Мария тихо злилась про себя и, чтобы не выплеснуть ненароком свое раздражение, тоже молчала.
Сидящий рядом с Марией отец Кирилл чувствовал напряженность обстановки и прилагал все усилия, чтобы ее разрядить. Старательно ухаживая за дамами, он подкладывал им закуски и, наполняя их бокалы вином, произносил замысловатые тосты «за доброе здравие», «за сопутствующее благополучие» и «Божье вспомоществование в делах».
Мария, признательная отцу Кириллу за его усилия, опять поймала себя на мысли, что они с ним похожи на семейную пару, стоически принимающую не очень приятных гостей. Глядя с благодарностью на отца Кирилла, она встречалась взглядом с его пронзительным взором и чувствовала, что ей хочется, чтобы эти мгновения длились как можно дольше. Вскоре злость ее, вызванная выпадом Юрия в сторону отца Кирилла и не очень вежливым отношением к Вике, прошла, вытесненная новыми и приятными переживаниями: Мария просто упивалась взаимопониманием, которое установилось у нее с отцом Кириллом. А тот, смакуя понравившееся ему «Шабли», смотрел на Марию поверх бокала, и глаза его заговорщицки улыбались.
Видимо, их веселые переглядывания переполнили чашу терпения Юрия, потому как он, не поднимая глаз, обратился к отцу Кириллу, демонстративно не называя его по имени:
– Кстати, мне давно хотелось спросить... Вы мне кажетесь довольно прогрессивным человеком, так, может, объясните мне...
– Да?
– Насчет обета воздержания, принятого у вас в церкви... Мне кажется, это очень антифизиологично, – Юрий наконец поднял свой взгляд на отца Кирилла, и в его глазах читался вызов.
– Воздержание не обязательно связано с церковью, – ответил отец Кирилл. – Решение об этом принимает сам человек, особенно если собирается посвятить свою жизнь Господу в монастыре.
– Ну конечно! Сам, ха... – хмыкнул Юрий. – Да попробуй не прими такого обета, когда система давит! А ваши монастыри... – он запнулся на секунду. – Ведь еще Ломоносов писал, что молодым уходить в монастырь нельзя. Что вместо служения, как вы говорите, Господу, они занимаются там только укрощением своей плоти либо наоборот – блудом. И никакие молитвы и посты тут не помогут! Природу ведь не обойдешь!
– Некоторым удавалось...
– А зачем и какой ценой? – спросил почти с обвинением Юрий. – Никто без потерь для себя не может воздерживаться. Всем известно, если какие-то функции в организме не выполняются, а органы не используются, то они рано или поздно атрофируются. То есть, у человека либо здоровье сядет, либо крыша съедет. Я никак не могу понять, кому мешает телесное удовольствие? Ведь если верить, что человек – создание Божье, то Творец сам в нас заложил способность любить и получать удовольствие от телесной близости. И он же сам сказал: «Плодитесь и размножайтесь». А, значит, воздержание и обет безбрачия являются противостоянием воле Божьей. Не так ли? С другой стороны, если Бог создал нас по своему образу и подобию, то можно предположить, что, заложив в нас стремление к сексуальной близости... пусть даже только ради продолжения рода, он пошел несколько дальше своего подобия. Ведь сам он был одинок и не имел ни пары для совокупления, ни детей. Не так ли?
Отец Кирилл молчал, изучающе глядя на Юрия.
– Ну что же вы молчите? – сердито спросил тот. – Скажете, что именно поэтому отшельники и аскеты ближе к Богу, чем простые смертные, предающиеся разврату? Так вот, на мой взгляд, все это чушь, оправдывающая обыкновенный эгоизм, лень и нежелание этих хваленых праведников брать на себя заботу о других людях, я имею в виду семью, жену и детей. И еще я думаю, что те мужчины, которые добровольно отказываются от близости с женщиной, либо ненормальны, либо... да что там стесняться, либо гомосексуалисты, что, впрочем, для ваших монастырей далеко не редкость. Или будете возражать?
У Марии опустилось сердце. «Это не редкость не только для монастырей...» – подумала она, вспомнив голый зад Мишеля и запрокинутое искаженное страстью лицо ее жениха.
– Возражать на что? – спокойно спросил отец Кирилл. – Что среди братии встречаются случаи гомосексуализма? Нет, на это возражать я не буду. Но это всего лишь означает, что эти люди не смогли справиться с испытаниями, сопутствующими иноческому служению Господу, которое они сначала самонадеянно приняли на себя, а потом оно оказалось им не по силам. Это одна из тех слабостей, которые становятся на пути человека и не дают ему идти дальше, к своей цели.
– Цель человека: прожить долгую и счастливую жизнь! – перебил его Юрий.
– И вы еще кого-то упрекали в эгоизме... – усмехнулся отец Кирилл.
– Тот, кто счастлив, всегда сделает счастливым и того, кто рядом, – попытался возразить Юрий.
– Отнюдь, – покачал головой, не соглашаясь, отец Кирилл. – Довольно часто счастье бывает за счет кого-то. Именно поэтому тот человек, который испытывают свою душу воздержанием, и я не имею в виду только половое воздержание, умением жертвовать собой ради другого, именно он и способен нести счастье людям. А не тот, кто тешит свою плоть и потакает всем своим желаниям. Это путь к разврату, в конце которого не остается ни морали, ни нравственности.
– Это все демагогия! – отмахнулся Юрий, поморщившись.
– Боюсь, что мы не придем с вами к единому мнению, – поднял руки вверх отец Кирилл. – Думаю, не стоит продолжать наш спор. Смотрите, наши дамы заскучали.
– Ну вот! Что же вы уходите от разговора?! – возмутился Юрий. – Кто, как не вы, должен все разъяснить и наставить на путь истинный... э... заблудшую овцу! Так ведь это у вас называется?
Разговор явно приобретал обостренный характер. Мария, которой все это уже совсем не нравилось, решила, что пора завершать вечеринку.
– Я, пожалуй, принесу кофе, – сказала она, резко встав из-за стола, и начала собирать грязные тарелки.
Отец Кирилл тоже поднялся и принялся помогать ей, чем очень удивил Вику, которая до этого с несколько ошеломленным видом слушала их разговор с Юрием. Она тоже встала, предлагая свою помощь, но Мария ее остановила:
– Вика, отдыхай! Мы сами справимся. А ты лучше займи своего друга.
Это «мы» Мария произнесла с особым удовольствием и, сделав вид, что не замечает любопытного взгляда Вики, направилась на кухню в сопровождении следовавшего за ней с горой тарелок отца Кирилла.
Войдя на кухню, она отобрала у отца Кирилла посуду и начала загружать ее в моечную машину.
– Отец Кирилл, простите за то, что вам пришлось все это выслушать, – попросила она, на секунду оторвавшись от своего занятия.
