взял Вяземскую под руку и посадил в такси.
— Мы передумали. Не надо на Братиславскую. Давайте сразу в аэропорт.
Водитель уже перестал обращать внимание на капризы странной парочки.
— В аэропорт, так в аэропорт!
Машина, мягко урча мотором, тронулась с места.
52
«Восьмерка» со свистом рассекала сгустившийся воздух. Соседние автомобили двигались слишком медленно, словно бы нехотя. Картинка, видимая через лобовое стекло, стремительно неслась навстречу Рюмину. Капитан короткими точными движениями руля укладывал машину на нужную траекторию и продолжал давить на газ, пришпоривая табун в семьдесят пять верных лошадей, скрытых под капотом.
Рюмин балансировал на тонкой грани предельно допустимого риска. При повороте с Люблинской улицы на Волгоградский проспект машину сильно занесло; капитан утопил акселератор и впритирку прошел между автобусом и оранжевым мусоровозом.
Менее чем через минуту Рюмин взлетел на мост и промчался над Третьим транспортным кольцом. Еще через две он въезжал на Таганскую площадь.
«Восьмерка» вспарывала асфальтовое полотно. Колеса накручивали сотни метров, но неумолимое время и не думало замедлять свой гибельный бег. Секунды сыпались, как песок сквозь пальцы. Еще немного — и горсть опустеет.
И, самое главное, капитан не знал, что с Анной. Быть может, все это — уже зря? Внезапно Рюмина охватила паника — настолько сильная, что захотелось немедленно съехать на обочину и остановиться.
Это было новое, практически незнакомое капитану чувство — рвущее, холодное, обездвиживающее. Все тело пронизала мелкая щекочущая дрожь, ноги сделались ватными, на лбу выступила испарина.
Хотелось плакать и размазывать слезы по лицу; зарыться в колени и ощутить прикосновение нежной женской руки; спрятаться под одеялом и забыть обо всем, что творится на белом свете.
Секундная слабость прошла так же быстро, как и появилась: капитан вспомнил Анну, выходящую из подъезда. Это было совсем недавно, всего час назад. Вспомнил ее растерянную походку, нечаянный испуг, свое нелепое отражение в зеркальных стеклах очков… Пальцы крепко стиснули руль. — Нет! — заорал Рюмин — Не отдам!
Перед глазами все поплыло; капитан зажмурился, смахивая непрошеные слезы. И сразу стало легче.
«Восьмерка» вылетела из тоннеля, проложенного под Ленинским проспектом. Впереди вставали ажурные конструкции Крымского моста.
Рюмин балансировал на тонкой грани предельно допустимого риска. При повороте с Люблинской улицы на Волгоградский проспект машину сильно занесло; капитан утопил акселератор и впритирку прошел между автобусом и оранжевым мусоровозом.
Менее чем через минуту Рюмин взлетел на мост и промчался над Третьим транспортным кольцом. Еще через две он въезжал на Таганскую площадь.
«Восьмерка» вспарывала асфальтовое полотно. Колеса накручивали сотни метров, но неумолимое время и не думало замедлять свой гибельный бег. Секунды сыпались, как песок сквозь пальцы. Еще немного — и горсть опустеет.
И, самое главное, капитан не знал, что с Анной. Быть может, все это — уже зря? Внезапно Рюмина охватила паника — настолько сильная, что захотелось немедленно съехать на обочину и остановиться.
Это было новое, практически незнакомое капитану чувство — рвущее, холодное, обездвиживающее. Все тело пронизала мелкая щекочущая дрожь, ноги сделались ватными, на лбу выступила испарина.
Хотелось плакать и размазывать слезы по лицу; зарыться в колени и ощутить прикосновение нежной женской руки; спрятаться под одеялом и забыть обо всем, что творится на белом свете.
Секундная слабость прошла так же быстро, как и появилась: капитан вспомнил Анну, выходящую из подъезда. Это было совсем недавно, всего час назад. Вспомнил ее растерянную походку, нечаянный испуг, свое нелепое отражение в зеркальных стеклах очков… Пальцы крепко стиснули руль. — Нет! — заорал Рюмин — Не отдам!
Перед глазами все поплыло; капитан зажмурился, смахивая непрошеные слезы. И сразу стало легче.
«Восьмерка» вылетела из тоннеля, проложенного под Ленинским проспектом. Впереди вставали ажурные конструкции Крымского моста.
53
Холод… Вяземская ни за что бы не подумала, что на минус первом этаже может быть так холодно. Тело покрылось ледяной коркой; она не давала ни двигаться, ни дышать.
Анна пробовала пошевелить пальцами ног. Наверное, у нее даже получилось, но она этого не видела: непослушные мышцы не могли приподнять голову.
Нужно было взять ее обеими руками и насильно оторвать от полки, вот только… Руки тоже не двигались. Они застыли.
Вяземская неподвижно лежала на спине. Широко открытые глаза смотрели в серый, покрытый паутиной и плесенью, потолок третьего бокса.
Дыхание замедлялось с каждой минутой. Мышцы отказывались повиноваться даже инстинкту самосохранения. Мозг кричал о недостатке кислорода, сердце исправно билось, но воздух не поступал в легкие.
Миорелаксант сделал свое дело: такая простая вещь, как дыхание, стала для Анны недоступной роскошью. Она тонула — хотя вокруг не было воды. Она тонула в тоскливой черной пустоте.
Лампочка под потолком, и без того не слишком яркая, теперь, казалось, светила вполнакала. В ушах послышался далекий гул; затем он сменился нарастающим стуком.
