Страница:
Богданов слушал с мрачным видом и было ясно — уход Волкова его не устраивал, не радовал. Все же Чибисов решил спросить:
— Что скажешь?
— Плохо. Для дела, я имею в виду. Для нас. И для вас.
— Этого уже не исправишь. — Чибисов сжал кулаки и щелкнул костяшками пальцев. — Ты на место поганца Турчака никого не присмотрел?
— Волков сам подбирает человека.
— Теперь подбери ты.
— Есть.
— И еще. Как ты смотришь, если я представлю тебя на место Волкова? Исполняющим обязанности? Потом утвердим окончательно.
— Нет. — Богданов сказал, как отрубил, и упрямо поджал губы.
— Что нет? — Чибисов искренне удивился. Он никогда не думал, что кто-то может отказаться от подобного предложения. — Почему?
— Я уже докладывал: если занимать должность, то надо работать. А так, чтобы временно порулить — меня не устраивает.
Чибисов вдруг оживился.
— Ты знаешь, я точно так же ответил, когда мне предложили стать замом Аркашина.
Чибисов сильно лукавил. Позиция, которую занял Богданов, была по-настоящему мужской. Так мог бы поступить и сам Чибисов, когда ему предложили пойти заместителем к министру Аркашину. Но духу отказаться от выгодного предложения не хватило. Слишком желанной была предложенная высокая генеральская должность. Чибисов никогда не испытывал дурацкого на его взгляд убеждения, что лучше быть головой мухи, чем хвостом у слона. Как ни крути, слон есть слон и если даже ты прикрываешь ему собой место, которое сильно пахнет, никто на тебя не замахнется хлопушкой. И Чибисов дал согласие пойти под Аркашина, человека серого, безликого, пустого, лишь бы выскочить в генерал-полковники. Но Чибисову удивительно повезло. Аркашин проштрафился и фигура кандидата в замы оказалась проходной. Даже для самого Чибисова его назначение министром стало неожиданностью.
Известно, что благородные легенды о себе каждый сочиняет сам. Уличить Чибисова в неправде не мог никто — беседу перед назначением президент с ним провел с глазу на глаз, и это давало возможность рассказчику придать легенде необходимую ей благородную окраску.
— Короче, я твою позицию понимаю. — Чибисов задумался, делая вид, что серьезно размышляет. — Давай решим так. Я тебя представляю на должность, которую освободит Волков. Без приставок «ио» или «врио». Согласен?
Богданов встал. Вытянулся подобострастно.
— Благодарю, товарищ министр.
— Ладно, ладно. Благодарить будешь делами… Да, еще. На службе сегодня не появляйся. Встречаться с Волковым тебе ни к чему. Завтра он прочитает статью в газете и получит указ.
— Какой мотив отставки?
Чибисов усмехнулся.
— Разве президент нуждается в мотивации своих кадровых решений?
— Я понял. Но учтите, Анатолий Петрович, этот Богданов не очень покладист в делах и не будет поддакивать, если не будет с чем-то согласен. И будет докладывать правду, нравится она вам или нет.
— Не боишься, что мне это может не понравиться?
— Что поделаешь, иначе быть не может, Анатолий Петрович, это только царь может обманывать себя и верить будто он единственный, кто обеспечивает подданным благоденствие и процветание. Это царедворцы стараются лгать царю и говорить ему приятную неправду. Мы с вами работники канализации. Ассенизаторы и сантехники общественных сортиров. Когда мы перестанем видеть и понимать истину, говно забьет коллекторы и попрет из унитазов верхних этажей в жилые апартаменты. Тогда уже ни один царедворец не сумеет объяснить царю, что это наружу вытекает мед благоденствия…
— Опасный ты человек, Богданов…
Чибисов расстегнул китель, положил руки на живот и стал ласково барабанить по нему пальцами, как по клавишам баяна.
Беседовать с министром на острые политические темы Богданов не боялся. Он знал — единственное чего в таких разговорах не дозволялось — называть в контексте конкретные фамилии. Если они подразумевались — Чибисов терпел. Правда и здесь было исключение. Волков считал себя (и, между прочим, не без оснований) человеком президента. Так вот ни поминать его фамилию всуе, ни делать намеков на его личность в критическом плане в присутствии Чибисова не дозволялось. Царь — это другое дело. Царь — это чистая аллегория. Можно даже уточнять: царь-Горох, царь-Салтан, царь-Никита. И канализация во дворце есть, какие тут могут быть претензии.
— Опасен тот, товарищ министр, кто видит — где-то вот-вот прорвет трубы, но помалкивает. Мол, не мне расхлебывать аварию, а начальству.
— Я не это имел в виду. — Чибисов перестал постукивать по животу, любовно огладил его и застегнул китель. — Ладно, выкладывай гениальные мысли…
Капельку уксусной кислоты насчет гениальности мыслей Богданова Чибисов подпустил специально, чтобы тот знал — министр слушает, но цену его суждениям знает и потому особенно заноситься при нем не следует. Хотя услышать нечто новенькое задиристое Чибисову очень хотелось. Вечером он собирался встретиться в приватной обстановке с двумя членами Федерального собрания и подкинуть им в разговоре пару «ежиков» для размышлений было совсем неплохо.
Богданов не знал о планах шефа, но все же мгновенно просчитал его возможные желания и тут же изобразил приступ внезапно нахлынувшей на него скромности. Он демонстративно поднял левую руку, отодвинул обшлаг рукава и посмотрел на часы.
— Я вас не заболтал?
Чибисов в свою очередь бросил взгляд на огромные напольные часы, мерно размахивавшие огромным маятником в углу кабинета.
— Нет, ничего. У меня ещё есть время. — Чибисов откинулся в кресле. — Сейчас попрошу принести кофе, а ты договаривай. У меня возникли мысли, хочу их на тебе проверить… Так что слушаю.
«Гол!» — подумал Богданов, но ничем не выдал торжества.
— Даже не знаю теперь с чего начать…
— Хорошо, ты думаешь мы не видим правды? Или просто делаем вид, будто её не замечаем?
— И то и другое. С одной стороны политика заставляет нас делать вид, будто мы в одинаковой мере боремся с теми, кто украл миллион из кассы банка и с теми банками, которые положили в сейфы миллиарды, украденные у населения. Но разве это на самом деле так?
Чибисов пригладил волосы на затылке и улыбнулся.
— Ты готов это произнести на совещании у премьера?
