Сартинов Евгений. Последняя империя. Книга первая

   — Да.
   — Точно?! Проверь по журналу регистрации.
   — Да что проверять?! Я сам им прививки делал.
   — Они изолированы?
   — Да.
   Чуть помолчав, Зимин сказал:
   — Хорошо, я сейчас подъеду.
   Положив трубку, подполковник какое-то время сидел неподвижно, затем обернулся к командиру бригады:
   — Майор, я сейчас поеду на заставу, разверни караулы вокруг нее километрах в двух и никого туда не впускай и не выпускай.

* * *

   Вся территория Чечни была окружена полностью оборудованной границей, с контрольно-следовой полосой, с заборами из колючей проволоки, минными полями и хитроумной сигнализацией. А сзади пограничников прикрывали укрепрайоны мобильных войск вроде бригад Силантьева или Камкова. Каждая такая бригада состояла из батальона, усиленного танковой ротой, батареей реактивных минометов и приданной авиацией.
   Трясясь в неудобном «уазике», Зимин думал о судьбе, о непреложности рока.
   «От нее не уйдешь, хочешь ты этого или нет. Как петля, накинули на шею, ты бежишь, жизни радуешься, свободе, а веревка никуда не делась, только ждет, когда ты забудешь про нее. И вот тогда — все! Рывок, и ты на спине и дышать нечем...»
   Подполковник имел полное право рассуждать подобным образом.
   Восемнадцать лет назад молодым выпускником мединститута он участвовал в разработке этого самого штамма Икс. В той группе Зимин был самым молодым, так, на подхвате. Сначала он и не сознавал толком, какую дурную силу хранили пробирки и реторты. Понимание пришло, когда по своей халатности заразился и скоропостижно умер его друг Пашка Кулибин. После этого Зимин напросился на перевод в войска обычным врачом. Грешить на жизнь он не мог, она удалась. И карьера, и семья, уважение коллег. Да и сегодня стоило ему уехать из части на полчаса раньше, и все пошло бы по-иному.
   Отпустив «уазик» за километр от заставы, Зимин дальше пошел пешком. Его уже ждали. Молодой капитан — начальник заставы и врач в белом халате стояли на крыльце казармы. В руках у обоих дымились сигареты, но, кажется, они забыли про них. За последний месяц оба повидали не меньше сотни пришедших из-за кордона и умерших у них на глазах людей. Это была страшная, нечеловечески жуткая смерть, и теперь она грозила им всем.
   — Ну что? — спросил Зимин, даже не здороваясь.
   — Уже шесть, — сказал медик.
   С недоумением глянув на потухшую сигарету, он выбросил ее и, повязав на лице марлевую повязку, пошел впереди подполковника.
   Карантин был оборудован в небольшом здании бани. Пройдя пахнущий прелыми досками предбанник, оба медика зашли в бывшую парную. Здесь уже пахло только смертью. Шесть абсолютно голых парней лежали на старых матрасах без простыней. Один из них был еще в сознании. Покрытый потом, с блуждающими зрачками, он приподнялся в сторону докторов, потом застонал и откинулся назад.
   — Что чувствуешь, Пахомов? — спросил лейтенант.
   — Боль... во всем теле... жар, жарко...
   Подполковник не слушал его, ему было достаточно взгляда, чтобы понять весь ужас ситуации. По телам всех остальных пятерых солдат уже пошли синие, похожие на трупные пятна, фирменный знак штамма Икс. Зимин сразу припомнил характеристику данную в свое время этой болезни его начальником, генералом от пробирок и мензурок:
   — Если Господь захочет уничтожить человечество, то он воспользуется именно этой штукой.
   «Время инкубации от шести до двенадцати часов, потом невыносимый жар, так что больные сдирают с себя одежду, затем развиваются пятна, и еще через шесть часов отек легких, мозг превращается в студень, отказывают почки, печень, и все — смерть. Если штамм действительно мутировал и его не берет вакцина, то это ужасно. Погибнут все, солдаты на заставе, я, затем зараза пойдет дальше и дальше.»