Маленькие жестокие молотобойцы терзали виски, настойчиво пытаясь выбраться наружу. Голова раскалывалась от невиданной боли. Череп грозил вот-вот лопнуть и разлететься на куски. Александр оказался неправ. Он обманул. Хотя, наверное, сделал это не нарочно. Просто не знал, как это бывает…
Боль внезапно прошла. И все прошло: Вяземская запомнила последнее ощущение — она упала, и густые черные волны сомкнулись над ее лицом. Чей-то тихий голос позвал: «Анна!», и наступила тишина…
Анна пробовала пошевелить пальцами ног. Наверное, у нее даже получилось, но она этого не видела: непослушные мышцы не могли приподнять голову.
Нужно было взять ее обеими руками и насильно оторвать от полки, вот только… Руки тоже не двигались. Они застыли.
Вяземская неподвижно лежала на спине. Широко открытые глаза смотрели в серый, покрытый паутиной и плесенью, потолок третьего бокса.
Дыхание замедлялось с каждой минутой. Мышцы отказывались повиноваться даже инстинкту самосохранения. Мозг кричал о недостатке кислорода, сердце исправно билось, но воздух не поступал в легкие.
Миорелаксант сделал свое дело: такая простая вещь, как дыхание, стала для Анны недоступной роскошью. Она тонула — хотя вокруг не было воды. Она тонула в тоскливой черной пустоте.
Лампочка под потолком, и без того не слишком яркая, теперь, казалось, светила вполнакала. В ушах послышался далекий гул; затем он сменился нарастающим стуком.
Маленькие жестокие молотобойцы терзали виски, настойчиво пытаясь выбраться наружу. Голова раскалывалась от невиданной боли. Череп грозил вот-вот лопнуть и разлететься на куски. Александр оказался неправ. Он обманул. Хотя, наверное, сделал это не нарочно. Просто не знал, как это бывает…
Боль внезапно прошла. И все прошло: Вяземская запомнила последнее ощущение — она упала, и густые черные волны сомкнулись над ее лицом. Чей-то тихий голос позвал: «Анна!», и наступила тишина…
54
«Восьмерка» затормозила на стоянке перед воротами института. Рюмин выскочил из машины и бросился к проходной.
— Вяземская… Анна Сергеевна… Она приезжала сюда?
— Она только что уехала, — степенно ответил охранник. — С молодым человеком, — многозначительно добавил он.
Капитан перепрыгнул турникет и ринулся в «дежурку».
— Ключи! — воскликнул он. — Где ключи от боксового отделения в пятом корпусе?
Охранник опешил. Когда он устраивался на работу, начальник охраны утверждал, что обязанности несложные. Главное — не допустить побега из стен института. Но сейчас складывалась прямо противоположная ситуация. Перед ним был типичный безумец — глаза навыкате, короткие волосы стоят дыбом, язык заплетается… Натуральный маньяк, которому вздумалось вернуться в родную обитель!
Охранник повернулся боком, пряча висевшую на поясе связку универсальных ключей. Рука между тем потянулась к электрошокеру.
Рюмин опередил его: коротким несильным ударом выбил шокер и сорвал с ремня связку.
Охранник замер, переводя взгляд с психа на круглую красную кнопку, укрепленную на стене. Капитан понял, о чем он думает.
— Это — «тревога»? — спросил он.
Охранник утвердительно кивнул.
— Чего же ты ждешь? — Рюмин нажал красный кругляш и под вой сирены побежал к пятому корпусу.***
Капитан ворвался в третий бокс и на мгновение застыл в нерешительности. Перед ним лежала женщина в больничной одежде, но в полутьме Рюмин не мог разобрать, кто это. Анна? Или все-таки — Лиза?
В любом случае она нуждалась в немедленной помощи. Губы посинели, тело было холодным, несчастная ничего не видела и не слышала. Она далее не дышала.
Рюмин знал, что сделает это, кто бы перед ним ни находился. Но прежде он должен был убедиться, что не ошибся; что это — не Лиза и она не вцепится ему в лицо, когда очнется. Капитан расстегнул на груди женщины больничную пижаму. Кожа была чистой — никаких царапин, никаких старых рубцов. Анна!
Рюмин взял ее на руки, положил на пол. Стащил с себя кожаный френч, свернул в узел и засунул Вяземской под плечи. Затем зажал ей нос, глубоко вдохнул и припал к посиневшим губам.
Он действовал, как учили: четыре ритмичных нажатия на грудину, потом — вдох. Четыре толчка — вдох! Еще четыре…
Тело Вяземской было мягким и податливым: оно походило на холодное тесто. Руки и ноги безвольно дергались, когда Рюмин совершал толчки. Капитан ловил хотя бы искру в ее широко раскрытых глазах, но все зря. Они по-прежнему оставались безжизненными и пустыми.
Со стороны лестницы раздался грохот тяжелых форменных ботинок. Рюмин, не оборачиваясь, крикнул:
— Врача! Скорее!
Судя по звуку, ботинки потоптались на месте, развернулись и побежали в обратном направлении.
Капитан продолжал оказывать первую помощь. На лбу выступили крупные капли пота. Они срывались и падали на грудь Анны. О, эта грудь! Небольшая, круглая, безупречной формы. В другое время Рюмин наверняка не смог бы отвести от нее восхищенных глаз, но не это его сейчас заботило. Грудь Вяземской была холодна, как камень, и она совершенно не хотела вздыматься, заполнять воздухом опавшие легкие.
