Глядя на расстроенную Марию, Борис хотел сказать ей, что никто никого, действительно, не может заменить, так как каждый человек неповторим. И хотя жизнь идет вперед, и появляются новые люди и новые отношения, они, к сожалению, способны лишь «заслонить» опустевшее место, но никак не заполнить его. Осознание этой пустоты после утраты любимого человека всегда будет вызывать боль, которая с годами, может, и притупится, но никогда бесследно не уйдет. Такова жизнь... Поэтому не нужно пытаться никого заменять, нужно быть собой и занимать свое собственное место в жизни другого человека в соответствии с теми отношениями, которые с ним выстраиваются. Все это он хотел сказать Марии, но промолчал, понимая, что сейчас это еще больше ее расстроит, так как причина ее печали лежала в том, что Кирилл как раз избегал выстраивания каких-либо отношений. Да и ей нужны были не просто дружеские отношения или наставничество, а его любовь и близость. А этого Кирилл как раз и не мог себе позволить и, похоже, мучался не меньше Марии...
   Прерывая затянувшееся молчание, Мария тяжело поднялась из-за стола.
   – Пойдемте, я распечатаю вам еще несколько экземпляров договора, мало ли пригодятся, – сказала она, направляясь в кабинет.
   Передав Борису все документы и вручив ему свою визитку, Мария попросила его на прощание:
   – Держите меня в курсе, а когда поедете к... туда, поцелуйте за меня Олесика и Илюшу.
   И вдруг что-то вспомнив, она повлекла Бориса за рукав в спальню, где, открыв шкаф, вытащила большой пакет, доверху забитый детскими вещами и игрушками.
   – Вот, привозила им из каждой командировки, а отослать так и не решилась... Возьмите, отдайте это от себя, ладно?
   Борис сначала решил отказаться, но, взглянув в ее умоляющие глаза, все же согласился и забрал пакет из рук обрадованной Марии.
   «Такая девушка пропадает! – огорченно подумал он, выходя из ее дома. – И угораздило же ее влюбиться в Кирюху!»
   Когда Борис ушел, для Марии потянулись часы и дни ожидания. Намеренно погрузившись с головой в работу, она едва находила время даже для ежедневных встреч с отцом. Мария ему ничего не рассказала о своем успехе и издательских планах, более того, он до сих пор даже не подозревал, что Игнат Филаретов – это отец Кирилл. Мария скрыла это, понимая, что отец не сможет устоять перед искушением встретиться со своим любимым писателем. Кроме того, ей тогда бы пришлось рассказать отцу и о том, что произошло между нею и отцом Кириллом. Хотя, в сущности, ничего особенного и не произошло, если не считать того, что его дочь полюбила мужчину, оказавшегося одновременно и скромным сельским священником, и известным писателем. Узнай отец об этом, тогда держитесь епископы! Он бы, наверное, лично перекрыл крыши всех храмов в обеих епархиях, лишь бы перевести отца Кирилла в Питер и помочь обрести счастье своей дочуре.
   Мария представила отца на крыше храма с молотком и листом железа и грустно улыбнулась.
   Спустя неделю, подъезжая к дому, она заметила стоящую рядом с ее парадной темно-синюю «Volvo». Притормозив, она припарковалась за ней.
   Выйдя из машины и закрыв дверцу, она забрала из багажника сумки с продуктами и пошла по направлению к двери в парадную.
   Из парадной тут же вынырнул охранник Женя, и подскочив к Марии, заботливо забрал у нее из рук сумки. Он всегда старался помочь Марии донести вещи до лифта, если она шла чем-то нагруженная. Кажется, он ей очень симпатизировал, но субординация не позволяла ему переступить черту определенных отношений.
   Сзади вдруг громко хлопнула дверца автомашины и мужской голос окликнул Марию:
   – Мария, подождите!
   Она удивленно повернулась. Женя, загородив ее собой, настороженно наблюдал за спешащим к ним подозрительным бритым мужчиной с манерными усиками.
   – А я вас в брюках не узнал! – сказал Борис, подходя к Марии.
