Семенов Юлиан Семенович. Экспансия - 2

   _______________
   ' Таким образом мафия выносит смертный приговор предателю.
   - Что вам от меня надо? - спросил Кемп, и руки его бессильно упали вдоль тела.
   - Сначала мне нужно полное имя генерала, Виккерс. Его псевдоним <Верен> меня не устраивает.
   - Писать я вам ничего не буду.
   - Повторяю, сначала назовите мне имя генерала...
   - У вас же нет звукозаписывающей аппаратуры, я в любой момент откажусь от своих слов.
   - Если вы скажете мне все, что меня интересует, вам не придется ни от чего отказываться. Нам выгодно, чтобы вы спокойно жили в этой квартире и работали на Танка... Итак?
   - Зачем вам это нужно? - голос Кемпа за эти мгновения изменился, сделавшись чуть хрипловатым, словно бы простуженным. - Зачем?
   - Только не надо меня убеждать, что малые знания означают малые печали, Виккерс. Писание я знаю лучше вас. Мне это нужно для того, чтобы предпринять шаги, связанные с защитой собственной чести: по указанию генерала против меня начали комбинацию. Я хочу понять: зачем? Если меня убедят, что это угодно делу нации, что ж, возможно, я соглашусь продолжить игру против самого себя.
   - Послушайте, ну, конечно же, все было подчинено цели возрождения нации! - Виккерс даже потянулся к Штирлицу, глаза сделались нормальными, ничего кроличьего: <Как же часто у него приливает кровь к голове, а на вид такой здоровый... Эк, лихо он проглотил наживку, ам - и нету!>
   - Вы это можете чем-то доказать?
   - Словом! Моим офицерским словом чести!
   - Меня не устраивает офицерское слово чести, Виккерс. Я хочу, чтобы это слово мне дал генерал. Вот, - он достал из кармана пачку долларов, деньги на билет в Германию. Вот, - он показал Кемпу свой паспорт (<Все равно м е ч е н ы й, по такому долго не проживешь>), - документ, который позволяет мне отправиться туда завтрашним рейсом. Поэтому я повторяю свой вопрос и прошу вас, просто очень прошу не финтить, а дать определенный ответ. Это в ваших же интересах, и после того, как вы мне назовете фамилию генерала, который санкционировал игру против меня, я объясню, почему это в ваших интересах.
   - Гелен...
   - Я не слышу! Громче!
   - Гелен, - все так же шепотом повторил Кемп. <Боится подслушки; я ее, кстати, тоже боюсь, - подумал Штирлиц, - но его бы слушали в том случае, если бы кто-то знал, что я нахожусь здесь, а они не знают, что я в Кордове...>
   - Рейнгард Гелен, генерал-лейтенант вермахта, руководитель разведуправления армии <Восток>, я вас верно понял?
   Кемп молча кивнул.
   - Да или нет?
   - У вас же нет аппаратуры, зачем вам мой голос?
   Штирлиц достал из кармана металлическую коробочку из-под сигарет; он взял ее на всякий случай, не очень-то полагаясь на то, что Кемп поверит.
   - Вот она, - сказал он. - Кстати говоря, делают на ИТТ, только в Штатах, испанцам таких не показывают.
   Глаза Кемпа снова сделались кроличьими. <Господи, как же вдавлен страх в их души, - подумал Штирлиц, - как безнадежно жить, когда каждую секунду опасаешься, что твое слово, хуже того, мысль могут быть зафиксированы на магнитную пленку и стать уликой против тебя, расплата за которую однозначна - смерть>.
   - Мы уже начали с вами работу, Кемп, так что, пожалуйста, не затягивайте ее попусту, вас ждет подруга... Да или нет?
   - Да, - ответил Кемп шепотом.
   - Штука, - Штирлиц тронул тот карман, куда положил коробочку, - берет голос на расстоянии двадцати метров, а шепот - с пяти. Вы сидите в трех метрах от меня, так что можете говорить еще тише... Кто меня выведет на Гелена? Мерк?
