Я тут как-то написала, что мы проиграли нашу войну с террором в тот момент, когда наш храбрый главнокомандующий ошарашил нас сообщением, что ислам не является нашим врагом. Я ошиблась. Как выяснилось, война была проиграна еще раньше. Пока те, кто пишут речи для президента Буша еще подыскивали слова, смягчающие очевидную абсурдность его заявления, пока эксперты тщились угадать число погибших в Торговом центре, пока вся гражданская авиация сидела на земле и небо над страной было практически таким же безлюдным, каким оно было еще до того, как братья Райт увлеклись своим необычным хобби, зафрахтованные правительством авиалайнеры тайком от всех уносили многочисленную бин-ладеновскую родню из Соединенных Штатов домой, в Саудовскую Аравию.
Война уже шла вовсю. Во время войны мы вправе ожидать, что президент сделает все возможное, чтобы приблизить победу, и не сделает ничего, чтобы ее отдалить. Если у вас есть теория, объясняющая, каким образом президент Буш приблизил победу, лишив ФБР, ЦРУ, военную и всякую другую разведку уникального источника информации об одном из главных лидеров противника, я с интересом выслушаю вас и объясню вам, в чем вы неправы. Пока же такой теории не существует, я вынуждена считать, что такая экстренная мера нанесла нам непоправимый вред. Тщательно отработанный имидж нашего президента как бы говорит: «Я — парень простой, но честный,» что импонирует мне гораздо больше, чем тщательно отработанные имиджи подавляющего большинства политиканов. Но как же наш честный Джордж сподобился на откровенное предательство?
Если вы полагаете, что это было гуманным жестом, сделанным с целью обеспечения безопасности ни в чем не повинным иностранцам, вы должны быть не в своем уме. За почти четыре года, истекшие с 9/11, я ни разу не слышала, чтобы хоть в одной арабской бакалейной лавке в Америке расколотили витрину. Саудовские миллиардеры, живущие в своих дворцах за тщательно охраняемыми стенами, куда ни одного нормального человека вообще не пустят, находились в куда большей безопасности, чем мы с вами были бы без всякого джихада. Нет, причина должна быть другой.
Давайте в поисках возможной причины обратимся к прецедентам. Как это ни печально, а прецеденты имеются. Уважаемые главы правительств предавали свои страны как в мирное время, так и во время войны и умудрялись остаться безнаказанными. Более того, некоторым из них удалось предательством заработать Нобелевскую премию мира. Один из недавних примеров такого предательства, правда, без какой-либо надежды на Нобелевскую премию, это решение Ариеля Шарона сдать без боя израильскую землю смертельным врагам Израиля. Я не верю, что Израиль переживет изгнание евреев из Газы, хотя все еще надеюсь на чудо. Но что же заставило Шарона погубить страну, которую он с таким героизмом защищал? Оказывается, Шарон вляпался в скандал наподобие того, в котором увязает Кофи Аннан, но с куда худшими шансами выпутаться. Благодаря особенностям израильской политической помойки, ему было обещано отпущение без покаяние в обмен на сдачу Газы. Шарон согласился, откуда следует, что национальных героев надлежит расстреливать немедленно по вручении им всех полагающихся им орденов и медалей. Или, в крайнем случае, отправлять в Брюссель, чтобы их там судили за совершенные арабами масовые убийства.
Сегодня в это трудно поверить, но еще совсем недавно Арик и Джордж были приятелями. Арик катал Джорджа на вертолете над всей своей крошечной страной. Джордж принимал Арика на своем гигантском ранчо в Техасе. У Буша ситуация, сами понимаете, получше, чем у Шарона: до тех пор, пока нефть продолжает поступать, никакие мексиканцы не отнимут у Буша его латифундии. Я чувствовала, что Бушева простота — не более, чем маска. Джордж Буш хитер, как Хиллари Клинтон, и ничуть не менее, чем она, опасен своим оппонентам. Почему же он не обрушил всю подвластную ему мощь на врагов своей страны?
По-видимому, потому, что за Бушем числится что-то, что позволяет нашим врагам его шантажировать. Это что-то может быть мутным, как Чаппакуиддик или прозрачным, как нефтяной привоз, которым его семья занимается в свободное от президентства и губернаторства время. Я склонна верить последней версии. Как бы там ни было, этот таинственный фактор оказался достаточно силен, чтобы убедить папу-Буша в 1991 году отправить американских солдат в Ирак защищать эмира Кувейта. Он оказался достаточно силен и для того, чтобы заставить Буша-сына, вместо того, чтобы навсегда умиротворить наших врагов одним мощным ударом, начать войну, которая даже в теории не могла принести никакой пользы Соединенным Штатам, но зато устранила препятствие, давно мешавшее Саудовской Аравии стать лидером и объединяющей силой арабского мира.
На-днях в новостях промелькнуло известие, что Международная Комиссия по Атомной энергии, возглавляемая по странному совпадению арабом, приняла решение не инспектировать Саудовскую Аравию. Если Соединенные Штаты и пытались возражать, я об этом не слышала. Теперь вся запутанная международная ситуация может быть описана одной простой фразой: президент Соединенных Штатов помогает врагам Америки Ваххабистам объединить под своим зеленым знаменем врагов Америки арабов и способствует им в получении атомного оружия. А мы, дураки, искали ОМП в Ираке! Как мы с вами знаем, вернейший способ для американского или израильского лидера получить Нобелевскую премию мира это отдать свою страну на растерзание врагам. К сожалению, Буша ненавидят по всему миру с таким пылом, что шансов на Нобелевскую премию у него не больше, чем у Шарона. Может быть ему хотя бы памятник поставят в столице будущего калифата? Не думаю, поскольку, несмотря на все свои заслуги перед джихадом, он остается христианином, то есть неверным. Хотя, принимая во внимание изумительную эластичность его убеждений, я ничуть не удивлюсь, если в один прекрасный день он перейдет в ислам. В конце концов, он уже сказал, что ислам — не его враг.
