Страница:
Следствие велось семь месяцев, из них четыре Идзьо находился под стражей, дважды суд направлял дело на доследование, трижды менялись следователи, пока, наконец, в марте 1987 года дело не прекратили за недоказанностью вины Виктора, и вслед за этим ему была выплачена денежная компенсация за незаконный арест. Больше того! Не остались безответными и обращения самого Виктора в областные, республиканские и центральные органы власти.
В июне 1987 года заместитель прокурора Ивано-Франковскои области сообщил ему: "За допущенные в процессе расследования нарушения, связанные с арестом и привлечением Вас к уголовной ответственности, к следователям Тысменицкого РОВД и прокурору района приняты меры реагирования".
В апреле 88-го прокурор Украинской ССР написал ему: "За необоснованное привлечение Вас к уголовной ответственности работники органов внутренних дел и прокуратуры привлечены к строгой дисциплинарной ответственности". А в феврале 89-го уже заместитель Генерального прокурора СССР уведомил его, что "к лицам, виновным в допущении нарушений, приняты меры".
Наконец, уже в июле 90-го года заместитель генерального прокурора подробно отчитался секретариату Верховного Совета о мерах, принятых в отношении лиц, виновных в незаконном аресте Виктора.
Помним, когда мы с Сергеем Киселевым просматривали кипу официальных ответов, то еще поражались настойчивости этого парня: до таких вершин власти дойти! Скольким людям судьбы поломать! И ведь нашли-то у него, в конце концов, не "стреляющего словом" Солженицына, а настоящий пистолет с патронами, которым можно человека не морально изувечить, а физически. И просидел-то всего - подумаешь! - четыре месяца. Что за срок при наших упорно повторяющихся судебных и следственных ошибках! И дело-то прекратили не за отсутствием состава преступления, а по хлипкому поводу - за недоказанностью! Ведь если честно - почти уже начали сочувствовать тем, кто устало писал Виктору:
"Вновь сообщаем..." или "По другим вопросам Вам ранее давались ответы и разъяснения".
И мы даже понимали: тем, кто проверял дело Виктора, было отчего устать.
Ведь четыре года он упорно доказывает, что милиция и прокуратура - лишь исполнители операции, рожденной совсем не в милиции или в прокуратуре, а в недрах КГБ. И потому его не могли убедить ни заверения высших прокурорских чинов страны, ни многочасовые беседы с ним в разных приемных, ни три, повторяем, три (!) комиссии - две из КГБ Украины и одна из КГБ СССР, которые с выездом, как у них говорят, "на место" проверяли доводы Виктора.
Более того! То ли от отчаяния, то ли от отчаянного озорства он подал на КГБ СССР заявление в суд.
Представляем себе изумление судей Дзержинского района Москвы, когда они получили заявление Идзьо! И опять - можно лишь поражаться настойчивости Виктора, когда с этим заявлением он дошел до Верховного суда России.
В январе 91-го начальник управления КГБ СССР написал ему: "Сообщаем, что служебное расследование, документальные материалы, предоставленные в ваше распоряжение органами прокуратуры, внутренних дел и другими организациями, а также беседы с названными Вами и другими лицами, располагающими необходимой информацией, убедительно свидетельствуют о непричастности органов КГБ к ущемлению Ваших законных прав и интересов".
Нет, нет и нет! - терпеливо, как ребенку, объясняли ему:
КГБ не имеет отношения к увольнению вас с работы. Не КГБ, а милиция и прокуратура напортачили в вашем деле! Не подбрасывали мы вам пистолет! И уж тем более - не ведется за вами слежка на московских улицах! Очнитесь! Умойтесь холодной водой!
А он с таким же детским упорством твердил: да, да, да... Вот что сам Виктор рассказал нам о том, что случилось 13 августа 1986 года:
"Утром я приехал из Одессы, побыл немного дома, в селе Угринове, мать попросила отвезти деду в Ивано-Франковск грибы. У деда я пробыл минут пятнадцать, когда раздался звонок в дверь. Дед открыл и сказал, что это ко мне... На пороге стояли трое. "Поедешь с нами", - сказал мне один из них.
"То есть, - уточняем мы, - тебя задержали не дома у родителей, а у деда?" - "Да... Я ничего не мог понять. На улице стояли две машины "Жигули" и "уазик". Двое работников милиции были в рубашках, а третий, показавший деду удостоверение КГБ, в пиджаке, хотя и было очень жарко. В машине я спросил, куда меня везут? Мне ответили: "Скоро сам все узнаешь".
Естественно, мы поинтересовались: "Тебе показали постановление об обыске и задержании?" - "Нет. Только когда мы подъехали к нашему сельсовету, мне сообщили, что есть анонимка, будто мой отец хранит дома спирт..." - "А ты-то при чем?" - "Я спросил то же самое... Когда приехали в село, они захватили двух понятых, председателя сельсовета и секретаря, и мы поехали в наш дом. Когда вошли в дом, они прочитали удивленным родителям анонимку и постановление об обыске, чтобы найти спирт (хотя мой отец не имеет никакого отношения к спирту - он работает таксистом). Но сразу же они начали искать спирт - на книжных полках... Они забрали несколько книг и мои стихи, а пока один человек прощупывал миноискателем стены, другой, тот самый, в пиджаке, вдруг обнаружил за шкафом пистолет". - "Миноискателем? - удивились мы. - Они что, приехали на обыск со спецтехникой?" - "Да... Когда тот, в пиджаке, вытащил из-под шкафа пистолет, мать начала кричать на него: она только что под шкафом убирала, и там не было никакого пистолета". - "А спирт-то нашли?" - "Нет. Да они его и не искали. Как только вынули пистолет, обыск был закончен". - "Но как они определили, что это твой пистолет? Может быть, его отец спрятал?" - "Спросите у них... Мне сказали, чтобы я взял еды на одни сутки, и увезли в тюрьму..."