   Кемп снова кивнул.
   - Да или нет?
   Кемп отрицательно покачал головой, потом не удержался, заметив:
   - Он же ваш! Костолом гестапо!
   - Да? А себя вы считаете Вацлавом Нижинским?
   Кемп вздрогнул:
   - Почему изо всех танцовщиков в мире вы упомянули имя русского, Брунн?!
   - Это к вопросу о том, не являюсь ли я русским агентом? Генерала интересовало именно это, нет? Слушайте, завтра утром сходите к хорошему врачу, инженер Лопес. У вас ни к черту сосудистая система, хватит инсульт... Лангер сказал, что у вас уже был однажды криз в Лиссабоне... Да не пугайтесь вы все время, право же! Я бы не пришел с этим разговором, не знай всего того, что вынудит вас начать диалог... Теперь слушайте меня внимательно: я о т д а м вам себя, Виккерс... Да, да, отправите генералу сообщение, что вы меня настигли. Дадите ему наводку, но только после того, как я скажу вам о целесообразности и своевременности этого шага... Более того, я придумаю безупречную легенду о том, как вы меня нашли. Вы будете оперировать фактами, которые не смогут не заинтересовать генерала... Вы должны будете стать моим в л а д е л ь ц е м, Виккерс, понимаете, что я имею в виду?
   - Пройдемте на балкон...
   - Вы действительно полагаете, что нас могут слушать люди Танка?
   Он кивнул.
   - Пошли, - согласился Штирлиц, поднялся первым и пошел к балконной двери, не оборачиваясь, зная, что Кемп может в любую минуту броситься на него. <Ну, валяй, кролик, прыгай; я готов; я собран; я переброшу тебя через голову; только бы мне не оглянуться, все сразу рухнет, если он ощутит мой страх, он сейчас раздавлен, между нами такая дистанция, которую ему уже никогда не преодолеть, если только я не обернусь...>
   Возле двери Штирлиц чуть посторонился:
   - Открывайте.
   Кемп повернул ручку и вышел на балкон первым.
   - Объясните мне ваше предложение, - сказал он. - То, что вы сказали сейчас, может оказаться взаимоустраивающим вариантом. Если я вас верно понял, вы предлагаете начать игру, в условиях которой записано, что лишь я, Лопес, знаю, как и где можно найти Штирлица?
   - Именно. Только вы упустили немаловажное звено: ч е р е з кого найти Штирлица...
   - Через кого?
   - А вот именно это я вам скажу чуть позже, когда мы кончим собеседование. Повторяю, Кемп, я в вас заинтересован так же, как и вы во мне. Готовы к диалогу?
   - Да.
   - Ну и прекрасно. А если бы вы угостили меня холодной минеральной водой, то жизнь бы сделалась сказочной. Пока я буду пить, успокойте толстушку, скажите, что ваш друг через пятнадцать минут уйдет, о кэй?
   Утренним поездом Штирлиц (оставил дону Хосе записку о друге, который прилетел в Байрес, будет там сутки, нельзя не повидаться) выехал в столицу, с вокзала пошел на Центральный почтамт - это совсем рядом - и заказал разговор с Голливудом: ответила женщина; понял, что жена Спарка; Роумэн предупреждал, что она в к у р с е; произнес неторопливо:
   - Скажите, чтобы взяли с собой Роберта Харриса и его коллегу сеньора Мигеля. Очень жду там, где условились.
   И положил трубку.