   – Мы оба богатыми будем – я вас тоже не сразу узнала! – улыбнулась Мария и повернулась к охраннику: – Женечка, это ко мне.
   – Позвольте, сударь? – спросил Борис и протянул руку, собираясь забрать у Жени пакеты Марии. Тот молча отдал их и отступил, открывая перед ними дверь в парадную.
   Зайдя в лифт, Мария с нетерпением повернулась к Борису:
   – Ну?...
   – Докладываю: в Багдаде все спокойно, можем приступать ко второй стадии нашей секретной операции, – вытянувшись во фрунт, шутливо козырнул Борис.
   – Согласился?...
   – А як же ж! А что, кто-то сомневался? Вот только, должен признаться, мне кое в чем пришлось приврать, мы же с вами забыли придумать версию, откуда немцы пронюхали о его романе... Пришлось сказать, что это я, такой хороший, отослал им рукопись, а уж они сами подсуетились с переводом. Эх, обманул священника и приписал себе чужие заслуги, грех-то какой! – сокрушенно покачал головой Борис, явно дурачась.
   – Ну, ну, Борис, не ёрничайте! – прервала его Мария.
   – Да я же шучу! – виновато подняв руки вместе с ее сумками, попытался оправдаться Борис. – И кстати, врать я совсем не умею... Боюсь, вычислит он нас, ведь не даром же детективы пишет, а не любовную лирику...
   – Ну что ж, вычислит, так вычислит, не будем загадывать, – сказала Мария, открывая ключом дверь в квартиру.
   Войдя в холл, она удивилась, увидев включенный свет. В воздухе пахло табачным дымом. Мария в недоумении остановилась, но тут из кухни появился ее отец.
   – Пап, слава Богу, это ты! А я уже, было, испугалась. Ты же не предупредил меня, что приедешь сегодня. И Женя внизу ничего не сказал. Что-нибудь случилось?
   – Привет тебе, дочура... – чмокнув ее в лоб, поздоровался отец. – Вам – тоже, молодой человек. Ничего не случилось, – и тут же добавил возмущенно: – Что, я не могу просто так навестить свою собственную дочь?
   – Можешь, можешь, – рассмеялась Мария. – Пап, познакомься, это Борис. Он приехал ко мне по делу.
   – Очень приятно. Здравствуйте, Борис, – отец Марии торжественно пожал руку показавшемуся совсем маленьким по сравнению с ним Борису. – А я родитель этой леди, Николай Дмитриевич... Ну, не буду вам мешать, делайте ваши дела.
   – Мне тоже очень приятно! – запоздало сказал Борис, глядя в исчезающую за дверью в кухню спину Николая Дмитриевича, и потрясенно протянул: – Это же Бекешев!
   – Да, а что, вы знаете папу?
   – Кто же в нашем городе не знает юриста Бекешева?... Это же настоящий зубр!..
   – Вам что, приходилось с ним сталкиваться по делам?
   – Отец Кирилл и дети чувствуют себя хорошо, – почему-то резко меняя тему, сказал Борис, проходя в кабинет. – Малыши, кстати, были в полном восторге от ваших подарков, – и добавил, улыбаясь: – Кирилл, правда, разворчался, что я балую мальчишек, и что я, наверное, подворовываю из его гонораров, если могу позволить себе накупить такую гору дорогих подарков... Так что я чувствовал себя очень неловко, принимая их благодарности. К тому же, меня никто раньше не называл воришкой...
   Мария хмыкнула:
   – Меня тоже...
   – Я совсем не имел в виду, что вы подворовываете... – смутился Борис.
   – Ладно, бросьте вы, я и не думала принимать это на свой счет.
   Вытащив из дипломата бумаги, Борис разложил их на столе.
   – Так... Вот, я привез вам документы обратно. Мы согласовали с Кириллом все пункты договора и кое-что в него добавили. Вот, например, пункт, где оговаривается обязательное сохранение в тайне реальной фамилии и имени автора. Ну, это понятно почему... Комментировать не надо?
