Страница:
— Ты уж прости меня, Вадик, но, кажется, я знаю о тебе то, чего не положено знать.
Дымов склонил набок голову.
— Уже месяца полтора, как я просматриваю твои электронные депеши, отслеживаю малейшие обновления сайтов, которые ты посещаешь. Наши машины замкнуты в локальную сеть, так что это было не очень уж сложно.
— С некоторых пор я начал об этом догадываться.
— Что?! — голова Изотова изумленно вскинулась. — Ты знал, что я за тобой подсматриваю?
— Ну… Скажем так: приглядываешь. Подсматривать — несколько не то слово.
— Но почему ты тогда…
— Не поговорил с тобой начистоту?
Александр неуверенно кивнул.
— А ты уверен, что наш разговор состоялся бы? Даже сейчас тебя вынудили к тому крайние обстоятельства. Разве не так?
Подбородок Изотова вновь безвольно упал на грудь.
— Боже мой, как гадко! Ты знал, что я подглядываю за тобой, и при этом улыбался мне, здоровался за руку…
— Брось, Саня. Ты мелешь полную чушь.
— Нет, не чушь! Ты мирился со мной, надеясь на мое молчание. Да, да! На мою порядочность! А я взял и предал тебя!
— Что ты имеешь в виду?
— Тот тип, о котором тебя предупреждала Раиса Дмитриевна, взял меня в оборот. Когда я выбегал за продуктами. — Изотов рванул ворот рубахи, оторванные пуговицы брызнули по половицам. Ему явно было не по себе. — Вадим, я сдал им все, что знал о тебе. Рассказал, кто ты и что ты, как на тебя выходят люди, как на тебя выходил я…
— А ты действительно на меня выходил? — Дымов прищурился. Разговор и впрямь заходил в неприятную плоскость, и, чувствуя, что переступает некую запретную грань, он начинал полегоньку сканировать Александра. Во всяком случае — так, чтобы тот ничего не почувствовал. Но даже такого поверхностного зондирования было достаточно, чтобы понять: Изотов говорит правду. Его сломали и сломали безжалостно. Довели до состояния, когда легко и просто можно наложить на себя руки.
— …Я не знаю, что им нужно от тебя, но это не просто бандиты. Они охотятся на тебя, Вадик. И наверняка попытаются выманить с помощью интернетовских сообщений.
— Даже так?
— Я сам подсказал ему эту идею.
— Ему?
— Да, кажется, его зовут Аксан. Кто-то из людей назвал его имя вслух. Уже там, в подвале. По-моему, они всерьез намеревались меня пытать…
— Тебя били?
— Практически нет, но думаю, они не остановились бы ни перед чем. Честно говоря, я даже не совсем понимаю, почему меня отпустили. Возможно, поверили, что раздавили до конца. А я вот вернулся, выжрал пузырь белой и заявился к тебе… — Изотов поднял чумные глаза. — Скажи, Вадим, кто такая Мадонна?
— Откуда ты про нее знаешь?
— Но это ведь ее ты пытаешься выручить из нью-йоркских застенков?
— Ты разговаривал с кем-нибудь из хаккеров? — Дымов покачал головой. — Тебе не следовало этого делать, Саш. Ты сам толком не представляешь, во что лезешь.
— Теперь ты прикончишь меня? — По лицу Изотова текли уже самые настоящие слезы. — Что ж, наверное, так и нужно. До сегодняшнего дня я даже не подозревал, насколько я слаб. Думал, хитрее всех, изворотливее. Даже за тобой вот пытался наблюдать. Вычислял, стратег хренов, твои ходы и поступки, кое-что даже подсказывал…
— Библиотека сказок?
— Она самая. Я не знаю, как это получилось… — Изотов ударил себя кулаком в грудь, попытался сползти на колени, но Дымов его вовремя подхватил. — Поверь, Вадик, наверное я кретин и слизняк, но я полагал себя твоим союзником. Честное слово! Мне было страшно, но я был за тебя. И хотя не понимал до конца, почему ты это делаешь, но я верил, что это нужно. Потому что здесь — в этой клинике и в этом городе — ты царь и бог. Сам бы я такого никогда не сумел и поначалу даже пытался тестировать тебя на психопатию… Да, да! Я искал здравые объяснения. Потому что эпоха рыцарей миновала. В мире нет и не будет уже борцов-одиночек. Но ты совсем из другого теста. Я так и не понял тебя. Зато понял себя — ничтожную и дрожащую личность, готовую за глоток воздуха продать друга.
— Успокойся! — Вадим пустил из сифона в стакан шипучую стрйку, протянул Александру. Заодно несколько «приобнял» лихорадочно вскипающую мантию коллеги. Следовало успокоить Изотова. Стресс, конечно, штука небесполезная, где-то даже необходимая, но сегодня коллеге лучше было бы обойтись без дополнительных потрясений. Проще простого было бы скачать у него информацию прямо из памяти, а после усыпить или отправить домой, но отчего-то Дымов даже мысленно не позволил себе предположить подобные действия. Изотов действительно узнал о нем чересчур много. Настолько много, что жить с этим и далее ему было бы просто сложно В каком-то смысле они беседовали сейчас абсолютно на равных, но равенство изначально неравных также представлялось вещью достаточно обременительной. Во всяком случае, для Изотова.
— …Помнишь, я как-то тебе про подружку рассказывал? Которая еще залетела от меня… Так вот, я ведь на грех тебя склонить хотел. Чтобы, значит, ты беременность эту ликвидировал. Тебе ведь это раз плюнуть — без крови, без осложнений. А потом вдруг подумал — я же против судьбы иду, понимаешь? Скоро уже тридцатник, а до сих пор ни семьи, ни детей. Другие бы радовались, а я дурное замыслил…
— Ну и?
Изотов пожал плечами.
— Вот и радуюсь теперь. Родители у нее просвещенные, так что живем пока в гражданском браке. Но скоро, вероятно, распишемся. Не для меня, для нее. Чтобы, значит, не волновалась попусту. На детях — на них ведь все сказывается.
Вадим опустил руку на плечо приятеля. Силы окончательно восстановились, теперь он уже в состоянии был помочь Изотову, и незримое тепло текло через его ладонь, согревая взбудораженную душу Александра, наполняя его сонным покоем.
— А сначала, Вадик, я ведь перепугался. Решил — все! Либо линяю из клиники, либо выкладываю все Раисе Дмитриевне. А потом… Когда тот педофил-чинуша концы отдал… — спина Александра дрогнула. — Я понимаю, мы не можем судить. Но ты ведь другое дело. Ты — Палач, существо иной категории! Ты и не судишь даже, ты просто подытоживаешь события. Сухо и беспристрастно. Вершишь то, что должно было случиться и без твоего участия.