Ничего! Капитан будет дышать за нее; он не остановится, пока не погибнет последняя надежда, и даже тогда он не поверит, что все кончено.
Рюмин делал большие вдохи и на выдохе стремился отдать все, до последней капли, до последнего кубика кислорода. У него закружилась голова. Горячий пот заливал лицо.
Внезапно ему показалось, что губы Анны стали чуть теплее. Они слабо шевельнулись, словно она хотела ответить на его поцелуй. «Показалось», — решил капитан и удвоил усилия.
Четыре толчка — вдох! Четыре толчка — вдох!
Весь окружающий мир пульсировал в этом четком однообразном ритме. Планеты и созвездия, туманности и галактики, — все вдруг остановилось и замерло, потому что где-то там, на Земле, один человек не хотел отпускать от себя другого человека, отдавал свой воздух и жалел, что может отдать так мало; рычал от ярости и цепенел от страха; растерял все шансы, как мелочь из прохудившихся карманов, но, несмотря ни на что, продолжал пытаться!
— Анна! — закричал Рюмин, надеясь, что его услышат.
Хоть кто-нибудь, там, наверху…
— Вяземская… Анна Сергеевна… Она приезжала сюда?
— Она только что уехала, — степенно ответил охранник. — С молодым человеком, — многозначительно добавил он.
Капитан перепрыгнул турникет и ринулся в «дежурку».
— Ключи! — воскликнул он. — Где ключи от боксового отделения в пятом корпусе?
Охранник опешил. Когда он устраивался на работу, начальник охраны утверждал, что обязанности несложные. Главное — не допустить побега из стен института. Но сейчас складывалась прямо противоположная ситуация. Перед ним был типичный безумец — глаза навыкате, короткие волосы стоят дыбом, язык заплетается… Натуральный маньяк, которому вздумалось вернуться в родную обитель!
Охранник повернулся боком, пряча висевшую на поясе связку универсальных ключей. Рука между тем потянулась к электрошокеру.
Рюмин опередил его: коротким несильным ударом выбил шокер и сорвал с ремня связку.
Охранник замер, переводя взгляд с психа на круглую красную кнопку, укрепленную на стене. Капитан понял, о чем он думает.
— Это — «тревога»? — спросил он.
Охранник утвердительно кивнул.
— Чего же ты ждешь? — Рюмин нажал красный кругляш и под вой сирены побежал к пятому корпусу.***
Капитан ворвался в третий бокс и на мгновение застыл в нерешительности. Перед ним лежала женщина в больничной одежде, но в полутьме Рюмин не мог разобрать, кто это. Анна? Или все-таки — Лиза?
В любом случае она нуждалась в немедленной помощи. Губы посинели, тело было холодным, несчастная ничего не видела и не слышала. Она далее не дышала.
Рюмин знал, что сделает это, кто бы перед ним ни находился. Но прежде он должен был убедиться, что не ошибся; что это — не Лиза и она не вцепится ему в лицо, когда очнется. Капитан расстегнул на груди женщины больничную пижаму. Кожа была чистой — никаких царапин, никаких старых рубцов. Анна!
Рюмин взял ее на руки, положил на пол. Стащил с себя кожаный френч, свернул в узел и засунул Вяземской под плечи. Затем зажал ей нос, глубоко вдохнул и припал к посиневшим губам.
Он действовал, как учили: четыре ритмичных нажатия на грудину, потом — вдох. Четыре толчка — вдох! Еще четыре…
Тело Вяземской было мягким и податливым: оно походило на холодное тесто. Руки и ноги безвольно дергались, когда Рюмин совершал толчки. Капитан ловил хотя бы искру в ее широко раскрытых глазах, но все зря. Они по-прежнему оставались безжизненными и пустыми.
Со стороны лестницы раздался грохот тяжелых форменных ботинок. Рюмин, не оборачиваясь, крикнул:
— Врача! Скорее!
Судя по звуку, ботинки потоптались на месте, развернулись и побежали в обратном направлении.
Капитан продолжал оказывать первую помощь. На лбу выступили крупные капли пота. Они срывались и падали на грудь Анны. О, эта грудь! Небольшая, круглая, безупречной формы. В другое время Рюмин наверняка не смог бы отвести от нее восхищенных глаз, но не это его сейчас заботило. Грудь Вяземской была холодна, как камень, и она совершенно не хотела вздыматься, заполнять воздухом опавшие легкие.
Ничего! Капитан будет дышать за нее; он не остановится, пока не погибнет последняя надежда, и даже тогда он не поверит, что все кончено.
Рюмин делал большие вдохи и на выдохе стремился отдать все, до последней капли, до последнего кубика кислорода. У него закружилась голова. Горячий пот заливал лицо.
Внезапно ему показалось, что губы Анны стали чуть теплее. Они слабо шевельнулись, словно она хотела ответить на его поцелуй. «Показалось», — решил капитан и удвоил усилия.
Четыре толчка — вдох! Четыре толчка — вдох!
Весь окружающий мир пульсировал в этом четком однообразном ритме. Планеты и созвездия, туманности и галактики, — все вдруг остановилось и замерло, потому что где-то там, на Земле, один человек не хотел отпускать от себя другого человека, отдавал свой воздух и жалел, что может отдать так мало; рычал от ярости и цепенел от страха; растерял все шансы, как мелочь из прохудившихся карманов, но, несмотря ни на что, продолжал пытаться!
— Анна! — закричал Рюмин, надеясь, что его услышат.
