Сахарнов Святослав. Шляпа императора или Всеобщая сатирическая история человечества в ста новеллах

   Создали прецедент. Все тщеславные и душевнобольные во всех странах кинулись подражать эфесцу. Они резали ножами знаменитые картины, обливали их кислотой, подкладывали под памятники динамит.
   Рванув бомбу на итальянском вокзале, где под обломками кричит и корчится едва ли не сотня человек, террорист тут же лезет в газету:
   — Написали обо мне или нет? Ага, написали! Ишь, как славно — целую полосу не пожалели... Где бы еще шарахнуть?

17. СИБАРИТЫ

   Жители древнего города Сибариса — сибариты — были изнеженной публикой.
   Началось все с белья.
   — Жесткое, подмышки натерло, — пожаловался как-то один сибарит другому. — Прямо кольчуга! Из чего они, черти, его шьют? Из мешковины, коноплю что-ли пускают?
   — Вот-вот. И жена жалуется и все знакомые, — подхватил сосед. — Хочешь даму незаметно так по коленке погладить, в пальце заноза... А вот я недавно видел покрывало, на корабле привезли, даже не из Индии, а откуда-то из дальше. Ну, доложу я вам — нежнейшая ткань! Так и струится, так и льется. Что если найти искусного раба-портного и заказать ему?
   Так было изобретено шелковое белье.
   Но сибариты на этом не остановились.
   — Что это мы пьем все подряд, мешаем вина, не поймешь где какое-молодое, старое? В этом деле надо навести порядок. Будем выдавливать на пробке год урожая, составлять коллекции и вообще почитать Бахуса.
   Родился разлив вин. В почет вошли коллекционные.
   На очереди было изобретение совершенно революционное.
   — Что это ты, Клавдий, фантазируешь? — спросил один сибарит-поэт своего друга-художника. — Сосуд, но какой-то странной формы.
   — Сосуд, — согласился изобретатель. — Понимаешь, осенило. Что, если ночью по нужде не бегать в сад под кустик, а иметь эту штуковину рядом, под кроватью?
   — Ручку пририсуй.
   Родился ночной горшок.
   Город жил в свое удовольствие. Закатывали пиры, столы ломились от рыбы и птиц. Кур подавали нанизанными на шампуры, как шашлыки. Всю ночь по улицам бродили танцоры и музыканты.
   Время от времени вспыхивали скандалы. Их решали гласно, на форуме в присутствие всех горожан.
   В летописях есть например такое. К одному сибариту пришел сосед и пожаловался:
   — Твой петух мешает мне спать.
   — А мне мешает твоя жена. К ней приходит очень много молодых музыкантов. Между прочим, они приходят по-одиночке и без инструментов.
   — Врешь!
   — Не вру.
   — Ты враг республики!
   — Сам дурак.
   Они схлестнулись и даже побили друг другу морды. А ночью запылали сразу оба их дома. Сгорели и жена и петух.
   — Ай, ай, ай, до чего докатились! Этак весь город можно спалить, — испугались сибариты. Они собрались на форуме и постановили: «Истребить всех петухов».
   Жен не тронули — на форум пришло много музыкантов.