Лицо Изотова вновь обратилось к Дымову.
— Знаешь, я все пойму. Даже если тебе придется меня убрать. К этому ведь и шло. Я сам накинул себе эту петлю, влез по сути в чужое… Но она-то не виновата, правда? — Изотов, встрепенувшись, полез в карман. — Послушай, я дам тебе ее адресок, а ты уж потом сам решишь, как ей лучше все объяснить. Ты ведь это умеешь. Потом, когда меня не станет…
— Замолчи, пустомеля!
— Но я хотел сказать, что тебе не в чем себя…
— Я сказал: все! — Крепко встряхнув приятеля за плечи, Вадим заглянул ему в лицо. — Не хочу больше слушать весь этот вздор! Ты хоть сам понимаешь, что за чепуху ты городишь?
Изотов ошарашенно молчал.
— Задумался? Вот и хорошо. А теперь послушай меня. — Вадим вздохнул. — Можешь мне верить, но я очень признателен тебе за этот приход. Наверное, это действительно было нужно. И мне, и тебе. Спасибо и за предупреждение. Этим твоим товарищем я непременно займусь.
— Ты убьешь его?
— Запомни, дурила, я никого не убиваю. Это просто не в моих силах.
— Но как же тогда…
— Мы все, — голосом заклинателя произнес Вадим, — уничтожаем себя сами. Только так, Саша, и не иначе. Уничтожаем своими мыслями и своими поступками. Я ведь много тебе рассказывал про метатела, рассказывал про каверны и изъяны на мантиях. Так вот, я могу устранить любой дефект, но если пациент не поможет себе сам, на том же самом месте месяцем или годом позже появится новая язва — еще страшнее прежней. Потому что это первейший закон вселенной.
— Карма, — эхом откликнулся Изотов.
— Пусть карма, дело не в названии. Весь мир, Саша, это некое подобие четырехмерного кубика Рубика. Измени одну крохотную грань, и изменится общая картина. Оттого и страдают невинные, оттого и трещит по швам вся наша домотканная справедливость. Она не может быть выборочной — для отдельных народов и сословий. Будут грешить одни, значит, обязательно отзовется на других. Грехи отцов ваших — да на детей ваших и так далее, и тому подобное. Уж поверь, я имел возможность в этом убедиться. В том и кроется опасность всякого механического излечения. Мы просто перебрасываем ущербную грань с одной стороны искомого кубика на другую. И вместо ангины клиент получит осложнение на сердце, изъязвление пищевода, а то и вовсе умудрится перебросить свои болячки на собственных детей или родителей. Это не месть Всевышнего, это элементарный баланс. Все в природе должно быть уравновешено — и болезни со здоровьем, и жизнь со смертью.
— Но ведь люди воюют!..
— Им это только кажется. Как кажется, что кто-то там побеждает, а кто-то проигрывает. Пойми, Саша, канатаходец либо идет по канату, либо теряет равновесие и падает. Но мир в отличие от обычного канатоходца чрезвычайно устойчив, и раскачать его не так уж и просто. И когда одна нация уничтожает людей другой нации, она попросту выводит из равновесия свой собственный маятник. Минует десять, может быть, сорок лет, и маятник обязательно вернется обратно. И сметет по пути равновесное количество жертв — уже твоего собственного народа. Иного расклада попросту не существует.
— Значит, ты — орудие маятника?
— Если тебе удобно, называй это так. Я пытаюсь сохранять баланс, уравновешиваю гирьки весов, понимаешь? Они падают, а я подбираю и ставлю их на место.
— Но это делаешь все-таки ты!
— Как же тебе объяснить-то!.. — Вадим поморщился. — Видишь ли, если отец семейства не просыхает, если он гуляет налево, если вынашивает в голове гнусненькое, он вредит в первую очередь своим ближним. Даже если он осторожен и искусно маскируется, его что-нибудь да выдает — горбатая мантия, меташипы, вампирьи ухватки. И те, кто живет вместе с ним, рано или поздно ощутят это. Начнут либо болеть, либо сходить с ума, приобретая многочисленные неврозы. Это будет попросту реакцией на его присутствие, тоже своего рода баланс, но баланс, как видишь, ущербный. И когда террористы начинают подрывать кварталы в мирных городах — это тоже обеспечение баланса — уродливого, жестокого, но баланса. Таким образом, война порождает месть, нравственное уродство провоцирует цинизм, агрессивные психопаты творят себе подобных. Можно это видеть, а можно не видеть. Наверное, я тоже не слишком зорок, но кое-что я все-таки вижу. И потому в состоянии удерживать наши качели от излишней качки.
— А хаккеры?
— Забудь о них. Они тоже по-своему отдаляют приближение шторма. Но это не то, что тебе следует знать.
Изотов безвольно кивнул.
— Я не Палач и никогда им не был. Я не выношу приговоры, я вмешиваюсь лишь в тех случаях, когда качели грозят перевернуться. Согласись, лучше придержать их в нужный момент, нежели потом рвать жилы и пытаться восстановить опрокинутое. А еще, Саш, запомни. Кто бы я ни был и что бы я ни делал, но я твой друг. И ты мой друг. Мы делаем общее дело, и дело это, поверь, доброе.
— Но я тебя предал!
— Тебя вынудили сказать то, чего ты говорить не хотел, только и всего. Кроме того, ты пришел ко мне и объяснился. Ты даже водки выпил…
— Да, без малого бутылку «Столичной». Пятьдесят два пятьдесят. Это вместо апельсинов и творога…
— Вот-вот! Вместо того, чтобы купить беременной подружке творога с апельсинами, взял и купил поллитровку. — Вадим улыбнулся. — Это ведь тоже кое о чем говорит. Какое уж тут предательство!
— Ты разговариваешь со мной, как с ребенком.
— А ты и есть ребенок. Во всяком случае, сейчас.
Изотов порывисто вздохнул.
— Что ты собираешься делать?
— А что мне еще остается делать? Отправлю тебя домой спатеньки, а сам пойду к своим воспитанникам.
— Значит, все как обычно? По расписанию?
— Разумеется. Сегодня у них заключительная серия. Самая важная, кстати сказать. А завтра ночью тебе придется отыграть финал.
— В лесопарке, как всегда?
— Пожалуй. Разве что переоденем парочку санитаров в милицейскую форму. Так уж мне удобнее по сценарию. Заедем в лесопарк, вынесем их на полянку и организуем торжественную встречу с родней и службой спасения. Само собой, прихватим фонари, мегафоны.
Дрожащей рукой Изотов провел по лицу. Он уже почти пришел в себя. Лечащие ладони Дымова сделали свое дело. Забавно, но, выкачав избыток хмельной мути из коллеги, Вадим и сам ощутил в себе дополнительную энергию. Еще один живой пример баланса. Баланса идеального, приносящего благо обеим сторонам.