В 2009 году на смену Бушу в Белый дом въедет новый квартирант. Это будет либо Хиллари Клинтон, либо Джон Мак-Кейн, либо Ньют Гингрич, либо кто-нибудь еще, кто пока предпочитает держаться в тени. Кто бы это ни был, нам это безразлично. Яд ислама уже отравил нашу страну. Противоядие существует, но никто не собирается им воспользоваться. Мир, в котором мы родились и выросли, стоит на пороге гибели, и я не вижу, что могло бы нам помочь. Может быть у вас есть какие-нибудь идеи?
В чем, собственно, состоит ваша личная роль на заключительной стадии истории цивилизованного мира? Какие эмоции обуревали вас во время обеденного перерыва во вторник, 11 сентября 2001 года? Я не сомневаюсь, что вы были потрясены случившимся. Вы не могли поверить, что то, что вам показывали по всем телевизионным каналам, происходило на самом деле, а не было постановкой «Войны миров». И вас, само собой, слегка беспокоило, как все это должно было сказаться на цене ваших акций. Но меня интересует другое. Охватил ли вас гнев на врага? Пришлось ли вам мощным усилием воли подавлять непреодолимый порыв записаться добровольцем? Что вы вообще сделали, не считая втыкания американского флажка в окно вашего автомобиля? Я знаю: не охватил, не пришлось, ничего. Страна так и не проснулась от своей сытой спячки.
Я никого не призываю громить мусульман, но я не в состоянии объяснить, почему бесстыдное, откровенное ликование арабов по поводу нашей национальной трагедии, имевшее место в каждой, без единого исключения, арабской общине на территории США, ни разу не было прервано разгневанными гражданами. Как получилось, что ни одна мечеть — а их по Америке тысячи — не загорелась среди ночи как бы сама по себе? Почему ни один кирпич не влетел в витрину арабской бакалейной лавки? Что нужно сделать с народом великой страны, чтобы в ответ на подлое нападение ни один из 300 миллионов ее жителей не попытался повторить трагического подвига доктора Баруха Голдштейна? И вам все еще кажется, что у вас есть будущее?
Представьте себе остров, на котором в изобилии имеется все, что нужно для процветания: самые плодородные в мире поля, самые тучные стада, самые храбрые полицейские, самые лучшие в мире врачи. Но в один прекрасный день врачи решили, что проливать кровь — аморально, и теперь их пациенты мрут от самых банальных пустяков, вроде аппендицита. Полицейские, преисполнившись похвальным отвращением к насилию, ограничили свою обязанности штрафованием нарушителей правил уличного движения, и на острове расцвела преступность. Фермеры наотрез отказались убивать невинных животных, и на острове наступил голод. Островитяне, само собой, обречены, но зато они умрут с чистой совестью. Этот остров — наша планета. Мы же — стадо сонных овец, послушно бредущее на убой.
Не значит ли это, что мы заслуживаем того, что нас ожидает?
Атомный ледокол «Ленин» в аравийских песках
Атомный ледокол «Ленин»
Наконец-то наша пропаганда добилась своего: мы поверили собственной лжи. Словно вино, превращенная в уксус на глазах у восхищенной толпы, наша война с терроризмом необъяснимо обернулась войной за демократию на Ближнем Востоке. Невероятно, но факт: это не означает защиты единственной ближневосточной страны, которая поддерживает нас и зависит от нашей поддержки, единственной демократии, которая существует в этом регионе, единственной демократии, которая там возможна, от тех, кто с одинаково убийственной страстью ненавидит Соединенные Штаты и Израиль. После десятилетий лицемерного вранья, Соединенные Штаты открыто присоединились к войне арабов против Израиля, Соединенных Штатов и всего остального цивилизованного мира под идиотским предлогом поддержки демократии среди людей, ненавидящих демократию точно так же, как они ненавидят все, что идет с Запада, за исключением денег и оружия.
Что мне остается делать? Только смотреть на происходящее по-философски. Философский же подход вызывает у меня ностальгию по счастливым студенческим годам в МГУ, где я, наряду с множеством других, менее важных вещей, изучал то, что в Союзе считалось философией.
Советская философия состояла из двух частей: диалектического материализма и исторического материализма. Вопреки тому, что могут подумать мои американские читатели, ни тот, ни другой к Мадонне ни малейшего отношения не имели. Диамат объяснял, как устроена природа, а истмат — как устроено общество. И в природе и в обществе все неукоснительно следовало генеральной линии партии. Истины, провозглашенные советской философией с пронзительностью мусульманского призыва к молитве, как и слова, в которые эти истины были облечены, были утверждены Отделом идеологии ЦК КПСС и, следовательно, не подлежали никаким изменениям, как суры Корана. Студентам, дабы не впасть в ересь, не рекомендовалось пропускать эти истины через уникальную призму личного востриятия мира. Понимание было необязательным и, как я вскоре заподозрил, в принципе невозможным. Безопасней всего было выучить утвержденный текст наизусть и воспроизводить его по требованию экзаменатора с точностью магнитофона. Именно так, между прочим, в мусульманских школах по всему миру зубрят Коран. Одной из главных причин, побудивших меня изучать математику, было то, что математика требует понимания, а не запоминания, а с пониманием у меня проблем не было. Я честно выстрадал свои четыре семестра марксистской философии, и потому дорожу тем немногим, что сохранилось у меня в памяти.
Рекомендованный нам учебник по диамату был написан философом по имени Спиркин. Вот как в нем освещалась одна из фундаментальных истин мироздания:
Все сущее состоит из атомов.
Я проходил атомы в старших классах средней школы, и потому ни малейшего потрясения не испытал. Более того, я знал, что это неправда. Например, электромагнитные волны, ничуть не менее сущие, чем тов. Спиркин, из атомов не состояли, но Спиркин, не подозревая об этом контрпримере, в следующей же фразе беззаботно попытался доказать свое утверждение. Доказательство было от противного:
В самом деле, будь это не так, разве бороздил бы моря и океаны нашей планеты атомный ледокол «Ленин»?