18. СЛОВО ЦЕЗАРЯ

   Удивительно, как историки охочи собирать высказывания знаменитых людей! За каждым так и ходят табунком.
   Гай Юлий Цезарь с младых ногтей запомнил две вещи: совесть и политика несовместимы и еще — прежде чем сказать, оглянись — записывает ли кто.
   В древнем Риме был хороший демократический обычай. Каждый кандидат на выборную должность устанавливал на улицах столики, а на них клал пачки денег. Подходили, брали и бежали голосовать «За». Еще устраивали для избирателей пиры, выкладывали жареных быков, ставили блюда — рыбы набитые яблоками, птичьи языки в гранатовом соку. Мечта!
   Но для всего этого нужны были деньги. Деньги проще всего было добывать в провинции. Цезарь добился назначения наместником в Испанию. Когда кто-то сказал:
   — Как же так? Такая глушь!
   Он ответил:
   — Лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме.
   Историки поняли: за этим человеком надо записывать.
   После Испании были Галлия и Британия. Деньги — налоги и взятки — сами так и плыли в карман. Подсчитав свои деньги и легионы, Цезарь понял, что теперь перед ним не устоит и сам Рим. Перепуганный сенат провозгласил его пожизненным диктатором.
   Теперь каждое его слово ценилось на вес золота.
   — Ну, как там, он еще ничего не сказал? — волновались летописцы, с утра заглядывая в окна диктаторской опочивальни.
   — Молчит, чешет ногу.
   — Жаль.
   Ждать пришлось недолго. Во время одного из походов победа досталась Цезарю так легко, что он, отвечая на вопросы корреспондентов, пожал плечами и сказал:
   — Пришел, увидел, победил.
   Сколько он за год всего положил народу, полководец умолчал. Не сказал и про то, что огромной армии надо платить, а платить уже нечем.
   Тогда замыслился грандиозный поход: через Анатолию в Персию, оттуда кружным путем через Скифию и Германию домой. Через весь мир. Заодно захотелось объявить себя монархом. Корона на голове! Разве плохо?
   — Ведь надо же, как мы его просмотрели! — удивлялись сенаторы. — С народом заигрывал, кричал — я демократ! Такой послушный был, столько вражеских племен вырезал и вот тебе на! Пол страны уведет в поход. Погубит, аспид, республику. Надо его убить!
   Среди заговорщиков особенно активным был однокашник Юлия Брут. Когда Цезарь вошел в сенат, его быстренько окружили. Среди странно возбужденных народных избранников Цезарь заметил и своего друга.
   — И ты, Брут? — начал было Гай Юлий. Может он хотел пошутить: «И ты со мной в поход? В Германии холодно, захвати шубу». Но он не договорил: заговорщики выхватили мечи, диктатор упал.
   Политики до сих пор не устают повторять:
   — И ты, Брут...
   Это в том смысле, что они всегда готовы предать друг друга.

19. МУЦИЙ СЦЕВОЛА

   Говорят, что римский полководец Муций Сцевола очень страдал от того, что его полкам интенданты выдавали еду и оружие с большим опозданием.
   Тогда он пришел к Главному интенданту и сказал:
   — Почему мои солдаты еще не получили хлеб и дротики?
   Главный интендант читал роман Апулея «Золотой осел». Он посмотрел на Муция масляными глазами и улыбнулся. Не исключена возможность, что он еще и улыбался от мысли: «Сейчас я тебя помурыжу. Быстрый какой! Так я тебе и выдал. Нет, ты ко мне найди подход, пришли подарочек, а я посмотрю, что ты там прислал...»
   Но полководец оказался с характером. Он положил руку на жаровню, где тлели угли. Из руки пошел дым.
   — Батюшки, ну что за люди эти Сцеволы! — испугался интендант. — Выдайте ему хлеб и оружие. Пусть катится!
   Так в далекие времена снабжались воинские части.
   Впрочем, большинство историков этот приземленный вариант отвергают. Им подавай что-нибудь героическое. Они рассказывают, что Муций был всего лишь юношей, который пытался убить царя этрусков Парсену. Когда его схватили, он чтобы показать, с каким народом те имеют дело, положил руку на огонь.
   — Это же надо, что за люди — римляне. С такими лучше не воевать! — решили этруски.
   Во всяком случае этот поступок произвел сильное впечатление на потомков. Появились люди, которые стали говорить:
   — Да я лучше сожгу себе руку, чем соглашусь!
   В наши дни желающих жечь себе руки поубавилось. Больше пишут доносы или записки: «Находясь в стесненных обстоятельствах прошу выделить мне четырехкомнатную квартиру... Или — машину».
   Врет. Квартира есть. Машина — тоже.