— Зачем? Я же не полный дурак. Речь не о том, чтобы об этом кричать где попало.
— Тогда о чем?
— О, господи! Я говорю: мы не должны бояться признавать правду для самих себя. Иначе будем совершать глупости.
— Какие, например?
— Преступник, укравший миллиард, сегодня вправе открыто вложить его в нашу промышленность. Считается, что инвестиции — благо для государства, для общества. Значит, если вор перелетает из тени на свет, он становится социально близким по духу и по идеалам нашей демократии. Раз так, его трогать нельзя…
Волков с интересом слушал откровения Богданова. Часто неприкрытая истина, которую тот высказывал, была ему неприятна, больно задевала его самолюбие, но он умел слушать и извлекать для себя пользу из чужих мыслей, а потому терпеливо сносил даже те уколы, которые были наиболее болезненны для его начальственного самочувствия.
— А ты в состоянии кого-то из таких тронуть?
— Нет, но говорить вслух о том. Что собираемся и даже делаем это вам придется…
Чибисов улыбался. Мудрая мысль, которую он мог подкинуть сенаторам, уже имелась.
Выйдя от министра, Богданов по мобильному телефону связался с Жетвиным. Как всегда, они встретились на явочной квартире в Лялином переулке.
— Только что от министра, — сообщил Богданов.
— Что такое?
Жетвин явно встревожился.
— Пойми, Евгений, я уважаю принципы и мнение Грибова. Потому говорю с тобой. Вот, прочитай.
Жетвин взял в руки листок ксерокопии.
— Почему нет даты?
— Мне сняли ксерокс до подписания документа.
— Дело пахнет керосином. Что делать?
— Об этом я и решил с тобой посоветоваться.
— Володя знает о происходящем?
— Нет. — Богданов был честен. — В этом вопросе я его обошел.
— Почему?
— Разговор о Марусиче у нас заходил при первых встречах. Ваш брат твердо сказал, что его не отдаст. Их пути где-то пересекались?
Жетвин кивнул.
— Было такое.
— Именно поэтому во второй раз к Грибову я решил не обращаться.
— Вообще-то Марусич мужик крепкий. Он может устоять.
— Может. — Богданов не стал противиться. — Однако мы не знаем, что известно прокуратуре. Если материала много, самые крепкие плечи могут не выдержать такого груза.
— Есть возможность узнать, что на него имеет следствие?
— Разве этой бумаги недостаточно? — Богданов взял постановление, тряхнул им и кинул на стол. — Пытаться выяснять детали чревато опасностями. Статьи, которые шьют Марусичу, не касаются моей епархии.
— Понятно.
— Я уверен, Федеральное Собрание своего человека прокуратуре не отдаст. Но есть пресса. Можно заткнуть рот одной, двум газетенкам, но другие поднимут вой. Поведут, как это сейчас принято, журналистское расследование. Дерьмо полетит во все стороны. Поэтому нам надо решать проблему хирургически. Конечно, это больно, зато гарантирует сохранение всей Системы. Разве ради целого не стоит пожертвовать частью?
Жетвин просмотрел на Богданова с пониманием. Он сам всегда был сторонником крутых решительных действий.
— Это так, но хорошую операцию надо серьезно готовить.
— Понимаю.
— Сколько у нас будет времени?
— Не так много. Думаю, в пределах семи-десяти дней.
Жетвин задумался. С минуту он сидел молча и разглядывал ногти левой руки. Молчал и Богданов. Он отпасовал меч партнеру и теперь ждал, как тот им распорядится.
Наконец Жетвин принял решение.
— Десять дней — мало, но я постараюсь. Гробить наше дело я не позволю.
— Значит, забито? О кей.
Богданов собрал бумаги. Протянул ладонь Жетвину. Тот звучно шлепнул по ней пальцами.
— Забито.
Они распрощались.
Жетвин, пожимая руку гостю, выглядел озабоченно и встревоженно одновременно. Богданов за показной сосредоточенностью скрывал удовлетворение — дело было сделано и оставалось ждать результатов.
Когда Жетвин ушел, он долго сидел за столом опустошенный и вымотанный. Не так-то просто замыслить и разыграть выигрышную многоходовую комбинацию. Такую, когда на кону не только карьера, но и собственная голова.
Отставной майор Нечипоренко, которого ему для деликатного дела порекомендовали старые соратники по Афгану, внешне особого впечатления не производил. Плешивый, с носом, свернутым набок, в потертом армейском кителе, в сапогах, давно не чищенных, со сбитыми каблуками, он выглядел колхозным бригадиром, явившимся в город прямо с картофелеуборочной страды. Не будь у майора рекомендаций от людей, которым Жетвин доверял безраздельно, он бы и разговаривать с ним не стал. Но здесь протянул руку, пожал её, ощутив ответную реакцию крепкой крабьей клешни.
— Прежде, чем говорить о деле, давайте условимся о режиме секретности.
Майор улыбнулся, отчего его нос окончательно съехал в сторону уха.
— Сэр, я даже родился в обстановке секретности и потому до сих пор не знаю, кем были мои родители.
Жетвину нравились мужики, умевшие отвечать без раздумий, не лазая по карманам в поисках нужных слов. Об условиях оплаты работы (а это для майора оказалось главным) они договорились без большого труда. Затем перешли к делу. Майор долго изучал чертежи новой дачи депутата Марусича, которые Жетвин выложил перед ним. Водил заскорузлым пальцем с большим корявым ногтем по синькам и твердил одно слово, но с разными интонациями:
— Так… так… так…
Жетвин терпеливо ожидал решения. Наконец майор отодвинул бумаги. Пошевелил носом. Сказал уверенно:
— Все не так и сложно, как кажется. Дачка крепкая, взлетит и рассыплется с одного удара.
— Доложите подробно. Я должен представлять операцию в деталях.
Майор прищурившись посмотрел на Жетвина, будто старался запомнить его получше.
— Вы слыхали что-либо о термобарическом эффекте? О так называемой «вакуумной бомбе»?
— Майор, я просил объяснять, а не задавать вопросы.
— Понял. — Майор достал блокнот, раскрыл и на чистой странице нарисовал круг. — Допустим, это некоторый объем. Если его заполнить горючим газом и затем выдать искровой импульс, произойдет мощный взрыв.
— Как вы думаете заполнить газом объем объекта, о котором мы говорим?