Нет никаких сомнений в том, что существование атомного ледокола служило неопровержимым доказательством существования атомов. Тем не менее, было бы ошибкой считать, что его создатели действовали наугад, не зная наверняка, но пылко надеясь, что все сущее состоит из атомов, потому что, будь это не так, их создание затонуло бы, так и не покинув акватории судоверфи. Кроме того, «Ленин» был далеко не первой атомной вещью, о которой было известно советским гражданам. Весь советский народ, как один человек, точно знал, что советская атомная бомба была единственным фактором, не позволяющим американским поджигателям войны спалить нашу планету в пламени ядерного холокоста. Строго говоря, атомная бомба доказывала существование атомов гораздо более убедительно, чем атомный ледокол, потому что она не только, как ледокол, сама состояла из этих самых атомов, но и обладала способностью распылить на атомы все, что находилось в пределах довольно впечатляющего радиуса от эпицентра взрыва. Для меня так навсегда и осталось тайной, почему тов. Спиркин не отдал должное огромному вкладу супругов Розенберг в развитие советской философии.
Чтобы не уподобляться тов. Спиркину, я должен заметить, что он был далеко не первым философом, заинтересовавшимся атомами. Примерно на 2? тысячи лет раньше древний грек по имени Демокрит независимо от тов. Спиркина пришел к выводу, что все сущее состоит из атомов. Вот, как «Encyclopedia Columbia» описывает взгляды Демокрита:
Он считал, что все вокруг состоит из атомов, которые представляют собой крошечные частицы, недоступные человеческим органам чувств и состоящие из одного и того же вещества, но отличающиеся размерами, формой и весом. Они были первичны и неделимы.
Сегодня мы знаем, что понятие формы так же неприменимо к атомам, как запах или, допустим, пол; что атомы состоят из протонов, нейтронов и электронов и, следовательно, не первичны, и что они при определенных условиях делятся, причем иногда с большим шумом. В остальном же догадка Демокрита была на удивление близка к истине.
Не забывайте, что идея атомов пришла ему в голову за много веков до того, как возник самый первый зародыш науки — любой науки. Он жил в мире, в котором не существовало микроскопов, телескопов, синхрофазотронов и даже нижнего белья. Он и подумать не мог об экспериментах, которые могли бы подтвердить или опровергнуть его догадку. Скорее всего, он даже не подозревал, что эксперименты могут быть в принципе использованы для этой цели. Он верил, что только разум в состоянии постичь природу вещей. Как мы знаем, его разум таким даром обладал в избытке.
И, тем не менее, он не открыл атомов; он только догадался об их существовании. Для того, чтобы открытие атомов стало возможным, были необходимы определенные условия, включающие несколько веков развития химии и физики, всю математику от Пифагора до наших дней и множество других вещей, к числу которых относится событие, без коего наша жизнь сегодня не слишком отличалась бы от жизни арабских погонщиков верблюдов в любую эпоху по вашему выбору. Этим событием является Промышленная революция.
Большинство из нас, включая и меня, с историей знакомы поверхностно и воспринимают окружающий нас мир, не задавая лишних вопросов. Поэтому нам так трудно оценить значение Промышленной революции. А жаль, потому что это она создала тот мир, в котором мы с вами живем. Зарождающийся капитализм требовал изобретений. Вновь изобретенные вещи нужно было где-то изготовлять. Возникли фабрики, которые принесли с собой совершенно новую организацию труда и новые взаимоотношения в обществе, навсегда изменив его. Выросший из этих перемен капитализм возвел деньги в ранг универсального критерия социального неравенства. Место человека в обществе все в большей степени определялось не его аристократическим или плебейским происхождением, а размером его состояния. И поскольку деньги, как известно, идут к деньгам, демократия стала не только возможна, но и необходима обществу. Вот, что важно понять: без Промышленной революции демократия невозможна даже в теории.
Тут кто-нибудь из читателей должен ошеломить меня сообщением о демократии, процветавшей еще в древних Афинах. Друзья мои, афинская демократия походила на современную ничуть не больше, чем атомы Демокрита — на то, что позволяло атомному ледоколу «Ленин» бороздить моря и океаны нашей планеты. Мы называем наше общественное устройство тем же словом; на этом сходство заканчивается.
Вот почему афинская демократия не была демократией в современном понимании. Население древних Афин делилось, грубо говоря, на три категории: граждане, рабы, и не-граждане, которые не были рабами. Не-граждане не были недавними иммигрантами; их семьи жили в Афинах в течение многих поколений. Они просто не являлись ни рабами, ни гражданами. Единственной категорией, допущенной к участию в управлении государством, были граждане, самая малочисленная группа из трех.
Вы можете спросить, что помешало им освободить рабов, дать гражданство не-гражданам и предоставить всем равные права. В самом деле, что? Это кажется таким очевидным шагом.
Афиняне не могли освободить рабов. Дело в том, что в течение большей части человеческой истории, молоко не продавалось в гастрономах. Гастроном не может функционировать без налаженного транспорта, стабильных денег и множества других вещей, принесенных в нашу жизнь Промышленной революцией. До Промышленной революции, если вам хотелось молока, вам приходилось идти в сарай, где жила ваша коза, и там ее доить. Если вам был нужен хлеб, вы его пекли. Если вам была нужна одежда, вы ее шили. Специализация еще не была изобретена. Профессий еще не существовало. Человеческая жизнь была целиком посвящена изготовлению вещей, необходимых для жизни. На это требовалось время. В Соединенных Штатах сегодня приблизительно 5% населения занято в сельском хозяйстве. Это означает, что один фермер кормит своим трудом около 20 человек. Во времена афинской демократии, как и в течение многих столетий после нее, одному человеку с трудом хватало времени прокормить себя самого. Проблему решали посредством рабов, которые производили больше, чем потребляли, потому, что их потребление было безжалостно ограничено. Афиняне не могли освободить своих рабов по той же причине, по которой мы не можем остановить электростанции и заводы. Рабство было продиктовано необходимостью и освящено традицией. Багородные афинские граждане не испытывали по его поводу ни малейших угрызений совести, так же, как мы не страдаем от чувства вины за непрекращающееся массовое убийство предназначенного нам в пищу крупного и мелкого рогатого скота.