20. КАЛИГУЛА И ЕГО КОНЬ

   Император Калигула был человеком молодым и вздорным. Больше всего его взволновали возможности, которые открылись, когда он получил власть над Римом.
   — Ну что это за короткие вечерние представления? — возмутился он, побывав в цирке. — Что мы нищие? Государство не обеднеет! — И он приказал давать представления в цирках с утра до вечера, а потом и круглую ночь.
   — Так темно ночью, ваше императорское... — пытались урезонить его приближенные. — Народ расходиться будет, неровен час ноги поломают, у нас на улицах канав сами знаете сколько.
   — Зажечь факелы и чтобы освещали весь город до утра. Да расставить в цирке людей, швырять в народ монеты. Мешки на каждом углу с мукой... Кстати, что это некоторые сенаторы не очень радостно кричат при моем появлении?
   — Они-с из знатных родов-с, их бабушки и дедушки еще во время Помпея и Цезаря...
   — Наплевать мне на Цезаря. Как там на восточных границах, что делают даки?
   — Лютуют. Каждый год нападают на наши крепости. Пленных убивают.
   — Вот и хорошо.
   Гордых сенаторов стали посылать на службу в Дакию. Многие не избежали смерти. В сенате крики при появлении императора сделались радостнее.
   Но императору этого показалось мало.
   — Ваше императорское, — докладывали советники. — Может хватит представлений? Может выделим малость на обустройство города? Ишь как водопровод прохудился. Опять же канализация... того. Сами чувствуете, когда на носилках несут — приходится зажимать нос.
   — И зажму. Суетесь куда не следует... Вот скажите лучше, как разговорчики среди патрициев, продолжаются?
   — Увы!
   — И про что они гутарят?
   — Не нравится им почести, которые приказано вам отдавать.
   — Ах, не нравятся!
   И Калигула приказал ввести в состав сената лошадь. Так сказать кооптировал собственного жеребца, на котором изредка гарцевал по лужайке в загородном имении.
   «Лошади оказывать такие же почести, как и мне» — гласил указ. Вероятно это значило, что когда жеребца введут, сенаторы должны вскочить, а самые горластые еще и кричать «Салютантум!» Мол, привет, бурные продолжительные аплодисменты...
   Узнав это, возмутилась преторианская гвардия. Суровые воины, поднаторевшие в дворцовых переворотах, посовещались и решили, что лошадь — это чересчур. Они убили и Калигулу и его жену и дочь.
   Что касается жеребца, то история умалчивает — пострадал ли он? Могли выгнать из дворца. Так сказать, сослать без права переписки.
   Страдают всегда безвинные.

21. НЕРОН

   Учителем будущего императора Нерона был мудрец Сенека. Его наставления были глубоки по мысли и совершенны по форме. Юношу обучили философии, живописи, музыке, пению и умению управлять колесницей, в которую запряжена лошадь.
   Вступив на престол он быстро нашел применение своим знаниям.
   Сперва пригодилась философия. «Все что ни делается, все к лучшему». Он приказал убить мать, которая мешала ему править и, как утверждали слухи — велел поджечь Рим, чтобы расчистить место для новых дворцов.
   Потом — настала очередь музыке и пению. Сперва император играл на кифаре и пел в собственном саду перед друзьями.
   — Какой талант пропадает! — восхищались друзья. Некоторые из них не могли отличить кифару от флейты. — Нет уж вы, ваше императорское, не забывайте и народ. Порадуйте подданных!
   Нерон для виду покочевряжился, а потом стал петь на сцене. Амфитеатр заполняли наемными хлопальщиками и те не жалея ладоней отрабатывали аванс.
   Между выступлениями Нерон не забывал и о семье и о государстве. Жену Октавию приказал сослать на уединенный остров и там убить.
   В государстве тоже не все ладилось: из Иудеи в Рим проникло вредное учение. В основном христианство нравилось простым необразованным людям.
   — Так что они там говорят? — спрашивал император у доносчиков, которые рыскали по базарам и площадям. — Любовь к ближнему? Не укради? Время жить и время умирать?.. Вот пуская сами и умирают.
   Он приказал христиан ловить и одних бросать в цирке на растерзание хищным зверям, а других, если представление было ночным, обмазывать смолой и поджигать. Подхалимы называли это веселенько: «факелы Нерона».
   Стали возникать заговоры. Первый был неудачным. В нем участвовал и погиб Сенека. Философ видно понял, что обучая будущего императора малость перемудрил. Последний заговор удался. Спасаясь от заговорщиков император спрятался на вилле у одного знакомого.
   — Мда, по всему видно вам конец, — не стесняясь, рассуждали те, кто пришел с ним. — Давайте мы вам могилку выроем... Вот так, готово. Теперь очередь за вами. Вот кинжальчик. Извольте сами, под ребрышко.
   — Какой артист погибает! Может не стоит? — ныл император.
   — Нет, нет, нет... Что, не хотите сами?
   История не любит уточнять: чья рука подняла нож? Какая разница, как умер комедиант.