— Я познакомился с планом здания. Оно имеет три этажа выше нулевого цикла. Подземная часть заключает в себе гараж, большое складское помещение и несколько мелких выгородок. Если заполнить весь этот объем бытовым газом, взрыв будет сокрушающим…
— Как вы сделаете это в нужном месте в нужное время?
— Дело техники. — Майор говорил как специалист с дилетантом. — Важно будет получить вашу команду.
— Майор, — Жетвин встал, поправил галстук. — Я сказал: доложите свои соображения в деталях. Вы не поняли меня или на вас так сильно повлиял армейский разброд?
— Я-я…
— Помолчите! И прошу запомнить: я не потребую от вас щелкать каблуками или отдавать мне честь, но мои просьбы надо воспринимать как приказ. Иного я не потерплю.
Майор понял. Он также встал, вытянулся и щелкнул каблуками. Должно быть это уже сидело у него в крови. Он и раньше догадывался, а теперь окончательно убедился, что у людей, к которым пришел служить, порядки строгие. Здесь не объявляют выговоров в случае неудачи. Просто нерадивого исполнителя больше никто не увидит, а будут искать — не найдут.
— Так точно.
Жетвин разрешающе махнул рукой и сел.
— Продолжайте.
— Пока дом не заселен, мы смонтируем свое устройство на газовом вводе внутри подвала. Это будет очень нежный хомутик, который по радиокоманде откроет небольшой свищ в магистральной трубе. Кроме того в помещении в патрон освещения мы ввернем другое устройство — искровой разрядник. По второй команде он выдаст импульс. Произойдет взрыв…
— Вы гарантируете результат?
— Так точно — Майор вновь прищелкнул каблуками. — На все сто процентов. В заданное время в указанном месте.
— Каким образом вы сумеете сделать незаметным свой «нежный» хомутик?
— Мы вырежем часть газовой трубы и вварим на это место небольшую вставку.
— Хорошо, когда сумеете приступить?
— Как прикажете.
— Считайте, что уже приказал.
Майор встал, суровый и сосредоточенный. Кивнул, почти коснувшись груди подбородком.
— Есть!
Новая дача депутата Марусича ждала заселения. В тот день с утра здесь работали только два маляра. Перед тем, как вывести архитектурную красотку в свет, они кое-где наложили последние штрихи косметики — подпудрили щечки, подкрасили губки. К обеду маляры собрали свое имущество, переоделись и отправились на электричку, чтобы уехать в город.
Трехэтажный терем — новенький бастион торжествующего богатства с остроконечной крышей, с большими светлыми окнами, окруженный забором с чуткой сигнализацией, с будкой сторожевой охраны у парадного въезда, ждал приезда хозяев.
В третьем часу дня из ближайшего леска вышли два парня. Пересекли поле. на котором когда-то выращивали колхозную картошку, а теперь нахально заселенное конским щавелем и полынью. Когда стало очевидно, что они прямиком направляются к даче, дверь сторожки открылась, и в проеме появился огромный мужик в камуфляже серого милицейского цвета. На вид за пятьдесят. Лысая голова, обвислые щеки, огромные почти слоновьи уши. Он скорее всего был офицером-отставником и с большой вероятностью выходцем из конвойных войск МВД. Такой взгляд, каким сторож окинул шедшего впереди парня, вырабатывает далеко не всякая профессия.
— Отец, — парень добродушно осклабился. — Понимаешь, какое дело… Стаканы ищем…
Охранник, только что приготовившийся пугануть незваного гостя не очень приветливыми словами, замер в охотничьей стойке. Подобную услугу, о которой его просили, на Руси принято оплачивать жидкой валютой, от которой у нормального мужика не бывает сил отказаться.
— Сколько?
— Три.
Парень поднял руку с тремя растопыренными пальцами. Лицо охранника помрачнело. Парень сразу понял причину такого огорчения и добродушно пояснил:
— Три нам с корешами. А уж себе, папаша, поищите четвертый.
— Тоже мне сынок нашелся. — Охранник ворчал, но в глазах светилось вожделение. Он вошел в бытовку, погремел там посудой и вернулся, держа в руках четыре стакана.
— Ой, отец, уважил! Ой, уважил! — парень повернулся в сторону кустов, махнул рукой и крикнул. — Леха, давайте.
Перепрыгнув через кювет, на поле выскочил тощий парень — в чем душа держится. Они расположились за деревянным столом, который для себя поставили под березками строители. Леха открыл бутылку. Достал из черной большой сумки продолговатый судочек из пенопласта. Выложил на него толсто нарезанные шматки сала, стрелки зеленого лука, две головки свежего чеснока. Раскладывая закусь, то и дело всхлипывал:
— Ой, благодать! Ой, хорошо!
Вид выпивки и аппетитной снеди, которую раскладывал Леха, разжег питейный зуд в душе охранника, и ему стало трудно сохранять равнодушный вид. А парень подогревал нетерпение разговорами.
— Эх, батя, люблю витаминчики. Особенно Ц. Винце, сальце, бабце…
Охранник сделал судорожное глотательное движение и вытер рукой губы, готовясь к пиршеству. Парень тем временем продолжал травить:
— Ехал хохол в Москву. На границе таможенник спрашивает: «Наркотики есть?» Хохол отвечает: «Е». «Откройте чемодан». Открывает. А тот до верха забит салом. Таможенник офонарел. — «Какие ж это наркотики?» — «А я с цего сала дуже балдею», — ответил хохол…
Леха, стоявший рядом засмеялся и стал разливать водку. Охранник торопливо протянул руку к стакану. Дольше терпеть он не мог.
За первым стаканом залпом ахнули по второму. Бравый сторож ждать себя не заставил. Он отключился сразу, даже не дотянувшись до закуси. Заботливые парни положили на топчан тело, оказавшееся неимоверно тяжелым, закрыли дверь в сторожку и отправились к дому.
Команду мастеров в помощь майору Жетвин подбирал самолично. Это были специалисты высокого класса — взломщик Квас, газосварщик Ляга и Тупак — опытный боевик, выделенный для прикрытия группы. Они обошли дачу со всех сторон и собрались у двери, которая вела в подвал. Квас склонился над мудреным замком, достал отмычки.
— Сигнализация не забазлает? — Тупак не скрыл тревоги. — Ты обдумал?
Квас растянул толстые мокрые губы в улыбке.
— Я вопще рубильник дернул. Можешь в розетки пальцы совать.