– Ну что вы, Мария, – улыбнулся отец Кирилл. – Вы что же думаете, я в первый раз встречаю такого самовлюбленного...
– ...дурака? – подсказала Мария и прыснула в ладошку, увидев, как отец Кирилл поднес палец ко рту.
– Вы слишком строги, я не это имел в виду... – с шутливой укоризной сказал он.
– Эта заблудшая овца, вернее, заблудший баран, испортил нам все настроение! Я жалею, что согласилась их принять. Уф, ну все, – она выпрямилась и посмотрела на отца Кирилла. – Терпеть не могу мыть посуду после ухода гостей, – пояснила она, – а если делаю это во время приема, между делом, то мне кажется, что это вроде понарошку. Короче говоря, пытаюсь сама себя перехитрить.
Отец Кирилл улыбнулся такому детскому объяснению, подошел к ней и отвел прядь волос, упавшую Марии на щеку. Это почти интимное движение смутило их обоих.
Мария быстро отошла к столу. Подключив самовар, она стала вытаскивать из шкафа кофейные чашки. Расставляя их на подносе, она чувствовала спиной взгляд отца Кирилла, и не решалась повернуться.
Когда она все расставила, он сам подошел к ней и, забрав у нее поднос, понес его в гостиную.
Мария, рассеянно глядя на уже шумевший самовар, думала о том, что она, похоже, начинает по-настоящему влюбляться в этого человека.
Вернувшись на кухню, отец Кирилл подошел к пыхтевшему на столе самовару.
– Отнести его в гостиную или сначала помочь разрезать торт? – спросил он у Марии.
Та, очнувшись от своих мыслей, спохватилась:
– Отнесите, пожалуйста, самовар, а торт я сама принесу.
Вика, посмотрев на вернувшихся «какими-то не такими» Марию и отца Кирилла, сделала вывод, что между ними что-то произошло, и тут же заторопилась домой, заставив недовольного Юрия буквально проглотить кофе и кусок торта...
На пороге тот холодно пожал руку отцу Кириллу, и, чмокнув воздух в полуметре от руки Марии, вышел, не дожидаясь, пока Вика застегнет шубу, заботливо поданную ей отцом Кириллом.
Проводив гостей, Мария устало оглядела разоренный стол и принялась собирать чашки. Отец Кирилл стал помогать ей, вынося все это на кухню. В четыре руки они быстро управились.
Освободив стол, Мария отнесла скатерть в ванную, бросив ее в корзину для стирки, а потом начала мыть оставшуюся после десерта посуду.
Отец Кирилл пристроился рядом с полотенцем и вытирал за ней мокрые чашки, сразу же убирая их на полку в шкаф.
Холодильник тихо урчал, за окном почти стих городской шум, и им было настолько хорошо вдвоем, что они не решались прервать эту уютную тишину словами.
Вдруг зазвонил телефон.
Мария, быстро вытерев руки, взяла трубку.
Звонил отец.
– Что у тебя там случилось, что ты так неожиданно сорвалась? – спросил он.
– Привет, папуль! Да ничего не случилось, просто Вика решила познакомить меня с новым приятелем. А встречу хотела провести непременно у меня, в домашней обстановке, – объяснила Мария.
– Ну и как? – рассмеялся отец.
– Да ну! – отмахнулась Мария. – Такой же пижонистый, как все ее парни... И где она их выкапывает, прямо как на подбор! Я ей сказала, что в следующий раз буду знакомиться с претендентами на ее счастье только в ресторане или еще где-нибудь на нейтральной территории, а то слишком много посторонних приходит в мой дом.
– Ты, как я понимаю, там уже одна? – спросил Николай Дмитриевич. – Перемываешь посуду?
Замешкавшись, Мария почему-то солгала отцу:
– Да, одна... Но я останусь здесь на ночь, устала.
Но тот, кажется, все-таки что-то заподозрил, потому что быстро закруглил разговор:
– Ну ладно, Марусенька, спокойной ночи! Я пошел спать. Включи на ночь дополнительное отопление, обещают понижение температуры.
– Хорошо, пап, включу. Целую, спокойной ночи! – попрощалась Мария и положила трубку.
Отец Кирилл, дотирая последние чашки, посмотрел на Марию и сказал, указывая на настенные часы:
– Пожалуй, и мне пора.
– Я никуда вас не отпущу! – объявила Мария.
Ее лицо и голос были настолько решительными, что отец Кирилл не стал ничего возражать, лишь изучающе посмотрел на нее.
– Я никуда вас не отпущу, – повторила она, отбирая у него полотенце, и, отбросив его в сторону, стремительно обняла отца Кирилла, прижимаясь лицом к его груди.
Растерявшись в первый момент, он замер, но потом попытался осторожно отстраниться от нее, но Мария с такой силой воскликнула: «Нет!», что он вновь замер в нерешительности.
– Мария, – тихо окликнул он.
Она отрицательно затрясла головой, еще сильнее прижимаясь к нему лицом.
– Машенька, – дрогнувшим голосом прошептал он, – нам нельзя этого делать...
– Да?! А кто это сказал?! – взметнулось ее сведенною болью лицо. – Почему нельзя? Почему вы должны хоронить себя?! Вы же мужчина! Вы же еще молоды! В чем-то Юрий был прав!
– Я – священник... – попытался напомнить ей отец Кирилл.
– И что? Вы боитесь, что я вас «оскверню»? Боитесь, что «погрязнете со мною в грехе»? Так я не могу осквернить вас, я – чиста! Еще ни один мужчина не прикасался ко мне!
– О Господи! Мария, что ты со мной делаешь?! Я – не толстовский отец Сергий, и увечить себя не стану. Но ты же должна понимать, что искушаешь меня!
– Поцелуйте меня, пожалуйста, – попросила его Мария и потянулась к нему.
Ее тело в ожидании прикосновения отца Кирилла затрепетало, словно туго натянутая тетива.
Отец Кирилл вздохнул, наклонился и, поцеловав Марию в лоб, отодвинулся.
– Нет!.. – простонала она. – Не так! – и уже не дожидаясь его действий, прильнула к нему всем телом и прижала свои губы к его губам.
Почувствовав, как под неопытным, но страстным натиском губ Марии его покидают остатки самообладания, отец Кирилл запротестовал, обрывая поцелуй:
– Мария, нет! Как мужчина я уже умер, не искушай меня больше!
– Нет, неправда, вы живы! А если вы собрались умирать, то пусть ваша смерть мужчины родит во мне женщину! Прошу вас, сделайте это для меня! Я никого не смогла бы попросить об этом, только вас... – билась она об него всем телом, то отстраняясь, то прижимаясь к нему и обвиваясь вокруг него лозой.
