Страница:
Для этой малышни понятие "ракетное оружие" столь же нелепо, как прежде
было бы "автобусное оружие": ракеты - устаревающий способ транспортировки
в космосе, только и всего.
Нет, даже не в том дело. Как бы "орлы" ни вели себя независимо, как бы
ни старались поступками и суждениями утвердить свою самобытность, все
равно они - дети в мире взрослых. И они знали, отлично знали, как взрослые
умно и прекрасно устроили мир. Во взрослых людях для них воплощалась
мудрая сила человеческая; они и сами, как вырастут, станут такими. И чтобы
когда-то пусть в старые времена, взрослые вытворяли такое!.. Нет.
Бхе-бхе... "Ди люге".
Берн расхохотался, то тотчас оборвал смех. До смеха ли ему: как быть,
как жить?.. Могло ведь начаться и не с рассказа о сверхоружии. В сущности,
в этом скандале вылились копившиеся у детей чувства неприятия его - с его
внутренней фальшью, эгоцентризмом, повышенной мнительностью. Они
чувствовали все это в нем... Психическая несовместимость - как тканевая,
бывает... Не прижился он, чужеродное тело.
Эта мысль была тоже будто не его - новая, странная. Никогда Берн не
думал о себе саморазоблачающе. Что это: раскаяние после неудачи или?.. Он
внутренне насторожился.
Да нет же, нет! Маленькие глупцы, щенки - что они понимают! Со
взрослыми-то он ладил.
...В том и дело, что в лице детей с их несовершенствами, но и с их
прямодушием жизнь отвергла его начисто. Окончательно. Обратно в нее пути
ему нет.
Берн устало склонил голову в колени. "Как же быть? И ни у кого не
спросишь... Ох, и надоел же ты мне, Альфред Берн!"
Он вскочил на ноги как ужаленный. Что?! Кому это он надоел?!
Берн даже ушел от места, где сидел, - будто дело было в месте. В нем
все напряглось в ожидании опасности и для отпора ее.
На краю островка среди водорослей лежало в воде что-то продолговатое.
Он принял его сначала за обомшелое бревно, подошел: пятиметровый
серо-зеленый крокодил покоился, омываемый с хвоста илистой водой, на
плоском животе и поджатых когтистых лапах. Выпуклые полуприкрытые веками
глаза смотрели с лениво-ироническим ожиданием. Это вдруг взбесило Берна.
- Что, ждешь своего часа, рептилия? - яростно проговорил он, подходя
вплотную. - Тысячелетия нашего владычества ничего не доказывают, да? Не
дождешься, пошел отсюда... Ну?!
Крокодил шевельнулся, отвернул, будто нехотя, страшную морду - и уполз
в воду, уплыл. Берн опамятовал, его пробила дрожь. Это сделал будто не он.
И слова эти... Попер на такое чудище, надо же. Перекусил бы пополам. А
удрал.
Сыт?
Профессор сел на песок у воды. По-южному быстро смеркалось. Черное небо
заполнили звезды. И, глянув на них, Берн понял, что сидит не так. Надо
иначе, лицом несколько левее блиставшей над горизонтом Полярной.
Повернулся, поднял голову: теперь правильно - слева, на западе, пылает в
светлой части неба Венера, прямо вверху лишь чуть уступающий ей в блеске
Юпитер, правее его тлеет желто-красный огонек Марса. Вся плоскость
эклиптики теперь перед глазами, плоскость закрученного вокруг Солнца вихря
планет и полей.
Он легко представил-почувствовал огненную ось этого вихря - слева ниже
горизонта; воображение продолжило и плоскость - фронт его в закрытой
планетой части пространства. Все двигалось и вращалось согласно, все было
объемно: Венера уходила вниз впереди Земли, Марс и Юпитер позади и слева -
но эти планеты-струи вихря отставали в беге. А за вихрем Солнечной текли
другие звездные струи, увлекаемые, в общем, для ближних тел, русле
галактического рукава туда, куда он смотрит: в сторону созвездия Цефея.
Это было чувственное понимание Галактики. Оно сообщало душе покой и
силу - но это были чужой покой и чужая сила.
- Не хочу-уу! - заорал профессор, вскакивая на ноги и потрясая
кулаками. - Не надо! Пусть небо будет плоским!
Он даже вспотел, несмотря на вечернюю прохладу - так стало страшно.
Опасность была внутри, он понял: новый человек пробуждался в нем, с
иными знаниями, иным отношением к миру. И этому новому он, Берн, был мелок
и противен, - К чертям, не выйдет! - Он забегал по песку, колотя себя по
голове, по груди. - Не возьмешь! Я - Альфред Берн!
"Да-да, Берн. Профессор Альфред Берн, отбросивший свое время,
заскочивший через тысячи причин далеко в мир следствий. А ведь они могли
быть не такими, следствия из тех же причин: ведь ты - причина..."
- Что-о? Я?! Почему-у?
"И ты причина. Ты изъял себя из прошлого, изъял действия, которые мог
совершить... и ведь немало мог, величиной был, светилом. А вспомни, с
какими чувствами ты изучал историю проспанных тобою веков. Потепления,
экологического кризиса... вспомни злорадненькое удовлетворение: а со мною
все обошлось, все хорошо - ага!.."
- Не надо!.. - молил теперь Берн внутренний голос, который бил на выбор
по скрытым изъянам души.
"Нет, надо - не устраивай показуху терзаний. Ты не один такой беглец от
настоящего, причина будущих бед, вас много было. Другие бежали тривиальней:
в узкую специализацию, в погоню за успехом, в любовь, в заботы о семье,
даже в деловые и политические интриги... лишь бы не встрять в большое,
общечеловеческое. Ты улепетнул оригинальней и дальше всех".
- А, насмехаешься! Все равно не бывать по-твоему! Это мое тело!..
"Твое тело сгнило бы в лесу еще минувшей осенью. Много ли в этом теле
твоего?.."
- Нет, врешь: я - или никто! - Берн стремительно выдернул из шортов
пояс, сделал петлю и искал воспаленными глазами дерево и сук, через
который можно ее закинуть.
"Вот! Теперь ты во всей красе, Альфред Берн, в полный рост! -
издевался, все крепчая, внутренний голос. - Издал свой поросячий визг: а
я-а! Только я-а!..
С ним ты полез в шахту, с ним и вынырнул на поверхность. Не дури, эй!
Не дури! Обстоятельства подчиняются тому, кто крепче духом. Тужься не
тужься - ты обречен логикой своей жизни..."
Не было вокруг деревьев - одни камыши. На соседнем островке Берн на
фоне дотлевающего заката увидел что-то похожее на ствол. Возбужденно сопя,
перебрел протоку по грудь, кинулся сквозь тростники: это был сферодатчик
на высокой ножке.
"Спокойней, Аль, не надо истерики, - урезонивал теперь голос. - Ты
хочешь жить? Живи, кто же против. Но как? Для чего? Ответь себе:
представляешь ли ты свою дальнейшую жизнь?"
Шар при виде человека зарделся сигналом готовности.