22. МЕССАЛИНА

   Третья жена императора Клавдия Мессалина была младше своего супруга.
   — Ну, конечно, мне пятьдесят, а девочке пятнадцать, — рассуждал император решаясь на брак. — Зато стройна, молчалива, улыбка загадочная. Это именно то, что нужно римскому народу.
   Загадочная улыбка вышла Риму боком — сплошными скандалами и потрясениями. Юная императрица меняла любовников, как перчатки. Соперниц не терпела.
   — Даже не убеждайте меня, — говорила она. — Зачем в Риме еще одна красивая женщина? Одной меня недостаточно? Подумаешь, какая-то Поппея Сабина! Да у меня линия спины не хуже.
   Оставшись наедине мучалась: «а вдруг хуже?»
   Кроме того, ненавистная Поппея положила глаз на актера Мнестера.
   — Мне он самой нужен, — рассуждала императрица. — Как великолепно на сцене он читает стихи:
   — Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовский возница.
   Пусть он ее не сдержал, но, дерзнув на великое, пал!..
   Надо и мне дерзать!
   У Сабины был нежный друг, сенатор по прозвищу Азиатик. Нашли доносчиков, которые рассказали Клавдию, что Азиатик будто бы собирается его убить.
   — Не могут же они все врать, — убеждала Мессалина мужа. — Ну и что же что он честный и гордый. Под суд этого гордеца!
   Суд приговорил Азиатика к смертной казни, но добродушный Клавдий позволил приговоренному самому выбрать себе смерть.
   — Свой последний день проведу так, — сказал сенатор. — Утром гимнастика, потом плавание. На обед жареный кабан с персиками. И тогда — ванна, теплая вода, два врача. Только чтобы вены мне они вскрывали поаккуратнее. Тело сжечь на костре.
   Так умер Азиатик.
   К безутешной Сабине были посланы надежные люди. Они ясно объяснили, что завтра ее поволокут в тюрьму и посадят в камеру с уголовниками. Гордая красавица приняла яд.
   Кстати, у нее был муж. Когда не следующий день Клавдий спросил его во время трапезы:
   — Что же ты один? А где же наша Сабиночка?
   Тот ответил, как истинный римлянин:
   — Скончалась по велению судьбы, — и положил себе на тарелку отварных устриц.
   Между тем, эти мелкие успехи совсем вскружили голову Мессалине.
   «Дворец она превратила в публичный дом, — свидетельствует историк. — При живом муже решила сыграть еще одну свадьбу.»
   — Что-то месяц не вижу собственной жены, — пожаловался как-то Клавдий доверенному лицу, бывшему рабу с нежным именем Нарцисс.
   — Именно месяц. Медовый он у них с любовником — Гаем Силием. Совсем обнаглели. Прикажите действовать?
   — Валяй! Или нет: он, Силий, что у нее первый? Неужели были еще?
   — Как собак нерезаных.
   — Ай, ай, ай! Сейчас же иду в казарму преторианцев, — возмутился император. — Любовников переловить и доставить туда.
   Тут шум, крик, составляют по памяти списки, ловят, пересчитывают. Проверив, всем отрубили головы.
   «Надо торопиться, пока император не остыл», — понял Нарцисс и, захватив с собой кучку верных людей, бросился к Мессалине. Молодая императрица сидела у себя в саду под кипарисами и ревела в три ручья.
   — Убить немедленно, — сказал Нарцисс офицеру. — Что стоишь, дурак? Приказ императора.
   Офицер был человек опытный:
   — А вдруг император отметит свое решение? Где документ?
   Помогла мать Мессалины, которая тоже ненавидела дочку. Зная местные порядки, она вбежала в сад с криком:
   — Что сидишь? Ждешь, когда поволокут за волосы на плаху? Кинжал-то у тебя хоть есть? Боги, ну что за хозяйка — кинжала в доме нет. Господин офицер, одолжите ваш меч.
   Втроем кое-как закололи императрицу. Особенно, говорят, старался Нарцисс, подпрыгивал и нажимал коленкой на рукоять меча.
   Он знал, что надо торопиться. Когда Клавдию доложили о смерти супруги, тот долго молчал, а потом приказал впредь ставить на стол рядом со своей тарелкой ее. И часто вздыхал.
   Видно, было что-то такое в этой чертовой бабе... Но с точки зрения хода мировой истории и процветания государства, все действующие лица поступали тут правильно. Даже этот подлый Нарцисс.