— А-а…
Квас звякнул отмычками. Долго возился. Замок уступил мастеру. Дверь открылась.
Подвал, куда они спустились, выглядел темной пещерой. Вспыхнули фонарики. Их лучи помотались по сторонам, рассекая темень ножами света.
— Вона! — Квас указал на толстую трубу, которая тянулась по дальней от входа стене.
Погромыхивая инструментом, в подвале появился Ляга. Нашел стояк с большим магистральным вентилем. Поднатужившись перекрыл газ. Достал труборез.
— Работаем.
Он вырезал кусок трубы, втолкнул в разрез вставку со спецустройством. Оно заметно выступало над поверхностью магистрали, но Ляга нашел такое положение, когда пусковой коробочки не стало видно снаружи. Включил переносный сварочный аппарат. Горелка пукнула, зашипела. Пламя жарким белым пламенем лизнуло трубу…
Ляга работал мастерски, руки у него золотые — на оборонном заводе крячил, космические корабли строил. Фамилию имел и отчество — Лягин Степан Сергеевич. Фотография на Доске Почета. На груди медаль за трудовое отличие. Одно слово — рабочий класс. Даже народным заседателем в районном суде ему однажды выпало отбарабанить срок. Мастер — фигура уважаемая. Швы он клал ровные, красивые. Радиологический контроль не показывал в них ни трещин, ни раковин.
Когда на заводе перестали платить, Ляга не стал просить милостыни у природы. Не пошел к Белому дому с плакатиком на груди. Мастер такого класса как он крутые бабки способен заработать не только в заводском цеху. Если башкой шевелить, то легко понять интересный закон человеческой жизни. Настоящее хлебное поле совсем не на хлебном поле. Мед собирают пчелы, а харчатся им люди.
Ляга не дурак, он тонкости общественного бытия просекал легко. Конечно, и другие пролетарии не дураки, многое знают не хуже, но у большинства из них понимание не влечет за собой действий. У Ляги действия следовали сразу, едва возникала мысль, которая требовала решений. Через корешей, знавших цену золотым рукам мастера, он получил крышу и работал по специальности в организации. Дело шло быстро и делалось с высоким качеством. Хотя Ляга не брал социалистических обязательств варить трубу ударными темпами, работал он споро, без перекура и расслабления.
Сделал — включил газ, промазал шов мыльной пеной. Внимательно проверил не дует ли где-то газ пузырей. Дефектов не обнаружилось. Тогда Ляга достал аэрозольный баллончик с нитрокраской и окрасил врезанный в магистраль кусок трубы в желтый цыплячий цвет. Теперь газовый ввод по всей длине выглядел новеньким, готовым к работе.
Квас притащил из дальнего угла подвала хозяйскую стремянку. Поставил под одной из ламп дневного света.
Окончив трубу, Ляга полез к потолку. Подключать искровой разрядник к сети не требовалось. Он работал от батарейки. Его пришлось только закрепить…
Царь Николай, который обозначен вторым номером? Пустота. Нет, хуже того — моллюск. Виноградная улитка, которая объедала листья российского виноградника лишь потому, что кто-то из её предков набрел на заповедую кущу и остался в ней.
Ленина Марусич пропускал по простой причине: тот единственный после Петра Первого знал чего хочет, зажал ланцепупов в тугом кулаке и держал, не позволяя дергаться.
Сталину Марусич прощал многое из-за его формулы: «Нет человека — нет проблемы». Для того, кто имеет власть, эта формула — путеводный маяк.
Дальше шел Никита Хрущев, лапоть в подпояске, случаем попавший на царствие балабон, авантюрист, дуролом.
Потом Ленька Брежнев — сибарит, самолюб, который даже на ширинку своих брюк вместо пуговиц нашивал наградные медали.
Да и нынешний вождь не лучше — кабан под дубом. Чтобы досыта набить желудями брюхо, он подрыл корни могучего государства, не дав ему ничего, кроме горя и унижений. Однако в будущее Марусич глядел с оптимизмом. Он верил — скоро все неизбежно изменится. Вокруг кабанчика, который все ещё похрюкивает, уже кучкуются молодые волки. Они обложили его со всех сторон, и тому уже не отбиться, не выкрутиться из их кольца. Они ещё покажут миру зубы и когти!
Себя Марусич тоже относил к волкам, хотя к власти пока не рвался, а лишь точил зубы и нагуливал капитал. Делал деньги, короче.
Деньги, деньги… О них говорят все, а что такое деньги понимает далеко не каждый. Чтобы понять их существо, надо иметь такое количество «зеленых», чтобы можно было считать себя миллионером.
Марусич себя таковым числил и значение денег понимал сполна.
Вы когда-нибудь дирижировали Большим симфоническим оркестром в Большом зале Московской консерватории? Конечно, нет. Вы же не корифеи, вроде великих дирижеров России — Светланова или Федосеева. Потому, коли умеете блямкать на балалайке, то и дуйте на ней — увеселяйте жену.
Марусич даже на балалайке не играл, но дирижировать Большим симфоническим право за собой оставил.
Кто они, эти тромбонщики и трубачи, первые и вторые скрипки? Что умеют? Да ничего, только смычками пилить по струнам, в ноты глядеть и дудеть, как им кем-то предписано. Потому их цена во всем мире включается в цену билетов. Предложи он этой ораве, выпиливающей и выдувающей сладостные звуки, хороший спонсорский куш, встань после этого за дирижерский пульт, они под твои взмахи отбахают и «Героическую симфонию» Бородина и «Лунную сонату» Бетховена так, будто ты величайший дирижер всех времен и народов.
Правда, пока Марусич не считал, что пора дирижировать Большим симфоническим уже наступила. Придет время, такую хохму он обязательно отмочит и пригласит послушать свой концерт весь бомонд, прислав каждому тисненый золотом пригласительный. А пока Марусич решал другие задачи. Более важные, чем музыкальные. Он покупал министров.
— Что скажешь?
— Плохо. Для дела, я имею в виду. Для нас. И для вас.
— Этого уже не исправишь. — Чибисов сжал кулаки и щелкнул костяшками пальцев. — Ты на место поганца Турчака никого не присмотрел?
— Волков сам подбирает человека.
— Теперь подбери ты.
— Есть.
— И еще. Как ты смотришь, если я представлю тебя на место Волкова? Исполняющим обязанности? Потом утвердим окончательно.
— Нет. — Богданов сказал, как отрубил, и упрямо поджал губы.