   Мария отрицательно покачала головой.
   – И еще... Вот: «Автор настаивает на том, чтобы в рекламной компании книги, в частности, на презентации, ни издательство, ни пресса не использовали его фотографии». То есть нужно убедить издателя, что если на презентацию книги с участием Кирилла будет приглашена пресса, то ей должно быть запрещено фотографировать автора – только словесные интервью с ним. Иначе Кирилл туда не поедет... Короче говоря, Мария, это нужно перевести и отправить им на согласование. Если издатель согласится с нашими требованиями, то договор мы тут же подписываем и – «Вперед, Франция!».
   – Да, о фото я и не подумала... Это же может сразу же перекочевать к нам. Попадет статья в интернет и все, а здесь уж наши постараются... Как же! Раскрылось инкогнито знаменитого детективщика! Да и с интервью может оказаться все не так просто. Как же он будет выкручиваться? Ведь журналисты обязательно начнут его расспрашивать о его жизни, семье, образовании, чем он занимается, ну и так далее...
   – Ничего! – хмыкнул Борис. – Скажет, что закончил специальное учебное заведение и занимается работой с людьми...
   – Да... – рассмеялась Мария. – Под это определение могут попасть все – от врачей в психбольнице до работников ФСБ. Ну хорошо, я сегодня переведу ваши поправки и отправлю по электронной почте в Мюнхен. Если их все устроит, то вам придется опять ехать к отцу Кириллу за подписями на договоре на обоих языках, вы готовы к этому?
   – Это не проблема! В конце концов, мы можем встретиться с Кириллом в аэропорту в Борисполе. Он подпишет, и я сразу же улечу обратно. В принципе я могу и сам подписать за него договор, я же говорил вам, что у меня есть доверенность на это. Кстати, а мы не можем объединить обе языковые версии в одном договоре, набрав текст двумя параллельными колонками?
   – В принципе можем, – ответила Мария. – Единственное, что нам, наверное, придется поставить печать какой-нибудь переводческой фирмы, подтверждающей адекватность перевода тексту оригинала.
   Борис выжидающе посмотрел на нее.
   – Нет, печать моей фирмы мы ставить не будем, – возразила она на его молчаливый намек. – Отец Кирилл сразу же все поймет... Я лучше поговорю с гильдией переводчиков.
   – Ну, тогда мы все обсудили. Я поехал. Буду ждать от вас известий, вернее, вестей с неметчины.
   Мария рассмеялась и пошла провожать Бориса в холл.
   Борис потоптался у порога, глядя в ожидании на дверь кухни, но оттуда никто не появился. Тогда он попрощался с Марией и ушел.
   Мария, закрыв за ним дверь, вернулась в кабинет, и принялась разбирать бумаги, откладывая в сторону те, на которых были пометки. Но потом, вспомнив об отце, собрала бумаги в стопку и, положив их в стол, пошла на кухню.
   Судя по количеству табачного дыма, с которым не справлялась даже ее мощная вытяжка, отец Марии курил одну сигарету за другой.
   – Пап, ты чего так надымил-то? – удивилась она, распахивая окно.
   – Марусенька, ты меня любишь? – неожиданно спросил Николай Дмитриевич.
   Мария изумленно повернулась к отцу:
   – Конечно! Ты почему спрашиваешь?
   – И доверяешь?...
   – Пап, ну ты чего? – уже обеспокоено спросила Мария, садясь рядом с ним. – У тебя что-нибудь случилось?
   – Случилось...
   Мария испуганно охнула:
   – Что? Ты заболел?
   – Нет, я здоров, как бык. Но моя дочь перестала со мной делиться своими горестями и радостями...
   – Что ты имеешь в виду? – спросила Мария, уже догадываясь, откуда дует ветер.
   – Я имею в виду, что вчера мне звонил Шнайдер и поздравлял меня с талантливой дочерью, а я чувствовал себя полным идиотом, потому что никак не мог понять, о каком именно таланте идет речь.