- А... и здесь ты, кристаллический соглядатай! - прохрипел Берн. - Ну,
скажи же хоть ты, всезнайка, электронный оракул: в чем смысл жизни? Скажи
это Альдобиану 42/256!
- Чьей? - уточнил с двухметровой высоты бесстрастный голос ИРЦ. - Если
твоей, так уже ни в чем.
Берн застонал и, обхватив голову, опустился на песок. Будущего не было.
Человек, который не знал, кто он, проснулся на рассвете. Прекрасная
женщина стояла рядом на розовом песке, женщина из его снов. У ног ее
лежали биокрылья. Синие глаза смотрели с нежностью и затаенной тревогой.
Человек закрыл глаза - проверить, не сон ли? Нет, женщина осталась по
ту сторону век, в реальности. Открыл глаза. Она опустилась рядом на
колени, растрепала волосы над лбом:
- Пробуждайся, Дан! Вставай, соня.
Жесты, слова, голос - все знакомое, щемяше-милое. Он сел, упираясь
руками в песок, глядел вовсю: густые серые волосы, собранные сзади, чистое
лицо с чуть вздернутым носом, сросшиеся темные брови (он знал: когда она
не улыбается, они будто сведены в тихом раздумье); округло-точные линии
тела, рук, плеч.
- Ксена?!
...Он не связывал индексовое имя Алимоксена 33/65, узнанное в справке
ИРЦ, с женщиной, которой грезил. И вот - вырвалось, связало само.
- Ксена, ты - есть?.. - Он встал на ноги.
- Я есть, - просто ответила она, глядя снизу, - ведь я и была, никуда
не девалась. А ты - есть? Ты - Дан?
Он шагнул, поднял и обнял ее. Руки в самом деле были теплые и сильные.
Он испытал миг яркого, как вспышка, счастья, когда целовал глаза с
пушистыми ресницами, губы, шею. Но тут ожгла мысль: значит, все - не
бред?! Он отстранился.
- Постой... я не Дан. Я - Берн? Аль?.. Не знаю. Я будто родился. Ни в
чем не уверен. Я - Дан, пусть... - Он испытующе взглянул на женщину; она
стояла, опустив-руки. - Скажи, что случилось с Даном... со мной, со мной!
Что произошло там с... с нами - на Одиннадцатой?
- Ну... ты же сам знаешь. Залетел слишком высоко, отказали биокрылья.
Судороги в них получились от избытка кислорода...
Упал на "нож-скалу", разбился. Я отыскала твою голову. Сохранили ее в
биоконсервирующем растворе...
Голос Ксены звучал по-ученически неуверенно, просительно. Она будто
уговаривала его согласиться с тем, что говорит. И это прибавило
уверенности ему. Он шагнул, взял ее за плечи:
- Не отказывали у меня биокрылья! И судороги были не в них - во мне.
Парализовалось тело, я же тебе радировал. И не потому все это, что
высоко залетел, избыток кислорода. Это сделали Амебы!
Никогда он не видел, чтобы человек так пугался. Лицо женщины посерело,
зрачки в остановившихся глазах сошлись в точки. Он почувствовал, что ее
трясет.
- Что с тобой?
Она прижала похолодевшее лицо к его щеке, зашептала умоляюще и сбивчиво:
- Там не было никаких Амеб... никаких Высших Простейших.
- Я не говорил о Высших Простейших! - торжествующе перебил он.
- И не надо говорить... Там не было никого. Пустая планета, почти
безжизненная, только микроорганизмы... И в воде ничего не было. Не надо об
этом, Дан. Они... я не знаю как, но отомстят и здесь, убьют тебя снова.
Они в нашей психике, понимаешь? Не было там ничего: ни живого моря, ни
домиков...
- Я не говорил о домиках, о море! - у него необыкновенно сильно
колотилось сердце. Уверенность росла: значит, все - не бред!
- И не надо говорить, не надо помнить, Дан, милый! - молила она. - Они
достанут нас и здесь... по иным измерениям, понимаешь?
Он начал кое-что понимать. Взял лицо Ксены в ладони. В ее глазах стоял
синий ужас.
...Ей было трудно сейчас, невероятно трудно. Она даже жалела, что
прилетела сюда.
Просто хотелось покончить с той историей, с чувством вины (непонятно в
чем и перед кем) и страха (непонятно чего), очиститься и вернуться к Арно.
Но получилось другое: отыскав на островах дельты Нила этого человека,
увидев его в жалком положении, скорчившегося на песке, она - просто чтобы
приободрить - назвала его Даном... и пробудила Дана! И сразу началось
страшное, болезненное: чужие глаза с чужого лица смотрели на нее взглядом
Дана - проникающим в душу, требующим всю правду о том, о чем она не хотела
помнить.
Ксена не знала, что Дан в Берне начал пробуждаться давно; ситуация, в
которую, как ей казалось, она попала по своей воле, была на самом деле
неотвратима.
- И ты... уничтожила записи, съемки, анализы? Записала и сняла то, что
они показали и подсказали, да?
Ксена часто закивала, попыталась спрятать лицо.
- А мозаичные шары памяти той Амебы, что с ними?
- Не знаю... я ничего не знаю, Дан! - Она вырвалась, отошла.
- Что же вы с нами сделали, а?.. - Он опустил голову, смотрел, сжав
кулаки, будто сквозь Землю.
Этот миг, вероятно, и надо считать точным концом существования Берна,
полным вытеснением его пробудившейся личностью астронавта. Настолько
полным, что восстановилась свойственная лишь бывавшим в дальнем космосе
чувственная галактическая ориентация. Именно поэтому он сейчас смотрел
вниз, сквозь Землю, на находившийся по ту сторону планеты в созвездии Орла
Альтаир.
Личность есть отношение. Отношение переменилось - изменилось все.
Возродившаяся личность Дана восстанавливала и наращивала свою
цельность, подгребала к себе все факты - ставила на свои места:
это ему, Дану, его мозгу трансплантировали несовершенное, изуродованное
обезьянолюдьми тело незадачливого пришельца из Земной эры...
для того чтобы преобразовать в машине-матке в соответствующее его,
Дана, личности и астронавтическим качествам; соответственно и...
период блужданий-путешествий Берна был, собственно, периодом освоения,
обживания им, Даном, своего нового тела - периодом "запуска"?
...Ведь именно так начальная ступень ракеты - тяжелая примитивная
громадина, начиненная топливом и кислородом, разгоняясь, передает энергию
космическому кораблю, сообщает ему нужную для выхода на орбиту скорость, а
сама, истощившись, кувырком летит к Земле. Правда, эта ракета-носитель
оказалась с норовом, рыскала, но ничего - вышли.
Итак, прощайте, профессор! Помните, вы говорили в пустыне Нимайеру,
что-де "над всем есть мое "я". Нет меня - нет ничего"? И вот вас нет, а
мир этого и не заметил.
...Эриданой, астронавт и исследователь, смотрел вниз, сжимая кулаки.
"Что же они с нами сделали! - Жилкой у виска билась гневная мысль. - Они
хорошо продумали свой замысел. Высшие Простейшие, что и говорить. Если бы
убили обоих, на Одиннадцатую явилась бы другая исследовательская группа.