Афинская демократия мирно уживалась с рабством не потому, что древние греки были тупы или жестоки. Уверяю вас, они были ничуть не тупее и не бессердечней нас с вами. Но жизнь общества определяет мораль и образ мыслей его членов повсюду, где живут люди. Так было всегда, начиная с пещер, в которых мы жили в доисторическом прошлом. Так будет в эпоху межзвездных путешествий, если мы до нее доживем. И поскольку древнегреческое общество так сильно отличалось от нашего, то, в противоположность сахариновым заверениям наших либералов и пацифистов, считающих, что в глубине души все люди одинаковы, древние греки в глубине души отличались от нас самым коренным образом. Они не считали добром то, что мы считаем добром. Они не считали злом то, что мы считаем злом. Они не мечтали о том, о чем мечтаем мы. Они хотели совершенно другого будущего для своих детей. И поскольку одной из немногих универсальных тенденций у человеческих существ является приписывание другим своих собственных убеждений и предубеждений, то возможность какого-либо конструктивного понимания между сегодняшним американцем и тогдашним греком, если бы им удалось каким-то чудом встретиться, была бы равна нулю, причем отнюдь не из-за языковых проблем.
Демократия, в ее современном понимании, была невозможна в Афинах по той же причине, по которой Демокрит, при всей своей гениальности, не мог открыть атомов. И современная демократия и современная наука требуют экономических условий, социальной организации, технологии и ментальности, которых в древней Греции не было и быть не могло. Но что если бы в нашем распоряжении имелась машина времени? Помогла бы она нам устранить пропасть между двумя цивилизациями? Давайте посмотрим. Новорожденное дитя, украденное из древней Греции и взращенное в сегодняшних Соединенных Штатах, выросло бы нормальным американцем XXI века, без какого-либо древнегреческого акцента. Но взрослый человек, будь он даже удивительным гением, вроде Демокрита, никогда не смог бы функционировать среди нас, как равный, потому что многое из того, что мы в нашем обществе воспринимаем, как само собой разумеющееся, не является ни универсальным, ни исторически неизбежным, как не была ни тем, ни другим Промышленная революция. Она явилась результатом уникального стечения обстоятельств, которые обошли стороной подавляющее большинство обитателей планеты.
Республиканцы
Но что, если наша машина времени была бы достаточно мощна для поддержания постоянного туннеля между двумя мирами? Что если бы мы могли путешествовать и перевозить грузы туда и обратно? Помогло бы это отсталым грекам поняться до сияющих высот нашей цивилизации? Еще бы — особенно если бы они предоставили нам доступ к сокровищу, которое им самим было совершенно не нужно: нетронутым нефтяным залежам. Что бы мы дали им взамен? Книги и антибиотики кажутся на первый взгляд хорошей идеей, но как бы вы распределили их среди местного населения? Каждый раз, когда мы тратим миллиарды долларов, чтобы помочь какой-нибудь стране, пострадавшей он природного или собственноручно созданного бедствия, все, что не гниет в портах, разворовывается местными паханами и пацанами. Если вы думаете, что древние греки были в этом плане хоть чем-нибудь лучше современных сомалийцев, вы страдаете от губительной комбинации расизма и наивности.
Демократы?
И все же наша цивилизация создала вещи, которыми может пользоваться любой дикарь. Вспомните про М-16, АК-47 и всякие другие несложные в эксплуатации убийственные игрушки. Ни с распределением, ни с обучением не будет никаких проблем. Как по-вашему, что легче: научить толковых, здоровых ребят из V века до нашей эры пилотировать F-16 или объяснить им, почему Соединенные Штаты после первого сокрушительного успеха ни разу не применили атомного оружия? Наша способность разрушать является продуктом нескольких изобретений. Наше нежелание разрушать является продуктом тысячелетий мучительного прогресса. И вы полагаете, что нашей морали, при всех ее недостатках, можно взять и научить кого угодно? Или вы считаете, что наша мораль и наша демократия могут существовать независимо друг от друга?
Между прочим, туннель во времени отнюдь не является плодов моего воображения. Каждая из нескольких цивилизаций, худо-бедно уживающихся на нашей планете, живет в своем собственном времени. Возведя своего доморощенного Гитлера в тюрбане в ранг последнего пророка, мусульмане навсегда приговорили себя к существованию в VII веке. Промышленная революция обошла мусульман стороной и, судя по их достижениям во всех областях человеческой деятельности, за исключением убийства беззащитных, ждать, что она у них когда-либо случится, не следует. Но их нефть, в смеси с самоубийственной непорядочностью западных политиканов, открыла им доступ к нашим самым смертоносным изобретениям задолго до того, как у них могло появиться нежелание убивать. Следовательно, нам предстоит узнать, что шариат невозможно смешать с демократией, что «убийства чести» с демократией несовместимы, что ампутация клитора и демократия взаимно исключают друг друга, что религиозная нетерпимость и демократия не могут сосуществовать, и что ислам и демократия враждебны друг другу как в теории, так и на практике. Благодаря трусливой подлости наших лидеров, нам предстоит заплатить за этот урок кровью.
Чума на оба ваших дома
Арт Спигельман, «В тени башен, которых нет»
В бывшей Молдавской ССР есть ничем не примечательный город, имя которого, Бельцы, в переводе означает «болота». До 1940 года, когда этот город принадлежал Румынии, в нем существовала процветающая еврейская община. В Румынских вузах была официально установлена процентная норма на евреев. Местным евреям приходилось отправлять своих детей учиться в страны, где процентной нормы не было. Результатом этого была маленькая колония провинциальной интеллигенции с дипломами из лучших европейских университетов. Потом началась война, и немцы уничтожили всех, кто не успел убежать. Тысячи евреев из Бельц и окрестных городов были согнаны в местную тюрьму и растреляны. Для немцев это была не самая важная операция на этом участке фронта. Они выделили для нее малочисленную команду, которой потребовалось несколько дней, чтобы успешно завершить проект. Пока шли расстрелы, знаменитый на всю округу двенадцатилетний скрипач услаждал звуками своей игры немцев и евреев. Его убили последним.