   Как ему ни хотелось посмотреть Буэнос-Айрес, он остановил такси и попросил отвезти его в городскую библиотеку. Шофер порекомендовал поехать в университетскую, богаче. Там Штирлиц провел три часа, изучая подшивку немецкой антифашистской газеты. Запомнил фамилии двух наиболее острых высококомпетентных публицистов, выступавших с резкими, но при этом аргументированными статьями против Гитлера, - экс-сенатор М. Осорио и профессор Фриц Зееле, - и сразу же вернулся на вокзал, поезд в Кордову уходил через сорок минут. Купив билет первого класса, он приобрел в киоске карту города (Кемп назвал адреса, которые надо выучить наизусть), в книжном магазинчике купил брошюру о дивном озере возле города Барилоче (то, что Кемп сказал про Риктера и его проект, не очень-то реально, в это верится с трудом, но если это так, то дело пахнет керосином, это последнее гитлеровское злодейство не имеет права быть осуществленным) и сел в купе, заказав себе у пробегавшего мимо вагонов чико две бутылки <кока-колы> и сандвич с сыром...
   Служба взяла в р а б о т у имена Роберта Харриса и Мигеля через пять минут после того, как данные телефонного прослушивания легли на стол Макайра.
   Немедленно были задействованы люди резидента в Байресе Джона Джекобса; в дело включился директор местного ИТТ Арнолд - со всеми его здешними связями: фотография Штирлица, отправленная в Аргентину загодя, была передана в уголовную полицию столицы; однако Макайр не мог предположить, что Штирлиц приедет в Байрес лишь для одного телефонного звонка, - этим и объяснялось то, что его фото не были сразу же отправлены во все крупнейшие города республики. Штирлиц был готов к началу о х о т ы, он знал, на что шел, поэтому с позавчерашнего дня не брился; спасибо английскому проводнику Шибблу, подрабатывающему на осведомлении нацистов: <С бородой вы похожи на ковбоя, совсем другое лицо>. <Роумэн прилетит дней через пять, не раньше, к этому времени я обрасту щетиной, черт не узнает. Бедный дон Хосе, он лишился компаньона, возвращаться к нему нельзя, простите, дон Хосе, но, право, я не могу поступить иначе: д е л о...>
   РИКТЕР, ШИББЛ (декабрь сорок шестого) __________________________________________________________________________
   Несмотря на то, что сэр Александр Кадоган и мистер Джонсон, представлявшие Англию и Соединенные Штаты в Совете Безопасности, работали, что называется, в унисон, тем не менее традиционные противоречия между Уолл-стритом и Сити, между финансовыми империями Рокфеллеров и Ротшильдов продолжали сохраняться, тщательно скрытые от людских взглядов.
   Встречи лидеров Британии и Штатов происходили в <обстановке сердечной дружбы и полнейшего взаимного понимания>, газеты отмечали, что политическая программа сэра Уинни в Фултоне принята к исполнению англоговорящим миром; все, казалось бы, в полнейшем порядке, ан - нет...
   ...Кадровый разведчик Честер Шиббл был отправлен в Латинскую Америку с довольно ловкой легендой: человек скрывается от правосудия, и хотя Лондон не требует его выдачи - так, грехи молодости, суета, - тем не менее лучше держаться подальше от столиц; мир ныне стал таков, что в джунглях спокойнее, чем в городах.
   В Игуасу он был направлен отнюдь не случайно. Во-первых, стыковка трех границ; новости из Парагвая и Бразилии стекаются сюда каждодневно, ибо именно здесь сосредоточен центр торговли, перевалочная база грузов, аэропорт, склады на Паране. Во-вторых, Лондон имел информацию от Шелленберга, что уже в марте сорок пятого года крупные национал-социалисты, связанные с финансами НСДАП и СС, были перемещены в глубинные районы юга Америки; поскольку немцы имели сильные позиции в экономике Аргентины, Парагвая и Бразилии, необходимо было знать, на что будет обращено золото Гитлера, если действительно его намерены обратить в бизнес, а не положить в банки, чтобы спокойно жить на проценты с капитала; такое вероятие разведчики МИ-6 также допускали. В-третьих, нельзя не считаться с тем, что мобильный капитал Соединенных Штатов в самое ближайшее время неминуемо начнет наступление на юг, а поскольку железные дороги Аргентины принадлежали Лондону, поскольку именно Англия держала в своих руках ключи от основных банков Буэнос-Айреса и Сантьяго-де-Чили, королевский кабинет должен быть загодя осведомлен обо всем, что предполагает начать м л а д ш и й брат. И, наконец, в-четвертых, Англия прекрасно знала, что в Аргентине поселились ведущие инженеры с немецких военных заводов: с кем они намерены сотрудничать? С американцами? Или с Пероном? Если с Пероном, их следует поддержать, поскольку все, что с л е г к а мешает младшему брату, оказывает на деле значительную помощь Лондону. Так как Перон не скрывал своего негативного отношения к янки (это давало ему дополнительные голоса на выборах: народ не терпел тех, кто захватывал экономику), Лондон был готов закрыть глаза на немецкую активность, - понятно, на определенном этапе, пока банки не наладят контроль над всем тем, что происходит и будет происходить в военном секторе экономики Аргентины.