Эти действовали бы осмотрительней, с непрерывной связью с кораблем.
Обработать психически нас обоих тоже, они знали, не удастся: и Ксену-то
они сломили только моей гибелью... Так надругаться над людьми ради своего
болотного благополучия!"
Он поднял от Земли, от Альтаира за ней, наполненные презре-нием и болью
глаза. Часть этих чувств нечаянно выплеснулась на Ксену. Она и без того
стояла как потерянная, а сейчас и совсем сникла.
Взгляд Дана смягчился, веки прищурились, он улыбнулся. Странно и
радостно было Ксене увидеть на чужом лице этот прищур и улыбку,
приподнимающую щеки, - улыбку бойца, улыбку человека, которому труды и
опасности веселят душу.
Улыбка Дана - она там помнила и любила ее.
- Ничего, Ксен, - сказал он. - Мы вместе - и все еще будет!
Она с коротким рыданием кинулась к нему.
В Гобийском Биоцентре день склонялся к вечеру. Эоли после опыта приводил
в порядок лабораторию, когда сферодатчик произнес:
- Эолинга 38 вызывают на связь Эриданой 35/70 и Алимоксена 33/65.
Опыт вышел неудачный, настроение у Эоли было грустное. Новость его
поразила:
"Эриданой? Тот, чей мозг пошел в распыл в операции с Пришельцем?.. Этак
и Ило скоро свяжется со мной по ИРЦ с того света!" Он остановился среди
зала со шваброй:
- Ладно, давай Эриданоя!
В шаре возникла седая голова, знакомое лицо с тонкими чертами: рядом -
красивое женское лицо.
- А, Аль! А я думаю, кто это так шутит.
- Не Аль, - качнул головой мужчина, - и никто не шутит. Альдобиана
42/256 больше нет. Это Ксена, я - Дан. Готовь аппаратуру для "обратного
зрения", Эоли. Мы будем завтра. Нам есть что вспомнить и сообщить людям об
Одиннадцатой.
Чрезвычайное
Общепланетное
Общесолнечное
Внимание! Через шестьдесят минут начинается передача мнемонического (по
способу "обратного зрения") отчета двух участников Девятнадцатой звездной
экспедиции Эриданоя 35/70 и Алимоксены 33/65 о Контакте с разумными
существами в планетной системе Альтаира. Трансляция через каждый четвертый
сферодатчик. Для уменьшения перегрузки информационной сети рекомендуется в
вечерних и ночных областях Земли подогнать в места скопления людей "лапуты"
и использовать их днища как экраны для проекторов массовой информации.
Внимание! Через пятьдесят восемь минут начинается передача
мнемонического отчета..."
Арно как раз и находился в месте большого скопления людей - на южном
берегу Гондваны, где просела часть кораллового кряжа и собрались
добровольцы-ремонтники.
Он работал в отряде глубинников, обследовал фундаментные опоры края
материка; в дело включился недавно; его еще мало кто знал здесь.
Глубинники, товарищи Арно, и ремонтники-проектировщики, услышав
оповещение ИРЦ, враз поднялись на вертолетах - догонять недавно проплывшую
над этим местом "лапуту", пока ее не перехватили другие. Догнав,
прибуксировали и сейчас чалили у берега канатами к столбам и деревьям,
выравнивали, чтобы на трехсотметровой высоте над проектором получился
экран.
Короткий в высоких южных широтах день кончался. Сейчас на материках и
островках уходящей в ночь части планеты люди делали то же, что и здесь; не
столько внимая призыву ИРЦ не перегружать его информационную сеть, а из
иных, чисто человеческих побуждений. Для восприятия такого события, такой
информации самым подходящим экраном, конечно же, было днище летающего
острова в ночи среди звезд, самым подходящим голосом - звучание массового
транслятора, подходящей компанией - большая толпа, в коей легче
сопереживать. Как и здесь, на берегу Моря Содружества, люди располагались
под днищами туч-экранов - кто в шезлонгах, кто на траве или теплом песке,
в гамаках, на скатах крыш - устраивались поудобней, примеривались смотреть
ввысь. Проекторы давали на днища "лапут" тестовые изображения сто на сто
метров.
Арно же, услышав оповещение ИРЦ, почувствовал, напротив, желание
уединиться.
Ноги сами понесли его в сумеречную долину, к травянистому холму, оттуда
днище "лапуты" смотрелось тоже неплохо. Он был растерян и ошеломлен, как
еще никогда в жизни. Для всех людей предстоящее сообщение было
сенсационно-интересным; для него оно, сверх того, было страшным.
Там, на Одиннадцатой планете Альтаира, были разумные существа. Дан и
Ксена установили с ними Контакт. А он, не разобравшись, ничего даже не
заподозрив, поспешил увезти полубезумную Ксену и останки Дана. И все, и
только. Упустил самое важное, цель звездных усилий человечества!
Проступок, за который он осужден на несамостоятельность, в сравнении с
этим выглядел детской шалостью.
Сейчас его имя в среде астронавтов окружено молчаливым сочувствием:
каждый мог бы так погореть. Но теперь... ни молчания, ни сочувствия не
жди: позор на веки веков. Командир звездной экспедиции, который проморгал
Контакт!
...Когда - тридцать шесть лет назад - Совет Космоцентра утвердил его
командиром Девятнадцатой, он был счастлив, горд, даже потаенно любовался
собой. Теперь он в полной мере почувствовал ответственность, возложенную
на него таким избранием, - ответственность перед историей. Успехи и
достижения принадлежат экспедиции, а каждый просчет и ошибка - его, они
навеки будут связаны и именем командира.
Арно сейчас не представлял, как будет жить дальше.
- Внимание! - снова зазвучал из транслятора голос ИРЦ; перекаты его
неслись над притихшими к ночи лугами, пляжами, водой. - Через двадцать
пять минут начинается передача из Гобийского Биоцентра отчета о Контакте с
разумными существами в планетной системе Альтаира. Отчет ведут астронавты
Девятнадцатой экспедиции, состоявшейся...
ИРЦ начал излагать сведения об экспедиции, ее составе, старте,
исследованиях, об обстоятельствах гибели Дана, трансплантате Берне,
пробуждении личности и памяти астронавта. И хотя на днище-экране при этом
показывали волнующе-знакомые Арно: звездолет, каким он стартовал
(коническая цистерна с аннигилятом, на узкий конец ее надета "баранка"
жилых и рабочих помещений, на широком - нейтридный рефлектор-двигатель) и
каким вернулся (от цистерны остался самый кончик, "баранка" и рефлектор -
тоже частично демонтированные, уменьшившиеся - почти рядом), схему полета
и пребывания у Альтаира, лица товарищей (и его - спокойно-властное), - у
него это не вызвало теплых чувств. Он был напряжен.
На вершине холма он лег удобно, головой на травянистую кочку. На днище
"лапуты" показалась лаборатория, Эоли, хлопочущий с тревожным лицом около
опутанных проводами датчиков Ксены и этого... самозваного Дана. Арно
глядел внимательно: седой, хорошо сложенное (или хорошо сделанное в
машине-матке?)
