Семенов Юлиан Семенович. Экспансия - 2

   - Я Роберт Гилл, меня прислал мистер Макайр, чтобы приветствовать вас на родине.
   - Как это мило, мистер Гилл, познакомьтесь, это моя жена.
   - Очень приятно, меня зовут Крис.
   - Это вам от мистера Макайра, - сказал Роберт Гилл, протягивая ей цветы. - А от меня - самые сердечные поздравления.
   - Спасибо, - сказал Роумэн, тряхнув руку Гилла, - тронут, Роберт, сердечно тронут.
   - Мистер Макайр просил меня помочь вам, если в этом возникнет нужда.
   - Да пока никаких трудностей нет, еще раз спасибо.
   - Вы намерены остановиться в Нью-Йорке?
   - На несколько дней, чтобы завершить необходимые формальности, я ведь уроженец Нью-Йорка, поэтому хочу именно здесь обвенчаться. Миссис Роумэн понравился наш город даже с воздуха, возможно, она захочет поселиться здесь навсегда.
   - О, я убежден, что ей так же понравится Фриско.
   - Что это? - спросила Кристина.
   Роумэн пояснил:
   - Джентльмен так называет Сан-Франциско. Наверняка он с того побережья.
   - Точно, я оттуда! - подтвердил Гилл. - Вот моя карточка, там живут родители, они будут рады, если вы решите остановиться у них на недельку-другую.
   - Спасибо, Роберт, вы очень любезны, - ответил Роумэн, спрятав визитку в карман.
   - И последнее, - заключил Гилл. - Если вы хотите встретиться с мистером Макайром перед тем, как начнете свадебное путешествие, он готов принять вас в любое удобное для вас время.
   - Это замечательно. Если бы он нашел для меня минут сорок завтра утром - было бы прекрасно, мне очень нужно с ним поговорить...
   ...Макайр выслушал Пола, рассмеялся чему-то, хлопнул в ладоши, словно аплодировал невидимым актерам, поднялся с кресла и, расхаживая по кабинету, украшенному стягом Соединенных Штатов и портретами Линкольна, Рузвельта и Трумэна, заговорил:
   - Итак, у них есть наш код, они вербуют наших людей и норовят играть своим агентом Полом Роумэном даже в Штатах?! Нет, каково, а?! Погодите, Пол, неужели вы всерьез верите, что у них есть ключ к нашему коду?
   - А черт их знает.
   - Как они могли получить ключ? От кого? Я не верю, что в наших рядах может быть изменник, я не верю в это.
   - Я не думаю, что они блефовали, - сказал Роумэн.
   Макайр долго расхаживал по кабинету; остановившись у окна, тихо спросил:
   - Что подвигло вас на полет в Мюнхен, Пол?
   - Информация, которую мне удалось получить. Я вышел на Гаузнера. Промедление было бы смерти подобно.
   - Информация надежна?
   - Абсолютно.
   - Кто источник?
   - Человек, которому я доверяю.
   - Хм... Уж не думаете ли вы, что какие-то сведения просачиваются из этого кабинета в Мюнхен? - спросил Макайр.
   - Вот уж чего не думаю - того не думаю, - улыбнулся Роумэн. - Хотя не грех было бы посмотреть, откуда к вам пришла секретарша. Слишком уродливая, такие падки на мужскую ласку, за это женщина готова таскать из огня каштаны.
   - После вашей телеграммы я уже начал проверку, - ответил Макайр. Всех без исключения, Пол. Даже друзей, которым верю, как себе.
   <Это он про Кристину, - сразу же понял Роумэн. - Он мягко стелет, этот Макайр, но держится абсолютно точно. Он прекрасно понимает, с чем я пришел, и он р а б о т а е т свою линию поведения мастерски. Я правильно сделал, что не отдал ему всю цепь Гаузнера, она еще пригодится мне, если придется идти ва-банк. Ох, лучше бы мне не пришлось идти ва-банк, но ведь он подталкивает меня к тому, чтобы я сказал ему про Кристу. А что если он лгал в шифровке и ему известно, что "некоей неустановленной женщиной" агентом Гаузнера была не кто-нибудь, а Криста, которая стала моей женой? Все, что происходило до того, как она приняла мою фамилию, было моим личным делом, и я мог послать каждого куда подальше: не суйте нос в мою личную жизнь; есть вопросы по существу - задавайте, отвечу, но не подглядывайте в замочную скважину, это недостойно нашего образа жизни>.