23. АПУЛЕЙ

   Апулей был древнеримским писателем, а заодно и жрецом. Как жрец, он должен был сеять разумное, доброе, вечное, а как писатель откликаться на злобу дня.
   Однажды его пригласили к чиновнику, который занимался древнеримской литературой, а значит и журналами. Журналы были рукописные, но тем не менее проблемы тиража и распространения у них были те же, что сегодня.
   — Над чем работаете? — спросил чиновник. — Да вы не стойте, присаживайтесь.
   — Благодарю покорно. Вот принялся за «Метаморфозы». Размышляю о борьбе двух начал в человеке: доброго и злого. О великом, о вечном.
   — Гм-м... Любопытно. Понимаете, у нас просьба. Горит один популярный журнальчик. Не раскупают, хоть тресни. Написали бы для него новеллку, или дали бы главку из ваших «Метаморфоз». Для примера, хотя бы один эпизодик, о чем он?
   — Ну, как вам сказать... Есть, например, такая поучительная история.
   Не подумав о последствиях, жена впустила в дом, в отсутствие мужа, юношу. Но муж возвратился, чтобы во время предотвратить грехопаде...
   — Стоп, стоп, стоп! Ну, зачем же предупреждать? Предупреждать не надо. Читатель любит этакое, с перчиком... Пожалуй, ваша новеллка может спасти журнал... Только давайте так: муж приходит, жена прячет юношу, а мужа уговаривает забраться в огромный узкогорлый сосуд...
   — У меня в новелле есть бочка.
   — Можно — в бочку. И в то время, пока муж сидит в бочке, жена наклоняется, а юноша... Отлично! Ну, не упирайтесь, всего одна новеллка. Ждем.
   Когда журнал вышел, Апулей, купив его, прочитал под рассказом «Продолжение следует». Друзья, которые стояли рядом и успели прочитать журнал, хихикали.
   — А еще жрец! — сказала, проходя мимо, знакомая весталка.
   Апулей побежал к чиновнику.
   — Ничем не могу помочь! — развел руками тот. — За журналом теперь в киосках очереди. Надо продолжать. Кстати, кто у вас там главный герой?
   — Юноша, которого злая сила превратила в осла.
   — Великолепно! Лучшего сюжетика не придумаешь. В облике животного он... Как вашего героя зовут?
   — Луций.
   — Ваш осел — Луций, дай ему волю, такого натворить может. Хи-хи-хи... Нет, вы просто для нас находка. Придется писать продолжение. И не стесняйтесь. Нравы теперь, сами знаете, какие. Сейчас про все можно.
   Так был написан «Золотой осел».
   Между прочим, чиновник своим детям (а у него была большая семья) роман не показал. Читал по вечерам под одеялом, повизгивая от удовольствия.