тело, лицо с тонкими чертами, сжатые губы... нет, это не Дан. Ничего
общего с обликом погибшего товарища. Странно, что Ксена к нему потянулась.
"Ну-ну, приятель, покажи, что ты знаешь и можешь. Выдавать себя за Дана
мало. Быть им - куда больше". В этой мысли проскользнула затаенная надежда
на провал самозванца. В конце концов, разве не он обогатил современный
словарь термином "ди люге"!
К вискам и под скулы, к нервным центрам в области шеи, к уложенным на
поручни кресел запястьям испытуемых лаборанты подклеивали последние
биодатчики, тянули от них к аппарату цветные проводки. Картина, напомнила
Арно старинную видеотехнику, в которой показывали проверку подозреваемых
"детекторами лжи".
"Что ж, пусть эти аппараты окажутся "детекторами истины" об
Одиннадцатой.
Истины, какая бы она ни была!" Но что он упустил тогда, что?
- Предпоследняя из дюжины планет у Альтаира, - заканчивал тем временем
справку ИРЦ, - отстоит от своей звезды в семь раз дальше, нежели Земля от
Солнца. Но в силу большей яркости Альтаира плотность лучистой энергии там
почти такая, как и в околоземном пространстве. Год этой планеты равен
четырем земным, оборот вокруг оси она совершает за восемьдесят четыре с
половиной часа. Ось не наклонена к плоскости эклиптики, времен года там
нет.
Диаметр планеты вдвое больший, чем у Земли, но сила тяжести - видимо,
из-за меньшей плотности составляющих ее пород - превышает нашу только на
десять процентов.
На днище-экране в черном звездном пространстве показался оранжевый
серпик планеты. Его освещало далекое, с маленьким диском, но слепящее
яркое солнце - Альтаир. Арно хорошо помнил его белый, полностью лишенный
солнечного тепло-желтого отлива свет.
Размытый внутри серп увеличивался - вот заслонил вместе с невидимой
ночной частью планеты звезды. Массивы белых облаков почти сплошь закрывают
лицо Одиннадцатой. В немногие просветы между ними выглядывают причудливые,
будто нарочито изрезанные сложной береговой линией серые островки среди
зеленоватой воды; выступы у некоторых входят во впадины в других, соседних
- как зубья сдвинутых гребенок. Между мысами-зубьями - облик, отражение
Альтаира на воде.
Арно настолько были памятны эти кадры, снятые разведочным спутником
Одиннадцатой и сбрасываемыми с него зондами, что и прикрыл глаза, зная
наперед, что покажет дальше память Ксены и Дана.
Планета заполнила весь экран, быстро, - смазанно мелькнули
оранжево-розовые облака - это зонд, тормозя парашютами, входит в
атмосферу. Туман - проходит облачный слой...
Зонды тогда передали на спутник, а тот на "Альтаир" не только виды
Одиннадцатой, но и анализы состава атмосферы, воды в море, грунта в месте
посадки - главное. Атмосфера содержала при обильной влажности почти в
равных долях кислород, азот и углекислый газ, то есть была явно вторичной.
Сам по себе этот признак обещал не так и много. Подобные атмосферы
обнаружили у совершенно мертвых планет Сириуса-А, Фомальгаута, Проциона;
только в окаменелых почвах там были найдены микроорганизмы, виновники
выделения газов из тверди... и вся жизнь! На Одиннадцатой зонды уловили в
воздухе простейшие бактерии. Вода в море была слабосоленая.
И все. Ни анализы, ни тщательнейшее, по квадратным миллиметрам,
изучение снимков в персептронных распознавателях не дали признаков - это
Арно знал тверже фактов автобиографии - не то что высокоорганизованной
жизни, но хотя бы оформившейся в растения, в простейших животных. А
вторичная атмосфера?
При подходящей температуре и влажности (а там они такие и были) ее
целиком могли образовать микроорганизмы.
..Новую картину показывает днище-экран: головокружительно быстро
сменяются, мелькают, разрастаются в размерах серые, желтые, опалевые
пятна-острова, зеленые и бирюзовые просветы между ними - море. Потом все
надвигается - до белых полос прибоя вдоль пологого берега, до длинных
теней от покатых холмов. Это ракета Дана и Ксены опустилась, выбирает
место для посадки.
Такое Арно видел и сам, когда прилетел отыскивать их.
Ракета села на крайний "северный" остров причудливого архипелага в
приэкваториальной области планеты. Вот астронавты покидают кабину, впервые
ступают на сушу Одиннадцатой. Эффект присутствия, обеспечиваемый "обратным
зрением", был таков, будто сам Арно сейчас шагал и осматривался там.
Мелкие зеленые волны лижут серый песок, сперва у воды темные губчатые
валуны (песчаник? ракушечник?), около стыка их с мокрым песком изумрудные
пленки лишайники. Слева море в блестках зыби, вверху белые облака, между
ними просветы густо-синего от обилия кислорода неба. Облака великолепны:
причудливые многоэтажные башни, замки, горные хребты в снегах; гребни
некоторых слепяще ярки от невидимого за ними Альтаира. "Чье это зрение? -
подумал Арно. - Неужели его?!" Да, судя по неторопливым размашистым
колебаниям пейзажа, это осматривался на ходу Дан: на показываемое
наложился ритм его шагов.
Так и есть. Взгляд в сторону: у валуна изящно склоненная фигурка в
легком комбинезоне и прозрачном гермошлеме (страховка от избытка
углекислоты и кислорода) - Ксена. Она трогает, затем соскабливает
скальпелем в пробную чашку лишайник со ржавого бока камня. Выбившаяся
прядь волос сползла на глаза, мешает - она отдувает ее.
Она очень хороша сейчас, Ксена. Она красива, в ту пору была еще краше,
но сейчас "обратное зрение" показывало и сверх того: будто незримое сияние
от ее профиля в гермошлеме озаряет камень, песок, прибой. Это была Ксена
из памяти любящего ее Дана - обволакивало ее сияние его чувства и мысли.
Так исполненный художником портрет женщины всегда глубинно отличен от
фотографии ее.
"Стало быть, жив Дан, есть он, - понял Арно. - Есть, никуда не
денешься".
...Близится морская зыбь, поднимается. Вот она на уровне глаз: Дан
входит в море. Нырнул. Зелено-белая игра света на волнах над ним. Внизу
голый песок:
ни тины, ни рыбешек, ни моллюсков.
Астронавты возвращаются к ракете. Вот она высится на трех
стабилизаторных выступах - математическое совершенство, бросающее вызов
вольной аляповатости природных линий. Верх серебристо-белый, низ,
аннигиляторный отсек из нейтрида, черный.
- В первых пробах воды, - сказал из транслятора мужской голос, и Арно
вздрогнул: это был голос Дана, хоть и с измененными обертонами, - мы нашли
три крупинки СЗВ, сине-зеленых водорослей. И все.
На днище-экране Ксена в экспресс-лаборатории ракеты возилась с
анализами.