Решительно отодвинув от себя Марию, отец Кирилл молча взял ее, как маленькую, за руку и вывел из кухни.
Включив в гостиной свет, он усадил ее на диван, потом сел рядом и сказал:
– Давай поговорим!
Мария прерывисто дышала, обратив на него напряженный взгляд, в котором смешалось отчаяние и мольба.
Отец Кирилл несколько секунд пристально смотрел на нее, потом встал, выключил свет и вернулся к дивану. В незадернутые шторы тут же проник свет уличных фонарей, но лиц в полумраке было не видно, только силуэты. Так разговаривать было легче.
– Мария... Машенька, послушай... – осторожно начал отец Кирилл. – Я еще в прошлый раз заметил, что тебя что-то гнетет... И не меня ты сейчас добиваешься, а словно пытаешься спрятаться от чего-то!
Мария шевельнулась.
– Нет, нет, не перебивай! – остановил ее рукой отец Кирилл. – Я же чувствую, что ты пытаешься что-то или кого-то забыть. Кто тебя так обидел?
Мария судорожно вздохнула, но промолчала и, опустив голову, сгорбилась, словно ее разом покинули все силы. Ей совсем не хотелось сейчас ни о чем таком вспоминать и говорить. Ее сердце рвалось прочь от этих воспоминаний! Забыть... забыть!.. Для этого ей нужно было так много и так мало. Она хотела любить и быть любимой. Она хотела семью и простого человеческого счастья. В этот вечер ей показалось, что она поняла, каким должно быть ее счастье. Но счастье на то оно и счастье, чтобы чаще всего оказываться недостижимым...
Словно почувствовав ее состояние, отец Кирилл обнял ее за плечи и привлек к себе. Мария, прислонившись к нему боком, уткнулась носом ему в плечо и всхлипнула.
– Ну, ну, вот только плакать не надо, – попросил отец Кирилл, успокаивающе поглаживая ее по голове. – Лучше расскажи мне, что у тебя произошло.
Не отрывая лица от его плеча, Мария, все еще всхлипывая, стала рассказывать ему о своей жизни, Геннадии, злополучной полусвадьбе с последующим расторжением брака, о том страхе и неверии, которые с тех пор поселились в ее душе.
Отец Кирилл молча слушал ее, не перебивая, лишь изредка сжимал ее вздрагивающие плечи, когда в ее голосе особенно прорывалось волнение.
– Я даже на какое-то время потеряла смысл жизни. Мне кажется, если у меня все не залаживается, то это потому, что я какая-то ущербная, непутевая.
– Ну уж и непутевая! – не выдержав, перебил ее отец Кирилл. По голосу было слышно, что он улыбается. – Выпало тебе на долю одно испытание, так это же не конец света!
– Да если со мной такое произойдет еще раз – я не выживу! – воскликнула Мария.
– Выживешь, Машенька, и не такое люди переносят... Я не говорю, что это легко, но ты сможешь это преодолеть. Ты сильная, я это вижу, только тебе нужно поверить в свои силы.
– Поверить в свои силы или поверить в Божью помощь?
– Мудрые люди не зря говорят: «На Бога надейся, но сам не плошай», – усмехнулся отец Кирилл. – Бог дал тебе всё: жизнь через твоих родителей, твои дарования, этот мир. Тебе лишь нужно научиться жить в этом мире, с благодарностью пользуясь тем, что дал тебе Господь.
– Ну почему у меня не может быть, как у всех нормальных людей: семья, дети?... – с горечью воскликнула Мария.
– Все еще будет... – улыбнулся отец Кирилл. – Это только со стороны, Машенька, кажется, что у тебя все плохо, а у остальных все прекрасно. У этих «нормальных людей», как ты их называешь, уйма своих бед и горестей, и не позавидуешь. Я, порой, такого наслушаюсь, что просто оторопь берет! В каждой избушке свои погремушки, Машенька. Только духом падать нельзя. Уныние – грех великий, низводящий человека до уровня камня лежачего. А человек, действительно, создан по образу и подобию Божию, как сказал, пусть и ёрничая по этому поводу, наш гость, а это значит, что мы должны перенять от Него стремление к действию, к творчеству. Ведь под лежачий камень вода не течет! Но и клин клином вышибать тоже с умом нужно. Ну не тем человеком оказался твой Геннадий, так это не означает, что ты должна заткнуть эту брешь первым попавшимся человеком. Всё еще придет к тебе. Нужно только жить и смиренно ждать своего«чоловика», как говорят на Украине. И его обязательно пошлет тебе Господь, ведь браки совершаются на небесах. А без любви и уважения создавать семью и рождать детей нельзя! Тебе же не просто галочку о наличии нужно поставить: семья – есть, дети – есть. Это же твоя жизнь...
– Мне кажется, у меня уже ничего хорошего не будет, – обреченно понурившись, сказала Мария. – Геннадию я была нужна только из карьерных соображений, а не сама по себе. Вот и вы меня отвергли...
Отец Кирилл вздохнул.
– Не отвергаю я тебя, Машенька. Но я не тот человек, с которым ты могла бы связать свою жизнь. Мой удел теперь только в служении Господу, в моих детях и пастве... Я уже говорил тебе, что второбрачие для священника недопустимо.
– Но ведь это не так! – вскинула голову Мария, стараясь рассмотреть выражение лица отца Кирилла в темноте. – Я помню, вы мне об этом уже говорили. Но я потом специально спрашивала, и мне сказали, что во втором томе «Настольной книги священнослужителя» Булгакова говорится, что священнику, оставшемуся вдовым с двумя малыми детьми с разрешения епископа может быть позволен второй брак. И даже добавлено, что, если свой епископ не решит этого вопроса, то дозволяется обращаться выше, вплоть до самого патриарха. Правда, жениться он должен только на вдовице с детьми... Хотя сейчас, как я выяснила, среди священников много второбрачных, и даже не вдовцы, а просто разведенные.
Отец Кирилл молчал.
– Отец Кирилл, ну что же вы молчите? – окликнула его Мария.
– Хорошо, Машенька, – изменившимся голосом сказал отец Кирилл. – Я расскажу тебе, как мы жили с матушкой. Может, тогда ты сможешь понять, почему я не хочу ничего предпринимать и не мыслю замены для моей супруги. Ее никто никогда не сможет мне заменить. Она была удивительной женщиной.
Мария невольно отпрянула и посмотрела на отца Кирилла, чувствуя, как его признание отзывается в сердце тянущей болью. Но, вслушиваясь в его тихий голос, повествующий о его семейной жизни, она постепенно освободилась от этой боли, проникаясь сочувствием к отцу Кириллу, который, действительно, перенес большую потерю, лишившую его любимой женщины, жены и матери Олесика и Ильи.