   - Это мужественно и достойно, - медленно затянувшись, согласился Пол. - Друзья вас поймут, но вряд ли вы делитесь с ними государственными секретами... Дело не в ваших друзьях или родных. Если существует утечка информации, то искать надо где-то здесь> в этом здании.
   - Если она есть, - кивнул Макайр. - Вы правы, педалируя на спасительном <если>. Мы не вправе поддаваться панике и скатываться в тотальное недоверие друг к другу. Тогда нельзя работать, упаси нас бог от подозрительности, это к добру не приводит... Тем не менее, - Макайр ослепительно улыбнулся, - я позвонил маме, она у меня родом из Голландии, и спросил, кто ее посещал в последние годы из валлонцев, черт их всех знает, гестапо работало там во время оккупации очень лихо, глядишь, и зацепили кого...
   <Он подталкивает меня к тому, чтобы я сказал о Кристине, - снова подумал Роумэн. - Это он не про себя сказал, он врет, что спрашивал маму о ее родственниках, это он спрашивал меня. Ай да Криста, ай да умница, как же она пронзительно и трагично предсказала, что, открыв ему все, я стану обыкновенным офицером разведки, перевербовавшим вражеского агента. А ведь я должен сказать, иначе придется жить с динамитом под кроватью... Я должен, он загнал меня в угол - правда, с моей подачи: если бы я не начал игру, отправив ему шифровку из Мадрида, он бы молчал. А он давит. Но тогда, выходит, я п о п а л в десятку? Зачем бы ему иначе давить? Нападают только в том случае, если видят угрозу, - особенно в нашей работе>.
   - Мне бы хотелось послушать ваши рекомендации, Роберт. Что мне делать? Как будем и г р а т ь? - спросил Роумэн.
   - Хм... Думаете, я готов к ответу? Да и потом вы сильнее меня в разведке, за вами не только фронт, но и нацистская тюрьма, вы видели их во всех обличьях... У вас есть какие-нибудь предложения? Я не верю, что вы пришли ко мне без какого-то, хотя бы даже прикидочного, плана.
   - У меня есть план.
   - Какой?
   - Ждать.
   - Хотите вернуться в Испанию?
   - Черт его знает...
   - Вы готовы втянуться в игру? Если она действительно начнется? Или склонны к тому, чтобы отдать ФБР первого же человека от них, если он придет к вам?
   - Зависит от вас. Если вы сочтете игру заслуживающей интереса, я поступлю так, как вы прикажете.
   Макайр поморщился:
   - Пол, мы в достаточной мере добро относимся друг к другу... Я не могу вам приказывать... Я могу рекомендовать, но только после того, как выслушаю вас и поделюсь вашей новостью с высоким шефом.
   - Заместителем государственного секретаря?
   - Видимо, да, вы того заслуживаете... Не допускаете мысли, что в Мадриде была какая-то темная афера?
   - Все допускаю.
   - Мне только не ясно - если поверить, что на вас действительно вышла какая-то тайная нацистская организация, - чего они от вас хотят? Ну, хорошо, компрометация: вы их старый агент, завербованный еще в гестаповской тюрьме, сломленный на пытках, контакт возобновлен после войны; служите за деньги; гонорар достаточно высок; все понимаю, но ведь каждая разведка обязана ставить перед любым агентом - а уж такого уровня, как вы, и подавно - конкретную задачу. Если бы они ориентировали вас на что-то - одно дело, можно было бы просчитать, кого интересует та или иная информация... А здесь все непонятно... <Организация Верена> предполагает, что Гаузнер м о г быть русским агентом... М о г... Они не употребляют императива, сослагательное наклонение...
   - Вы этому верите?