   Сделав знак рукой, он вышел из бани, сорвал маску и закурил.
   Через пять минут он понял, что стоит все в той же позе, с поднятой рукой и сгоревшей до самого фильтра сигаретой. Подошел начальник заставы, вопросительно глянул на медиков. Зимин неожиданно подумал, что для своего звания капитан выглядит слишком молодо, но не удивился этому. На Кавказе звания получали гораздо быстрее, чем в метрополии.
   — Капитан, сколько человек находятся за пределами роты?
   — Согласно наряда, тридцать человек в дозорах.
   — Передайте всем, пусть возвращаются. Были попытки прорыва с той стороны?
   — В эти сутки не было.
   — А последний контакт?
   — Вчера, примерно в половине двенадцатого. Он уже доходил, морда синяя, голый, так и пер шатаясь по шоссе.
   — Кто с ним контактировал?
   Капитан кивнул в сторону бани.
   — Эти четверо. А у остальных двоих койки стоят рядом.
   — Понятно. Остальные солдаты спят?
   — Нет. Лежат, переговариваются.
   — Сейчас сделаем вот что...
   Их разговор прервал хлесткий выстрел где-то совсем рядом. Из казармы выскочил с автоматом в руках дневальный, вместе с ним офицеры завернули за казарму, и в свете ручного фонарика увидели торчащие из кустов ноги, смятую белизну больничного халата.
   — Попович, сука! Легкой смерти захотел, — выругался капитан. — Всем в казарму и никому ни слова, — велел он дневальному и дежурному.
   — Да, сбежал парень, — согласился Зимин. — Дезертировал. Дай-ка закурить, пограничник.
   Они дружно задымили и вернулись к крыльцу.
   — Что, надежды никакой? — тихо спросил капитан.
   — Практически нет, — признался Зимин. — Как тебя зовут?
   — Володя. Капитан Петенков.
   — Зимин Олег Николаевич. Ты женат?
   — Да.
   — Плохо, я тоже. И дети есть?
   — Двое.
   — И у меня двое. Одному уже двадцать лет, второму всего два года.
   К ним подбежал возбужденный дежурный по роте.
   — Товарищ капитан, солдаты бузят!
   — Что они?
   — Ваське Сидорову плохо, а они боятся оставаться с ним в казарме.
   — Пошли, капитан, — выкидывая сигарету, сказал Зимин. — Я буду разговаривать с солдатами, а ты позвони в бригаду и скажи вот что...
   В казарме горел свет, за закрытой дверью словно гудел потревоженный улей. Сняв халат, Зимин шагнул за порог. Увидев офицера с погонами подполковника медицинской службы, солдаты примолкли.
   — Дежурный, постройте личный состав, — приказал Зимин сержанту.
   — Застава, подъем! Стройся! — скомандовал тот.
   Пройдя вдоль строя, подполковник поправил на одном из солдат загнутый воротник, затем остановился и начал речь.
   — Вы уже знаете, что ваши товарищи заразились и сейчас находятся в тяжелом состоянии. Но повода для страха и паники нет. Я привез новую вакцину, более действенную, сейчас буду делать прививки, сержантам обеспечить наличие личного состава, начнем по порядку. Симптомы у прививки те же, что и в прошлый раз.
   Зимин блефовал. На самом деле это была та же самая, уже бесполезная вакцина. Она очень тяжело переносилась, человек часа на два выбывал из строя, да и потом еще почти сутки чувствовал болезненное недомогание и слабость. Теперь, когда инфекция прорвала этот кордон, повторная прививка могла только ухудшить положение больных и приблизить их конец.
   Подполковник хотел скомандовать отбой, но солдаты вдруг дружно загудели и начали переговариваться, глядя куда-то за его спину. Обернувшись, медик с удивлением увидел на пороге высокую фигуру отца Андрея. Солдаты хорошо его знали, священник не раз до этого приезжал на заставу, несколько парней всерьез заинтересовались религией, даже оформили в красном уголке небольшой иконостас.