Смотрит на просвет пробирку, в которой оседает слабая муть. Губы
разочарованно выпятились, брови приподнялись:
было бы "автобусное оружие": ракеты - устаревающий способ транспортировки
в космосе, только и всего.
Нет, даже не в том дело. Как бы "орлы" ни вели себя независимо, как бы
ни старались поступками и суждениями утвердить свою самобытность, все
равно они - дети в мире взрослых. И они знали, отлично знали, как взрослые
умно и прекрасно устроили мир. Во взрослых людях для них воплощалась
мудрая сила человеческая; они и сами, как вырастут, станут такими. И чтобы
когда-то пусть в старые времена, взрослые вытворяли такое!.. Нет.
Бхе-бхе... "Ди люге".
Берн расхохотался, то тотчас оборвал смех. До смеха ли ему: как быть,
как жить?.. Могло ведь начаться и не с рассказа о сверхоружии. В сущности,
в этом скандале вылились копившиеся у детей чувства неприятия его - с его
внутренней фальшью, эгоцентризмом, повышенной мнительностью. Они
чувствовали все это в нем... Психическая несовместимость - как тканевая,
бывает... Не прижился он, чужеродное тело.
Эта мысль была тоже будто не его - новая, странная. Никогда Берн не
думал о себе саморазоблачающе. Что это: раскаяние после неудачи или?.. Он
внутренне насторожился.
Да нет же, нет! Маленькие глупцы, щенки - что они понимают! Со
взрослыми-то он ладил.
...В том и дело, что в лице детей с их несовершенствами, но и с их
прямодушием жизнь отвергла его начисто. Окончательно. Обратно в нее пути
ему нет.
Берн устало склонил голову в колени. "Как же быть? И ни у кого не
спросишь... Ох, и надоел же ты мне, Альфред Берн!"
Он вскочил на ноги как ужаленный. Что?! Кому это он надоел?!
Берн даже ушел от места, где сидел, - будто дело было в месте. В нем
все напряглось в ожидании опасности и для отпора ее.
На краю островка среди водорослей лежало в воде что-то продолговатое.
Он принял его сначала за обомшелое бревно, подошел: пятиметровый
серо-зеленый крокодил покоился, омываемый с хвоста илистой водой, на
плоском животе и поджатых когтистых лапах. Выпуклые полуприкрытые веками
глаза смотрели с лениво-ироническим ожиданием. Это вдруг взбесило Берна.
- Что, ждешь своего часа, рептилия? - яростно проговорил он, подходя
вплотную. - Тысячелетия нашего владычества ничего не доказывают, да? Не
дождешься, пошел отсюда... Ну?!
Крокодил шевельнулся, отвернул, будто нехотя, страшную морду - и уполз
в воду, уплыл. Берн опамятовал, его пробила дрожь. Это сделал будто не он.
И слова эти... Попер на такое чудище, надо же. Перекусил бы пополам. А
удрал.
Сыт?
Профессор сел на песок у воды. По-южному быстро смеркалось. Черное небо
заполнили звезды. И, глянув на них, Берн понял, что сидит не так. Надо
иначе, лицом несколько левее блиставшей над горизонтом Полярной.
Повернулся, поднял голову: теперь правильно - слева, на западе, пылает в
светлой части неба Венера, прямо вверху лишь чуть уступающий ей в блеске
Юпитер, правее его тлеет желто-красный огонек Марса. Вся плоскость
эклиптики теперь перед глазами, плоскость закрученного вокруг Солнца вихря
планет и полей.
Он легко представил-почувствовал огненную ось этого вихря - слева ниже
горизонта; воображение продолжило и плоскость - фронт его в закрытой
планетой части пространства. Все двигалось и вращалось согласно, все было
объемно: Венера уходила вниз впереди Земли, Марс и Юпитер позади и слева -
но эти планеты-струи вихря отставали в беге. А за вихрем Солнечной текли
другие звездные струи, увлекаемые, в общем, для ближних тел, русле
галактического рукава туда, куда он смотрит: в сторону созвездия Цефея.
Это было чувственное понимание Галактики. Оно сообщало душе покой и
силу - но это были чужой покой и чужая сила.
- Не хочу-уу! - заорал профессор, вскакивая на ноги и потрясая
кулаками. - Не надо! Пусть небо будет плоским!
Он даже вспотел, несмотря на вечернюю прохладу - так стало страшно.
Опасность была внутри, он понял: новый человек пробуждался в нем, с
иными знаниями, иным отношением к миру. И этому новому он, Берн, был мелок
и противен, - К чертям, не выйдет! - Он забегал по песку, колотя себя по
голове, по груди. - Не возьмешь! Я - Альфред Берн!
"Да-да, Берн. Профессор Альфред Берн, отбросивший свое время,
заскочивший через тысячи причин далеко в мир следствий. А ведь они могли
быть не такими, следствия из тех же причин: ведь ты - причина..."
- Что-о? Я?! Почему-у?
"И ты причина. Ты изъял себя из прошлого, изъял действия, которые мог
совершить... и ведь немало мог, величиной был, светилом. А вспомни, с
какими чувствами ты изучал историю проспанных тобою веков. Потепления,
экологического кризиса... вспомни злорадненькое удовлетворение: а со мною
все обошлось, все хорошо - ага!.."
- Не надо!.. - молил теперь Берн внутренний голос, который бил на выбор
по скрытым изъянам души.
"Нет, надо - не устраивай показуху терзаний. Ты не один такой беглец от
настоящего, причина будущих бед, вас много было. Другие бежали тривиальней:
в узкую специализацию, в погоню за успехом, в любовь, в заботы о семье,
даже в деловые и политические интриги... лишь бы не встрять в большое,
общечеловеческое. Ты улепетнул оригинальней и дальше всех".
- А, насмехаешься! Все равно не бывать по-твоему! Это мое тело!..
"Твое тело сгнило бы в лесу еще минувшей осенью. Много ли в этом теле
твоего?.."
- Нет, врешь: я - или никто! - Берн стремительно выдернул из шортов
пояс, сделал петлю и искал воспаленными глазами дерево и сук, через
который можно ее закинуть.
"Вот! Теперь ты во всей красе, Альфред Берн, в полный рост! -
издевался, все крепчая, внутренний голос. - Издал свой поросячий визг: а
я-а! Только я-а!..
С ним ты полез в шахту, с ним и вынырнул на поверхность. Не дури, эй!
Не дури! Обстоятельства подчиняются тому, кто крепче духом. Тужься не
тужься - ты обречен логикой своей жизни..."
Не было вокруг деревьев - одни камыши. На соседнем островке Берн на
фоне дотлевающего заката увидел что-то похожее на ствол. Возбужденно сопя,
перебрел протоку по грудь, кинулся сквозь тростники: это был сферодатчик
на высокой ножке.
"Спокойней, Аль, не надо истерики, - урезонивал теперь голос. - Ты
хочешь жить? Живи, кто же против. Но как? Для чего? Ответь себе:
представляешь ли ты свою дальнейшую жизнь?"
Шар при виде человека зарделся сигналом готовности.