   – Пап, я не хотела тебе раньше времени рассказывать, пока не доведу дела до конца, – виновато сказала Мария. – Еще рано было говорить, вот вышла бы книжка, тогда...
   – Какая книжка, откуда она взялась? Когда ты ее написала? – возмущенно перебил ее отец. – Мы же с тобой почти каждый день видимся, а ты мне даже пару изо рта об этом не выпустила! Почему я обо всем должен узнавать от чужих людей? Между прочим, ты уже второй раз скрываешь от меня происходящие в твоей жизни важные события. Чем я заслужил подобное отношение? Я что, что-нибудь тебе запрещал, препятствовал твоим желаниям?
   – Ну, пап, успокойся, это долгая история, но я тебе сейчас все расскажу, – попыталась обнять его Мария.
   Отец отмахнулся:
   – Поздно! Не ставишь ты своего отца ни во что! Если я тебе уже не нужен, так и скажи. Я хоть и стар, но из ума еще не выжил!
   – Пап, да ты что несешь-то?! – расплакалась Мария, нервы которой, давно бывшие на пределе, не выдержали.
   Закрыв лицо руками, Мария согнулась и, почти уткнувшись лицом в колени, зарыдала, раскачиваясь в стороны.
   Николай Дмитриевич растерялся. Его возмущение как рукой сняло. Обхватив дочь за плечи, он прижал ее к себе, пытаясь успокоить:
   – Марусенька, дочура, да ты что? Ты же никогда не плакала! Ну, прости ты меня, дурака старого!
   Но Мария вырвалась и уже на пороге, повернувшись к нему с залитым слезами лицом, выкрикнула:
   – Не железная я! – и убежала, хлопнув дверью, к себе в спальню.
   Бросившись ничком на кровать, она поплакала, жалея себя, какое-то время, а потом незаметно уснула.
   Николай Дмитриевич, тихонько подойдя к двери в ее спальню, постоял на пороге, глядя на свернувшуюся калачиком на постели фигурку дочери, показавшуюся ему совершенно беззащитной, потом подошел, осторожно накинул на нее плед и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.
   Проснулась Мария, когда за окном уже совсем стемнело. Голова была тяжелая, как всегда, когда засыпаешь после захода солнца. К тому же и ее слезы бесследно не прошли.
   Чувствуя себя совершенно разбитой, Мария поплелась в ванную.
   По пути она заметила пробивавшуюся из-под двери в гостевую комнату полоску света. Значит, отец не ушел домой, а остался ночевать у нее.
   Почувствовав жалость к нему, Мария вздохнула, но прошла мимо его комнаты и, войдя в ванную, разделась, сбросив с себя одежду прямо на пол.
   Включив прохладный душ, она шагнула в ванну, с наслаждением подставляя гудящую голову под освежающие струи. Вода, стекая с ее тела, словно уносила с собой в водосток ее боль. Густо намылившись миндальным гелем, привезенным в одну из командировок в Германию, она вдохнула его нежный аромат, с наслаждением провела ладонями по намыленному телу, ощущая его упругость и молодость, и подумала, что все у нее еще будет хорошо. Откуда взялась эта уверенность, она не знала, но надеялась, что она не беспочвенна. Почувствовав прилив хорошего настроения, она даже состроила смешную рожицу перед зеркалом, и сама рассмеялась своей выходке.
   Ощущая себя после душа совершенно преображенной, Мария быстро вытерла мокрые волосы, оделась и вышла из ванной.
   На пороге гостевой комнаты стоял отец.
   Шагнув к ней с видом побитой собаки, он положил Марии руки на плечи и спросил:
   – Ну что, ты успокоилась?... Мир?...
   – Мир... – согласилась Мария и уткнулась носом ему в шею.
   Постояв так немного, они пошли, обхватив друг друга за талию, в кухню.
   – А знаешь что, дочура, давай выпьем, а? Я сегодня заезжал к Саше Ершову в «Шаровню на Аптекарском», он тут достал для нас «Шато Вильмарин» урожая 1994 года с виноградников Grand Cru Classe... Так что у нас есть, что выпить! Что-то же нам нужно обмыть? Не даром же Шнайдер поздравлял меня?