Прильнув опять к плечу отца Кирилла, Мария слушала и тихо плакала по той, которую никогда не видела, чувствуя к ней любовь и уважение, передававшиеся ей от печального голоса отца Кирилла. А он еще долго рассказывал ей о том, как перенес свое горе, и как нужно терпеливо жить дальше и принимать все, что посылает нам Господь, ведь все свершается по воле Его.
«Может быть, и этослучилось, чтобы мывстретились с отцом Кириллом?» – мелькнула у нее в голове кощунственная мысль, заставив ее сразу поёжиться от охватившего раскаяния.
Последнее, что она почувствовала перед тем, как провалиться в неожиданно подступивший к ней сон, это то, что голова ее, затуманенная слезами, стала вдруг совсем тяжелой и, соскользнув с плеча отца Кирилла, опустилась ему на грудь.
Долго еще отец Кирилл сидел в темноте, обнимая спящую Марию за плечи и тихонько поглаживая ее волнистые волосы. Глубокая складка пролегла у него меж бровями. И дело было не только в нелегких воспоминаниях. Перед нелегким выбором встала душа его... Себе-то он мог признаться, что давно запала ему в сердце эта девушка. С первой их встречи запала. Ее нежный облик, хранящийся в памяти, чистые до наивности письма не давали ему ее забыть. А это ее имя-знак, словно говорящий, что, забрав у него одну близкую женщину, прислали другую ему в утешение...
Перед поездкой в Санкт-Петербург он старался убедить себя, что едет туда толькопо своим учебным делам, но в глубине души понимал, что эта поездка так волнует его именно из-за того, что в этом городе живет Мария. Понимал, и пытался себя удержать. Поэтому и не сообщил ей о своем приезде, до последнего намереваясь воздержаться от встречи. Но продержался только день, и в первый же вечер позвонил ей домой.
Поначалу даже обрадовавшись, когда ее телефон не ответил, потом он стал дозваниваться к ней уже с каким-то упорством, впадая в отчаяние от мысли, что не увидит ее. Когда он поймал себя на этом, ему стало стыдно. Собственно говоря, зачем он это делает, ведь из этого ничего хорошего не получится! Его путь уже избран, ее – еще определяется... Да и она не давала ему никакого повода надеяться от нее на что-то большее, чем обычное дружеское общение. Но он решил, что ему все-таки нужно с ней увидеться, чтобы убедиться, что она в порядке, ведь летом у нее были какие-то проблемы, о которых она так ничего не сказала и не написала. А возможно он все-таки надеялся, что эта встреча покажет ему, что он нужен Марии только как пастырь, друг, которому можно поведать о своих горестях или удачах, но не как мужчина. И тогда он найдет в себе силы поставить заслон мыслям о ней, как о желанной женщине.
Но, как верно подмечено: «Благими намерениями вымощена дорога в ад»... Ничего хорошего из их встречи не вышло!
Ее глаза, в которых он сразу увидел ответ на свои сомнения, то, как доверчиво она открыла ему свою девичью любовь, то, как молила его о близости, перевернули его душу. Он почувствовал себя змеем-искусителем, коварно явившимся к девушке, заранее зная, что ничего, кроме боли и разлуки дать ей не сможет. И сейчас, после их разговора, когда их обоюдная исповедь всколыхнула в их душах тяжелые воспоминания, он еще раз четко понял, что он виноват перед Марией, что это он спровоцировал девушку, раздавленную подлостью ее жениха, на мольбу о близости. Со временем она бы забыла эту измену, успокоилась и нашла бы себе настоящего мужчину. Но он явился к ней, дал ей ложную надежду, прельстил, зная, что все равно вынужден будет оставить ее одну. Недаром она, словно предчувствуя это, сказала: «Вы тоже отвергли меня...» Как же она жить будет после этого?
«Господи, девочка моя, как бы я хотел неотвергать тебя! Но нельзя, нельзя...» – мысленно простонал отец Кирилл, прижимая к своей груди голову Марии, мучаясь и не зная, что делать.
Правду говорят: всякий выбор тяжел, но выбор между долгом и любовью – тяжелее всего... И не ему первому легла на сердце эта тяжесть...
Утром Марию разбудил звонок. Машинально глянув на часы, на которых было чуть больше девяти утра, она потянулась за телефоном. На панели высвечивался незнакомый номер.
Потерев лицо рукой, Мария сняла трубку.
– Алё, доброе утро, – раздался в телефоне мужской голос. – Можно попросить отца Кирилла?
– Отца Кирилла? – растерянно переспросила Мария, не сообразив спросонья, почему звонят к ней, а потом, все вспомнив, прислушалась – в квартире стояла тишина.
Выбравшись из-под покрывала и ежась от утренней прохлады, Мария выбежала в холл – пальто отца Кирилла на вешалке не было.
Забравшись с ногами в кресло, стоящее в холле, она сказала в трубку:
– А вы знаете, он уже ушел...
– Когда и куда? – нетерпеливо спросили в трубке.
– Не имею представления...
– А есть кто-нибудь, кто имеет? – продолжали ее допрашивать.
– Прошу прощения, а с кем я разговариваю? – насторожившись, спросила уже совсем проснувшаяся Мария.
– Это его друг, Борис. Он у меня остановился. А сегодня, вот только что, ему звонили из Академии. Неожиданно назначили экзамен на сегодня, просили подъехать к двенадцати часам.
– Ой, это ужасно, но я, действительно, не знаю, во сколько и куда он ушел, я еще спала.
В трубке воцарилось молчание.
– Алло?... – окликнула она невидимого собеседника.
– Да-да, я здесь, просто задумался, – ответил ей ни с того, ни с сего повеселевший голос. – Это интересно... Но где же его искать?
– А, может, он сам поехал в Академию? – предположила Мария.
– Не знаю... – произнес Борис и вдруг обрадовано воскликнул: – Кто-то звонит в дверь, наверное, это он. Спасибо, извините за беспокойство! – и на том конце провода положили трубку.
– Алло, подождите! – запоздало крикнула Мария, но, услышав короткие гудки, с досадой опустила трубку.
Побежав в спальню, она схватила карандаш и записала высветившийся на панели определителя номер на листочек.
«Интересно, а откуда этот Борис узнал мой телефон? – подумала она. – Неужели его ему дал отец Кирилл? Но мне показалось, что его приезд ко мне не был запланирован до такой точности, чтобы оставлять другу номер ее телефона. Странно... Хотя, у него тоже может быть определитель номера, отец Кирилл ведь ему вчера звонил от меня. Да, наверное, так оно и есть».
Помедлив несколько секунд, она набрала номер, но там было занято... Мария расстроено положила трубку на базу и опять потерла лицо руками.
Да, нужно вставать, мыться и собираться на работу. Она хотела к обеду заехать в фирму – в четыре часа у нее были переговоры, которые она переводила для одного важного клиента.