Хоть кто-нибудь, там, наверху…
55
Волны расступились, и Анна вынырнула из мрака. Перед глазами забрезжил неясный свет — такой тихий и ласковый.
Она услышала, как кто-то назвал ее по имени, и сразу же узнала голос. Ну конечно, это он!
Она уснула… Точнее, до сих пор еще спит, но пробуждение близко. Оно вот-вот наступит, и Анна снова увидит его зеленые, немного насмешливые глаза…
Боль… Чудовищная боль в висках. Злобные молотобойцы опять принялись за свое страшное дело. Ну почему они никак не успокоятся? Они… Хотят ее убить?! Нет! Этого не может быть! Кому и зачем понадобилась ее смерть?
— Зачем вы хотите меня убить? — всхлипнула Анна. — В чем я виновата перед вами? Почему?
Никто не отвечал, но… Удары острых молоточков стали реже и слабее. Разбойники устыдились собственной жестокой лихости; они утихомирились и сложили оружие.
Анна почувствовала теплое прикосновение мягких губ, и еще — покалывание жесткой щетины. «Не успел побриться с утра, — мелькнула мысль. — Ничего, день только начинается, и потом…».
Что-то было не так. Щетина пахла табаком, и губы насильно впивались в ее рот, поражали грубой настойчивостью и силой.
— Саша! — позвала она.
Он услышит и придет, вырвет ее из мерзких объятий. А она? Что же она? Почему не пытается даже пошевелиться?
Анна дернула рукой. Рука была слабой, точно ветвь, согнувшаяся под тяжестью снега, но она двигалась! Она повиновалась!
Анна собралась с силами, подтянула колени к животу, руки — к груди и оттолкнула навалившегося на нее насильника. И в этот момент порция чистого, не испорченного чужим дыханием воздуха ворвалась в ее грудь.***
Вяземская пришла в себя; она оттолкнула капитана и села на бетонном полу. Анна тяжело дышала; руки и ноги были словно чужими; они будто получали приказы не напрямую от мозга, а — через какого-то глумливого посредника.
Анна подняла глаза, ожидая увидеть его, но… Конечно же, это бы не он, а всего лишь Рюмин. Потный, запыхавшийся, с бегающими глазами и вдобавок небритый Рюмин.
— Господи! — Анна взглянула на свою обнаженную грудь и поспешно запахнула больничную куртку. — Что вы здесь делаете?
Капитан молча пожал плечами.
Вяземская вспомнила прикосновение его губ; она брезгливо скривилась, вытерла рот рукавом и обвела взглядом убогую обстановку третьего бокса.
— Что я здесь делаю? — спросила она. — Я же собиралась… — Анна осеклась и быстро поправилась. — Мы собирались лететь…
— Вспомните, куда, Анна Сергеевна, — сказал Рюмин.
— Куда? На море… В Турцию… В Анталию… — она обхватила колени, положила на них голову… и разрыдалась.
Перед глазами вдруг возник Александр со шприцем в руке. Это воспоминание было ярким и острым, как игла, вонзившаяся в шею. Не будет ничего: ни моря, ни Турции, ни солнечной Анталии! Мир треснул и раскололся на две части: «до» и «после». И эта, вторая часть, она была такой маленькой… Такой пустой и бессмысленной… Неуютной и необжитой…
Рюмин взял ее за руку.
— Какой аэропорт, Анна Сергеевна?
— Не трогайте меня! — закричала Анна сквозь слезы.
Прибежал врач в белом халате; дежурный по корпусу, ее коллега с третьего этажа. Он помог Вяземской подняться и, бережно поддерживая под руки, повел к выходу из боксового отделения.
— Какой аэропорт? — голос Рюмина доносился откуда-то из-за ее спины.
Он был отвратительным: хриплым и надтреснутым. Ничего более отвратительного Анна в своей жизни не слышала.
— Какой аэропорт?
— Да отвяжитесь вы от меня! — сорвалась Анна. — Домодедово! Домодедово! Довольны?! А теперь — убирайтесь! Убирайтесь немедленно!
— Спасибо… — вымолвил капитан и обратился к врачу. — С ней все в порядке?
— У нее шок, — ответил доктор. — Не волнуйтесь, это пройдет. Я прослежу.
Рюмин кивнул и направился к выходу. Предстоял последний раунд. И от того, кто в нем победит, зависел исход всего поединка.
Она услышала, как кто-то назвал ее по имени, и сразу же узнала голос. Ну конечно, это он!
Она уснула… Точнее, до сих пор еще спит, но пробуждение близко. Оно вот-вот наступит, и Анна снова увидит его зеленые, немного насмешливые глаза…
Боль… Чудовищная боль в висках. Злобные молотобойцы опять принялись за свое страшное дело. Ну почему они никак не успокоятся? Они… Хотят ее убить?! Нет! Этого не может быть! Кому и зачем понадобилась ее смерть?
— Зачем вы хотите меня убить? — всхлипнула Анна. — В чем я виновата перед вами? Почему?
Никто не отвечал, но… Удары острых молоточков стали реже и слабее. Разбойники устыдились собственной жестокой лихости; они утихомирились и сложили оружие.
Анна почувствовала теплое прикосновение мягких губ, и еще — покалывание жесткой щетины. «Не успел побриться с утра, — мелькнула мысль. — Ничего, день только начинается, и потом…».
Что-то было не так. Щетина пахла табаком, и губы насильно впивались в ее рот, поражали грубой настойчивостью и силой.
— Саша! — позвала она.