Это - запись нашего с ним разговора в редакции. А вот что он написал, официально обращаясь в редакцию "Литгазеты":
"В камере номер 66 трижды судимый рецидивист под угрозой заточенной ложки и лезвия, которые он вытащил из каблука, выбил из меня "явку с повинной", сам ее куда-то отнес, и потом она была на суде единственным уличающим меня документом. Суд не поверил "явке", и был разыгран второй суд с ложными свидетелями... Однажды меня вызвал из камеры лейтенант - тюремный оперативник (личность его так и не установлена следствием), и предложил мне сотрудничать с КГБ, пообещав взамен, что поможет выбраться из тюрьмы. Когда я возвратился в камеру, там меня все дружно убеждали, что так и надо сделать... Я отказался и без каких бы то ни было причин попал в карцер на десять суток. Приходившие в карцер офицеры издевались надо мной. Один раз вечером меня завели в обитую войлоком комнату, где происходят всякие расправы над людьми, но бить не стали, хотя перед глазами маячили два здоровых детины... Потом по настоянию областного прокурора меня выпустили, взяв подписку о невыезде... Выйдя на свободу, я узнал, что слухи, распускаемые обо мне, превзошли все мои ожидания. Суть их сводилась к тому, что, оказывается, я был связан с американской и английской разведками, что у меня была изъята запрещенная литература, что накануне я ездил в Одессу на связь с резидентом, что у каких-то моих друзей изъяли радиостанцию, а лично у меня - доллары и семь штук американского оружия. Все это меня ошеломило, и я тут же побежал в КГБ Ивано-Франковской области. Там меня принял сотрудник Егупов, который на мой вопрос, на каком основании органы КГБ распускают порочащие меня слухи, ответил так: "Советую тебе молчать, слухи утихнут, а КГБ твое дело прекратит".
Что за история? - подумал тогда я. Где Виктор Идзьо, выпускник исторического факультета Ивано-Франковского пединститута, человек, далекий от государственных тайн, и где мощная организация, призванная эти тайны охранять? Если допустить, что Виктор говорит правду, то могла ли быть такая правда в августе 86-го, ведь это уже не глухой "застой", а начало перестройки?
Трудно было поверить сразу же в истинность его истории, если бы не одно обстоятельство. Обыск проводили трое. Если фамилии двоих - начальника следственного отделения местной милиции и участкового - были внесены в протокол, то фамилия третьего, того, кто по его словам, был, несмотря на жару, в пиджаке, в протоколе отсутствовала.
Его исчезновение было неожиданно подтверждено и официальным документом, который показал мне Виктор:
"В процессе проверки Вашей жалобы принимались необходимые меры по установлению постороннего мужчины, присутствовавшего на обыске, который, в нарушение установленного законом порядка, не внесен в протокол. По объяснениям сотрудников Тысменицкого РОВД тт. Когута и Демича, проводивших обыск, им является практикант школы милиции или общественник, фамилия которого неизвестна. В уточнявших беседах с Вами, вашими родителями, бабушкой и дедушкой, сотрудниками милиции тт. Когутом и Демичем, а также понятыми тт. Вивчаренко и Рушаком, которые видели этого человека, получены противоречивые данные о нем, в том числе и о его внешности, в связи с чем установить его не представляется возможным".
Стоп-стоп, подумал я, прочитав этот, согласитесь, уникальный документ. Что это за фантом возник в доме Идзьо?
Нет, не так все просто в этой истории. Надо разбираться, а для этого лететь туда, к месту действия...
Дело номер 45365 по обвинению Виктора в незаконном хранении оружия, вызвавшее столь большой шум, шквал проверок и реакцию высших в стране прокурорских чинов, уместилось всего лишь в один том - 366 страниц.
Сначала о том, что в деле есть. В протоколе обыска вслед за постановлением о поводе обыска: незаконно хранящемся техническом спирте, так и не найденном, и найденном пистолете - указаны главным образом предметы, упоминание которых далеко и от оружейных складов, и от процессов спиртоперегонки.
При обыске были обнаружены: украинская музыкальная энциклопедия, изданная в 30-е годы на Западной Украине, ежемесячник "Украинская музыка" на украинском, издававшаяся во Львове, за март-декабрь 1938 года, а также десяток переписанных от руки стихотворений. За первым протоколом обыска следует второй, проведенный вечером того же дня в Ивано-Франковске, в квартире, где живут бабушка и дедушка Идзьо. И если в квартире отца Виктора был найден пистолет, то, что могла найти оперативная группа в квартире стариков? Естественно, фанату, правда, учебную. Прямо не семейка, а, учитывая место действия - Западная Украина, бандеровское подполье!
Нашли мы в деле и ту анонимку, с которой разгорелся весь сыр-бор. Удивило не только то, что в ней не указано, на чье имя она поступила, и не только то, что она напечатана на пишущей машинке (вот село какое! а могли бы и компьютер использовать!), но и то, что подобный клочок бумаги мог послужить сигналом к целой операции: обыск в двух домах, участие в обыске по такой ерунде начальника следственного отдела, применение спецсредств (дежурный по РОВД долго рылся в журнале выдачи спецсредств, да так и не смог найти, когда еще "на дело" брали миноискатель). Что еще? Еще появление (уже к концу следствия) нового свидетеля по фамилии Гора, который, по его словам, был случайным попутчиком Виктора в поезде, и тот ему, незнакомому человеку, похвастался пистолетом. Мы, конечно, не могли не поразиться умелым и оперативным действиям сотрудников милиции, разыскавших попутчика в поезде, тогда как они так и не смогли разыскать третьего, "стажера", участвовавшего в обыске и известного, как минимум, двум сотрудникам РОВД.
Но больше всего нас удивило не то, что в деле есть, а то, чего в нем нет.
В деле не сказано, кто же именно - человек с фамилией, должностью и званием - нашел пистолет. Не описано, где пистолет находился, не сфотографировано это место, не проверена пыль на нем, не взяты отпечатки пальцев. И ни слова о том, что и послужило поводом для обыска: так нашли ли в доме технический спирт или не нашли? Ни слова... Будто и не было этой анонимки... Наконец, из дела не видно, куда же, в конце концов, делся пистолет? Ни в одном из двух судов он так и не фигурировал в качестве вещественного доказательства, но еще больше удивило, когда в хозотделе областного УВД мы увидели лаконичную запись, что еще в 1987 году пистолет куда бы вы думали делся?.. Отправлен на переплавку. Концы в воду, в воду. (Кстати, когда наконец-то спустя полгода решили проверить отпечатки пальцев на этом пистолете, эксперт Н. Двилюк проводил данную экспертизу... без пистолета. По крайней мере в ХОЗО УВД не значится, что оружие кто-нибудь затребовал в течение года до его уничтожения!).