   Макайр неожиданно жестко ответил:
   - Сначала я хочу поверить всему, что исходит от немцев, чтобы потом, после проверки, не верить ничему.
   - Значит, вы хотите, чтобы я был им п о д с т а в л е н?
   - Боюсь, что это необходимо.
   - На чем есть смысл подставиться?
   - Я сейчас не готов к ответу... Может быть, атомная индустрия - это особенно интересует русских...
   - А немцев?
   - Они раздавлены, Пол. Им не д о т я н у т ь с я, нет необходимой экономической мощи, Германия превращена в картофельное поле Европы...
   - Ой ли?
   - Лично я был бы рад этому.
   - Я тоже. Но жизнь отучила меня от иллюзорного мечтательства. Надо жить реальностью.
   - Что ж, попробуем... Наших противников не могут не интересовать вопросы обороны, позиции Штатов в Латинской Америке, Китае, Греции, Италии... Это основные узлы, где сейчас скрещиваются наши интересы с русскими...
   - Вы все же склонны считать визит Гаузнера и его коллег акцией русской секретной службы? Немцев отводите?
   - Ни в коем случае. Я отвожу их - с вашей, кстати, подачи - только от атомного проекта и Китая. Греции, впрочем, тоже. Латинская Америка и Рим вполне могут интересовать их, там остались их опорные базы... От кого вы получили информацию по Гаузнеру, Пол? Может быть, нам стоит начать поиск, исходя именно из этого? По Брунну-Штирлицу - он, кстати, исчез из Мадрида - мы еще поговорим... Вы, случаем, не от него получили информацию на Гаузнера?
   <Что ж ты так нетерпелив? - подумал Роумэн. - Зачем ты толкаешь меня на признание? Или ты боишься выказать з н а н и е, которое могло прийти только от немцев из Мюнхена?>
   - Нет, Штирлиц не знал Гаузнера. Или очень талантливо скрыл это от меня... Где он? Информация еще не поступила?
   - Ищем. А как вы думаете, где он может быть?
   - Или он сейчас получает награду в Кремле, если поверить немцам, или отправился в Латинскую Америку.
   Макайр кивнул:
   - И я так думаю. Но он обложен, его найдут, если только он отправился в Латинскую Америку. Его найдут обязательно.
   - Нет, Роберт... Выход на Гаузнера дал не он... К сожалению. Я сделал так, что выход на Гаузнера назвала моя жена.
   Макайр даже споткнулся, словно наткнувшись на невидимый шнур, протянутый поперек комнаты:
   - То есть?!
   <Надо уходить из этого предприятия, - подумал Роумэн. - Сказав ему правду, я буду слишком рисковать Кристой, если решусь продолжать дело. Черт с ними, с этими наци, здесь они не страшны, а в Европе пусть их ловят другие. А я поеду в Голливуд к Спарку - консультировать фильмы про войну. К черту, мне не так уж много осталось, чтобы я ставил на карту Кристу, слишком она дорога мне>.
   - Пол, объясните, о чем вы?!
   - Ее отца арестовал Гаузнер, Роберт. Тот профессор, о котором вы упоминали в телеграмме по поводу Гаузнера, - его звали Кнут Кристиансен помните, наверное? - отец моей жены. Чтобы спасти его, она согласилась работать на них. И Гаузнер нашел ее после войны... Он сказал ей, что назовет имя человека, виновного в расстреле отца, если она познакомится со мной и станет моим другом... Она это сделала... И я на ней женился, когда узнал правду... Трагическую правду... Как вы понимаете, я обещал ей не рассказывать вам это - не потому, что нам есть что скрывать, ей скрывать нечего, я знаю все, а просто потому, что она очень не верит людям, работающим в разведке... Вы подвели меня к тому, чтобы я сказал вам то, что вы услышали. И поскольку вы достаточно точно подвели меня к этому, я вынужден сказать, что мое присутствие во всем этом деле невозможно, ибо повлечет вольное или невольное участие в нем моей жены. А я этого не хочу...
   - Господи, - простонал Макайр, - господи, какой ужас. Пол! Что там Шекспир с его драмами...