— Где они у тебя на этот раз побывали? — пробормотал Изотов. — Если не секрет, конечно?
— Да какой там секрет. — Вадим хмыкнул. — На этот раз я загнал их в плен к сектантам. Понимаешь, те двое, что пытались покончить самоубийством, ходили в одну сектантскую компаху. Словом, я посчитал полезным повторить урок, но уже для всех разом. Так что мальчиши-плохиши хлебнули лишку по полной программе. Заодно и прививку получили от фанатизма. Там ведь их тоже собирались принести в жертву. Потому и задали драпака. А далее — все по проторенной тропке. Глухие леса, топи, медведь шатун.
— Сработаешь им шрамы?
— Обязательно. Мальчишки обожают подобные отметины.
— Зато как огорчатся, когда через полгода все сойдет.
— Главное, чтобы сошло то, от чего мы их лечим…
— Тут ты прав, — Изотов кивнул, а Вадим наконец-то отнял горячую ладонь от его плеча. Александр действительно пришел в себя. Вместо страха и рабской преданности в глаза его вернулось прежнее человеческое выражение. Еще немного, и снова начнет шутить.
Выпрямившись, Вадим обвел рукой темя Изотова. Голос его налился особой звенящей силой. Он говорил медленно и уверено:
— Сейчас ты вернешься домой и крепко выспишься. О Мадонне и о хаккерах ты забудешь. Раз и навсегда…
Эту метаполость, расположенную чуть выше черепной коробки, Дымов успел изучить давно и досконально. Именно здесь, по его наблюдениям, таились главные ключики от человеческой памяти. Ключики хитрые, несколько похожие на отмычки, но в сущности это было не столь уж и важно. В очередной раз организм подтверждал свою нутряную мудрость, проводя своеобразную селекцию и кропотливо отделяя негатив от позитива. А потому работа была не столь уж и сложной. Совершая привычные манипуляции, Вадим даже не задавал себе задачи вдаваться в детали. Слов нет, человек имел право помнить прожитое и пережитое, его жизнь целиком и полностью могла принадлежать только ему. Но, увы, не всякое право шло людям на пользу. Во всяком случае, немногие из психотерапевтов взялись бы оспаривать одно из выгоднейших умений человека, а именно — умение забывать. Именно это Вадим и помог сейчас сделать Саше Изотову…
Глава 10
Дымов склонил набок голову.
— Уже месяца полтора, как я просматриваю твои электронные депеши, отслеживаю малейшие обновления сайтов, которые ты посещаешь. Наши машины замкнуты в локальную сеть, так что это было не очень уж сложно.
— С некоторых пор я начал об этом догадываться.
— Что?! — голова Изотова изумленно вскинулась. — Ты знал, что я за тобой подсматриваю?
— Ну… Скажем так: приглядываешь. Подсматривать — несколько не то слово.
— Но почему ты тогда…
— Не поговорил с тобой начистоту?
Александр неуверенно кивнул.
— А ты уверен, что наш разговор состоялся бы? Даже сейчас тебя вынудили к тому крайние обстоятельства. Разве не так?
Подбородок Изотова вновь безвольно упал на грудь.
— Боже мой, как гадко! Ты знал, что я подглядываю за тобой, и при этом улыбался мне, здоровался за руку…
— Брось, Саня. Ты мелешь полную чушь.
— Нет, не чушь! Ты мирился со мной, надеясь на мое молчание. Да, да! На мою порядочность! А я взял и предал тебя!
— Что ты имеешь в виду?
— Тот тип, о котором тебя предупреждала Раиса Дмитриевна, взял меня в оборот. Когда я выбегал за продуктами. — Изотов рванул ворот рубахи, оторванные пуговицы брызнули по половицам. Ему явно было не по себе. — Вадим, я сдал им все, что знал о тебе. Рассказал, кто ты и что ты, как на тебя выходят люди, как на тебя выходил я…
— А ты действительно на меня выходил? — Дымов прищурился. Разговор и впрямь заходил в неприятную плоскость, и, чувствуя, что переступает некую запретную грань, он начинал полегоньку сканировать Александра. Во всяком случае — так, чтобы тот ничего не почувствовал. Но даже такого поверхностного зондирования было достаточно, чтобы понять: Изотов говорит правду. Его сломали и сломали безжалостно. Довели до состояния, когда легко и просто можно наложить на себя руки.
— …Я не знаю, что им нужно от тебя, но это не просто бандиты. Они охотятся на тебя, Вадик. И наверняка попытаются выманить с помощью интернетовских сообщений.
— Даже так?
— Я сам подсказал ему эту идею.
— Ему?
— Да, кажется, его зовут Аксан. Кто-то из людей назвал его имя вслух. Уже там, в подвале. По-моему, они всерьез намеревались меня пытать…
— Тебя били?
— Практически нет, но думаю, они не остановились бы ни перед чем. Честно говоря, я даже не совсем понимаю, почему меня отпустили. Возможно, поверили, что раздавили до конца. А я вот вернулся, выжрал пузырь белой и заявился к тебе… — Изотов поднял чумные глаза. — Скажи, Вадим, кто такая Мадонна?
— Откуда ты про нее знаешь?
— Но это ведь ее ты пытаешься выручить из нью-йоркских застенков?
— Ты разговаривал с кем-нибудь из хаккеров? — Дымов покачал головой. — Тебе не следовало этого делать, Саш. Ты сам толком не представляешь, во что лезешь.
— Теперь ты прикончишь меня? — По лицу Изотова текли уже самые настоящие слезы. — Что ж, наверное, так и нужно. До сегодняшнего дня я даже не подозревал, насколько я слаб. Думал, хитрее всех, изворотливее. Даже за тобой вот пытался наблюдать. Вычислял, стратег хренов, твои ходы и поступки, кое-что даже подсказывал…
— Библиотека сказок?
— Она самая. Я не знаю, как это получилось… — Изотов ударил себя кулаком в грудь, попытался сползти на колени, но Дымов его вовремя подхватил. — Поверь, Вадик, наверное я кретин и слизняк, но я полагал себя твоим союзником. Честное слово! Мне было страшно, но я был за тебя. И хотя не понимал до конца, почему ты это делаешь, но я верил, что это нужно. Потому что здесь — в этой клинике и в этом городе — ты царь и бог. Сам бы я такого никогда не сумел и поначалу даже пытался тестировать тебя на психопатию… Да, да! Я искал здравые объяснения. Потому что эпоха рыцарей миновала. В мире нет и не будет уже борцов-одиночек. Но ты совсем из другого теста. Я так и не понял тебя. Зато понял себя — ничтожную и дрожащую личность, готовую за глоток воздуха продать друга.