И, естественно, мы не нашли в деле свидетельств участия сотрудников КГБ в деле Виктора Идзьо, на чем он так горячо настаивал (а потому понятна реакция многочисленных проверяющих из КГБ: "Мы-то при чем? Нет же нас в деле!" Впрочем, один след остался. Сразу же после обыска изъятые книги и рукопись были переданы районному отделу КГБ: "При этом направляю вам для изучения и для оперативного использования литературу, изъятую при обыске в хозяйстве Идзьо В.С. 13 августа с.г." - написал в КГБ следователь милиции В.Бандура. День, второй, третий листали мы это уголовное дело, пока, наконец, растерянно не отложили его в сторону. Спирт, пистолет, литература, граната...
Может быть, решили мы, хоть непосредственные очевидицы могут внести ясность в это странное уголовное дело?..
Коллеги называют В. Когута, проводившего обыск в доме у родителей Виктора, холериком. Возможно, это и так...
Прежде всего, он потребовал наши документы и проверил, не включен ли диктофон. "Но если вы такой бдительный, Виктор Васильевич, как же вы допустили на обыск постороннего человека?" - удивились мы. В ответ он сослался на давность происшествия, стечение обстоятельств, спешку, суету и тому подобное.
Почему вас заинтересовала книжная полка Виктора? Как вы определили, что украинская энциклопедия, музыкальный журнал и стихи имеют какое-то отношение к делу о спирте? Ведь согласно УПК, при обыске изымаются предметы, указанные в постановлении либо запрещенные к применению?
На это он ответил (ох, каким ветром на нас тут же подуло!), что сработало... революционное правосознание.
Почему вы задержали Виктора в квартире деда? Ведь целью был поиск спирта в доме его отца?
Что за ерунда! В квартире его деда мы вообще не были. Когда приехали на обыск в дом его отца, Виктор уже находился там.
Почему же вы не указали в протоколе обыска, кто именно нашел пистолет?
При обыске это не обязательно...
Вы настаиваете на своих словах? Ведь они свидетельствуют о вашей полной юридической безграмотности?
Я закончил высшую милицейскую школу с отличием... Мы сообщили Когуту, что его-то, в принципе, нет и неизвестно, с кем мы разговариваем: ведь согласно ответу заместителя Генпрокурора СССР И. Абрамова в Секретариат Верховного Совета СССР (!), "начальник следственного отделения Тысменицкого РОВД из органов внутренних дел уволен". А этим начальником и был в 86-м году В. Когут!
- Первый раз слышу! - искренне удивился он. А вот как описывает этот день мать Виктора, Мария Васильевна:
Виктор приехал домой 13 августа. А за день до этого к нам пришел участковый, чужой, а с ним еще двое. (Одного из них она узнала - видела его в райотделе милиции.)
Зачем они приходили к вам?
Сказали, что проверяют нетрудовые доходы и паспортный режим. Они облазили весь дом и ушли.
- Виктор был дома, когда приехали с обыском?
- Нет, его привезли от деда, из Ивано-Франковска.
- Вы видели анонимку, которая послужила причиной обыска?
- Да, видела...
- Вот эту? - открываем мы 147-й лист уголовного дела, где в анонимном письме, отпечатанном на машинке, сказано не только о спирте, но и о том, что "хорош" был и сам Виктор: пьяница, дебошир, на Рождество стрелял из пистолета.
- Нет, та вроде была на белой бумаге, а эта - на зеленой. И в той о самом Викторе ни слова.
По словам Марии Васильевны, тот, третий на обыске, который не представился, тут же рванулся к полкам с книгами и стал в них копаться. Потом именно он диктовал Когуту, что надо изъять и как это вписать в протокол.
- Вы видели, как нашли пистолет?
Тот, третий, нагнулся, и в руках у него оказался газетный сверток. Развернул - а там в кобуре - пистолет. А видели ли понятые, как нашли пистолет? Понятая Раиса Ивановна Рушак рассказала нам:
Днем 13 августа Когут зашел в сельсовет, попросил меня и секретаря сельсовета показать, где хозяйство Идзьо. На улице стояли две машины: "Жигули" и "бобик". Нас посадили в "Жигули", и когда мы подъехали к дому Идзьо, я увидела, как из "бобика" выводят Виктора. "Зачем же вы нас вызвали, если сам Виктор мог показать дорогу?" - помню, удивилась я.
- Но видели ли вы, как нашли пистолет?
- Нет. Когут нам велел сидеть в коридорчике...
- Вы видели саму анонимку? Вот эту? - показываем.
- Нет, эту не видела. В той, которую видела, говорилось только о спирте и об отце Виктора. Потому-то мы и думали, что горилку трусят...
Мы сидели с Раисой Ивановной, когда нам сообщили, что нас срочно ищет Когут.
Снова - в милицию.
- Вы хотите сообщить нам что-то новое? Но тут дверь кабинета Когута открылась, и какой-то незнакомец позвал его в коридор.
Когда Виктор Васильевич вернулся, то тут же бросил:
- Да не искал я вас...
Ох, какая история! Не раз в Ивано-Франковске мы слышали от работников милиции то ироническое, то сочувствующее:
"Ничего вы, мужики, не докажете"... И мы понимали: как сгинул в огне злополучный пистолет, принадлежность которого, несмотря на оставшийся номер, следствию так и не удалось установить, точно так же в томе следственного дела "потерялись" и реальные участники тех событий. Безымянными "общественниками", таинственными неизвестными, исчезнувшими вешдоками заполнены страницы уголовного дела. И хотя, казалось бы, справедливость восторжествовала, но само наказание виновных вызывает сомнение, несмотря на твердые уверения руководителей республики Украины и страны, СССР. Да, В. Когут был действительно уволен из органов внутренних дел: кадровики УВД подняли его личное дело, и мы нашли приказ об этом. Но тут же за ним другой приказ, которым Когут в милиции восстановлен. А потом и новая звездочка на погонах - капитанская. Да и следователь В. Бандура, которому, согласно все тем же официальным заверениям, было объявлено неполное служебное соответствие, резко пошел на повышение: из районного отдела - в областное управление.
Так что же все-таки произошло с Виктором? За что его так? Как и перед кем он оказался виновным?
- Неужели вы серьезно думаете, что кто-нибудь из наших офицеров мог подкинуть во время обыска пистолет? - удивился начальник Ивано-Франковского управления КГБ И. Левченко, - Право же, смешно...
Тогда мы поинтересовались судьбой книг и стихов, изъятых у Виктора при обыске. Мы-то, честно говоря, думали, что в управлении КГБ просто посмеялись над полуграмотным опером, приславшим сюда на экспертизу не, допустим, "Архипелаг ГУЛАГ", а музыкальный журнал. Но, оказалось, нет. К этой ерунде здесь отнеслись со всей серьезностью.