Сидящий рядом с Марией отец Кирилл чувствовал напряженность обстановки и прилагал все усилия, чтобы ее разрядить. Старательно ухаживая за дамами, он подкладывал им закуски и, наполняя их бокалы вином, произносил замысловатые тосты «за доброе здравие», «за сопутствующее благополучие» и «Божье вспомоществование в делах».
Мария, признательная отцу Кириллу за его усилия, опять поймала себя на мысли, что они с ним похожи на семейную пару, стоически принимающую не очень приятных гостей. Глядя с благодарностью на отца Кирилла, она встречалась взглядом с его пронзительным взором и чувствовала, что ей хочется, чтобы эти мгновения длились как можно дольше. Вскоре злость ее, вызванная выпадом Юрия в сторону отца Кирилла и не очень вежливым отношением к Вике, прошла, вытесненная новыми и приятными переживаниями: Мария просто упивалась взаимопониманием, которое установилось у нее с отцом Кириллом. А тот, смакуя понравившееся ему «Шабли», смотрел на Марию поверх бокала, и глаза его заговорщицки улыбались.
Видимо, их веселые переглядывания переполнили чашу терпения Юрия, потому как он, не поднимая глаз, обратился к отцу Кириллу, демонстративно не называя его по имени:
– Кстати, мне давно хотелось спросить... Вы мне кажетесь довольно прогрессивным человеком, так, может, объясните мне...
– Да?
– Насчет обета воздержания, принятого у вас в церкви... Мне кажется, это очень антифизиологично, – Юрий наконец поднял свой взгляд на отца Кирилла, и в его глазах читался вызов.
– Воздержание не обязательно связано с церковью, – ответил отец Кирилл. – Решение об этом принимает сам человек, особенно если собирается посвятить свою жизнь Господу в монастыре.
– Ну конечно! Сам, ха... – хмыкнул Юрий. – Да попробуй не прими такого обета, когда система давит! А ваши монастыри... – он запнулся на секунду. – Ведь еще Ломоносов писал, что молодым уходить в монастырь нельзя. Что вместо служения, как вы говорите, Господу, они занимаются там только укрощением своей плоти либо наоборот – блудом. И никакие молитвы и посты тут не помогут! Природу ведь не обойдешь!
– Некоторым удавалось...
– А зачем и какой ценой? – спросил почти с обвинением Юрий. – Никто без потерь для себя не может воздерживаться. Всем известно, если какие-то функции в организме не выполняются, а органы не используются, то они рано или поздно атрофируются. То есть, у человека либо здоровье сядет, либо крыша съедет. Я никак не могу понять, кому мешает телесное удовольствие? Ведь если верить, что человек – создание Божье, то Творец сам в нас заложил способность любить и получать удовольствие от телесной близости. И он же сам сказал: «Плодитесь и размножайтесь». А, значит, воздержание и обет безбрачия являются противостоянием воле Божьей. Не так ли? С другой стороны, если Бог создал нас по своему образу и подобию, то можно предположить, что, заложив в нас стремление к сексуальной близости... пусть даже только ради продолжения рода, он пошел несколько дальше своего подобия. Ведь сам он был одинок и не имел ни пары для совокупления, ни детей. Не так ли?
Отец Кирилл молчал, изучающе глядя на Юрия.
– Ну что же вы молчите? – сердито спросил тот. – Скажете, что именно поэтому отшельники и аскеты ближе к Богу, чем простые смертные, предающиеся разврату? Так вот, на мой взгляд, все это чушь, оправдывающая обыкновенный эгоизм, лень и нежелание этих хваленых праведников брать на себя заботу о других людях, я имею в виду семью, жену и детей. И еще я думаю, что те мужчины, которые добровольно отказываются от близости с женщиной, либо ненормальны, либо... да что там стесняться, либо гомосексуалисты, что, впрочем, для ваших монастырей далеко не редкость. Или будете возражать?
У Марии опустилось сердце. «Это не редкость не только для монастырей...» – подумала она, вспомнив голый зад Мишеля и запрокинутое искаженное страстью лицо ее жениха.
– Возражать на что? – спокойно спросил отец Кирилл. – Что среди братии встречаются случаи гомосексуализма? Нет, на это возражать я не буду. Но это всего лишь означает, что эти люди не смогли справиться с испытаниями, сопутствующими иноческому служению Господу, которое они сначала самонадеянно приняли на себя, а потом оно оказалось им не по силам. Это одна из тех слабостей, которые становятся на пути человека и не дают ему идти дальше, к своей цели.
– Цель человека: прожить долгую и счастливую жизнь! – перебил его Юрий.
– И вы еще кого-то упрекали в эгоизме... – усмехнулся отец Кирилл.
– Тот, кто счастлив, всегда сделает счастливым и того, кто рядом, – попытался возразить Юрий.
– Отнюдь, – покачал головой, не соглашаясь, отец Кирилл. – Довольно часто счастье бывает за счет кого-то. Именно поэтому тот человек, который испытывают свою душу воздержанием, и я не имею в виду только половое воздержание, умением жертвовать собой ради другого, именно он и способен нести счастье людям. А не тот, кто тешит свою плоть и потакает всем своим желаниям. Это путь к разврату, в конце которого не остается ни морали, ни нравственности.
– Это все демагогия! – отмахнулся Юрий, поморщившись.
– Боюсь, что мы не придем с вами к единому мнению, – поднял руки вверх отец Кирилл. – Думаю, не стоит продолжать наш спор. Смотрите, наши дамы заскучали.
– Ну вот! Что же вы уходите от разговора?! – возмутился Юрий. – Кто, как не вы, должен все разъяснить и наставить на путь истинный... э... заблудшую овцу! Так ведь это у вас называется?
Разговор явно приобретал обостренный характер. Мария, которой все это уже совсем не нравилось, решила, что пора завершать вечеринку.
– Я, пожалуй, принесу кофе, – сказала она, резко встав из-за стола, и начала собирать грязные тарелки.
Отец Кирилл тоже поднялся и принялся помогать ей, чем очень удивил Вику, которая до этого с несколько ошеломленным видом слушала их разговор с Юрием. Она тоже встала, предлагая свою помощь, но Мария ее остановила:
– Вика, отдыхай! Мы сами справимся. А ты лучше займи своего друга.
Это «мы» Мария произнесла с особым удовольствием и, сделав вид, что не замечает любопытного взгляда Вики, направилась на кухню в сопровождении следовавшего за ней с горой тарелок отца Кирилла.
Войдя на кухню, она отобрала у отца Кирилла посуду и начала загружать ее в моечную машину.
– Отец Кирилл, простите за то, что вам пришлось все это выслушать, – попросила она, на секунду оторвавшись от своего занятия.