   — А вы что это сюда, отец Андрей? — спросил Зимин, подходя к священнику.
   — Тут есть больные и умирающие, значит, нуждающиеся в слове Божьем.
   Как ни странно, но именно появление священника внесло успокоение в ряды пограничников. Несколько наиболее рьяных из них поспешили приложиться к руке попа. Так что через полчаса гости заставы трудились не покладая рук: медик делал бесполезные уколы, священник отводил службу. Паства у него в этот раз была как никогда прежде многочисленной.
   Через четыре часа на ногах в казарме оставались лишь три человека: Зимин, священник и капитан Петенков. Они обходили кровати с лежащими солдатами, старались хоть немного приободрить их.
   — Ну вот, еще два часа и все пройдет, — в очередной раз говорил Зимин молодому солдатику, отслужившему всего месяц. Выглядел тот как больной ребенок, наголо остриженный, худой, с тонкой шеей подростка.
   — Доктор, а я точно поправлюсь? — спросил он, с надеждой глядя на медика блестящими от температурной лихорадки глазами.
   — Конечно, еще и повоюешь. И на свадьбе погуляешь. Девушка-то есть?
   — А как же.
   — Часто пишет?
   — Через день.
   — Это хорошо. На свадьбу не забудь пригласить.
   В другом конце казармы у кровати сошлись священник и капитан.
   — У меня мать одна, газа у нас нету, а дров колхоз не выделил. Она просто замерзнет там одна, ноги у ней не ходют... — говорил молодой новобранец с сильным псковским акцентом.
   — Ладно, ладно, поедешь ты в отпуск, слово даю, — капитан старался успокоить этого белесого, с выгоревшими бровями деревенского паренька.
   — Мне только ей дров напилить, и все...
   За хлопотами все невольно забыли про сержанта Деменко, дежурного по роте. В отличие от остальных он все понял, когда увидел тело застрелившегося медика. Сержант прививаться не стал, выйдя из казармы, он сорвал с себя повязку дежурного и, завернув за угол, перемахнул через забор. Выбравшись на дорогу, Деменко припустил со всех ног и бежал он так до тех пор, пока силы не оставили его. Упав прямо на асфальт, сержант чуть отдышался, а затем, пошатываясь, побрел дальше. Вскоре его остановили.
   — Стой, кто идет! — послышалось из кустов.
   — Свои... свои!
   — Руки! Кто свои? Откуда идешь?
   Вскинув руки, Деменко торопливо начал говорить, на ходу придумывая версию своего появления:
   — С заставы я, капитан меня послал за подмогой. Еще, говорит, лекарства нужны...
   — Так ты с заставы? — переспросил голос из кустов.
   — Да-да! С заставы...
   Длинная очередь оборвала речь и жизнь сержанта. Вслед за этим полыхнуло пламя огнемета. Через полчаса на асфальте дымилась только кучка пепла. Распоряжения Зимина выполнялись точно.
   В это время и сам подполковник почувствовал первые признаки болезни. Пошатываясь, он вышел на крыльцо, сел. Было уже утро, прохладный воздух бодрил медика прощальной радостью. Краски окружающего мира показались ему как никогда чистыми и девственно свежими, словно Господь только что сотворил этот мир и никто еще не успел его испачкать злобой или страданием. Сзади Зимина заскрипела дверь, на крыльце появился священник. Присев рядом с подполковником, он ясным взором окинул прекраснейший пейзаж, улыбнулся и сказал:
   — В такое утро хорошо умирать. Душа полетит в небо с радостью.
   — Вы думаете, что загробная жизнь все-таки существует?
   — Я знаю это.
   Спорить или расспрашивать священника о причине подобной уверенности у Зимина не было ни желания, ни сил.
   — Где капитан, я что-то давно его не видел?