— Что нет? — Чибисов искренне удивился. Он никогда не думал, что кто-то может отказаться от подобного предложения. — Почему?
— Я уже докладывал: если занимать должность, то надо работать. А так, чтобы временно порулить — меня не устраивает.
Чибисов вдруг оживился.
— Ты знаешь, я точно так же ответил, когда мне предложили стать замом Аркашина.
Чибисов сильно лукавил. Позиция, которую занял Богданов, была по-настоящему мужской. Так мог бы поступить и сам Чибисов, когда ему предложили пойти заместителем к министру Аркашину. Но духу отказаться от выгодного предложения не хватило. Слишком желанной была предложенная высокая генеральская должность. Чибисов никогда не испытывал дурацкого на его взгляд убеждения, что лучше быть головой мухи, чем хвостом у слона. Как ни крути, слон есть слон и если даже ты прикрываешь ему собой место, которое сильно пахнет, никто на тебя не замахнется хлопушкой. И Чибисов дал согласие пойти под Аркашина, человека серого, безликого, пустого, лишь бы выскочить в генерал-полковники. Но Чибисову удивительно повезло. Аркашин проштрафился и фигура кандидата в замы оказалась проходной. Даже для самого Чибисова его назначение министром стало неожиданностью.
Известно, что благородные легенды о себе каждый сочиняет сам. Уличить Чибисова в неправде не мог никто — беседу перед назначением президент с ним провел с глазу на глаз, и это давало возможность рассказчику придать легенде необходимую ей благородную окраску.
— Короче, я твою позицию понимаю. — Чибисов задумался, делая вид, что серьезно размышляет. — Давай решим так. Я тебя представляю на должность, которую освободит Волков. Без приставок «ио» или «врио». Согласен?
Богданов встал. Вытянулся подобострастно.
— Благодарю, товарищ министр.
— Ладно, ладно. Благодарить будешь делами… Да, еще. На службе сегодня не появляйся. Встречаться с Волковым тебе ни к чему. Завтра он прочитает статью в газете и получит указ.
— Какой мотив отставки?
Чибисов усмехнулся.
— Разве президент нуждается в мотивации своих кадровых решений?
— Я понял. Но учтите, Анатолий Петрович, этот Богданов не очень покладист в делах и не будет поддакивать, если не будет с чем-то согласен. И будет докладывать правду, нравится она вам или нет.
— Не боишься, что мне это может не понравиться?
— Что поделаешь, иначе быть не может, Анатолий Петрович, это только царь может обманывать себя и верить будто он единственный, кто обеспечивает подданным благоденствие и процветание. Это царедворцы стараются лгать царю и говорить ему приятную неправду. Мы с вами работники канализации. Ассенизаторы и сантехники общественных сортиров. Когда мы перестанем видеть и понимать истину, говно забьет коллекторы и попрет из унитазов верхних этажей в жилые апартаменты. Тогда уже ни один царедворец не сумеет объяснить царю, что это наружу вытекает мед благоденствия…
— Опасный ты человек, Богданов…
Чибисов расстегнул китель, положил руки на живот и стал ласково барабанить по нему пальцами, как по клавишам баяна.
Беседовать с министром на острые политические темы Богданов не боялся. Он знал — единственное чего в таких разговорах не дозволялось — называть в контексте конкретные фамилии. Если они подразумевались — Чибисов терпел. Правда и здесь было исключение. Волков считал себя (и, между прочим, не без оснований) человеком президента. Так вот ни поминать его фамилию всуе, ни делать намеков на его личность в критическом плане в присутствии Чибисова не дозволялось. Царь — это другое дело. Царь — это чистая аллегория. Можно даже уточнять: царь-Горох, царь-Салтан, царь-Никита. И канализация во дворце есть, какие тут могут быть претензии.
— Опасен тот, товарищ министр, кто видит — где-то вот-вот прорвет трубы, но помалкивает. Мол, не мне расхлебывать аварию, а начальству.
— Я не это имел в виду. — Чибисов перестал постукивать по животу, любовно огладил его и застегнул китель. — Ладно, выкладывай гениальные мысли…
Капельку уксусной кислоты насчет гениальности мыслей Богданова Чибисов подпустил специально, чтобы тот знал — министр слушает, но цену его суждениям знает и потому особенно заноситься при нем не следует. Хотя услышать нечто новенькое задиристое Чибисову очень хотелось. Вечером он собирался встретиться в приватной обстановке с двумя членами Федерального собрания и подкинуть им в разговоре пару «ежиков» для размышлений было совсем неплохо.
Богданов не знал о планах шефа, но все же мгновенно просчитал его возможные желания и тут же изобразил приступ внезапно нахлынувшей на него скромности. Он демонстративно поднял левую руку, отодвинул обшлаг рукава и посмотрел на часы.
— Я вас не заболтал?
Чибисов в свою очередь бросил взгляд на огромные напольные часы, мерно размахивавшие огромным маятником в углу кабинета.
— Нет, ничего. У меня ещё есть время. — Чибисов откинулся в кресле. — Сейчас попрошу принести кофе, а ты договаривай. У меня возникли мысли, хочу их на тебе проверить… Так что слушаю.
«Гол!» — подумал Богданов, но ничем не выдал торжества.
— Даже не знаю теперь с чего начать…
— Хорошо, ты думаешь мы не видим правды? Или просто делаем вид, будто её не замечаем?
— И то и другое. С одной стороны политика заставляет нас делать вид, будто мы в одинаковой мере боремся с теми, кто украл миллион из кассы банка и с теми банками, которые положили в сейфы миллиарды, украденные у населения. Но разве это на самом деле так?
Чибисов пригладил волосы на затылке и улыбнулся.
— Ты готов это произнести на совещании у премьера?
— Зачем? Я же не полный дурак. Речь не о том, чтобы об этом кричать где попало.
— Тогда о чем?
— О, господи! Я говорю: мы не должны бояться признавать правду для самих себя. Иначе будем совершать глупости.
— Какие, например?
— Преступник, укравший миллиард, сегодня вправе открыто вложить его в нашу промышленность. Считается, что инвестиции — благо для государства, для общества. Значит, если вор перелетает из тени на свет, он становится социально близким по духу и по идеалам нашей демократии. Раз так, его трогать нельзя…
Волков с интересом слушал откровения Богданова. Часто неприкрытая истина, которую тот высказывал, была ему неприятна, больно задевала его самолюбие, но он умел слушать и извлекать для себя пользу из чужих мыслей, а потому терпеливо сносил даже те уколы, которые были наиболее болезненны для его начальственного самочувствия.