   – Не даром! – согласилась Мария и направилась к холодильнику.
   Быстро нарезав и разложив на тарелочке сыр, она высыпала из пакета в плетеную корзинку сухое печенье «Мария», которое любила макать в вино, и понесла все это в гостиную. Отец шел за ней с бокалами и бутылкой эксклюзивного французского вина.
   Поставив все на столик, Мария забралась с ногами на диван, уютно устроившись в уголке.
   Сколько вечеров провели они так с отцом... Между ними практически никогда не возникало ссор. Сегодняшнюю вспышку Мария объясняла своими расшатавшимися нервами. Эх, нужно было отцу сразу все рассказать, но тогда ей не хотелось, чтобы он опять переживал за нее или начал бы вмешиваться в ее дела, пытаясь помочь. Ей хотелось самой разобраться со своей жизнью.
   – Ну, так ты мне расскажешь, что ты там написала? – усаживаясь с ней рядом и протягивая ей бокал с вином, спросил отец.
   – Расскажу, расскажу, – успокоила его Мария, и, помолчав, спросила: – Ты помнишь книгу Игната Филаретова «У страха глаза рыси»?
   – Конечно, помню! Первоклассный детектив...
   – Вот его-то я и перевела на немецкий язык. А герр Шнайдер познакомил меня со своим другом-издателем – герром Майнкопфом, и тот, прочитав мою рукопись, загорелся издать эту книгу у них, в серии «Зарубежный детектив». Вот собственно и все. А сейчас мы оформляем документы...
   – Мда... и всего-то делов! – иронически хмыкнул Николай Дмитриевич. – Но нужно же еще получить разрешение автора... Ты об этом не думала? Интересно, какой он человек?...
   – Замечательный человек! – вырвалось у Марии.
   – А ты откуда знаешь, вы уже с ним встречались? – поинтересовался отец.
   Мария, стряхнув какую-то невидимую пылинку с брюк, помолчала, а потом, решившись, тихо сказала:
   – Пап, и ты с ним тоже встречался...
   – Где? Когда? – удивился Николай Дмитриевич.
   – В Каневе...
   Отец, нахмурив брови, сосредоточился, припоминая.
   – Ты... Ты хочешь сказать, что это... отец Кирилл?! – потрясенно воскликнул Николай Дмитриевич, и приподнявшись с дивана, расхохотался: – Во дает батюшка!.. Вот молодец!.. Игнат Филаретов!.. Ха-ха-ха... Да за это же просто необходимо выпить!
   Чокнувшись бокалами, они дружно сделали по большому глотку, посмаковали вино во рту и закусили его сыром.
   – Нет, ну ты только представь!.. – никак не мог успокоиться Николай Дмитриевич, восхищенно качая головой.
   – Но это, пап, большой секрет! – улыбаясь, предупредила Мария отца.
   – Само собой! Я буду нем, как могила! – демонстративно закрывая себе рот рукой, пообещал Николай Дмитриевич, но тут же убрал ее, чтобы задать очередной вопрос: – А ты это уже в Каневе знала?
   Чувствуя, что ступает на зыбкую почву, Мария замешкалась, но, решив идти до конца, ответила:
   – Нет, там я ничего не знала. Это я потом узнала. А так мы с ним случайно познакомились.
   – Хороша случайность! Из двухсот миллионов человек в нашей стране познакомиться именно с популярным писателем! Ну и когда ты узнала, что он Филаретов?
   – Когда он приезжал сюда в начале декабря сдавать экзамены в академии.
   – Так вы с ним встречались?
   – Да, – Мария опустила глаза, глядя в свой бокал и взбалтывая в нем остатки вина. – Помнишь, когда Вика приводила ко мне своего приятеля знакомиться? Вот, в тот вечер и отец Кирилл был у меня в гостях. Он мне ничего не сказал, просто оставил автограф на своей книге, которую случайно увидел в моем кабинете. Кстати, он не знает, что переводчиком его книги являюсь я...