Война уже шла вовсю. Во время войны мы вправе ожидать, что президент сделает все возможное, чтобы приблизить победу, и не сделает ничего, чтобы ее отдалить. Если у вас есть теория, объясняющая, каким образом президент Буш приблизил победу, лишив ФБР, ЦРУ, военную и всякую другую разведку уникального источника информации об одном из главных лидеров противника, я с интересом выслушаю вас и объясню вам, в чем вы неправы. Пока же такой теории не существует, я вынуждена считать, что такая экстренная мера нанесла нам непоправимый вред. Тщательно отработанный имидж нашего президента как бы говорит: «Я — парень простой, но честный,» что импонирует мне гораздо больше, чем тщательно отработанные имиджи подавляющего большинства политиканов. Но как же наш честный Джордж сподобился на откровенное предательство?
Если вы полагаете, что это было гуманным жестом, сделанным с целью обеспечения безопасности ни в чем не повинным иностранцам, вы должны быть не в своем уме. За почти четыре года, истекшие с 9/11, я ни разу не слышала, чтобы хоть в одной арабской бакалейной лавке в Америке расколотили витрину. Саудовские миллиардеры, живущие в своих дворцах за тщательно охраняемыми стенами, куда ни одного нормального человека вообще не пустят, находились в куда большей безопасности, чем мы с вами были бы без всякого джихада. Нет, причина должна быть другой.
Давайте в поисках возможной причины обратимся к прецедентам. Как это ни печально, а прецеденты имеются. Уважаемые главы правительств предавали свои страны как в мирное время, так и во время войны и умудрялись остаться безнаказанными. Более того, некоторым из них удалось предательством заработать Нобелевскую премию мира. Один из недавних примеров такого предательства, правда, без какой-либо надежды на Нобелевскую премию, это решение Ариеля Шарона сдать без боя израильскую землю смертельным врагам Израиля. Я не верю, что Израиль переживет изгнание евреев из Газы, хотя все еще надеюсь на чудо. Но что же заставило Шарона погубить страну, которую он с таким героизмом защищал? Оказывается, Шарон вляпался в скандал наподобие того, в котором увязает Кофи Аннан, но с куда худшими шансами выпутаться. Благодаря особенностям израильской политической помойки, ему было обещано отпущение без покаяние в обмен на сдачу Газы. Шарон согласился, откуда следует, что национальных героев надлежит расстреливать немедленно по вручении им всех полагающихся им орденов и медалей. Или, в крайнем случае, отправлять в Брюссель, чтобы их там судили за совершенные арабами масовые убийства.
Сегодня в это трудно поверить, но еще совсем недавно Арик и Джордж были приятелями. Арик катал Джорджа на вертолете над всей своей крошечной страной. Джордж принимал Арика на своем гигантском ранчо в Техасе. У Буша ситуация, сами понимаете, получше, чем у Шарона: до тех пор, пока нефть продолжает поступать, никакие мексиканцы не отнимут у Буша его латифундии. Я чувствовала, что Бушева простота — не более, чем маска. Джордж Буш хитер, как Хиллари Клинтон, и ничуть не менее, чем она, опасен своим оппонентам. Почему же он не обрушил всю подвластную ему мощь на врагов своей страны?
По-видимому, потому, что за Бушем числится что-то, что позволяет нашим врагам его шантажировать. Это что-то может быть мутным, как Чаппакуиддик или прозрачным, как нефтяной привоз, которым его семья занимается в свободное от президентства и губернаторства время. Я склонна верить последней версии. Как бы там ни было, этот таинственный фактор оказался достаточно силен, чтобы убедить папу-Буша в 1991 году отправить американских солдат в Ирак защищать эмира Кувейта. Он оказался достаточно силен и для того, чтобы заставить Буша-сына, вместо того, чтобы навсегда умиротворить наших врагов одним мощным ударом, начать войну, которая даже в теории не могла принести никакой пользы Соединенным Штатам, но зато устранила препятствие, давно мешавшее Саудовской Аравии стать лидером и объединяющей силой арабского мира.
На-днях в новостях промелькнуло известие, что Международная Комиссия по Атомной энергии, возглавляемая по странному совпадению арабом, приняла решение не инспектировать Саудовскую Аравию. Если Соединенные Штаты и пытались возражать, я об этом не слышала. Теперь вся запутанная международная ситуация может быть описана одной простой фразой: президент Соединенных Штатов помогает врагам Америки Ваххабистам объединить под своим зеленым знаменем врагов Америки арабов и способствует им в получении атомного оружия. А мы, дураки, искали ОМП в Ираке! Как мы с вами знаем, вернейший способ для американского или израильского лидера получить Нобелевскую премию мира это отдать свою страну на растерзание врагам. К сожалению, Буша ненавидят по всему миру с таким пылом, что шансов на Нобелевскую премию у него не больше, чем у Шарона. Может быть ему хотя бы памятник поставят в столице будущего калифата? Не думаю, поскольку, несмотря на все свои заслуги перед джихадом, он остается христианином, то есть неверным. Хотя, принимая во внимание изумительную эластичность его убеждений, я ничуть не удивлюсь, если в один прекрасный день он перейдет в ислам. В конце концов, он уже сказал, что ислам — не его враг.
В 2009 году на смену Бушу в Белый дом въедет новый квартирант. Это будет либо Хиллари Клинтон, либо Джон Мак-Кейн, либо Ньют Гингрич, либо кто-нибудь еще, кто пока предпочитает держаться в тени. Кто бы это ни был, нам это безразлично. Яд ислама уже отравил нашу страну. Противоядие существует, но никто не собирается им воспользоваться. Мир, в котором мы родились и выросли, стоит на пороге гибели, и я не вижу, что могло бы нам помочь. Может быть у вас есть какие-нибудь идеи?