— Успокойся! — Вадим пустил из сифона в стакан шипучую стрйку, протянул Александру. Заодно несколько «приобнял» лихорадочно вскипающую мантию коллеги. Следовало успокоить Изотова. Стресс, конечно, штука небесполезная, где-то даже необходимая, но сегодня коллеге лучше было бы обойтись без дополнительных потрясений. Проще простого было бы скачать у него информацию прямо из памяти, а после усыпить или отправить домой, но отчего-то Дымов даже мысленно не позволил себе предположить подобные действия. Изотов действительно узнал о нем чересчур много. Настолько много, что жить с этим и далее ему было бы просто сложно В каком-то смысле они беседовали сейчас абсолютно на равных, но равенство изначально неравных также представлялось вещью достаточно обременительной. Во всяком случае, для Изотова.
— …Помнишь, я как-то тебе про подружку рассказывал? Которая еще залетела от меня… Так вот, я ведь на грех тебя склонить хотел. Чтобы, значит, ты беременность эту ликвидировал. Тебе ведь это раз плюнуть — без крови, без осложнений. А потом вдруг подумал — я же против судьбы иду, понимаешь? Скоро уже тридцатник, а до сих пор ни семьи, ни детей. Другие бы радовались, а я дурное замыслил…
— Ну и?
Изотов пожал плечами.
— Вот и радуюсь теперь. Родители у нее просвещенные, так что живем пока в гражданском браке. Но скоро, вероятно, распишемся. Не для меня, для нее. Чтобы, значит, не волновалась попусту. На детях — на них ведь все сказывается.
Вадим опустил руку на плечо приятеля. Силы окончательно восстановились, теперь он уже в состоянии был помочь Изотову, и незримое тепло текло через его ладонь, согревая взбудораженную душу Александра, наполняя его сонным покоем.
— А сначала, Вадик, я ведь перепугался. Решил — все! Либо линяю из клиники, либо выкладываю все Раисе Дмитриевне. А потом… Когда тот педофил-чинуша концы отдал… — спина Александра дрогнула. — Я понимаю, мы не можем судить. Но ты ведь другое дело. Ты — Палач, существо иной категории! Ты и не судишь даже, ты просто подытоживаешь события. Сухо и беспристрастно. Вершишь то, что должно было случиться и без твоего участия.
Лицо Изотова вновь обратилось к Дымову.
— Знаешь, я все пойму. Даже если тебе придется меня убрать. К этому ведь и шло. Я сам накинул себе эту петлю, влез по сути в чужое… Но она-то не виновата, правда? — Изотов, встрепенувшись, полез в карман. — Послушай, я дам тебе ее адресок, а ты уж потом сам решишь, как ей лучше все объяснить. Ты ведь это умеешь. Потом, когда меня не станет…
— Замолчи, пустомеля!
— Но я хотел сказать, что тебе не в чем себя…
— Я сказал: все! — Крепко встряхнув приятеля за плечи, Вадим заглянул ему в лицо. — Не хочу больше слушать весь этот вздор! Ты хоть сам понимаешь, что за чепуху ты городишь?
Изотов ошарашенно молчал.
— Задумался? Вот и хорошо. А теперь послушай меня. — Вадим вздохнул. — Можешь мне верить, но я очень признателен тебе за этот приход. Наверное, это действительно было нужно. И мне, и тебе. Спасибо и за предупреждение. Этим твоим товарищем я непременно займусь.
— Ты убьешь его?
— Запомни, дурила, я никого не убиваю. Это просто не в моих силах.
— Но как же тогда…
— Мы все, — голосом заклинателя произнес Вадим, — уничтожаем себя сами. Только так, Саша, и не иначе. Уничтожаем своими мыслями и своими поступками. Я ведь много тебе рассказывал про метатела, рассказывал про каверны и изъяны на мантиях. Так вот, я могу устранить любой дефект, но если пациент не поможет себе сам, на том же самом месте месяцем или годом позже появится новая язва — еще страшнее прежней. Потому что это первейший закон вселенной.
— Карма, — эхом откликнулся Изотов.
— Пусть карма, дело не в названии. Весь мир, Саша, это некое подобие четырехмерного кубика Рубика. Измени одну крохотную грань, и изменится общая картина. Оттого и страдают невинные, оттого и трещит по швам вся наша домотканная справедливость. Она не может быть выборочной — для отдельных народов и сословий. Будут грешить одни, значит, обязательно отзовется на других. Грехи отцов ваших — да на детей ваших и так далее, и тому подобное. Уж поверь, я имел возможность в этом убедиться. В том и кроется опасность всякого механического излечения. Мы просто перебрасываем ущербную грань с одной стороны искомого кубика на другую. И вместо ангины клиент получит осложнение на сердце, изъязвление пищевода, а то и вовсе умудрится перебросить свои болячки на собственных детей или родителей. Это не месть Всевышнего, это элементарный баланс. Все в природе должно быть уравновешено — и болезни со здоровьем, и жизнь со смертью.
— Но ведь люди воюют!..
— Им это только кажется. Как кажется, что кто-то там побеждает, а кто-то проигрывает. Пойми, Саша, канатаходец либо идет по канату, либо теряет равновесие и падает. Но мир в отличие от обычного канатоходца чрезвычайно устойчив, и раскачать его не так уж и просто. И когда одна нация уничтожает людей другой нации, она попросту выводит из равновесия свой собственный маятник. Минует десять, может быть, сорок лет, и маятник обязательно вернется обратно. И сметет по пути равновесное количество жертв — уже твоего собственного народа. Иного расклада попросту не существует.
— Значит, ты — орудие маятника?
— Если тебе удобно, называй это так. Я пытаюсь сохранять баланс, уравновешиваю гирьки весов, понимаешь? Они падают, а я подбираю и ставлю их на место.
— Но это делаешь все-таки ты!
— Как же тебе объяснить-то!.. — Вадим поморщился. — Видишь ли, если отец семейства не просыхает, если он гуляет налево, если вынашивает в голове гнусненькое, он вредит в первую очередь своим ближним. Даже если он осторожен и искусно маскируется, его что-нибудь да выдает — горбатая мантия, меташипы, вампирьи ухватки. И те, кто живет вместе с ним, рано или поздно ощутят это. Начнут либо болеть, либо сходить с ума, приобретая многочисленные неврозы. Это будет попросту реакцией на его присутствие, тоже своего рода баланс, но баланс, как видишь, ущербный. И когда террористы начинают подрывать кварталы в мирных городах — это тоже обеспечение баланса — уродливого, жестокого, но баланса. Таким образом, война порождает месть, нравственное уродство провоцирует цинизм, агрессивные психопаты творят себе подобных. Можно это видеть, а можно не видеть. Наверное, я тоже не слишком зорок, но кое-что я все-таки вижу. И потому в состоянии удерживать наши качели от излишней качки.