   Круг вопросов, который интересовал Шиббла, был поэтому весьма широк, но, однако, лично его - и чем дальше, тем больше - занимал Риктер.
   Шелленберг, начавший давать показания британской секретной службе сразу же после его ареста в мае сорок пятого, довольно подробно коснулся работы Канариса, связанной с попыткой проникновения в <атомный проект американцев>. Среди фамилий, которые были у него на памяти, дважды промелькнуло имя штурмбанфюрера СС доктора Риктера и штандартенфюрера СС Штирлица - в связи с делом физика Рунге, арестованного гестапо.
   Следы Штирлица затерялись, поди найди человека во взбаламученной послевоенной Европе. Да и жив ли он вообще?!
   А вот Риктер май сорок пятого встретил в британском лагере для военнопленных; с ужасом ждал допросов, понимая, что случится, если англичане докопаются до истории о его участии в допросах Рунге.
   Однако же в сентябре (через две недели после того, как Шелленберг закончил давать показания по <атомному проекту>) Риктера пригласили в комендатуру, побеседовали, не задав ни единого вопроса о его прошлой работе, и объявили об освобождении, предложив зарегистрироваться в Гамбурге; адрес дали странный: особняк на берегу, в уединенном месте; ни вооруженной охраны, ни джипов; тишина и благость, шум прибоя и птицы поют.
   Человек в штатском, принявший его и также не задавший тех вопросов, которых Риктер страшился более всего, осведомился, чем будет заниматься бывший офицер, поинтересовался, не потерял ли он навыки теоретический работы в сфере физики, и по завершении беседы вручил временное удостоверение, дававшее возможность свободного передвижения по британской зоне оккупации.
   Пугаясь собственной смелости, Риктер спросил тогда, не может ли он рассчитывать на такие документы, которые позволят ему уехать из Германии:
   - Семья погибла, я один, кругом руины, что мне здесь делать?
   Англичанин пообещал обдумать просьбу Риктера и предложил зайти через неделю.
   Все эти дни Риктер мучительно колебался: идти или нет? Явно, б е с; в таких коттеджах селится секретная служба, ну их всех к черту, лечь на дно, затаиться, там видно будет; но желание вырваться отсюда, страх, что его найдут и отправят в Нюрнберг (он даже не мог себе представить, что английская разведка все уже о нем знала), подвигли его на то, чтобы выпив две таблетки снотворного, только так можно было унять нервы, - по прошествии недели отправиться к англичанам.
   Тот же мужчина с невыразительной внешностью (встретишь через час на улице - не узнаешь), что принимал его в первый раз, вручил ему документ, дающий право покинуть Германию, потом пригласил к столу, угостил чаем с бутербродами (за последние два года впервые попробовал сливочного масла, отвык: Германия сидела на маргарине) и завел разговор о том, почему Гитлер проиграл войну; Риктера слушал доброжелательно, во многом с ним соглашался, а потом неожиданно спросил:
   - Если нам понадобится ваша помощь в той отрасли знаний, где вы наиболее активно работали, можно ли рассчитывать на ваше сотрудничество?