Начальник областного КГБ распорядился показать нам экспертное заключение доцента Ивано-Франковского пединститута, кандидата педагогических наук В. Грицюка.
Цитируем: "Изучение указанных материалов дает основание утверждать, что часть из них носит враждебный, националистический и клеветнический по отношению к советской действительности характер. Статьи "Украиiнаська загальноi енциклопедi" с националистических позиций освещают историю Украины, в частности ее послереволюционный период. В этом смысле указанные статьи энциклопедии могут быть использованы для пропаганды идей украинского буржуазного национализма... В мартовском номере ежемесячника "Украiнаська музика" на странице 115 помещен гимн украинских националистов "Ще не вмерла Украiна", название которого говорит само за себя... Из краткого анализа представленных материалов можно сделать вывод о том, что они по содержанию и идейной направленности являются националистическими и враждебными нашему социалистическому строю и коммунистической морали".
Что это? - удивленно перечитывали мы это "экспертное заключение". Сон или бред? Где враждебная агитация? В чем провинился гимн? За что арестовали стихи? Ведь дело-то происходило, повторяем, не в августе 37-го, а августе 86-го!
Но каково же было наше удивление, когда начальник областного управления КГБ сообщил нам, что именно это заключение послужило официальным поводом для "фронтальной проверки" Идзьо, который в то самое время, когда доцент института, который Виктор заканчивал, выводил строчки этого бредового заключения, мерил шагами тюремную камеру.
Да, в то время, когда следователь милиции уныло спрашивал его про пистолет, в соседнем с УВД доме, в управлении КГБ, допоздна горел свет.
Заместитель начальника КГБ области В. Харченко предоставил в наше распоряжение один из двух томов другого, так сказать "параллельного", дела Виктора Идзьо.
Признаюсь честно: подобное я читал тогда впервые в жизни. И потому не могу не процитировать несколько документов из объемистого тома, не меньшего, а даже большего по объему, чем само уголовное дело. Оно называлось так, судя по надписи на обложке: "Приложение к делу номер 12 (официальные материалы на Идзьо B. C.).
Итак, что же было в этом "параллельном" деле?
"По поводу заданных мне вопросов могу сообщить следующее. Летом 1983 года я был у Идзьо дома, он показал мне "Кобзарь" Шевченко и говорил, что там есть такие стихотворения, которые Советская власть запрещает печатать... В 1984 году, точной даты не помню, я был у Идзьо в селе Угринов. Он рассказал мне, что в настоящее время Компартия Украины не заботится об украинцах и о судьбе республики, идет на поводу у КПСС. По мнению Идзьо, руководители ЦК КПУ в своей практической деятельности не выражают настроений и чаяний украинского народа, а проводят политику под диктовку Москвы. Я не был согласен с мнением Идзьо".
Это - из объяснения однокурсника Виктора Идзьо по пединституту Н. Вечеша, который работал учителем в Закарпатской области.
"Общаясь с Идзьо, мне доводилось также слышать от него негативные высказывания и клеветнические измышления в адрес внутренней и внешней политики Советского государства. Идзьо в казарме высказывал мысль, что в нашей стране имеют место нарушения Конституции, граждане не располагают политическими правами свободы слова, печати, уличных демонстраций, в то время как во всех развитых странах эти права давно стали реальными. По мнению Идзьо, нарушения Конституции у нас в СССР особенно проявились в том, что в стране имеется большое количество политических заключенных".
Это уже - агроном из Житомирской области А. Павленко, с которым Виктор служил в армии.
А вот объяснение некоей Лилии Петровны Олейник из Ивано-Франковска, которая вместе с Виктором была в составе тургруппы в Одессе накануне его ареста:
"б августа в городе Одессе я загорала с Назаровой Ольгой, Назаровым Геннадием. Примерно в 15 часов к нам подошел Идзьо с книгой в руках, завернутой в газету. Идзьо возле нас разделся и пошел купаться. Я раньше замечала во время отдыха в Одессе, что Идзьо постоянно носил с собой эту книгу, завернутую в газету, и никогда с ней не расставался. Когда Идзьо купался, я взяла его книгу и начала читать предисловие. Название книги прочитать не успела... Увидев, что я читаю эту книгу, Идзьо буквально через несколько минут прибежал, как мне показалось, испуганно отобрал у меня эту книгу... Всю эту историю видела Ольга Назарова".
Объяснение уголовника-рецидивиста (того самого, который, по словам Виктора, выбивал из него явку с повинной):
"Через неделю пребывания в камере Идзьо стал высказывать недовольство существующим в СССР порядком. Он критиковал нашу партию и правительство, заявляя о том, что в нашей стране нет демократии и свободы. Я пытался возражать ему, объясняя, что после XXVII съезда у нас в стране произошли большие перемены. Идзьо сказал, что все это ерунда и что опять будет, как раньше".
И еще один сокамерник - П. Радыш:
"За время совместного пребывания в одной камере Идзьо постоянно допускал высказывания клеветнического содержания в адрес партии и правительства... На второй день Идзьо рассказал нам о Древнем Риме... На следующий день нашего совместного пребывания в камере Григорчук начал разговор о трудностях с продуктами питания в нашей области. Идзьо начал поддерживать Григорчука и сказал, что продуктов питания нет и не будет".
Ну, хватит... Лист за листом, объяснение за объяснением.
Друзья, приятели, знакомые, малознакомые люди, которых Виктор случайно встречал на жизненных перекрестках.
Долго думали мы с Сергеем Киселевым, как обозначить жанр этих документов, с такой скрупулезностью и быстротой собранных десятками следователей и оперативных работников КГБ в разных областях Украины? И не нашли другого слова, кроме одного: донос. Донос, морально выбиваемый авторитетом и нескончаемым страхом перед секретной службой.
Но что же за повод такой был, чтобы напускать на парня десяток офицеров КГБ, как борзых на зайца? Да, дело против Виктора Идзьо было чисто уголовным. Но согласитесь: как только нашли пистолет, тут же, будто не было у людей других Дел, мгновенно заработали шестеренки этой машины: Ивано-Франковск, Закарпатье, Житомирщина. Всех! Кто лежал с ним на пляже, кто рядом сидел за партой, кто вместе служил в армии! А ведь разыскать всех этих людей было не легче, чем, Допустим, выяснить личность того неизвестного, "третьего", незаконно участвовавшего в обыске в доме его родителей...