— А хаккеры?
— Забудь о них. Они тоже по-своему отдаляют приближение шторма. Но это не то, что тебе следует знать.
Изотов безвольно кивнул.
— Я не Палач и никогда им не был. Я не выношу приговоры, я вмешиваюсь лишь в тех случаях, когда качели грозят перевернуться. Согласись, лучше придержать их в нужный момент, нежели потом рвать жилы и пытаться восстановить опрокинутое. А еще, Саш, запомни. Кто бы я ни был и что бы я ни делал, но я твой друг. И ты мой друг. Мы делаем общее дело, и дело это, поверь, доброе.
— Но я тебя предал!
— Тебя вынудили сказать то, чего ты говорить не хотел, только и всего. Кроме того, ты пришел ко мне и объяснился. Ты даже водки выпил…
— Да, без малого бутылку «Столичной». Пятьдесят два пятьдесят. Это вместо апельсинов и творога…
— Вот-вот! Вместо того, чтобы купить беременной подружке творога с апельсинами, взял и купил поллитровку. — Вадим улыбнулся. — Это ведь тоже кое о чем говорит. Какое уж тут предательство!
— Ты разговариваешь со мной, как с ребенком.
— А ты и есть ребенок. Во всяком случае, сейчас.
Изотов порывисто вздохнул.
— Что ты собираешься делать?
— А что мне еще остается делать? Отправлю тебя домой спатеньки, а сам пойду к своим воспитанникам.
— Значит, все как обычно? По расписанию?
— Разумеется. Сегодня у них заключительная серия. Самая важная, кстати сказать. А завтра ночью тебе придется отыграть финал.
— В лесопарке, как всегда?
— Пожалуй. Разве что переоденем парочку санитаров в милицейскую форму. Так уж мне удобнее по сценарию. Заедем в лесопарк, вынесем их на полянку и организуем торжественную встречу с родней и службой спасения. Само собой, прихватим фонари, мегафоны.
Дрожащей рукой Изотов провел по лицу. Он уже почти пришел в себя. Лечащие ладони Дымова сделали свое дело. Забавно, но, выкачав избыток хмельной мути из коллеги, Вадим и сам ощутил в себе дополнительную энергию. Еще один живой пример баланса. Баланса идеального, приносящего благо обеим сторонам.
— Где они у тебя на этот раз побывали? — пробормотал Изотов. — Если не секрет, конечно?
— Да какой там секрет. — Вадим хмыкнул. — На этот раз я загнал их в плен к сектантам. Понимаешь, те двое, что пытались покончить самоубийством, ходили в одну сектантскую компаху. Словом, я посчитал полезным повторить урок, но уже для всех разом. Так что мальчиши-плохиши хлебнули лишку по полной программе. Заодно и прививку получили от фанатизма. Там ведь их тоже собирались принести в жертву. Потому и задали драпака. А далее — все по проторенной тропке. Глухие леса, топи, медведь шатун.
— Сработаешь им шрамы?
— Обязательно. Мальчишки обожают подобные отметины.
— Зато как огорчатся, когда через полгода все сойдет.
— Главное, чтобы сошло то, от чего мы их лечим…
— Тут ты прав, — Изотов кивнул, а Вадим наконец-то отнял горячую ладонь от его плеча. Александр действительно пришел в себя. Вместо страха и рабской преданности в глаза его вернулось прежнее человеческое выражение. Еще немного, и снова начнет шутить.
Выпрямившись, Вадим обвел рукой темя Изотова. Голос его налился особой звенящей силой. Он говорил медленно и уверено:
— Сейчас ты вернешься домой и крепко выспишься. О Мадонне и о хаккерах ты забудешь. Раз и навсегда…
Эту метаполость, расположенную чуть выше черепной коробки, Дымов успел изучить давно и досконально. Именно здесь, по его наблюдениям, таились главные ключики от человеческой памяти. Ключики хитрые, несколько похожие на отмычки, но в сущности это было не столь уж и важно. В очередной раз организм подтверждал свою нутряную мудрость, проводя своеобразную селекцию и кропотливо отделяя негатив от позитива. А потому работа была не столь уж и сложной. Совершая привычные манипуляции, Вадим даже не задавал себе задачи вдаваться в детали. Слов нет, человек имел право помнить прожитое и пережитое, его жизнь целиком и полностью могла принадлежать только ему. Но, увы, не всякое право шло людям на пользу. Во всяком случае, немногие из психотерапевтов взялись бы оспаривать одно из выгоднейших умений человека, а именно — умение забывать. Именно это Вадим и помог сейчас сделать Саше Изотову…
Глава 10
Ситуация, в которой оказался Геннадий, была явно незавидной. Пожалуй, в подобной роли ему приходилось выступать впервые. Со стороны это выглядело все равно как попытка провинившегося школяра оправдаться перед учителем. В роли учителя, разумеется, выступал нахохленный Денис Трофыимович.
— …Кто же знал, что так все произойдет. Техника есть техника. Толик хотел мне помочь и сам залип.
— Там у него беда какая-то с коробкой передач, — встрял Анатолий. — Честно говоря, до сих пор не понял, что там у Гены приключилось.
— Не понял? — глазки Дениса Трофимовича зловеще прищурились. — Значит, вы до сих пор не дотумкали, что к чему?
— Сначала я думал — свечи… — Начал было Геннадий и умолк. До аналитика только сейчас дошло, к чему ведет Денис Трофимович. — Да еще этот гаишник долбанный… Подождите, вы что же, полагаете…
— А тут и полагать нечего! — с издевкой произнес Денис Трофимович. — Он всех вас сделал. Как желторотых птенцов. И мозги вам запутал, и гаишника подослал, и мотор заглушил. Мда… Я еще мог наезжать на Шматова с Мироновым, но от вас таких ляпов, честно говоря, не ожидал.
— Но мы ведь даже к парку еще не приблизились! Как можно влиять на таком расстоянии! Да и не мог он знать всех участников операции!
— Значит, как-то узнал и вычислил. А уж, вычислив, позаботился о том, чтобы ни один из вас не добрался до места назначения вовремя. Именно поэтому Михаил подскользнулся и вывихнул лодыжку, а Василий свернул в проулок и заблудился.
— Я думал только чуток срезать путь. — Оправдываясь, пробубнил Василий. Гладкая физиономия его была абсолютно пунцовой. — Они же рынок стороной обходили, вот я и подумал, что напрямки будет лучше…
— Это не ты подумал, Васенька, это Он подумал. — Денис Трофимович поморщился. — Ты хоть сообразил, куда забрел?