– Ну что вы, Мария, – улыбнулся отец Кирилл. – Вы что же думаете, я в первый раз встречаю такого самовлюбленного...
– ...дурака? – подсказала Мария и прыснула в ладошку, увидев, как отец Кирилл поднес палец ко рту.
– Вы слишком строги, я не это имел в виду... – с шутливой укоризной сказал он.
– Эта заблудшая овца, вернее, заблудший баран, испортил нам все настроение! Я жалею, что согласилась их принять. Уф, ну все, – она выпрямилась и посмотрела на отца Кирилла. – Терпеть не могу мыть посуду после ухода гостей, – пояснила она, – а если делаю это во время приема, между делом, то мне кажется, что это вроде понарошку. Короче говоря, пытаюсь сама себя перехитрить.
Отец Кирилл улыбнулся такому детскому объяснению, подошел к ней и отвел прядь волос, упавшую Марии на щеку. Это почти интимное движение смутило их обоих.
Мария быстро отошла к столу. Подключив самовар, она стала вытаскивать из шкафа кофейные чашки. Расставляя их на подносе, она чувствовала спиной взгляд отца Кирилла, и не решалась повернуться.
Когда она все расставила, он сам подошел к ней и, забрав у нее поднос, понес его в гостиную.
Мария, рассеянно глядя на уже шумевший самовар, думала о том, что она, похоже, начинает по-настоящему влюбляться в этого человека.
Вернувшись на кухню, отец Кирилл подошел к пыхтевшему на столе самовару.
– Отнести его в гостиную или сначала помочь разрезать торт? – спросил он у Марии.
Та, очнувшись от своих мыслей, спохватилась:
– Отнесите, пожалуйста, самовар, а торт я сама принесу.
Вика, посмотрев на вернувшихся «какими-то не такими» Марию и отца Кирилла, сделала вывод, что между ними что-то произошло, и тут же заторопилась домой, заставив недовольного Юрия буквально проглотить кофе и кусок торта...
На пороге тот холодно пожал руку отцу Кириллу, и, чмокнув воздух в полуметре от руки Марии, вышел, не дожидаясь, пока Вика застегнет шубу, заботливо поданную ей отцом Кириллом.
Проводив гостей, Мария устало оглядела разоренный стол и принялась собирать чашки. Отец Кирилл стал помогать ей, вынося все это на кухню. В четыре руки они быстро управились.
Освободив стол, Мария отнесла скатерть в ванную, бросив ее в корзину для стирки, а потом начала мыть оставшуюся после десерта посуду.
Отец Кирилл пристроился рядом с полотенцем и вытирал за ней мокрые чашки, сразу же убирая их на полку в шкаф.
Холодильник тихо урчал, за окном почти стих городской шум, и им было настолько хорошо вдвоем, что они не решались прервать эту уютную тишину словами.
Вдруг зазвонил телефон.
Мария, быстро вытерев руки, взяла трубку.
Звонил отец.
– Что у тебя там случилось, что ты так неожиданно сорвалась? – спросил он.
– Привет, папуль! Да ничего не случилось, просто Вика решила познакомить меня с новым приятелем. А встречу хотела провести непременно у меня, в домашней обстановке, – объяснила Мария.
– Ну и как? – рассмеялся отец.
– Да ну! – отмахнулась Мария. – Такой же пижонистый, как все ее парни... И где она их выкапывает, прямо как на подбор! Я ей сказала, что в следующий раз буду знакомиться с претендентами на ее счастье только в ресторане или еще где-нибудь на нейтральной территории, а то слишком много посторонних приходит в мой дом.
– Ты, как я понимаю, там уже одна? – спросил Николай Дмитриевич. – Перемываешь посуду?
Замешкавшись, Мария почему-то солгала отцу:
– Да, одна... Но я останусь здесь на ночь, устала.
Но тот, кажется, все-таки что-то заподозрил, потому что быстро закруглил разговор:
– Ну ладно, Марусенька, спокойной ночи! Я пошел спать. Включи на ночь дополнительное отопление, обещают понижение температуры.
– Хорошо, пап, включу. Целую, спокойной ночи! – попрощалась Мария и положила трубку.
Отец Кирилл, дотирая последние чашки, посмотрел на Марию и сказал, указывая на настенные часы:
– Пожалуй, и мне пора.
– Я никуда вас не отпущу! – объявила Мария.
Ее лицо и голос были настолько решительными, что отец Кирилл не стал ничего возражать, лишь изучающе посмотрел на нее.
– Я никуда вас не отпущу, – повторила она, отбирая у него полотенце, и, отбросив его в сторону, стремительно обняла отца Кирилла, прижимаясь лицом к его груди.
Растерявшись в первый момент, он замер, но потом попытался осторожно отстраниться от нее, но Мария с такой силой воскликнула: «Нет!», что он вновь замер в нерешительности.
– Мария, – тихо окликнул он.
Она отрицательно затрясла головой, еще сильнее прижимаясь к нему лицом.
– Машенька, – дрогнувшим голосом прошептал он, – нам нельзя этого делать...
– Да?! А кто это сказал?! – взметнулось ее сведенною болью лицо. – Почему нельзя? Почему вы должны хоронить себя?! Вы же мужчина! Вы же еще молоды! В чем-то Юрий был прав!
– Я – священник... – попытался напомнить ей отец Кирилл.
– И что? Вы боитесь, что я вас «оскверню»? Боитесь, что «погрязнете со мною в грехе»? Так я не могу осквернить вас, я – чиста! Еще ни один мужчина не прикасался ко мне!
– О Господи! Мария, что ты со мной делаешь?! Я – не толстовский отец Сергий, и увечить себя не стану. Но ты же должна понимать, что искушаешь меня!
– Поцелуйте меня, пожалуйста, – попросила его Мария и потянулась к нему.
Ее тело в ожидании прикосновения отца Кирилла затрепетало, словно туго натянутая тетива.
Отец Кирилл вздохнул, наклонился и, поцеловав Марию в лоб, отодвинулся.
– Нет!.. – простонала она. – Не так! – и уже не дожидаясь его действий, прильнула к нему всем телом и прижала свои губы к его губам.
Почувствовав, как под неопытным, но страстным натиском губ Марии его покидают остатки самообладания, отец Кирилл запротестовал, обрывая поцелуй:
– Мария, нет! Как мужчина я уже умер, не искушай меня больше!
– Нет, неправда, вы живы! А если вы собрались умирать, то пусть ваша смерть мужчины родит во мне женщину! Прошу вас, сделайте это для меня! Я никого не смогла бы попросить об этом, только вас... – билась она об него всем телом, то отстраняясь, то прижимаясь к нему и обвиваясь вокруг него лозой.
Решительно отодвинув от себя Марию, отец Кирилл молча взял ее, как маленькую, за руку и вывел из кухни.