   - Шекспир не писал драм. Только трагедии или комедии, - усмехнулся Роумэн, вытягивая из мятой пачки <Лаки страйк> очередную сигарету. - Зря я вам все это рассказал, да?
   - Наоборот, Пол, я бесконечно признателен вам, я высоко ценю ваше доверие...
   - Иначе не умею, - заметил Пол. - Я беспрекословно верю тем, с кем имею дело... Но вы должны мне дать слово: то, о чем я сказал вам, останется нашей тайной.
   - А как же иначе?! Бедная женщина. Пол, какое счастье, что мы живем в стране, где такое невозможно!
   - Вот это верно. Счастье. Мне здесь даже дышится, будто в сосновом лесу, хотя воздух насквозь пропитан бензиновым перегаром. Поэтому, Роберт, мне лучше уйти из этого дела.
   - Не хотите им отомстить? - тихо спросил Макайр.
   - Так ведь за меня уже отомстили: Гаузнера нет больше, я удовлетворен.
   - Гаузнера нет, вы правы... А гаузнеры, гаузнерята?
   - Эти есть, - согласился Роумэн, внимательно посмотрев на Макайра: очень симпатичное лицо, открытое, сильное, и глаза печальные, нет в них того блеска, который свойствен безмозглым гончим. <А если я ошибался в нем? Господи, как страшна бацилла подозрительности! Страшнее ее есть только одна бацилла, - сказал себе Роумэн, - и эта бацилла называется телячьей доверчивостью>.
   - Пол, конечно, вы и только вы вправе принять решение. Я соглашусь с ним, каким бы оно ни было. Если хотите отойти - воля ваша. Спасибо, что рассказали мне обо всем; я ч у в с т в у ю операцию, которая может оказаться коронной. Когда и если мы завершим ее, вы найдете себя в списках тех, кто стоял у ее начала, был, строго говоря, инициатором. Так что, повторяю, - решение за вами. Что же касается слова по поводу миссис Роумэн, то я даю его вам от всего сердца.
   <Ну вот, не хватало мне еще начать шмыгать носом, - подумал Роумэн. Нельзя, нельзя быть подозрительным, это - ржавчина, она разъедает душу, превращает человека в мышь, трусливую, загнанную и жадную. Он мог бы, он имел право просить меня написать обо всем, а уж о Крис тем более. Но ведь он не сделал этого! Он поступил как джентльмен, товарищ по общему делу. В конце концов, этот самый генерал Верен действительно может играть им, Макайр может и не предполагать даже о том, что из себя представляют все эти наци, он же не сидел у них! Я стал таким подозрительным после Штирлица, - подумал Роумэн. - До встречи с ним я был совершенно нормальным человеком. Неужели они влияют через него таким образом, чтобы превратить меня в осторожничающего, оглядывающегося на каждый взгляд и шорох скунса?! Если он исчезнет, а он имеет возможность исчезнуть, хотя я и дал ему денег, но их не хватит на возвращение в Европу самолетом, - успел просчитать, слава богу, - значит, он говорил мне правду, он не наци, следовательно, он уйдет к своим... Или будет стараться уйти... В Асунсьоне нет русского посольства... Он мог выйти из самолета в Рио, вот и весь разговор... Стоп, все выстраивается: если он ушел, значит, он вернулся к своим и дал мне таким образом понять, что его работа кончена. Если же он п р о к л ю н е т с я, значит, он в игре. Погоди, - остановил себя Роумэн, - не вали все на Штирлица. Задай сначала вопрос: на чьей он стороне? С Гаузнером против меня? Или со мной против гаузнеров? Вполне может быть и так, и эдак. Я знаю, что мне сейчас нужно сделать. Я должен потребовать у Макайра право на абсолютно самостоятельную работу, вот что мне нужно. Скорее всего он откажет, я бы на его месте отказал. Это все и решит>.
   - Роберт, а что происходит с Брехтом?
   - По-моему, ничего особенного. Обычная проверка - иначе нельзя. Если я намерен проверять родственников матушки - а я говорю это серьезно, - то отчего мы не можем задать человеку вопросы, если они возникли?