"Вы же понимаете, на Западной Украине особая ситуация", - сказал нам начальник Ивано-Франковского областного управления КГБ.
В июне 1987 года заместитель прокурора Ивано-Франковскои области сообщил ему: "За допущенные в процессе расследования нарушения, связанные с арестом и привлечением Вас к уголовной ответственности, к следователям Тысменицкого РОВД и прокурору района приняты меры реагирования".
В апреле 88-го прокурор Украинской ССР написал ему: "За необоснованное привлечение Вас к уголовной ответственности работники органов внутренних дел и прокуратуры привлечены к строгой дисциплинарной ответственности". А в феврале 89-го уже заместитель Генерального прокурора СССР уведомил его, что "к лицам, виновным в допущении нарушений, приняты меры".
Наконец, уже в июле 90-го года заместитель генерального прокурора подробно отчитался секретариату Верховного Совета о мерах, принятых в отношении лиц, виновных в незаконном аресте Виктора.
Помним, когда мы с Сергеем Киселевым просматривали кипу официальных ответов, то еще поражались настойчивости этого парня: до таких вершин власти дойти! Скольким людям судьбы поломать! И ведь нашли-то у него, в конце концов, не "стреляющего словом" Солженицына, а настоящий пистолет с патронами, которым можно человека не морально изувечить, а физически. И просидел-то всего - подумаешь! - четыре месяца. Что за срок при наших упорно повторяющихся судебных и следственных ошибках! И дело-то прекратили не за отсутствием состава преступления, а по хлипкому поводу - за недоказанностью! Ведь если честно - почти уже начали сочувствовать тем, кто устало писал Виктору:
"Вновь сообщаем..." или "По другим вопросам Вам ранее давались ответы и разъяснения".
И мы даже понимали: тем, кто проверял дело Виктора, было отчего устать.
Ведь четыре года он упорно доказывает, что милиция и прокуратура - лишь исполнители операции, рожденной совсем не в милиции или в прокуратуре, а в недрах КГБ. И потому его не могли убедить ни заверения высших прокурорских чинов страны, ни многочасовые беседы с ним в разных приемных, ни три, повторяем, три (!) комиссии - две из КГБ Украины и одна из КГБ СССР, которые с выездом, как у них говорят, "на место" проверяли доводы Виктора.
Более того! То ли от отчаяния, то ли от отчаянного озорства он подал на КГБ СССР заявление в суд.
Представляем себе изумление судей Дзержинского района Москвы, когда они получили заявление Идзьо! И опять - можно лишь поражаться настойчивости Виктора, когда с этим заявлением он дошел до Верховного суда России.
В январе 91-го начальник управления КГБ СССР написал ему: "Сообщаем, что служебное расследование, документальные материалы, предоставленные в ваше распоряжение органами прокуратуры, внутренних дел и другими организациями, а также беседы с названными Вами и другими лицами, располагающими необходимой информацией, убедительно свидетельствуют о непричастности органов КГБ к ущемлению Ваших законных прав и интересов".
Нет, нет и нет! - терпеливо, как ребенку, объясняли ему:
КГБ не имеет отношения к увольнению вас с работы. Не КГБ, а милиция и прокуратура напортачили в вашем деле! Не подбрасывали мы вам пистолет! И уж тем более - не ведется за вами слежка на московских улицах! Очнитесь! Умойтесь холодной водой!
А он с таким же детским упорством твердил: да, да, да... Вот что сам Виктор рассказал нам о том, что случилось 13 августа 1986 года:
"Утром я приехал из Одессы, побыл немного дома, в селе Угринове, мать попросила отвезти деду в Ивано-Франковск грибы. У деда я пробыл минут пятнадцать, когда раздался звонок в дверь. Дед открыл и сказал, что это ко мне... На пороге стояли трое. "Поедешь с нами", - сказал мне один из них.
"То есть, - уточняем мы, - тебя задержали не дома у родителей, а у деда?" - "Да... Я ничего не мог понять. На улице стояли две машины "Жигули" и "уазик". Двое работников милиции были в рубашках, а третий, показавший деду удостоверение КГБ, в пиджаке, хотя и было очень жарко. В машине я спросил, куда меня везут? Мне ответили: "Скоро сам все узнаешь".
Естественно, мы поинтересовались: "Тебе показали постановление об обыске и задержании?" - "Нет. Только когда мы подъехали к нашему сельсовету, мне сообщили, что есть анонимка, будто мой отец хранит дома спирт..." - "А ты-то при чем?" - "Я спросил то же самое... Когда приехали в село, они захватили двух понятых, председателя сельсовета и секретаря, и мы поехали в наш дом. Когда вошли в дом, они прочитали удивленным родителям анонимку и постановление об обыске, чтобы найти спирт (хотя мой отец не имеет никакого отношения к спирту - он работает таксистом). Но сразу же они начали искать спирт - на книжных полках... Они забрали несколько книг и мои стихи, а пока один человек прощупывал миноискателем стены, другой, тот самый, в пиджаке, вдруг обнаружил за шкафом пистолет". - "Миноискателем? - удивились мы. - Они что, приехали на обыск со спецтехникой?" - "Да... Когда тот, в пиджаке, вытащил из-под шкафа пистолет, мать начала кричать на него: она только что под шкафом убирала, и там не было никакого пистолета". - "А спирт-то нашли?" - "Нет. Да они его и не искали. Как только вынули пистолет, обыск был закончен". - "Но как они определили, что это твой пистолет? Может быть, его отец спрятал?" - "Спросите у них... Мне сказали, чтобы я взял еды на одни сутки, и увезли в тюрьму..."