- А... и здесь ты, кристаллический соглядатай! - прохрипел Берн. - Ну,
скажи же хоть ты, всезнайка, электронный оракул: в чем смысл жизни? Скажи
это Альдобиану 42/256!
- Чьей? - уточнил с двухметровой высоты бесстрастный голос ИРЦ. - Если
твоей, так уже ни в чем.
Берн застонал и, обхватив голову, опустился на песок. Будущего не было.
Человек, который не знал, кто он, проснулся на рассвете. Прекрасная
женщина стояла рядом на розовом песке, женщина из его снов. У ног ее
лежали биокрылья. Синие глаза смотрели с нежностью и затаенной тревогой.
Человек закрыл глаза - проверить, не сон ли? Нет, женщина осталась по
ту сторону век, в реальности. Открыл глаза. Она опустилась рядом на
колени, растрепала волосы над лбом:
- Пробуждайся, Дан! Вставай, соня.
Жесты, слова, голос - все знакомое, щемяше-милое. Он сел, упираясь
руками в песок, глядел вовсю: густые серые волосы, собранные сзади, чистое
лицо с чуть вздернутым носом, сросшиеся темные брови (он знал: когда она
не улыбается, они будто сведены в тихом раздумье); округло-точные линии
тела, рук, плеч.
- Ксена?!
...Он не связывал индексовое имя Алимоксена 33/65, узнанное в справке
ИРЦ, с женщиной, которой грезил. И вот - вырвалось, связало само.
- Ксена, ты - есть?.. - Он встал на ноги.
- Я есть, - просто ответила она, глядя снизу, - ведь я и была, никуда
не девалась. А ты - есть? Ты - Дан?
Он шагнул, поднял и обнял ее. Руки в самом деле были теплые и сильные.
Он испытал миг яркого, как вспышка, счастья, когда целовал глаза с
пушистыми ресницами, губы, шею. Но тут ожгла мысль: значит, все - не
бред?! Он отстранился.
- Постой... я не Дан. Я - Берн? Аль?.. Не знаю. Я будто родился. Ни в
чем не уверен. Я - Дан, пусть... - Он испытующе взглянул на женщину; она
стояла, опустив-руки. - Скажи, что случилось с Даном... со мной, со мной!
Что произошло там с... с нами - на Одиннадцатой?
- Ну... ты же сам знаешь. Залетел слишком высоко, отказали биокрылья.
Судороги в них получились от избытка кислорода...
Упал на "нож-скалу", разбился. Я отыскала твою голову. Сохранили ее в
биоконсервирующем растворе...
Голос Ксены звучал по-ученически неуверенно, просительно. Она будто
уговаривала его согласиться с тем, что говорит. И это прибавило
уверенности ему. Он шагнул, взял ее за плечи:
- Не отказывали у меня биокрылья! И судороги были не в них - во мне.
Парализовалось тело, я же тебе радировал. И не потому все это, что
высоко залетел, избыток кислорода. Это сделали Амебы!
Никогда он не видел, чтобы человек так пугался. Лицо женщины посерело,
зрачки в остановившихся глазах сошлись в точки. Он почувствовал, что ее
трясет.
- Что с тобой?
Она прижала похолодевшее лицо к его щеке, зашептала умоляюще и сбивчиво:
- Там не было никаких Амеб... никаких Высших Простейших.
- Я не говорил о Высших Простейших! - торжествующе перебил он.
- И не надо говорить... Там не было никого. Пустая планета, почти
безжизненная, только микроорганизмы... И в воде ничего не было. Не надо об
этом, Дан. Они... я не знаю как, но отомстят и здесь, убьют тебя снова.
Они в нашей психике, понимаешь? Не было там ничего: ни живого моря, ни
домиков...
- Я не говорил о домиках, о море! - у него необыкновенно сильно
колотилось сердце. Уверенность росла: значит, все - не бред!
- И не надо говорить, не надо помнить, Дан, милый! - молила она. - Они
достанут нас и здесь... по иным измерениям, понимаешь?
Он начал кое-что понимать. Взял лицо Ксены в ладони. В ее глазах стоял
синий ужас.
...Ей было трудно сейчас, невероятно трудно. Она даже жалела, что
прилетела сюда.
Просто хотелось покончить с той историей, с чувством вины (непонятно в
чем и перед кем) и страха (непонятно чего), очиститься и вернуться к Арно.
Но получилось другое: отыскав на островах дельты Нила этого человека,
увидев его в жалком положении, скорчившегося на песке, она - просто чтобы
приободрить - назвала его Даном... и пробудила Дана! И сразу началось
страшное, болезненное: чужие глаза с чужого лица смотрели на нее взглядом
Дана - проникающим в душу, требующим всю правду о том, о чем она не хотела
помнить.
Ксена не знала, что Дан в Берне начал пробуждаться давно; ситуация, в
которую, как ей казалось, она попала по своей воле, была на самом деле
неотвратима.
- И ты... уничтожила записи, съемки, анализы? Записала и сняла то, что
они показали и подсказали, да?
Ксена часто закивала, попыталась спрятать лицо.
- А мозаичные шары памяти той Амебы, что с ними?
- Не знаю... я ничего не знаю, Дан! - Она вырвалась, отошла.
- Что же вы с нами сделали, а?.. - Он опустил голову, смотрел, сжав
кулаки, будто сквозь Землю.
Этот миг, вероятно, и надо считать точным концом существования Берна,
полным вытеснением его пробудившейся личностью астронавта. Настолько
полным, что восстановилась свойственная лишь бывавшим в дальнем космосе
чувственная галактическая ориентация. Именно поэтому он сейчас смотрел
вниз, сквозь Землю, на находившийся по ту сторону планеты в созвездии Орла
Альтаир.
Личность есть отношение. Отношение переменилось - изменилось все.
Возродившаяся личность Дана восстанавливала и наращивала свою
цельность, подгребала к себе все факты - ставила на свои места:
это ему, Дану, его мозгу трансплантировали несовершенное, изуродованное
обезьянолюдьми тело незадачливого пришельца из Земной эры...
для того чтобы преобразовать в машине-матке в соответствующее его,
Дана, личности и астронавтическим качествам; соответственно и...
период блужданий-путешествий Берна был, собственно, периодом освоения,
обживания им, Даном, своего нового тела - периодом "запуска"?
...Ведь именно так начальная ступень ракеты - тяжелая примитивная
громадина, начиненная топливом и кислородом, разгоняясь, передает энергию
космическому кораблю, сообщает ему нужную для выхода на орбиту скорость, а
сама, истощившись, кувырком летит к Земле. Правда, эта ракета-носитель
оказалась с норовом, рыскала, но ничего - вышли.
Итак, прощайте, профессор! Помните, вы говорили в пустыне Нимайеру,
что-де "над всем есть мое "я". Нет меня - нет ничего"? И вот вас нет, а
мир этого и не заметил.
...Эриданой, астронавт и исследователь, смотрел вниз, сжимая кулаки.
"Что же они с нами сделали! - Жилкой у виска билась гневная мысль. - Они
хорошо продумали свой замысел. Высшие Простейшие, что и говорить. Если бы
убили обоих, на Одиннадцатую явилась бы другая исследовательская группа.