   - Конечно, - ответил Риктер, - конечно, я готов помогать во всем. Отблагодарю, как могу. - Он подумал, что сейчас-то и начнется самое страшное - вопросы о Рунге, о том, что вытворяли с несчастным на допросах, однако англичанин произнес несколько ничего не значащих фраз и посоветовал Риктеру непременно посетить - по прибытии в любую страну, куда он намерен переселиться - британское консульство.
   - Дело в том, - пояснил он, - что по тому документу, который мы вам сейчас выписали, ни одна страна не предоставит вам право гражданства. Наше консульство выдаст вам другое удостоверение - оно-то и позволит апеллировать к местным властям с просьбой о виде на жительство...
   Психологически все было рассчитано верно: немец - он и есть немец, <орднунг мус зайн>': если сказано, что надо зайти и поменять, - непременно зайдет и поменяет. Именно поэтому британская секретная служба зафиксировала прибытие Риктера в Буэнос-Айрес. Удостоверяющую справку оформили за неделю, без проволочек; семи дней вполне хватило на то, чтобы выяснить, где Риктер живет и чем занимается: портовый рабочий, ничего интересного.
   _______________
   ' <Должен быть порядок!>
   И лишь когда по прошествии тринадцати месяцев из разных источников англичане работать умеют, спешить не любят, вживаются на года - поступили данные о том, что Риктер вошел в сферу интереса полковника Гутиереса, ближайшего помощника Перона, а потом и вовсе исчез из Буэнос-Айреса в связи с каким-то в высшей мере серьезным делом, Лондон понял: птичка клюнула, внимание, наступает время охоты! Об <атомных грезах> Перона в Лондоне узнали; весьма ревниво относились к тому, что младший брат секрета ш т у к и не открывал. Денег и возможностей на собственные исследования не хватало, отчего бы не п о д л е з т ь к тайне через Перона?!
   По странному стечению обстоятельств Шиббл и Риктер прочитали перепечатку о <нацистском изувере Штирлице> одновременно: дело в том, что в Барилоче, где часто бывал Риктер (изредка наведываясь в Кордову), и в Игуасу, где Шиббл по-прежнему и г р а л роль спивающегося проводника, развлекающего нечастых гостей провинции охотой и рыбалкой, почта приходила с опозданием в три дня.
   Шиббл немедленно проинформировал свой ц е н т р (безобидное письмо маме в Лондон) о том, что человек, которым весьма интересовались здешние немцы, является на самом деле фон Штирлицем, ему, Шибблу, известен, был транспортирован в Асунсьон; в случае, если он действительно представляет оперативный интерес, сообщите.
   Лондон отреагировал не сразу, сначала надо было поднять все показания Шелленберга. Изучив их заново, провели прямую линию между Риктером и Штирлицем. Ответили в Игуасу (милое письмо старой мамочки непутевому сыну), что человек этот представляет серьезный интерес, в случае его обнаружения - сообщить незамедлительно; из-под опеки не выпускать; если же его обнаружат в других районах, Х-75' об этом не преминут сообщить; необходимо срочно посетить Асунсьон и выяснить, не осел ли мистер Штирлиц в столице Парагвая, деньги на поездку можно снять со счета.
   _______________
   ' Х - 7 5 - кодовое обозначение Шиббла.
   В Асунсьоне Шиббл проторчал неделю. Повстречал с в о и х, Штирлица, конечно же, не нашел, но получил информацию, что этот человек (фотографию из газеты <Мэйл> постоянно возил с собой) встречался с каким-то <гринго>; куда уехал - неизвестно; пропал человек, попробуй найди - иголка в стоге, сена.
   А Риктер, прочитав, в свою очередь, о Штирлице, поначалу испытал шок, подумав: <А что, если и про меня такое бабахнут?!> Первым побуждением было немедленно связаться с Гутиересом; впрочем, тот наверняка видел эту газету еще три дня назад; если не вызывает, значит, нет нужды. А что потом?!