Это - запись нашего с ним разговора в редакции. А вот что он написал, официально обращаясь в редакцию "Литгазеты":
"В камере номер 66 трижды судимый рецидивист под угрозой заточенной ложки и лезвия, которые он вытащил из каблука, выбил из меня "явку с повинной", сам ее куда-то отнес, и потом она была на суде единственным уличающим меня документом. Суд не поверил "явке", и был разыгран второй суд с ложными свидетелями... Однажды меня вызвал из камеры лейтенант - тюремный оперативник (личность его так и не установлена следствием), и предложил мне сотрудничать с КГБ, пообещав взамен, что поможет выбраться из тюрьмы. Когда я возвратился в камеру, там меня все дружно убеждали, что так и надо сделать... Я отказался и без каких бы то ни было причин попал в карцер на десять суток. Приходившие в карцер офицеры издевались надо мной. Один раз вечером меня завели в обитую войлоком комнату, где происходят всякие расправы над людьми, но бить не стали, хотя перед глазами маячили два здоровых детины... Потом по настоянию областного прокурора меня выпустили, взяв подписку о невыезде... Выйдя на свободу, я узнал, что слухи, распускаемые обо мне, превзошли все мои ожидания. Суть их сводилась к тому, что, оказывается, я был связан с американской и английской разведками, что у меня была изъята запрещенная литература, что накануне я ездил в Одессу на связь с резидентом, что у каких-то моих друзей изъяли радиостанцию, а лично у меня - доллары и семь штук американского оружия. Все это меня ошеломило, и я тут же побежал в КГБ Ивано-Франковской области. Там меня принял сотрудник Егупов, который на мой вопрос, на каком основании органы КГБ распускают порочащие меня слухи, ответил так: "Советую тебе молчать, слухи утихнут, а КГБ твое дело прекратит".
Что за история? - подумал тогда я. Где Виктор Идзьо, выпускник исторического факультета Ивано-Франковского пединститута, человек, далекий от государственных тайн, и где мощная организация, призванная эти тайны охранять? Если допустить, что Виктор говорит правду, то могла ли быть такая правда в августе 86-го, ведь это уже не глухой "застой", а начало перестройки?
Трудно было поверить сразу же в истинность его истории, если бы не одно обстоятельство. Обыск проводили трое. Если фамилии двоих - начальника следственного отделения местной милиции и участкового - были внесены в протокол, то фамилия третьего, того, кто по его словам, был, несмотря на жару, в пиджаке, в протоколе отсутствовала.
Его исчезновение было неожиданно подтверждено и официальным документом, который показал мне Виктор:
"В процессе проверки Вашей жалобы принимались необходимые меры по установлению постороннего мужчины, присутствовавшего на обыске, который, в нарушение установленного законом порядка, не внесен в протокол. По объяснениям сотрудников Тысменицкого РОВД тт. Когута и Демича, проводивших обыск, им является практикант школы милиции или общественник, фамилия которого неизвестна. В уточнявших беседах с Вами, вашими родителями, бабушкой и дедушкой, сотрудниками милиции тт. Когутом и Демичем, а также понятыми тт. Вивчаренко и Рушаком, которые видели этого человека, получены противоречивые данные о нем, в том числе и о его внешности, в связи с чем установить его не представляется возможным".
Стоп-стоп, подумал я, прочитав этот, согласитесь, уникальный документ. Что это за фантом возник в доме Идзьо?
Нет, не так все просто в этой истории. Надо разбираться, а для этого лететь туда, к месту действия...
Дело номер 45365 по обвинению Виктора в незаконном хранении оружия, вызвавшее столь большой шум, шквал проверок и реакцию высших в стране прокурорских чинов, уместилось всего лишь в один том - 366 страниц.
Сначала о том, что в деле есть. В протоколе обыска вслед за постановлением о поводе обыска: незаконно хранящемся техническом спирте, так и не найденном, и найденном пистолете - указаны главным образом предметы, упоминание которых далеко и от оружейных складов, и от процессов спиртоперегонки.
При обыске были обнаружены: украинская музыкальная энциклопедия, изданная в 30-е годы на Западной Украине, ежемесячник "Украинская музыка" на украинском, издававшаяся во Львове, за март-декабрь 1938 года, а также десяток переписанных от руки стихотворений. За первым протоколом обыска следует второй, проведенный вечером того же дня в Ивано-Франковске, в квартире, где живут бабушка и дедушка Идзьо. И если в квартире отца Виктора был найден пистолет, то, что могла найти оперативная группа в квартире стариков? Естественно, фанату, правда, учебную. Прямо не семейка, а, учитывая место действия - Западная Украина, бандеровское подполье!
Нашли мы в деле и ту анонимку, с которой разгорелся весь сыр-бор. Удивило не только то, что в ней не указано, на чье имя она поступила, и не только то, что она напечатана на пишущей машинке (вот село какое! а могли бы и компьютер использовать!), но и то, что подобный клочок бумаги мог послужить сигналом к целой операции: обыск в двух домах, участие в обыске по такой ерунде начальника следственного отдела, применение спецсредств (дежурный по РОВД долго рылся в журнале выдачи спецсредств, да так и не смог найти, когда еще "на дело" брали миноискатель). Что еще? Еще появление (уже к концу следствия) нового свидетеля по фамилии Гора, который, по его словам, был случайным попутчиком Виктора в поезде, и тот ему, незнакомому человеку, похвастался пистолетом. Мы, конечно, не могли не поразиться умелым и оперативным действиям сотрудников милиции, разыскавших попутчика в поезде, тогда как они так и не смогли разыскать третьего, "стажера", участвовавшего в обыске и известного, как минимум, двум сотрудникам РОВД.
Но больше всего нас удивило не то, что в деле есть, а то, чего в нем нет.
В деле не сказано, кто же именно - человек с фамилией, должностью и званием - нашел пистолет. Не описано, где пистолет находился, не сфотографировано это место, не проверена пыль на нем, не взяты отпечатки пальцев. И ни слова о том, что и послужило поводом для обыска: так нашли ли в доме технический спирт или не нашли? Ни слова... Будто и не было этой анонимки... Наконец, из дела не видно, куда же, в конце концов, делся пистолет? Ни в одном из двух судов он так и не фигурировал в качестве вещественного доказательства, но еще больше удивило, когда в хозотделе областного УВД мы увидели лаконичную запись, что еще в 1987 году пистолет куда бы вы думали делся?.. Отправлен на переплавку. Концы в воду, в воду. (Кстати, когда наконец-то спустя полгода решили проверить отпечатки пальцев на этом пистолете, эксперт Н. Двилюк проводил данную экспертизу... без пистолета. По крайней мере в ХОЗО УВД не значится, что оружие кто-нибудь затребовал в течение года до его уничтожения!).
И, естественно, мы не нашли в деле свидетельств участия сотрудников КГБ в деле Виктора Идзьо, на чем он так горячо настаивал (а потому понятна реакция многочисленных проверяющих из КГБ: "Мы-то при чем? Нет же нас в деле!" Впрочем, один след остался. Сразу же после обыска изъятые книги и рукопись были переданы районному отделу КГБ: "При этом направляю вам для изучения и для оперативного использования литературу, изъятую при обыске в хозяйстве Идзьо В.С. 13 августа с.г." - написал в КГБ следователь милиции В.Бандура. День, второй, третий листали мы это уголовное дело, пока, наконец, растерянно не отложили его в сторону. Спирт, пистолет, литература, граната...