— А ты в состоянии кого-то из таких тронуть?
— Нет, но говорить вслух о том. Что собираемся и даже делаем это вам придется…
Чибисов улыбался. Мудрая мысль, которую он мог подкинуть сенаторам, уже имелась.
Выйдя от министра, Богданов по мобильному телефону связался с Жетвиным. Как всегда, они встретились на явочной квартире в Лялином переулке.
— Только что от министра, — сообщил Богданов.
— Что такое?
Жетвин явно встревожился.
— Пойми, Евгений, я уважаю принципы и мнение Грибова. Потому говорю с тобой. Вот, прочитай.
Жетвин взял в руки листок ксерокопии.
Постановление о возбуждении уголовного дела г. Москва 11 июня 1997 г.Жетвин положил ладонь на документ и поднял глаза на Богданова.
Заместитель Генерального прокурора РФ старший советник юстиции Катков П. А. рассмотрел материалы в отношении Марусича В. В., поступившие из МВД.
Принимая во внимание, что в действиях Марусича В. В. содержатся признаки преступлений, предусмотренных статьями УК РФ — 174, часть 2 («Легализация (отмывание) денежных средств»), 204, часть 3 («Коммерческий подкуп») и 291, часть 2 («Дача взятки»), руководствуясь статьями 108, 109, 112, 115, 211 УПК РСФСР
Постановил:
1. Возбудить уголовное дело по статьям 174, 204 и 291 УК РФ.
2. Уголовное дело принять к производству и приступить к расследованию.
3. Обратиться в Федеральное Собрание за разрешением…
— Почему нет даты?
— Мне сняли ксерокс до подписания документа.
— Дело пахнет керосином. Что делать?
— Об этом я и решил с тобой посоветоваться.
— Володя знает о происходящем?
— Нет. — Богданов был честен. — В этом вопросе я его обошел.
— Почему?
— Разговор о Марусиче у нас заходил при первых встречах. Ваш брат твердо сказал, что его не отдаст. Их пути где-то пересекались?
Жетвин кивнул.
— Было такое.
— Именно поэтому во второй раз к Грибову я решил не обращаться.
— Вообще-то Марусич мужик крепкий. Он может устоять.
— Может. — Богданов не стал противиться. — Однако мы не знаем, что известно прокуратуре. Если материала много, самые крепкие плечи могут не выдержать такого груза.
— Есть возможность узнать, что на него имеет следствие?
— Разве этой бумаги недостаточно? — Богданов взял постановление, тряхнул им и кинул на стол. — Пытаться выяснять детали чревато опасностями. Статьи, которые шьют Марусичу, не касаются моей епархии.
— Понятно.
— Я уверен, Федеральное Собрание своего человека прокуратуре не отдаст. Но есть пресса. Можно заткнуть рот одной, двум газетенкам, но другие поднимут вой. Поведут, как это сейчас принято, журналистское расследование. Дерьмо полетит во все стороны. Поэтому нам надо решать проблему хирургически. Конечно, это больно, зато гарантирует сохранение всей Системы. Разве ради целого не стоит пожертвовать частью?
Жетвин просмотрел на Богданова с пониманием. Он сам всегда был сторонником крутых решительных действий.
— Это так, но хорошую операцию надо серьезно готовить.
— Понимаю.
— Сколько у нас будет времени?
— Не так много. Думаю, в пределах семи-десяти дней.
Жетвин задумался. С минуту он сидел молча и разглядывал ногти левой руки. Молчал и Богданов. Он отпасовал меч партнеру и теперь ждал, как тот им распорядится.
Наконец Жетвин принял решение.
— Десять дней — мало, но я постараюсь. Гробить наше дело я не позволю.
— Значит, забито? О кей.
Богданов собрал бумаги. Протянул ладонь Жетвину. Тот звучно шлепнул по ней пальцами.
— Забито.
Они распрощались.
Жетвин, пожимая руку гостю, выглядел озабоченно и встревоженно одновременно. Богданов за показной сосредоточенностью скрывал удовлетворение — дело было сделано и оставалось ждать результатов.
Когда Жетвин ушел, он долго сидел за столом опустошенный и вымотанный. Не так-то просто замыслить и разыграть выигрышную многоходовую комбинацию. Такую, когда на кону не только карьера, но и собственная голова.
* * *
С военными специалистами работать одно удовольствие. Распространенное мнение, что они недоучки — плод завистливого остроумия младших научных сотрудников научно-исследовательского института парикмахерского искусства. Жетвин об этом знал давно.Отставной майор Нечипоренко, которого ему для деликатного дела порекомендовали старые соратники по Афгану, внешне особого впечатления не производил. Плешивый, с носом, свернутым набок, в потертом армейском кителе, в сапогах, давно не чищенных, со сбитыми каблуками, он выглядел колхозным бригадиром, явившимся в город прямо с картофелеуборочной страды. Не будь у майора рекомендаций от людей, которым Жетвин доверял безраздельно, он бы и разговаривать с ним не стал. Но здесь протянул руку, пожал её, ощутив ответную реакцию крепкой крабьей клешни.
— Прежде, чем говорить о деле, давайте условимся о режиме секретности.
Майор улыбнулся, отчего его нос окончательно съехал в сторону уха.
— Сэр, я даже родился в обстановке секретности и потому до сих пор не знаю, кем были мои родители.
Жетвину нравились мужики, умевшие отвечать без раздумий, не лазая по карманам в поисках нужных слов. Об условиях оплаты работы (а это для майора оказалось главным) они договорились без большого труда. Затем перешли к делу. Майор долго изучал чертежи новой дачи депутата Марусича, которые Жетвин выложил перед ним. Водил заскорузлым пальцем с большим корявым ногтем по синькам и твердил одно слово, но с разными интонациями:
— Так… так… так…
Жетвин терпеливо ожидал решения. Наконец майор отодвинул бумаги. Пошевелил носом. Сказал уверенно:
— Все не так и сложно, как кажется. Дачка крепкая, взлетит и рассыплется с одного удара.
— Доложите подробно. Я должен представлять операцию в деталях.
Майор прищурившись посмотрел на Жетвина, будто старался запомнить его получше.
— Вы слыхали что-либо о термобарическом эффекте? О так называемой «вакуумной бомбе»?