Эти действовали бы осмотрительней, с непрерывной связью с кораблем.
Обработать психически нас обоих тоже, они знали, не удастся: и Ксену-то
они сломили только моей гибелью... Так надругаться над людьми ради своего
болотного благополучия!"
Он поднял от Земли, от Альтаира за ней, наполненные презре-нием и болью
глаза. Часть этих чувств нечаянно выплеснулась на Ксену. Она и без того
стояла как потерянная, а сейчас и совсем сникла.
Взгляд Дана смягчился, веки прищурились, он улыбнулся. Странно и
радостно было Ксене увидеть на чужом лице этот прищур и улыбку,
приподнимающую щеки, - улыбку бойца, улыбку человека, которому труды и
опасности веселят душу.
Улыбка Дана - она там помнила и любила ее.
- Ничего, Ксен, - сказал он. - Мы вместе - и все еще будет!
Она с коротким рыданием кинулась к нему.
В Гобийском Биоцентре день склонялся к вечеру. Эоли после опыта приводил
в порядок лабораторию, когда сферодатчик произнес:
- Эолинга 38 вызывают на связь Эриданой 35/70 и Алимоксена 33/65.
Опыт вышел неудачный, настроение у Эоли было грустное. Новость его
поразила:
"Эриданой? Тот, чей мозг пошел в распыл в операции с Пришельцем?.. Этак
и Ило скоро свяжется со мной по ИРЦ с того света!" Он остановился среди
зала со шваброй:
- Ладно, давай Эриданоя!
В шаре возникла седая голова, знакомое лицо с тонкими чертами: рядом -
красивое женское лицо.
- А, Аль! А я думаю, кто это так шутит.
- Не Аль, - качнул головой мужчина, - и никто не шутит. Альдобиана
42/256 больше нет. Это Ксена, я - Дан. Готовь аппаратуру для "обратного
зрения", Эоли. Мы будем завтра. Нам есть что вспомнить и сообщить людям об
Одиннадцатой.
Чрезвычайное
Общепланетное
Общесолнечное
Внимание! Через шестьдесят минут начинается передача мнемонического (по
способу "обратного зрения") отчета двух участников Девятнадцатой звездной
экспедиции Эриданоя 35/70 и Алимоксены 33/65 о Контакте с разумными
существами в планетной системе Альтаира. Трансляция через каждый четвертый
сферодатчик. Для уменьшения перегрузки информационной сети рекомендуется в
вечерних и ночных областях Земли подогнать в места скопления людей "лапуты"
и использовать их днища как экраны для проекторов массовой информации.
Внимание! Через пятьдесят восемь минут начинается передача
мнемонического отчета..."
Арно как раз и находился в месте большого скопления людей - на южном
берегу Гондваны, где просела часть кораллового кряжа и собрались
добровольцы-ремонтники.
Он работал в отряде глубинников, обследовал фундаментные опоры края
материка; в дело включился недавно; его еще мало кто знал здесь.
Глубинники, товарищи Арно, и ремонтники-проектировщики, услышав
оповещение ИРЦ, враз поднялись на вертолетах - догонять недавно проплывшую
над этим местом "лапуту", пока ее не перехватили другие. Догнав,
прибуксировали и сейчас чалили у берега канатами к столбам и деревьям,
выравнивали, чтобы на трехсотметровой высоте над проектором получился
экран.
Короткий в высоких южных широтах день кончался. Сейчас на материках и
островках уходящей в ночь части планеты люди делали то же, что и здесь; не
столько внимая призыву ИРЦ не перегружать его информационную сеть, а из
иных, чисто человеческих побуждений. Для восприятия такого события, такой
информации самым подходящим экраном, конечно же, было днище летающего
острова в ночи среди звезд, самым подходящим голосом - звучание массового
транслятора, подходящей компанией - большая толпа, в коей легче
сопереживать. Как и здесь, на берегу Моря Содружества, люди располагались
под днищами туч-экранов - кто в шезлонгах, кто на траве или теплом песке,
в гамаках, на скатах крыш - устраивались поудобней, примеривались смотреть
ввысь. Проекторы давали на днища "лапут" тестовые изображения сто на сто
метров.
Арно же, услышав оповещение ИРЦ, почувствовал, напротив, желание
уединиться.
Ноги сами понесли его в сумеречную долину, к травянистому холму, оттуда
днище "лапуты" смотрелось тоже неплохо. Он был растерян и ошеломлен, как
еще никогда в жизни. Для всех людей предстоящее сообщение было
сенсационно-интересным; для него оно, сверх того, было страшным.
Там, на Одиннадцатой планете Альтаира, были разумные существа. Дан и
Ксена установили с ними Контакт. А он, не разобравшись, ничего даже не
заподозрив, поспешил увезти полубезумную Ксену и останки Дана. И все, и
только. Упустил самое важное, цель звездных усилий человечества!
Проступок, за который он осужден на несамостоятельность, в сравнении с
этим выглядел детской шалостью.
Сейчас его имя в среде астронавтов окружено молчаливым сочувствием:
каждый мог бы так погореть. Но теперь... ни молчания, ни сочувствия не
жди: позор на веки веков. Командир звездной экспедиции, который проморгал
Контакт!
...Когда - тридцать шесть лет назад - Совет Космоцентра утвердил его
командиром Девятнадцатой, он был счастлив, горд, даже потаенно любовался
собой. Теперь он в полной мере почувствовал ответственность, возложенную
на него таким избранием, - ответственность перед историей. Успехи и
достижения принадлежат экспедиции, а каждый просчет и ошибка - его, они
навеки будут связаны и именем командира.
Арно сейчас не представлял, как будет жить дальше.
- Внимание! - снова зазвучал из транслятора голос ИРЦ; перекаты его
неслись над притихшими к ночи лугами, пляжами, водой. - Через двадцать
пять минут начинается передача из Гобийского Биоцентра отчета о Контакте с
разумными существами в планетной системе Альтаира. Отчет ведут астронавты
Девятнадцатой экспедиции, состоявшейся...
ИРЦ начал излагать сведения об экспедиции, ее составе, старте,
исследованиях, об обстоятельствах гибели Дана, трансплантате Берне,
пробуждении личности и памяти астронавта. И хотя на днище-экране при этом
показывали волнующе-знакомые Арно: звездолет, каким он стартовал
(коническая цистерна с аннигилятом, на узкий конец ее надета "баранка"
жилых и рабочих помещений, на широком - нейтридный рефлектор-двигатель) и
каким вернулся (от цистерны остался самый кончик, "баранка" и рефлектор -
тоже частично демонтированные, уменьшившиеся - почти рядом), схему полета
и пребывания у Альтаира, лица товарищей (и его - спокойно-властное), - у
него это не вызвало теплых чувств. Он был напряжен.
На вершине холма он лег удобно, головой на травянистую кочку. На днище
"лапуты" показалась лаборатория, Эоли, хлопочущий с тревожным лицом около
опутанных проводами датчиков Ксены и этого... самозваного Дана. Арно
глядел внимательно: седой, хорошо сложенное (или хорошо сделанное в
машине-матке?)