Может быть, решили мы, хоть непосредственные очевидицы могут внести ясность в это странное уголовное дело?..
Коллеги называют В. Когута, проводившего обыск в доме у родителей Виктора, холериком. Возможно, это и так...
Прежде всего, он потребовал наши документы и проверил, не включен ли диктофон. "Но если вы такой бдительный, Виктор Васильевич, как же вы допустили на обыск постороннего человека?" - удивились мы. В ответ он сослался на давность происшествия, стечение обстоятельств, спешку, суету и тому подобное.
Почему вас заинтересовала книжная полка Виктора? Как вы определили, что украинская энциклопедия, музыкальный журнал и стихи имеют какое-то отношение к делу о спирте? Ведь согласно УПК, при обыске изымаются предметы, указанные в постановлении либо запрещенные к применению?
На это он ответил (ох, каким ветром на нас тут же подуло!), что сработало... революционное правосознание.
Почему вы задержали Виктора в квартире деда? Ведь целью был поиск спирта в доме его отца?
Что за ерунда! В квартире его деда мы вообще не были. Когда приехали на обыск в дом его отца, Виктор уже находился там.
Почему же вы не указали в протоколе обыска, кто именно нашел пистолет?
При обыске это не обязательно...
Вы настаиваете на своих словах? Ведь они свидетельствуют о вашей полной юридической безграмотности?
Я закончил высшую милицейскую школу с отличием... Мы сообщили Когуту, что его-то, в принципе, нет и неизвестно, с кем мы разговариваем: ведь согласно ответу заместителя Генпрокурора СССР И. Абрамова в Секретариат Верховного Совета СССР (!), "начальник следственного отделения Тысменицкого РОВД из органов внутренних дел уволен". А этим начальником и был в 86-м году В. Когут!
- Первый раз слышу! - искренне удивился он. А вот как описывает этот день мать Виктора, Мария Васильевна:
Виктор приехал домой 13 августа. А за день до этого к нам пришел участковый, чужой, а с ним еще двое. (Одного из них она узнала - видела его в райотделе милиции.)
Зачем они приходили к вам?
Сказали, что проверяют нетрудовые доходы и паспортный режим. Они облазили весь дом и ушли.
- Виктор был дома, когда приехали с обыском?
- Нет, его привезли от деда, из Ивано-Франковска.
- Вы видели анонимку, которая послужила причиной обыска?
- Да, видела...
- Вот эту? - открываем мы 147-й лист уголовного дела, где в анонимном письме, отпечатанном на машинке, сказано не только о спирте, но и о том, что "хорош" был и сам Виктор: пьяница, дебошир, на Рождество стрелял из пистолета.
- Нет, та вроде была на белой бумаге, а эта - на зеленой. И в той о самом Викторе ни слова.
По словам Марии Васильевны, тот, третий на обыске, который не представился, тут же рванулся к полкам с книгами и стал в них копаться. Потом именно он диктовал Когуту, что надо изъять и как это вписать в протокол.
- Вы видели, как нашли пистолет?
Тот, третий, нагнулся, и в руках у него оказался газетный сверток. Развернул - а там в кобуре - пистолет. А видели ли понятые, как нашли пистолет? Понятая Раиса Ивановна Рушак рассказала нам:
Днем 13 августа Когут зашел в сельсовет, попросил меня и секретаря сельсовета показать, где хозяйство Идзьо. На улице стояли две машины: "Жигули" и "бобик". Нас посадили в "Жигули", и когда мы подъехали к дому Идзьо, я увидела, как из "бобика" выводят Виктора. "Зачем же вы нас вызвали, если сам Виктор мог показать дорогу?" - помню, удивилась я.
- Но видели ли вы, как нашли пистолет?
- Нет. Когут нам велел сидеть в коридорчике...
- Вы видели саму анонимку? Вот эту? - показываем.
- Нет, эту не видела. В той, которую видела, говорилось только о спирте и об отце Виктора. Потому-то мы и думали, что горилку трусят...
Мы сидели с Раисой Ивановной, когда нам сообщили, что нас срочно ищет Когут.
Снова - в милицию.
- Вы хотите сообщить нам что-то новое? Но тут дверь кабинета Когута открылась, и какой-то незнакомец позвал его в коридор.
Когда Виктор Васильевич вернулся, то тут же бросил:
- Да не искал я вас...
Ох, какая история! Не раз в Ивано-Франковске мы слышали от работников милиции то ироническое, то сочувствующее:
"Ничего вы, мужики, не докажете"... И мы понимали: как сгинул в огне злополучный пистолет, принадлежность которого, несмотря на оставшийся номер, следствию так и не удалось установить, точно так же в томе следственного дела "потерялись" и реальные участники тех событий. Безымянными "общественниками", таинственными неизвестными, исчезнувшими вешдоками заполнены страницы уголовного дела. И хотя, казалось бы, справедливость восторжествовала, но само наказание виновных вызывает сомнение, несмотря на твердые уверения руководителей республики Украины и страны, СССР. Да, В. Когут был действительно уволен из органов внутренних дел: кадровики УВД подняли его личное дело, и мы нашли приказ об этом. Но тут же за ним другой приказ, которым Когут в милиции восстановлен. А потом и новая звездочка на погонах - капитанская. Да и следователь В. Бандура, которому, согласно все тем же официальным заверениям, было объявлено неполное служебное соответствие, резко пошел на повышение: из районного отдела - в областное управление.
Так что же все-таки произошло с Виктором? За что его так? Как и перед кем он оказался виновным?
- Неужели вы серьезно думаете, что кто-нибудь из наших офицеров мог подкинуть во время обыска пистолет? - удивился начальник Ивано-Франковского управления КГБ И. Левченко, - Право же, смешно...
Тогда мы поинтересовались судьбой книг и стихов, изъятых у Виктора при обыске. Мы-то, честно говоря, думали, что в управлении КГБ просто посмеялись над полуграмотным опером, приславшим сюда на экспертизу не, допустим, "Архипелаг ГУЛАГ", а музыкальный журнал. Но, оказалось, нет. К этой ерунде здесь отнеслись со всей серьезностью.