   Как всякий человек, лишенный полета, не обладавший даром фантазии, Риктер не мог представить себе, что Гутиерес, занятый делами государственного уровня, не имел времени читать газеты: шифротелеграммы, приходившие от послов из тех стран, с которыми поддерживались дипломатические отношения, сводки секретной полиции, изучение ситуации на биржах занимали не менее десяти часов в сутки, не считая обязательных приемов, файв-о-клоков, бесед с министрами, руководителями ведущих иностранных фирм (ИТТ, <Дженерал электрик>, <Шелл>, <Ферст Сити бэнк>), личными осведомителями. Дома валился в кровать без сил; любовницу, великолепную исполнительницу танго, мог видеть только по воскресеньям, отдохнув за неделю, - какой смысл ехать к женщине, если мечтаешь о том, как бы поскорее лечь и сладко уснуть?!
   Поэтому, не получив от Гутиереса никакого известия, - а ведь он пообещал сделать все, чтобы Штирлица, если тот жив, разыскать, - Риктер решил затаиться: <Посоветуюсь с Танком, светлая голова, он подскажет, как поступить, не мозг, а счетное устройство>.
   Мысль об ужасающей статье про Штирлица, о ликвидации им Фрайтаг и Рубенау, тем не менее, покоя не давала; пришлось снова прибегнуть к снотворным препаратам; правда, здесь, в Аргентине, они были значительно мягче, чем в Европе; по ночам явно видел перед собой лица личного посланца Мюллера и его спутника: <Мы очень заинтересованы в вашей работе; мы понимаем, что у вас сейчас трудное время, приходится выполнять все указания Перона; выполняйте, они разумны. Вполне вероятно, к вам подойдут какие-то люди из Германии, скорее всего бывшие военные; о контакте с ними поставите нас в известность, опубликовав в "Кларин" объявление, что вы понятно, не называя себя, - намерены приобрести двух сиамских котят, обязательно с азиатской родословной. После этого мы найдем вас и обсудим ситуацию; главное - совершеннейшее спокойствие. И еще - вы слишком тихо себя ведете: крупный ученый обязан зарекомендовать себя психом; это угодно вашим руководителям, Аргентина еще только создает свою науку; здесь полны почтения к мыслителям, воспользуйтесь этим. Если же ситуация не будет терпеть отлагательств и вам станет необходимо срочно посоветоваться с нами, отправляйтесь в Игуасу, поселитесь там в отеле "Александер", обедать ходите в парижжю' - единственную, где собираются все европейцы; к вам подойдут. Пароль: "Вы еще не посетили водопады? Советую сделать это перед заходом солнца, очень впечатляет"; отзыв: "А мне говорили, что самое интересное время на рассвете". Вам возразят: "Не верьте, сказки, - закат". С этим человеком можете говорить, как с нами>.
   _______________
   ' П а р и ж ж а (так аргентинцы произносят испанское слово <парилья>) - ресторан, где готовят национальное аргентинское мясное блюдо, жаренное на углях.
   Зная, что лучший способ успокоить нервы, - это отправиться в путешествие, Риктер послал телеграмму Гутиересу, в которой просил его санкционировать поездку в северные районы, совершенно не исследованные в плане минералогии, во-первых, и, во-вторых, бесспорно перспективные с точки зрения энергоресурсов.
   Гутиерес не ответил; вместо него телеграмму отправил полковник Энрике Гонсалес: <Командировка сроком на семь дней санкционирована сеньором Гутиересом; просьба представить отчет в десятидневный срок>.
   Риктер вспомнил людей, которые пришли к нему от Мюллера: <Они правы, со мной разговаривают, как с послушным исполнителем; сейчас самое время застолбиться, потом может быть поздно, привыкнут к моей покорности>.
   Всю ночь он составлял ответную телеграмму, пошел в библиотеку, взял в абонементе Плутарха, ничего подходящего не нашел; заставил себя вспомнить латынь, в университете это был обязательный предмет; кроме <сик транзит глория мунде> на ум ничего не шло; под утро, в отчаянье уже, написал в Буэнос-Айрес: <Наука не умеет подчиняться времени, ее задача подчинить время себе; о десяти днях для отчета не может быть речи>.