   — Лежит уже. Я причастил его.
   Зимин вспомнил, как час назад, проходя мимо канцелярии, услышал взволнованный голос начальника заставы:
   — Лена, запомни, я очень и очень тебя люблю! Ты слышишь меня? Всю жизнь я любил только тебя, поцелуй Галинку, Игорька. Лен, я ничего не могу тебе сказать, все у меня хорошо, но помни, я всегда любил тебя!..
   «Может, мне тоже позвонить? — подумал подполковник. — Только кому, Соне или Ирине?»
   Счастливо прожив двадцать лет с первой женой, Зимин на пятом десятке влюбился в молоденькую медсестру. Сначала их роман не выходил за рамки служебного, но когда Ирина родила сына, подполковник окончательно ушел из семьи. Он знал, что и первая, и вторая жена любили его, каждая по-своему, но обе искренно и всерьез. Значит, разговаривать надо было с обеими, а это было уже выше сил доктора.
   — У меня начинается, — сказал он, вытирая со лба холодный пот. — Святой отец, вы останетесь последним из живых в этой юдоли печали. Свяжитесь потом с Камковым, пусть здесь все зачистят. А вот, похоже, и они.
   На пригорке, в километре от заставы, показался танк с необычными конфигурациями башни. Лязгнув гусеницами, он застыл на месте.
   — Да чего ждать, Господь примет нас с радостью, часом позже или часом раньше.
   — Тогда пойдемте, и отпустите мне грехи мои, отец Андрей. А их у меня ой как много, успеть бы все вспомнить.
   Они ушли в казарму, священник придерживал ослабевшего подполковника. Спустя полчаса необычный танк с лязганьем подполз чуть ближе, замер, и длинная струя оранжевого пламени с ревом устремилась в сторону заставы. Деревянная казарма вспыхнула, как рождественская свечка, а огнемет все продолжал извергать смертоносное пламя. В перерывах между залпами экипаж услышал по рации сквозь шум помех донесшееся из динамика церковное пение. Танкисты удивленно переглянулись, но связь тут же оборвалась, и лишь ровный, давящий гул огня продолжил свою ревущую, торжествующую языческую песнь.

ЭПИЗОД 60

   За два дня до этого на противоположном краю Кавказского фронта, в гарнизоне номер шесть происходила плановая прививка от штамма Икс. Этот военный городок располагался в тылу и обслуживал аэродром, и соседние склады, и базу горюче-смазочных материалов. Фельдшер Артюхов, молодой парень, окончивший перед армией медучилище, по одному принимал заходящих к нему солдат. Сделав в руку укол, он вписывал фамилию привитого в толстый журнал, а в военный билет шлепал квадратную печать.
   Артюхов прослужил в армии уже год и, как говорят старшины, «службу понял». Все его действия были заторможены до степени, приближенной к лунатизму. Фельдшер употреблял для всех своих действий ровно столько сил, чтобы окончательно не уснуть и в то же время хоть как-то способствовать продвижению очереди. Если бы зашел кто из начальства, он бы мгновенно начал двигаться в три раза быстрее, а выражение сонной скуки в глазах сменилось бы упоительным рвением. Но единственный врач гарнизона уехал в ближайший город с летчиком, повредившим при аварийной посадке позвоночник, так что на сегодня медбрату работы хватало на весь день.
   — Следующий! — крикнул Артюхов, и из-за белой простыни, навешенной на дверной проем, показался очередной солдат. В отличие от предыдущих вояк этот был в парадной форме и при всех значках. Увидев его, фельдшер обрадовался. Сергей Литвинов был земляком и погодком Артюхова.
   — Привет, Леха! — сказал он, подавая руку медику.
   — О, Серега! Ты чего так вырядился?
   — В отпуск еду! — довольно улыбнулся Литвинов.