24. ЕВГЕНИКА

   Вопрос, как улучшить породу, как иметь в государстве побольше крепышей — возник рано и привел в истории ко многим невеселым случаям.
   Прежде всего додумались освобождаться от стариков. На островах Тихого океана заметив, что дедушка уже не может даже плести силки для птиц, его потихоньку отводили в лес и там приканчивали раковинным топором.
   Японцы были сердобольнее:
   — Ну, как, бабушка, ходишь еле-еле? — спрашивали ту, что была когда-то родоначальницей.
   — Совсем обезножила, — простодушно соглашалась та.
   — Ну, тогда подыши воздухом, мы поможем.
   Старушку отводили высоко в горы, где лежит вечный снег и там оставляли, прикрыв для приличия циновкой.
   Древние греки и римляне смотрели глубже. Они рано поняли, что не обязательно ждать старости, что от слабого можно избавиться и вскоре после его рождения.
   У римлян отец приняв на руки новорожденного внимательно осматривал его и либо, кивнув, передавал кормилице и матери, либо — если в ребенке ему что-то не нравилось, тут же суровой рукой душил.
   Греки и спартанцы несколько усложнили этот момент — некачественного по мнению коллектива ребенка там сбрасывали со скалы.
   Не исключена возможность, что случались недоразумения.
   Скажем, греческий военачальник полемарх в целях сурового воспитания идя на скалу брал с собой своего малолетнего сына.
   — Не хнычь, — говорил он жене, — пускай видит, как поступает народ с немощными.
   Они приходили на обрыв, где уже собрались жрецы, воины и зеваки.
   Приводили очередных жертв. Грудных, может быть, приносили в корзинках.
   — Начнем помалу, — говорил главный жрец и младенцев кидали вниз.
   — Вот так нация очищает себя и делается сильной, — говорил полемарх. — Постойте, а где мой? Вот тут рядом стоял. Ах-ты...
   — Ваш? — ужасались жрецы. — А мы и его... Под руку подвернулся. И главное, ничего не сказал. Смолчал. Весь в вас, с характером.
   — Аспид. Убивец! — выла всю ночь жена.
   Когда накопилось много таких случаев, обычай отменили.
   В наше время человечество пытается идти по другому пути: на вступающих в брак составляют медицинские карты, устраивают конкурсы невест, рассматривают под микроскопом гены, но результатов пока мало. Хорошо, что не вспоминают старое.