Лицо Василия вытянулось. Сказать ему действительно было нечего. И выражение «заблудился в трех соснах» подходило к его ситуации на все сто процентов. Мысль «чуток срезать» дорогу и впрямь пришла к нему совершенно внезапно, словно бы извне. И обычно осторожный, не клюющий на дешевые уловки, Василий совершил на сей раз необдуманный поступок — взял и свернул в проулок, дворами попытавшись одолеть дистанцию до лесопарковой зоны. В итоге приключилась самая настоящая мистика. В одном из двориков он испытал обморочное головокружение и на миг даже присел возле какой-то песочницы. Когда же головокружение прошло, он вдруг с ужасом сообразил, что потерял всяческую ориентацию. Даже теперь, вспоминая свое необъяснимое состояние, он начинал заикаться и нервно подергивать литыми плечами. Шутка Палача оказалась и впрямь превосходной. По словам Василия, на какое-то время ему даже всерьез стало казаться, что он снова в Москве, где-то неподалеку от Новодевичьего кладбища. Про Урал силовик вспомнил лишь после получасового блуждания по каким-то незнакомым пустошам и улочкам. То есть и вспомнил, верно только, когда ему было дано на то «разрешение».
— Таким образом, ребятки мои прозорливые, — констатировал низкорослый начальник, — все ваши помехи были инициированы одним и тем же человеком.
— Если, конечно, человеком… — строптиво пробормотал Геннадий.
— Возможно, и так. — Денис Трофимович бросил на него досадливый взгляд. — Но раздражает меня главным образом не то, что с вами произошло, а то, что вы начали догадываться об истинных первопричинах только сейчас.
— Может быть, это своеобразный шлейф? — предположил Геннадий. Было видно, что он мучительно переживает свой позор, а потому лихорадочно пытается найти происшедшему рациональное объяснение. — В самом деле, он хотел вывести нас из строя, и ему это удалось, но поскольку помехи коснулись не только техники, но и нашего сознания, остаточные явления могут проявляться некоторое время и после всего случившегося.
— Спасибо, ты меня утешил. — Денис Трофимович фыркнул. — Выходит, мне следует подождать, пока вы окончательно придете в себя?… Ладно, к этому мы еще вернемся. Давайте доведем до конца видения господ милиционеров.
Шматов сумрачно выпятил губы.
— Собственно, основное мы уже все рассказали. Получается так, что и Серега, и я должны были по его сценарию побывать в каком-то зачумленном городе и спасти ребенка.
— Не ребенка, а мутанта, — поправил Геннадий.
— Не знаю уж, как там его называть, но плакал он совсем как ребенок.
— Тест на вшивость? — Геннадий пытливо взглянул на начальника. — А что? У Потапа этого мутантика вот-вот должен был раздавить какой-то шальной смерч, у Сергея этот ребенок оказался в здании, проглоченным слизью. Они могли пройти мимо, но оба проявили своеобразное великодушие.
— Хорошо, пусть так. А дальше что? — Денис Трофимович скресил на груди маленькие ручки. — Вывод из всего этого какой? Шматов вступает в схватку со смерчем, Миронов спасает своего мутанта из какого-то жуткого подъезда. Картинки при этом абсолютно реальные, — во всяком случае, оба верят, что все происходит с ними наяву. Замечу, что Захарушка на эту удочку не клюнул и, оказавшись в иллюзорном городе, попросту проигнорировал все предложенные ловушки.
— Ну, почему сразу ловушки?
— Да потому что это игра! Геннадий считает, что это подобие теста, а на мой взгляд никакие тесты нашему общему другу не нужны. Он без того знает нас, как облупленных.
— Но того же Захара он вышвырнул из города.
— Верно. Захарушка сначала угодил в черный туман, а потом добрых полдня бродил среди пластилиновых скал.
— Там еще кто-то ходил рядом. — С дрожью в голосе добавил Захар. — Я не мог его видеть, но чувствовал шаги. Очень похоже, что он имитировал великана.
— Точно, еще одна красивая бутафория. Гул шагов, следы этакого Кинг-Конга и никакого смысла.
— А он обязательно должен быть? — Миронов поднял голову. — Этот ваш смысл?
— Вот! — Денис Трофимович вскинул руку, указывая на милиционера. — Первые разумные слова. И, увы, произнесены они не вами, а человеком практически посторонним. Кстати, что сказал ваш Дымов?
— Похоже, с ним все было значительно проще. Никаких безногих уродцев, никаких разрушенных городов. По его словам, салон превратился в фараонову усыпальницу, и Вадиму предложено было посидеть на золоченом троне. Там он и проспал все отпущенное ему время.
— Тоже забавно. — Брови Дениса Трофимовича сошлись на переносице. — Любитель пирамид попадает в одно из египетских чудес. Но сам он это как-то прокомментировал?
Шматов покачал головой.
— Похоже, он тоже ничего не понял. Но повторил, что Палач не желает нам зла.
— Интересно, а чего он желает?
— Чтобы его оставили в покое, — пробурчал Миронов. — Если хотите знать мое мнение, то я действительно во всем этом вижу один-единственный смысл.
— Ну-ка, ну-ка! — Денис Трофимович обернулся к офицеру.
— Он знает, что делает, и совершенно не нуждается в посторонней помощи. Вполне допускаю, что мы ему симпатичны, и именно поэтому он не решается на грубые действия. Надоедливую муху можно раздавить прицельным шлепком, а можно и попросту отпугнуть.
— Выходит, он отмахивается от нас?
— Мне кажется, что да. Пригласил, показал занятные картинки, заставил задуматься. Заодно продемонстрировал свои возможности. Кстати, Вадим говорил нам о том же самом. Если это существо способно так запросто устранить всю вашу охрану, а четверых здоровых мужиков поместить на виртуальную сцену собственного театра, это поневоле должно заставить задуматься.
— Ладно, мы задумались. Но к каким же выводам мы должны прийти?
Миронов взглянул в лицо Денису Трофимовичу.
— Честно говоря, не знаю. Но думаю, к какому-либо контакту с ним мы просто не готовы. Это нам и дают понять. Собственно, тот ребенок так нам и сказал.
— Вы думаете, это был Палач?
— Нет, разумеется, но образ он мог выбрать какой угодно. Мне кажется, ему важно было донести до нас основную мысль.
— Я вам неинтересен, а вы мне и подавно… Что ж, знакомо! — Денис Трофимович кивнул. — Главные апологеты теории эндоспермии за то и бьются, утвержая, что какие-либо контакты с братьями-разумянами в принципе невозможны. Невозможны — прежде всего по причине их полной нецелесообразности. Иными словами, если господа инопланетяне сильнее нас, мы им не нужны, если же окажемся сильнее мы, они к нам просто не сунутся. Кроме того, действительно умудренный противник, конечно же, сознает, что влиять на чужую политику или экономику можно и без непосредственного диалога с людьми.