— Майор, я просил объяснять, а не задавать вопросы.
— Понял. — Майор достал блокнот, раскрыл и на чистой странице нарисовал круг. — Допустим, это некоторый объем. Если его заполнить горючим газом и затем выдать искровой импульс, произойдет мощный взрыв.
— Как вы думаете заполнить газом объем объекта, о котором мы говорим?
— Я познакомился с планом здания. Оно имеет три этажа выше нулевого цикла. Подземная часть заключает в себе гараж, большое складское помещение и несколько мелких выгородок. Если заполнить весь этот объем бытовым газом, взрыв будет сокрушающим…
— Как вы сделаете это в нужном месте в нужное время?
— Дело техники. — Майор говорил как специалист с дилетантом. — Важно будет получить вашу команду.
— Майор, — Жетвин встал, поправил галстук. — Я сказал: доложите свои соображения в деталях. Вы не поняли меня или на вас так сильно повлиял армейский разброд?
— Я-я…
— Помолчите! И прошу запомнить: я не потребую от вас щелкать каблуками или отдавать мне честь, но мои просьбы надо воспринимать как приказ. Иного я не потерплю.
Майор понял. Он также встал, вытянулся и щелкнул каблуками. Должно быть это уже сидело у него в крови. Он и раньше догадывался, а теперь окончательно убедился, что у людей, к которым пришел служить, порядки строгие. Здесь не объявляют выговоров в случае неудачи. Просто нерадивого исполнителя больше никто не увидит, а будут искать — не найдут.
— Так точно.
Жетвин разрешающе махнул рукой и сел.
— Продолжайте.
— Пока дом не заселен, мы смонтируем свое устройство на газовом вводе внутри подвала. Это будет очень нежный хомутик, который по радиокоманде откроет небольшой свищ в магистральной трубе. Кроме того в помещении в патрон освещения мы ввернем другое устройство — искровой разрядник. По второй команде он выдаст импульс. Произойдет взрыв…
— Вы гарантируете результат?
— Так точно — Майор вновь прищелкнул каблуками. — На все сто процентов. В заданное время в указанном месте.
— Каким образом вы сумеете сделать незаметным свой «нежный» хомутик?
— Мы вырежем часть газовой трубы и вварим на это место небольшую вставку.
— Хорошо, когда сумеете приступить?
— Как прикажете.
— Считайте, что уже приказал.
Майор встал, суровый и сосредоточенный. Кивнул, почти коснувшись груди подбородком.
— Есть!
Новая дача депутата Марусича ждала заселения. В тот день с утра здесь работали только два маляра. Перед тем, как вывести архитектурную красотку в свет, они кое-где наложили последние штрихи косметики — подпудрили щечки, подкрасили губки. К обеду маляры собрали свое имущество, переоделись и отправились на электричку, чтобы уехать в город.
Трехэтажный терем — новенький бастион торжествующего богатства с остроконечной крышей, с большими светлыми окнами, окруженный забором с чуткой сигнализацией, с будкой сторожевой охраны у парадного въезда, ждал приезда хозяев.
В третьем часу дня из ближайшего леска вышли два парня. Пересекли поле. на котором когда-то выращивали колхозную картошку, а теперь нахально заселенное конским щавелем и полынью. Когда стало очевидно, что они прямиком направляются к даче, дверь сторожки открылась, и в проеме появился огромный мужик в камуфляже серого милицейского цвета. На вид за пятьдесят. Лысая голова, обвислые щеки, огромные почти слоновьи уши. Он скорее всего был офицером-отставником и с большой вероятностью выходцем из конвойных войск МВД. Такой взгляд, каким сторож окинул шедшего впереди парня, вырабатывает далеко не всякая профессия.
— Отец, — парень добродушно осклабился. — Понимаешь, какое дело… Стаканы ищем…
Охранник, только что приготовившийся пугануть незваного гостя не очень приветливыми словами, замер в охотничьей стойке. Подобную услугу, о которой его просили, на Руси принято оплачивать жидкой валютой, от которой у нормального мужика не бывает сил отказаться.
— Сколько?
— Три.
Парень поднял руку с тремя растопыренными пальцами. Лицо охранника помрачнело. Парень сразу понял причину такого огорчения и добродушно пояснил:
— Три нам с корешами. А уж себе, папаша, поищите четвертый.
— Тоже мне сынок нашелся. — Охранник ворчал, но в глазах светилось вожделение. Он вошел в бытовку, погремел там посудой и вернулся, держа в руках четыре стакана.
— Ой, отец, уважил! Ой, уважил! — парень повернулся в сторону кустов, махнул рукой и крикнул. — Леха, давайте.
Перепрыгнув через кювет, на поле выскочил тощий парень — в чем душа держится. Они расположились за деревянным столом, который для себя поставили под березками строители. Леха открыл бутылку. Достал из черной большой сумки продолговатый судочек из пенопласта. Выложил на него толсто нарезанные шматки сала, стрелки зеленого лука, две головки свежего чеснока. Раскладывая закусь, то и дело всхлипывал:
— Ой, благодать! Ой, хорошо!
Вид выпивки и аппетитной снеди, которую раскладывал Леха, разжег питейный зуд в душе охранника, и ему стало трудно сохранять равнодушный вид. А парень подогревал нетерпение разговорами.
— Эх, батя, люблю витаминчики. Особенно Ц. Винце, сальце, бабце…
Охранник сделал судорожное глотательное движение и вытер рукой губы, готовясь к пиршеству. Парень тем временем продолжал травить:
— Ехал хохол в Москву. На границе таможенник спрашивает: «Наркотики есть?» Хохол отвечает: «Е». «Откройте чемодан». Открывает. А тот до верха забит салом. Таможенник офонарел. — «Какие ж это наркотики?» — «А я с цего сала дуже балдею», — ответил хохол…
Леха, стоявший рядом засмеялся и стал разливать водку. Охранник торопливо протянул руку к стакану. Дольше терпеть он не мог.
За первым стаканом залпом ахнули по второму. Бравый сторож ждать себя не заставил. Он отключился сразу, даже не дотянувшись до закуси. Заботливые парни положили на топчан тело, оказавшееся неимоверно тяжелым, закрыли дверь в сторожку и отправились к дому.
Команду мастеров в помощь майору Жетвин подбирал самолично. Это были специалисты высокого класса — взломщик Квас, газосварщик Ляга и Тупак — опытный боевик, выделенный для прикрытия группы. Они обошли дачу со всех сторон и собрались у двери, которая вела в подвал. Квас склонился над мудреным замком, достал отмычки.