В чем, собственно, состоит ваша личная роль на заключительной стадии истории цивилизованного мира? Какие эмоции обуревали вас во время обеденного перерыва во вторник, 11 сентября 2001 года? Я не сомневаюсь, что вы были потрясены случившимся. Вы не могли поверить, что то, что вам показывали по всем телевизионным каналам, происходило на самом деле, а не было постановкой «Войны миров». И вас, само собой, слегка беспокоило, как все это должно было сказаться на цене ваших акций. Но меня интересует другое. Охватил ли вас гнев на врага? Пришлось ли вам мощным усилием воли подавлять непреодолимый порыв записаться добровольцем? Что вы вообще сделали, не считая втыкания американского флажка в окно вашего автомобиля? Я знаю: не охватил, не пришлось, ничего. Страна так и не проснулась от своей сытой спячки.
Я никого не призываю громить мусульман, но я не в состоянии объяснить, почему бесстыдное, откровенное ликование арабов по поводу нашей национальной трагедии, имевшее место в каждой, без единого исключения, арабской общине на территории США, ни разу не было прервано разгневанными гражданами. Как получилось, что ни одна мечеть — а их по Америке тысячи — не загорелась среди ночи как бы сама по себе? Почему ни один кирпич не влетел в витрину арабской бакалейной лавки? Что нужно сделать с народом великой страны, чтобы в ответ на подлое нападение ни один из 300 миллионов ее жителей не попытался повторить трагического подвига доктора Баруха Голдштейна? И вам все еще кажется, что у вас есть будущее?
Представьте себе остров, на котором в изобилии имеется все, что нужно для процветания: самые плодородные в мире поля, самые тучные стада, самые храбрые полицейские, самые лучшие в мире врачи. Но в один прекрасный день врачи решили, что проливать кровь — аморально, и теперь их пациенты мрут от самых банальных пустяков, вроде аппендицита. Полицейские, преисполнившись похвальным отвращением к насилию, ограничили свою обязанности штрафованием нарушителей правил уличного движения, и на острове расцвела преступность. Фермеры наотрез отказались убивать невинных животных, и на острове наступил голод. Островитяне, само собой, обречены, но зато они умрут с чистой совестью. Этот остров — наша планета. Мы же — стадо сонных овец, послушно бредущее на убой.
Не значит ли это, что мы заслуживаем того, что нас ожидает?
Атомный ледокол «Ленин» в аравийских песках
Наконец-то наша пропаганда добилась своего: мы поверили собственной лжи. Словно вино, превращенная в уксус на глазах у восхищенной толпы, наша война с терроризмом необъяснимо обернулась войной за демократию на Ближнем Востоке. Невероятно, но факт: это не означает защиты единственной ближневосточной страны, которая поддерживает нас и зависит от нашей поддержки, единственной демократии, которая существует в этом регионе, единственной демократии, которая там возможна, от тех, кто с одинаково убийственной страстью ненавидит Соединенные Штаты и Израиль. После десятилетий лицемерного вранья, Соединенные Штаты открыто присоединились к войне арабов против Израиля, Соединенных Штатов и всего остального цивилизованного мира под идиотским предлогом поддержки демократии среди людей, ненавидящих демократию точно так же, как они ненавидят все, что идет с Запада, за исключением денег и оружия.
Что мне остается делать? Только смотреть на происходящее по-философски. Философский же подход вызывает у меня ностальгию по счастливым студенческим годам в МГУ, где я, наряду с множеством других, менее важных вещей, изучал то, что в Союзе считалось философией.
Советская философия состояла из двух частей: диалектического материализма и исторического материализма. Вопреки тому, что могут подумать мои американские читатели, ни тот, ни другой к Мадонне ни малейшего отношения не имели. Диамат объяснял, как устроена природа, а истмат — как устроено общество. И в природе и в обществе все неукоснительно следовало генеральной линии партии. Истины, провозглашенные советской философией с пронзительностью мусульманского призыва к молитве, как и слова, в которые эти истины были облечены, были утверждены Отделом идеологии ЦК КПСС и, следовательно, не подлежали никаким изменениям, как суры Корана. Студентам, дабы не впасть в ересь, не рекомендовалось пропускать эти истины через уникальную призму личного востриятия мира. Понимание было необязательным и, как я вскоре заподозрил, в принципе невозможным. Безопасней всего было выучить утвержденный текст наизусть и воспроизводить его по требованию экзаменатора с точностью магнитофона. Именно так, между прочим, в мусульманских школах по всему миру зубрят Коран. Одной из главных причин, побудивших меня изучать математику, было то, что математика требует понимания, а не запоминания, а с пониманием у меня проблем не было. Я честно выстрадал свои четыре семестра марксистской философии, и потому дорожу тем немногим, что сохранилось у меня в памяти.
Рекомендованный нам учебник по диамату был написан философом по имени Спиркин. Вот как в нем освещалась одна из фундаментальных истин мироздания:
Все сущее состоит из атомов.
Я проходил атомы в старших классах средней школы, и потому ни малейшего потрясения не испытал. Более того, я знал, что это неправда. Например, электромагнитные волны, ничуть не менее сущие, чем тов. Спиркин, из атомов не состояли, но Спиркин, не подозревая об этом контрпримере, в следующей же фразе беззаботно попытался доказать свое утверждение. Доказательство было от противного:
В самом деле, будь это не так, разве бороздил бы моря и океаны нашей планеты атомный ледокол «Ленин»?