— В принципе верно, — осторожно подтвердил Миронов. — Во всяком случае, если Палач один из пришельцев, он постарается удержать нас на дистанции. Потому что понимает: мы ему не нужны точно так же, как он не нужен нам.
— Тогда чего ради он выдумал эту встречу в салоне.
— На встрече настояли мы. Он лишь вынужден был согласиться. Кроме того, допустив в салон Вадима с Захаром, он лишний раз подтвердил свое абсолютное превосходство. Наглядно показал нам, что никакие колдуны с экстрасенсами его совершенно не пугают.
Как ни странно, всю эту тираду Денис Трофимович выслушал с самым серьезным видом.
— Что ж, в этом есть свой резон. Пожалуй, нам и впрямь следует как следует подумать над всем случившимся. — Он обвел присутствующих цепляющим взором. — А посему предлагаю на сегодня разойтись по домам и как следует выспаться. Как говорится, утро вечера мудренее. Возможно, уже завтра у нас появится в головах нечто более конструктивное…
— Господи! Хорошо-то как!
Миронов взглянул на него с удивлением.
— Екалэмэнэ!.. Представь себе, я подумал о том же самом.
— Немудрено. После того мертвого города, даже наши грязные улочки могут показаться оазисом.
— Что, не хотел бы там жить?
— Бррр! — Шматова передернуло. — Ни под каким соусом! Это ж надо придумать — такую страсть!
— А может, он и не придумывал ничего?
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю. Только еще там, когда я бродил среди этих руин, у меня мелькнуло предположение, что Палач попросту перебросил нас лет этак на сто-двести вперед. Хотел, так сказать, продемонстрировать нам лучезарное будущее человечества.
— Ты и сейчас так думаешь?
— Сейчас я вообще ничего не думаю… Какая-то пустота в голове. Прав Денис Трофимович, выспаться нам надо, дернуть по стопарику и как следует выспаться.
Капитан задумчиво посмотрел в конец улицы.
— Слушай, может, он действительно нас тестировал? Спасем или не спасем?… Мы ведь с тобой рисковали. У тебя вон ожоги на лодыжках, мне смерч чуть руку не оторвал.
— Но не оторвал же.
— Верно, не оторвал… — Шматов поежился. — Но мы-то с тобой не могли всего знать. Я, например, тот чертов город всерьез воспринял.
— …Кто же знал, что так все произойдет. Техника есть техника. Толик хотел мне помочь и сам залип.
— Там у него беда какая-то с коробкой передач, — встрял Анатолий. — Честно говоря, до сих пор не понял, что там у Гены приключилось.
— Не понял? — глазки Дениса Трофимовича зловеще прищурились. — Значит, вы до сих пор не дотумкали, что к чему?
— Сначала я думал — свечи… — Начал было Геннадий и умолк. До аналитика только сейчас дошло, к чему ведет Денис Трофимович. — Да еще этот гаишник долбанный… Подождите, вы что же, полагаете…
— А тут и полагать нечего! — с издевкой произнес Денис Трофимович. — Он всех вас сделал. Как желторотых птенцов. И мозги вам запутал, и гаишника подослал, и мотор заглушил. Мда… Я еще мог наезжать на Шматова с Мироновым, но от вас таких ляпов, честно говоря, не ожидал.
— Но мы ведь даже к парку еще не приблизились! Как можно влиять на таком расстоянии! Да и не мог он знать всех участников операции!
— Значит, как-то узнал и вычислил. А уж, вычислив, позаботился о том, чтобы ни один из вас не добрался до места назначения вовремя. Именно поэтому Михаил подскользнулся и вывихнул лодыжку, а Василий свернул в проулок и заблудился.
— Я думал только чуток срезать путь. — Оправдываясь, пробубнил Василий. Гладкая физиономия его была абсолютно пунцовой. — Они же рынок стороной обходили, вот я и подумал, что напрямки будет лучше…
— Это не ты подумал, Васенька, это Он подумал. — Денис Трофимович поморщился. — Ты хоть сообразил, куда забрел?
Лицо Василия вытянулось. Сказать ему действительно было нечего. И выражение «заблудился в трех соснах» подходило к его ситуации на все сто процентов. Мысль «чуток срезать» дорогу и впрямь пришла к нему совершенно внезапно, словно бы извне. И обычно осторожный, не клюющий на дешевые уловки, Василий совершил на сей раз необдуманный поступок — взял и свернул в проулок, дворами попытавшись одолеть дистанцию до лесопарковой зоны. В итоге приключилась самая настоящая мистика. В одном из двориков он испытал обморочное головокружение и на миг даже присел возле какой-то песочницы. Когда же головокружение прошло, он вдруг с ужасом сообразил, что потерял всяческую ориентацию. Даже теперь, вспоминая свое необъяснимое состояние, он начинал заикаться и нервно подергивать литыми плечами. Шутка Палача оказалась и впрямь превосходной. По словам Василия, на какое-то время ему даже всерьез стало казаться, что он снова в Москве, где-то неподалеку от Новодевичьего кладбища. Про Урал силовик вспомнил лишь после получасового блуждания по каким-то незнакомым пустошам и улочкам. То есть и вспомнил, верно только, когда ему было дано на то «разрешение».
— Таким образом, ребятки мои прозорливые, — констатировал низкорослый начальник, — все ваши помехи были инициированы одним и тем же человеком.
— Если, конечно, человеком… — строптиво пробормотал Геннадий.
— Возможно, и так. — Денис Трофимович бросил на него досадливый взгляд. — Но раздражает меня главным образом не то, что с вами произошло, а то, что вы начали догадываться об истинных первопричинах только сейчас.
— Может быть, это своеобразный шлейф? — предположил Геннадий. Было видно, что он мучительно переживает свой позор, а потому лихорадочно пытается найти происшедшему рациональное объяснение. — В самом деле, он хотел вывести нас из строя, и ему это удалось, но поскольку помехи коснулись не только техники, но и нашего сознания, остаточные явления могут проявляться некоторое время и после всего случившегося.
— Спасибо, ты меня утешил. — Денис Трофимович фыркнул. — Выходит, мне следует подождать, пока вы окончательно придете в себя?… Ладно, к этому мы еще вернемся. Давайте доведем до конца видения господ милиционеров.
Шматов сумрачно выпятил губы.
— Собственно, основное мы уже все рассказали. Получается так, что и Серега, и я должны были по его сценарию побывать в каком-то зачумленном городе и спасти ребенка.
— Не ребенка, а мутанта, — поправил Геннадий.
— Не знаю уж, как там его называть, но плакал он совсем как ребенок.