Он услышит и придет, вырвет ее из мерзких объятий. А она? Что же она? Почему не пытается даже пошевелиться?
Анна дернула рукой. Рука была слабой, точно ветвь, согнувшаяся под тяжестью снега, но она двигалась! Она повиновалась!
Анна собралась с силами, подтянула колени к животу, руки — к груди и оттолкнула навалившегося на нее насильника. И в этот момент порция чистого, не испорченного чужим дыханием воздуха ворвалась в ее грудь.***
Вяземская пришла в себя; она оттолкнула капитана и села на бетонном полу. Анна тяжело дышала; руки и ноги были словно чужими; они будто получали приказы не напрямую от мозга, а — через какого-то глумливого посредника.
Анна подняла глаза, ожидая увидеть его, но… Конечно же, это бы не он, а всего лишь Рюмин. Потный, запыхавшийся, с бегающими глазами и вдобавок небритый Рюмин.
— Господи! — Анна взглянула на свою обнаженную грудь и поспешно запахнула больничную куртку. — Что вы здесь делаете?
Капитан молча пожал плечами.
Вяземская вспомнила прикосновение его губ; она брезгливо скривилась, вытерла рот рукавом и обвела взглядом убогую обстановку третьего бокса.
— Что я здесь делаю? — спросила она. — Я же собиралась… — Анна осеклась и быстро поправилась. — Мы собирались лететь…
— Вспомните, куда, Анна Сергеевна, — сказал Рюмин.
— Куда? На море… В Турцию… В Анталию… — она обхватила колени, положила на них голову… и разрыдалась.
Перед глазами вдруг возник Александр со шприцем в руке. Это воспоминание было ярким и острым, как игла, вонзившаяся в шею. Не будет ничего: ни моря, ни Турции, ни солнечной Анталии! Мир треснул и раскололся на две части: «до» и «после». И эта, вторая часть, она была такой маленькой… Такой пустой и бессмысленной… Неуютной и необжитой…
Рюмин взял ее за руку.
— Какой аэропорт, Анна Сергеевна?
— Не трогайте меня! — закричала Анна сквозь слезы.
Прибежал врач в белом халате; дежурный по корпусу, ее коллега с третьего этажа. Он помог Вяземской подняться и, бережно поддерживая под руки, повел к выходу из боксового отделения.
— Какой аэропорт? — голос Рюмина доносился откуда-то из-за ее спины.
Он был отвратительным: хриплым и надтреснутым. Ничего более отвратительного Анна в своей жизни не слышала.
— Какой аэропорт?
— Да отвяжитесь вы от меня! — сорвалась Анна. — Домодедово! Домодедово! Довольны?! А теперь — убирайтесь! Убирайтесь немедленно!
— Спасибо… — вымолвил капитан и обратился к врачу. — С ней все в порядке?
— У нее шок, — ответил доктор. — Не волнуйтесь, это пройдет. Я прослежу.
Рюмин кивнул и направился к выходу. Предстоял последний раунд. И от того, кто в нем победит, зависел исход всего поединка.
56
— Внимание! Пассажиров, вылетающих рейсом Москва — Анталия, просим пройти на регистрацию! Attention, please…
Рюмин вошел в здание домодедовского аэропорта, посмотрел на табло. На нем значилось: «Анталия» и время вылета- 11:50. Неужели он опоздал? Самолет наверняка уже выруливает на взлетную полосу. Но почему тогда объявляют о регистрации? Нет, должно быть, это не тот рейс.
Зеленые цифры на табло быстро менялись. Несколько секунд — и появилась новая строка. «Аэропорт назначения» — Анталия, время вылета — 13:10. Регистрацию объявили у стойки №2.
Капитан приблизился к стеклу и посмотрел на свое отражение. Пригладил взъерошенные волосы, застегнул на все пуговицы и одернул френч. Теперь он готов. Ко всему.***
У стойки №2 змеилась многоголосая очередь. Люди стояли группами по несколько человек и о чем-то переговаривались. С разных сторон слышались советы и наставления, раздавались смех, выкрики, шутки, звучное хлопанье ладоней по спине.
Одна парочка держалась особняком. Она — хрупкая, стройная, с черными прямыми волосами, в широкополой шляпе и солнечных очках; он — напротив, высокий, мощный, темно-каштановой масти.
Они стояли, взявшись за руки, и молча смотрели друг другу в глаза. То ли им нечего было сказать, то ли — наоборот: хотелось сказать слишком много и слов не хватало.
Рюмин остановился невдалеке, отрезая пути к отступлению, — вправо и влево.
— Волков! — негромко окликнул капитан. — Я — за тобой!
Никто из пассажиров, стоявших в очереди на регистрацию, не обратил на это никакого внимания. Только двое вздрогнули и обернулись.
Рюмин стоял, не говоря ни слова: ноги чуть шире плеч, руки заложены за спину, спокойный и внимательный взгляд исподлобья.
Волков пожал Лизе пальцы и отпустил. Ее рука безвольно упала и повисла вдоль туловища. Преступник окинул взглядом толпу и сделал три шага в сторону. Рюмин — за ним, все прочие остались стоять на месте. Тогда убийца улыбнулся.
— Вы — один, капитан?
— Не имеет значения.
— Предсказуемость — ваш главный недостаток.
— У меня много других достоинств.
— Смело! Но глупо. Интересно, а что вы будете делать сейчас?
Волков бросил на Лизу последний взгляд и вдруг — быстро пошел прочь. Рюмин оглянулся — женщина направилась в противоположную сторону.
Капитан уже сделал свой выбор — он двинулся следом за Волковым.