Начальник областного КГБ распорядился показать нам экспертное заключение доцента Ивано-Франковского пединститута, кандидата педагогических наук В. Грицюка.
Цитируем: "Изучение указанных материалов дает основание утверждать, что часть из них носит враждебный, националистический и клеветнический по отношению к советской действительности характер. Статьи "Украиiнаська загальноi енциклопедi" с националистических позиций освещают историю Украины, в частности ее послереволюционный период. В этом смысле указанные статьи энциклопедии могут быть использованы для пропаганды идей украинского буржуазного национализма... В мартовском номере ежемесячника "Украiнаська музика" на странице 115 помещен гимн украинских националистов "Ще не вмерла Украiна", название которого говорит само за себя... Из краткого анализа представленных материалов можно сделать вывод о том, что они по содержанию и идейной направленности являются националистическими и враждебными нашему социалистическому строю и коммунистической морали".
Что это? - удивленно перечитывали мы это "экспертное заключение". Сон или бред? Где враждебная агитация? В чем провинился гимн? За что арестовали стихи? Ведь дело-то происходило, повторяем, не в августе 37-го, а августе 86-го!
Но каково же было наше удивление, когда начальник областного управления КГБ сообщил нам, что именно это заключение послужило официальным поводом для "фронтальной проверки" Идзьо, который в то самое время, когда доцент института, который Виктор заканчивал, выводил строчки этого бредового заключения, мерил шагами тюремную камеру.
Да, в то время, когда следователь милиции уныло спрашивал его про пистолет, в соседнем с УВД доме, в управлении КГБ, допоздна горел свет.
Заместитель начальника КГБ области В. Харченко предоставил в наше распоряжение один из двух томов другого, так сказать "параллельного", дела Виктора Идзьо.
Признаюсь честно: подобное я читал тогда впервые в жизни. И потому не могу не процитировать несколько документов из объемистого тома, не меньшего, а даже большего по объему, чем само уголовное дело. Оно называлось так, судя по надписи на обложке: "Приложение к делу номер 12 (официальные материалы на Идзьо B. C.).
Итак, что же было в этом "параллельном" деле?
"По поводу заданных мне вопросов могу сообщить следующее. Летом 1983 года я был у Идзьо дома, он показал мне "Кобзарь" Шевченко и говорил, что там есть такие стихотворения, которые Советская власть запрещает печатать... В 1984 году, точной даты не помню, я был у Идзьо в селе Угринов. Он рассказал мне, что в настоящее время Компартия Украины не заботится об украинцах и о судьбе республики, идет на поводу у КПСС. По мнению Идзьо, руководители ЦК КПУ в своей практической деятельности не выражают настроений и чаяний украинского народа, а проводят политику под диктовку Москвы. Я не был согласен с мнением Идзьо".
Это - из объяснения однокурсника Виктора Идзьо по пединституту Н. Вечеша, который работал учителем в Закарпатской области.
"Общаясь с Идзьо, мне доводилось также слышать от него негативные высказывания и клеветнические измышления в адрес внутренней и внешней политики Советского государства. Идзьо в казарме высказывал мысль, что в нашей стране имеют место нарушения Конституции, граждане не располагают политическими правами свободы слова, печати, уличных демонстраций, в то время как во всех развитых странах эти права давно стали реальными. По мнению Идзьо, нарушения Конституции у нас в СССР особенно проявились в том, что в стране имеется большое количество политических заключенных".
Это уже - агроном из Житомирской области А. Павленко, с которым Виктор служил в армии.
А вот объяснение некоей Лилии Петровны Олейник из Ивано-Франковска, которая вместе с Виктором была в составе тургруппы в Одессе накануне его ареста:
"б августа в городе Одессе я загорала с Назаровой Ольгой, Назаровым Геннадием. Примерно в 15 часов к нам подошел Идзьо с книгой в руках, завернутой в газету. Идзьо возле нас разделся и пошел купаться. Я раньше замечала во время отдыха в Одессе, что Идзьо постоянно носил с собой эту книгу, завернутую в газету, и никогда с ней не расставался. Когда Идзьо купался, я взяла его книгу и начала читать предисловие. Название книги прочитать не успела... Увидев, что я читаю эту книгу, Идзьо буквально через несколько минут прибежал, как мне показалось, испуганно отобрал у меня эту книгу... Всю эту историю видела Ольга Назарова".
Объяснение уголовника-рецидивиста (того самого, который, по словам Виктора, выбивал из него явку с повинной):
"Через неделю пребывания в камере Идзьо стал высказывать недовольство существующим в СССР порядком. Он критиковал нашу партию и правительство, заявляя о том, что в нашей стране нет демократии и свободы. Я пытался возражать ему, объясняя, что после XXVII съезда у нас в стране произошли большие перемены. Идзьо сказал, что все это ерунда и что опять будет, как раньше".
И еще один сокамерник - П. Радыш:
"За время совместного пребывания в одной камере Идзьо постоянно допускал высказывания клеветнического содержания в адрес партии и правительства... На второй день Идзьо рассказал нам о Древнем Риме... На следующий день нашего совместного пребывания в камере Григорчук начал разговор о трудностях с продуктами питания в нашей области. Идзьо начал поддерживать Григорчука и сказал, что продуктов питания нет и не будет".
Ну, хватит... Лист за листом, объяснение за объяснением.
Друзья, приятели, знакомые, малознакомые люди, которых Виктор случайно встречал на жизненных перекрестках.
Долго думали мы с Сергеем Киселевым, как обозначить жанр этих документов, с такой скрупулезностью и быстротой собранных десятками следователей и оперативных работников КГБ в разных областях Украины? И не нашли другого слова, кроме одного: донос. Донос, морально выбиваемый авторитетом и нескончаемым страхом перед секретной службой.
Но что же за повод такой был, чтобы напускать на парня десяток офицеров КГБ, как борзых на зайца? Да, дело против Виктора Идзьо было чисто уголовным. Но согласитесь: как только нашли пистолет, тут же, будто не было у людей других Дел, мгновенно заработали шестеренки этой машины: Ивано-Франковск, Закарпатье, Житомирщина. Всех! Кто лежал с ним на пляже, кто рядом сидел за партой, кто вместе служил в армии! А ведь разыскать всех этих людей было не легче, чем, Допустим, выяснить личность того неизвестного, "третьего", незаконно участвовавшего в обыске в доме его родителей...
"Вы же понимаете, на Западной Украине особая ситуация", - сказал нам начальник Ивано-Франковского областного управления КГБ.