Нет никаких сомнений в том, что существование атомного ледокола служило неопровержимым доказательством существования атомов. Тем не менее, было бы ошибкой считать, что его создатели действовали наугад, не зная наверняка, но пылко надеясь, что все сущее состоит из атомов, потому что, будь это не так, их создание затонуло бы, так и не покинув акватории судоверфи. Кроме того, «Ленин» был далеко не первой атомной вещью, о которой было известно советским гражданам. Весь советский народ, как один человек, точно знал, что советская атомная бомба была единственным фактором, не позволяющим американским поджигателям войны спалить нашу планету в пламени ядерного холокоста. Строго говоря, атомная бомба доказывала существование атомов гораздо более убедительно, чем атомный ледокол, потому что она не только, как ледокол, сама состояла из этих самых атомов, но и обладала способностью распылить на атомы все, что находилось в пределах довольно впечатляющего радиуса от эпицентра взрыва. Для меня так навсегда и осталось тайной, почему тов. Спиркин не отдал должное огромному вкладу супругов Розенберг в развитие советской философии.
Чтобы не уподобляться тов. Спиркину, я должен заметить, что он был далеко не первым философом, заинтересовавшимся атомами. Примерно на 2? тысячи лет раньше древний грек по имени Демокрит независимо от тов. Спиркина пришел к выводу, что все сущее состоит из атомов. Вот, как «Encyclopedia Columbia» описывает взгляды Демокрита:
Он считал, что все вокруг состоит из атомов, которые представляют собой крошечные частицы, недоступные человеческим органам чувств и состоящие из одного и того же вещества, но отличающиеся размерами, формой и весом. Они были первичны и неделимы.
Сегодня мы знаем, что понятие формы так же неприменимо к атомам, как запах или, допустим, пол; что атомы состоят из протонов, нейтронов и электронов и, следовательно, не первичны, и что они при определенных условиях делятся, причем иногда с большим шумом. В остальном же догадка Демокрита была на удивление близка к истине.
Не забывайте, что идея атомов пришла ему в голову за много веков до того, как возник самый первый зародыш науки — любой науки. Он жил в мире, в котором не существовало микроскопов, телескопов, синхрофазотронов и даже нижнего белья. Он и подумать не мог об экспериментах, которые могли бы подтвердить или опровергнуть его догадку. Скорее всего, он даже не подозревал, что эксперименты могут быть в принципе использованы для этой цели. Он верил, что только разум в состоянии постичь природу вещей. Как мы знаем, его разум таким даром обладал в избытке.
И, тем не менее, он не открыл атомов; он только догадался об их существовании. Для того, чтобы открытие атомов стало возможным, были необходимы определенные условия, включающие несколько веков развития химии и физики, всю математику от Пифагора до наших дней и множество других вещей, к числу которых относится событие, без коего наша жизнь сегодня не слишком отличалась бы от жизни арабских погонщиков верблюдов в любую эпоху по вашему выбору. Этим событием является Промышленная революция.
Большинство из нас, включая и меня, с историей знакомы поверхностно и воспринимают окружающий нас мир, не задавая лишних вопросов. Поэтому нам так трудно оценить значение Промышленной революции. А жаль, потому что это она создала тот мир, в котором мы с вами живем. Зарождающийся капитализм требовал изобретений. Вновь изобретенные вещи нужно было где-то изготовлять. Возникли фабрики, которые принесли с собой совершенно новую организацию труда и новые взаимоотношения в обществе, навсегда изменив его. Выросший из этих перемен капитализм возвел деньги в ранг универсального критерия социального неравенства. Место человека в обществе все в большей степени определялось не его аристократическим или плебейским происхождением, а размером его состояния. И поскольку деньги, как известно, идут к деньгам, демократия стала не только возможна, но и необходима обществу. Вот, что важно понять: без Промышленной революции демократия невозможна даже в теории.
Тут кто-нибудь из читателей должен ошеломить меня сообщением о демократии, процветавшей еще в древних Афинах. Друзья мои, афинская демократия походила на современную ничуть не больше, чем атомы Демокрита — на то, что позволяло атомному ледоколу «Ленин» бороздить моря и океаны нашей планеты. Мы называем наше общественное устройство тем же словом; на этом сходство заканчивается.
Вот почему афинская демократия не была демократией в современном понимании. Население древних Афин делилось, грубо говоря, на три категории: граждане, рабы, и не-граждане, которые не были рабами. Не-граждане не были недавними иммигрантами; их семьи жили в Афинах в течение многих поколений. Они просто не являлись ни рабами, ни гражданами. Единственной категорией, допущенной к участию в управлении государством, были граждане, самая малочисленная группа из трех.
Вы можете спросить, что помешало им освободить рабов, дать гражданство не-гражданам и предоставить всем равные права. В самом деле, что? Это кажется таким очевидным шагом.
Афиняне не могли освободить рабов. Дело в том, что в течение большей части человеческой истории, молоко не продавалось в гастрономах. Гастроном не может функционировать без налаженного транспорта, стабильных денег и множества других вещей, принесенных в нашу жизнь Промышленной революцией. До Промышленной революции, если вам хотелось молока, вам приходилось идти в сарай, где жила ваша коза, и там ее доить. Если вам был нужен хлеб, вы его пекли. Если вам была нужна одежда, вы ее шили. Специализация еще не была изобретена. Профессий еще не существовало. Человеческая жизнь была целиком посвящена изготовлению вещей, необходимых для жизни. На это требовалось время. В Соединенных Штатах сегодня приблизительно 5% населения занято в сельском хозяйстве. Это означает, что один фермер кормит своим трудом около 20 человек. Во времена афинской демократии, как и в течение многих столетий после нее, одному человеку с трудом хватало времени прокормить себя самого. Проблему решали посредством рабов, которые производили больше, чем потребляли, потому, что их потребление было безжалостно ограничено. Афиняне не могли освободить своих рабов по той же причине, по которой мы не можем остановить электростанции и заводы. Рабство было продиктовано необходимостью и освящено традицией. Багородные афинские граждане не испытывали по его поводу ни малейших угрызений совести, так же, как мы не страдаем от чувства вины за непрекращающееся массовое убийство предназначенного нам в пищу крупного и мелкого рогатого скота.