   - Что грозит Эйслеру?
   - Ничего ему не грозит... Наслушались сплетен в Европе - и запаниковали... Мне тоже не по душе дилетантство и некомпетентность тех, кто задает вопросы в Комиссии, но даже конституция не гарантирует нас от дураков. От фальшивого обвинения - да, а это, по-моему, важнее.
   - Вы знаете, что он помогал мне перед тем, как я был заброшен в тыл к наци?
   - Знаю.
   - Его нельзя дать в обиду, Роберт.
   - А кто вам сказал, что мы намерены дать его в обиду? Будьте уверены, в Штатах умеют защищать честных людей.
   Роумэн помолчал, оценивая сказанное Макайром: сейчас нет смысла д а в и т ь; он достаточно ясно определил свою позицию, вполне пристойна.
   - Послушайте, Роберт... Я хочу внести предложение... Нет, погодите, перед этим я хочу спросить вас: вы мне верите?
   - Как себе.
   - Спасибо. Второе. Имеете ли вы контакты с пунктами охраны и слежения за русскими миссиями в Латинской Америке?
   - Конечно.
   - Информация поступает ежедневно?
   - Да.
   - А копии фотографий лиц, входящих в русские посольства?
   - Это - с почтой, раз в две недели.
   - Если вы запросите Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро и Сантьяго-де-Чили... Впрочем, Венесуэлу и Боготу тоже... Вам смогут прислать фотографии н о в е н ь к и х?
   - Хотите поглядеть Штирлица? Или Пепе?
   - Штирлица. Пепе вряд ли. Думаю, он объявится здесь.
   - Мы его хорошо встретим.
   - Не сомневаюсь...
   Макайр снял трубку телефона, набрал номер, поинтересовался, можно ли соединиться с Барри, выслушал ответ, кивнул, пояснил Роумэну, что тот в соседнем зале проводит совещание, сейчас его позовут; мило поприветствовал шефа отдела, занимавшегося контактами с секретными службами на юге континента, изложил просьбу, снова кивнул Роумэну, шепнул, что дело сработано, привезут самолетом, поблагодарил собеседника за помощь, попросил передать привет его очаровательной жене - она помолодела на десять лет, пусть запатентует свой секрет - и сразу же набрал второй номер.
   - Кэлли, это Макайр, не сочтите за труд посмотреть, причем срочно, сейчас же, телеграммы с юга. Меня интересуют данные о лицах, не зарегистрированных ранее при входе в советские миссии, корреспондентские пункты и отели, где проживают русские дипломаты. Да, это крайне срочно. Сколько потребуется времени? Полчаса? - он посмотрел на Роумэна. - У вас есть полчаса?
   - Конечно.
   - Хорошо, - сказал Макайр, - мы будем ждать, благодарю вас, Кэлли.
   - Я не очень отрываю вас, Роберт?
   - Вопрос неправомочен, - улыбнулся Макайр. - Человек, только что женившийся на прекрасной девушке, должен ценить свое время, мир сейчас должен существовать лишь для него и любимой.
   - Тогда перейдем к третьей позиции.
   - Пожалуйста.
   - Если я решу остаться в комбинации, можете гарантировать автономность моей работы? Абсолютную автономность?
   - Конечно.
   - Я сам попрошу о помощи, если потребуется. Вы сможете выделить мне пару надежных людей?
   - Назовете человека, в котором заинтересованы, и он сразу же перейдет в ваше подчинение.
   - Даже если этот человек сейчас работает в Мадриде?
   - Конечно. Кого вы имеете в виду?
   Роумэн едва удержался, чтобы не ответить <Джонсон>, но вспомнил Кристу. Никогда нельзя признаваться в том, кого любишь, это значит отдавать себя в заклад; грустно, но точно: никогда нельзя показывать свою любовь, ты сразу делаешься беззащитным; дружба близка любви, хотя несет в себе более жесткое качество, проверка на слом более беспощадна; женщины редко дружат, их призвание - любовь.
   - Никого конкретно, - ответил Роумэн, снова достав из кармана мятую пачку сигарет. - Просто я подумал о некоторых парнях в Мюнхене и Мадриде... Я, возможно, буду заинтересован в костоломах, Роберт.