Рюмин вошел в здание домодедовского аэропорта, посмотрел на табло. На нем значилось: «Анталия» и время вылета- 11:50. Неужели он опоздал? Самолет наверняка уже выруливает на взлетную полосу. Но почему тогда объявляют о регистрации? Нет, должно быть, это не тот рейс.
Зеленые цифры на табло быстро менялись. Несколько секунд — и появилась новая строка. «Аэропорт назначения» — Анталия, время вылета — 13:10. Регистрацию объявили у стойки №2.
Капитан приблизился к стеклу и посмотрел на свое отражение. Пригладил взъерошенные волосы, застегнул на все пуговицы и одернул френч. Теперь он готов. Ко всему.***
У стойки №2 змеилась многоголосая очередь. Люди стояли группами по несколько человек и о чем-то переговаривались. С разных сторон слышались советы и наставления, раздавались смех, выкрики, шутки, звучное хлопанье ладоней по спине.
Одна парочка держалась особняком. Она — хрупкая, стройная, с черными прямыми волосами, в широкополой шляпе и солнечных очках; он — напротив, высокий, мощный, темно-каштановой масти.
Они стояли, взявшись за руки, и молча смотрели друг другу в глаза. То ли им нечего было сказать, то ли — наоборот: хотелось сказать слишком много и слов не хватало.
Рюмин остановился невдалеке, отрезая пути к отступлению, — вправо и влево.
— Волков! — негромко окликнул капитан. — Я — за тобой!
Никто из пассажиров, стоявших в очереди на регистрацию, не обратил на это никакого внимания. Только двое вздрогнули и обернулись.
Рюмин стоял, не говоря ни слова: ноги чуть шире плеч, руки заложены за спину, спокойный и внимательный взгляд исподлобья.
Волков пожал Лизе пальцы и отпустил. Ее рука безвольно упала и повисла вдоль туловища. Преступник окинул взглядом толпу и сделал три шага в сторону. Рюмин — за ним, все прочие остались стоять на месте. Тогда убийца улыбнулся.
— Вы — один, капитан?
— Не имеет значения.
— Предсказуемость — ваш главный недостаток.
— У меня много других достоинств.
— Смело! Но глупо. Интересно, а что вы будете делать сейчас?
Волков бросил на Лизу последний взгляд и вдруг — быстро пошел прочь. Рюмин оглянулся — женщина направилась в противоположную сторону.
Капитан уже сделал свой выбор — он двинулся следом за Волковым.
57
Кирилл широко шагал по огромному залу аэропорта, и теперь Рюмин понимал, что означали слова Рудакова. У Волкова действительно была запоминающаяся походка — расслабленная и уверенная. Время от времени он оборачивался и смотрел на Рюмина. Капитан не выпускал его из виду ни на секунду.
У него не было оружия. Но преступник тоже безоружен — едва ли он надеялся пронести что-то через металлодетектор. Это до известной степени уравнивало шансы.
Волков свернул на лестницу, ведущую на второй этаж, капитан — за ним. Рюмин видел улыбку, игравшую на лице убийцы. «Ничего, это скоро пройдет».
Волков поднялся на последнюю ступеньку и бросился бежать. Капитан, отталкиваясь рукой от перил, преодолел два длинных пролета и увидел спину преступника, поворачивающего за угол. Рюмин помчался за ним, стуча каблуками по мраморным плитам. Гулкое эхо металось под высоким сводом зала.
За углом оказалась дверь, на ней — надпись: «Вход только для персонала».
Капитан осторожно толкнул; дверь оказалась не заперта; она вела в длинный узкий коридор. На левой стене был пожарный щит, выкрашенный в красный цвет; на нем не хватало топора. Рюмин колебался, но лишь одно короткое мгновение. Он разбежался и прыгнул.
Капитан сгруппировался еще в полете; встретил пол открытой ладонью, перешел на плечо и, сделав быстрый кувырок, молниеносно вскочил на ноги.
Позади раздался оглушительный треск; лезвие топора насквозь пробило дерево — как раз в том месте, где должна была находиться голова капитана.
Волков пытался вытащить застрявший топор, но Рюмин не дал ему на это времени. Он подскочил к убийце и провел длинный, размашистый хук в подбородок.
Против его ожидания удар не достиг цели: Волков очень ловко — «профессионально», — отметил про себя капитан — увернулся и кинулся бежать. Рюмин больше не торопился. Теперь он понимал, куда ведет этот коридор, и сумел разгадать замысел преступника.
Капитан перешел на шаг. Противник моложе и крепче, нужно беречь силы.
Впереди послышался топот ног по железным ступенькам. Капитан прошел коридор до конца и оказался перед узкой лестницей, уходившей круто вверх. На крышу.***
Рюмин в любой момент ожидал нападения, но, оказалось, напрасно. Теплый свет сентябрьского дня лился через открытый дверной проем. Капитан увидел Волкова, стоявшего метрах в пятидесяти, у самого края.
Он стоял, задрав голову, и щурился от ярких солнечных лучей.
Рюмин ступил на крышу, отдышался и медленно пошел к убийце.
— Отличный денек, капитан! — воскликнул Волков. — Видите во-о-он тот самолет? На нем мы улетим.
— Сначала тебе надо спуститься, — возразил Рюмин.
Волков изучающе посмотрел на него.
— Что вы хотите, капитан? Может, предложить вам денег?
Рюмин покачал головой.
— Не расстраивай меня. Иди до конца. Ты же знаешь, нашу проблему деньги не решат.