— Тест на вшивость? — Геннадий пытливо взглянул на начальника. — А что? У Потапа этого мутантика вот-вот должен был раздавить какой-то шальной смерч, у Сергея этот ребенок оказался в здании, проглоченным слизью. Они могли пройти мимо, но оба проявили своеобразное великодушие.
— Хорошо, пусть так. А дальше что? — Денис Трофимович скресил на груди маленькие ручки. — Вывод из всего этого какой? Шматов вступает в схватку со смерчем, Миронов спасает своего мутанта из какого-то жуткого подъезда. Картинки при этом абсолютно реальные, — во всяком случае, оба верят, что все происходит с ними наяву. Замечу, что Захарушка на эту удочку не клюнул и, оказавшись в иллюзорном городе, попросту проигнорировал все предложенные ловушки.
— Ну, почему сразу ловушки?
— Да потому что это игра! Геннадий считает, что это подобие теста, а на мой взгляд никакие тесты нашему общему другу не нужны. Он без того знает нас, как облупленных.
— Но того же Захара он вышвырнул из города.
— Верно. Захарушка сначала угодил в черный туман, а потом добрых полдня бродил среди пластилиновых скал.
— Там еще кто-то ходил рядом. — С дрожью в голосе добавил Захар. — Я не мог его видеть, но чувствовал шаги. Очень похоже, что он имитировал великана.
— Точно, еще одна красивая бутафория. Гул шагов, следы этакого Кинг-Конга и никакого смысла.
— А он обязательно должен быть? — Миронов поднял голову. — Этот ваш смысл?
— Вот! — Денис Трофимович вскинул руку, указывая на милиционера. — Первые разумные слова. И, увы, произнесены они не вами, а человеком практически посторонним. Кстати, что сказал ваш Дымов?
— Похоже, с ним все было значительно проще. Никаких безногих уродцев, никаких разрушенных городов. По его словам, салон превратился в фараонову усыпальницу, и Вадиму предложено было посидеть на золоченом троне. Там он и проспал все отпущенное ему время.
— Тоже забавно. — Брови Дениса Трофимовича сошлись на переносице. — Любитель пирамид попадает в одно из египетских чудес. Но сам он это как-то прокомментировал?
Шматов покачал головой.
— Похоже, он тоже ничего не понял. Но повторил, что Палач не желает нам зла.
— Интересно, а чего он желает?
— Чтобы его оставили в покое, — пробурчал Миронов. — Если хотите знать мое мнение, то я действительно во всем этом вижу один-единственный смысл.
— Ну-ка, ну-ка! — Денис Трофимович обернулся к офицеру.
— Он знает, что делает, и совершенно не нуждается в посторонней помощи. Вполне допускаю, что мы ему симпатичны, и именно поэтому он не решается на грубые действия. Надоедливую муху можно раздавить прицельным шлепком, а можно и попросту отпугнуть.
— Выходит, он отмахивается от нас?
— Мне кажется, что да. Пригласил, показал занятные картинки, заставил задуматься. Заодно продемонстрировал свои возможности. Кстати, Вадим говорил нам о том же самом. Если это существо способно так запросто устранить всю вашу охрану, а четверых здоровых мужиков поместить на виртуальную сцену собственного театра, это поневоле должно заставить задуматься.
— Ладно, мы задумались. Но к каким же выводам мы должны прийти?
Миронов взглянул в лицо Денису Трофимовичу.
— Честно говоря, не знаю. Но думаю, к какому-либо контакту с ним мы просто не готовы. Это нам и дают понять. Собственно, тот ребенок так нам и сказал.
— Вы думаете, это был Палач?
— Нет, разумеется, но образ он мог выбрать какой угодно. Мне кажется, ему важно было донести до нас основную мысль.
— Я вам неинтересен, а вы мне и подавно… Что ж, знакомо! — Денис Трофимович кивнул. — Главные апологеты теории эндоспермии за то и бьются, утвержая, что какие-либо контакты с братьями-разумянами в принципе невозможны. Невозможны — прежде всего по причине их полной нецелесообразности. Иными словами, если господа инопланетяне сильнее нас, мы им не нужны, если же окажемся сильнее мы, они к нам просто не сунутся. Кроме того, действительно умудренный противник, конечно же, сознает, что влиять на чужую политику или экономику можно и без непосредственного диалога с людьми.
— В принципе верно, — осторожно подтвердил Миронов. — Во всяком случае, если Палач один из пришельцев, он постарается удержать нас на дистанции. Потому что понимает: мы ему не нужны точно так же, как он не нужен нам.
— Тогда чего ради он выдумал эту встречу в салоне.
— На встрече настояли мы. Он лишь вынужден был согласиться. Кроме того, допустив в салон Вадима с Захаром, он лишний раз подтвердил свое абсолютное превосходство. Наглядно показал нам, что никакие колдуны с экстрасенсами его совершенно не пугают.
Как ни странно, всю эту тираду Денис Трофимович выслушал с самым серьезным видом.
— Что ж, в этом есть свой резон. Пожалуй, нам и впрямь следует как следует подумать над всем случившимся. — Он обвел присутствующих цепляющим взором. — А посему предлагаю на сегодня разойтись по домам и как следует выспаться. Как говорится, утро вечера мудренее. Возможно, уже завтра у нас появится в головах нечто более конструктивное…
* * *
Вечер омыл их лица осенней свежестью. Глубоко вздохнув, Шматов поневоле улыбнулся.— Господи! Хорошо-то как!
Миронов взглянул на него с удивлением.
— Екалэмэнэ!.. Представь себе, я подумал о том же самом.
— Немудрено. После того мертвого города, даже наши грязные улочки могут показаться оазисом.
— Что, не хотел бы там жить?
— Бррр! — Шматова передернуло. — Ни под каким соусом! Это ж надо придумать — такую страсть!
— А может, он и не придумывал ничего?
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю. Только еще там, когда я бродил среди этих руин, у меня мелькнуло предположение, что Палач попросту перебросил нас лет этак на сто-двести вперед. Хотел, так сказать, продемонстрировать нам лучезарное будущее человечества.
— Ты и сейчас так думаешь?
— Сейчас я вообще ничего не думаю… Какая-то пустота в голове. Прав Денис Трофимович, выспаться нам надо, дернуть по стопарику и как следует выспаться.
Капитан задумчиво посмотрел в конец улицы.
— Слушай, может, он действительно нас тестировал? Спасем или не спасем?… Мы ведь с тобой рисковали. У тебя вон ожоги на лодыжках, мне смерч чуть руку не оторвал.
— Но не оторвал же.
— Верно, не оторвал… — Шматов поежился. — Но мы-то с тобой не могли всего знать. Я, например, тот чертов город всерьез воспринял.