Афинская демократия мирно уживалась с рабством не потому, что древние греки были тупы или жестоки. Уверяю вас, они были ничуть не тупее и не бессердечней нас с вами. Но жизнь общества определяет мораль и образ мыслей его членов повсюду, где живут люди. Так было всегда, начиная с пещер, в которых мы жили в доисторическом прошлом. Так будет в эпоху межзвездных путешествий, если мы до нее доживем. И поскольку древнегреческое общество так сильно отличалось от нашего, то, в противоположность сахариновым заверениям наших либералов и пацифистов, считающих, что в глубине души все люди одинаковы, древние греки в глубине души отличались от нас самым коренным образом. Они не считали добром то, что мы считаем добром. Они не считали злом то, что мы считаем злом. Они не мечтали о том, о чем мечтаем мы. Они хотели совершенно другого будущего для своих детей. И поскольку одной из немногих универсальных тенденций у человеческих существ является приписывание другим своих собственных убеждений и предубеждений, то возможность какого-либо конструктивного понимания между сегодняшним американцем и тогдашним греком, если бы им удалось каким-то чудом встретиться, была бы равна нулю, причем отнюдь не из-за языковых проблем.
Демократия, в ее современном понимании, была невозможна в Афинах по той же причине, по которой Демокрит, при всей своей гениальности, не мог открыть атомов. И современная демократия и современная наука требуют экономических условий, социальной организации, технологии и ментальности, которых в древней Греции не было и быть не могло. Но что если бы в нашем распоряжении имелась машина времени? Помогла бы она нам устранить пропасть между двумя цивилизациями? Давайте посмотрим. Новорожденное дитя, украденное из древней Греции и взращенное в сегодняшних Соединенных Штатах, выросло бы нормальным американцем XXI века, без какого-либо древнегреческого акцента. Но взрослый человек, будь он даже удивительным гением, вроде Демокрита, никогда не смог бы функционировать среди нас, как равный, потому что многое из того, что мы в нашем обществе воспринимаем, как само собой разумеющееся, не является ни универсальным, ни исторически неизбежным, как не была ни тем, ни другим Промышленная революция. Она явилась результатом уникального стечения обстоятельств, которые обошли стороной подавляющее большинство обитателей планеты.
Но что, если наша машина времени была бы достаточно мощна для поддержания постоянного туннеля между двумя мирами? Что если бы мы могли путешествовать и перевозить грузы туда и обратно? Помогло бы это отсталым грекам поняться до сияющих высот нашей цивилизации? Еще бы — особенно если бы они предоставили нам доступ к сокровищу, которое им самим было совершенно не нужно: нетронутым нефтяным залежам. Что бы мы дали им взамен? Книги и антибиотики кажутся на первый взгляд хорошей идеей, но как бы вы распределили их среди местного населения? Каждый раз, когда мы тратим миллиарды долларов, чтобы помочь какой-нибудь стране, пострадавшей он природного или собственноручно созданного бедствия, все, что не гниет в портах, разворовывается местными паханами и пацанами. Если вы думаете, что древние греки были в этом плане хоть чем-нибудь лучше современных сомалийцев, вы страдаете от губительной комбинации расизма и наивности.
И все же наша цивилизация создала вещи, которыми может пользоваться любой дикарь. Вспомните про М-16, АК-47 и всякие другие несложные в эксплуатации убийственные игрушки. Ни с распределением, ни с обучением не будет никаких проблем. Как по-вашему, что легче: научить толковых, здоровых ребят из V века до нашей эры пилотировать F-16 или объяснить им, почему Соединенные Штаты после первого сокрушительного успеха ни разу не применили атомного оружия? Наша способность разрушать является продуктом нескольких изобретений. Наше нежелание разрушать является продуктом тысячелетий мучительного прогресса. И вы полагаете, что нашей морали, при всех ее недостатках, можно взять и научить кого угодно? Или вы считаете, что наша мораль и наша демократия могут существовать независимо друг от друга?
Между прочим, туннель во времени отнюдь не является плодов моего воображения. Каждая из нескольких цивилизаций, худо-бедно уживающихся на нашей планете, живет в своем собственном времени. Возведя своего доморощенного Гитлера в тюрбане в ранг последнего пророка, мусульмане навсегда приговорили себя к существованию в VII веке. Промышленная революция обошла мусульман стороной и, судя по их достижениям во всех областях человеческой деятельности, за исключением убийства беззащитных, ждать, что она у них когда-либо случится, не следует. Но их нефть, в смеси с самоубийственной непорядочностью западных политиканов, открыла им доступ к нашим самым смертоносным изобретениям задолго до того, как у них могло появиться нежелание убивать. Следовательно, нам предстоит узнать, что шариат невозможно смешать с демократией, что «убийства чести» с демократией несовместимы, что ампутация клитора и демократия взаимно исключают друг друга, что религиозная нетерпимость и демократия не могут сосуществовать, и что ислам и демократия враждебны друг другу как в теории, так и на практике. Благодаря трусливой подлости наших лидеров, нам предстоит заплатить за этот урок кровью.
Чума на оба ваших дома
В бывшей Молдавской ССР есть ничем не примечательный город, имя которого, Бельцы, в переводе означает «болота». До 1940 года, когда этот город принадлежал Румынии, в нем существовала процветающая еврейская община. В Румынских вузах была официально установлена процентная норма на евреев. Местным евреям приходилось отправлять своих детей учиться в страны, где процентной нормы не было. Результатом этого была маленькая колония провинциальной интеллигенции с дипломами из лучших европейских университетов. Потом началась война, и немцы уничтожили всех, кто не успел убежать. Тысячи евреев из Бельц и окрестных городов были согнаны в местную тюрьму и растреляны. Для немцев это была не самая важная операция на этом участке фронта. Они выделили для нее малочисленную команду, которой потребовалось несколько дней, чтобы успешно завершить проект. Пока шли расстрелы, знаменитый на всю округу двенадцатилетний скрипач услаждал звуками своей игры немцев и евреев. Его убили последним.