Волков рассмеялся.
— Это я так… Пошутил. Видел в каком-то фильме.
Рюмин, уворачиваясь от многочисленных стальных растяжек и проводов, приближался к убийце.
— Говорят, вы неплохо боксируете, — издевался Волков. — Жаль, не довелось посмотреть. Но должен предупредить — я тоже не плох.
Рюмин кивнул.
— Я это уже понял. Ты хорошо координирован, быстро передвигаешься. Реакция — на уровне. Я это учту.
Он вышел на открытое пространство и стал напротив Волкова. Улыбка медленно исчезла с лица убийцы.
— Ты смешон, Рюмин, — сказал он. — Посмотри на себя! Ты не вызываешь ничего кроме жалости. В сорок лет глупо изображать из себя стойкого оловянного солдатика.
— Я не изображаю, — сказал капитан. — Я так живу.
— Ты любуешься собой, — продолжал Волков. — Мнишь себя героем. А на самом деле ты давно проиграл. А я — победил.
— Вот как? Я что-то не заметил.
— Цель достигнута! А какими средствами? Разве это имеет значение? Каждый получил, что хотел. Капитан Рюмин — интересное расследование, Вяземская — маньяка, а Лиза — свободу! Ты свой шанс упустил. — Волков развел руками. — Мимо, дружок! Знаешь, забавно было наблюдать, как ты с трудом шевелишь извилинами и пытаешься сообразить, какой смысл заложен в порезах и кровавом вензеле! Никакого, капитан! Но в этом и заключалась основная изюминка. Я хотел поближе подобраться к Вяземской. Она страстно мечтала о маньяке — пожалуйста! До последнего момента водить за нос ничего не подозревающего психиатра — согласись, это было красиво! Эта дурочка поверила, что я ее люблю, — убийца расхохотался. — А еще что-то говорят о женской интуиции…
— Это подло! — вскричал Рюмин. — Женщина, которая поверила, беззащитна перед мужчиной. А ты этим воспользовался!
Волков поднял указательный палец.
— Вношу поправку: блестяще воспользовался! Правда, пришлось пойти на кое-какие издержки. С ней скучно. В постели она — полный ноль, дурно пахнет и временами храпит во сне. Говорю это просто так: сам ты все равно никогда не узнаешь. Она ни за что не станет с тобой спать: для нее ты так же скучен, как она — для меня. А ты бы хотел… Правда, Рюмин? Хотел?
Капитан расстегнул пуговицы, отвел назад руки; кожаный френч упал на залитую гудроном крышу.
— Здесь тесно, — сказал он. И ринулся в атаку.***
Волков быстро отскочил влево, и капитан по достоинству оценил его маневр: теперь солнце било прямо в глаза Рюмину. Капитан пригнул голову и попытался сократить дистанцию. Он рассчитывал провести в ближнем бою несколько мощных ударов по корпусу, чтобы лишить противника его основного преимущества — скорости.
Солнце слепило, и Рюмин не поднимал голову — следил за работой ног Волкова. Правый хук вскользь задел ухо капитана. Тонкий хрящ хрустнул, на шею брызнула струйка крови, в голове раздался звонкий гул.
Волков подался назад. Левая, передняя стопа плотно нащупала опору, пятка правой, задней, оторвалась от пола. Рюмин быстро качнулся вправо, и мощный апперкот прошел мимо. Капитан, не глядя, в ответ хлестнул левой в голову. Он ощутил хруст под кулаком и понял — попал! Тут же, вдогонку — прямой правый в корпус, в солнечное сплетение! Волков успел отпрыгнуть, кулак лишь коснулся одежды.
Убийца разорвал дистанцию, сделал еще один полукруг и снова стал заходить со стороны солнца. Рюмин, не давая ему времени на передышку, рванулся вперед.
Жестокие встречные удары сыпались на голову, но капитан умело уворачивался: почти как в детстве, когда Шелягин заставлял их по многу раз повторять одно и то же упражнение — наступая, выныривать то с одной, то с другой стороны натянутой на уровне плеч веревочки. Рюмин опять вошел в контакт и нанес два точных удара: слева — смял ребра, справа — потревожил печень.
У него не было оружия. Но преступник тоже безоружен — едва ли он надеялся пронести что-то через металлодетектор. Это до известной степени уравнивало шансы.
Волков свернул на лестницу, ведущую на второй этаж, капитан — за ним. Рюмин видел улыбку, игравшую на лице убийцы. «Ничего, это скоро пройдет».
Волков поднялся на последнюю ступеньку и бросился бежать. Капитан, отталкиваясь рукой от перил, преодолел два длинных пролета и увидел спину преступника, поворачивающего за угол. Рюмин помчался за ним, стуча каблуками по мраморным плитам. Гулкое эхо металось под высоким сводом зала.
За углом оказалась дверь, на ней — надпись: «Вход только для персонала».
Капитан осторожно толкнул; дверь оказалась не заперта; она вела в длинный узкий коридор. На левой стене был пожарный щит, выкрашенный в красный цвет; на нем не хватало топора. Рюмин колебался, но лишь одно короткое мгновение. Он разбежался и прыгнул.
Капитан сгруппировался еще в полете; встретил пол открытой ладонью, перешел на плечо и, сделав быстрый кувырок, молниеносно вскочил на ноги.
Позади раздался оглушительный треск; лезвие топора насквозь пробило дерево — как раз в том месте, где должна была находиться голова капитана.