   - Тогда обратимся в ФБР, - рассмеялся Макайр, - эта работа по их части, и они делают ее весьма профессионально. Но позвольте и мне выдвинуть свое условие. Пол.
   <Вот оно, - понял Роумэн. - Сейчас он и задвинет все то, что должен был задвинуть. Не зря я ждал этого мгновения. Долго же он готовил это, хорошо стелил, я размяк, время прижимать руку к столу, как это показывают в наших ковбойских фильмах. Ну, давай, Роберт, дави, посмотрим, кто кого пережмет>.
   - Вы должны мне дать слово не подвергать свою жизнь риску.
   - Обещаю. Что дальше?
   - Все. Вы слишком честно воевали, чтобы погибнуть после победы.
   - Допускаете такую возможность?
   - Да.
   - Есть какие-то основания?
   - Нет. Но меня насторожил Пепе. Он не укладывается в существующую схему представлений о наци... Да и о русских тоже... Будет очень страшно, если с и н д и к а т войдет в контакт с теми или другими... Процесс - во всяком случае, на первом этапе - может оказаться неуправляемым.
   <Ну и что? - спросил себя Роумэн. - Съел? Он же не потребовал от меня ничего, что входило бы в противоречие с общепринятым пониманием чести и благородства. Он не стал просить меня записывать мои показания, свидетельствовать их под присягой, привести к присяге Кристу. Я не вправе предъявить ему никакой претензии: он был корректен от начала и до конца. Считается, что Отелло погиб от доверчивости, а не от подозрительности; ревность лишь одно из ее выявлений - плотское. Он бы навсегда остался добрым, доверчивым воином и возлюбленным, доведи до абсолюта прекрасное качество, отпущенное создателем, - доверчивость. Не в гибели Дездемоны он виноват, а в том, что утерял веру в любимую. Отелло повинен перед потомками, которые являют собой высшую справедливость; современники лишены такого дара... Не Отелло злой, никому не верящий ревнивец, а именно Яго; это сразу трудно заметить, потому что Шекспир наделил его такими страшными пороками, что подозрительность как-то отошла на задний план, стушевалась... А ведь если прочесть Отелло с карандашом в руке, забыть про театр и бесстрастно исследовать текст, то станет очевидно: Яго мстил Отелло за то, что его собственная жена ему изменяла с ним, именно с этим добрым и доверчивым, таким благородным и нежным мавром. Не погибнуть бы и мне как личности из-за постоянной - день ото дня все более мне самому заметной - недоверчивости, - подумал Роумэн. - И самое отвратительное то, что я мну в себе ногами недоверие и к Кристе... Я боялся услышать это в себе, запрещал себе - зная, что знаю про это, - даже и думать, а сейчас перестал запрещать. Потому что поверил Макайру. Спасибо, Роберт. Прости меня за то, что я был так несправедлив к тебе. Я отплачу тебе добром и дружбой, Макайр. Я не умею говорить такие слова вслух, но зато умею быть другом, так что я помолчу и взгляну тебе в глаза, ты должен понять мой взгляд. Пожалуйста, постарайся, парень, и не сердись за то, что я думал плохое... Мне еще нужно пару недель, чтобы прийти в себя и во всем разобраться. Не сердись, я пережил несколько очень страшных часов, постарайся меня понять, а потом я сделаю ту работу, которую обязан сделать>.