   — Везет! — с завистью сказал Артюхов. Они не только были из одного города, а даже выросли в одном дворе, и хотя не были большими друзьями, но приятельствовали. Фельдшер невольно представил себе до боли знакомый городской двор с покосившейся беседкой, ржавой в это время года горкой, с двумя березками в окружении пирамидальных тополей.
   — А меня не пустили, — со вздохом сказал он. — Попозже, говорят, поедешь, зимой. Слушай, а как же это ты умудрился? Пока не переболеешь с прививкой, тебя никто не отпустит!
   — Вот в том-то и дело! Я сказал комбату, что еще позавчера укололся. Он проверять не стал, на слово поверил. Слушай, Леха, — Сергей опасливо оглянулся на дверь и, пригнувшись, шепнул на ухо земляку:
   — Не делай мне прививку.
   — Ты чего, с ума сошел! Знаешь, с этим как строго? Батя тут стращал всех трибуналом. Аж пистолет вытаскивал!
   — Я знаю, но ты прикинь: мне в дорогу, а тут эту дрянь вколют! Я как раз по пути домой и свалюсь. Мне через полчаса выезжать.
   Артюхов прикинул в уме, выходило, что Серега прав. Прихватит его как раз на полпути. Реакция на прививку была сильнейшая, некоторые теряли сознание, у других на время просто отнимались ноги. А отпускник продолжал давить на психику земляка:
   — А там, дома? Ни выпить, ни закусить. Хрен ли это, а не отпуск!
   — Ты на чем едешь-то?
   — На попутке. «Урал» послали в Пензу за запчастями, ну и как раз подкинет меня. Лех, какая там нахрен болезнь?! У нас же никого больных не было, до Чечни сто километров, какая тут в п... болезнь?!
   — Без штампа тебя не выпустят, — заметил Алексей.
   — Вот и стукни его. А приеду, вколешь мне эту заразу задним числом. Лех, я тебе лично литр привезу. Хоть водяры, хоть самогонки.
   Артюхов сразу оживился:
   — Тети Машиной, на изюме?
   — Ну да!
   Последний очаг сопротивления в душе фельдшера был сломлен бесповоротно.
   — Ладно, давай билет.
   Стукнув печать, он сказал:
   — К моим зайди, расскажи, как я тут.
   — Обязательно! Лех, литр за мной!
   И счастливый отпускник выбежал на улицу. Вскоре Артюхов услышал тяжелый рев грузовика.
   «Серега поехал, — подумал он. — Через несколько часов будет дома».
   Он снова вспомнил родной двор, представил себе, как товарищ поднимается по лестнице на второй этаж, открывает дверь... Но чувство тревожной неуверенности так и не покидало его до самого вечера.

* * *

   Та ночь в городской больнице мало чем отличалась от десятков и сотен предыдущих ночей. Небольшой, сорокатысячный городок Николаевск исправно поставлял обычное число пациентов для дежурных врачей. Привезли пьяного парня с ножевым ранением. Он дико матерился, пытался сорвать бинты, наложенные на густо исписанный татуировками торс, порывался сбежать и замочить какого-то Резвана.
   Чуть позже в приемный покой внесли сбитого ночным лихачом велосипедиста. Судя по густому перегару, он вряд ли видел роковую машину и умер в лифте, не доехав до операционной.
   Не успели врачи и медсестры перевести дух, только разлили в чашки чай, как распахнулась дверь и с шумом и грохотом в небольшую комнату приемного покоя ввалилась целая толпа народу. Дежурный врач, невысокий, полноватый брюнет, нахмурил брови. За прошедшие после окончания мединститута два года Владимир Ханкеев достаточно втянулся в рутинную жизнь горбольницы, так что удивить его чем-то было трудно. С досадой отставив чашку, он поднялся из-за стола и решительно шагнул вперед. Сначала он не сразу понял, кто из этих людей пострадавший, определил лишь одно — все они пьяны.
   — Андрюха, да держи ты его, не отпускай.
   — Куда вы его прете, мать вашу, сюда давай!