   – Еще не лучше, прямо какие-то тайны Мадридского двора! Почему ты это от него скрываешь?
   – А вот об этом, пап, я пока говорить не хотела бы, – бросив на отца умоляющий взгляд, сказала Мария. – У меня есть свои соображения, по которым я не хочу до поры, чтобы он что-нибудь узнал.
   – Ну, хорошо, хорошо, но потом-то расскажешь?
   Мария кивнула.
   – Ну, тогда давай праздновать. Не каждый же день такие события в жизни происходят! – сказал Николай Дмитриевич, наливая им еще вина.
   Глядя, как отец наполняет ее бокал, Мария остановила его:
   – Хватит, хватит, мне еще срочно нужно перевести поправки к договору, я хотела их сегодня же отправить в Мюнхен.
   – Ничего, пара-тройка бокалов только тебя подкрепят. Кстати, показала бы мне, что они вам там предложили...
   – Сейчас...
   Мария вскочила с дивана и, сбегав в кабинет, принесла отцу договоры.
   Поставив бокал на столик, отец надел очки и принялся читать. Прочитав сначала договор с автором и молча отложив его в сторону, он принялся читать договор с Марией, хмыкнув при этом: «тоже мне, конспиратор!», видимо наткнувшись на ее псевдоним.
   Закончив чтение, он снял очки, и, изучающе посмотрев на дочь, заключил:
   – Не слабо!
   – Правда же? – обрадовалась Мария. – Я тоже, когда прочла, не поверила своим глазам.
   – Все! – хлопнув в ладоши, приказал отец. – Сворачиваем пьянку гурманов и за работу! Погоняй в кабинет переводить! Время – деньги, нечего уважаемых людей заставлять ждать.
   И словно услышав его слова, по всей квартире затрезвонили телефоны.
   Мария подскочила от неожиданности, а потом бросилась к трубке. Это были чудеса телепатии – звонил именно герр Майнкопф...
   Услышав, как дочь отвечает по-немецки, Николай Дмитриевич сделал жест рукой, типа: «Я же тебе говорил!»
   Мария, показала рассмеявшемуся отцу язык и отвернулась, отвечая на вопросы далекого собеседника.
   Переговорив минут пять, она положила трубку.
   – Ну? – вопросительно спросил отец.
   – Ты был прав, он спрашивал, почему мы так долго не отвечаем и не появились ли у нас какие-нибудь проблемы с автором...
   – И что ты ему ответила?
   – Пап, ну чего ты прикидываешься, ты же все слышал!
   – Мало ли слышал! Я же не говорю по-немецки.
   – Может, и не говоришь, зато все прекрасно понимаешь, уж мне-то не рассказывай! – рассмеялась Мария.
   – Ты обо мне, как о собаке: все понимаю, да сказать не могу, – проворчал с улыбкой отец.
   – Ладно тебе! Я до сих пор помню лицо того немца, который сидел с нами за столиком в санатории и обсуждал со своим приятелем твои уши, думая, что ты не понимаешь по-немецки...
   Отец тогда, действительно, отчебучил номер! Ему видимо надоело слушать разнообразные комментарии о своих ушах, которые у него, действительно, были выдающимися, поэтому он решил подшутить. Смачно полив кетчупом большой пельмень, он незаметно стащил его из тарелки и зажал в руке. А потом схватил нож и невозмутимо начал изображать, что отрезает себе ухо. По щеке, из-под сжатой ладони живописным кровавым ручейком пополз кетчуп вперемешку с пельменным соком. Оторопевший немец в ужасе выпучил глаза и, открыв рот, наблюдал за страшными действиями сотрапезника. Тогда отец, обратившись к нему на чистом немецком языке, сказал, что хочет сделать ему презент, и вложил пельмень тому в руку. Немец глянул на свою ладонь, в которой лежал вымазанный кетчупом пельмень, и видимо, приняв его за отрезанное ухо, молча упал в обморок.