Включив в гостиной свет, он усадил ее на диван, потом сел рядом и сказал:
– Давай поговорим!
Мария прерывисто дышала, обратив на него напряженный взгляд, в котором смешалось отчаяние и мольба.
Отец Кирилл несколько секунд пристально смотрел на нее, потом встал, выключил свет и вернулся к дивану. В незадернутые шторы тут же проник свет уличных фонарей, но лиц в полумраке было не видно, только силуэты. Так разговаривать было легче.
– Мария... Машенька, послушай... – осторожно начал отец Кирилл. – Я еще в прошлый раз заметил, что тебя что-то гнетет... И не меня ты сейчас добиваешься, а словно пытаешься спрятаться от чего-то!
Мария шевельнулась.
– Нет, нет, не перебивай! – остановил ее рукой отец Кирилл. – Я же чувствую, что ты пытаешься что-то или кого-то забыть. Кто тебя так обидел?
Мария судорожно вздохнула, но промолчала и, опустив голову, сгорбилась, словно ее разом покинули все силы. Ей совсем не хотелось сейчас ни о чем таком вспоминать и говорить. Ее сердце рвалось прочь от этих воспоминаний! Забыть... забыть!.. Для этого ей нужно было так много и так мало. Она хотела любить и быть любимой. Она хотела семью и простого человеческого счастья. В этот вечер ей показалось, что она поняла, каким должно быть ее счастье. Но счастье на то оно и счастье, чтобы чаще всего оказываться недостижимым...
Словно почувствовав ее состояние, отец Кирилл обнял ее за плечи и привлек к себе. Мария, прислонившись к нему боком, уткнулась носом ему в плечо и всхлипнула.
– Ну, ну, вот только плакать не надо, – попросил отец Кирилл, успокаивающе поглаживая ее по голове. – Лучше расскажи мне, что у тебя произошло.
Не отрывая лица от его плеча, Мария, все еще всхлипывая, стала рассказывать ему о своей жизни, Геннадии, злополучной полусвадьбе с последующим расторжением брака, о том страхе и неверии, которые с тех пор поселились в ее душе.
Отец Кирилл молча слушал ее, не перебивая, лишь изредка сжимал ее вздрагивающие плечи, когда в ее голосе особенно прорывалось волнение.
– Я даже на какое-то время потеряла смысл жизни. Мне кажется, если у меня все не залаживается, то это потому, что я какая-то ущербная, непутевая.
– Ну уж и непутевая! – не выдержав, перебил ее отец Кирилл. По голосу было слышно, что он улыбается. – Выпало тебе на долю одно испытание, так это же не конец света!
– Да если со мной такое произойдет еще раз – я не выживу! – воскликнула Мария.
– Выживешь, Машенька, и не такое люди переносят... Я не говорю, что это легко, но ты сможешь это преодолеть. Ты сильная, я это вижу, только тебе нужно поверить в свои силы.
– Поверить в свои силы или поверить в Божью помощь?
– Мудрые люди не зря говорят: «На Бога надейся, но сам не плошай», – усмехнулся отец Кирилл. – Бог дал тебе всё: жизнь через твоих родителей, твои дарования, этот мир. Тебе лишь нужно научиться жить в этом мире, с благодарностью пользуясь тем, что дал тебе Господь.
– Ну почему у меня не может быть, как у всех нормальных людей: семья, дети?... – с горечью воскликнула Мария.
– Все еще будет... – улыбнулся отец Кирилл. – Это только со стороны, Машенька, кажется, что у тебя все плохо, а у остальных все прекрасно. У этих «нормальных людей», как ты их называешь, уйма своих бед и горестей, и не позавидуешь. Я, порой, такого наслушаюсь, что просто оторопь берет! В каждой избушке свои погремушки, Машенька. Только духом падать нельзя. Уныние – грех великий, низводящий человека до уровня камня лежачего. А человек, действительно, создан по образу и подобию Божию, как сказал, пусть и ёрничая по этому поводу, наш гость, а это значит, что мы должны перенять от Него стремление к действию, к творчеству. Ведь под лежачий камень вода не течет! Но и клин клином вышибать тоже с умом нужно. Ну не тем человеком оказался твой Геннадий, так это не означает, что ты должна заткнуть эту брешь первым попавшимся человеком. Всё еще придет к тебе. Нужно только жить и смиренно ждать своего«чоловика», как говорят на Украине. И его обязательно пошлет тебе Господь, ведь браки совершаются на небесах. А без любви и уважения создавать семью и рождать детей нельзя! Тебе же не просто галочку о наличии нужно поставить: семья – есть, дети – есть. Это же твоя жизнь...
– Мне кажется, у меня уже ничего хорошего не будет, – обреченно понурившись, сказала Мария. – Геннадию я была нужна только из карьерных соображений, а не сама по себе. Вот и вы меня отвергли...
Отец Кирилл вздохнул.
– Не отвергаю я тебя, Машенька. Но я не тот человек, с которым ты могла бы связать свою жизнь. Мой удел теперь только в служении Господу, в моих детях и пастве... Я уже говорил тебе, что второбрачие для священника недопустимо.
– Но ведь это не так! – вскинула голову Мария, стараясь рассмотреть выражение лица отца Кирилла в темноте. – Я помню, вы мне об этом уже говорили. Но я потом специально спрашивала, и мне сказали, что во втором томе «Настольной книги священнослужителя» Булгакова говорится, что священнику, оставшемуся вдовым с двумя малыми детьми с разрешения епископа может быть позволен второй брак. И даже добавлено, что, если свой епископ не решит этого вопроса, то дозволяется обращаться выше, вплоть до самого патриарха. Правда, жениться он должен только на вдовице с детьми... Хотя сейчас, как я выяснила, среди священников много второбрачных, и даже не вдовцы, а просто разведенные.
Отец Кирилл молчал.
– Отец Кирилл, ну что же вы молчите? – окликнула его Мария.
– Хорошо, Машенька, – изменившимся голосом сказал отец Кирилл. – Я расскажу тебе, как мы жили с матушкой. Может, тогда ты сможешь понять, почему я не хочу ничего предпринимать и не мыслю замены для моей супруги. Ее никто никогда не сможет мне заменить. Она была удивительной женщиной.
Мария невольно отпрянула и посмотрела на отца Кирилла, чувствуя, как его признание отзывается в сердце тянущей болью. Но, вслушиваясь в его тихий голос, повествующий о его семейной жизни, она постепенно освободилась от этой боли, проникаясь сочувствием к отцу Кириллу, который, действительно, перенес большую потерю, лишившую его любимой женщины, жены и матери Олесика и Ильи.