   — Куда сюда, наверх его надо!
   — Тихо! — заорал Ханкеев и только тут увидел в толпе больного.
   Высокий, обнаженный по пояс русоволосый парень повис на плечах двух очень похожих на него парней. Закатившиеся глаза, крупные капли пота и открытый рот сразу подсказали доктору, что дело плохо.
   «Алкогольная кома, почти наверняка», — с ходу поставил он диагноз.
   — Кладите его на кушетку, — все тем же строгим голосом велел врач. — И все вон отсюда, остаются только близкие родственники.
   — Мы все... тут родственники, братаны, — с запинкой начал объяснять один из носильщиков, неуверенным жестом ткнув себя пальцами в грудь. — Серега наш брат, мне и Пашке родной.. остальным двоюродный.
   Поморщившись от противного запаха самогонного перегара, Ханкеев потрогал лоб пациента и отдернул руку.
   — С ума сойти, градусов сорок, — пробормотал он и крикнул в сторону ординаторской:
   — Лена, дай градусник!
   Медсестра принесла градусник, Ханкеев в это время уже прослушивал пациента в стетоскоп. На лице его было написано явное недоумение.
   — Откуда он приехал? — спросил врач двух снова ввалившихся в приемный покой «братанов».
   — С Кавказа, откуда же еще! — как само собой разумеющееся сказал один из них.
   — Он же солдат, в отпуск приехал, — пояснил второй брат.
   — Он не в Чечне был? — спросил Ханкеев, и в душе его захолодил страх.
   — Ну да, в летунах.
   — Где его военный билет?
   — А хрен его знает, дома, наверное.
   — Адрес!
   — Да здесь вот, за углом, Севастопольская, пять, квартира девять.
   Ханкеев только два дня назад прошел инструктаж по поводу новой кавказской заразы, и в памяти были еще свежи симптомы этой жуткой болезни.
   — Давно это с ним? — врач кивнул в сторону кушетки.
   — Да часа два... нет, три... — по очереди начали припоминать парни.
   — Плясал вместе со всеми, и бац, упал!
   — Думали так, с перепоя, отнесли в спальню, а потом хватились, с ним совсем плохо...
   — Горячий, одежду рвет...
   Ханкеев тем временем набирал номер инфекционной больницы.
   — Багрянцев, ты сегодня дежуришь? Слушай, помнишь собирали нас два дня назад по поводу той дряни? Ну вот, есть похожий клиент. Да, солдат, приехал в отпуск, буквально сегодня. Симптомы стопроцентные, температура... — медсестра подала ему градусник. — Сорок два, похоже на отек легких.
   Через пятнадцать минут к воротам городской больницы подрулил «уазик».
   — Где он? — с порога спросил высокий седой человек в белом халате, главврач инфекционки Куликов. Вместе с ним приехал и однокурсник Ханкеева Багрянцев. Завязав предохранительные маски, они уже втроем склонились над больным.
   — А это что? — спросил Куликов, чуть поворачивая голову солдата и показывая на легкий синяк рядом с ухом.
   — Может, подрался с кем? — предположил Ханкеев. Ему никак не хотелось верить в свой же уже поставленный диагноз.
   — А вот еще, — заметил Багрянцев, поднимая руку больного и показывая на более отчетливое пятно под мышкой.
   — Да, похоже, все ясно.
   Они отошли в сторону. Пока Куликов просматривал данные на солдата, Багрянцев принес большой круглый кофр.
   — У нас есть сто доз вакцины, сначала вкатим ее себе, не дело будет, если мы свалимся в первую очередь. Сережа, сделай всем уколы, а я пока подниму на ноги городское начальство, военкомат и позвоню в областной центр.
   И военком, и мэр прибыли быстро, жили совсем рядом. К этому времени Ханкеев сходил на квартиру Литвиновых и принес документы солдата. Самого Сергея отправили в инфекционную больницу.