   – А чего там было понимать? Он так красноречиво поглядывал на мои уши, что и без перевода было понятно, что он хотел меня обидеть...
   – Ой, обиженный, ха-ха-ха, – рассмеялась Мария. – А кто же потом пересел за другой столик и обходил нас за три версты? Ты или он?
   – Ну ладно, ладно, беги работай, я тут сам приберу, – прервал ее Николай Дмитриевич, смеясь, и хлопнул ее ниже талии.
   Мария возмущенно вскрикнула и выскочила из гостиной.
   Закончив работу над договорами только к трем часам утра, она сразу же вышла в интернет и отправила документы электронной почтой герру Майнкопфу. После чего рухнула в постель и сразу же провалилась в сон.
   Утром она, конечно, проспала все мыслимые сроки, забыв поставить себе будильник. А отец, уходя, видимо, не захотел ее будить, решив, что ей нужно выспаться.
   Часы показывали двадцать минут двенадцатого.
   Мария вскочила с постели и побежала мыться. Сквозь шум воды, она услышала телефонный звонок.
   Обернувшись полотенцем, она выскочила из ванной в холл и схватила трубку.
   – Фройляйн Мария, почему такая таинственность? – поздоровавшись, и сразу же переходя к делу, спросил ее герр Майнкопф.
   – Потому, что автор здесь занимается очень специфичным бизнесом, и даже российские читатели ничего о нем не знают. Герр Майнкопф, я думаю, что такой гениальный человек, как вы, сумеет извлечь из тщательно охраняемого инкогнито автора большую рекламную пользу. Представьте, как это можно обыграть! Вы выпускаете книгу загадочного автора, произведениями которого все зачитываются, но никто не знает его в лицо, даже в нашей стране, и он впервые, подчеркиваю: впервые, соглашается приехать на презентацию своей книги, в данном случае, пообщаться с немецкой общественностью. И выставляет только одно условие – сохранить свое настоящее имя и лицо в тайне...
   – Он что, будет в маске, как Зорро? – пошутил герр Майнкопф.
   – Да нет же, он просто попросил запретить проносить с собой на презентацию фото– и телекамеры. Это же может создать вокруг нашей книги особую, таинственную атмосферу, которая замечательно впишется в детективный жанр.
   – Вы меня убедили, я подумаю и дам вам знать, – согласился герр Майнкопф и попрощался.
   Окрыленная Мария тут же позвонила Борису, сказав, что вроде бы издатель не выказывает принципиального несогласия с их условиями, и похоже, скоро нужно будет договариваться с отцом Кириллом о новой встрече.
   – Это классно, – обрадовался Борис, – потому что он мне только что звонил и сказал, что послезавтра хочет сам прилететь в Питер.
   У Марии упало сердце.
   – Он догадался?...
   – Не думаю, скорее всего, он просто решил облегчить мне задачу в подписании договора, а, может, у него здесь какие-то свои, церковные, дела... Послезавтра все узнаем.
   – Борис, только не выдавайте меня, я еще не готова к встрече с ним! – в панике взмолилась Мария.
   – О чем речь! Я же вам обещал, значит, буду молчать, – развеял он ее опасения.
   – Спасибо. Я вам перезвоню, как только получу назад документы.
   – Договорились. До встречи! – попрощался Борис.
   Положив трубку, Мария побрела в спальню – неожиданное известие, что отец Кирилл скоро будет в Петербурге, ее просто ошеломило. Она легла на постель и, закутавшись в одеяло, свернулась под ним калачиком, или, как говорил отец, «в позу зародыша», пытаясь успокоиться.
   Если отец Кирилл все понял, то ее план сорвется, так и не воплотившись в жизнь. А ведь она так хотела довести дело до конца, так хотела, чтобы вышла книга, чтобы онпонял, какона к нему относится. А теперь все ее усилия пропадут даром.
   Мысли ее прервал телефонный звонок. Подняв трубку, Мария сказала: «Алло...», но в ответ услышала лишь чье-то дыхание, а затем на том конце повесили трубку.