   Отправив телеграмму, пошел в лабораторию, но понял, что работать не сможет, текст и формулы плыли. <Какого черта я послушался этих мюллеровских изуверов?! Проклятье прошлого! Я сломан и растерт подошвой об асфальт! Жив - чего еще надо?! А если Гутиерес ответит, что я волен заняться проблемой подчинения времени в Германии?! Рабство страха - самое страшное рабство, но еще ужаснее высокомерная утеря памяти, легкомысленное забвение недавнего прошлого! Кто ты такой? - спросил он себя. - Мышь, палач, мусор. Что ты можешь? Да ничего, кроме как разве по-немецки четко организовать здесь некое подобие индустрии атома, базируясь на тех огрызках знаний, которые тебе чудом попали в руки>.
   Он решил было немедленно заказать разговор с федеральной столицей, но сразу же вспомнил, что по соображениям безопасности - п р о е к т был глубоко засекречен - разговоры были н е р е к о м е н д о в а н ы. К ограничительным намекам такого рода был приучен в рейхе; пошел на почту, решив отправить новую телеграмму; мол, прошу дать мне на составление отчета хотя бы две недели, намерен сделать его развернутым и тщательно аргументированным, поспешность в таких вопросах чрезвычайно нежелательна. Повертевшись вокруг окошка, где принимали розовые бланки (срочные), понял все же, что это будет выглядеть до неприличного жалко. На вероятный о к р и к Гутиереса лучше всего ответить болезнью, сердечным кризом, большие начальники любят сострадать, моральное меценатство.
   Днем в институт принесли <молнию>, открыл трясущимися пальцами: <Дорогой доктор, мы очень спешим с нашим делом, только поэтому так резко ограничиваем во времени - и самих себя, и наших друзей. Не сердитесь. Сердечно ваш Гутиерес>.
   Риктер почувствовал, как перехватило горло от волнения; лица посланцев Мюллера, которых ночью костил мерзавцами и костоломами, сейчас вспомнил с нежностью: все-таки немец никогда не подведет немца, нет ничего выше единства крови, почвы и языка.
   Назавтра вылетел в Игуасу. Три дня в "Александере" к нему никто не подходил. В парижже, которую, как оказалось, держал немец, им никто не интересовался. Лишь на четвертый день, когда он кончил фотографирование водопадов, изучил все минералы, которые сюда везли из Бразилии, на улице, вечером уже, его окликнули, - слова пароля были абсолютны, слово в слово.
   - Не сердитесь, что я не сразу подошел к вам, сеньор Риктер. Меня зовут Райфель. Все это время приглядывался, всякое может быть, как-никак живем в чужой стране.
   - Вы легальны? - поинтересовался Риктер.
   - Вполне.
   - В таком случае, передайте, пожалуйста, что мне необходимо повидаться с теми господами, которые привезли техническую документацию.
   Этот текст означал, что Риктер требует немедленной связи с людьми Мюллера. Поскольку формально Райфель работал на о р г а н и з а ц и ю Гелена, но состоял на учете в картотеке Мюллера, ему приходилось лавировать между двумя с и с т е м а м и, работая то на одну, то на другую. О том, что люди Мюллера надежно инфильтрованы в о р г а н и з а ц и ю, он, конечно же, догадывался, поэтому вел себя крайне осторожно. Понятно, он не знал, жив ли Мюллер или б р а т с т в о возглавляет какой-то другой функционер; ясно было лишь одно: с е т ь трехъярусна - Гелен, гестапо и НСДАП, знай вертись вентилятором, особенно после того, как курьер' из Европы сухо потребовал письменного отчета о всей проделанной работе. Несколько раз ловил себя на мысли, особенно после того, как бизнес пошел в гору: <Вот бы родиться каким парагвайцем или голландцем! Нет ничего более спокойного, чем быть подданным маленького государства, особенно если оно к тому же конституционная монархия>.