   ...Данные обо всех мужчинах и женщинах, почтальонах, курьерах, работниках протокола, бизнесменах, врачах, работниках ветеринарной службы (жена русского посла в Боливии держала спаниеля; в Бразилии второй секретарь приобрел бульдога, время прививок, начало летней жары, канун декабря), журналистах, водопроводчиках, слесарях, деятелях литературы, науки и искусства, посещавших русские представительства в Латинской Америке за последний месяц, Роумэн смотреть не стал; сосредоточился на информации, поступившей за последние четыре дня; ни одного человека, внешний портрет которого хоть как-то походил на Штирлица, не было, зафиксировали только трех человек, ранее неизвестных с л у ж б е: один (очень небольшого роста) посетил русских в Бразилии; второй (очень худ, седовлас, приехал на <Линкольне> номер МА-76-93, владелец устанавливается через контакты в службе автосервиса Мехико) вышел через сорок семь минут, провожал его советник по культуре, долго стояли возле автомобиля, договариваясь о следующей встрече: <Ждем вас с супругой, если экселенц сможет выбрать время, труппа будет крайне этому рада>; третьим был юноша лет двадцати, видимо, студент (посетил посольство в Сантьяго-де-Чили), служба слежения довела его до общежития юридического факультета университета, личность устанавливается.
   - Подождем фотографий, - сказал Роумэн. - Я хочу слетать в Голливуд... Криста не была в Штатах, ей тут все интересно, надо показать страну, тем более что нам есть что показывать... Только посидев в Европе, начинаешь по-настоящему понимать, как чертовски красива Америка. Все же мы славные люди, правда, а?
   Макайр поднялся из-за стола, крепко пожал руку Полу:
   - Хорошего путешествия, Пол. Если увидите в Голливуде Спарка, обнимите его от меня. Жену не целуйте, он патологически ревнив. Говорят, только у очень ревнивых людей рождаются такие прекрасные дети. Вы влюбитесь в его мальчишек, чудо что за люди. Если возникнет какая надобность во мне - звоните, я всегда к вашим услугам.
   Он проводил его до двери, вернулся к столу, нажал потаенную кнопку, вмонтированную под ручкой нижнего ящика правой тумбы, открыл его, отмотал пленку диктофона на несколько метров, прослушал фрагмент записи: <Великолепна, очень чувствительный микрофон, брал мои реплики даже от окна, с такой техникой можно работать>.
   Достав пленку, он положил ее в сейф и, забросив руки за голову, начал делать упражнения для шеи: самое страшное - дать развиться новомодной болезни, называется дико мудрено - не подагра, как раньше, и не отложение солей, как в простонародье, а остеохондроз.
   Он испугался было с л ы ш и м о г о хруста шейных позвонков, но ощутил тепло, которое разливалось вниз по позвоночнику, и подумал, что здоровье находится в наших руках: либо ты бережешь его и думаешь о нем постоянно - и тогда тебе не грозит дряхлость как сопутствие старости, либо живешь по принципу стрекозы - лишь бы это лето было солнечным, а там все равно засыпать вечным сном! Ничего подобного, стрекоза! Зиму можно оттянуть, во Флориде купание круглый год, там нет возраста, и даже зимой ночи не так длинны, как здесь.
   <Бедный Роумэн, - подумал вдруг он. - Мне его все-таки жаль, видимо, очень порядочный человек. Будь неладна наша профессия, но в моем возрасте профессию уже не меняют, поздно>.
   ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (Мюллер и Стресснер, Парагвай) __________________________________________________________________________
   Изучая архивы Гитлера, НСДАП и, особенно, Эрнста Рэма, который из <брата> фюрера был превращен пропагандистской машиной рейха во <врага нации>, Мюллер подчас диву давался: сколь же г л у б и н н о было недоверие друг к другу среди тех, кто плечом к плечу стоял на спортивных трибунах во время <партайтагов>, кто перед камерами фото- и кинокамер сердечно обнимал <соратника по борьбе>, отдав перед этим н е п о д п и с а н н ы й приказ одному из наиболее приближенных эсэсовцев готовить уничтожение именно этого человека.
   За долгие месяцы, проведенные, здесь, на окраине маленького местечка в горах, весьма гордо называвшегося <Вилла Хенераль Бельграно>, он, Мюллер, воспринимал все, что происходило в рейхе, по-новому, с еще более обостренным интересом, ибо теперь он владел архивами, то есть знал в с ю правду, - впрочем, в тех пределах, которые были определены документами. Самое главное, как он теперь убедился, не фиксировалось на бумаге; Гитлер предпочитал оперировать устным словом, когда речь шла о внутрипартийной борьбе и битве за вермахт, без которого он бы не стал фюрером.