Прильнув опять к плечу отца Кирилла, Мария слушала и тихо плакала по той, которую никогда не видела, чувствуя к ней любовь и уважение, передававшиеся ей от печального голоса отца Кирилла. А он еще долго рассказывал ей о том, как перенес свое горе, и как нужно терпеливо жить дальше и принимать все, что посылает нам Господь, ведь все свершается по воле Его.
«Может быть, и этослучилось, чтобы мывстретились с отцом Кириллом?» – мелькнула у нее в голове кощунственная мысль, заставив ее сразу поёжиться от охватившего раскаяния.
Последнее, что она почувствовала перед тем, как провалиться в неожиданно подступивший к ней сон, это то, что голова ее, затуманенная слезами, стала вдруг совсем тяжелой и, соскользнув с плеча отца Кирилла, опустилась ему на грудь.
Долго еще отец Кирилл сидел в темноте, обнимая спящую Марию за плечи и тихонько поглаживая ее волнистые волосы. Глубокая складка пролегла у него меж бровями. И дело было не только в нелегких воспоминаниях. Перед нелегким выбором встала душа его... Себе-то он мог признаться, что давно запала ему в сердце эта девушка. С первой их встречи запала. Ее нежный облик, хранящийся в памяти, чистые до наивности письма не давали ему ее забыть. А это ее имя-знак, словно говорящий, что, забрав у него одну близкую женщину, прислали другую ему в утешение...
Перед поездкой в Санкт-Петербург он старался убедить себя, что едет туда толькопо своим учебным делам, но в глубине души понимал, что эта поездка так волнует его именно из-за того, что в этом городе живет Мария. Понимал, и пытался себя удержать. Поэтому и не сообщил ей о своем приезде, до последнего намереваясь воздержаться от встречи. Но продержался только день, и в первый же вечер позвонил ей домой.
Поначалу даже обрадовавшись, когда ее телефон не ответил, потом он стал дозваниваться к ней уже с каким-то упорством, впадая в отчаяние от мысли, что не увидит ее. Когда он поймал себя на этом, ему стало стыдно. Собственно говоря, зачем он это делает, ведь из этого ничего хорошего не получится! Его путь уже избран, ее – еще определяется... Да и она не давала ему никакого повода надеяться от нее на что-то большее, чем обычное дружеское общение. Но он решил, что ему все-таки нужно с ней увидеться, чтобы убедиться, что она в порядке, ведь летом у нее были какие-то проблемы, о которых она так ничего не сказала и не написала. А возможно он все-таки надеялся, что эта встреча покажет ему, что он нужен Марии только как пастырь, друг, которому можно поведать о своих горестях или удачах, но не как мужчина. И тогда он найдет в себе силы поставить заслон мыслям о ней, как о желанной женщине.
Но, как верно подмечено: «Благими намерениями вымощена дорога в ад»... Ничего хорошего из их встречи не вышло!
Ее глаза, в которых он сразу увидел ответ на свои сомнения, то, как доверчиво она открыла ему свою девичью любовь, то, как молила его о близости, перевернули его душу. Он почувствовал себя змеем-искусителем, коварно явившимся к девушке, заранее зная, что ничего, кроме боли и разлуки дать ей не сможет. И сейчас, после их разговора, когда их обоюдная исповедь всколыхнула в их душах тяжелые воспоминания, он еще раз четко понял, что он виноват перед Марией, что это он спровоцировал девушку, раздавленную подлостью ее жениха, на мольбу о близости. Со временем она бы забыла эту измену, успокоилась и нашла бы себе настоящего мужчину. Но он явился к ней, дал ей ложную надежду, прельстил, зная, что все равно вынужден будет оставить ее одну. Недаром она, словно предчувствуя это, сказала: «Вы тоже отвергли меня...» Как же она жить будет после этого?
«Господи, девочка моя, как бы я хотел неотвергать тебя! Но нельзя, нельзя...» – мысленно простонал отец Кирилл, прижимая к своей груди голову Марии, мучаясь и не зная, что делать.
Правду говорят: всякий выбор тяжел, но выбор между долгом и любовью – тяжелее всего... И не ему первому легла на сердце эта тяжесть...
Утром Марию разбудил звонок. Машинально глянув на часы, на которых было чуть больше девяти утра, она потянулась за телефоном. На панели высвечивался незнакомый номер.
Потерев лицо рукой, Мария сняла трубку.
– Алё, доброе утро, – раздался в телефоне мужской голос. – Можно попросить отца Кирилла?
– Отца Кирилла? – растерянно переспросила Мария, не сообразив спросонья, почему звонят к ней, а потом, все вспомнив, прислушалась – в квартире стояла тишина.
Выбравшись из-под покрывала и ежась от утренней прохлады, Мария выбежала в холл – пальто отца Кирилла на вешалке не было.
Забравшись с ногами в кресло, стоящее в холле, она сказала в трубку:
– А вы знаете, он уже ушел...
– Когда и куда? – нетерпеливо спросили в трубке.
– Не имею представления...
– А есть кто-нибудь, кто имеет? – продолжали ее допрашивать.
– Прошу прощения, а с кем я разговариваю? – насторожившись, спросила уже совсем проснувшаяся Мария.
– Это его друг, Борис. Он у меня остановился. А сегодня, вот только что, ему звонили из Академии. Неожиданно назначили экзамен на сегодня, просили подъехать к двенадцати часам.
– Ой, это ужасно, но я, действительно, не знаю, во сколько и куда он ушел, я еще спала.
В трубке воцарилось молчание.
– Алло?... – окликнула она невидимого собеседника.
– Да-да, я здесь, просто задумался, – ответил ей ни с того, ни с сего повеселевший голос. – Это интересно... Но где же его искать?
– А, может, он сам поехал в Академию? – предположила Мария.
– Не знаю... – произнес Борис и вдруг обрадовано воскликнул: – Кто-то звонит в дверь, наверное, это он. Спасибо, извините за беспокойство! – и на том конце провода положили трубку.
– Алло, подождите! – запоздало крикнула Мария, но, услышав короткие гудки, с досадой опустила трубку.
Побежав в спальню, она схватила карандаш и записала высветившийся на панели определителя номер на листочек.
«Интересно, а откуда этот Борис узнал мой телефон? – подумала она. – Неужели его ему дал отец Кирилл? Но мне показалось, что его приезд ко мне не был запланирован до такой точности, чтобы оставлять другу номер ее телефона. Странно... Хотя, у него тоже может быть определитель номера, отец Кирилл ведь ему вчера звонил от меня. Да, наверное, так оно и есть».
Помедлив несколько секунд, она набрала номер, но там было занято... Мария расстроено положила трубку на базу и опять потерла лицо руками.
Да, нужно вставать, мыться и собираться на работу. Она хотела к обеду заехать в фирму – в четыре часа у нее были переговоры, которые она переводила для одного важного клиента.