   — Они уже там забыли про него, перепились окончательно, — делился впечатлениями доктор. — Мать с отцом в полной отключке, еле нашел его сестру, она вспомнила, где висит его китель.
   — Судя по военному билету, прививка ему была сделана буквально сегодня утром. Это очень плохо.
   — Почему? — не понял мэр, невысокий человек лет пятидесяти с округлым брюшком.
   — А то, что прививка не подействовала. Если так, то и наши — мертвому припарка. Алексей Михайлович, — Куликов обернулся к военкому, — надо дозвониться до воинской части Литвинова и узнать, в самом ли деле солдатик прививался. От этого зависит очень многое.
   — Хорошо, займусь этим сейчас же. У нас он еще не встал на учет.
   — И надо выяснить, каким транспортом он добирался до города, маршрут, попутчики. Все требуется знать досконально. Если парень подцепил новую разновидность вируса, то его попутчикам сейчас весьма хреново.
   Зазвонил телефон. Куликов подняв трубку, выслушал короткий доклад:
   — Хорошо, — сказал он и повесил трубку. Затем повернулся к присутствующим:
   — Он весь покрылся синими пятнами. Все сомнения отпали.
   — Кто на очереди следующий? — спросил Багрянцев.
   — По идее первыми его встретили отец и мать, — заметил Куликов.
   — Да, они там... — начал было Ханкеев, но потом осекся. Ему вспомнилась квартира Литвиновых, колобродившие «братаны» и расслабленные позы старших родственников. — Вообще-то хорошо бы их снова навестить.
   — Всю эту компанию надо изолировать, пройтись по адресам, куда заходил Литвинов.
   — Им сейчас не до расспросов.
   — Ничего, подключим милицию, сунут всех под душ.
   Допрос принудительно протрезвленных родственников солдата принес мало радости для врачей. Литвинов наследил не только в своем дворе, он умудрился посетить и любимую девушку, и единственную прабабушку на другом конце города. Самое страшное, что все это время он пользовался обычным рейсовым автобусом.
   Еще через час в город прибыли части МЧС, областное медицинское начальство. И мало кто знал, что два батальона солдат окружили город со всех сторон.
   С собой медики привезли три тысячи доз вакцины, но в сорокатысячном городе это было каплей в море. Единственно, врачи уже знали, что Литвинов просто напросто не прошел вакцинацию, комбат быстро расколол хитроумного фельдшера. Это давало Николаевску небольшой шанс выжить.
   К утру все дороги из города были перекрыты, людей, пришедших к первой электричке, отправили обратно, все остальное население Николаевска было разбужено в шесть утра работающими на полную громкость радиоприемниками и громкоговорителями с разъезжавших по улицам машин.
   — Жители города Николаевска, в связи с объявленным карантином просим никого не выходить из своих квартир. Не открывайте двери никому, кроме врачей, не ходите к соседям, запаситесь водой на несколько дней. Вас посетят на дому и сделают прививки от болезни...
   Несмотря на эти вполне внятные приказы, сотни людей пытались прорваться на работу, выйти в магазин или на рынок.
   — Дед, ты куда прешь? Тебе что сказали, сидеть дома! — орал на сгорбленного старика с палкой и бидончиком невыспавшийся ломаемый прививкой милиционер.
   — Я иду на базар, за молоком, — дед шаркающей походкой продолжал продвигаться вперед.
   — Какой к такой-то матери рынок! — милиционер ткнул дубинкой в пустые прилавки. Но старик был почти слеп и остановиться не захотел. Добравшись до прилавков и не обнаружив продавцов, он пристроился на скамейку и, судя по позе, никуда не собирался уходить.
   — Дед, ты чего тут расселся? Видишь же, нет никого и никого не будет!
   — Кто-нибудь да принесет молоко. Мне молоко нужно, у меня диета, — упрямо твердил старикан. — Мне кашу надо варить манную. Дожили, молока в стране не стало. При коммунистах-то все было, после войны вон каждый год цены снижали, и воровства не было...