25. НОЖ И КОЛЕСО

   Древние майя жили на полуострове Юкатан. Там была хорошая красная земля и выпадало много дождей. Кукуруза — по тамошнему маис — вырастала выше хижин.
   По мере роста благосостояния стали расти и культурные запросы, изощрялся ум, майя начали придумывать разные штуки и выдвигать идеи.
   Родилась мысль поклоняться солнцу. Выстроили ступенчатые пирамиды, а на каменных плитах украшавших храмы начали высекать солнечные круги. Придумали календарь, теперь стало известно когда какой праздник.
   — Эх-ма, серые какие-то они у нас праздники, скучные! — грустили жрецы. — Ну, танцы, ну немного музыки. Надо что-то такое...
   Что-то такое придумали: человеческие жертвоприношения. Сперва удавливали крестьян, потом поняв, что так можно остаться без кормильцев, стали умерщвлять пленных.
   Для этого пришлось вести войны.
   В это время два умельца сделали по изобретению. Один придумал колесо, второй — каменный нож.
   Решать судьбу изобретений поручили совету жрецов.
   — Колесо... Если колесо, значит повозка... А зачем? Носили на себе тяжести и будем носить. А потом не можем ведь мы сразу внедрять и то и другое. Нужны приоритеты. Что важнее. Нож... Нож... А знаете, в нем что-то есть. Что, если рассекать грудную клетку и вытаскивать живое сердце? Вот это будет жертвоприношение! Вот это праздник!
   Так и поступили. Америка обошлась без колеса, а нож стали применять.
   Даже бессердечные испанцы, прибывшие завоевывать Юкатан, увидав местные фестивали, ахнули:
   — Эк, они их бедняг ножами полосуют! Да их самих — шпагами! Из мушкетов! Трави собаками! В огонь, на пику!
   Тоже были не ангелы.
   Поневоле задумаешься.
   Вообще обвинять в жестокости инородцев или соплеменников, врагов или собственную армию очень удобно. Обвиняющий всегда прав.

26. ВИРАКОЧИ И ЖРЕЦЫ

   Инкские жрецы тонко знали свое дело: чтобы отвести от себя обвинения в паразитизме, они придумали легенду, будто находятся у власти временно до возвращения пришельцев из-за моря.
   — Виракочи. Были такие, — уверяли служители культа. — Приплыли когда-то из-за океана, основали наши города, построили храмы и уплыли. Сказали — живите, правьте, поддерживайте порядок, вернемся!
   Этим самым вопрос о законности власти снимался. Отпадал и вопрос о ничегонеделании: ждем, волнуемся, курим фимиам, подсчитываем годы.
   — А какие они были из себя, виракочи? — спрашивали наивные граждане.
   — Какие? — жрецы задумывались. Тут надо было выдать что-то необыкновенное, поражающее, а потому убедительное. — Белокожие. С бородами.
   Вопрошавшие ахали и долго не могли прийти в себя — тела у инков были бронзовые, на подбородках ничего не росло.
   — Ну, надо же! А борода, это что такое?
   Для наглядности жрецы высекали на храмовых стенах изображения бородатых пришельцев.
   Империя ждала. Для развлечения в ней устраивались человеческие жертвоприношения: ловили какого-нибудь бедолагу, клали на валун спиной вниз и с размаху, каменным ножом... Это впечатляло и заставляло любить власть.
   Но однажды по горным тропам пронесся клич:
   — Идут! Идут!
   Появились белые бородатые люди верхом на конях. Это были испанцы. Их вел предприимчивый Пизарро. Солдат в его отряде было пустяк — человек двести.
   Жрецы забеспокоились и вывели против него целую армию — тысяч сто, одной гвардии было шесть тысяч.
   Армия увидела пришельцев, выдохнула: «Виракочи!» и — вся, как есть, повалилась на колени. Убивали их не слезая с коней. Империя была покорена. Жрецов испанцы привязали к крестам и сожгли. Выдумка отомстила за себя.
   Так кучка авантюристов покорила огромную страну. Раздумывая над этим догадываешься: опять подвела идеология. И потом, не надо молиться на всех, кто прибывает из-за океана. Народ-то ведь там тоже разный. Такие попадаются, что ахнешь!

27. ТУФЛЯ МАЗДАКА

   «...У одних дворцы, у других хижины, у одних сундуки с золотом, у других тощие кошельки. У одного гарем, а у другого одна плоскогрудая жена...»
   Несправедливость устройства мира и мечта о всеобщем равенства томили и крестьян Генисарета и пастухов Зеравшана и погонщиков овечьих стад из прохладной Кельтии.
   — А что, если все разделить поровну?
   Такая мысль приходила не в одну голову и, наконец, один такой мудрец Маздак вошел в доверие к персидскому шаху Каваду.