Волков пытался вытащить застрявший топор, но Рюмин не дал ему на это времени. Он подскочил к убийце и провел длинный, размашистый хук в подбородок.
Против его ожидания удар не достиг цели: Волков очень ловко — «профессионально», — отметил про себя капитан — увернулся и кинулся бежать. Рюмин больше не торопился. Теперь он понимал, куда ведет этот коридор, и сумел разгадать замысел преступника.
Капитан перешел на шаг. Противник моложе и крепче, нужно беречь силы.
Впереди послышался топот ног по железным ступенькам. Капитан прошел коридор до конца и оказался перед узкой лестницей, уходившей круто вверх. На крышу.***
Рюмин в любой момент ожидал нападения, но, оказалось, напрасно. Теплый свет сентябрьского дня лился через открытый дверной проем. Капитан увидел Волкова, стоявшего метрах в пятидесяти, у самого края.
Он стоял, задрав голову, и щурился от ярких солнечных лучей.
Рюмин ступил на крышу, отдышался и медленно пошел к убийце.
— Отличный денек, капитан! — воскликнул Волков. — Видите во-о-он тот самолет? На нем мы улетим.
— Сначала тебе надо спуститься, — возразил Рюмин.
Волков изучающе посмотрел на него.
— Что вы хотите, капитан? Может, предложить вам денег?
Рюмин покачал головой.
— Не расстраивай меня. Иди до конца. Ты же знаешь, нашу проблему деньги не решат.
Волков рассмеялся.
— Это я так… Пошутил. Видел в каком-то фильме.
Рюмин, уворачиваясь от многочисленных стальных растяжек и проводов, приближался к убийце.
— Говорят, вы неплохо боксируете, — издевался Волков. — Жаль, не довелось посмотреть. Но должен предупредить — я тоже не плох.
Рюмин кивнул.
— Я это уже понял. Ты хорошо координирован, быстро передвигаешься. Реакция — на уровне. Я это учту.
Он вышел на открытое пространство и стал напротив Волкова. Улыбка медленно исчезла с лица убийцы.
— Ты смешон, Рюмин, — сказал он. — Посмотри на себя! Ты не вызываешь ничего кроме жалости. В сорок лет глупо изображать из себя стойкого оловянного солдатика.
— Я не изображаю, — сказал капитан. — Я так живу.
— Ты любуешься собой, — продолжал Волков. — Мнишь себя героем. А на самом деле ты давно проиграл. А я — победил.
— Вот как? Я что-то не заметил.
— Цель достигнута! А какими средствами? Разве это имеет значение? Каждый получил, что хотел. Капитан Рюмин — интересное расследование, Вяземская — маньяка, а Лиза — свободу! Ты свой шанс упустил. — Волков развел руками. — Мимо, дружок! Знаешь, забавно было наблюдать, как ты с трудом шевелишь извилинами и пытаешься сообразить, какой смысл заложен в порезах и кровавом вензеле! Никакого, капитан! Но в этом и заключалась основная изюминка. Я хотел поближе подобраться к Вяземской. Она страстно мечтала о маньяке — пожалуйста! До последнего момента водить за нос ничего не подозревающего психиатра — согласись, это было красиво! Эта дурочка поверила, что я ее люблю, — убийца расхохотался. — А еще что-то говорят о женской интуиции…
— Это подло! — вскричал Рюмин. — Женщина, которая поверила, беззащитна перед мужчиной. А ты этим воспользовался!
Волков поднял указательный палец.
— Вношу поправку: блестяще воспользовался! Правда, пришлось пойти на кое-какие издержки. С ней скучно. В постели она — полный ноль, дурно пахнет и временами храпит во сне. Говорю это просто так: сам ты все равно никогда не узнаешь. Она ни за что не станет с тобой спать: для нее ты так же скучен, как она — для меня. А ты бы хотел… Правда, Рюмин? Хотел?
Капитан расстегнул пуговицы, отвел назад руки; кожаный френч упал на залитую гудроном крышу.
— Здесь тесно, — сказал он. И ринулся в атаку.***
Волков быстро отскочил влево, и капитан по достоинству оценил его маневр: теперь солнце било прямо в глаза Рюмину. Капитан пригнул голову и попытался сократить дистанцию. Он рассчитывал провести в ближнем бою несколько мощных ударов по корпусу, чтобы лишить противника его основного преимущества — скорости.
Солнце слепило, и Рюмин не поднимал голову — следил за работой ног Волкова. Правый хук вскользь задел ухо капитана. Тонкий хрящ хрустнул, на шею брызнула струйка крови, в голове раздался звонкий гул.
Волков подался назад. Левая, передняя стопа плотно нащупала опору, пятка правой, задней, оторвалась от пола. Рюмин быстро качнулся вправо, и мощный апперкот прошел мимо. Капитан, не глядя, в ответ хлестнул левой в голову. Он ощутил хруст под кулаком и понял — попал! Тут же, вдогонку — прямой правый в корпус, в солнечное сплетение! Волков успел отпрыгнуть, кулак лишь коснулся одежды.
Убийца разорвал дистанцию, сделал еще один полукруг и снова стал заходить со стороны солнца. Рюмин, не давая ему времени на передышку, рванулся вперед.
Жестокие встречные удары сыпались на голову, но капитан умело уворачивался: почти как в детстве, когда Шелягин заставлял их по многу раз повторять одно и то же упражнение — наступая, выныривать то с одной, то с другой стороны натянутой на уровне плеч веревочки. Рюмин опять вошел в контакт и нанес два точных удара: слева — смял ребра, справа — потревожил печень.