— Сигнализация не забазлает? — Тупак не скрыл тревоги. — Ты обдумал?
Квас растянул толстые мокрые губы в улыбке.
— Я вопще рубильник дернул. Можешь в розетки пальцы совать.
— А-а…
Квас звякнул отмычками. Долго возился. Замок уступил мастеру. Дверь открылась.
Подвал, куда они спустились, выглядел темной пещерой. Вспыхнули фонарики. Их лучи помотались по сторонам, рассекая темень ножами света.
— Вона! — Квас указал на толстую трубу, которая тянулась по дальней от входа стене.
Погромыхивая инструментом, в подвале появился Ляга. Нашел стояк с большим магистральным вентилем. Поднатужившись перекрыл газ. Достал труборез.
— Работаем.
Он вырезал кусок трубы, втолкнул в разрез вставку со спецустройством. Оно заметно выступало над поверхностью магистрали, но Ляга нашел такое положение, когда пусковой коробочки не стало видно снаружи. Включил переносный сварочный аппарат. Горелка пукнула, зашипела. Пламя жарким белым пламенем лизнуло трубу…
Ляга работал мастерски, руки у него золотые — на оборонном заводе крячил, космические корабли строил. Фамилию имел и отчество — Лягин Степан Сергеевич. Фотография на Доске Почета. На груди медаль за трудовое отличие. Одно слово — рабочий класс. Даже народным заседателем в районном суде ему однажды выпало отбарабанить срок. Мастер — фигура уважаемая. Швы он клал ровные, красивые. Радиологический контроль не показывал в них ни трещин, ни раковин.
Когда на заводе перестали платить, Ляга не стал просить милостыни у природы. Не пошел к Белому дому с плакатиком на груди. Мастер такого класса как он крутые бабки способен заработать не только в заводском цеху. Если башкой шевелить, то легко понять интересный закон человеческой жизни. Настоящее хлебное поле совсем не на хлебном поле. Мед собирают пчелы, а харчатся им люди.
Ляга не дурак, он тонкости общественного бытия просекал легко. Конечно, и другие пролетарии не дураки, многое знают не хуже, но у большинства из них понимание не влечет за собой действий. У Ляги действия следовали сразу, едва возникала мысль, которая требовала решений. Через корешей, знавших цену золотым рукам мастера, он получил крышу и работал по специальности в организации. Дело шло быстро и делалось с высоким качеством. Хотя Ляга не брал социалистических обязательств варить трубу ударными темпами, работал он споро, без перекура и расслабления.
Сделал — включил газ, промазал шов мыльной пеной. Внимательно проверил не дует ли где-то газ пузырей. Дефектов не обнаружилось. Тогда Ляга достал аэрозольный баллончик с нитрокраской и окрасил врезанный в магистраль кусок трубы в желтый цыплячий цвет. Теперь газовый ввод по всей длине выглядел новеньким, готовым к работе.
Квас притащил из дальнего угла подвала хозяйскую стремянку. Поставил под одной из ламп дневного света.
Окончив трубу, Ляга полез к потолку. Подключать искровой разрядник к сети не требовалось. Он работал от батарейки. Его пришлось только закрепить…
* * *
Виктор Васильевич Марусич к российской истории — прошлой и настоящей — относился с изрядной долей презрения.Царь Николай, который обозначен вторым номером? Пустота. Нет, хуже того — моллюск. Виноградная улитка, которая объедала листья российского виноградника лишь потому, что кто-то из её предков набрел на заповедую кущу и остался в ней.
Ленина Марусич пропускал по простой причине: тот единственный после Петра Первого знал чего хочет, зажал ланцепупов в тугом кулаке и держал, не позволяя дергаться.
Сталину Марусич прощал многое из-за его формулы: «Нет человека — нет проблемы». Для того, кто имеет власть, эта формула — путеводный маяк.
Дальше шел Никита Хрущев, лапоть в подпояске, случаем попавший на царствие балабон, авантюрист, дуролом.
Потом Ленька Брежнев — сибарит, самолюб, который даже на ширинку своих брюк вместо пуговиц нашивал наградные медали.
Да и нынешний вождь не лучше — кабан под дубом. Чтобы досыта набить желудями брюхо, он подрыл корни могучего государства, не дав ему ничего, кроме горя и унижений. Однако в будущее Марусич глядел с оптимизмом. Он верил — скоро все неизбежно изменится. Вокруг кабанчика, который все ещё похрюкивает, уже кучкуются молодые волки. Они обложили его со всех сторон, и тому уже не отбиться, не выкрутиться из их кольца. Они ещё покажут миру зубы и когти!
Себя Марусич тоже относил к волкам, хотя к власти пока не рвался, а лишь точил зубы и нагуливал капитал. Делал деньги, короче.
Деньги, деньги… О них говорят все, а что такое деньги понимает далеко не каждый. Чтобы понять их существо, надо иметь такое количество «зеленых», чтобы можно было считать себя миллионером.
Марусич себя таковым числил и значение денег понимал сполна.
Вы когда-нибудь дирижировали Большим симфоническим оркестром в Большом зале Московской консерватории? Конечно, нет. Вы же не корифеи, вроде великих дирижеров России — Светланова или Федосеева. Потому, коли умеете блямкать на балалайке, то и дуйте на ней — увеселяйте жену.
Марусич даже на балалайке не играл, но дирижировать Большим симфоническим право за собой оставил.
Кто они, эти тромбонщики и трубачи, первые и вторые скрипки? Что умеют? Да ничего, только смычками пилить по струнам, в ноты глядеть и дудеть, как им кем-то предписано. Потому их цена во всем мире включается в цену билетов. Предложи он этой ораве, выпиливающей и выдувающей сладостные звуки, хороший спонсорский куш, встань после этого за дирижерский пульт, они под твои взмахи отбахают и «Героическую симфонию» Бородина и «Лунную сонату» Бетховена так, будто ты величайший дирижер всех времен и народов.
Правда, пока Марусич не считал, что пора дирижировать Большим симфоническим уже наступила. Придет время, такую хохму он обязательно отмочит и пригласит послушать свой концерт весь бомонд, прислав каждому тисненый золотом пригласительный. А пока Марусич решал другие задачи. Более важные, чем музыкальные. Он покупал министров.