тело, лицо с тонкими чертами, сжатые губы... нет, это не Дан. Ничего
общего с обликом погибшего товарища. Странно, что Ксена к нему потянулась.
"Ну-ну, приятель, покажи, что ты знаешь и можешь. Выдавать себя за Дана
мало. Быть им - куда больше". В этой мысли проскользнула затаенная надежда
на провал самозванца. В конце концов, разве не он обогатил современный
словарь термином "ди люге"!
К вискам и под скулы, к нервным центрам в области шеи, к уложенным на
поручни кресел запястьям испытуемых лаборанты подклеивали последние
биодатчики, тянули от них к аппарату цветные проводки. Картина, напомнила
Арно старинную видеотехнику, в которой показывали проверку подозреваемых
"детекторами лжи".
"Что ж, пусть эти аппараты окажутся "детекторами истины" об
Одиннадцатой.
Истины, какая бы она ни была!" Но что он упустил тогда, что?
- Предпоследняя из дюжины планет у Альтаира, - заканчивал тем временем
справку ИРЦ, - отстоит от своей звезды в семь раз дальше, нежели Земля от
Солнца. Но в силу большей яркости Альтаира плотность лучистой энергии там
почти такая, как и в околоземном пространстве. Год этой планеты равен
четырем земным, оборот вокруг оси она совершает за восемьдесят четыре с
половиной часа. Ось не наклонена к плоскости эклиптики, времен года там
нет.
Диаметр планеты вдвое больший, чем у Земли, но сила тяжести - видимо,
из-за меньшей плотности составляющих ее пород - превышает нашу только на
десять процентов.
На днище-экране в черном звездном пространстве показался оранжевый
серпик планеты. Его освещало далекое, с маленьким диском, но слепящее
яркое солнце - Альтаир. Арно хорошо помнил его белый, полностью лишенный
солнечного тепло-желтого отлива свет.
Размытый внутри серп увеличивался - вот заслонил вместе с невидимой
ночной частью планеты звезды. Массивы белых облаков почти сплошь закрывают
лицо Одиннадцатой. В немногие просветы между ними выглядывают причудливые,
будто нарочито изрезанные сложной береговой линией серые островки среди
зеленоватой воды; выступы у некоторых входят во впадины в других, соседних
- как зубья сдвинутых гребенок. Между мысами-зубьями - облик, отражение
Альтаира на воде.
Арно настолько были памятны эти кадры, снятые разведочным спутником
Одиннадцатой и сбрасываемыми с него зондами, что и прикрыл глаза, зная
наперед, что покажет дальше память Ксены и Дана.
Планета заполнила весь экран, быстро, - смазанно мелькнули
оранжево-розовые облака - это зонд, тормозя парашютами, входит в
атмосферу. Туман - проходит облачный слой...
Зонды тогда передали на спутник, а тот на "Альтаир" не только виды
Одиннадцатой, но и анализы состава атмосферы, воды в море, грунта в месте
посадки - главное. Атмосфера содержала при обильной влажности почти в
равных долях кислород, азот и углекислый газ, то есть была явно вторичной.
Сам по себе этот признак обещал не так и много. Подобные атмосферы
обнаружили у совершенно мертвых планет Сириуса-А, Фомальгаута, Проциона;
только в окаменелых почвах там были найдены микроорганизмы, виновники
выделения газов из тверди... и вся жизнь! На Одиннадцатой зонды уловили в
воздухе простейшие бактерии. Вода в море была слабосоленая.
И все. Ни анализы, ни тщательнейшее, по квадратным миллиметрам,
изучение снимков в персептронных распознавателях не дали признаков - это
Арно знал тверже фактов автобиографии - не то что высокоорганизованной
жизни, но хотя бы оформившейся в растения, в простейших животных. А
вторичная атмосфера?
При подходящей температуре и влажности (а там они такие и были) ее
целиком могли образовать микроорганизмы.
..Новую картину показывает днище-экран: головокружительно быстро
сменяются, мелькают, разрастаются в размерах серые, желтые, опалевые
пятна-острова, зеленые и бирюзовые просветы между ними - море. Потом все
надвигается - до белых полос прибоя вдоль пологого берега, до длинных
теней от покатых холмов. Это ракета Дана и Ксены опустилась, выбирает
место для посадки.
Такое Арно видел и сам, когда прилетел отыскивать их.
Ракета села на крайний "северный" остров причудливого архипелага в
приэкваториальной области планеты. Вот астронавты покидают кабину, впервые
ступают на сушу Одиннадцатой. Эффект присутствия, обеспечиваемый "обратным
зрением", был таков, будто сам Арно сейчас шагал и осматривался там.
Мелкие зеленые волны лижут серый песок, сперва у воды темные губчатые
валуны (песчаник? ракушечник?), около стыка их с мокрым песком изумрудные
пленки лишайники. Слева море в блестках зыби, вверху белые облака, между
ними просветы густо-синего от обилия кислорода неба. Облака великолепны:
причудливые многоэтажные башни, замки, горные хребты в снегах; гребни
некоторых слепяще ярки от невидимого за ними Альтаира. "Чье это зрение? -
подумал Арно. - Неужели его?!" Да, судя по неторопливым размашистым
колебаниям пейзажа, это осматривался на ходу Дан: на показываемое
наложился ритм его шагов.
Так и есть. Взгляд в сторону: у валуна изящно склоненная фигурка в
легком комбинезоне и прозрачном гермошлеме (страховка от избытка
углекислоты и кислорода) - Ксена. Она трогает, затем соскабливает
скальпелем в пробную чашку лишайник со ржавого бока камня. Выбившаяся
прядь волос сползла на глаза, мешает - она отдувает ее.
Она очень хороша сейчас, Ксена. Она красива, в ту пору была еще краше,
но сейчас "обратное зрение" показывало и сверх того: будто незримое сияние
от ее профиля в гермошлеме озаряет камень, песок, прибой. Это была Ксена
из памяти любящего ее Дана - обволакивало ее сияние его чувства и мысли.
Так исполненный художником портрет женщины всегда глубинно отличен от
фотографии ее.
"Стало быть, жив Дан, есть он, - понял Арно. - Есть, никуда не
денешься".
...Близится морская зыбь, поднимается. Вот она на уровне глаз: Дан
входит в море. Нырнул. Зелено-белая игра света на волнах над ним. Внизу
голый песок:
ни тины, ни рыбешек, ни моллюсков.
Астронавты возвращаются к ракете. Вот она высится на трех
стабилизаторных выступах - математическое совершенство, бросающее вызов
вольной аляповатости природных линий. Верх серебристо-белый, низ,
аннигиляторный отсек из нейтрида, черный.
- В первых пробах воды, - сказал из транслятора мужской голос, и Арно
вздрогнул: это был голос Дана, хоть и с измененными обертонами, - мы нашли
три крупинки СЗВ, сине-зеленых водорослей. И все.
На днище-экране Ксена в экспресс-лаборатории ракеты возилась с
анализами.
Смотрит на просвет пробирку, в которой оседает слабая муть. Губы
разочарованно выпятились, брови приподнялись: